Из записок районного опера

1. ОРГПРЕСТУПНОСТЬ И БОРЦЫ С НЕЮ

Кроме «уличного», неорганизованного и стихийного криминалитета, в нашем Заводском районе города Энска, как и во всех прочих районах всех остальных населённых пунктах нашей страны, есть нынче (эти строки писались в 1999 году) своя организованная преступность, — доморощенная мафия, так сказать… Если конкретнее — несколько районных «авторитетов», поделивших между собою сферы влияния, и за каждым из них — до дюжины б у г р о в, каждый из которых, в свою очередь, д е р ж и т под своей «крышей» какой-то кус районной территории, будь то рынок, магазин, автостоянка, автозаправочная станция, авторемонтная мастерская, кафе, ресторан, или на худой конец задрыпанная парикмахерская…

Чем больше «точек» числится за данным б у г р о м, тем в большем почёте он у своего «авторитета», тем крепче его шансы самому со временем заделаться «авторитетом», — если только до того времени не посадят, не застрелят, не о п у с т я т ниже плинтуса его оказавшиеся более хитрыми и безжалостными конкуренты… Но просто так, «за красивые глазки», платить дань б у г р у «точки» не станут, поэтому он постоянно должен показывать им свою силу, для чего и содержит маленькую, но шуструю армию «шестёрок», б ы к о в, «солдат»… Они непосредственно опекают «точки», защищают их от «наездов» конкурентов и властей, в нужных случаях — оказывают организационное и прочее содействие… Ну и главное: регулярно собирают с «точек» дань и отдают её б у г р а м, от которых она (за вычетом законно идущего б у г р у процента) стекается к «авторитетам», а уж те — делают взносы в «общак», инвестируют средства в создание и функционирование всё новых и новых «точек», «смазывают» нужных людишек во властных структурах, совершают ещё какие-либо нужные для «общего дела» расходы. Остаток же — тратят на личные надобности, на своих детей, жён, любовниц и любовников…

Энский район — большой, места хватает всем, и возникающие между «авторитетами» разногласия стараются ко взаимной выгоде решать полюбовно. В конфликтных же ситуациях — приглашаются посредники из «авторитетов» рангом повыше, решения которых считаются окончательными для конфликтующих сторон и обязательными для исполнения. Отказавшихся подчиниться — предупреждают, не внявших предупреждению — наказывают, обычно — застреливая около родного подъезда, или же взрывая в собственном автомобиле… Случается и так, что предупреждаемые оказываются проворнее предупреждающих, и успевают замочить их первыми, но потом рано или поздно всё равно убивают и их… Идущие против общего порядка отморозки — опасны для сложившегося баланса сил и интересов, нарушая привычный ход вещей, и путаясь под ногами у серьёзных л ю д е й, а потому — обречены…

По-своему система эта — гармонична и очень устойчива, вполне вписываясь в реальные условия нынешнего, насквозь мафиозного государства, и стараясь без нужды не идти на открытый конфликт с ним и его представителями…

Последние 15 лет активничает в нашем славном Энске Управление по борьбе с организованной преступностью. Чем оно конкретно занимается — не знает никто, перед рядовой ментовской общественностью УБОПовцы не отчитываются… Но вот очевидные всем итоги их славной деятельности, видные невооружённому взгляду: за эти годы численность мафиозников в нашем городе как минимум утроилась, и одновременно УБОП из скромного, мало выделяющегося из прочих милицейских подразделений превратилось в могучую и во многом самостоятельную контору, вполне самодостаточную и, подозреваю, самофинансирующуюся (по принципу: с кем борюсь — от тех и имею!)…Каждый второй сотрудник УБОП нынче ездит на шикарной иномарке, каждый третий — живёт в такой шикарной «хате» с евроремонтом и евро-мебелью, которая мне, нищему районному оперу, и не снилась!.. Вот и судите сами: действительно ли Управление по борьбе с оргпреступностью борется с этой самой организованной преступностью, или же — вполне мирно с нею сосуществует, а то и плодотворно сотрудничает на взаимовыгодной основе… Не все со всеми, разумеется, это слишком пошло и грубо, да и небезопасно… На практике же УБОПовцы помогают «своим» бандитам громить и уничтожать «чужих», причём разгромленные «чужаки» выставляются на всеобщее обозрение как признак сокрушительных побед над г р у п и р р о в к а м и, тогда как они от тех самых УБОПовских викторий в конечном счёте лишь набирают силы и влияния, обеспечив себя надёжную «крышу» в ментуре…

Г р у п п и р о в щ и к и имеют главное — денежки, до которых так охоча наша нынешняя власть!.. Глава райадминистрации с замами, райпрокурор с замом, начальник РОВД с парочкой заместителей, председатель райсуда и ещё 15–20 столь же ключевых фигур актива в Заводском районе через своих жён, детей, племянников, близких и дальних родичей, а также и просто доверенных лиц — являются соучредителями (негласно или полугласно) ряда коммерческих фирм и частных предприятий, на вполне легальных основаниях получая оттуда ежемесячно вполне приличные суммы. Ещё около сотни более мелких и незначительных державных слуг время от времени получают куш наличкой, в пухлых или не очень пухлых конвертиках… Ну а мы, рядовые трудяги розыска, лишь глотаем голодные слюнки!..

При таких высоких «крышах» у бандитов — ну что им наши скромные возможности?!. Не за что им платить нам, вот ничего они нам и не платят… Многих из моих коллег это возмущает до глубины души: «Эвон тому зачуханцу — майору (ну или там подполковнику) в начале каждого месяца — презент, хотя он — урод и врождённый олигофен, а мне, пригожему и башковитому, от тех г р у п п и р о в щ и к о в — лишь дырка от бублика!..»

Но лично я к подобным гримасам доли отношусь с философским спокойствием. Не дают — значит, не заслужил. Вот заслужу — и начнут давать!..

Всех проживающих и орудующих на моей «территории» б у г р о в, а тем более «авторитетов», я, разумеется, прекрасно знаю в лицо, и стараюсь держаться от них на почтительном расстоянии. Но некоторые из «бригадиров» считают не западло «узнавать» меня при встречах, и вежливо здороваются, — не сколько из уважения ко мне лично (ну кто я таков в их глазах?.. незаметная козявка!..), сколько из почтения перед незримо маячущим за моею спиною государством. Их почтение перед милицией — от понимания, что они, как ни крути, находятся под постоянным прицелом бездушной державной мощи… Сегодня её контроль ослаб, государство прогнило сверху донизу, и власть запродалась на корню, но завтра всё может поменяться, и ещё неизвестно, не окажусь ли я, щупленький и невзрачный районный оперок, тем самым человеком, от которого будет всецело зависеть их судьба… Так лучше уж подстраховаться, изобразить почтение… От еле заметного поклона или дружеского кивка тебя нынче не убудет, а в будущем — может и спасти…

Но так думают лишь те б у г р ы, кто тёрт и обкатан жизнью, успев уж в прошлом отсидеть, и познав тупую беспощадность госмеханизма… Государство таким — как супер-п а х а н, и они, ненавидя его, тут же покорно склоняют головы перед его хорошо видимой з н а ю щ и м людям неодолимой мощью…

Те же б у г р ы, кто помоложе, и ещё не успел отмотать срока в «зонах» — обычно наглы и беспардонны, всего им хочется сразу и целиком, они не умеют ждать и мириться с неудачами, им не в масть — принижаться и укорачиваться перед кем-либо, и государство для таких — лишь энное количество чиновников, либо уже купленных на корню, либо поддающихся купле по бросовой цене в случае надобности… Они не понимают зверской природы своего государства, не боятся его и не считаются с ним. С одной стороны, в этом их сила, но с другой — это же и их главная, воистину роковая слабость… Они слишком настойчиво ведут себя к собственной гибели!..

«Старики» тоже сильны и влиятельны, но при этом — ч у я т предел своих возможностей, и не лезут на рожон, никогда не кичась связями, никому не угрожая без крайней надобности, из одной лишь бравады, из желания показать всем, кто здесь — крут и ужасен!.. Но зато если «старик» негромко бросил: «Я тебя сделаю…», то и сделает, никаких сомнений, иначе он — «потеряет лицо», и выйдет в тираж… Вовсе не обязательно это означает физическую смерть, но для познавшего вкус власти и влияния над людьми утрата этого влияния и этой власти во многом — страшней самой смерти…

«Старики» как враги намного опаснее крикливой и агрессивной молодёжи, и они знают, что ты про них это знаешь, а потому и не дерзят тебе, рядовому оперу, потому и вежливы с тобою… Но зато и ты без особой надобности не станешь наезжать на их «шестёрок», будешь сквозь пальцы смотреть на мелкие шалости бритоголовых, неуловимо так схожих друг с другом б ы к о в.

Разумеется, с ксивами сотрудников районной мафии в кармане «шестёрки» не ходят, и на их бугристых лбах это крупными буквами не нарисовано, а потому и попадаются порою они в прочёсывающий около-криминальную среду ментовский невод.

