Итан Рокотански (СИ)

Глава 12. Тюрьма

Нигде ничто не ждет человека. Всегда надо приносить все с собой.

Эрих Мария Ремарк

Камера, несмотря на свою разруху и бедность, была теплой. Это был жирный плюс, которым я утешал себя, вспоминая заточение в Норвегии. Если там были холод и сырость, то здесь хотя бы не нужно было думать о том, как бы умудрится согреться. Однако, прибедняться лишний раз тоже не хотелось. В конце концов, тогда нас вытащили достаточно быстро.

На момент Третьей мировой войны ЕМГ — Единое Малайское Государство — являлась единственной в мире страной, не примкнувшей ни к одной из сторон в военных действиях. Малайцы не воевали на стороне нацистов. Итальянцы, норвежцы, французы и остальные были им безразличны. Помогать НРГ и союзникам в их планы тоже не входило. ЕМГ существовало отдельно от всего мира, словно Австралия, с тем лишь отличием, что не было отделено десятками километров океана от своих соседей. ЕМГ преследовало лишь свои, неизвестные остальным, цели.

Однако, не смотря на свою отчужденность от остального мира, иногда их планы были схожими с планами других государств. Руководство малайцев, как и наше руководство, было заинтересовано в том, чтобы поймать Иокира Мейгбуна. Еще при этом было желательно словить его так, чтобы не оставить лишних следов. Поначалу я думал, почему бойцы ЕМГ просто не убили нас, раз у них стояла такая задача. Очутившись непосредственно в тюрьме, в который раз неподалеку от побережья, но теперь среди джунглей, я понял, почему они не ликвидировали нас сразу.

Место нашего заключения, в переводе с малайского, которого я абсолютно не знал, называлось "Желтые камни". Мало того, что название было достаточно скучным и банальным, оно уже почти не соответствовало самой тюрьме. Раньше, возможно, некоторые части здания и строились из материалов желтых цветов. Сейчас же все было белым и серым. Это была старая, потасканная десятками лет, грязная, тропическая азиатская тюрьма.

В моей камере, как ни странно, я был один. Вероятно за счет того, что мы с Хорнетом обозначались теперь как "международные преступники", нас не закинули в камеры к местным ребятам, жившим, как правило, вместе. Наши номера находились на последнем этаже "Желтых камней". Здесь находились заключенные, сидевшие без соседей. Это мне тоже нравилось. Складывалось впечатление, что все было не так уж и плохо.

Хорнет сидел в камере по-соседству, слева. Мейгбуна, как мы поняли из разговоров некоторых заключенных, в тюрьме также говорили и на английском языке, расположили где-то на нижних уровнях. Как мы поняли, нацисту тоже досталась одиночка. Больше мы об этом ничего не знали.

Первые дни выдались достаточно тяжёлыми. Смятение от неудачи в Италии, от третьей неудачи подряд, сильно выбивало из колеи. Мы не знали, что стало с остальными членами отряда. Альва, Ветрогон, Петрович, Рокки и Вереск, возможно, по-прежнему оставались в осажденной врагами Италии. С тем шумом, который мы там натворили, тем более на пару с ЕМГ, на то, что они еще были живы, оставалось очень мало шансов. Это терзало больше всего. Даже больше того, что мы вновь не убили Мейгбуна. С другой стороны, тешила мысль, что светлокурый ублюдок также был совсем рядом. Мы нутром чувствовали, что нацист находится неподалеку. И, конечно же, условия у него определенно не из лучших. Всяко хуже, чем у нас. Оставалось только до него добраться.

Когда возникла первая стычка мы с Хорнетом находились в столовой. Это был четвертый день пребывания в "Желтых камнях". Зал, где нас кормили, почти ничем не отличался от зала, в который мы выходили из своих камер. Это было такое же длинное место с множеством столов и скамей, разве что немного пошире. Но лестницы и несколько этажей, на которые можно было подняться по нескольким лестницам с двух сторон, здесь также находились. Вероятно, раньше тут был еще один тюремный блок, который по какой-то причине использовался как рабочее помещение. На первом этаже была столовая, на второй, как мне было известно, что-то вроде подсобных помещений, на третьей основной охранный пост. На каждом этаже было несколько коридоров. Куда они вели мы с Хорнетом не знали.

