История Софи

Глава 6

В слепой ярости колотила Софи по клавиатуре без всякого результата.

Чего же она в действительности хотела от Макса? Что она пыталась доказать?

Будь честной сама с собой, Софи. Ты жаждешь, чтобы он сказал тебе нечто вроде: «Бесполезно, дорогая. Это чувство больше нас с тобой», — или другую подобную чепуху и потащил тебя в кровать. Признайся: ты впервые без ума от мужчины, и это не тот по уши влюбленный в тебя идиот, которого только стоит поманить пальцем и он твой, а высокомерный и самовлюбленный тип на двенадцать лет старше тебя, к тому же предпочитающий более независимых и зрелых женщин. И он посмотрит тебе в глаза и скажет, что ты очаровательное дитя, но только не в его вкусе.

Это невыносимо. Макс пробудил в ней столько новых чувств, с которыми ей трудно было совладать и которые она должна была скрывать от него. Куда девалась бесчувственная и бессердечная льдышка? Неужели это Софи теперь смущалась и страдала, вопреки желанию и рассудку?

«Бедная Силия, — неожиданно подумала Софи, — и она, наверное, испытывает то же самое?» Но хоть в одном Софи железно уверена: она не последует пагубному примеру Силии. Она и представить себя не может в роли страдающей от любви девчонки! Просто в этом Богом забытом месте так мало развлечений, что невольно обращаешь внимание на единственный доступный объект. Макса Тайрона. Синдром необитаемого острова.

«Приходи ко мне в гости, дорогая Силия, — язвительно усмехнулась Софи. — Я даже готова быть подружкой невесты у тебя на свадьбе». Героическим усилием воли она вновь заставила себя сосредоточиться на тексте «Печатаем без слез».

Софи плохо училась в школах не потому что была тупицей, она просто не хотела подчиняться, регулярно посещать занятия и работать самостоятельно. Теперь она с удивлением обнаружила в себе способность быстро усваивать новое, если ей это нужно. Она вовсе не хотела, чтобы Макс считал ее ленивой или глупой — впервые ей было небезразлично чье-то хорошее мнение о себе, настолько, что она даже намеревалась поразить его. В результате уже к вечеру она смогла очень, очень медленно и неуверенно печатать с закрытыми глазами и, вопреки обыкновению, была вполне довольна собой.

— Послушайте, Макс, — опрометчиво выпалила Софи, когда он спустился, чтобы приготовить ужин. — Я напечатала все это, не глядя на клавиатуру! — Она вытащила лист бумаги из машинки и гордо вручила ему.

— Ну, и что? — последовал уничтожающий ответ. — Ты же больше ничем не занималась целый день. Что мадам желает на ужин?

— Я не голодна, — сердито ответила Софи, и радостный огонек в ее глазах потух.

— Ну как знаешь. Мне же меньше работы, — пожал плечами Макс и зашагал обратно на кухню.

«Мне следовало знать, что от тебя не дождешься похвалы, несносное чудовище», — упрямо печатала Софи. — «Макс Тайрон — напыщенный хвастун». с мстительной яростью стучала она. — «Макс Тайрон — самонадеянный, самоуверенный и самовлюбленный тип. Макс Тайрон — тщеславный и бесчувственный женоненавистник».

Умопомрачительно-мучительный сырно-луково-беконный запах дразнящим ароматом струился из кухни. Будь он проклят. Только из-за того, что она вынуждена была сказать ему в пику, что не голодна, он не кормит ее. Какая низость!

«Макс Тайрон морит голодом свои жертвы, заставляя их подчиняться», — в упоении складывала мелодию Софи. — «Макс Тайрон — садист. Макс Тайрон жадная свинья. Долой Макса Тайрона!!!»

— Ты хочешь, чтобы я принес тебе еду сюда, или отнести тебя на кухню? — Голос Макса за ее спиной заставил ее подскочить. — Лично я думаю, за столом удобнее.

Прежде чем она вынула лист бумаги из машинки, он уже откатил сервировочный столик назад. Едва сдерживая волнение, Софи решила не привлекать его внимание, вдруг повезет, и он ничего не заметит.

— Неплохо, — задумчиво произнес он, пока она изображала на лице отрешенное смирение, — только слово тщеславный пишется через «е», а не через «и».

Он был вполне серьезен и поднял ее на руки с нежностью, которая в тысячу раз увеличивала ее раскаяние. Она будет выглядеть глупо, если начнет извиняться, и еще глупее, если не извинится.

Невозмутимый Макс начал накладывать ей на тарелку аппетитнейшие сырные гренки с салатом из капусты и налил им обоим по стакану сидра. Софи глубоко вздохнула.