Скажем, задержан за участие в пьяной драке некто Клычёв (кличка «Клык»), среди прочих клиентов одного из наркобарыжек был замечен и намечен к оперативной разработке некий Куроедов (он же — «Шах»), и, наконец, на улице во время случайного осмотра карманов попавшегося на глаза ОМОНовцев и вызвавшего неясные подозрения некоего Мироненко (он же — «Косой») нашли ножик с выкидывающимся лезвием… Попадает эта братия таким вот образом в мой райотделовский кабинетик, и вполне можно начинать оформление на них д е л ю г и… При известной ловкости (и если потом суд не будет чрезмерно придираться к доказательной базе) вполне мог бы я сработать год-полтора сроков каждому из этих малоуважаемых и мелкопакостных граждан…

Но в процессе беседы узнаю внезапно, что Клык, Шах и Косой, допустим, являются «солдатами» в б р и г а д е Задорожного (кличка «Валет»). А это — уважаемый в районе человек, — две авторемонтные мастерские «держит», три судимости за спиною, свой особнячок в частном секторе… Да разве т а к о й солидняк может держать в «шестёрках» погань?.. Не может, невозможно вообразить подобное, а раз так, то хлопцы эти, скорее всего — вполне нормальные ребята, добропорядочные члены общества. Поговорить с ними по душам, предупредить наставительно, чтоб не мельтешили у тебя и других ментов перед глазами, да и — отпустить. Пускай сваливают, нечего им за решёткой делать… Там ведь — не санаторий, не культпросветучилище, лучшими оттуда никто ещё не возвращался — только хуже… много хуже!..

Но такое я делаю, разумеется, лишь в том случае, если и впрямь нет за вышеуказанной троицей ничего серьёзного, если не натворили они чего-либо поувесистей, годков этак на пять-шесть изоляции от общества, тогда так просто от меня и моих коллег они не отделаются, тогда их можно только выкупить. Но б у г о р ещё сто раз подумает, выкупать ли… стоят ли «шестёрки» тех бабок, которые ментура за него просит… Ведь чем больше у человека нажитого потом и кровью денежек, тем больше он свои деньги уважает, и выкидывать их на ветер ему никак не улыбается1..

Случайно же залетевших б ы к о в я, повторяюсь, обычно быстро отпускаю… И, заметьте, — не за мзду., не по личной выгоде, а просто так, из целесообразности: в районе, городе, области, государстве и мире есть свой сложившийся и дееспособный баланс сил и интересов, и ни одна из его составляющих не заинтересована в том, чтобы без необходимости его нарушать и опрокидывать.

Начни «шестёрки» подполковника Карамелькова прессовать «шестёрок» б у г р а Валета, и тот нажалуется своему «авторитету», известному всему Энску Васе Шухину по кличке «Гнедой», а Вася свяжется со своей «крышей» в горУВД, замначгоруправления полковником Збышко, и спустя пару дней нашему подполковнику Карамелькову в городском Управлении за что-нибудь так намылят шею (предлог всегда найдётся!), что в райотдел прибежит он взмыленный, и мне, оперу, да и моему непосредственному начальнику заодно — учинит такой вздрай, что после этого за километр будем обходить всех валетовских прихвостней, и десятой дорожкой — объезжать их адреса!..

Разумеется, я немножко сгущаю… Но — именно что «немножко»…

2. СПИВШИЙСЯ ОПЕР

Таковы — общие, всем известные и осознаваемые, правила игры… Но всегда находятся одиночки, выбивающиеся из общего строя, и тогда — сталкиваются лбами характеры, амбиции, планы и судьбы…

Был у нас старшим опером Харитонов. Алексеем Ильичём его по паспорту звали, а жизни в основном — дядей Лёшей… Особой душевности и оперативного таланта человек!.. Сорок четыре года ему, а всё — капитан, без малейшей перспективы служебного роста, и всё почему?.. Бухал!.. Ох как любил он это дело…

Практически все в угрозыске (кроме язвенников и завзятых карьеристов боящихся по пьяни анкету себе запачкать) поддают крепко, больно уж работа нервная… Постоянно то бандиты достают, то пострадавшие со своими вонючими заявами напрягают, про собственное начальство вообще помолчу… Нет, скажу: какой-нибудь майор или подполковник день считает прожитым напрасно, если не успеет испохабить настроение дюжины-другой старлеев и лейтенантов… Короче, спасаемся только нейтрализацией стрессовых перегрузок ежедневным «стопариком» (или литром — доза у каждого своя), а иначе — вмиг сгоришь на работе и загнёшься… Либо, последний уж вариант — сбежишь из органов с перекошенной от жалости к самому себе физией!.. Но бежать-то особо некуда, везде — проблемы, везде — наша никчёмная и больная житуха… И загибаться не хочется, как ни странно… Вот и пьём!..

Но устойчивость человеческого организма к регулярному общению с алкоголем — индивидуальна. Один ударно квасит всю жизнь — и не спивается, носяра только с каждым годом становится сизо-красней и жилистей… А другой как перевалил за сороковник — так уж и звездец, был нормальным мужиком, а стал — конченый алкаш…

Не щадящий себя на службе дядя Лёша таковым — и являлся. Уж с самого утра от него вовсю разило перегаром, не смотря на свято соблюдаемый в уголовке принцип: с утра — не пить, напиваться вдрызг — только после обеда…

Помятый, жмаканный, износившийся, мутноглазый и багровоносый, постоянно щетинистый, взлохмаченный, одетый в замусоленную рвань, он весь день неутомимо то носился по своей «земле», защищая хвосты по одному из спущенных начальством материалов, то допрашивал кого-либо в своём тесном, провонявшемся табаком и самогоном кабинетике, время от времени прикладываясь к извлечённой из сейфа бутылке, то активничал на наших многочисленных оперативных совещаний…

Районный криминал и общую обстановку на «территории» знал досконально, отлично разбирался в людях, и ещё было у него столь необходимое для розыскника, но ни в одной милицейской академии не прививаемое «верхнее» чутьё, этакая врождённая интуиция, позволяющая в сложных ситуациях быстро и безошибочно выбирать из множества возможных вариантов действий один, самый эффективный… Вот почему к нему всегда бегали советоваться, интересовались его мнением, ждали (и всегда дожидались!) его помощи…

К обеду, когда нормальные опера только подумывали о том, что не мешало бы где-нибудь заякориться и остаканиться, дядя Лёша был уж «на бровях», закончив одну бутылку и начав другую… К вечеру же благополучно осушалась и она, после чего в районе десяти — одиннадцати вечера обычно уж зверски пьяный капитан падал на стол в своём кабинетике и засыпал. Ночевал он почти всегда здесь же, домой — не шёл. Практически и не было у него дома… Жена несколько лет назад умерла, а взрослый сын жил своей семьёй, втихую стесняясь отца-неудачника… За пределами РОВД дядю Лёшу никто не знал, не ждал и не любил, никому он там не был надобен, а потому — жил только интересами службы, ночуя на сдвинутых столах в кабинете, укрывшись сверху взятым из комнаты вещдоков тряпьём…

Его аскетизм в быту был доведён до упора. Водку с закусью на нашей работе достать — не проблема (у каждого опера есть парочка знакомых ларёшников, коим он — «крыша»), а больше ему, одинокому пьянталыге, и не надобно… Взяток принципиально не брал, ни на какие компромиссы с оперской совестью не шёл… Жил как при коммунизме — ни в чём не нуждаясь, и нечего за душою не имея…

С мирным населением был — дотошен и внимателен, а с бандитами — беспощаден, порою даже предельно жесток… Но жестокость та всегда была оправданна ситуацией, и приносила свои плоды — очень редко дядя Лёша, что называется, «тянул пустышку»…Как ни странно, криминалы его не ненавидели, опять-таки принимая во внимание столь приятственную для любого нормального мужика слабость. Мол: «Снова Лёшка-Синяк из ментуры побил меня вчера ногами… Слышь, кореша, он же из себя такой плюгавенький, а начнёт туфлями месить — словно Илья Муромец!.. Во сучяра…» — и бандит восхищённо качал головою…

Начальство все дядь-лёшины залёты знало прекрасно, но ценило его за высокие показатели раскрываемости, и — терпело… Не забывая, впрочем, на каждом официальном совещании-заседании среди прочих злостных нарушителей дисциплины периодически вспоминать и его: «…вот и капитан Харитонов снова отличился — в который уж раз замечен в рабочее время в нетрезвом состоянии… Сколько же можно, товарищ капитан?!.» И, укоризненно покачав головою, докладчик тотчас переключался на другие конкретные примеры…

3. ЖАННА И ЕЁ УХАЖЁРЫ

Лишь одну историю расскажу для иллюстрации того, каким был старший опер Харитонов в деле.

Однажды в больницу привезли пацана лет 19-и. Типичный подрез — проникающее ножевое в живот. В таких случаях медики обязаны немедленно известить милицию о поступлении к ним подобных пациентов. В таких случаях мы принимаем должные меры вне зависимости от того, есть заява т е р п и л ы или нет.

