Италия на рубеже веков

НАЧАЛО «ЭРЫ ДЖОЛИТТИ»

Вскоре после того, как король Умберто I был убит, Сидней Соннино выступил (на этот раз не под псевдонимом) с новой программной статьей. Он призывал к созданию сильного государства, управляемого сильным правительством. Основная идея заключалась в том, что необходимо создать единую партию, которая смогла бы объединить консервативные и либеральные силы, верные савойской династии и способные противостоять Эстреме. У Соннино было немало единомышленников. Для того чтобы яснее понять изнанку итальянской политической жизни, обратимся к трехтомному личному архиву Джолитти, охватывающему 40 лет.

Это увлекательное чтение. Множество депутатов, журналистов, министров, личных друзей или сторонников Джолитти пишут ему конфиденциальнейшие письма, сообщают факты, раскрывают большие и маленькие секреты, информируют о случаях, гипотезах, состоянии общественного мнения, дают оценки людей и событий. Нередко информация противоречива, корреспонденты Джолитти не очень любят друг друга. Мы видим, как строятся сложные комбинации, заключаются сделки, принимаются решения. Первый том архива охватывает период с 1885 по 1900 г. Масса персонажей и группировок — Левая, Правая, левый центр, правый центр, Крайняя Левая, Крайняя Правая — настоящий калейдоскоп. Ди Рудини большей частью кажется почти пешкой, о Криспи пишут с ненавистью и презрением («криспизм»), но в то же время в одном сверхконфиденциальном письме находим рассуждение: если бы Джолитти и Криспи (в тот момент уже противники) могли объединиться… Еще в 1898 г. в качестве возможных преемников ди Рудини назывались Соннино и Саракко.

Второй том архива охватывает 1901–1909 гг. Но еще 24 июня 1900 г. один из корреспондентов, Томмазо Сенизе, пишет Джолитти: «Я не знаю, какова будет твоя линия по отношению к новому министерству. Конечно, Саракко и некоторые другие, входящие в него, не могут отвечать нашим идеалам. Но будем приветствовать Саракко, если его приход означает возврат к добрым конституционным нормам»^{31}. Однако через неделю тот же Сенизе отправляет Джолитти новое конфиденциальное письмо, сообщая, что правительство продержится очень недолго. Но, поскольку оно пока живо, «надо хорошо сорганизоваться с тем, чтобы быть вполне подготовленными к моменту вскрытия завещания».

Письма, которые Джолитти получал в то время, свидетельствуют об очень сложных политических интригах. Его заверяют, что новый король — действительный либерал и ни в коем случае «не пойдет вправо». Взвешиваются шансы самого Джолитти, и большинство друзей рекомендуют ему не претендовать сразу на пост премьера, а сначала войти в новый кабинет в качестве, например, министра финансов. Среди возможных кандидатов в премьеры называют старого либерала Джузеппе Дзанарделли (1826–1903), пользовавшегося уважением. Но по всему видно, что час Джолитти приближается. 23 сентября 1900 г. туринская «Стампа» («Печать») публикует письмо Джолитти, в котором содержится аргументированная критика всей политической концепции Соннино. Письмо вызывает восторженную реакцию не только левого крыла либералов, по и всех, кто опасался крайне консервативного курса. Среди множества поздравительных писем есть также письмо ди Рудини.

Политический кризис разразился очень быстро, после того как в конце 1900 г. генуэзский префект по указанию Саракко распустил Палату труда. В Генуе вспыхнула забастовка, оказавшаяся в центре внимания всей страны. Волнения происходили и в других городах. Во время парламентских прений Джолитти произнес речь, которая на много лет определила его будущую правительственную политику, стала идеологическим обоснованием «эры Джолитти». Это было 4 февраля 1901 г. Джолитти привел много примеров того, как вели себя власти во время трудовых конфликтов. Он утверждал, что это не только несправедливость, но и слепота, ибо признание законных интересов трудящихся отвечает интересам самого государства. Речь Джолитти отличалась безупречной аргументацией: «Рабочий класс отлично знает, что от реакционного правительства не может ждать ничего, кроме гонений. Это касается и его борьбы против капитала в защиту своих интересов и налоговой системы. Никакое реакционное правительство никогда не согласится с реформой налоговой системы в пользу менее имущих классов. И если понадобятся деньги, реакционное правительство увеличит цепу на соль, увеличит пошлины на зерно и другие продукты, но никогда не вознамерится обложить специальным налогом имущие классы»^{32}. В воспоминаниях Джолитти подробно рассказывает о том заседании парламента, о «комических маневрах» группы Соннино, которые закончились провалом. Правительство Саракко, получив вотум недоверия, ушло в отставку. Победили, таким образом, леволиберальные группировки. «Отныне стало неизбежным формирование либерального министерства. И поскольку самым видным из либералов был Дзанарделли, его имя было названо единодушно»^{33}.