— Мы сидим здесь только четыре дня, — сказал напарник, смотря на древнюю миску с чем-то напоминающим кашу, — а у меня такое чувство, будто я начинаю проникаться этим местом. И это мне абсолютно не нравится.

— Подожди маленько, привыкнешь еще, — я сунул ложку в свою тарелку и попробовал это на вкус. "Каша" была отвратительной. — Тогда жизнь совсем иной станет.

Хорнет повторил мое действие и сморщился. Я было подумал, что он сейчас сблюет прямо в тарелку, но друг сдержался.

— Вот уж нет, — выдохнул он. — Я обязательно отсюда свалю. Хотя бы для того, чтобы есть нормальную еду. Чего не сделаешь, чтобы хорошо поесть. Верно?

Когда я открыл рот, чтобы ответить, за спиной Хорнета из толпы образовались трое злобного вида заключенных. Вместо слов я вздохнул, понимая, что сейчас будет. Классика жанра.

— Нам ведь этого так не достает, ну конечно.

— Ты о чем?

— Сейчас поймешь.

— Ia adalah masa untuk bercakap, putih-assed.(Пришло время поболтать, белозадые — малайск. яз.)

Хорнет обернулся. Посмотрел на подошедших, затем обратно на меня.

— Чего он сказал?

— Не знаю, но там что-то было про жопу. Ass.

Друг повернулся обратно.

— Узкоглазый, тебе жопа моя не нравится? Так она и не должна. Я, конечно, понимаю, что это тюрьма, но…

Не знаю, что именно не понравилось заговорившему с нами заключенному, но когда он врезал Хорнету по лицу и тот, перелетев через наш стол, плюхнулся за мной, я понял, что дело плохо. Моментально запахло жареным.

Тарелка с "кашей", которую я так и не доел, тут же оказалась на лице у противника. Сама она не разбилась, но звук ломающегося носа доказал, что она, к тому же, очень крепкая. Говоривший грохнулся на пол, высмаркивая из ноздрей и рта "кашу". Его напарники бросились на меня. И, к добру ли, к худу ли, не только они. Толпа вокруг взревела и бросилась к нам. Одни побежали на меня с Хорнетом, а другие, напротив, на напавших на нас. В мгновение ока территория столовой превратилась в место массового побоища, в каких мне пока не доводилось участвовать. Врезав одному из заключенных по лицу, я успел нырнуть под стол, рядом с которым лежал ошалевший Хорнет. Схватив его за воротник, я подтащил его под столом, на который тут же с грохотом упал кто-то здоровый. Ноги упавшего висели со стола.

— А здесь весело, — крикнул Хорнета, стараясь перекричать шум и гам.

— Очень! Надо валить отсюда, пока…

Удар головой о пол оказался болезненным. Оказалось истинным чудом, что в результате этого я не сломал себе нос. Было достаточно и отбитого лба, на котором через некоторое время вскочила шишка.

Мужик, дернувший меня за ноги, напоминал огромную, белую обезьяну. Сказать кем он был по национальности я не мог. Да и было не до этого.

Когда он ударил меня по лицу, у меня сложилось впечатление, что голова начинает отрываться от шеи. Но нет. Я всего лишь, как и Хорнет, перелетел через стол и приземлился с другой стороны.

— Ты как, приятель?

Я не ответил. Надзиратели тюрьмы, видимо, наконец решили, что пора со всем этим завязывать. Через минуту я уже лежал на животе с вытянутыми руками за спиной. Металл наручников холодил предплечья.

Потом прогремели два выстрела. Толпа начала затихать.

