Итан Рокотански (СИ)

Глава 4. Да упокоится душа твоя

Вам не передать, сколько по Земле ходит ублюдков. И ладно бы, скрывай они свое ублюдство где-то внутри, опасаясь закона, Бога, или чего-нибудь еще: но некоторые из них действуют. Действуют без ограничений, без промедлений, без тормозов. И даже убийство, само по себе ужасное, они превратят в проклятый ритуал — в своего рода Пляску смерти.

Николас Милл, военный журналист. О событиях на Сицилии перед началом специальных военно-наступательных операций

Волны находили приливами. Приливы разбивались о груды камней, больших и совсем маленьких. Миллионами брызг они атаковали норвежский берег, абсолютно безлюдный, совершенно холодный. Складывалось впечатление, что в этом месте никогда не было людей, настолько одиноким и безмолвным оно казалось. Не было даже птиц — возможно, были рыбы, но если и так, они не спешили появится из-под воды. В море, наверное, им было комфортнее. В отличии от нас.

— Рокки Гонцу, — тихо повторял в рацию кудрявый солдат. — Как слышно?

— Слышно нормально, — раздался знакомый голос. — Как у вас дела?

— Мы ничего не нашли.

— И мы тоже.

— Тогда возвращаемся на исходную. Конец связи.

— Принял. Конец связи.

Напарник посмотрел на нас с Хорнетом.

— Ну что, обратно?

— Пошли.

И мы пошли.

Несмотря на холод было достаточно безветренно. Отойдя от линии деревьев, от которой рукой было подать до моря, мы скрылись в гуще леса, после чего пошли неприметной, каменистой тропкой на восток. Шагали тихо и быстро, не сбивая дыхания. Сегодня вновь ничего не удалось.

Минула неделя с тех пор, как мы попали в плен к нацистам-норвежцам, после чего были освобождены норвежцами-сопротивленцами. Главным у них был человек с именем, совсем как норвежское не звучащее — Филипп. Это был высокий человек с седыми волосами и седой бородой. На вид ему было около шестидесяти, может, шестидесяти пяти лет. Он поведал нам о Сопротивлении — последнем народном оплоте Северного Трио в борьбе с нацистами. Филипп рассказал нам, что осталось уже не так много людей, готовых сражаться за свободу. Некоторые привыкали к войне и тоталитарному режиму. В этом заключался один из ужасов всех схожих времён — человек привыкает даже к самому настоящему аду, если котёл, в котором он варится, не так уж сильно горяч. Но дело было не только в этом. Война есть война, люди умирали, рук становилось недостаточно для ведения активных действий против власти. Несмотря на всё это, бойцы Сопротивления шли до последнего. А затем появились мы. Несколько дюжин выходцев НРГ, из которых в живых осталась только одна. И то, не полностью.

Филипп поведал нам свой план. Для нас — в особенности для Ветрогона — было удивительным, что старик сразу нам доверился. Но, с другой стороны, причин не доверять у него тоже не было. «Будь вы нашими врагами, — сказал он, — не сидели бы в подземелье за решёткой». Враг моего врага — мой друг. А если так, значит надо с ним объединится и дать прикурить уже врагу настоящему.

План заключался в следующем. В распоряжении Филиппа находилось несколько сотен человек, способных держать в руках оружие. Это, в действительности, не так много, если считать тех, кто не мог быстро передвигаться и годился лишь для защиты. Дополнением имелся наш небольшой отряд, состоящий из меня, Хорнета, Ветрогона, Петровича, Геркулеса, Рокки, Гонца, Кино, Вереска и Палача.

Когда нас скромно накормили и выдали одежду, забрав постирать старую, Филипп провёл нас в свою небольшую каморку, напоминающую кабинет. Позади его стола находилась доска с подробной картой Норвегии. Нас интересовала лишь её небольшая часть — поселение Омессун и близлежащие к нему территории.

Дело обстояло так.