Дзанарделли просил Джолитти запять пост министра внутренних дел, и тот согласился. Фактически он направлял всю политику, но формально стал премьером только в ноябре 1903 г., когда Дзанарделли тяжело заболел и ушел в отставку. Джолитти считал, что в Италии существуют три настоящие политические силы: клерикальная, социалистическая и конституционная. Социалисты организуют пролетариат и руководят им. Многое из того, что они обещают народным массам, невозможно выполнить, и самые умные социалисты понимают, что все это — дело лишь далекого будущего. Тем не менее авторитет и влияние социалистов растут. Движение народных масс будет неуклонно крепнуть, ибо оно «происходит во всех цивилизованных странах и основано на принципе равенства между людьми». А поскольку никто не сможет помешать народным массам завоевать свою долю политического и экономического влияния, многое будет зависеть от поведения «конституционных сил». Джолитти прекрасно понимал, что лишь решительное изменение политики сможет сохранить конституционную монархию в новых исторических условиях, в противном случае почти неизбежна катастрофа.

Эту конституционную монархию многие итальянские историки называют «социалистической монархией». Кароччи, автор считающейся классической книги «Джолитти и джолиттианская эра», пишет: «Так называемая джолиттианская система, рассматриваемая в целом, базировалась на двух видах молчаливого сотрудничества: между промышленниками и рабочими, между правительством и социалистами. Этот второй вид сотрудничества был не только политическим осмыслением и выражением первого, но и чем-то более обширным. Он включал в себя и социалистические цитадели в Паданской низменности с их кооперативами, социалистической администрацией в местных муниципалитетах и также — хотя это было труднее — с государственными служащими-социалистами. Юг, по существу, из всего этого был исключен»^{34}.

Кароччи пишет, что было еще два очень важных компонента «джолиттианской эры». Во-первых, парламентское консервативное большинство, представляющее главным образом Юг. Во-вторых, возраставшая поддержка организованных католических сил (мы об этом будем говорить дальше). «Эти два элемента как бы служили противовесом сотрудничеству с социалистами». Пользуясь ими, особенно первым, Джолитти умел добиваться желаемого. Кароччи признает, что это несколько схематично. Однако главные факторы определены точно.

Мы, говоря об «эре Джолитти», будем группировать материалы по возможности тематически, придерживаясь этих определений. Основные темы: социалистическое движение, католическое движение, националисты, культура в эпоху Джолитти. Разумеется, эти темы так или иначе связаны между собой, но все-таки известная условность налицо. Кроме того, неизбежны некоторые «темы внутри темы», например проблема меридионализма, с которой мы сейчас и начнем.