А еще через некоторое время меня повели вниз. Несмотря на то, что голова гудела будто компьютер, которые только начали выпускать, я старался запомнить каждую лестницу и коридор, который мы проходили. Спустившись на несколько этажей вниз, мы пошли по коридору, где не было ни единого окна. Только камеры и решетки. Вот это место уже действительно напоминало подземелья Омессуна. Затем меня швырнули в очередную одиночку, в которой были только дырка в полу и койка.

— Mari kita berharap bahawa ini akan menjadi pengajaran untuk anda, white-ass(Будем надеяться, что это послужит тебе уроком, белозадый), — сказал один из конвоиров, после чего они удалились. Поморщившись, я потер лоб и тяжело опустился на койку. Голова болела. А еще они снова что-то сказали про зад. Кажется, охранники в "Желтых камнях" не сильно отличались от самих заключенных. Впрочем, ничего удивительного в этом, возможно, и не было.

— Штиль, — неожиданно рядом раздался знакомый голос. — Это ты?

Я открыл рот.

— Ветрогон? Ты?

— Да. Как ты, боец?

— По голове настучали. Ты-то что здесь забыл?!

Голос капитана звучал из соседней камеры, слева.

— Когда малайцы взорвали крышу виллы, мы оказались уже на подходе к ней. Не знаю, в курсе ты или нет, но остальные тоже тут. Мы начали стрелять, но нас всех быстро положили. Рокки получил пулю в плечо, Вереск в ногу.

— А Петрович?

— Цел и невредим, как я знаю. Нашего здоровяка мало кто может побить.

— Альва?

— А вот тут не знаю, — в голосе Кэпа послышались нотки беспокойства. — Я ничего про нее не слышал. Только знаю, что вы с Хорнетом где-то наверху разместились.

— Не знаю, почему нас туда отправили. А где остальные?

— Тоже не знаю. Нас всех раскидали по разным ярусам, в максимальном отдалении друг от друга. У них есть переводчик, иногда нас вызывают и выпрашивают сведения, — капитан вздохнул. — Но пытать не пытают. Возможно, мы зачем-то им еще нужны.

— А Мейгбун?

— Тоже где-то здесь. Как я понял, ему дали максимальную одиночку в самом низу.

Некоторое время мы помолчали.

— Надо бы добраться до него, — сказал я.

— Надо. Но не сейчас.

— Потом времени может не быть.

— Да, — согласился кэп, — но мы слишком долго за ним гоняемся, чтобы в итоге его не прибить.

— Да. Не поспоришь.

Я посмотрел в стену. Затем наружу. Коридор освещался тусклыми лампочками, которым, складывалось впечатление, было по-меньшей мере лет десять. Если лампочки вообще столько служат.

— Ты сам как?

— Порядок, — Ветрогон вздохнул. — Меня не ранили особо. Когда стрелял по малайцам, один из них оказался сбоку и бросился в рукопашную. Так и вырубил. Просто чувство досады немного гложет. За все это.

— Не тебя одного, — я почувствовал, что голос у меня немного осип. — Но ведь не в первый раз.

— Не в первый. Но в том-то ведь и вся беда. Слушай, Штиль.

— Что?

— Меня тут, кажется, разместили на постоянке, а тебя скоро вернут обратно. Вряд ли тут долго продержат. Так уж получилось, что я капельку знаю малайский. Предупреждаю: у них по субботам происходит что-то опасное. Что именно я не понял, но как есть.

— Есть мысли что именно?

— Парочка. Думаю, охранники каким-то способом развлекаются, а заключенные зарабатывают уважение. Возможно, это бои без правил. Так что будь готов.

— Из меня хреновый боец.

— Вот поэтому будь готов. Не знаю, когда нас отсюда вытащат, но до тех пор деньки здесь предстоят определенно не из легких. И Хорнету то же передай.

***

На нижнем ярусе меня продержали действительно недолго. Кажется, около трех дней. Вернули обратно на поверхность как раз в субботу, когда должны были, по нашим предположениям, состоятся бои без правил, бывшие, вроде как, очень опасными. Поэтому Хорнета, которого я все это время не видел, вышло предупредить достаточно поздно. Когда я рассказал ему о том, что наш отряд находится в "Желтых камнях", а вечером, скорее всего, нам начистят физиономии в каких-то драках, я готов был поклясться в том, что глаза у него округлились как банки от Кока-Колы. Убедиться в этом не получилось. В конце концов, он сидел в соседней камере.