Замок Ноар-Нур, в который мы пробрались с Хорнетом, находился посреди поселения. Человек, которого мы пытались найти, Иокир Мейгбун, был одним из главных норвежских лидеров на северном фронте. В большей степени — на море. Если наша изначальная задача как бойцов НРГ была выкрасть планы последующих операций на морской глади, то у Сопротивления задача была куда прямолинейней и мощнее. Совместно с Союзниками, находящимися сейчас за пределами страны, они хотели начать крупное, полномасштабное наступление по всей Норвегии на важные точки нацистских штабов, нейтрализовав при этом самого Мейгбуна. Среди них находился и Омессун. Но, конечно, всё было не так просто, как могло показаться.

Как мы успели убедится лично, Омессун кишел врагами. Взять замок штурмом было достаточно проблематично, и беда была даже не в численном преимуществе врага, если брать еще и тех, кто находился в близких к Омессуну точках. Заборы, стены замка — у них была более выгодная позиция чем у нас. А ещё куча гражданских, мешающих развернуть в городе полномасштабную бойню.

Филипп придумал то, что в дальнейшем в истории назвали СТОНСФ — Специальную Тактическую Операцию На Северном Фронте. Первый её этап заключался в перекрытии всех наземных дорог ведущих к Омессуну. Задачей Сопротивления было уничтожение каждого грузовика, или любого транспортного средства нацистов, направляющегося в поселение. Это позволило бы пусть несильно, но ослабить укрепление места — врагу пришлось бы отправить определенное количество бойцов на разведку. Второй этап заключался в том, чтобы пробраться в Омессун через сеть подземных туннелей, через которые нас вытащили из плена. Многие из них вели в жилые дома, но противнику вряд ли было об этом известно. Дальше по возможности тихо устранить наибольшее количество врагов и взять самого Мейгбуна. Желательно живьём. Так мы бы уничтожили важный стратегический пункт Северного Трио, а вместе с этим получили планы операций на море, как хотели изначально.

Этим мы и занимались последнюю неделю.

К Омессуну вели целых пять дорог. Одна шла прямо вдоль берега, две шли сквозь холмы, через которые мы вышли к поселению изначально, ещё две через густые леса. Ветрогон с Филлипом выставили бойцов на каждую из дорог, небольшие отряды по шесть человек. Но ни грузовиков, ни мотоциклов, ни чего-то ещё не было с тех пор, как нас взяли в плен. Видимо, Мейгбун доложил о произошедшем, и в руководстве решили лишний раз не рисковать. Но долго так продолжаться не могло — на море нужны были припасы, а все припасы проходили, в основном, через Омессун.

И они действительно высунулись. Стоило только подождать.

— Говорит Кьёрн, Линия Б, — раздался голос в рации, которую нёс Хорнет. Кьёрн был одним из бойцов Сопротивления, расположившихся на одной из дорог в холмах. — Видим отряд. Два грузовика, перед ними мотоцикл с коляской. Вооружены. Минимум четыре человека. Что делать?

— Пропустите, — раздался голос Ветрогона, который был в группе у морской дороги. — Пусть ощутят безопасность. Нам не будет много толка от одного уничтоженного конвоя. Будем бить по всем дорогам.

— Принято, — раздались четыре голоса.

Мы возвращались к нашим парням, расположившимся у одной из лесных дорог — Гонцу и двум членам Сопротивления, Диккеру и Тортасу. Эти парни почти не понимали русского языка и являлись друг другу братьями. Первый был старшим и поменьше, второй младшим и крупнее. Впрочем, по статистике так и выходило, что младшие братья и сёстры зачастую крупнее старших.

Мы осматривали местность на поиск норвежцев-лазутчиков, но не обнаружили ничего. А ещё минут через пятнадцать вернулись к лагерю, который до этого разбили у реки. Несмотря на холод осени, костер разводить не стали. Он мог нас выдать. Дорога находилась в поле нашей видимости.