Меридионалистами называют людей, ведущих борьбу за разрешение сложных проблем итальянского Юга, — Meridione. Среди таких людей были (есть и сегодня) политики, социологи, экономисты, историки, представители творческой интеллигенции. В описываемое время среди меридионалистов были и консерваторы, и либералы, и левые. Особое место занимал Гаэтано Сальвемини (1873–1957), который примкнул к Социалистической партии во время движения сицилианских фаши. В конце века вышла его книга «Южный вопрос». Центральная идея заключалась в том, что единственной силой, способной нанести поражение реакции, является союз промышленных рабочих Севера с крестьянами и сельскохозяйственными рабочими Юга. По убеждению Сальвемини, органическое слияние меридионализма и социализма должно стать главной и решающей силой итальянской революции. Вскоре после выхода в свет книги Сальвемини в социалистической печати вспыхнула жестокая полемика. Ту-рати противопоставил идее Сальвемини другую — он основывался на первостепенном значении Севера и промышленного пролетариата. Это, по убеждению многих исследователей, в частности Манакорды, отражало реально существовавшее тогда в Италии соотношение сил. Неверно было бы сказать, что социалисты в то время вообще игнорировали Юг. Партия решительно поддержала движение сицилианских фаши. Она уделяла много внимания крестьянскому движению. Во множестве деревень, в то время как священники проклинали социалистов-агитаторов с амвона, крестьяне забрасывали камнями этих агитаторов. Но потом в тех же самых деревнях создавались лиги и кооперативы, а органы местного самоуправления таким образом оказывались под безраздельным влиянием социалистов.

Но все-таки Турати считал, что на какой-то период оказывается необходимой временная гегемония более передовой части населения над более отсталой. Поэтому «союз с прогрессивным крылом буржуазии, к которому стремился Турати, исключал всякую другую альтернативу. И эти две позиции (Сальвемини и Турати. — Ц. К.), определившиеся уже на заре века, оставались, по существу, неизменными на протяжении десятилетий и еще дольше, вплоть до того времени, когда после войны принцип союза между рабочими Севера и крестьянами Юга станет основой коммунистической доктрины о движущих силах революции»^{35}. (Манакорда имеет в виду знаменитую рукопись Антонио Грамши «Некоторые аспекты южного вопроса»).

Современный историк-марксист Джулиано Прокаччи, анализируя структуру рабочего и крестьянского движения, приводит много статистических данных, сравнивает положение в промышленных и аграрных центрах, вскрывает внутренний механизм организованных стачек, рисует картины спонтанных выступлений рабочих и батраков, неизменно говоря о психологии народных масс. Прокаччи пишет о силе и слабости итальянского рабочего движения в начале века. Силой он считает участие в этом движении различных социальных слоев, различных групп, тягу к единству и к солидарности. Слабость, по его мнению, заключалась в том, что часто не удавалось найти наилучшие политические формы для достижения этого единства.

Рабочее движение в Италии, как в городе, так и в деревне, развивалось под знаком реформизма. Суть реформизма вообще и итальянского в частности сводится к тому, что социализм является конечной целью, которой можно достичь постепенно, путем кропотливой работы в массах, путем реформ. Отличительной чертой итальянского социалистического движения на протяжении нескольких десятилетий был его гуманитарный и эволюционистский характер. Прокаччи дает исчерпывающие сведения: реформисты были организаторами и руководителями многих палат труда, отраслевых профсоюзных объединений, крупных крестьянских федераций, кооперативов^{36}. В 1901 г. была создана первая в Европе федерация работников земледелия — Федертерра. Она сразу объединила 704 лиги и около 150 тыс. человек, преимущественно батраков. В первые годы XX в. число бастовавших батраков превышало даже число забастовщиков на промышленных предприятиях. Прокаччи показывает и многообразие форм крестьянского движения — от «классических батрацких организаций» на Севере до «крестьянских братств» на Юге, в Романье. Он приводит и свидетельство Наполеоне Колайанни, что в Италии «идеи мирного, эволюционистского социализма» исключительно быстро распространялись в деревнях — иногда даже быстрее, чем в среде промышленного пролетариата.

Вскоре после знаменитой речи Джолитти правительству пришлось доказать, расходятся ли его слова с делом. Весной 1901 г. забастовало около 600 тыс. батраков. Правительство не вмешивалось, подтвердив тем самым, что оно действительно признает законность «экономических конфликтов». Начались бурные дебаты в парламенте, и 22 июня состоялось голосование, от которого зависела судьба кабинета. Депутаты Эстремы, в том числе и социалисты отдали свои голоса правительству, оказав ему тем самым решающую поддержку. Это голосование было не просто парламентским эпизодом, оно имело большое принципиальное значение. Формально социалисты нарушили решение, согласно которому их парламентарии не могут голосовать за доверие буржуазному правительству. Фактически, по мнению многих историков, социалисты поступили логично и проявили политический реализм.