— Я последний раз дрался в школе. Ну, в смысле до войны.

— Понадеемся, что военный опыт нам немного поможет.

— Да, — голос у напарника был немного уставший. — Понадеемся.

Потом на некоторое время наступила тишина. Кажется, прошло несколько часов, потому что солнечные лучи, бьющие в маленькое окошко сверху, успели спрятаться. Солнце, видимо, было где-то над тюрьмой, медленно клонясь к западу. Было слышно, как отжимается Хорнет. Я сомневался, что экстренный жим лежа нам чем-то поможет.

— Хорнет?

— Чего?

— Как думаешь, почему война началась?

— Решил удариться в философию?

— Нет. На самом деле, мне плевать. Выгорел, и хочется совсем немногого. Но все-таки хотелось бы понимать, ради чего мы в принципе здесь находимся.

— Ну, — напарник, судя по звуку, прислонился спиной к стене. Точно также, как сидел сейчас я. А потом выдал: — Бля.

У меня вырвался смешок.

— Согласен.

— Ты бы еще спросил, ради чего умер Христос.

— Там и так понятно. Ради людей.

— Ну, вот и мы тут ради людей.

— А они того стоят?

— А ты меньше мудрых вопросов задавай и больше ищи ответы. Тогда, может, поймешь.

С две минуты помолчали.

— Я думаю, все дело в гребаных человеческих амбициях. В данном случае, в амбициях политиков. А если брать жизнь в целом, то вообще в амбициях. Человек лезет вверх по иерархии, которую сам себе выдумал, чтобы быть царем, которому сам себе обозначение и придумал. Да, тоже самое мы можем наблюдать у животных. Но у животных мозгов нет, а у нас есть. У них, как правило, нет выбора, инстинкт действует, а у нас нет. Пытаясь сожрать, пытаясь побить, пытаясь трахнуть, мы уподобляемся животным, и война — не исключение. Меряются письками, вот и все. Одни нашептали, что эти хотят нас уничтожить, сказали об этом народу, тот взял плакаты в руки, а кто посильнее — оружие. Пошли войной друг на друга. А в реальности, если брать обычных людей, у которых и амбиции поменьше, всем друг на друга насрать. С чего бы у человека должна быть ненависть к другому человеку? Если, конечно, забыть про инстинкты. Ни с чего. Вывод — люди дебилы. Просто животные, которые пытаются надеть на себя корону, не осознавая, что они выглядят как идиоты.

Хорнет сплюнул.

— Не жизнь, а ебучее разочарование.

— Не думал книжки писать?

Хорнет снова сплюнул.

— Если вылезу отсюда — жди. Тебе с автографом оформлю. Бесплатно, кстати.

— Вылезем, приятель. Куда денемся. Главное сегодняшний вечер пережить, а там уже будет ясно.

***

— Bangun, gadis-gadis. Hei, kau dengar? Angkat. Ia adalah masa untuk bersenang-senang.(Просыпайтесь, девочки. Эй, ты меня слышишь? Поднимайся. Пришло время веселиться).

Я с трудом разлепил глаза, пытаясь понять, что вообще происходит. Как оказалось, уснул. За решеткой, в коридоре, стояли двое охранников-малайцев. Один сунул ключ в дверь камеры, щёлкнул замок, и они оказались внутри. Надев на меня наручники и вытолкав сразу же в коридор, малайцы повторили ту же схему с Хорнетом, который, в отличии от меня, бодрствовал. На удивление, сейчас в тюремном блоке было тихо. Кто-то, разумеется, все равно балаганил, но все равно было тише, чем обычно. Видимо, большая часть народа находилась в другом месте.

И так оно и оказалось.