— Парни, как оно? — спросил Хорнет, когда Диккер, Тортас и Гонец появились в поле нашей видимости.

— Тихо, — буркнул первый.

— Очень, — подтвердил второй.

— Ни души, — подвёл итог третий.

Я вздохнул. Не было ничего томительнее ожидания, даже на войне. Нет. На войне — тем более.

Но наше ожидание в осеннем лесу, ожидавшему приход зимы, продлилось недолго. Всего неделю мы провели более-менее спокойно в окрестностях Омессуна. То, что случилось дальше, многим из нас — тем, кто остался в живых — позже снилось в кошмарах.

— Йогер, Гонец, — по рации раздался голос Ветрогона, который тут же исчез в помехах.

— Капитан? — Гонец придвинулся к рации. Стоял вечер и небо уже темнело.

— …ю, на дорогах…

Эфир снова зашёлся помехами.

— Проклятье, — ругнулся Хорнет и легонько стукнул радиопередатчик.

Тот тут же заработал.

— Хочешь чтобы что-то заработало — просто слегка тресни, — сказал Хорнет.

Прозвучало вполне себе мудро.

— Повторяю, — чётко раздался голос Ветрогона. — Враг идёт по всем дорогам! Полная боевая готовность! В бой не вступать!

— Что? — спросил удивленный Хорнет. — Сколько их?

— Десятки. Видимо, решили не рисковать. Повторяю, в бой не вступать! Только наблюдение, и то — осторожно! Если жгли костры, немедленно тушите!

Тут послышался звук приближающегося транспорта. Мы тут же повскакивали со своих мест. Оружие было уже в руках, но вот что делать мы не совсем понимали. Закинув рюкзаки за спины и вооружившись, мы бросились под землю и аккуратно подползли к точке, из которой было удобно наблюдать за дорогой.

По ней ехал конвой. Пять автомобилей. Хорнет вздохнул.

— Просто смотреть будем?

— А что нам ещё остаётся?

Хорнет вздохнул снова.

— Даже не думай.

— Да-да. Больно много…

— Ждём.

— Чего ждёте?

Несмотря на то, что некоторые из нас знали друг друга всего неделю, каждый понял, что голос, раздавшийся позади, принадлежал чужому. Обернулись молниеносно, но это ничем не помогло. Они уже успели подобраться к нам.

Их было много. Втрое больше нас. Одетые в экипировку норвежских солдат, они кинулись на нас в рукопашную, так быстро, что мы не успели сделать хоть что-то. Удары наносили прикладами автоматов и ногами. Я видел, как рядом упали братья, как справа опрокинулся Гонец, получивший в челюсть, и мгновенно потерявший сознание. Я успел отразить лишь два удара, пока сам не получил под дых. Упал лицом в грязь и чуть влажную, сырую землю. Услышал, как приземлился где-то слева Хорнет. Попытался поднять голову, но в который раз увидел ботинок, летящий мне в лицо. А затем вновь наступила тьма.

***

Было холодно, но чувства одиночества не было: мои ноги упирались во что-то твердое, рядом ворошился кто-то ещё, кто-то монотонно бурчал, а, может, говорил вполне ясно, но я этого пока не понимал. Слух возвращался постепенно. Затем вернулся окончательно. Я открыл глаза. Следующим пришедшим чувством было дежавю.

Рядом находились Диккер, Тартас и Хорнет. Гонца не было. Вокруг — тесная коморка с двумя двухэтажными кроватями, чей срок годности, очевидно, давным-давно вышел. На них имело место быть грязное бельё. Хорнет сидел рядом, братья сидели на кроватях напротив друг друга.

— Что за дерьмо? — спросил я.

— Окружили сзади, отрубили, вернули в тюрьму, — вяло ответил Хорнет. — Только в другую, видимо. Это не подземелье.

— Опять двадцать пять.

— Но это ещё не всё.

— О чём ты? — я поднялся с пола и облокотился спиной о стену.

— Нам песьец, — ответил Тартас.