Но через несколько дней Италию потрясли кровавые события в Берре (провинция Феррара). Там произошло столкновение между демонстрантами-батраками и полицией. Буржуазия, которая как будто вначале была застигнута врасплох размахом стачечного движения в городах и волнениями в деревнях, перешла в контрнаступление. События в Берре были расценены как провокация, за кулисами которой стояли Туринский банк и некоторые военные круги. Джолитти, как министр внутренних дел, вынужден был послать два эскадрона, но в телеграмме префекту писал: «Прошу Вас объявить администраторам, занимающимся мелиорацией, что правительство отлично понимает, в какой мере их поведение вызвано политической враждебностью. Однако организовывать беспорядки специально для того, чтобы создавать трудности — бесчестно»^{37}.

Кровавые события в Берре вызвали большое возмущение. В Милане на митинге протеста выступил Костантино Ладзари (1857–1927), видный деятель рабочего и социалистического движения. Он резко осудил голосование парламентской фракции социалистов 22 нюня. В ответ на критику 16 июля 1901 г. Турати опубликовал в «Критика сочиало» статью «Социалистическая партия и текущий политический момент». Эту статью надо рассматривать как «модель», как итог и в то же время как начало нового трудного этапа итальянского социализма.

В статье Турати содержалось идеологическое обоснование голосования 22 июня, было четко сказано, что от позиции, которую займет Социалистическая партия, зависит будущее всего итальянского рабочего движения. Партия признает принцип классовой борьбы, но считает также своим долгом способствовать естественному процессу эволюции и проведения реформ. Партия признает, что после 1900 г. «произошла парламентская революция первостепенной важности» и выработана совершенно новая правительственная программа. Огромную роль сыграли давление снизу, организованное рабочее движение, рост классового самосознания пролетариата. Ссылаясь на исторический опыт, Турати предостерегал против упрощенного представления, будто имеется «единая масса реакционеров». Напротив, хотя все имущие классы объединены интересами, противоречащими интересам пролетариата, между ними есть множество внутренних противоречий. Поэтому в отдельных случаях социалисты могут временно объединиться с одной или несколькими фракциями буржуазии для достижения определенных целей.

Все итальянские историки считают статью Турати программным документом партии начала века. Создание правительства Дзанарделли — Джолитти Турати считал экспериментом. Если эксперимент окажется удачным, писал Турати, в стране появятся все условия для консолидации и для дальнейших успехов пролетариата и тогда удастся осуществить программу-минимум Социалистической партии[7]. Оценивая статью Турати, современный историк Маммарелла пишет: «В статье параллельно развивались два тезиса, она преследовала две взаимосвязанные цели. Одна — политическая. Налицо было стремление представить правительственную формулу, основанную на том, что Эстрема участвует в большинстве (парламентском, — Ц. К.), как формулу, которая в данный момент обеспечивает трудящимся классам наиболее выгодные условия, а в будущем обещает им частичное осуществление программы реформ. Другая — идеологическая. Реформа стекая линия рассматривалась как единственная подлинно социалистическая, а оппозиция ей рисовалась как оппозиция со стороны анархически-бунтовщического меньшинства»^{38}.

Опубликование статьи Турати вызвало резкие споры. Артуро Лабриола (1875–1960), видный деятель левого крыла Социалистической партии, написал брошюру «Министерство и социализм. Ответ Филиппо Турати». Лабриола был одним из лидеров революционно-синдикалистского течения, основной базой которого был Юг. В то время, когда началась поддержанная реформистами (Турати говорил не реформисты, а «социалисты-позитивисты») «эра Джолитти», положение Юга было исключительно тяжелым. Промышленности почти не было, сельскохозяйственный пролетариат и крестьянство находились почти в таком же положении, как и во времена сицилианских фаши. Вполне понятно, почему именно на Юге идеи революционного синдикализма были особенно распространены. В те годы шли большие споры о том, кому должен принадлежать приоритет в борьбе за ниспровержение капиталистического строя: партиям рабочего класса или синдикатам.