Охранники провели нас с Хорнетом через несколько коридоров, спустившись на несколько этажей вниз. Еще через некоторое время мы вышли в общий двор тюрьмы. Над частями "Желтых камней" возвышались тропические деревья. Их листья свисали вниз, такие длинные, что это даже немного удивляло. Дело близилось к закату. Если прислушаться, можно было услышать, как в паре километрах отсюда волны бьются в отвесные утесы острова. Но все-таки сейчас они были далеко. Непостижимо далеко.

Пройдя еще немного, мы вошли в большое здание, расположившиеся по-соседству от основного тюремного блока. Внешне это напоминало крупный зал какого-нибудь завода, что-то вроде производственного цеха. Как я узнал в последствии, здесь проводили работы некоторые заключенные.

Еще через некоторое время мы начали спускаться вниз. У меня, и у Хорнета, уверен, тоже сложилось чувство, словно мы спускаемся в самый ад. Но тогда, когда я было подумал, что спускаться мы будем действительно бесконечно, неожиданно по ушам ударил мощный гул голосов, а еще через некоторое время мы вышли прямо в толпу людей, охранников и заключенных, орущих и толкающихся друг с другом. А затем мы увидели и сам ринг, где проходили бои. Зрелище впечатляло. А еще нам быстро стало понятно, что в данных боях особо строгих правил не было. Весовые категории, умения бойцов, их рост, размах рук, все это значения не имело.

Огромный малаец, ростом примерно с Петровича, схватил другого малайца, ростом примерно с Хорнета, сделал выпад, поднял его и швырнул на несколько метров вперед. Его оппонент упал, застонав, на землю, усыпанную множеством небольших камушков. Подниматься желания у него явно не было.

Здоровяк подошёл к нему и резким движением перевернул на спину. Затем начал наносить удары по лицу.

— Baiklah, Baiklah, binatang besar. Anda membunuhnya, dan kita perlu cermin mata. Bawa lelaki itu pergi,(Ладно, ладно, Большой Зверь, ты убил его. Нам нужны очки. Уведите этого человека прочь) — на арене появился один из охранников тюрьмы. Насколько я успел разобраться в тюремной иерархии, он был тут одним из главных, если не самым главным. Внешне он чем-то походил на того парня, поймавшего нас на Сицилии, "Пабло". Только был более полным и имел еще большие усы. Да, этот точно вылитый Эскобар. — Kami mempunyai hari yang menarik hari ini,(Сегодня у нас был интересный день) — сказал он, — Mereka membawa kami sekumpulan yang baru, dan, bayangkan, semua penduduk asli NRG(Нам привезли кучу новеньких, и, представьте себе, все они уроженцы НРГ.).

Толпа заулюлюкала. Единственное, что я понял из его речи, что он сказал что-то про хара-кири и слово "НРГ". Значит, о нас талдычит.

— Ya, Ya, anda dengar betul. Oleh itu, saya cadangkan untuk tidak menghancurkan lembu dengan bola. Anda boleh mula bertaruh. Serius. Saya sendiri tertanya-tanya berapa lama mereka akan bertahan. Walaupun hanya di arena(Да, верно, вы не ослышались, потому можете не морить быка голодом, делайте ставки. Мне и самому интересно, сколько они продержатся. Хотя бы на арене), — он улыбнулся. — Belum lagi penjara itu sendiri(Не говоря уже о самой тюрьме).

Толпа приветственно взревела, мгновенно начав что-то с друг другом обсуждать. Через минуту "Эскобар" неожиданно повернулся к нам, указав на Хорнета.

— Hey, you. Come out here. Show me what you can do. And if you can't do anything, you'll entertain the crowd.(Эй, ты. Иди сюда. Покажи, на что способен. А если ни на что, то хотя бы развлечешь толпу — англ. яз.)

С разведчика сняли наручники. Он растер предплечья и посмотрел на меня.

— Была не была, верно?

— Будь осторожен, остряк. Иногда лучше убежать, чем умереть.

