Итан Рокотански (СИ)

Глава 5. Розы, книги и хот-доги

Во время ожесточенных сражений в Африке большим спросом пользовались снайперы. Было их, правда, не так много, как хотелось бы — ладно бы занимать определенную позицию, это одно дело. Но совсем другое — постоянно заниматься этим под палящим солнцем диких пустынь, зачастую без должного количества воды и других припасов. Это тоже своего рода война, прямо в войне. Битва на истощение. Моральное и физическое.

Алексей Кулагин, командир 256-го полка морской пехоты НРГ

— Петрович, да не буду я работать в баре! Из меня бармен — как из тебя президент.

Возмущению Петровича не было предела.

— Ты в своей кофейне, считай, хрен без соли доедаешь, а у меня человек уволился. Чего тебе там в этих бумажках сидеть? Шо там напитки, шо там напитки. Только тут ещё и медовуха есть. Смекаешь? Медовуха. Это тебе не капучино! А капучино и здесь есть!

— Я все равно больше раф люблю!

— А он тут тоже есть! И делается, между прочим, чисто на сливках!

Я вздохнул. Да, вот же вляпался.

Сегодня в «Рефлексе» было достаточно шумно. Большая часть столиков была занята, играла музыка, люди вокруг танцевали и умудрялись петь песни. Я это всё не любил. Однако, большую часть времени бар пустовал, что делало пребывание здесь тихим и спокойным. Барменом работать, конечно, всяко интереснее, чем менеджером. Да и ставка тут должна быть выше. Я посмотрел на усатого здоровяка.

— Петрович, неужели тебе совсем позвать некого?

— Почему некого? Есть кого. Знаешь сколько оболтусов просится? Упаси Бог. Но они либо за выпивкой халявной, либо чтоб девок цеплять, смекаешь? А мне нужен человек ответственный. Ты, конечно, молодой…

— Петрович, да мы войну вообще-то вместе прошли!

— Вот именно! Видишь как хорошо, ну!

Я отмахнулся. Вечно с ним так — выпалишь аргумент, а он сделает вид, будто так все и должно быть. Провалится в люк — скажет, что искал там четырех черепах и крысу.

— И вообще, почему это из меня должен быть плохой президент?

Петрович смешно дёрнул усами. Я не выдержал и засмеялся. Он подхватил.

— Ладно, старик. Уговорил.

— Старик?!

— Но у меня есть условие.

— Какое?

— До полночи меня не забалтывать. Жена будет убивать.

Друг важно и понимающе кивнул.

— Договорились.

Тут Петрович неожиданно посерьёзнел и улыбка пропала у него с лица. Он бросил взгляд куда-то за мою голову. Я обернулся.

У одного из столиков у стены, неподалеку от входа в бар, сидела компания из шестерых человек. Все они были вполне обычные и непримечательные, что-то пили и ели. За исключением одного, единственного в компании лысого.

— Кто это, Петрович?

Друг снова дёрнул усами, только было уже не смешно.

— Это Эрвин.

— Ага, ясно. А дальше?

Петрович вздохнул и начал натирать стаканы.

— Эрвин дерётся в бойцовском клубе за одного сюзерена. Он очень мощный боец.

— Ладно, — я посмотрел как засиял стакан, после того как Петрович его протер. Он взялся за следующий. — И почему это тебя напрягает? Или ты с ним драться собрался?

Друг зыркнул на меня из-под нахмуренных бровей.

— Следующий крупный бой будет между Эрвином и Огоньком.

Теперь всё стало понятно.

— Вон оно что.

Я снова посмотрел на компанию у стены.

— Боишься, что Эрвин настучит товарищу Гаргарьину по тыкве?

— Не смешно, Штиль. Серёга — классный парень. И драться умеет. Но этот лысый придурок может его разорвать на две части.

— Ну, если умеет драться — значит, всё уже не так уж и плохо.

— А ещё толпа уважает Эрвина. И, скорее всего, большая часть людей будет оказывать поддержку ему.

Я помолчал. Да, очень неприятно, когда во время драки все поддерживают твоего соперника, а не тебя.