Неаполитанец Артуро Лабриола в юности испытал влияние анархизма, потом заинтересовался научным социализмом. После майских событий 1898 г. он нашел убежище в Швейцарии, позднее во Франции встретился с Жоржем Сорелем, чья книга «Социалистическое будущее синдикатов» положила начало существованию революционного синдикализма как самостоятельного течения. Сорель утверждал, что верен идеям Маркса, но в действительности находился под сильным влиянием Прудона и считал, что все будущее социализма зависит от автономного развития синдикатов. Сорель отвергал не только любые формы парламентаризма, но и партию как политическую организацию пролетариата. Революция, по Сорелю, означала лишь всеобщую забастовку, революционное насилие, «прямое действие».

Артуро Лабриола, вернувшись в Италию, решительно выступил против реформистов. Он считал, что действительно надо добиваться постепенного проведения реформ, но для этого нужно не сотрудничать с правительством, а, напротив, оказывать ему решительную оппозицию. Чем она будет резче, тем на большие уступки пойдет правительство. Оспаривалось также утверждение Турати, что к власти пришла «новая социальная группа». По Лабриоле, «новая буржуазия» мало чем отличалась от старой. Точнее, интересы повой буржуазии («паразитарных кругов») и разных темных дельцов скрещивались и совпадали. Их объединяла вся система, исторически сложившаяся в Италии. Артуро Лабриола оспаривал правильность линии партии, — линии на борьбу против реакции совместно с общедемократическими силами. Борьба за демократические свободы казалась Лабриоле «риторикой», ибо эти свободы «вовсе не необходимы для прогресса социализма». Вся система аргументации Артуро Лабриолы, его интерпретация истории представляются нам сегодня очень грубыми и, главное, элементарными.

На брошюру Лабриолы 2 августа 1901 г. ответил в «Аванти!» один из реформистских лидеров Иванов Бономи (1873–1951). Позицию Лабриолы он объяснял специфическими условиями Юга, где необходимость борьбы с каморрой (разновидностью мафии) вынуждала социалистов блокироваться с самыми различными социальными элементами, подогревая такой противоестественный союз «пылом революционной фразы». Напротив, на Севере главной задачей социалистов была организация массы рабочих и крестьян. Временное «перемирие», на которое вынуждено было пойти правительство, социалисты использовали для создания лиг, профсоюзов. Иными словами, они стремились превратить Социалистическую партию, состоявшую из разрозненных, рассеянных, в значительной степени мелкобуржуазных элементов, «в чисто пролетарскую армию».

Прокаччи пишет, что статья Бономи была прямым обращением к здравому смыслу низовых партийных организаций: «В дискуссию был введен новый, чрезвычайно важный элемент, а именно был подчеркнут пролетарский характер туратианского направления. В общем, рабочие и крестьяне, организованные в лиги, были согласны с Турати и с теми, кто рекомендовал умеренность и осмотрительность и не доверял революционным фразам…»^{39}. В самом деле, на Севере реформисты опирались на сильное и хорошо организованное рабочее движение, заинтересованное в существовании либерального режима, который гарантировал бы законные права палат труда и профсоюзных организаций при конфликтах с промышлен-никами и аграриями.

Джолитти пишет, что он еще в начале 90-х годов понимал роль рабочего движения и полную законность существования рабочих организаций и ассоциаций. Между тем даже при правительстве Саракко «существовала тенденция считать опасными все ассоциации трудящихся. Тенденция эта была следствием плохого знания новых экономических и политических течений, которые уже некоторое время существовали у нас, как и во всех цивилизованных странах, и непонимания того, что организации рабочих развивались наряду с общим ростом цивилизации»^{40}. Если сравнить февральскую речь Джолитти и статью Турати, можно найти немало общего. В свое время Энгельс писал, что итальянские социалисты не должны ограничиваться чисто негативной критикой буржуазно-демократических партий, ибо может наступить момент, когда придется с этими партиями сотрудничать^{41}. Правда, Энгельс имел в виду сотрудничество с буржуазно-демократическими партиями, находящимися, как и социалисты, в оппозиции к реакционному правительству. Но что делать, если к власти пришло либеральное правительство: нужно ли, можно ли поддерживать его? Турати был явно убежден в положительном ответе: да, поскольку это правительство признает необходимость осуществления определенных реформ.