Хорнет усмехнулся и вышел на ринг. Народ "Желтых камней" тут же начал с интересом его разглядывать. Среди очевидных ругательств и обзывательств находились и те, кто кричал ему что-то приветственное.

— What's your name, buddy?(Как твое имя, дружище?) — спросил у него "Эскобар".

— Hornet.(Хорнет)

— What does it mean?(Что это значит?)

— Fast and agile(Быстрый и ловкий).

Усач кивнул.

— Fine. Let's check how fast and agile you are(Хорошо. Сейчас посмотрим, насколько ты быстрый и ловкий), — ответил он, после чего снова обратился к толпе на своем языке, — Jadi, Selamat Datang-Cepat dan tangkas. Sudah tentu, saya sangat meragukannya(Итак, приветствуйте. Быстрый и Ловкий. Конечно, я сильно сомневаюсь в этом — малайск. яз.) — тут он посмеялся, и все посмеялись вместе с ним. — Tetapi kita tidak akan berlengah-lengah. Hari ini dia akan menghadapi haiwan kesayangan anda, kerana ia tidak ironis. Tuhan kelajuan!(Ну да не будем медлить, потому сегодня он столкнется с вашим любимцем лицом к лицу. В юморе смысла нет. Итак… Бог Скорости!)

Толпа взревела так громко, что у меня заложило уши.

— Mari kita mulakan perjuangan!(Да начнется бой!)

И после этих слов все началось так быстро, что я не успевал за этим следить. За события, произошедшие в следующие шесть минут, у меня появилось столько вопросов, сколько не было в последнее время в принципе. Это, в который раз, снова стало делом жизни и смерти.

Боец, появившийся из тени угла, накинулся на Хорнета быстро. Хорнет, по правилам успевший снять тюремную рубаху и обувь, еле успел увернуться, нырнув под руку противника. Выглядел противник, как это не странно, почти как Хорнет. Примерно такого же роста, возможно, немного выше, с острыми чертами лица и идентичной прической. Еще он был более мускулистым и гладко побрит, в отличии от разведчика, успевшего обрасти густой щетиной. Мне в голову пришла глупая мысль, будто этот человек — улучшенная версия моего друга, Хорнет Два Ноль. Но, разумеется, это было не так. Этот парень, налетевший из тени, не был хорошим человеком. Но на наше горе он был отличным бойцом.

Хорнет, в мгновенье ока сжав кулак, ударил своего "близнеца" под печень. "Близнец" этого не ожидал. Удар оказался сильным и внезапным, но противник тут же пошел в контратаку, наступая и наступая, прижимая своего оппонента к ограде ринга, состоящей из древних веревок и деревянных столбов. Хорнет блокировал каждый удар врага, умудряясь при этом наносить ответные удары, которые, в свою очередь, не приносили больших плодов. Неожиданно я понял, что если так будет продолжаться дальше, разведчик однозначно устанет и начнет пропускать кулак за кулаком, пока те не выбьют из него все, что можно. Но сейчас мне оставалось только наблюдать.

Мои предположения оказались верными. Хорнет, старающийся менять свое местоположение, тем самым не давая загнать себя в угол, начал опускать избитые руки.

Раз, два. В скулу, в плечо.

Пару ударов блокировал.

Три, четыре. Один в другую скулу, второй в ключицу. Хорнет, резко отступив на несколько шагов, чуть не упал. Его злая копия прыгнула на него…

…И напарник неожиданно пригнулся, вышвырнув руку с зажатым кулаком вверх.

Апперкот, которым разведчик моментально наказал противника за жадность, сработал отлично и совершенно неожиданно для всех, собравшихся здесь. Враг, дернув в воздухе ногами, оглушительно упал на спину. Через две секунды стало ясно, что он больше не поднимется.

Абсолютный нокаут, хотя и не чистая победа. Но разве это важно в малайской тюрьме?

Толпа взорвалась сильнее, чем первый взрыв ядерной бомбы. "Да, Роберт Оппенгеймер бы позавидовал". Через несколько минут побитый Хорнет уже стоял рядом со мной. Люди вокруг напоминали волнующиеся волны. Напарник чуть улыбнулся разбитыми губами.