Так вот, поздним вечером нам позвонили из больницы, сообщив о парне с продырявленным брюхе. Поскольку звонили практически ночью, то сразу же никто не выехал, — не на чем ехать, бензина в дежурном «уазике» — с гулькин нос, а топать пешочком во тьме — желающих мало!.. Но с утра послали в больницу помощника дежурного, — разобраться, снять показания, и вообще… Помдеж был из начинающих, причём не просто малоопытный, но и не шустрящий, так — ни рыба, ни мясо… Вернулся через час, доложил: пацан уже маленько оклёмался, рана не смертельная, жить будет… Обстоятельства ранения в его изложении: вечером вышел из дома к киоску, сигарет купить, повстречал подвыпившую компанию, поругались… его пёрышком и пырнули!..

Кроме дяди Лёши, доклад помдежа слушали ещё несколько оперов. Общее мнение оперов: явный «висяк»!.. Правильней списать всё на малозначимую хулиганку, да и отправить, по истечению положенного срока, в архив…

Но дядя Лёша косо глянул на прочих: «Как это?.. Никто толком не опрошен, материала как такового вообще не вижу… Непонятно, какого же хрена посылали в больничку помдежа, и чем он там занимался?!»

«Что положено — то и делал… И, по моему, разобрался достаточно…» — насупился помощник дежурного.

Сердито засопев, Харитонов порывисто поднялся, буркнул: «Говоришь — разобрался…Ну, а теперь я разбираться буду!» И — утопал.

Обидевшись, помдеж ещё долго бродил по райотделовским кабинетам, жалуясь на Харитонова каждому, готовому его послушать: «Алкоголик, мозги пропил полностью!.. Вредит, на пустом месте создаёт проблемы… Мутит воду, вешает на райотдел очередного «глухаря» — безнадёгу!..»

Говорил убедительно, но все ведь знали, что в нашем деле он пока что не шарит, в то время как дядя Лёша — крепкий профи… Так что никто помдежу не сочувствовал, но и — не супротивил… Зачем наживать себе лишнего недруга?.. Как говорится — не тронь розу, а то и сам запахнешь…

…Тем временем капитан Харитонов р а б о т а л. Первым делом наведался в больницу, самолично потолковав с потерпевшим. Парень явно темнил, не договаривал что-то, и чем больше мекал и бекал, тем яснее было: что-то не то… Или пацан себя выгораживает, или кого-то пытается выгородить… Постепенно усилив пресс, выпытывая всё новые и новые подробности, опер узнал на 45-й минуте, что был парень дома не один, а с другом. Пили вместе, музон слушали, в общем — наслаждались. Не дружок ли по пьяни ножик воткнул?.. Но капитан нутром чувствовал: нет, что-то другое… Он продолжал всаживать в лежавшего один остренький вопросик за другим, и наконец на 87-й минуте (то есть спустя полтора часа после начала разговора!) пацан мимолётно сознался, что в их компании был и третий, точнее третья — некая Жанна… Дядю Лёшу сразу кольнуло: ОНО!..

Записав координаты дружка и тёлки, вернулся в РОВД. Мутно глянув на помдежа с операми, туманно выдохнул: «Думали, я — гондон, а вы — фиалки в горшке, да?.. А всё наоборот ведь!..» И — велел, найдя по таким-то адресам такую-то и такого-то, привезти их в райотдел.

Привезли, начали допрашивать в разных кабинетах.

Зацепок против этой парочки не было ни малейших. Хоть оба сразу же и признали, что в тот вечер действительно сидели дома у такого-то, слушали музыку, пили самогон. Но потом их кореш вышел на улицу за куревом, и — угодил на больничную койку…

Как никто умел дядя Лёша общаться с людьми, с первых же минут безошибочно определяя, как с данным человеком правильней разговаривать, и какой ключик к нему подобрать, чтобы получить нужную информацию.

Для начала — выведал, с кем из тех парней та Жанна больше якшалась. Оказывается — с пострадавшим. У них был, что называется — «роман»…

Потом — прикинул, что удар, скорее всего, наносила тёлка (т е р п и л а не стал бы так упёрто выгораживать дружка, а вот любимую — аж бегом)… И именно этого дружка — начал раскалывать в первую очередь, исходя из того, что сам он никого не резал, и весомых причин к запирательству не имел. Ну то есть — кроме естественного нежелания закладывать знакомую деваху, разумеется. Но это маленькое препятствие дядя Лёша надеялся преодолеть…

Сперва ударил по жалости: «Сейчас ей ещё не поздно, под влиянием твоих откровенных показаний, пойти на «явку с повинной», если повезёт — соскочит на «условно»… Но если чуток промедлит — всё, суши вёсла… «Зона» — гарантированна!.. Коль рухнет в яму — обратно уж не вытащить, но в твоих силах — удержать от падения… Ты меня понимаешь?!.»

Парнишку никак не п р о б и в а л о, почему отказ уличать подружку в совершении подреза её куда-либо сталкивал. Ему-то самому не без веских оснований казалось обратное: если не даст он уличающих показаний — то и она останется на свободе!..

Но дядя Лёша продолжал давить на слезу: «Не влиял ты на нашу Жанночку в лучшую сторону, а ведь наверняка были у неё и раньше нервные срывы… Останови же её хоть теперь, пока она не натворила страшного… Да и в тот вечер ты мог предотвратить произошедшее, вовремя схватить за руку с ножиком… Разве не так?.. Не замучит потом совесть за то, что из-за твоей лажи один твой друг оказался в больнице, а другой — в тюрьме?!.»

Причём толкал эту бодягу дядя Лёша с такой физиономией, словно виновность Жанны была очевидна и доказана… Жалкие же попытки парнишки утверждать, что: «не пыряла она никого!» и «не знаю я ничего вообще!» — дядей Лёшей вовсе и не оспаривались, не ставились и под малейшую тень сомнения, а лишь молчаливо отбрасывались, с мудрой и всепонимающей улыбкой, мол: «Знаю я, милый, почему т а к говоришь, но оба ведь мы кумекаем, что взаправду всё происходило совсем иначе…»

Взволнованно дыша носом, сопливясь глазами в искреннем сочувствии, дядя Лёша щедро отхлёбывал из таимой в сейфе бутылки, и в промежутках между этим интереснейшим занятием — продолжал г н а т ь п у р г у: «Спаси Жанку, паря!.. Колись, дай весь расклад, и я даю честное слово опера: останется ваша любимая Жанночка на воле!» (Словно он, капитан Харитонов, и в самом деле вправе за следователя с судом решать, сидеть ли подрезавшей приятеля тёлке за решёткой, или нет!)

Расплывался в блаженной улыбке: «Дружок же твой, который в больнице — он и так всё давно рассказал… Позже ознакомлю с его показаниями… Что, не веришь?.. А хочешь, сам тебе расскажу, как происходило?!.»

И тут начинался высший пилотаж. Дядя Лёша начал реконструировать события, опираясь на ряд второстепенных, сообщённых ему т е р п и л о й и Жанной, мелочей и подробностей. Сами по себе они ничего не доказывали, но убеждали парня: раз оперу известно э т о, значит ему в доскональности известно и т о!..

С добродушием волшебника-всезнайки, дядя Лёша варнякал вдумчиво: «Помнишь, ты в тот вечер зашёл к ним на хату, и первым делом — скинув у порога сапоги, сказал: «Как бы ковёр не заляпать!..» А Жанна — засмеялась, предложила тебе дойти от двери до дивана на руках… П о м н и ш ь?..» Тот и убедился: точно, кореш его в больничке потёк рекою, всё вякнул подлинно, так чего ж ему — молчать?!.

«Секи: при нашем большом желании — раз плюнуть сделать так, чтоб по этому делу ты катил не свидетелем, а — соучастник, если не «паровозом»!..» — якобы добродушно, на самом же деле — с предельной жёсткостью, хоть и улыбаясь во весь гнилозубый рот, предупредил дядя Лёша. Тот и не выдержал — раскололся…Рассказал абсолютно всё, в твёрдой убеждённости, что сообщаемое им — нам и без него известно. Хотя на самом деле до его «чистосердечных» ни хрена мы не знали, могли только догадываться…

Потом уже, на основе его показаний, «кольнули» деваху. Ну а последним — сдался пострадавший в больнице. И в самом деле, раз Жанна созналась в своей вине, и дружок эти признания подтвердил, так чего ж ему — кочевряжиться?.. Тем более, что допрашивают тебя — так настойчиво…

…История всплыла банальнейшая: то ли Жанна приревновала хахаля, то ли — он её, а может — и обоюдно… Так или иначе — заскандалили на кухне, где бухали совместно… Пошли доскандаливать в другую комнату, по пути туда Жанна прихватила с собою кухонный нож, по её словам — без задней мысли, так — на всякий случай… В общем, проза бытия!..