— Извините, Макс, — начала она. — Я не хотела…

— Давай договоримся, — прервал он ее, — никто из нас не будет извиняться за мелкие повседневные обиды и оскорбления, которых, скорее всего, будет предостаточно. Это сэкономит нам уйму времени. Мы ведь оба в равной степени по-разному несносны. Согласна? Тебе придется смириться с тем, что у меня отвратительный характер. Вот засяду за очередную пару глав — ты еще увидишь, каким чудовищем я могу быть.

Что же касается тебя… Если бы ты действительно была такой очаровашкой, как сегодня утром, у меня, наверное, появилось бы чувство вины, которое бы все время мешало. Слава Богу, у тебя хватает недостатков, и я могу быть тоже самим собой, что несомненно облегчает жизнь. Это создает предпосылки для выработки соглашения, не так ли? По рукам?

Неожиданно Софи почувствовала себя намного лучше и даже еще более голодной. Она подняла стакан в знак согласия.

— По рукам, — сказала она, снова удивляясь себе самой.

Они просидели за столом почти до десяти часов, и, как если бы им пришлось нагонять время в пути после вынужденных задержек и остановок, запустив на полную мощность двигатель машины, так, после всех недомолвок и ссор последних дней, они старались выговориться, впервые наслаждаясь духом искренности и товарищества, которому чужды сдержанность и умолчание.

Макс рассказал ей о годе, проведенном в Канаде, что стало основой для его первой книги. Как выяснилось, он очень много путешествовал, прежде чем он начал писать в возрасте 26 лет. После университета, чтобы приобрести жизненный опыт, отправился по миру, имел случайные, даже незаконные заработки, брался за черную работу на фермах и стройках, часто небезопасную.

Софи начинала понимать, откуда пришли те серьезные темы, которые составляли основу его романов.

Зачарованно слушая его, она, тем не менее, вполне осознавала, что получила необыкновенную возможность заглянуть в душу человека, про которого она успела многое сочинить для своих школьных подружек — но ничего общего с правдой. Макс редко давал интервью, отмалчивался на презентациях, и его еще ни разу не уговорили выступить на телевидении. Вся его жизненная философия, как он сказал однажды какому-то назойливому журналисту, была в его книгах, и он не намеревался обсуждать ее с кем-либо. И вот он сделал это исключение для Софи. В свою очередь, и Софи рассказала о школе, внушавшей ей раздражение, с отнюдь не свойственной ей честностью. Да, призналась она, чаще всего она там себя чувствовала глубоко несчастной, особенно в самой первой ее школе, где она была как существо с другой планеты.

— А что потом? — расспрашивал Макс. — После того как продавщица цветов превратилась в герцогиню?

— В чем-то лучше, в чем-то хуже, — сказала Софи. — Я уже не такая, как раньше, только пытаюсь понять, какая я сейчас. Чаще всего я по-прежнему ощущаю себя простой цветочницей.

— И составляешь букетики, пряча туда колючку, жгучую крапиву и чертополох? — подсказал Макс.

— Нечто вроде того, — кивнула Софи. — Должно быть, совсем неплохо, парировала она его выпад, — родиться, чтобы повелевать другими. Бьюсь об заклад, Итон и Оксфорд были для тебя то, что нужно. Для такого зубрилы, как ты, да?

— Боюсь, что да, — с некоторым самоуничижением признал Макс. — Но и дома, и в школе я рос в атмосфере жесточайшей дисциплины. Занятно видеть, как Джеффри избаловал тебя. Со мной он был настоящий викторианский отец: мне всегда надо было быть лучше, чем он ожидал, чтобы выбить у него почву для критики из-под ног. В конце концов это превратилось в настоящую битву. Он постоянно завышал планку, а я должен был прыгать еще выше.

— По крайней мере, хоть это ты унаследовал от него, — глубокомысленно отметила Софи.

Макс в изумлении поднял брови, как бы предлагая ей пояснить свое замечание.

— Желание испытывать людей, заставляя их выбиваться из последних сил, — пояснила она. — Подобно тому унизительному испытанию, которое проходят здесь твои приятельницы. Подобно твоим попыткам сделать из меня добропорядочную гражданку. Подобно тому, как ты заставляешь героев своих книг пройти через все муки ада и победить всех злодеев, чтобы получить обещанную награду. Из тебя бы вышел потрясающий греческий бог, вроде того, что ниспослал Гераклу все его подвиги.

— О! Мы демонстрируем наше знание греческой мифологии! Ну что ж… А из тебя, если подумать, вполне получилась бы она из тех бессердечных богинь, которые сидят на камнях и завлекают своих обожателей в преисподнюю.

— Да, я красивая, тут уж ничего не поделаешь, — самодовольно усмехнулась Софи, показав всем своим видом, что ее женское самолюбие слишком долго было уязвлено.

— Не переживай, скоро не будешь. Вон какой синяк проступает на подбородке.

— Не правда! А если и так, что из этого?

