Итоги № 52 (2012)

Герой настоящего времени / Искусство и культура / Искусство

Герой настоящего времени

/ Искусство и культура / Искусство

Дмитрий Певцов: «Я вдруг начал вспоминать, как много обиженных или недопонятых мною людей...»

Дмитрий Певцов сыграл десятки ролей в кино и театре, в последние годы активно концертирует с ансамблем «КарТуш». В ближайшее время мы его увидим в четырехсерийном фильме, посвященном Альберту Эйнштейну, где он предстанет перед нами не только великим ученым. Но каким-то удивительным образом актер не примелькался, как иные популярные артисты. Когда смотришь на его послужной список, понимаешь, что в нем почти нет случайных ролей, в театре уж точно. Он не жалуется на то, что профессия актеров — зависимая и выбирают не они, а их. Зато свободой принять предложение или отказаться сумел распорядиться без суетности.

— В ваши годы даже очень успешные артисты любят посетовать, что не успели сыграть то или это. Вы артист реализовавшийся?

— Я вообще отношусь к своей реализованности или недореализованности совершенно спокойно: что было, то мое, а не сыграл чего-то, значит, и не надо было. Да и вообще в последние годы у меня одна мечта — полноценный отпуск.

— Мне один снимавший вас режиссер сказал, что Певцова не раскрыли как артиста комедийного.

— Ну, это так субъективно. У меня есть большое пространство для клоунад и шуток. В спектакле «День радио» придуриваюсь по полной программе, да и не только там. И в кино у меня комедийные роли были. Ну нет во мне ощущения «недо». Может быть, потому что я никогда не хотел играть кого-то конкретно.

— А артистом-то хотели стать?

— Хотел, но в эту профессию ломанулся, не понимая на самом деле, что она такое. Обычные юношеские заблуждения: телевизор, слава, интересный мир, полный страстей. Только в институте стал мало-помалу соображать, куда меня на самом деле занесло.

— ГИТИС вы выбрали или он вас?

— Прослушивался, как все — везде. Но мне шепнули, мол, здесь тебя на курс берут... И подал документы... Все же я закончу про реализованность. Признаюсь вам, меня вообще сейчас роли не очень интересуют, мне гораздо интереснее то, что я делаю со своими музыкантами. Хотя среди ролей кое-какие удались. На мой взгляд, лучшую за последние 15 лет я сыграл в «Аквитанской львице», поставленной в «Ленкоме» Глебом Панфиловым. Прошло уже больше 80 представлений, а спектакль все еще меняется, там внутри все время что-то происходит, потому что режиссер за ним присматривает, делает замечания, меняет акценты.

— Вас не смущало, что ту же роль в фильме «Лев зимой» гениально сыграл Питер О'Тул?

— Сколько я себя помню, начиная с Таганки, мне всегда доставались роли кем-то уже замечательно сыгранные. Васька Пепел из «На дне» — в составе с Золотухиным, «Мать» играл в составе с Бортником, потом Фигаро после всем известного исполнения... В «Гамлете» сменил Олега Ивановича Янковского...

— Вы так легкомысленны или столь самонадеянны?

— Я обладаю повышенной природной наглостью. И она иногда меня очень выручает. Начинаю без оглядки делать и вылезаю. Вот так запел, не умея петь...

— В каком смысле? Талант прорезался неожиданно?

— Чтобы уметь петь, надо этим заниматься, заниматься систематически и довольно продолжительно. А я стал вылезать на эстраду, не умея как следует интонировать. Но понял, что хочу. Начал учиться и влезал везде, где только можно, в том числе и в мюзиклы, где хочешь не хочешь, а по несколько часов в день поешь. Правда, порой у меня мелькала мысль, мол, нехорошо, люди-то приходят профессионалов послушать, а я учусь у них на глазах. Но моя повышенная наглость не давала уходить в комплексы. Со временем я понял: не надо себя с кем-то сравнивать и тем более думать о том, что тебя с кем-то сравнят. Какой бы я ни был, какого бы качества ни были мои дарования, все равно — я такой один. Это моя индивидуальность, она от папы с мамой и от Господа Бога. И ее надо, конечно же, развивать, совершенствовать. Хорошо или плохо, но так могу сыграть и спеть только я. И больше никто. Это моя психофизика, мои нервы, моя биография.

— Может быть, вам и партнеры не очень нужны?

— Партнерство, когда оно есть, — настоящее большое человеческо-актерское счастье. Есть энергия, которой ты обмениваешься со зрительным залом, и в принципе такое взаимодействие возможно и без партнеров. Но когда есть партнер на сцене, он может тебе дать то, чего в данный момент нет у тебя, — энергию, настроение. Хороший партнер поднимает тебя как артиста, возникает совершенно другой уровень игры. Инна Михайловна Чурикова — партнерша абсолютно чумовая. У меня с ней длиннющая история, еще со времен фильма «Мать». Когда в «Чайке» ее Аркадина мне, Треплеву, голову перевязывала, я просто уплывал куда-то в ее глаза, забывая, где я, кто, что я на сцене, что я актер... Какая-то магия сумасшедшая, чудо.