Родители Жанны наняли хорошего адвоката. На суде он повернул всё как небольшое превышение пределов самообороны, т е р п и л а и единственный свидетель эту версию подтвердили, и в итоге спрыгнула тёлка с грозной статьи: на лёгкую, получив пару лет «условно».

«Видали?.. А то пасти вы раззевали, что прав он, а не я!» — тыкая пальцем в бок зарумянившегося помдежа, харкнул глазами в оперов Харитонов. И хотя никто так уж особо за правоту помощника дежурного пасть не разевал, но теперь мы окончательно убедились: наш старший опер — Ас!..

…Хотя — и толку?.. Тот самый занюханный помощник дежурного потом успешно окончил школу милиции, позднее — поступил в Академию… У него — крепкое здоровье и отличная семья, его ждёт безоблачная карьера, возможно даже — генеральские чины и министерские должности… Дядю Лёшу же ничего хорошего не ждёт и ждать не может. Вот и думайте, какую линию жизни молодому оперу правильней избрать себе за ориентир…

Кстати, в той истории дяде Лёше ни к кому и пальцем не пришлось прикоснуться, хотя во многих других случаях при необходимости он не церемонился… Но именно — при необходимости!.. Опытный розыскник не станет бить, не испробовав все остальные методы воздействия. Не кинется за мелким хлебом, не будет пытать и выбивать из «клиента» признания в виновности, пока сам не убеждён абсолютно, что тот действительно виновен… Причём что важнее всего — дядя Лёша никогда не ошибался в подобной своей убеждённости!..

Не станет опер — ас полировать «левого» человека только потому, что — показалось… Раз-другой такие вещи сойдут с рук, ну а потом, на 5-й или 10-й раз, всё всплывет, и тебя выгонят…

Заподозрить кого-то — значит, взять на себя колоссальную ответственность. Не смог детально развернуть и обосновать подозрения, не удалось подтвердить их «сознанкой», не получилось подпереть со всех сторон свидетельскими показаниями, уликами и вещдоками — звездец!.. А повторись такая бодяга несколько раз — всё, грош цена всем твоим подозрениям, да и тебе самому как оперу… Тогда из угро лучше сразу же уйти…

4. ОДИН — ПРОТИВ БАЯ

Надо сказать, однако, что дядя Лёша, будучи блестящим розыскником, в прочих вопросах бытия — не шарил, и почти не ориентировался в окружающей жизни. Не его испитым мозгам было правильно осмыслить нашу стремительно меняющуюся на глазах действительность.

Скажем, никак не пробивало его, почему нынешние менты должны и прямо — таки обязаны жить в мире и относительной дружбе с б р а т в о й. Чуждо ему это было. «Вор должен сидеть в тюрьме!» — вот и вся его правда.

А что вся страна оказалась в руках дорвавшегося до власти ворья(и криминального, и финансового, и политического, и в погонах)… и что милиция перед мафией вынуждена — «под козырёк»… и что вором и жуликом теперь называют исключительно м е л к о г о вора или жулика, тогда как к более крупным представителям этого рода — племени принято обращаться совсем иначе, скажем: «товарищ генерал» или «господин Президент»… Ну не укладывалось подобное в голове капитана Харитонова, и всё тут!.. Да он ведь вовсе и не пытался подобное усвоить. Просто плевал на реалии окружающей его эпохи, и жил только так, как сам же и считал нужным и правильным. До поры до времени ему это сходило с рук…

…Но однажды в расположенном на его «территории» кафе «Бригантина» некий подвыпивший посетитель разбитой в «розочку» бутылкой слегка порезал личико другому посетителю. При осмотре места происшествия дядя Лёша чисто случайно нашел в подсобке незарегистрированный охотничий карабин, да плюс к этому — десяток упаковок наркосодержащих таблеток «экстази». Криминал, явно неразрешённый к хранению…Ясен перец, старший опер тут же занёс. эти находки в протокол.

И тут надо сделать маленькое уточнение. Буквально все в нашем РОВД знают, что «Бригантину» «крышует» б у г о р Комаров, более известный районной общественности под погонялом: «Комар», и, в свою очередь, работающий на самого что ни на есть крутейшего в нашем Энске «авторитета» Саврасова, кличка «Бай», — в наших краях котируется он чуть ли не наравне с самим мэром, — разве что самый чуток пониже…

Однако что дяде Лёше эти комары и баи?.. Тьфу на них, блатных поганок!.. И начал он против «Бригантины» капитально подкапывться…

Будь Комар дальновидней — нашёлся бы ключик и к Харитонову… Пригласить старшего опера в ресторан, накрыть щедрую п о л я н у… Отогреть капитанское сердце душевным словом: «Дядь Лёша, да мы ж вас все так уважаем!.. Вы ж нам навроде — отца родного!.. Ну зачем собачиться, чес-слово… Сделайте откат от «Бригантины», я о ч е н ь п р о ш у…»

Не купить бандитскими бабками мента Харитонова, а вот на душевные слова под водочку с закусончиком — и он купится…И закончиться бы тому вечеру слезливыми объятиями и признаниями в вечной мужской дружбе, и никто до той бандитской забегаловке больше не цеплялся бы…

Но, крепкий мускулами и волей, мозгами Комар был явно не Копенгаген..25 лет ему, крестник самого «Бая», что ты… В нашем микрорайоне все перед ним — на цырлах, включая и крупнозвёздных ментов, а тут — какой-то опер — ханурик нагло катит бочку… Да пошёл ты!..

И когда Комара пригласили в РОВД «на собеседование» (не скажешь же столь серьёзному по нашим меркам деятелю: — «вызваем вас на допрос»…), то попытался он там поговорить с Харитоновым «как надо», то есть — по-хамски, со стандартным набором угроз («мы ж тебя, пидор, уроем — зароем, ещё и прикроем сверху бетонной плитой, чтобы не вылез!») и посулов («ты скажи прямо, — сколько хочешь на лапу, дешёвка, чтоб ты усох навеки?!.»)

А дяде Лёше много не надо, чтобы завестись с полуоборота. Он и завёлся… Подогретого амбициями и принятыми накануне градусами Комара — запер на сутки в «обезьяннике» (правда, потом пришлось его отпустить, но — без каких-либо извинений), а затем — отыгрался на комаровских «шестёрках» из «Бригантины», сунув их в СИЗО за хранение огнестрела и наркоты… Да и на Комара начал потихонечку варганить увесистую д е л ю г у…

Испугавшееся начальство попыталось урезонить разошедшегося своего старшего оперуполномоченного, намекало всячески: нельзя же — т а к… Это ж тебе не бесправный чмошник, без связей и влиятельных знакомств, не принято так наезжать на уважаемого члена общества!..

Но о чём можно договориться с невменяемым алкоголиком?.. Убойно дышит родному комсоставу в лицо перегаром, таращит тусклые гляделки, вроде бы всё слушает внимательно, и не спорит, однако и не поддакивает ничему, как будто не с ним битых полчаса начальник РОВД только что толковища устраивал… А когда не дождавшийся клятвенных обещаний от опера круто изменить свою гнилую линию поведения подполковник начал горячиться, и чуть ли не махать в воздухе кулачками — дядя Лёша т ё м н о намекнул, что если историю с «бригантинцами» попытаются спустить на тормозах, то и он может что-нибудь вспомнить… Например — о том, кому в прошлом году досталась списанная «по изношенности» на утиль — практически новенькая служебная «Волга»!.. Надо же… вроде бы и не просыхал ни на минуту капитан, а оказывается — всё вокруг прекрасно замечал, и — помнил крепко… Побагровевший начальник РОВД ничего не ответил, хлопнул дверью харитоновского кабинетика…

Не катило начальнику связываться со взбесившимся пьянчужкой, — ну его… В дерьмо ступишь — так завоняет, что и не рад будешь… И махнул он на ситуацию рукою. Дескать: как хотите — так и разруливайте, а я — умываю руки!.. Тем более, что формально к занимаемой старшим опером позиции не подкопаться: действовал он в соответствии с законом, и при нормальном развитии ситуации собранного им компромата против команды Комара для судебного приговора хватит с большим запасцем!..

Но не имел права Бай «сдать» крёстника. Свои б не поняли…л ю д и выскажут недовольство… пойдут нездоровые базары среди б ы к о в: «Сдал хозяин… Уж не тот… Не пора ли менять вожака?..»

Разумным было б помирить Комара с дядей Лёшей. Но — поздно уж!.. Упущено время, обозлён капитан, пошёл взлютовал… Ему дать о б р а т к у — тоже значило «потерять лицо»…

В принципе, был радикальный и технически легко осуществимый вариант пристрелить капитана из-за угла… Особо усердствовать в расследовании при подобном раскладе никто не стал бы. Спишут убиенного мента на какого-нибудь подсунутого Баем наркоманчика — и тип-топ, и все довольны…

Однако было маленькое «но»… По п о н я т и я м, мочить мусора было не за что. Чужого бабла — не замыливал, беспричинных подлянок б р а т в е — не учинял… На кафешку накатил трактором?.. Так работа у него такая, за неё он зарплату получает. (И на лапу, кстати, в отличие от многих прочих мусоров — не берёт)… Не посчитался он с тем, что за «Бригантиной» и Комаром стоял с а м Бай?.. Так алкоголик же… окончательно деградировавший тип… Ну какой с него спрос?!. Допился до белочки, вот и лезет на рожон…

И хоть остановить дядю Лёшу в сложившейся ситуации Бай был обязан, но сделать это следовало — без кипежа… аккуратно!