— А когда драка?

— В четверг следующий.

— Я приду тогда.

Петрович на меня благодарно посмотрел.

— Хорошо.

— А в каком из клубов это будет?

— В том, который как ангар, на оранжевой ветке.

Я кивнул. Там я уже был — это, в принципе, единственный бойцовский клуб, где мне пока довелось побывать.

— А сколько их всего, кстати? Клубов.

— В Москве вроде пять.

— Ладно.

Мы помолчали немного, а потом я встал из-за барной стойки.

— Давай, Кость. Спасибо, что согласился поработать.

— Ага. Надеюсь, не пожалею об этом!

На выходе из бара я встретился глазами с этим самым Эрвином. Они у него оказались темные, внимательные, и словно бы безразличные. Почему-то это безразличие мне не понравилось.

***

— Господи, милая! Ну какую куртку!

— Слушай, что она говорит, — поддакнул Дед, проходя мимо стеллажа. — Когда женщина настаивает — отказаться нельзя, верная смерть наступит.

Мы находились в одном из торговых комплексов на юге Москвы. Говоря проще, это можно было бы назвать рынком, только с немалым количеством точек с едой. Горячие пирожки, шаурма, багеты, пицца, здесь можно было найти всё что угодно. Но сегодня мы были здесь не за едой.

— Осень на носу, — Зоя грозно сверкнула глазами, — а у тебя кроме старого ободранного плаща ничего и нет.

— Эй, да он как новый!

Дед покачал головой. Мол, помянем парня. Из глаз жены посыпались искры.

— Быстро!

Я взял из её рук куртку. Ей оказалась чёрная, новенькая косуха. Можно было сказать, иссиня-черная, настолько было видно, что она новая. Никаких косых карманов и кучи застёжек у неё не нашлось. Даже ремня. Простая чёрная куртка с косой молнией. Её простота меня и подкупила.

— Ладно.

Зоя засияла, как солнце, когда резко открываешь занавески после долгого пребывания в темноте.

— Отлично! Теперь померь.

Я послушался. Косуха села идеально. Даже Дед хмыкнул — мол, неплохо, приятель. Я снял её и повесил себе на руку.

— Хорошо, берём.

Мы двинулись дальше.

— О, а вот это явно моя тема.

Тут Дед тоже достал из стеллажа косуху. Не успел я и рта открыть, как он уже нацепил её на себя.

— Ну и чего, и как я, а?

Эта куртка оказалась с миллионом карманов, и косых, и «конвертиков», с ремнём, и сверкала ярче, чем олимпийский огонь. Глядя на Деда, с его длинными черными волосами, можно было подумать, что это самый настоящий панк. Только высоких берц не хватало.

— Что тут говорить? Мы — братья по косухам, — мы отбили с Дедом кулачки.

— Нет-нет! Мы — косые братья! — поправил он и засмеялся. Выглядел Березовский действительно хорошо.

Зоя покачала головой, но с улыбкой. Мы оплатили у продавца, молодого парня, куртки, и двинулись дальше. Тут Дед заметил прилавок с хот-догами — точь в точь как в американских фильмах. Небольшая тележка и пожилой человек возле неё.

— Ну что, мои косые воины, навернём по хот-догу? — не дожидаясь ответа, Березовский направился прямиком к своей цели. Ага, мы тут не за едой. Конечно. Я и Зоя пошли следом за ним. — Здравствуйте, уважаемый, вы, думается мне, должны быть если не королём хот-догов, то как минимум принцем.

Старик, к моему удивлению, и не думал обижаться или оскорбляться. Усмехнулся в седые усы и сказал:

— Сынок, я не король хот-догов, я их бог. Поэтому вы сегодня заявились в Рай.

— Значит нам сказочно повезло, — Дед повернулся к нам и улыбнулся. Затем обернулся обратно к продавцу. — Исландский получится сделать?

— На пиве, на медовухе? — старик открыл холодильный отдел в своей тележке. Тут у Деда глаза, таки, округлились — он явно не ожидал, что у старика окажется алкоголь в тачке. Я сдержал смешок.