— Неплохо для первой драки здесь, да?

— Да. Ты молодец.

А затем на арену вызвали меня. Толпа, предвкушая очередное захватывающее зрелище, вновь зашумела, заулюлюкав и захлопав одновременно.

"Эскобар" вызвал на этот раз другого заключенного. Он отличался от меня по комплекции. Очевидно, не особо довольный начальник тюрьмы, если он действительно был начальником тюрьмы, решил в этот раз не рисковать и решил дать мне во враги оппонента, максимально отличающегося по габаритам. Да и внешне, говоря честно, тоже. Я был куда красивее, но это никого не волновало. Да и слава Богу.

Выше на полторы головы, с огромными руками и ногами, вышедший носил эспаньолку и небольшие, тонкие усики, слегка напоминающие те, которые носил тот известный художник, имя которого я забыл. Пикассо, кажется. Да, он, если у него были усы. Кстати, вроде он был тоже Пабло.

"Пикассо" посмотрел на меня едва ли неравнодушно. В его взгляде не было ни уважения, ни агрессии. Он смотрел на меня как на работу, которую нужно просто сделать, но которая, в отличии от всех других работ, не будет ему не в удовольствие. Просто сделать. Вот и все. И я тут же понял, что сейчас будет тяжко. Возможно, слишком. И оказался прав.

Здоровяк сделал резкий выпад вперед, взмахнув огромными ручищами. Увернулся я чудом, буквально точно также, как сделал раннее Хорнет. Только, наверное, не так маневренно. Все-таки не зря он был Хорнетом. Кулаки рассекли воздух, и мы с "Пикассо" поменялись местами, развернувшись чуть ли не на пятках друг к другу. И он стал атаковать. Но в этот раз я был более готовым.

Уворот, отход, уворот. Да, это тоже проверка на выносливость, и проверка более тяжелая, нежели была у Хорнета. Как бы малыши не крушили здоровяков, длинные руки есть длинные руки, а значит, размах у них больше, а пространства, куда можно отступить — меньше. Это не сила духа и воли, это просто факт.

Подступив под руку, когда верзила сделал очередной выпад, я ударил его в торс, приблизительно в печень, после чего зарядил моментальный удар в челюсть. Здоровяк вздрогнул и отскочил в сторону, как кошка и на мгновение я удивился и испугался его скорости, потому что с такими габаритами, как мне думалось, проблематично было быть таким быстрым. Но я ошибался.

Думая, что "Пикассо" отойдет восстановится, я совершил ошибку, которая стоила мне достаточно длительного для "Желтых камней" восстановления. Здоровяк не стал отдыхать. Он налетел вперед, как смерч, и обрушил такой шквал ударов, какой на меня еще не сыпался в этой жизни в принципе.

Я чувствовал, как он отбивает мои руки и торс. Чувствовал, как они болят с каждым ударом все больше, понимая, что ничего сделать уже не могу. Я разведчик, а не боец рукопашных боев, я снайпер, а не боксер. И позитивный настрой, сила духа здесь бы не помогли. Это было дело практики, а дело практики — это тогда, когда ничего личного. Это тогда, когда просто факт.

Не знаю, сколько прошло времени, когда я ощутил костяшки на скуле. Только помню как упал на арену, чувствуя подкошенные ноги, чувствуя вибрацию земли, невыносимый жар и неожиданный холод, взявшийся неизвестно откуда. Последнею мыслью был вопрос о том, не очутились ли мы часом в Антарктиде. Ведь только там, наверно, может быть так холодно.

***

Если вы поставили себе цель хорошо выучить какой-нибудь язык, или, например, подтянуть его — поставьте себя в такое положение, где не пользоваться этим языком вы не смогли бы. Хоть я более-менее и говорил и по-английски, за время нахождения в малайской тюрьме, в которой, на удивление, многие по нему говорили, я подтянул его очень хорошо. Малайский, правда, так и не выучил, за исключением каких-то базовых слов или выражений. Во-первых, было абсолютно не до того, во-вторых, язык сам по себе был достаточно сложным. По-крайней мере, я так считал.