— Полный, — подтвердил мрачно Диккер.

Я поднял брови.

— Они хотят прилюдно нас казнить.

— Что?!

Я встал.

— Что слышал. Этот Иокир соберёт все население Омессуна и будет играть в короля. Сегодня вроде.

— Откуда знаешь?

— Сами сказали, когда нас сюда бросили. Ты вроде в отключке был.

Я начал ходить взад-вперёд. Нужно было что-то делать. Коснулся руками холодных стен. Немного пощупал.

— Бесполезно, мы уже всё проверили. По-моему, это только в фильмах работает.

— Ну уж нет, должна быть лазейка…

— Да нету, говорю тебе.

— И что теперь, сидеть смерти ждать?

Дикер с Тартасом мрачно переглянулись. Хорнет вяло пожал плечами.

— Да что это с вами?

— Как высадились сюда, — Хорнет встал. — Так всё пошло по одному месту. Все эти военные лозунги, слава, слова генералов о победе — надоело. Куча пафоса и торжества на фоне бессмысленной резни. Я устал, приятель.

Я уставился на него.

— И?

— У меня нет желания рваться вперёд с флагом, но есть желание жить. Хватит. Если и драться — так на смерть.

— Что предлагаешь?

— Как придут за нами — попытаться вырваться.

— И сразу по пуле получим.

— Не получим, мы им для показательной казни нужны.

— Ладно, вырвемся. Потом?

— Остальных найдем. Всяко неподалеку где-то.

Я посмотрел на норвежцев.

— А вы что думаете?

Те снова мрачно переглянулись.

— Соглласны.

— Но делаем всё быстро, — Хорнет потянулся. — Нельзя чтоб они подняли тревогу.

Тут из коридора послышался какой-то шум, после которого к нашей камере начал кто-то приближаться. Хорнет сделал вид, словно он в один момент ослабел, после чего припал к стене. Остальные сделали тоже самое.

«Мда. Актерское мастерство на высшем уровне».

В замочную скважину вставили ключ. Через мгновение дверь отворилась. В неё вошли четверо. Пятый, открывший её, остался снаружи.

— Всем встать к стене, руки назад.

Конвоиры говорили по-русски. Мы выполнили указание.

Ну, сейчас или никогда.

Мы с Хорнетом развернулись одновременно. Диккер с Тартасом не подвели. Но они были к этому готовы.

Возможно, для конвоиров все сложилось бы хорошо, если бы пятый, открывавший дверь и стоящий снаружи, забил бы тревогу. Но он бросился в драку. Это нас и спасло.

Наши удары с Диккером попали точно в цель — двое противников отлетели к противоположной стене и больше не поднимались. Хорнету с Тартасом повезло меньше. Их удары блокировали, затем сразу контратаковали. Но шансы все равно выровнялись в нашу пользу. Трое на четверых.

Один из конвоиров врезал Тартасу под дых. Норвежец скорчился, но больше урона не получил. Диккер пришел к брату на помощь и двумя мощными ударами отправил врага во тьму. Хорнету, получившему по лицу, удалось уложить другого. Третьего, открывшего дверь, добил я — пусть он и успел дать мне по виску. Голова протяжно загудела. Это уже начинало надоедать.

— Обыскали и на выход!

Обыск закончился очень хорошо. Каждый был вооружен. Хоть и всего лишь пистолетами, что странно, но это лучше, чем ничего. Мы вышли в коридор.

В нем было пусто. Окон не было. Мы отправились направо, откуда, вроде бы, пришли конвоиры. Я прижался ухом к первой двери. Абсолютная тишина.

— Готовы, парни?

Парни кивнули, взяв пистолеты удобнее. Я резко открыл дверь.

Светлый, небольшой холл. Внутрь из окон проникал холодный, серый свет, внутри горели несколько факелов. Людей не было.

— Странно, — буркнул Хорнет.

— Все на казнь, наверное, пошли.

— Все равно странно.