— На пиве, — гордо ответил Дед.

— Отлично. А вам? — продавец посмотрел на нас.

— Мы, если честно, не особо разбираемся в хот-догах, — ответила Зоя. Дед уже открыл было рот, чтобы начать объяснять, но усатый старик его опередил:

— Ну, тогда кратко объясню. Ваш товарищ взял исландский — он состоит из сосисок, вымоченных в пиве, жареного лука, горчицы, кетчупа и одного соуса. У нас в стране его нет, поэтому мы делаем на альтернативе. Вы можете попробовать аризонский: это один из классических хот-догов, делается из сосиски, завернутой в бекон и булочки. Могу добавить вам соус поострее.

Зоя улыбнулась.

— Тогда нам две штуки. Да? — жена посмотрела на меня.

— Да, спасибо, — я улыбнулся старику. — Только не слишком остро, пожалуйста.

Продавец кивнул.

— Ожидайте несколько минут, — и принялся готовить.

Хот-доги оказались действительно очень вкусными. Даже Дед, демонстративно стоящий до этого в стороне, попробовав, определенно их заценил.

— Ладно, — нехотя, сказал он старику. — Ты действительно хот-дожий Господь.

Продавец улыбнулся.

— Я воздух понапрасну не сотрясаю, старый уже для этого. Приходите ещё, ребята.

Мы заплатили ему, попрощались и ушли. Хороший оказался мужик — побольше бы таких в сфере обслуживания.

— Ну, — сказал Дед, — курток красивых накупили, хот-догов вкусных поели, теперь мне пора, малыши. Увидимся… — Дед заговорщицки посмотрел на нас. Я рассказал ему про бой между Огоньком и Эрвином. Он обещал придти. — Сами знаете где. Мы кивнули. Зоя тоже была в курсе.

— До встречи, Дед.

Берёзовский растворился в толпе людей, направившись к выходу из торгового комплекса. Мы с Зоей тоже направились к выходу, но к другому.

— Интересно, а какой хот-дог самый классический? — задумчиво сказала она вслух.

— Чикагский, — не задумываясь, ответил я. — Ещё очень популярный французский, но классическим его не назовёшь. Хотя они тоже очень вкусные.

Зоя удивлённо вытаращилась на меня.

— Ты в них разбираешься!

— Не особо. Просто довелось попробовать пару разных, давным-давно, ещё с Петровичем.

— И почему я об этом не знала?

— Ну… — Я вздохнул. — То давно было, милая. Ещё на войне.

— Ясно, — жена коснулась губами моей щеки. — Значит, в следующий раз возьмём французский. Да?

— Конечно, — я улыбнулся. — А потом чикагский… Эй, погоди-ка, — я остановился.

— М?

— Просто стой здесь и не двигайся, — я взял руку жены в свою и поцеловал её. — И отвернись, смотри в другую сторону. Срочно!

— Ты чего задумал, а?

— Жди! Три минуты, на больше.

Вернулся я к ней с небольшим, но очень аккуратным букетом фиолетовых, почти что синих роз. Цветы я любил и мог выцепить их глазами где угодно, особенно на рынке. Это и сделал, увидев небольшую палатку с ними. И эти розы, конечно, заметил тоже моментально.

— Ох, родной… Синие розы, — Зоя взяла букет и внимательно посмотрела на меня. Я кивнул.

— Наши розы, малышка. Красивые, правда?

— Очень, — Зоя коснулась носом аккуратных лепестков. — Спасибо, милый.

— Не за что, красотка. Ты выглядишь чудесно.

***

Солнечный свет падал через светлые занавески на пол, касаясь кровати, шкафа и даже одной стены. Я чувствовал его тепло — аккуратное, ласковое, будто он говорил: "Отдыхай, приятель. Ты это заслужил. Но и встать не забудь, сегодня чудесный день. Нужно прогуляться, посмотреть город". Я устало улыбнулся через полудрёму. Всё, что нужно для счастья, это гармония и спокойствие. Для того, чтобы их получить, порой достаточно и одного солнечного тепла.