Во всем этом была очевидная логика. Турати, конечно, не считал, что при изменении правительственного курса, как бы ни был либерально настроен новый кабинет и стоявшие за ним круги «молодой, решительной современной буржуазии», классовые противоречия могут исчезнуть. Но было ясно, что при новом курсе партия и рабочее движение окажутся в более благоприятных условиях. Впрочем, в рассуждениях Турати был и элемент некоторых иллюзий. Иллюзии, которые питали Турати и его друзья, были естественными и даже закономерными. Пальмиро Тольятти заметил однажды, что Турати представляется ему как бы последним из деятелей Рисорджименто. Это очень тонкое и точное психологическое замечание. В характере и системе взглядов Турати было много от революционного идеализма той эпохи.

Статья Иваноэ Бономи означала начало кампании в защиту платформы Турати. «Аванти!» начала печатать резолюции местных секций партии, большинство соглашалось с туратианской линией. Авторитет Турати был неоспоримым, но у него было и немало противников, начиная с Артуро Лабриолы и кончая Энрико Ферри (1850–1929). Последний в 1894 г. опубликовал книгу «Социализм и позитивная наука», имевшую, как он самодовольно писал Энгельсу, «большой коммерческий успех». В сентябре 1894 г. Энгельс писал Каутскому: «Итальянцы начинают приводить меня в ужас. Этот пустомеля Энрико Ферри прислал мне вчера полное собрание своих последних работ и письмо, преисполненное таких неумеренных выражений, что оно сделало мои чувства к нему еще более умеренными. И все-таки изволь отвечать ему вежливо! Его книга о Дарвине, Спенсере и Марксе — страшно путаная, плоская галиматья»^{42}. Но в Италии Ферри считался «мужем науки»; одно время он играл большую роль в Социалистической партии.

Против Турати выступил и Франческо Саверио Мер-лино, который, впрочем, никогда марксистом-то и не был. Когда в 1898 г. Турати был арестован, а «Критика сочиале» закрыта, Мерлино основал журнал «Ривиста критика дель сочиализмо», который историк-социалист Гаэтано Арфе назвал эклектическим: в нем печатались с одной Стороны Бернштейн, Сорель, Артуро Лабриола, а с другой — Маффео Панталеонп. Когда началась оппозиция, бывший анархист Мерлино, как и Артуро Лабриола, настаивал на «моменте спонтанности» в противовес идеям проведения постепенных реформ.

Ответ Турати был напечатан в «Критика сочиале» 1 и 16 сентября 1901 г. Турати было нетрудно поймать своих оппонентов на логических противоречиях. Он писал, что они хотят проведения реформ любыми путями, кроме того единственного, который при данных политических условиях мог бы к ним привести. Они отрицали возможность давления пролетариата на правительство, которое в настоящий момент может удовлетворить многие конкретные требования трудящихся. Турати саркастически писал, что Артуро Лабриола оплакивает кабинет Пеллу. Здесь был известный резон, так как многие революционные синдикалисты заявляли, что легче поднять массы на борьбу против реакционного правительства, нежели против либерального.

В начале 1902 г. начал выходить журнал Ферри «Иль сочиализмо», в первом номере которого было напечатано приветствие Каутского. Редакция писала, что «авторитетные слова Каутского подтвердили наличие двух тенденций в Социалистической партии. Однако это не нарушает единства партии по существу, поскольку, если того потребуют обстоятельства, единство всегда будет важнее всего». Программная статья Ферри называлась «Революционный метод». Она доказывала, что Ферри больше всего занимают вопросы тактики. Он насчитал в партии целых четыре течения: крайне реформистское, умеренно реформистское и два революционных («традиционно-революционное» и «абсолютно непримиримое и негативное»). Этой статьей Ферри делал заявку на роль лидера.