Я подошёл к окну и выглянул наружу.

На узкой улочке было пусто. Ни одной живой души.

— Никого нет.

— Тогда выходим и к центру. Если казнить кого-то и будут, то явно не своих.

Идти по пустым улицам к центру места, захваченного врагом, оказалось чем-то безумным. Оказалось чем-то безумным во второй раз — и снова мы по пути никого не встретили, до тех пор, пока не подобрались ближе к центру поселения. Сначала мы услышали голоса — их было немного, но по мере приближения они становились громче и их количество увеличивалось. Когда мы подобрались максимально близко к центру, я остановился.

— Стойте.

Хорнет посмотрел на меня.

— Предлагаю залезть в этот дом, — я кивнул на постройку, находящуюся слева. — И хотя бы осмотреться.

— Мы можем просто слиться с толпой.

— Можем. Но все же лучше осмотреться для начала.

Хорнет кивнул. Предосторожность лишней не бывает. Я толкнул дверь. Та оказалась открытой. Это тоже показалось странным. Не может же быть такого, что абсолютно все жители находятся на центральной площади?

С оружием наготове мы осмотрели помещение. Пусто. Ни одной души, ни звука, и вместе с этим рёв толпы буквально за стеной. Рёв, от которого чуть ли не дрожали люстры. Где, чёрт побери, вся охрана? Неужели норвежцы настолько уверены в своей несокрушимости, что даже часовых не выставили нигде? Или мы их просто пока не заметили, как и в прошлый раз?

Мы поднялись на второй этаж и вышли к балкону. Тартас отодвинул занавеску. Зрелище, представшее нашим глазам, впечатляло.

Количество людей, столпившихся на центральной площади Омессуна, сосчитать было тяжело. Сотни — это точно. Может быть даже тысяча. Может, две. Люди в нацисткой форме были всюду, всегда стоя небольшими кучками. Людей в гражданской одежде было в разы больше. В самом центре стоял крупный деревянный эшафот. Эшафот не пустовал.

— Проклятье, — выругался Хорнет.

На коленях стояли десятеро. Пятерых из них мы никогда не видели — или, по крайней мере, не видел я. Зато остальные пятеро…

Гонец, Кьерн, один из норвежцев-сопротивленцев, Геркулес, Палач и Ветрогон. Побитые, в грязи и оборванной одежде, с руками за спинами. Очевидно, в наручниках.

Толпа ревела. Казни требовали не только нацисты — среди гражданских в том числе находились и те, кто выступал за смерть «оккупантов».

«Ну да, конечно. Это мы-то оккупанты». Нужно было что-то делать. Вот только что?

— Надо идти к ним, — Тартас подвигал мощными плечами. — И попытаться отбить наших.

— Прямо во враг толпе? — Диккер хмыкнул.

— Других вариантов не вижу.

— Надо устроить диверсию, — предложил я. — Отвлечь толпу.

— Хуерсию, — Хорнет взял пистолет и прицелился в одного из противников, находящихся прямо у эшафота. — Ничего мы с этими пукалками не сделаем. Но попытаться можно.

— Хорнет, давай-ка мы сначала хорошо обдумаем…

Договорить я не успел. Тут толпа под балконом взревела пуще прежнего. Мы поискали причину бурных оваций и достаточно скоро её нашли. Теперь всё встало на свои места.

Иокир Мейгбун выглядел как смесь Брэда Питта и Гая Пирса. Светлые, чуть отросшие волосы, достаточно высокий, хотя и не слишком. В том, что глаза у него были светлые, я был уверен и так, хотя отсюда не было особо видно. В руках он что-то держал. А когда заговорил, стало ясно, что это был микрофон.