Я открыл глаза и сел в постели. Часы на стене, по форме напоминающие звезду, показывали четыре часа дня. Я натянул какую-то толстовку, за ней джинсы, носки. Есть не хотелось. Да и было особо нечего. Затем я подошёл к окну и открыл его. Пахнуло дождём.

Двор утопал в зелени. Цветущей, яркой, пахнущей самыми разными запахами. Её было столько, что она почти вылезала за железные перегородки, отделяющие сады от прохожей и проезжей части. Впрочем, несмотря на то, что город, где я находился, был одним из самых крупных в НРГ, машины или другой транспорт проезжали здесь редко. Зато достаточно часто ходили мамы с колясками, или бегали детишки. Их простой вид заставлял сердце радоваться. Тем более после войны. Это был просто питерский двор.

Я оставил окно приоткрытым и вышел из квартиры. Затем покинул дом. Так. Мокрый, но теплый асфальт. Да, безусловно. Что может быть лучше этого? Я чуть улыбнулся сам себе. Девочка лет семи, проходящая мимо с темно-зелёным велосипедом, это заметила и тоже улыбнулась. Надо же. Такое чувство, будто и не было никакой войны. Город святого Петра был чудесен. Или, возможно, мне просто так казалось. В конце концов, так ли это важно?

Я пошел гулять дворами, которыми раньше никогда не гулял. Всё, что я знал, это что движусь куда-то к центру города. Наверное. Или, может, так и было. Дворы постепенно выводили меня на более широкие улицы, на улицах было больше людей, а с ними было больше машин. Всё вокруг сверкало так, что даже немного резало глаза. Недавно прошел дождь, небо было всё ещё темным, почти чёрным, но тучи постепенно рассеивались, и солнце, заливающее город, отражалось в окнах мокрых машин, домов, луж, и во всём, чём только было можно. Будто отдавало свечением даже от жёлтых и темных стен, на которых хорошо отображалась влага дождя.

Через некоторое время я, как ни странно, снова попал в очередной двор. Внешне он никак не отличался от предыдущих: квадрат пространства, окружённый высокими, жёлтыми домами с миллионом деревьев, кустов, и цветов под ними. Но небольшое отличие всё же было: маленькая и протоптанная тропка вела через океан мокрых кустов. Недолго думая, я пошел по ней, а затем вышел к небольшому проходу внутри здания. «Хитро припрятали». Прошел по нему. Очередной двор, точно такой же, как предыдущий. Выход справа выводил на какой-то проспект. Судя по шуму машин, который, почему-то, не особо проникал в пространство дворов. «Наверное, высокие здания не пропускают шум, а тот, что все же проходит через входы и выходы, глушит в себе листва». Это объяснение показалась мне абсолютно логичным. И тут я заметил магазин. Или что это?

Обойдя небольшой сад, я подошёл к двери. Вывеска гласила «Библиотека им. Е. М. Инир». Рядом с надписью, из стали, было выведено изображение женщины в профиль с длинными волосами. Надо же, я о такой никогда и не слышал. Но, наверное, она чудесный человек, раз в честь неё назвали целую библиотеку, хоть и небольшую. Я вошёл внутрь.

Над головой тихо звякнул колокольчик. Я прошел чуть дальше и искренне удивился, ведь библиотека оказалась куда крупнее, чем казалась снаружи. Длинные ряды книжных стеллажей уходили куда-то в сердце помещения. Из малочисленных окон падал солнечный свет, в котором кружились пылинки. Людей, на первый взгляд, не было. Но разве бывает так, что в открытой библиотеке нет людей?

Я выбрал случайный стеллаж и двинулся вдоль него внутрь библиотеки. Тут оказался раздел с поэзией. Великие поэты двадцатого века собрались здесь: Есенин, Маяковский, Ахматова, Бродский, Цветаева, Рождественский… О, тут не только классики. Я достал одну книжку. На синей обложке надпись «Борис Рыжий. Лучшие стихи последнего поэта двадцатого века». Почему последнего? Мне стало интересно и я почитал биографию автора, находящуюся в самом начале, а с ней и стихи.