Вот тут в этой истории и замаячила фигура майора Онуфриенко.

5. ВНУТБЕЗЫ

Есть при нашем городском УВД такая структура — Служба внутренней безопасности. Она надзирает за поведением личного состава, и в случае надобности, — очищает, так сказать, милицейские ряды от мздоимцев, избивателей, фальсификаторов уголовных дел, прочей нарушающей законность внутри — ментовской мрази… Но это — в теории только. На практике же эта служба играет в собственные игры, зачастую — нечистоплотные…

Работают в СВБ, как правило, опытнейшие (с 15–20 — летним стажем) розыскники, съевшие зубы на оперской работе, и прекрасно знающие, что и почём в угрозыске, кого, как и на чём здесь можно ловить… Но при этом — ловят не всегда и далеко не всех, а лишь тогда и только тех, когда и на кого руководство укажет.

Скажем, велят: «Присмотритесь к капитану такому-то, — что-то он зачастил докладные в облУВД на непосредственное начальство строчить… Не берёт ли случайно взяток?..» Или: «Пошерстите Фабричный РОВД, — своевременно ли реагируют на заявы граждан, и не появляются ли в нетрезвом виде на службе… На их примере — подтянем дисциплину в прочих райотделах!..» И, наконец: «Найдите какого-нибудь сержанта, берущего поборы с населения… И желательно, чтоб была д е л ю г а годика на три, а то из столичного главка звонили, — нужен конкретный пример для доклада Министру…»

И пошло-поехало… Опера внутренней безопасности плотненько пасут увлёкшегося писаниной капитана, шерстят Фабричный РОВД в поисках злостных похерителей заяв и усердных выпивох, присматриваются к сколачивающим рваные трёшки с базарных торговок патрульным сержантам, выбирая того, чья жизнь вскоре будет навсегда сломана для удобной цифирки в доклад Министру…

А потом, с подачи руководства, итоги этой кипучей деятельности через СМИ широко осветят для мирного населения. Пусть оно знает, насколько же жёстко и бескомпромиссно в органах МВД идёт «очищение кадров» и «преодоление ошибок и недостатков в работе»…Народу же будет лишь дивиться про себя: почему как грубили менты до этого, так и грубят, как брали на лапу, так и берут… И если т е х вроде бы — «очистили», то почему же э т и х — словно бы в упор не замечают, хотя видны они всем и каждому… «Ох и дурят же нашего брата!» — прозрённо вздыхают массы.

…Главная функция Службы внутренней безопасности — держать милицейский негатив на определённом, диктуемом самосохранением Системы, уровне. Вот зачем регулярно находятся, наказываются и публично шельмуются «стрелочники». При этом все прекрасно понимают: внутбезы ловят и карают ментов именно за то, что сами же многократно проделывали во время собственной службы в угро… Им потому и ловить сподручно, что д е л о они знают изнутри… И бьют — по своим!.. За что все рядовые опера эту контору так люто и ненавидят…

…Так вот, за каждым РОВД в городской Службе внутренней безопасности закреплён свой куратор. В любую минуту он может войти в любой из наших кабинетов, потребовать детальных разъяснений практически по любому заинтересовавшему его вопросу, ознакомиться с содержанием любой из лежащих в сейфе или на столе бумажек…

Майор Онуфриенко являлся подобным куратором в нашем Заводском РОВД.

До этого я сталкивался с ним лишь однажды, перед подведением итогов прошлого полугодия. Тогда «в доклад Министру» как раз понадобился «сержант-мздоимец». Майор с ещё одним опером из ВБ и двумя специально подготовленными (то есть — д о в е р е н н ы м и) понятыми терпеливо затаились в припаркованных у тротуара стареньких «Жигулях», неподалёку от торгующих на автобусной остановке цветами бабуль…

Вскоре появились и два лоха-сержанта из ППС. Один остался в стороне, на ш у х е р е, а второй — подошёл к бабкам, и начал им что-то впаривать. Что именно — легко отгадывалось и без помощи телепатов. Наверняка жалуется на тяготы патрульной службы… А тут ещё и посланы зверями-командирами гнать дубинками в шею с автобусной остановки всех торгующих цветами… Но у него, доброго и мягкосердечного пацана, не лежит душа прессовать и лишать возможности заработка престарелый женский пол… Короче, так: и быть, он согласен не бить всех «демократизаторов» по голове — при условии, что бабки немедля скинутся ему с напарником на пузырь с закусью!.. А иначе — приказ исполнится, старушки, и эвакуироваться вам сейчас отсель на сотой космической скорости!

Что в подобных ситуациях обычно делают госпожа бизнес-вумен пенсионного возраста?.. Известно что: со стенаниями и проклятиями в адрес неизвестно собирают по кармашкам требуемую сумму (не очень большую — больше у старух нету), затем доблестный страж порядка вместе со своим заждавшимся напарником стремительно удаляются в сторону ближайшего питейного заведения, и торговля на остановке успешно проджолжается…

Немножко хуже ситуация, когда денег у старух не оказывается вовсе. Такое — совершенно непростительно!.. Не получивший мзды мент приходит в неописуемую ярость, и с позором гонит бабьё прочь, ещё и ножкой потопает им вслед, вопя: «Если бабла нет, то на хрен тут околачиваться?!..» А и логично… На месте наших пенсионерочек я бы вообще без тысячи долларов в кармане и на улицу не выходил. Сиди дома и книжку читай. Свою, трудовую. Про то, как ты всю свою жизнь на государство горбатился, и чем же оно тебя под старость за это отблагодарило…

Впрочем, немало и таких примеров, когда патруль сперва брал деньгу, а затем, под благовидным предлогом — всё равно гнал в шею… Да оно и правильно отчасти… если кругом у нас — сплошной б е с п р е д е л, то чего ж простому патрульному парню стесняться?!.

…Но в этот раз всё получилось по-другому, ибо по указке руководства майор Онуфриенко бдил на страже народных интересов. И едва сержант — жадина успел засунуть только что полученную от старушенций тонкую стопку мелких купюр себе в карман, как из клацнувших дверцами «Жигулей» к нему метнулись несколько фигур в штатском. Их внезапное появление не обещало ничего хорошего…

«Может, бандиты?..» — с последней надеждой на лучшее успел подумать струхнувший сержантик, но в следующий же миг на него гаркнули: «Внутренняя безопасность!», ткнули под нос свои к с и в ы, для прояснения мозгов немножко встряхнули… И только что такой бравый и грозный с бабками сержант — п о т ё к… Не только в том смысле, что в считанные секунды развалился на составные, и стал чертовски напоминать какое-то лимпопо, случайно залезшее в милицейскую форму, но и элементарно — обмочился…

Пока обгадившийся во всех смыслах сержант хлопал ресницами, пытаясь придумать оправдания своей частнопредпринимательской деятельности по налогообложению торговок в свою личную пользу, с каждой из «налогообложенныхы» сноровисто взяли объяснительную, типа: «…и по незаконному требованию сержанта милиции Варфоломеева П.В. я вынуждена была уплатить ему в размере…», и так далее.

Потом бдящий интересы государства майор Онуфриенко без малейших церемоний прогнал старушек с остановки общественного транспорта («нельзя торговать без лицензии и в неположенном месте, попадетёсь в следующий раз — оштрафуем!»), сержант же был брошен в «Жигули» и свезён в райотдел. Там на него оформили все полагающиеся бумаги, и к вечеру того же дня — выпёрли из органов «за дискредитацию»…

По плану, в рамках возбуждённого уголовного дела его должны были вскорости арестовать и осудить — в назидание остальным. Но в самый последний момент прошла информация, что в узком кругу Министр недавно изрёк: «Кадры надо вначале воспитывать, а уж только потом — карать!», поэтому решили пока что д е л ю г у на патрульного не вешать — ограничиться воспитательным увольнением… Коррупции в рядах МВД на примере этого сержантишки было сказано грозное и сокрушительное: «Нет!»

Спросите: а что ж второй патрульный, который был рядом, все видел и как бы тоже соучаствовал?.. А — ничего. В доклад Министру нужен был только о д и н пример, команды же принято исполнять в точности… Врубаетесь?..

…Тогда-то и я насмотрелся на майора Онуфриенко. Перед личным составом райотдела он в присутствии нашего руководства битых полчаса вещал две истины: «Брать мзду — нельзя!» и: «Возьмёте — накажем!..»