— Надо же… — Английский язык. Пауза. Улюлюканье толпы. — Сколько вас здесь собралось, — даже в голосе красавца-нациста слышалась улыбка. — Прямо-таки неожиданный сюрприз, — Иокир кратко посмеялся. Одет он был в абсолютно черную, красивую форму с какими-то серебряными символами на плечах. Позже я узнал, что это были изображения волчьих, ощеренных морд. На шее находился то ли синий шарф, то ли шейный платок. — Ни для никого не секрет, мои дорогие, что сегодня мы здесь для того, чтобы казнить нескольких придурков, решивших, что они смогут победить нас. Нашу идею. Нас, участников Великого Северного Трио. Нас! — Это «нас» он выкрикнул. — Истинных, коренных норвежцев, с честью и достоинством защищающих свою историю и свой мир.

Люди послушно соглашались с каждым его словом. Где-то даже мелькали плакаты. Плакаты добавляли этому недо-шоу еще больше безумия.

— Но разве нас… — Снова улыбка в голосе. — Я прямо представил, как сверкают его идеальные, белые зубы. — Можно победить?

Толпа единодушно заявила, что сделать это невозможно.

Я закрыл глаза. Ситуация оказалась гораздо сложнее, чем мы ожидали. И казалась абсолютно безвыходной.

— Сегодня, — сильный голос Мейгбуна гремел, наверное, на весь Омессун, — мы покажем захватчикам, что будет с теми, кто снова попытается проникнуть на территорию Норвегии. Или Швеции. Или Финляндии, — нацист ходил взад-вперед перед стоявшими на коленях пленниками. Тут из-за серых туч выглянуло солнце, и мне показалось, что даже оно отражается в сияющих берцах Мейгбуна.

Тут он остановился. На эшафот поднялся один из людей в форме с каким-то длинным свёртком в руках и протянул его лидеру норвежцев. Тот через несколько секунд вытащил это что-то наружу. Оно буквально засияло в блеклом, солнечном свете.

— Что это? — Диккер прищурился, вглядываясь. Я сделал тоже самое.

— Лом, — Тартас сплюнул.

— Не лом, — голос у Хорнета был тихий. — Монтировка. Кажется, из чистого серебра. Только нижняя часть острая, как кол.

Мейгбун поднял монтировку вверх. А затем сказал:

— Ну что, начнём?

Толпа взревела. Я почувствовал, как напрягаются мышцы моего тела. Нацист подошёл к одному из пленников, которого я не знал.

— Хочешь что-нибудь сказать перед смертью?

Пленник ничего не говорил.

— Может быть, ты хочешь извинится перед норвежским народом?

Человек на коленях сплюнул прямо на блестящие берцы Мейгбуна. Мейгбун рассмеялся, поднесу к своему лицу ладонь. Повернулся к толпе, кричащей, чтобы он прикончил оккупанта. А затем кинул микрофон куда-то в центр площади, резко развернулся, и, замахнувшись сверкнувшей монтировкой, обрушил удар прямо на голову сидящего слева от пленника Геркулеса. Здоровяк, как подкошенный, упал лицом вниз. Через секунду он попытался встать. Скованные руки не позволили ему это сделать. А потом на его голову обрушился следующий удар. И следующий, а затем еще, пока от его головы не осталось ничего, кроме нескольких кусков мяса в луже крови.

Толпа напоминала собой бушующее море, точно такое же, что раскинулось неподалеку отсюда. Мейгбун, выпрямившись, взмахнул окровавленной монтировкой. Кусочки мозгов Геркулеса полетели в толпу.

Хорнет резко поднял пистолет.

— Хорнет, стой!

В следующее мгновение произошло сразу несколько вещей. Во-первых, Хорнет нажал на спусковой крючок. Пуля блондина с серебряными наплечниками не настигла — однако он все равно резко пригнулся. Только не от грохота выстрела, его никто не услышал. От резко спикировавшего где-то над нашими головами боевого самолёта, устремившегося вниз. Пулемёты застрекотали, превращая толпу в кровавое месиво. А потом начались взрывы. Со всех сторон. Омессун начали штурмовать.

Пол затрясся. Стеклянная люстра задребезжала так, будто началось землетрясение. В одно мгновение город превратился в ад.