Да, жаль. Хороший был поэт. И стихи писал очень интересные. Родные какие-то… Не каждый так сможет.

Я вернул книжку обратно и достал следующую. Книга была очень старой. Чёрная, твердая обложка, золотым тиснением выведено: «Нестор Штормовой». И больше ничего. Я хмыкнул. Про этого тоже никогда не слышал. Провел пальцами по корешку и открыл случайную страницу:

«ты красива, детка, спору нет,

удивляешься, сидишь, моей отваге,

но, малышка, не права ты. сколько лет? я всего-то напросто поэт.

я рисую нежность на бумаге.

я рисую — ты же мне внимаешь,

я художник тела твоего,

только одного не понимаешь,

мы с тобою, все же, не одно.

мы с тобой всего лишь две пылинки,

два огня, что догола раздеты,

мы горим, горим за тем,

чтобы навсегда сгореть до смерти.

мы горим — и я тебя рисую,

мы огонь — в полуночном бреду,

я, поверь, нисколько не тоскую,

что тебя уносит на ветру.

и пока тот ветер рыщет,

рыщет ветер перемен,

я тебя рисую. слышишь? слышишь?

ничего, поверь, не жду взамен.

не ищу я для себя спасенья,

я поэт — бродяга между лилий,

и пока с тобою мы раздеты,

я художник нежных твоих линий.

и пока с тобою мы горим,

то направо, то налево,

я тебя рисую сам,

изучая твое огненное тело.»

Я снова хмыкнул. Неплохо, хотя и похоже на Есенина. Перелистнул несколько страниц:

«Ухожу от больших городов, от несбыточных мечт,

от несбывшихся — тоже.

Ухожу, что твой пёс, навсегда, и навряд ли вернусь.

Я всего лишь прохожий, одет в чёрную кожу,

на проспектах широких мелькну, а затем растворюсь.

Растворюсь, пропаду, обо мне твои мысли рассеются,

погрустишь в тишине, позже вовсе забудешь — совсем.

Во двор поглядишь, где кошки под солнышком греются,

и пойдешь разгребать целый ворох своих проблем.

Я исчезну почти что безмолвно;

почти что. Парочка дел остаётся. Потом…

Тишина, сизый дым, алые зарева, поселения.

Выход дам мыслям и чувствам дурным.

Выход дам чувствам и мыслям,

пусть летят без остатка.

Пусть летят хоть куда, я нисколечко их не коплю.

Всё что мне нужно, по правде, — лишь ты, да сладкая вата.

Но об этом я так никогда тебе и не скажу…»

А вот это стихотворение мне очень понравилось. Надо бы ещё как-нибудь почитать этого автора. Но в другой раз. Я вернул книжку на место и двинулся в следующий отдел.

Зарубежная фантастика. Неплохо, но не фанат. Следующий отдел… Фэнтези. Я прошёл пару метров, аккуратно касаясь пальцами корешков. «Хоббит, или Туда и обратно». Книга детства. Рядышком стояли три томика «Властелина колец» — их я тоже читал, хоть и гораздо позже, чем «Хоббита». Как давно это было… Я открыл последнего и начал читать с первой страницы. Солнечный свет, падающий на пол неподалеку длинным прямоугольником, давал достаточно света для чтения. Я и сам не заметил, сколько времени провел за книгой, когда рядом неожиданно что-то грохнулось, и я вздрогнул, оторвав глаза от страниц.

— Извините, — в целом облаке пыли, поднявшимся с пола от кучи книг, появилось лицо девушки. Когда пыль чуть рассеялась, я увидел, что у неё каштановые и удивительно прямые волосы. Глаза были зелёные. А ещё лицо у нее было таким красным, будто она съела перец чили и решила не запивать его молоком. — Я случайно…

— Ничего, — я отложил «Хоббита» в сторону и стал помогать ей собирать книги обратно в стопку. Чтобы замять неловкую тишину, спросил: — Собираете материал для учёбы?