— Ничего. Ну, еще волосы. Через пару дней можно сев начинать.

Это было не очень приятно слышать, но справедливо. К несчастью, вчера она не могла вымыть голову, а после падения волосы действительно загрязнились. В них остался даже какой-то сор, который Софи попыталась убрать расческой.

— Намек понят, — неохотно признала Софи. — Я ее помою шампунем перед тем, как лечь спать.

— Так что, отнести тебя в ванну?

— Я прекрасно справлюсь сама, спасибо, — решительно заявила Софи.

— Если ты упадешь навзничь и выбьешь передние зубы, вряд ли станешь красивее. Не красней. Надень бикини и считай, что купаешься в бассейне. Все будет очень пристойно, а чистота — почти благочестие, помнишь? Давай, не вешай нос. Через день-другой я сбуду тебя с рук. По крайней мере, буквально.

Каждый раз, когда повторялся этот ритуал, Софи все более естественным казалось лежать беспомощно на руках Макса. Те, другие, женщины, которые беспомощно лежали в его объятиях, наверное, испытывали другое чувство, но оно все же было сродни тому, что переживала Софи. Он посадил ее на кровать и, по ее указаниям, отыскал ей белый купальный костюм, из той полдюжины, что она купила прошлым летом в Каннах, где проводила каникулы с Клариссой и ее родителями, снимавшими там виллу. Даже будучи едва прикрытой, Софи ощущала себя слишком одетой на юге Франции, но она упрямо отказывалась ходить без лифчика, как Кларисса. Макс ушел, чтобы наполнить ванну, пока она переодевается, и Софи ужасно торопилась, впрочем, совершенно напрасно, так как он постучал и терпеливо ждал, прежде чем войти.

Софи всегда считала, что у нее хорошая фигура, судя по реакции мужчин. У Макса тоже сверкнули глаза, когда он увидел ее в купальнике, она могла бы поклясться. Но сейчас, когда Макс смотрел на нее, ее вдруг охватил незнакомый страх и сомнения. Не слишком ли маленькая у нее грудь, не чересчур ли тонкие ноги, широкие бедра и большие ступни? Макс стольких женщин видел близко — он наверняка будет критически рассматривать ее. Софи испытывала желание прикрыться покрывалом.

Но сверкнули у него глаза или нет, вслух он ничего не прокомментировал, а просто подхватил ее, и сердце его при этом отнюдь не забилось учащенней. Что же надо сделать, чтобы заставить это сердце биться громче и чаще? Очевидно, нечто большее, чем просто переодеться в бикини.

Увы, Макс не догадался налить пены для ванны — значит, экономил для следующего визита Филисити. Ванна без пузырьков пены казалась такой скучной. Софи представила, как он ее вынет из воды, которая скоро станет грязной и стечет, оставив отвратительный кружок грязной пены. И чувствуя себя ужасной неряхой и грязнулей, она принялась энергично намыливать губку.

— Максимум десять минут, — сказал Макс, — и больше не добавляй горячей воды, а то ты сведешь на нет лечение холодными примочками. Я вернусь и отнесу тебя. И смотри не засни! — добавил он с ухмылкой. Это был первый завуалированный намек на тот случай, когда она украдкой разглядывала его, заснувшего в ванной, в их самый первый вечер. Одно воспоминание об этом эпизоде так подогрело воду, что открывать кран не было необходимости.

Макс вернулся через десять минут, как и обещал, и Софи стояла, держа душ над головой, дав стечь грязной мыльной воде, которая ее так смущала. Глаза ее были зажмурены, и она ничего не слышала из-за шума воды, поэтому не заметила, как он вошел, пока он не закрыл краны. Софи поежилась и потянулась руками за полотенцем. И только когда она закрутила тюрбан на голове и открыла глаза, она увидела, что с ее дорогим белым бикини произошло нечто ужасное. В купальнике можно было только загорать, но не купаться. Четыре крошечных треугольника — все равно что четыре лепестка прозрачной липкой пленки.

— Боже, — в ужасе выдохнула она, — посмотрите, что случилось!

— Если ты настаиваешь, — усмехнулся Макс, бросая ей банное полотенце.

— Я хотела сказать, не смотри, — сконфузилась Софи, отчаянно пытаясь скорей обернуться в полотенце и осознавая, что Макс и так увидел намокшее до прозрачности бикини раньше, чем она сама.

— Полагаю, — сердито пробормотала она, разрешив ему поднять ее, теперь уже вполне прилично обмотанную полотенцем, из ванны, — это тот случай, когда говорят, что справедливость восторжествовала.

И тут она сообразила, как это, должно быть, смешно со стороны и начала так дико хохотать, что совсем забыла прислушаться к стуку его сердца.