— Надо освободить их, — Хорнет бросился обратно из дома. — Пока этот придурок остальных не прикончил!

Мы тут же бросились за ним.

Улица. Шум. Давление. Стрельба. Где свои, где чужие, было непонятно. Пробиваемся сквозь толпу гражданских, которые и сами не знали, куда они бегут. Раз — впереди выскочил норвежец-нацист. Ручной пулемёт поднялся вверх.

Громыхнуло. Пуля вошла противнику в лоб. Я и не знал, что Диккер может настолько быстро стрелять. А еще я не помнил, где он успел взять пулемет. Тартас забрал оружие и мы побежали дальше. Над головой снова спикировал самолёт. Только на этот раз другой… Мир утонул в крови, огне, и пороховом дыму.

— Парни! — Ветрогон выскочил прямо перед нами. Глаз у капитана был подбит.

— Кэп! Где остальные?

— Не знаю. Первый самолёт разрушил эшафот и нас всех разделило.

— Что делать будем?

— Пробиваться к южным воротам! — капитан кивнул в нужную сторону. — Точка сбора там. У вас оружие есть?

Тартас кинул ему свой пистолет.

— Тогда вперёд! Сильно не разделяйтесь!

И мы двинулись к южным воротам. Однако единственное, и, казалось бы, простое указание Ветрогона выполнить не удалось. Толпа достаточно быстро разделила нас.

— Хорнет! Диккер!

Я споткнулся. Поднялся. Пошел дальше, стараясь не сбиваться с указанного капитаном направления. А потом люди разом словно расступились и впереди оказалось небольшое пространство, в котором время будто замерло. Или, может быть, оно действительно замерло.

Светлые волосы растрепались. Чёрная форма, сидевшая до того идеально, была вся в пыли и грязи. Одного волка на плече не было. На земле лежал Кино. Несколько ударов он уже получил — и посмотрел на меня налитыми кровью глазами. Подняться не мог. Монтировка уже пробила несколько костей.

Мейгбун тоже посмотрел на меня. И по форме понял, что я не свой. А затем время замерло повторно.

Я бросился на него. Скорость. Сила столкновения. Гравитация. Мы полетели, с грохотом распластавшись по земле.

— Ещё один придурок, — сказал, усмехнувшись белоснежными зубами, Мейгбун. Синий шейный платок развевался на ветру. — Что вам, вшивым грязнокровкам, здесь надо? — Монтировка уже была у него в руках.

Я встал. Попытался нашарить пистолет в кобуре, но его там, естественно, не оказалось. Блондин хмыкнул.

— Умрёшь ради желтопузого азиатишки? — Он снова подошёл к лежачему Кино. — Стоит он того?

Я не ответил. Просто снова побежал на него. Но в этот раз он среагировал иначе и ударил плашмя — наотмашь, словно битой. Удар пришелся точно под дых. Не почувствовать, как треснули несколько рёбер, было невозможно. Я упал в пыль и какое-то железо. Кто-то пробежал по моей спине и я застонал.

Мейгбун снова хмыкнул.

— А ты ничего, приятель, — он присел на корточки рядом. — Боевой, это похвально. Но Чистая кровь всегда побеждает грязную, — он сделал будто бы грустное лицо. А затем улыбнулся так, будто все было просто замечательно. — Но ничего, вся жизнь — это большое разочарование. Наблюдай, — нацист встал и лёгкой походкой подошёл к Кино. А затем поднял вверх монтировку и с громким хрустом проломил ему череп.

Через мгновение я потерял сознание.

***

Тишина. Мягкая и теплая пелена, обволакивающая со всех сторон. Блаженное беспамятство. Отсутствие мыслей.

Затем гудение. Ненавязчивое, где-то неподалёку. Позже цвета, различающиеся под закрытыми веками. Яркие, блеклые, темные. Прохладное дуновение… Ветер? Нет, не ветер. Что-то другое. Ветер сейчас злой и холодный, осенний. Осенний же? Стоп, где я и что происходит? Почему ветер приятный?