— А? Нет-нет, я работаю здесь… Ну как, подрабатываю, точнее, — она смущённо улыбнулась. Лицо у неё было по-прежнему красным. Я почему-то тоже смутился, и, отдавая ей стопку книг, сказал:

— Тогда мне повезло, — попытался улыбнуться, чувствуя, как начинают гореть уши, — я было подумал, что кроме меня в библиотеке никого нет.

Неожиданно девушка засмеялась, и её звонкий смех полетел между стеллажами и полками, пока она не прикрыла рот ладонью — мол, забыла, что в библиотеках нельзя шуметь.

— Нет… Ну, то есть, не бывает ведь такого, чтоб в библиотеке никого не было. Ну, в открытой, в смысле.

Я чуть не выпучил глаза, потом пробормотал:

— Да, я тоже самое подумал, когда заходил. Эта, как её, миндальная связь, не иначе.

Из глаз девушки посыпались весёлые искорки.

— Ментальная.

— Что?

— Ментальная связь. Миндаль — это орешки такие.

— А, да. Что-то я совсем… Ну, да. Я помогу вам книги донести, если вы не против. Куда?

— Пойдёмте со мной.

Мы прошли несколько стеллажей, потом повернули налево, а затем вышли к той части библиотеки, где были большие, панорамные окна, и солнечный свет — разумеется, через зелёную листву — попадал в помещение. Пахнуло свежестью и дождём. Несколько окон были чуть приоткрыты.

— Поставьте на стол, — девушка сдвинула в сторону с большого стола какие-то бумаги и показала, куда ставить. Я послушался. — Спасибо, что помогли донести.

— Ерунда, — я, не зная куда деть руки, сунул их в карманы, сразу почувствовав себя придурком. Да что же это? — Хоть что-то полезное сделал. Как раз надо было развеяться.

— Много времени проводите дома?

— Да. Точнее нет. Не то, что дома. Мне знакомая одна квартиру сдала по сниженной цене. А так да, я сплю много. А когда не сплю, хожу, гуляю.

— Отсыпаетесь от чего-то? Была тяжёлая зима? — девушка села на краешек стола.

Я замялся с ответом, и она тут же это просекла.

— Ох, извините, — она снова чуть покраснела. — Лезу с вопросами…

— Да нет, все нормально. Да, была очень тяжёлая зима. Я недавно приехал в город.

— Приехали… То есть… Стойте, а вы не с войны приехали? — глаза у неё чуть округлились, и вместе с этим стали ещё внимательнее.

Я молча кивнул.

— Ясно… Я очень рада, что наша страна одержала победу. Но, наверное, вам сейчас не очень хотелось бы это обсуждать. Извините ещё раз.

— Да нет, все хорошо, — я почувствовал себя чуть неловко от её извинений, — я тоже рад. Просто было тяжело, вот и всё. Но на войне иначе не бывает. Наверное.

— Вы, видимо, много где побывали?

Я улыбнулся.

— Да, много где. В Норвегии.

— Прямо в сердце врага!

— Да. А ещё во Франции!

— В Париже?!

— В нём тоже!

Глаза у девушки стали такие большие, что я подумал, что они вот-вот покинут орбиты. Мне стало смешно, я не выдержал и прыснул со смеху. Девушка снова засмеялась своим звонким смехом, до того наши возбужденные возгласы забавно звучали. Но останавливаться она не подумала — а я залип, слушая её смех.

Она посмотрела на меня, вытерев с уголков глаз слёзы смеха. Щёки у неё были красные.

— Если хотите, — неожиданно сказал я, — я мог бы рассказать вам побольше о своих приключениях. Как-нибудь.

— Да, — она быстро кивнула, — я была бы рада. Очень.

Солнечный свет, падающий на пол библиотеки, стал будто бы в сотню раз ярче.

***

Мы договорились встретиться на следующий день неподалеку от библиотеки, у выхода, ведущего на тот широкий проспект, шуму которого я удивился накануне. Условились приблизительно на семь часов вечера — и, когда я вернулся домой, почему-то не мог дождаться, когда же это время наступит. И пришел на место, разумеется, раньше положенного. Вечно так происходит со временем, когда ждёшь чего-то хорошего оно тянется медленно, а когда плохого, несётся вскачь.