— Не знаю насчет справедливости, — улыбнулся Макс, укладывая ее в постель и бросая ей ночную сорочку, — а я отомщен. Спокойной ночи, Софи.

И с этими словами он вышел из комнаты быстрей, чем хотелось бы Софи. А ей бы хотелось… всего лишь невинный поцелуй на ночь, чтобы скрепить их новые отношения, узы товарищества.

К следующему вечеру колено почти выздоровело, синяки стали менее заметными. Ей даже захотелось что-то сделать по дому, как будто она и впрямь была тут хозяйкой! Но пока она еще более усердно печатала — и в рекордный срок одолела пять из десяти уроков. Макс не любил, чтобы его беспокоили во время работы, и Софи не стала претендовать на его внимание и похвалу, когда вечером он вышел из кабинета, чтобы приготовить ужин.

Он был задумчив и отрешен за завтраком, еще больше за обедом. Несомненно, его занимало развитие сюжета — он почти не замечал ее, не заговаривал с ней. Контраст с их легкими, непринужденными отношениями накануне немного опечалил ее, но Софи решила отнестись к этому философски, считая такое поведение естественным для творческих натур.

За ужином он выглядел очень усталым и едва притронулся к еде, отчего Софи так и подмывало приступить к активным действиям. Под глазами у него были круги, беседу он поддерживал чисто формально.

— Макс, — неуверенно произнесла она, наконец-то отважившись, — вы выглядите ужасно измученным. Послушайте, я уверена, что могу ходить. Если вы даете мне свое «добро», завтра все будет по-прежнему. Я уже сыта по горло, — добавила она не совсем искренно, — тем, что меня всюду возят и носят.

На лице Макса мелькнула слабая тень улыбки:

— Давай посмотрим на него, — устало согласился он.

Тщательно осмотрев колено и пару раз нажав, Макс наконец согласился, что нога в порядке — как ей показалось, довольно неохотно.

— Прекрасно, — воодушевилась Софи. — Значит, завтра у меня будет приличный обед. К тому же весь дом покрыл толстым слоем пыли.

— Сжалься, Софи. Не нападай так сразу…

— Вовсе не надо быть Силией, чтобы знать азы домоводства, — сухо заметила она. — А теперь скажите: вы спускаетесь из своего кабинета, чтобы поесть или нет? Спишь ли ты хоть немного? Имею ли я право беспокоить тебя, если дом вдруг загори гея, или ты предпочитаешь быть поджаренным, лишь бы тебе не мешали?

— Вижу, миссис Флойд не пожалела красок, чтобы представить меня как сумасшедшего эксцентрика. — Ее шутки немного расшевелили Макса.

— Да, она достаточно поднаторела, общаясь с тобой. Гения нельзя беспокоить и все такое. Со мной этот номер не пройдет, имей в виду, но я не хочу получать от тебя нагоняи чаще, чем я их заслужу, ясно?

«Гению» явно понравилась такая постановка вопроса.

— Пожалуйста, стучи в дверь, только если это вопрос жизни или смерти. Когда проголодаюсь, сам возьму что-нибудь в кладовке. Не готовь ничего специально для меня. Кофе я сам себе приготовлю. Если будет скучно, бери машину, навести Силию или просто проветрись. Но прежде чем уезжать, предупреди всех, чтобы мне не звонили, и скажи, что я это сделаю, когда смогу. Даже если кто-то прикажет подозвать меня к телефону, хоть это вряд ли, ни в коем случае не зови меня. То же относится и к посетителям, разумеется, но все соседи давно меня знают и не ждут, что я спущусь к ним.

— Хорошо, — кивнула Софи. — Думаю, я все поняла.

— Возникнут проблемы со скотом, — продолжал Макс, — позвони Джиму Гринэвею. Он охотно поможет тебе, я уверен. Кстати, будь с ним осторожна. Он не так безобиден, как кажется.

— Что ты имеешь в виду?

— Он знаменит в округе как дамский угодник, а ты для него — лакомый кусочек.

— Будь любезен, никогда не говори обо мне в подобном тоне, предупредила Софи.

— Это он так говорит, а не я, — возразил Макс. — Для меня ты, может быть, кусок старого черствого пирога, а для него все равно — лакомый кусочек. В общем, будь осторожна, у нашего Джима очень крепкие зубы.

Софи фыркнула негодующе.

— Не беспокойся, я о себе позабочусь.

— Отлично. И не забывай об этом, — сказал Макс и вышел из комнаты.

Наступили тихие, спокойные дни, и у Софи появилось чувство ритма, мира и гармонии, что ей всегда казалось недостижимым. Она была предоставлена самой себе, за ней никто не наблюдал, ее никто не критиковал, и она постепенно выработала свой распорядок жизни.