Майоришка был тощ, низкоросл и малозаметен над земной поверхностью. Явно не походил он ни на любимца дамских компаний, ни на верного и преданного своим друзьям «настоящего мужика», ни, наконец, на одарённого, одержимого любимым делом и способного на многое работягу… Но у него замечались другие плюсы. Например — надёжность, исполнительность, упорство, т в ё р д о с т ь в достижении целей… Въедливый, не упускающий мелочей, неутомимый в работе… И ни в коем случае не грубый, а… как бы поточнее выразиться… Бездушный, что ли?.. Типичный человек — функция, лишенный внешних эмоций и заметных слабинок.

…Прекрасно зная все нюансы службы, он принципиально не желал ни во что вникать. Какие-либо тонкости его просто не интересовали. В своих действия — исходил из рассуждений примитивных, но формально неопровержимых. «Есть такие-то законодательные акты и внутриведомственные инструкции, регулирующие деятельность сотрудников органов внутренних дел… Вот должным образом запротоколированные факты нарушений вами этих актов и инструкций… Можете что-либо из этих фактов опровергнуть?.. Не можете… Тогда попрошу — с вещами и на выход… Конвой, уведите!..» Или же, если повезёт (а точнее — если начальству не понадобится твоя голова), то просто турнут с работы, с волчьим билетом…

Но лишается наш коллега работы или свободы даже лишь за то, что делают практически ВСЕ, во всяком случае — очень и очень многие… Но они — не попались, и в первую очередь — именно потому, что не было команды их ловить… Эти же — попали под р а з д а ч у!

…Что ещё поразило меня тогда в майоре Онуфриенко — его абсолютное спокойствие. Словно не он только что исковеркал долю пусть и проштрафившегося, и не очень достойного, но — живого человека, своего коллеги… А что, среди нас и безгрешные имеются?!. Что, сам Онуфриенко — из праведников?..

Хотя… Что попусту словами мельтешить!.. Ежу понятно: державный ритуал требует регулярных жертвоприношений в угоду толпе… Пусть эти безмозглые бараны видят, что власть и н о г д а карает за грешки даже и своих… И пусть трепещут, усвоив простенькое: если они со своими — т а к, то как же они поступят с нами, если и мы, согрешив, попадём им в руки?!.

Так вот со скрипом и потрескиванием рессор и движется вперёд державная телега: творится немало гнусностей, народ потихоньку наливается недовольством, но его успокаивают, швырнув под ноги толпе пару срубленных голов… А затем — гнусности продолжают твориться дальше, зачастую даже — ещё более увлечённо и масштабно!..

6. ДРУЖБА С БАЕМ

…Но как случилось, что майор Онуфриенко стал «крышей» бандиту Баю?.. Не знаю. О таких вещах никто не откровенничает. Но догадаться — труда не составляет…

Если жизнь у нас — дерьмо, наши люди — сволочи, а в нашем государстве — сплошной бардак, то чем занимаются в подобной обстановке все самые башковитые?.. Правильно, они обделывают всевозможно — тёмные делишки…

Зарплата у всю жизнь пахавшего на ментовской ниве Онуфриенко знаете какая?!. Да лучше вам и не знать!.. Позорная зарплата, если коротко о ней, — не зарплата, а сплошная насмешка над заслуженным человеком… Здоровья — нет, вчистую сожрано всё той же проклятой службой… А через два-три года — уход на так называемый «заслуженный отдых». (Словно и впрямь спокойно «отдыхнёь» на подобную пенсию, ещё даже мизерней, чем та самая наплевательская зарплата…) Добавьте к этому, что майор по жизни не одиночкой топает, а на пару с женой, плюс к этому на натруженной майорской шее — взрослая дочка и зять — непутёвка, и ещё — двое внучат… Кто, кроме него, им поможет?!. Никто!.. На державу надежы нету, — цену её заботливости майор хорошо знает…

…Так что в этом мире каждый из нас предоставлен самому себе. Пусти Онуфриенко ситуацию на самотёк — вскорости вылетит на пенсию, никому не нужный и не интересный. Уныло занищенствует на крошечное стариковское пособие… Презираемый домочадцами за вздорный нрав и малополезность для семейного бюджета, уже вскорости зачахнет от тоски, и — сдохнет как собака, от болячек и недоедания… Забытым и никому не нужным трупом долго проваляется в морге задрыпанной больнички… И хорошо, если родичи в итоге всё ж расщедрятся на похороны, а то ведь могут и сэкономить… Отдадут завонявшийся трупешник, к примеру, в анатомический театр, — студентам — медикам на забаву!..

…Хочет ли он такого жалкого финала?.. НЕ ХОЧЕТ.

Следовательно — надо д у м а т ь… Искать контакты… Копить небольшой капитальчик на чёрный день… А откуда качать бабло оперу, всю жизнь борющемуся с бандитами?.. Правильно — у тех же бандитов… Найти среди них п е р с п е к т и в н ы х, и периодически, оказывая им определённые, не очень обременительные услуги, получать за это премиальные…

Но подобное возможно лишь до тех пор, пока занимаешь мало-мальски влиятельную должность… Следовательно — надо спешить, выжимая максимум выгоды из временных преимуществ своего нынешнего положения Никто о тебе не позаботится, пока сам о себе не позаботишься!..

«Постойте, но это же предательство!» — воскликнете вы. А кто предаётся — наше преступное и проворовавшееся государство, что ли?!. Да оно само всех нас давно предало и продало, причём — многократно… Нет такой подлянки, которую бы наша держава нам ещё не кинула!.. Стоит же её саму немножко обидеть — сразу начинаются истерики: «Ах, он предал госинтересы!.. Ах, нам за державу обидно!..» А вот мне, к примеру, за э т у державу не обидно ни капельки!.. Чего хошь плохого ей сделай — всё равно она этого стократно заслужила!..

«Но это нечестно — когда мент сотрудничает с бандитами!» — пискнет наивный. Допустим…

А предлагать нашим старикам существовать на эти нищенские пенсии — честно?.. А те, кто нынче дорвался до власти и заправляет в стране, — все эти губернаторы, министры и парламентарии — разве они не хуже в сто крат любого из бандитов?!. У любого бандюгана есть хоть свои, бандитские, но — п о н я т и я, у этих же за душою — ни шиша!.. Ничего святого, абсолютно!..

Но народ их — поддерживает, голосует за них на выборах, подчиняется их злодейским законам и указкам… Так почему же нашему народу в целом позволительно подчиняться этой жестокой банде сволочей, а какому-либо взятому в отдельности заслуженному менту предпенсионного возраста заработать копеечку на сотрудничестве с каким-либо из бандитов поумнее — и не думай?.. Ну чем тот же Бай, например, хуже, подлее и вреднее нашего губернатора, нашего министра или, скажем, нашего Президента?!. Ничем!..

…Всё красивые слова — п о н т для лохов, а за ними — ложь хитрозадых, и тупая доверчивость остальных, слепо им верящих… Слова, слова, слова… Иногда — такие приятные на слух… Но этими словами не прокормишь семью, на них не купишь лекарство для заболевшего внука, ими не заслонишь близких от гнетущей тяготы жизни…

Встать в красивую позу — легко. Но долго так не простоишь — затекут руки и ноги, устанешь, надорвёшься… Говорить — легче, чем жить. А жить — тяжко!..

…И только не надо упрощать. Ничего приятного лично для себя в связке с г р у п п о в щ и к а м и Онуфриенко видеть не мог. Он же — матёрый розыскник, чёрт побери!.. Инстинкт идущей по следу легавой долгими годами службы развит в нём до предела, это уже попало в гены, и от этого не отделаешься… Не к лицу ему, ОПЕРУ, ручкаться с уголовной шушерой!..

Но — н а д о. Нет иного выхода… Лишь с и н я к Харитонов может позволить себе не думать о будущем, а он, Онуфриенко — должен, просто — таки обязан думать и заботиться о завтрашнем дне… Потому как голова у него на плечах, а не кочерыжка!.. И за спиной — жена, дочь, внучата… Есть ради кого жилы рвать.

7. МАЙОР ПРОТИВ КАПИТАНА

Таков был расклад.

К этому лишь добавлю, что в юности Онуфриенко и Харитонов начинали вместе, несколько лет в паре тянули служебную лямку, и с той поры не то чтоб корешились, но — была между ними некая незримо связывающая их нить… И, думаю, первоначально Онуфриенко планировал договориться с приятелем «по-хорошему»…

Он вдруг как-то зачастил в наш территориальный подотдел. Подолгу сиживал у дяди Лёши в кабинете, в чём-то его долго и жарко убеждал его, наклонясь к самом уху, и снизив голос до полушёпота. Харитонов слушал, хмыкал, чесал то ухо, то затылок, временами прикладывался к извлечённой из сейфа бутылке… Не возражал, но и не соглашался… И при этом — постоянно зыркал на давнего товарища сузившимися глазами, словно поверить не мог: да тот ли человек перед ним, или — нет, или уж подменили его?..