Широкий проспект утопал в людском потоке. Но чувствовалось это по-особенному. Хоть Петербург и считают городом романтиков, необычным городом, городом тонкой души, и, хоть это уже было сказано многими людьми сто раз, считают его таковым не напрасно. И не только его. Многие города, в которых я побывал, обладают своей, исключительной и удивительной силой, и город святого Петра исключением не являлся. После всего пережитого на войне, после всех потерь, всех крышесносных событий, что случились на фронте и за его пределами, хотелось спрятаться в глубинке, скрыться от людских глаз, слиться с четырьмя стенами, плотно закрыв при этом все занавески. Но город, даже такой большой и шумный, давал мне что-то, чего я не понимал; лишь чувствовал, что это что-то хорошее. То, что дало мне покой. И я был этому рад. Стоя около стены, наблюдая за бесконечными машинами и людьми, проносящимися мимо, я не чувствовал себя будто в ловушке. Я был спокоен как вода; я был спокоен, словно штиль. Жёлтые стены, солнечный свет, зелёная листва, теплый ветер. Сухой асфальт, тучи, предвещающие очередной дождь, запахи цветов… Цветы. Запахи цветов. Цветы. "Господи, надо было купить цветы. Но это ведь не свидание, да? Не рано ли?" — , тут я и понял, что волновало мое сердце. Отчего моё море — моё море? Перечитал стихов… — подвергалось нападкам сильного ветра.

Несмотря на всю мою наблюдательность я и не заметил, как грива каштановых волос оказалась рядом со мной, а изумруды зелёных глаз — они напоминали море — море, зелёное море, штиль, сильный ветер, море — встретились с моими.

— Здравствуйте! Я не сильно опоздала? Никак автобус нужный не приезжал, а ведь ещё не вечер…

— Здравствуйте. Нет, ни капли. Вы хорошо добрались? За исключением ожидания автобуса, — я спохватился, обратив всё своё внимание на девушку. Она была одета в голубое платье, на ногах имелись маленькие каблуки. С ними она была моего роста. А ещё девушка завила волосы и теперь вместо прямых волос на ветру колыхались густые кудри.

Она кивнула, отвечая на мой вопрос.

— Да, вполне. Вы решили, куда мы пойдем?

— Решил? — удивился я.

— Ах, вы же только приехавший, — девушка тоже спохватилась. — Давайте я вам покажу немного город. Вы не против?

— Нет, нисколько. У вас красивое платье.

Она улыбнулась.

— Спасибо. Пойдёмте?

Я молча кивнул. И мы пошли.

Вместе мы посетили немало питерских достопримечательностей. Я узнал названия многих известных улиц, например таких, как Лиговский и Литейный проспекты; увидел вживую Эрмитаж и Дворцовую площадь, центр которой венчал Александрийский столп. Он не был таким уж высоким, но, находясь под ним, складывалось чувство, словно он один держит весь темнеющий небосвод; лишь на западе полыхали алым заревом сквозь просветы туч всполохи заката. Это было красиво. А сколько мы прошли мостов я не взялся бы и считать. Не меньше семи-восьми уж точно.

Девушка рассказывала о городе, о том, чем люди в нём занимаются, какие ощущения он ей дарит, сколько она в нем живёт. Рассказывала и о том, чем занимается в нём сама. Оказалось, что она приехала навестить больную тётушку, которой нужен был чей-то присмотр. А живёт девушка в небольшом городе на границе НРГ, вместе с родителями. Несмотря на то, что тётя более-менее пошла на поправку и в помощи не нуждалась, она решила ещё немного пожить в городе, — так он ей понравился. В библиотеку она устроилась всего лишь на подработку; девушка любила книги, а то, чем она занималась на работе, было вообще несложным. Тяжело, разве что, было книги иногда таскать. Но тогда, сказала она смущённо улыбаясь, надо просто их поменьше за раз брать. А то падать будут. А книгам падать нельзя. С книгами нужно обращаться бережно.