К своему удивлению, она обнаружила, что не боится кур и Раберна, крепко подружилась с Джезебель и ее козочкой по кличке Дилайла. Она на свой вкус переставила кухонные шкафы, продолжала практиковаться на пишущей машинке, нашла у Макса справочники по садоводству, строила планы на весну и вынашивала честолюбивые замыслы вырастить дыни в теплице.

Она так и не собралась нанести визиты соседям. Оказалось, что ей совсем не скучно и уж ни в коей мере не одиноко. И какая была огромная разница: она одна, а Макс спокойно работает наверху, или же она одна в одном с ним доме и одна в школе с множеством других людей. Одиночество ей было хорошо знакомо. Даже в самой многолюдной и бесшабашной компании оно было ее постоянным спутником. Теперь, окунувшись в новую для себя деревенскую жизнь и начиная постепенно постигать ее, как закономерности природных циклов, она обнаружила, что пребывает в доселе неизведанном ей состоянии, которое можно было бы назвать удовлетворением.

Звонили дважды. Первый раз Силия, которая беспокоилась, все ли у нее в порядке, настойчиво приглашала заходить в любое время и спрашивала, не надо ли что-нибудь принести, может быть, хлеба? Софи, которой пока никак не давались все хитрости дрожжевого теста, поспешила ее заверить, что все в полном порядке, ей ничего не нужно и как-нибудь она сама к ней зайдет.

Второй звонок был от Джима Гринэвея. Он спрашивал, не надо ли ей помочь с какой-нибудь тяжелой работой и не хочет ли она сходить с ним на концерт в субботу: ему дали два билета, жаль, если они пропадут… Обычная история, которую рассказывают мужчины, когда хотят скрыть свои истинные намерения.

Софи подмывало принять приглашение, чтобы позлить Макса. Она не забыла его менторских наставлений и предупреждений относительно Джима. Однако вовсе не хотелось отказываться от удовольствия провести вечер дома в праздной лени, где она могла забраться с ногами в кресло и сидеть перед огнем камина в библиотеке, ради того, чтобы охлаждать любовный пыл Джима на сквозняке деревенского клуба. Выбрав все-таки компромисс, она сказала, что не знает, будет ли свободна в субботу, возможно, на уик-энд приедет подруга — и предложила еще раз позвонить. Джим согласился и, вероятно, болтал бы с ней очень долго, если бы она не придумала, что у нее убегает молоко и не повесила бы трубку.

Но третий звонок лишил Софи покоя. На пятый день после того, как Макс уединился, кто-то сделал вызов по междугородному телефону из Лондона.

— Алло! Попросите Макса! — По интонации это была женщина из высшего общества, и Софи ее сразу же возненавидела.

— Боюсь, мистер Тайрон занят, — очень вежливо ответила Софи, стараясь подражать особенностям местного выговора. — Надо ли передать что-нибудь?

— Иди и скажи ему, что мисс Вудров на проводе. Поскольку это я, он не будет сердиться.

— Не могу его беспокоить, когда он работает. Он с меня три шкуры потом спустит.

— Ну что ж ты такая бестолковая, — прикрикнула ее милость на Софи. Беги и немедленно скажи ему, что звонит Филисити, и это срочно. Он мне не сможет дозвониться, я сейчас уезжаю, и он будет взбешен, когда узнает, что упустил меня.

Софи уже кипела от негодования.

— Ни за что на свете, мэм, — насмешливо отвечала Софи, отчетливо произнося каждый звук, как на приеме у королевы. И, повесив трубку, она пошла вымещать злость и раздражение на комке ни в чем не повинного теста.

Так это была та самая ненавистная Филисити Вудров, последняя из тех, кого Макс испытывал здесь на прочность. Она все еще надеется на удачу, звонит по междугородному из Лондона. Крепко же привязал их к себе мистер Тайрон! Какая наглость говорить с ней так, словно она судомойка на кухне! Хотя по манере и выговору она не должна была принять Софи за одну из своих, скорее за вариант миссис Флойд, только помоложе. Значит, отныне для всех его бывших пассий Софи будет и старшим поваром и судомойкой. Так что если Филисити вдруг надумает погостить у Макса, она, Софи, немедленно уедет к Силии и пробудет там до тех пор, пока эта непрошеная гостья не удалится. И уж тут она выскажет Максу все, что думает по этому поводу…

Но что это? Она вела себя сейчас скорее как обиженная жена, а не экономка, которую взяли с испытательным сроком. Если она сейчас же не остудит свой пыл и не прикусит язык. Макс обвинит ее в ревности — только не это! — и еще будет откровенно насмехаться над ней. «Я этого не допущу», подумала Софи, сердито раскатывая тесто скалкой. Она не ревновала. Ревность — это удел бедной Силии с ее неразделенной любовью. Это не для Софи. Ей просто не понравилась Филисити, вот и все. Слишком много о себе возомнила. Странно, право. Героини его книг не принадлежат ни к какому классу, они были с характером, обаятельные, остроумные, стильные — не то что эта ведьма Филисити с ее вычурными манерами. Женщины, подобные Филисити или Силии, если уж на то пошло, его только испортили, потворствуя ему. Они так отчаянно пытаются его заарканить, что не осмеливаются противостоять ему. Неудивительно, что для них все так плохо кончается.