Не смотря на то, что "Желтые камни" находились в достаточно уединенной части острова, и вокруг территории которой стояли сплошные джунгли, да и сама тюрьма находилась в джунглях, выглядела ужасно и едва ли не заброшенно, здесь имелся свой госпиталь. Находился он в основном блоке тюрьмы, где и сидели все заключенные. Только если для того, чтобы выйти в основной двор, нам с Хорнетом было нужно спускаться вниз и идти по коридору направо, то в данном случае необходимость была спустится на второй этаж, повернуть назад и пойти также направо. То есть налево по отношению к стороне внутреннего двора и вообще в другую сторону.

Тюремный госпиталь представлял собой определенное количество врачебных помещений. Несколько палат, парочка кабинетов. Палаты были довольно часто забиты заключёнными. Иногда мест — очевидно, из-за проведений боев — недоставало, и раненых по классике размещали в коридорах. Вход в коридор, откуда можно было попасть в госпиталь, закрывался на замок. Во-первых, там все-таки работали врачи, во-вторых, среди лекарств можно было найти и такие, которые могли подействовать как наркотик. Заключенные никак этому не противились и были только за обнаружить что-нибудь крышесносящее, потому и стоял в целях безопасности на решетчатой двери замок.

Когда я очнулся в одной из палат, на соседней кровати лежал другой мужчина. Выглядел, в отличии от меня, он абсолютно здоровым и ни капли не побитым. У меня же сложилось чувство, будто по мне проехался танк.

— Проснулся, — хмыкнул он, глянув на меня. Мужик был выбритым почти под ноль, а щетина была примерно такой же длины, что и волосы на голове. В руках он держал какую-то зеленую книжку. На вид ему было около сорока.

На мгновенье я задумался, пытаясь понять, что не так. А затем неожиданно дошло. Он говорил по-русски.

— Ты знаешь мой язык, — прохрипел я, чувствуя, как начинает гудеть голова.

— Я много языков знаю. А ты, если будешь говорить, и свой родной забудешь.

— Кто ты?

— Бэн.

— Десять?

— Что?

— Ничего, — я неожиданно для себя рассмеялся и голова чуть не взорвалась. — Так, бред сказал. А по национальности кто?

— Украинец.

— Украинец Бэн?

— А тебе так все и расскажи.

— Ладно. Извини за настырность. Давно я тут?

— Два дня.

— Немало.

— Если бы ты видел свое лицо — удивился бы, что в принципе проснулся.

— Да. Да, наверное.

В палате наступила тишина. Бэн читал свою книжку и когда мое зрение прояснилось еще сильнее, я заметил, что на обложке слова написаны красными буквами. Но что написано я прочитать не мог.

— "Мертвая зона", Стивен Кинг, — сказал Бэн.

— Хороший автор, — ответил я. — Читал несколько рассказов, понравились.

— Да, — Бэн перелистнул страницу. — Но тебе надо отдыхать.

— Успею еще. Хочу последний вопрос задать, потом отвлекать не буду.

Боль в ребра начинала приходить все быстрее с каждой секундой.

— Из какой губернии?

Бэн посмотрел на меня. Глаза у него были серебристые и серые.

— Киевская, — спокойно сказал он.

Я кивнул. Теперь все становилось гораздо понятнее.

В столичных полках НРГ, в частности Минских, Киевских и Московских, готовили по большей степени наземную пехоту и танкистов. Но было кое-что еще. Около пяти-семи процентов становились спец-агентами с какими-нибудь важными государственными задачами. Если пехотинцы и танкисты сейчас сражаются в совершенно других частях Земли, становясь в обороне или ведя наступательные действия, что забыл в отрезанной от внешнего мира малайской тюрьме украинец "Бэн"?

Правда, точнее будет спросить, что за задание его сюда привело.