Я больше слушал, чем говорил, несмотря на то, что сам и предложил на прогулке рассказать о своих приключениях. Но она не настаивала. Может, сама понимала, что я позвал её гулять не подумав, либо понимала, что о войне мне говорить не сильно хотелось, тем более, на второй день знакомства. Или и то, и то одновременно. В любом случае, я не любил долго молчать с девушками — мне всегда казалось, что неловкие паузы делают нас более чужими, чем это вообще возможно, а я этого ни в коем случае не хотел. Жаль, конечно, что самим девушкам этого зачастую не объяснишь. Но мне и не пришлось. Почему-то все шло хорошо и диалог складывался сам собой.

Пока мы не устали и не зашли в какую-то ближайшую к нам столовую.

В столовой людей хватало, но без места мы не остались, заняли один из небольших квадратных столов у стены. Точнее не сразу заняли: перед этим было нужно набрать еды, чем мы и занялись. Прогулка по городу потребовала немало энергии, поэтому через пять минут у нас на столе уже стояли две большие тарелки макарон с сосисками, тарелка овощного рагу и графин холодного компота. Ели мы, по большей части, молча. Когда пытались что-то говорить с забитыми ртами становилось смешно, а смеясь в таком положении можно было отправить еду не в то отверстие. Поэтому еду мы уничтожили почти полностью молча.

— Ну, — сказала она, аккуратно опустив на сложенные руки подбородок. — Теперь ваша очередь. Хотя бы чуть-чуть.

И рассказывать начал я. Рассказал я о том, что родился в Томской губернии, родители мои давно умерли, учился я хорошо, но никакого образования, за исключением школьного, так и не получил. Рассказал о том, что за неимением большого смысла жизни пошел на войну, тем более войну благородную — войну с нацистами, где я собирался окончить свой короткий жизненный путь, чего так и не произошло. Подробностей я не рассказывал, ограничившись лишь описанием мест, в которых побывал, и некоторых основных событий, которые повернули ход войны в нашу пользу. Девушка слушала меня с открытым ртом, и мне даже стало стыдно, что я не открывал так свой рот во время её рассказов.

— Стойте! — вдруг сказала она.

Я удивлённо на неё посмотрел.

— Мы ведь даже не спросили друг у друга имён!

А теперь я на неё вытаращился. И правда, как я мог не спросить у неё имени?

— Костя, — просто сказал я чуть осипшим голосом.

Девушка улыбнулась и протянула мне руку.

— Зоя. Будем знакомы.

***

Тучи полностью закрыли питерское небо черным густым занавесом. С каждым мгновением оно становилось всё темнее — закат догорел и на город опускалась ночь. Потом заморосил дождь, превращаясь в свирепый и сильный ливень. Мы бежали не жалея сил. Проспекты, мосты, дворы, закоулки. Пару раз чуть не упали. Где-то справа сверкнула молния, отражаясь бликами в окнах домов. Загромыхало. Ветер раскачивал деревья и кусты. Все живые существа: уличные кошки и псы, птицы и сами люди куда-то исчезли, видимо, решив спрятаться от непогоды. Мы бежали дальше. Снова загремело, уже прямо над нами. Снова всполох молнии. Её рука в моей, её волосы, мокрые от дождя, развеваются на ветру.

Потом ещё один поворот. Потом ещё. И снова. Затем двор. Дверь подъезда. Лифт. Дверь. Её квартира. В ней никого нет — мы мокрые насквозь от ливня. Одежда летит на пол. Дождь продолжает настойчиво хлестать в окно. Капли быстро стекают вниз, будто бы стараясь обогнать друг друга. Но ливень теперь не имеет значения. Теперь ничего не имеет значения.

Ни будущее, туманное и неопределенное, ни прошлое, полное боли, горечи и бед. Всё, что сейчас важно — огонь. Огонь в тёмных мокрых волосах. Огонь в тонких, белых плечах. Огонь в томных глазах цвета морской волны. И волны уносят меня — уносят в неизвестное, но спокойное и прекрасное далёко. И в этом далёко, хочется думать, всё будет хорошо. Ведь шторм наконец сменяется штилем и зелёные волны начинают спокойно обнимать меня… И ничего прекраснее на Земле нет.