Несколько обуздав свой гнев и успокоившись, Софи уже собралась поужинать в одиночестве, убедившись, что холодильник сможет выдержать ночной набег Макса, — и тут, к ее удивлению, он вошел в кухню.

— Привет. — Он держал руки в карманах, широко улыбался, был свеж, как огурчик, и, очевидно, в хорошем настроении. — Давненько не виделись.

— Боже! — подхватив его иронический тон, воскликнула изумленная Софи. — Неужели?.. Макс Тайрон собственной персоной, не так ли? Какая приятная встреча! И часто вы сюда заходите?

— Только после полуночи, когда вы опять превратитесь в тыкву. Ну и что здесь произошло? Кто звонил?

— Силия звонила, — как бы припоминая, сказала Софи.

— Кто-нибудь еще?

— Еще Джим звонил, — с радостью добавила Софи, решив во что бы то ни стало не упоминать Филисити. — Он спрашивал, не нужна ли мне помощь, но я ответила, что прекрасно справляюсь сама.

— А ты действительно справляешься?

— Разумеется. Знаете ли, мы — разнорабочие, все умеем делать.

— Ты совсем никуда не уезжала?

— Нет, была очень занята.

— Ну, конечно, женскую работу ведь никогда не переделаешь и все такое прочее. Какая же ты трудяга! Не сомневаюсь, скоро станешь членом местного женского комитета.

— Жажду, чтобы мои таланты оказались наконец востребованными. Макс, ты не против, если я… разобью себе сад? Тогда у меня появится нечто вроде хобби.

Макс с любопытством на нее посмотрел.

— Сад ведь не вырастает за ночь, Софи. К тому времени, когда ты сможешь увидеть результаты своих трудов, тебя здесь, может быть, уже не будет. Тем не менее ты мой гость. Отправь заказ на те семена, которые тебе нужны.

Оплата с моего счета в «Барклай банке». Что у нас на ужин?

— Только спагетти. Я тебя не ждала. В противном случае я бы подстрелила кабанчика или еще кого-нибудь.

Макс снисходительно кивнул и налил им обоим по стакану шерри.

— Ну и как? Продвигается работа? — спросила Софи, ставя кастрюлю с водой на плиту, и обернулась к нему. — Я могу спросить об этом?

— Ничего. Правда, пришлось попотеть. Один из персонажей слегка переигрывал, но мы достигли взаимопонимания.

— Как это переигрывал? Я думала, что твои герои делают то, что ты им велишь. Я имею в виду, что автору все подвластно, разве нет?

— Отнюдь нет. Персонажи, которые поступают так, как хочешь этого ты, ужасные зануды — плоские, безжизненные, — но, с другой стороны, ты не можешь им разрешить поступать по-своему, чтобы не потерять контроль над ситуацией. Их надо держать на длинной веревке, но конец ее не выпускать ни в коем случае. Тогда они будут делать то, что ты от них хочешь, не осознавая этого.

Софи была заинтригована.

— И так у всех? — бесхитростно спросила она. — Или это твой собственный прием?

— Я не разговаривал с другими писателями, поэтому ничего не могу сказать о них. Думаю, так делают те из них, кто хоть чего-нибудь стоит как писатель. Извини за отсутствие скромности.

— Скажи, — приставала Софи, — а с каким персонажем тебе пришлось повозиться?

Какое-то мгновение он колебался, задумчиво глядя на нее поверх края стакана.

— Ты же знаешь, я обычно не обсуждаю свою работу. — Он старался уйти от ответа, почти извиняясь.

— Но только мне, — льстиво, с неутоленным любопытством упрашивала его Софи. — Я же не какой-нибудь докучливый журналист и не буду разглашать твои секреты.

Неизвестно, что подействовало на него больше, — ее довод или настойчивость.

— Ну, хорошо. Это главный женский персонаж. Такая дамочка, которая никак не хочет делать то, что ей положено. Иногда это занимает больше полстраницы, но она поступает по-своему, чаще всего в ущерб себе.

— Как конкретно? При помощи хитрости?

— Не совсем. Она всегда не такая, какой кажется. Я все уже продумал в голове: ее детство, воспитание, пристрастия, страхи — все, что нужно, — я всегда придумываю истории основным действующим лицам. Но она постоянно подбрасывает мне что-нибудь новенькое, о чем я совсем не подозревал. Я все еще ничего о ней не знаю. Боюсь, из-за этого моя позиция весьма уязвима.