А однажды (я, тогда ещё лейтенант, как раз в его кабинете оказался, забрать материалы для исполнения), не сдержавшись, рявкнул на майора: «Ничего у тебя не выйдет, Кешка!.. Сядет эта тварь в тюрягу, никуда ему не деться… Никто ему не поможет, зря ты мазу тянешь за гондона!.. Думаешь, не секу — з а ч е м?.. Смотри, как бы сам не допрыгался… Я ведь много-о-о-о-о о тебе знаю…Забыл?..» И, оглянувшись на меня, застывшего у двери, дядя Лёша с ухмылкой прошептал что-то длинное майору на ухо.

Минуту после этого Онуфриенко сидел молча, заметно побледнев. Потом — встал, и, ни с кем не попрощавшись, вышел из кабинета. Явно и не догадывался он, что у дяди Лёши ТАКАЯ цепкая память. Подобную память неблагоразумно демонстрировать без крайней надобности. Это как с т в о л: обнажил его — немедленно пусти в ход!.. А иначе — предупреждённый об угрозе противник выстрелит первым…

«Зря вы — т а к… Гибче бы, поаккуратней!..» — вырвалось у меня, когда двери за куратором захлопнулись. Старший опер лишь рукой махнул нетрезво: «А, да пошёл он… Дешёвка!.. Тебе плеснуть?..» — и он ткнул мне стакан, расплескивая водку. Но я отрицательно покачал головой. До вечера — далеко, в такое время наклюкаться — запросто попадёшь начальству на глаза, сочтут за оборзевшего — и выпрут!.. Это лишь кэп Харитонов — бесстрашен, и на всех кладёт с прибором, а молодёжь — не столь незаменимы, с ней недолго и расстаться…

Впрочем, заменяем в конечном счёте и дядя Лёша… Он слишком привык к собственной неуязвимости, не понимая, что ничем хорошим эта история для него не закончится…

Эх, зря он с куратором царапнулся!.. Лучше б им договориться миром… Или хоть не враждовать открыто!.. А теперь — быть беде…

…Так и случилось.

…Уработал кореша майор Онуфриенко чисто, «технически», без стрельбы и фальсификаций. Всё ж таки был он в своём деле докой, за что бандиты, собственно говоря, его «крышей» и держали.

…Через три дня в том же кабинетике старший опер Харитонов, как всегда — шибко поддатый, допрашивал гражданина Андружко, клична «Аня», ранее дважды судим (за кражи и наркоту).

За сутки до этого, вечером, около арки дома № 43 по Новосёловской улице, некое чмо в надвинутой на глаза вязанной шапочке грабануло студента строительного техникума Метёлкина (кошелёк, часы, шапка — больше ценного у студента не нашлось). Интуиция мгновенно подсказала дяде Лёше: «Аня это… Его почерк!.. В том районе — больше некому…»

И вот, с утра отыскав Аню на одном из притонов и приведя его в РОВД, дядя Лёша начал усиленно обрабатывать его по схеме: «Говори всё, гадёныш, или мои маленькие проблемы очень быстро станут твоей большой проблемой!..»

В случае с Андружко к а т и л именно «пыточный» вариант. Слов он не понимал, к доводам разума — не прислушивался, зато к физической боли (своей — не других!) был чувствителен, да и вообще — жидковат на излом… Дядя Лёша, щедрая душа, уж и ногами его по почкам пинал, и дубиночкой по пяткам поколачивал, и железным прутиком бил по суставчикам… Мастерство у него было отменное, следов после ударов — ни малейших, но боль — такая, словно по тебе тяжеленный экспресс промчался на полной скорости!..

Главное: чуял он т о ч н о — Аня это!.. Потому и не миндальничал… Никто иной в подобной ситуации не решился бы действовать с такой же уверенностью в собственной правоте. Это и была зверская интуиция капитана Харитонова в действии. Заподозрив кого-либо, он практически никогда не ошибался. Пытаемые им бандиты видели: он не предполагает, а з н а е т об их виновности, как знает и о том, что они знают, что он — з н а е т. Это лишало их сил к сопротивлению, ему же, напротив, прибавляло решимости для окончательного натиска в бок скорейшей «сознанки»!..

Короче, — в ситуации, когда приметы гопника перепугавшийся Метёлкин не запомнил, и ничего из похищенного у него при обыске на адресе Ани не нашли, уже на третьем часу увлечённой беседы с гражданином капитаном по совершенно непонятным с точки зрения формальной юриспруденции причинам внезапно признал свою вину полностью, и охотно подписался под удостоверявшим это удивительное обстоятельство протоколом.

Кому-то покажется, что «явка с повинной» всего лишь выбита пытками, но определяющим для подобных случаев было то, что ничего «левого» бандиту не подвесили. Метёлкина ведь и взаправду Аня взял на «хо-хо», но окажись в данном случае опер менее заматеревшим, и Ане, пожалуй, удалось бы соскочить со статьи, в связи с «недоказанностью»… Но коль уж припёрла судьба на дядю Лёшу напороться — что ж, надо воспринимать эту непруху как должное, всего лишь как очередную гримасу и без того вреднючей судьбы… И — не осложнять участь ненужной суетиловкой, а покорно следовать определённым гражданином начальником для него маршрутом: следствие — суд — «зона»…

Подписался, стало быть, Андружко под протоколом, текст которого капитан позвал написать меня (у него самого сильно дрожали по понятным причинам пальцы, отчего почерк напоминал шифровку инопланетянина, что для включаемого в состав уголовного дела документа — не подходяще.

…В эту самую секунду дверь кабинетика распахнулась, и в комнату ворвалась целая делегация: наш куратор Онуфриенко вместе со слегка растерявшимся начальником райотдела, двое оперов из внутренней безопасности, и двое понятых, из д о в е р е н н ы х… Каким образом пронюхал майор, в какой момент ему следует здесь появиться, выскочив как чёрт в табакерке — до сих пор понять не могу. То ли свою прослушку у нас установили… То ли среди наших оперов завёлся ихний стукачёк-информатор… Некоторые ведь ради возможности быстрее получить очередное звание или должность — готовы буквально на любую подлянку!..

«Что здесь происходит?!» — строго (для понятых) поинтересовался майор Онуфриенко. Демонстративно принюхавшись к остолбенело замигавшему дяде Лёше, громко констатировал: «Да вы же пьяны, товарищ капитан!.. Отстраняю вас от работы, до выяснения всех обстоятельств произошедшего… На экспертизу его!..»

Харитонов пытался что-то пробормотать, но опера ВБ уже вели его в соседнюю комнату, где капитана уж заждался врач-нарколог со всеми причандалами. Спустя считанные минуты было установлено, что содержание алкоголя в крови старшего опера превышает смертельную дозу раз в десять, а может и больше — сказать точнее было нельзя, ибо прибор зашкалило.

«А с вами — что? — наконец обратил внимание Онуфриенко и на Аню, съёжившегося на табурете и решительно не понимающего, что происходит… — Вас что, били?.. Применяли к вам недозволенные приёмы следствия?.. Выколачивали из вас признания в не совершённом вами преступлении, не так ли?.. Говорите при понятых, ваш ответ будет зафиксирован…»

Блин, да какой же бандит откажется от возможности не только спрыгнуть со статьи, но ещё и опера-падлу встречно подставить?!.

«Да-да, меня пытали!.. Мучали!.. Зверски били много часов, не оставляя видимых следов!.. Заставили сознаться… А ведь я — невиновен, падла буду!..» — зачастил Аня. В глубине души он всё ещё не верил, что его заявление не будет встречено насмешливым гоготом и оперским ржанием: «Слыхали падлюку?! А ну, хлопцы, вмажьте ему по яишне дыроколом, чтобы знал, как на мента бочку катить!..»

Но сегодня день выдался особенный. Никто не ухмыльнулся над словами Ани, не пнул его сапожищем в живот, не приготовил любимое ментами блюдо: «яишня всмятку», а совсем наоборот — гражданина Андружко выслушали самым внимательнейшим образом, после чего государство в лице майора Онуфриенко вежливо извинилось перед уголовником Аней за проявленное в отношении его нарушение законности, подробно записало все его показания и пообещало, что компетентные органы во всём тщательно разберутся, виновные будут найдены и строго наказаны!..

Мало того: Аню немедленно освободили из-под стражи, поскольку как-то вдруг выяснилась его полнейшая невиновность в деле об ограблении студента Метёлкина. И в самом деле, т е р п и л о й — не опознан, иных свидетелей — вовсе нет, ничего уворованного при нём — не нашли, от ранее данных под пытками временно отстранённому от служебных обязанностей капитану Харитонову признательных показаний — аргументировано отказался… Так за что же этого невиновного аки голубь гражданина прикажете держать под стражей?.. Это было бы грубейшим нарушением его конституционных прав… Так — нельзя!..