Мне с партнершами везло. Первой была Алла Сергеевна Демидова, у которой я очень долго учился, находясь на одной сцене сначала в «Федре», а потом в «Квартете». Я не уставал удивляться тому, как она репетирует, как включается, насколько контролирует всю ситуацию на сцене, в зрительном зале и между нами, партнерами.

— Театры, в которых вы служили, тоже, как и роли, не выбирали?

— Уж Театр Армии точно. Там я армейскую службу проходил. А в мой первый театр, на Таганку, позвал Анатолий Васильевич Эфрос, увидев в дипломном спектакле.

— Можно сказать, что прошли школу Эфроса?

— В «На дне» меня вводил мой педагог Борис Хвостов, ассистент Эфроса, но у меня остались воспоминания от репетиций «Мизантропа», когда Анатолий Васильевич со мной в комнате один на один репетировал. Храню фотографию с Ольгой Михайловной Яковлевой. Опыта я не обрел, скорее это моя личная радость, память о том, что вот такое со мной было. А когда Эфрос трагически умер и в театр пришел Губенко, последний начал восстанавливать спектакли Любимова, а эфросовский репертуар выдавливать.

— И вы оказались свободным художником?

— В каком-то смысле. Меня просто не занимали в новых работах. Вот в это время Панфилов позвал меня в «Ленком» сыграть Гамлета в новой редакции. Марк Анатольевич Захаров меня, собственно, тоже звал после института, увидев на показе с сокурсниками, но тогда я уже работал на Таганке.

— Так выходит, что главный режиссер в вашей жизни — Панфилов. Он из диктаторов?

— Он из шаманов. Я ощущаю какое-то его гипнотическое воздействие. Не то чтобы впадаю в транс, но в результате бесконечных обсуждений, общения организм как-то сам начинает включаться. Он никогда не показывает, только ведет разговор о сути. Сколько мы «Аквитанскую львицу» репетировали, играли, столько разговаривали о моем персонаже, о его отношениях к жене, детям, миру... И сейчас продолжаем.

— И вы могли бы эту суть сформулировать?

— Я совсем недавно сыграл премьеру мюзикла композитора Лоры Квинт «Я — Эдмон Дантес», и, видно, что-то в этих двух работах для меня совпало: человек, обладающий для своего времени сверхвозможностями и долгое время живущий с неправильной мотивировкой, сам себя заводит в тупик. Талант политика, государственного деятеля, человека, обличенного почти неограниченной властью, сталкиваясь с высокими душевными ценностями, начинает убивать хозяина исподтишка, неожиданно, «подкрадываясь сзади».

— Говорят, артист, чувствуя зрительный зал, раньше других начинает ощущать изменения в умонастроении общества. Вы лично интересуетесь уличными протестами?

— Довольно пассивно. После трагических событий, произошедших в моей семье, политика, которой я раньше интересовался, слушая оппозиционные радиостанции, ушла куда-то на задний план. Есть вещи более глубокие, важные и непостижимые, чем современная политика или экономика.

— И поэтому разместили на своем сайте письмо, обращенное к городу и миру?

— Я вдруг начал вспоминать, как много обиженных или недопонятых мною людей. Мы же так устроены, что даже если неправы, нам очень трудно в этом сознаться. Поднять трубку или просто обернуться и сказать «простите» сложно. Практически невозможно. Потом мы за все это получаем от Господа Бога. Вдруг осознал: то, на что я раньше бурно реагировал, с чем пытался воевать, пылая яростью и исходя гневом, — ерунда, из-за которой не стоит обижать людей.

— Вас к вере привела жизненная трагедия или вы с детства человек верующий?

— Я крестился по настоянию жены, потом мы обвенчались. Но это не было приходом к Богу. Я и сейчас не пришел, все еще на пути к нему. Есть потребность помолиться утром и вечером, перед какими-то важными делами, попросить о помощи, попросить прощения, покаяться.

— Вернемся к делам земным. Как вы относитесь к дискуссиям о реформах репертуарного театра?

— Окончил институт почти 30 лет назад и все эти годы слышу разговоры о кризисе репертуарного театра. У каждой культурной институции есть свои плюсы и минусы. И окончательного решения больных проблем не существует. Всегда будут проблема финансирования, проблема репертуара и мучительная проблема гуманизма в отношении к актерам пенсионного возраста.

— Вы работаете в одном из самых знаменитых театров-домов. Однако сейчас он, скажем так, не на подъеме. Не хотите переехать в другой дом?