— Но если ты не можешь с ней справиться, как же сможет это сделать главный герой?

— А у него чаще всего ничего не выходит, и мне приходится вымарывать целые куски.

— Звучит как нечто абсолютно шизоидное.

— Именно так. Я поспал пару часов, чтобы привести себя в норму и поесть. Но на самом деле я сейчас существую в каком-то нереальном, сумеречном мире это своего рода безумие. Но ты не беспокойся, со мной ничего не случится, только не вытаскивай меня из этой обитой войлоком палаты для умалишенных, пока я не выздоровлю.

— Должна признать, — удивленно протянула Софи, — что миссис Флойд и половины из этого не знала.

— Но я же не обсуждаю свои дела с миссис Флойд. Как Джезебель?

— Прекрасно. Дилайла — тоже.

— Кто?

— Козочка, — несколько застенчиво произнесла Софи. — Мне же надо было ее как-то назвать. Ты же ее оставишь, правда?

— А что? Ты будешь скучать, если ее не станет?

— Я читала «Руководство для начинающих по разведению коз», и там говорится, что козы любят компанию. Жестоко держать их в одиночестве.

— «Руководство для начинающих по разведению коз»? — насмешливо переспросил ее Макс.

Софи отвернулась от него к плите и занялась какими-то несуществующими «безотлагательными» делами.

— Вообще, в пособии все верно говорится, — смягчился он. — У меня была вторая коза, но это был какой-то ужас, у нее был дикий норов, и они никак не могли поладить с Джезебель. Животные, как и люди, могут иметь стычки друг с другом. В конце концов я сбыл ее с рук местному «Обществу держателей коз», а следующего козленка Джезебель решил оставить. Может быть, родная кровь поможет им ужиться, да?

Он отщипнул хлеб прямо от куска в хлебнице.

— Много яиц было? — поинтересовался он, меняя тему.

— Одна из кур только что начала высиживать, — со знанием дела провозгласила Софи. — Прошлогодний шпинат разросся и пустил стрелки, так что я его бросила в кучу с компостом. А если тебе в этом году нужен лук и пастернак, то их на этой неделе надо сеять. Макс громко рассмеялся.

— Что смешного? — потребовала Софи, упершись руками в бока.

— Ты смешная. Пытаешься что-нибудь доказать или это все серьезно?

— Что серьезно?

— Эта метаморфоза. Все эти слова про наседку и шпинат. А всего лишь пару недель назад… — Он опять разразился смехом, который уже не мог сдержать, и утирал слезы большим носовым платком.

— Вы — совершенно несносны, Макс Тайрон! — взорвалась Софи. — Если бы я сидела без дела, ты бы насмехался надо мной и говорил, что я глупая жалкая неумеха. Теперь, когда я пытаюсь хоть что-то сделать, ты ведешь себя так, словно я деревенская дурочка. Я думаю, ты смеешься просто потому, что ты обескуражен! Потому что все твои испытания деревенской жизнью оказались для меня сущей ерундой. Ты ожидал, что я буду в отчаянии — извини, не доставила тебе такого удовольствия. Я справлюсь с чем угодно, лишь бы доказать тебе, как ты заблуждаешься. Хорошо бы тебе запомнить, что я не одна из твоих героинь и, как бы я ни зависела от тебя в финансовом отношении, в отличие от них, я принадлежу только себе. И хоть я и попала в этот переплет, я могу уйти, когда только захочу. Если ты не перестанешь смеяться надо мной, я… я…

Она уже не могла выдержать его новый взрыв хохота и в отчаянии принялась колотить его кулаками. Как он смел! Эти бессердечные насмешки, эта бесчувственность, это нежелание признать ее право на маленькие победы!

Ей очень хотелось стукнуть его побольней, но внезапно Макс перестал смеяться, схватил ее за запястья, отчего руки Софи стали беспомощными, и в его глазах мелькнуло нечто новое, и это сразу заставило ее замереть.

— Так что же ты сделаешь? — с нежностью спросил он.

Все произошло раньше, чем она успела осознать. Еще минуту назад в слепой ярости она дубасила его своими маленькими кулачками по мощному торсу, и вот уже эти самые слабенькие руки обвились вокруг его шеи, а губы устремились к его губам в поцелуе, который тотчас растворил ее гнев.

Конечно же, Софи и раньше целовали мужчины, но ее это никак не трогало. До такой степени, что она даже про себя изумлялась, почему этому придавали столько значения. Она была убеждена, что это бессмысленное занятие, к тому же и не очень приятное, отчего и помада на губах размазана и возникает ощущение, что ты подобна домашней тапочке, которую жевала собака. Оставалось загадкой, почему это так возбуждало тех, кто ее целовал, но они были так трогательны в своей благодарности за дарованную милость, что Софи терпеливо переносила их поцелуи, и, желая выглядеть нормальной, сама весьма успешно притворялась, что ей это доставляет удовольствие.