Все группы, существовавшие внутри партии, готовились к съезду. В позициях социалистов Севера и Юга имелись большие противоречия. «Эксплуататорский капитализм» был главным врагом северян, поэтому для них «блок» с правительством Дзанарделли — Джолитти был естественным. А южане отрицали всю концепцию социализма gradualistico[8], и поэтому в их глазах силой, которой принадлежит будущее, была «революционная элита», немногочисленная, но преисполненная решимости, а не организованное рабочее и крестьянское движение.

Турати не проявил особой проницательности в оценке неаполитанской группы: он считал, что это лишь вспышка старых анархистских настроений. Между тем неаполитанские социалисты, нередко отличавшиеся безупречным личным мужеством, выступали во имя общественной морали. Условия Юга определяли не только их принципиальные, теоретические взгляды, но и их психологию. В их взглядах было немало абстрактного, но по-своему они были последовательны. Турати не попытался понять, какими объективными причинами объяснялся успех новой фракции, и сводил все к личным вопросам. Эта политическая близорукость позднее привела к серьезным последствиям. Постепенно неаполитанцы стали распространять свое влияние и на Северную Италию, в частности на крупнейшую классовую организацию— миланскую Палату труда. В Милане они блокировались с Ладзари, поскольку в тот момент у него были серьезные разногласия с Турати. В миланской социалистической федерации дело зашло очень далеко. После бурных прений Турати и большая группа его единомышленников вышли из федерации и основали Миланский социалистический союз с печатным органом «Лотта ди классе» («Борьба классов»).

Прокаччи считает, что в это время произошла вспышка старых операистских[9] настроений. Ладзари и другие, встав в оппозицию Турати, хотели тем самым показать, что рабочие вполне могут обойтись без интеллигентов. Руководство партии пыталось найти компромисс, но Турати был непреклонен и в знак протеста отказался и от своего парламентского мандата. Лишь позднее обе миланские социалистические секции воссоединились и образовали общую федерацию, причем большинство в ее руководстве составили реформисты. Турати был триумфально переизбран в парламент. Интересно, что позицию Турати по поводу голосования 22 июня поддержал Антонио Лабриола. Он трижды выступил в печати, заявляя: «Депутатам-социалистам невозможно было не голосовать за правительство, которое, как бы то ни было, предоставляло рабочим свободу агитации, организаций, политической и профсоюзной борьбы. Не входя в состав министерства, а ограничиваясь одобрением его либеральной политики, социалисты не совершили никакого акта оппортунизма»^{43}. Но выступления «первого итальянского марксиста», поддержавшего Турати, остались почти незамеченными. В результате серьезных внутрипартийных дискуссий, а также личных конфликтов создалось трудное положение: «Единственный человек в Социалистической партии, обладавший подлинным престижем и политическими способностями, — Филиппо Турати видел, как его авторитет все больше оспаривался и как ряды его сторонников уменьшались»^{44}. Непосредственно перед съездом в Имоле, 1 сентября 1902 г., Турати дал газете «Пунголо» («Стимул») интервью, в котором изложил позицию и тактику реформистов. Он заявил, что решающую роль в политике Социалистической партии играют факты, а не теория, построенная a priori, и что партия является «критической и экспериментирующей». Борьба течений — нечто искусственное, вызванное персональными моментами, а реформизм есть подлинное выражение социализма. Политика реформ — единственное средство для осуществления революции, все проявления «экстремизма» осуждались.

Один из лучших биографов Турати, Франко Каталано, считает, что к этому моменту взгляды Турати претерпели эволюцию: «Неукоснительное проведение реформ, одна за другой, выливающееся в непрерывный процесс, не оставляло более никакого повода для революционного взрыва. Таким образом Турати постепенно пришел к отрицанию революционного характера партии, хотя и объявлял его необходимым и неотъемлемым моментом внутренней социалистической диалектики»^{45}. Здесь Каталано подошел к самой сути вопроса. В самом деле, в концепции эволюционного социализма волевой момент в революции фактически отрицается, что неизбежно приводит к «фаталистической» идее всего социалистического движения.