Я открыл глаза. На короткий миг зажмурился от света. А затем открыл их снова.

Больничная палата. Слева аппарат, который, видимо, просчитывал данные моего тела через несколько проводов, подключенных к моей груди. Чуть дальше, также слева, окно с светло-серым небом. Оно было приоткрыто сверху. Спереди стоял вентилятор.

— О, очнулся наконец.

Я повернул голову. Хорнет сидел справа с какой-то книжкой в руках. Одет был также в больничную пижаму.

Я попытался что-то сказать и приподняться, но тело тут же обожгла вспышка боли. Я снова зажмурился.

— Лежи и не дергайся, — друг хмыкнул. — У тебя сломана куча рёбер. Сейчас дам попить, только не поднимай торс, — он встал, взял стакан воды с тумбочки и прислонил к моим губам. Прохладная вода будто вдохнула в меня жизнь обратно.

— Хорнет…

— Что?

— Что произошло?

Он посмотрел на меня. Затем сел обратно.

— Войска союзников, наших и ополченцев штурмовали Норвегию. Всю.

Сердце у меня в груди заколотилось, больно стуча о разбитые ребра, но я не подал виду.

— Много людей погибло. В том числе гражданских.

Я не перебивал.

Хорнет развернул книгу, но читать не продолжил. Посмотрел в окно, затем снова на меня.

— Норвегию взяли. Но на Финляндию и Швецию сил не хватило — такого яростного сопротивления за эту войну ещё не было.

— Мейгбун, — выдохнул я.

— Ушёл.

Теперь я почувствовал, как в моей груди заклокотало от ярости.

— Эй. Я понимаю, что он убил Геркулеса — я сам в ярости — но тебе нельзя сейчас злиться…

— Он снёс голову Кино на моих глазах. Я попытался его остановить, но не смог.

Хорнет помолчал. Лицо у него было словно высечено из мрамора — только огни серебристых глаз казались живыми.

— Это он тебя так…

— Да.

Снова тишина.

— Ветрогон сказал, — Хорнет помедлил, — что по имеющимся у нас данным, он сбежал во Францию.

— Во Францию?

— Да. Почему туда, не знаю. Сам знаешь, половина Франции сейчас захвачена. В том числе Париж. Но, может, теперь, когда одна часть Северного Трио отвалилась…

— Неважно.

— Что?

— Хрен с Норвегией. Сейчас нам надо во Францию.

Хорнет посмотрел на меня.

— Да, надо. Но не только мстить.

— О чём ты?

— Командование дало новое задание. Ветрогон собирает отряд, кто согласится — поедет.

— Что за задание?

Друг усмехнулся.

— Вывести из строя, — в дверях палаты появился сам Ветрогон, — ядерные боеголовки, находящиеся сейчас на военной базе в сердце Парижа.

— А Мейгбун?

Капитан прошел к центру комнаты. Выглядел он побитым, но походка уже была твёрдой и уверенной.

— А он, с несколькими важными шишками, закрепился как раз в центре города — прямо над оружейным комплексом.

— Его надо уничтожить, капитан.

Кэп посмотрел на меня. Я не отвел взгляд.

— Его, Штиль, нужно взять живым.

— Кэп…

— Да, знаю. Знаю, что он сделал. Будем действовать по обстоятельствам, ладно? Главная цель — боеголовки. Мейгбун — побочное задание. Мне и самому не терпится его прикончить, но нам нужно выиграть в этой войне, понимаете? Иногда нужен холодный ум. Не всегда горячего сердца достаточно.

— Поэтично, — буркнул Хорнет.

— Как есть, — капитан чуть улыбнулся. — Вы со мной?

Мы с Хорнетом кивнули одновременно.

— Отлично. Тогда поправляйтесь и готовьтесь — через три с половиной недели мы отправляемся во Францию.