Но этот поцелуй был совершенно особенным. Он также отличался от прежних, как плавание отличается от гребли, цветное телевидение от черно-белого, шампанское — от лимонада… Макс не верил в полумеры. Хотел он ее целовать или нет, но он не отстранил ее, пока не поцеловал так, как никто до него не делал. До этого поцелуя Софи не представляла себе, что губы незримыми нитями связаны со многими такими разными частями тела, коленями, кончиками пальцев рук и ног и…

Она чувствовала слабость, у нее кружилась голова, казалось, она сходит с ума. Роковое безрассудство, сулившее беду, чью власть над собой она уже знала, вновь охватило ее в новой и опасной ситуации. Забыв об осторожности, она стала целовать его сама. Это был страстный, пусть и неумелый, поцелуй, и его водоворот закружил Софи, увлекая все дальше и дальше в свои глубины.

Но, видимо, это отрезвило непредсказуемого Макса, и он решил выбираться на берег. Твердо и нежно, разомкнув ее руки, он освободился из ее объятий. Они посмотрели друг на друга, в смятении бледный Макс и затаившая дыхание Софи.

— Извини, Софи, — пробормотал он. — Не знаю, как это случилось. Это совершенно непростительно, но, если можешь, прости меня.

Взволнованная Софи, которую таким образом поставили на место, съежилась, словно от пощечины.

— Что?.. Пожалуйста, — глупо отвечала она, скорей возвращаясь к плите и бросая горсть спагетти в кастрюлю.

— Этого больше не произойдет, — ровным голосом продолжал Макс.

— Как скажете, — холодно пожала плечами Софи. — Полагаю, это был всего лишь один из способов заставить меня утихомириться.

— Ты действительно так думаешь?

Софи промолчала, тщетно пытаясь подавить в себе гнев, разочарование и смущение.

— Это было свинство с моей стороны смеяться над тобой, — смиренно сказал Макс. — Ты отлично поработала. Я был не прав, я преклоняюсь перед тобой.

— Продолжай в том же духе. Ты еще увидишь, как это у тебя здорово получается, как, впрочем, и все остальное. Писать книги, работать на ферме и соблазнять женщин…

— Ну, перестань, Софи. Я ведь только поцеловал тебя.

«Только поцеловал!» — подумала Софи. А что, если бы он пошел дальше этого только поцелуя к его логической, неумолимой развязке? Скольких женщин Макс «только целовал»? Наверняка не очень много.

Софи хмыкнула, не найдя нужных слов, чтобы возразить ему.

— Мы не можем продолжать жить здесь вместе, если не будем предельно откровенны. Это вовсе не было первым актом какой-то дьявольской инсценировки, поверь, Софи. Я не собираюсь тащить тебя в постель. Это просто… Ну так случилось. Может быть, моя холостяцкая жизнь тому виной. Послушай, я же не могу всю ночь перед тобой извиняться. Не принимай все так близко к сердцу. Ты ведь и сама не оттолкнула меня.

Софи с шумом переставила кастрюли.

— Да, ты, как всегда, прав. Напомни, чтобы в следующий раз я дала тебе пощечину.

— Следующего раза не будет. Я обещаю.

— Что ж, приятно слышать.

— Это просто констатация факта. Все взаимосвязано, а я тебе уже сказал, что не хочу злоупотреблять твоим положением в доме. Лишать девственности девятнадцатилетних девушек не в моем стиле. Для мужчины моего возраста это было бы достойно порицания.

— Очень благородно с вашей стороны. Но, позвольте вас спросить, откуда такая уверенность, что я — девственница?

— Разве нет?

— Тебя это не касается.

— Честно говоря, я не был уверен, — озадаченно протянул Макс. — Ну, хорошо, теперь я знаю. Но этого не надо стыдиться, Софи.

— Хватит мне снова лекции читать. Гадай себе на здоровье. Все равно ты ничего не узнаешь!

У них в Хайматсдорфе, в кругу Клариссы, девственность считалась недостатком, предметом самых язвительных насмешек. Софи трудно было поверить, что такой мужчина, как Макс, будет рассматривать ее девственность иначе, чем нечто достойное жалости.

— Собственно, мне следовало бы догадаться, — без всякого выражения сказал он, — по тому, как ты целуешься.

— Не будь смешным! — топнула ногой Софи, чувствуя себя так, словно ее выставили на публичное осмеяние.

— Должно быть, это знак времени, что ты с такой неохотой в этом признаешься. Почему?

Ты жалеешь об этом?

Глотая слезы, Софи выдавила:

— Отчасти. Иногда. Да.

— Отчасти, иногда, — улыбнулся Макс, потрепав ее по голове, — и я тоже.