На съезде в Имоле в сентябре 1902 г. произошло резкое столкновение течений внутри партии — реформистов и «левых», «непримиримых», хотя и те и другие выступали за единство партии. «Левые» были союзом нескольких групп, прежде всего Артуро Лабриолы и Ферри. Присоединение Ферри отнюдь не способствовало прояснению идейных позиций, так как он «увидел в возникшем споре прежде всего удобную возможность вырвать из рук Турати скипетр, встав во главе одного из течений»^{46}. Формула Турати — «деятельность партии является реформистской, поскольку она революционна, и революционной, поскольку она реформистская», — звучала не слишком убедительно, хотя и импозантно. Турати защищал сотрудничество с правительством Дзанарделли — Джолитти, привел данные о значительном росте рабочего движения и отверг обвинение в том, будто парламентарии-социалисты «занимаются дворцовыми интригами». Он заявил, что Артуро Лабриола — не социалист, а сторонник мелкобуржуазной демократии.

Манакорда считает, что «обе души итальянского социализма», т. е. два течения в партии, резко проявившиеся на съезде в Имоле, находят свое историческое оправдание в структуре итальянского общества, которую породила национальная буржуазная революция. События конца XIX — начала XX в. выдвинули альтернативу: либо поддержать продвижение прогрессивной буржуазии, способствуя демократическому развитию в пределах, которые она могла гарантировать, либо ставить целью демократическую революцию на базе союза всех трудящихся классов. Первая альтернатива одержала в Имоле верх, но вторая не потеряла от этого своего значения. «Однако она не обладала достаточной силой, чтобы объединить все группы «революционеров», создать левое крыло Социалистической партии и превратиться, таким образом, в национальном масштабе в постоянную диалектическую альтернативу реформизму»^{47}.

Получив большинство голосов на съезде в Имоле, Турати полагал, что партия как бы дала ему мандат на дальнейшее сотрудничество с правительством. По что тем временем делало это правительство, на которое возлагалось столько надежд? К великому разочарованию реформистов, поведение правительства становилось все более двусмысленным. В конце 1902 — начале 1903 г. происходят выступления трудящихся в городе и деревне. Правительство лавировало: оно шло на минимальные уступки, чтобы успокоить народ, но в то же время старалось ни в коем случае не задевать интересы промышленников и аграриев. Иногда происходили схватки бастующих с войсками. После одного из столкновений, когда были убитые, Турати 31 марта 1903 г, произнес очень резкую речь в парламенте. Это был настоящий обвинительный акт против Дзанарделли и еще нескольких министров. Но для Джолитти было сделано исключение: Турати призывал его порвать старые связи, сделать шаг вперед и т. д. Хотя социалисты голосовали против доверия правительству, оно собрало большинство голосов и осталось у власти, а Джолитти ушел с поста министра внутренних дел.

Но вскоре заболел Дзанарделли, и, как мы уже знаем, король поручил Джолитти сформировать новый кабинет. Джолитти намеревался сделать его левым и предложил Турати войти в правительство. Об этом своем шаге Джолитти сообщил в конфиденциальном письме либералу Карло Ромусси, прося его посредничать в переговорах. Ромусси писал премьеру: «Турати, с которым я имел сегодня длинный разговор, решительно заявил, что не может войти в кабинет… Тщетно я говорил ему о Мильеране, обо всем добре, которое можно было бы сделать, о нашей поддержке»^{48}. Новый кабинет оказался весьма умеренным, если не откровенно правым. Программная речь Джолитти отразила это поправение. Создалось впечатление, что реформы будут проводиться, но крайне осторожно и что Джолитти намерен лавировать. Есть много свидетельств того, что Турати и его единомышленники были обескуражены: почему «человек завтрашнего дня» так странно ведет себя в решающий час своей политической карьеры?

Но теперь, в исторической ретроспекции, многое становится более понятным: Турати решительно отказался «стать итальянским Мильераном». и потому, что это противоречило его личным убеждениям, и потому, что Социалистическая партия в массе своей никогда не приняла бы и не оправдала этого шага. Но политическая арифметика предполагает определенные правила парламентской игры: Джолитти не мог сформировать левый кабинет и у него не оказалось никакой иной альтернативы, как создать кабинет умеренный.