— Другой дом мне не нужен. Но хоть я в своем и обласкан, мне не все в нашем доме нравится. Мы ведь городской театр, и с уходом Лужкова наше финансовое положение стало более зыбким. Не нравится, что зарабатывание денег становится приоритетным и соответственно верстается и амортизируется репертуар. Впрочем, наверное, это нормальная ситуация.

— Кстати, вы соглашаетесь на какую-нибудь работу только из-за денег?

— Да, на самое нелюбимое для меня занятие — ведение концертов.

— Корпоративы?

— Свадьбы и дни рождения не веду. А на какие-нибудь вручения, фестивали или концерты иногда для прокорма семьи соглашаюсь.

— Как соотносится зарплата хорошо оплачиваемого театрального актера вашего уровня с гонораром за концерт?

— Бывает, что один вечер стоит одного-двух месячных окладов.

— Вы себя к каким актерам относите, актерам «представления» или «переживания»?

— Да не существует таких актеров в чистом виде. Как мужское и женское начало есть в любом человеке. Как нет абсолютного психического здоровья. Есть грань. И в разных спектаклях Рубикон можно переходить в противоположных направлениях. А все школы, системы — Станиславского ли, Гротовского, Михаила Чехова — это разные костыли, алюминиевые, деревянные, чугунные, кому на какие удобнее опираться. Не существует системы обучения актерской игре. Повезло с педагогом, нашел он к тебе подход — отлично. Дальше человек сам развивается. Мне один мой гениальный сокурсник, пишущий в свободное время работы по психологии театра, точно сказал: истинный актерский тренинг — умение привести себя к состоянию вдохновения перед началом спектакля.

— Вас не влекут новая драматургия, молодая режиссура?

— Я же говорил, что нелюбопытен. И чаще думаю, как отпихнуться от очередного предложения. Первый вопрос работодателям: «А почему я?» Когда слышу в ответ «харизма», «брутальность», говорю: мол, спасибо большое, все понял, до свидания. Мне интересно делать то, что я не делал вообще никогда, или то, что мне кажется абсолютно несовместимым со мной, о чем я даже и подумать не мог. Для меня это спектакль «Анархия», который я играю в «Современнике», все та же «Аквитанская львица», а сейчас это роль Эйнштейна, в которой снимаюсь. Когда мне ее предложили, смог только сказать: «Ребята, вы не больны?» Режиссер Елена Николаева долго уговаривала меня прочитать сценарий. Ну, прочитал и пожал плечами. А она не отставала: «Давай грим сделаем...» Когда я себя в зеркале увидел, сразу появились и юмор, и легкость, и другой тембр голоса. Какая-то новая пластика, неожиданные жесты. Я «спрятан» и можно по-хорошему хулиганить. Я даже текст не учу перед съемкой, сам как-то вылезает из меня.

— Работа с ансамблем «КарТуш» тоже из области освоения целины?

— Это сейчас моя самая главная радость и сфера любопытства, что ли. В театре или в кино меня удивить либо озадачить чем-то сложно. А здесь относительно новое дело, которое дает мне свободу и как актеру, и как вокалисту, и даже частично как режиссеру, иногда еще и как автору. У «КарТуш» была своя рок-история, свое лицо, но с моим приходом очень сильно поменялся репертуар. Скажу без ложной скромности, мы делаем то, что никто не делает в принципе: обычно поют либо рок-н-ролл, либо попсу, либо джаз, либо романсы и как бы ретро. А у нас есть почти все: от Шекспира, поэтов Серебряного века до современного рок-н-ролла и рок-баллад, есть Вертинский, Мандельштам, Пастернак, Арсений Тарковский, Диана Арбенина, Алексей Кортнев плюс какие-то советские классические вещи. Высоцкого играем все больше и больше. Мне кажется, я научился петь его песни. Организм понял, как это делать. У нас и свои песни рождаются. Андрей Вертузаев, руководитель группы, пишущий человек. А еще нас отличает то, что каждая песня становится маленьким спектаклем.

— То есть используете свой опыт драматического артиста?

— Умение держать зал использую. Но очень не люблю термин «актерское пение». Он подразумевает, что «мы ноты-то не очень можем петь, а в случае чего слезу пустим, на чувствах проедем». Я продолжаю учиться петь и смею думать, что куда-то в этом смысле расту. Те, кто слышат в первый раз, иногда не верят, что это не фонограмма.

— В будущее вы не заглядываете, а о спектаклях, канувших в Лету, сожалеете?

— Когда-то да. А потом пришло понимание, что театр тем и прекрасен, что все в нем происходит здесь и сейчас, и вот так, как сегодня, — больше НИКОГДА.

— Считаете, что жить надо сегодняшним днем?

— В Писании сказано: живите, как птицы. Будет день, будет пища.