«Но смотри у меня… Попадёшься ещё раз — лично тобою займусь!.. И тебе мало не покажется…» — кривовато усмехаясь глядя куда-то в сторону, предупредил Онуфриенко. Противно его ментовской душе выпускать на волю заведомого бандита… Но что ж делать, если для результативной комбинации этот ход был обязателен?.. Вот и пришлось совершить его, скрепя сердце… А виноват — Лёшка Харитонов. Не заупрямься он тупо — да разве ж обидел бы кто его?!

Затем Онуфриенко взялся за меня.

С той же дружески-кривоватой ухмылкой он заверил, что лично я ни в чём противозаконном не подозреваюсь, «вы лишь исполняли указания своего непосредственного начальника», среди извиняющих моё поведение обстоятельств были помянуты также мои неопытность и «жёлторотость», не позволившие мне своевременно сориентироваться в обстановке и понять, что действия старшего оперуполномоченного Харитонова являются грубейшим нарушением нашей капиталистической законности… Но для меня ещё не поздно исправить свою оплошность, выступив свидетелем того, что Харитонов: а) был пьян; и б) зверски избивал незаконно задержанного гражданина Андружко… Гладко стлал товарищ майор…

…Но не мелочь требовал он от меня, вовсе нет!.. Подпишись я под этой «телегой» — и завтра в РОВД мне никто руки не подаст, разговаривать со мной перестанут, никто водяры со мною не тяпнет, а потом, выждав время — в какой-нибудь оперативной комбинашке учинят мне подлянку, подставят, замажут и из органов — выкинут… Тех, кто стучит на внутреннюю безопасность и з а с в е т и л с я — у нас ох как не любят!.. А я ж — не враг сам себе…

…Поэтому я и написал в объяснительной, что в одном кабинете с капитаном Харитоновым и допрашиваемым им гражданином Андружко находился считанные минуты, и никаких особых нарушений капиталистической законности за это время не заметил… Это — под протокол. С глазу же на глаз — откровенно заявил майору: «Своих — не сдаю!..»

Онуфриенко возился со мною пару часов, то так, то этак убеждая в необходимости и полезности лично для меня «слить» дядю Лёшу. Говорил про служебный и гражданский долг, взывал к честности и порядочности, давил на «необходимость наконец-то искоренить позорящие милицейскую среду традиции», играл в доброжелателя и чуть ли не покурить с ним предлагал (кстати — курил он дешёвую «Приму», как и дядя Лёша), но всё это были дешёвые р а з в о д ы. Ни обмануть, ни убедить, ни запугать меня ему так и не удалось. Впрочем, ничего конкретного для моего запугивания у него в тот момент под рукою и не было, как не виделось и какой-то особой необходимости в моих показаниях против дяди Лёши.

И Онуфриенко — отступил. По его прощальному взгляду тогда я понял: он меня з а п о м н и л. Ведь он знал, что я — ЗНАЛ… Естественно, уличить его в подлости я не мог, это было в принципе невозможно, сработал он чисто… Но я ЗНАЛ о его подлости. И уж только этим был ему неприятен и потенциально опасен…

…Что касается дяди Лёши, то из милиции его с позором изгнали. За моральное разложение, злоупотребление служебным положением, и т. д… И напрасно на кадровой комиссии он кричал о своих заслугах, чуть ли не на коленях перед членами комиссии валялся, убеждая спесивых господ майоров и подполковников, что служба в органах для него — это вся жизнь!.. Поздно… Вопрос был предрешён. Своими никому не интересными воплями он лишь ненужно травил души сослуживцев. И так паскудно того, что творится зло в общем-то заслуженному человеку, так на хрен ему ещё и сердце им рвать своими воплями?!. Спасибо пусть скажет, что — не посадили, а ведь — могли…»

Да, запросто могли по совокупности обвинений кинуть дядю Лёшу за решётку…Но — не решились… Ещё неизвестно, что способен рассказать старший опер Харитонов на суде о своих начальничках!.. Такого наворотит, таких фактов накидает…

А так — словно надели на дядю Лёшу на короткий поводок. «Не посадили тебя, цени… А будешь вести себя неправильно, много болтать — тогда и посадим обязательно!» Всё просчитали и предусмотрели.

Так и стал Харитонов экс — капитаном милиции, — без права на пенсию, без какого-либо приличного заработка, без здоровья, без смысла в жизни, без уважения к самому себе… Выгони его внагляк по фальсификату — беспределу, — хоть жалобу куда-либо мог бы накатать, а так и жаловаться не на что: и пил, и бил, пусть и в интересах дела… С формальной точки зрения он и сам понимал: виновен!..

Ещё месяца два прошатался дядя Лёша вокруг да около райотдела. Мы постоянно натыкались глазами на его съёжившуюся фигуру то у входа в РОВД, то на скамеечке у сквера, то возле бочки с пивом… Стоял, сидел, а то и валялся, пьяненький, где-нибудь в сторонке, на травке…

В вытрезвитель его не забирали принципиально, — все знали о его беде, и сочувствовали, жалели очень… Никто не хотел бы завтра оказаться на его месте!.. Но в жалости той был лёгкий оттенок… неодобрительности, что ли!.. Слишком уж Харитонов на неприятности нарывался, нельзя так… Был слишком уж независим, никого над собою не признавал, демонстративно плевал на запреты и ограничения, ставил себя выше остальных, тоже понимающих, что наши руководители — дебилы, но почему-то всё ж исполняющих указания этих самых Даунов… А куда деться?.. И разве кто-то уж отменил дисциплину в ментовских рядах?.. Дядя Лёша пошёл против общего потока, потому и шарахнулся… Была в этом некая справедливость!.. Раньше смотрелся он немым укором прочим, — смотрите, мол, как можно плевать на всё — и оставаться на плаву! Теперь же этот упрёк исчез, и жизнь стала логичней…

…Легко было «чистеньким» — пьянчужке… Спившийся человек, ханурик, — какой с него спрос?.. Да пусть спасибо скажет, что так долго в органах задержался…

…Ну а спустя какое-то время дядя Лёша исчез. Никто его больше в нашем районе не видел. Поскольку его холостяцкая комнатушка в коммуналке располагалась на противоположном конце города, то съездить туда, проверить — все ли у него в порядке, не скопытился ли он от галимой водяры, не похоронен ли уж безвестно и бесславно — никто так и не удосужился. Так дядя Лёша потихонечку и начал забываться, словно и не жил никогда на белом свете, словно и не был ли он долгие годы грозой и карой нашим районным криминалам.

Без старшего опера Харитонова процент раскрываемости преступлений в нашем райотделе пошёл вниз… Кстати, и дело об ограблении студента Метёлкина так и не было раскрыто!..

…Разумеется, никто больше не наезжал ни на Комара и его выпущенную из СИЗО «за недоказанностью» команду, ни на «Бригантину». Кому оно надо — лишние неприятности иметь?.. Тем более, что каждый разумеющий понимал: рано или поздно Комар всё равно сломает шею — слишком уж безогляден, явно нарывается на неприятности… А Бог не фраер — он всё видит!..

…И ещё…

Один человек вспоминал меня — постоянно, тягостно, напряжённо…

Этим человеком был майор Онуфриенко.

8. МАЙОР — ПРОТИВ МЕНЯ…

…Я уж и думать забыл о кураторе, задавленный буднями. И однажды случилась у меня маленькая промашка…

Начальство как раз в очередной раз разоралось: «Изымайте побольше наркоты!.. Пошерстите притоны, распотрошите это кубло!..» Вот я в эту сторону и зашустрил.

Но тут пороть горячку нельзя. Всегда надо чётко понимать: что и зачем ты делаешь?.. Собственно, что такое притон?.. Им можно смело назвать любую квартиру или хату, где обитают нарколыжники. Но из этих гнилушек — наркоманов одни — очень вредные особи, всячески поганящие показатели районной уголовке своей криминальной активностью, тем самым осложняя оперативную обстан6овку на нашей «территории», за которую мы несём персональную ответственность… А другие — тоже гады, разумеется, но — не совсем конченные… Кто-то из них — регулярно сексотит на нас, другой — оказывает единовременные, но тоже важные услуги, третий — входит важной составной частью в одну из осуществляемых нами оперативных комбинаций, или же просто лично приятен кому-то из оперов… Так и получается: притонов на моей «земле» — хоть пруд пруди, но начнёшь анализировать: сюда — врываться невыгодно, туда — категорически нельзя, ещё куда-то — рано, или же — просто не хочется… Вот и размышляешь часами, куда ж намылиться с обыском в этот раз…

Но как раз в тот день у меня была полная определённость: некий Петюха Соколовский, по сличке «Сох», начал гнать волну на одного нужного мне человечка, и требовалось дать ему укорот. А как раз у Соха в его трёхкомнатной, доставшейся ему в наследство от родителей квартире — притон чистейшей воды, притонистей и не бывает… Ш и р л о там и «варят», и продают, и, по желанию клиентуры, тут же и шкваркают, одним шприцем на десятерых… Короче, полная гамма удовольствий!..

Вот и решили мы с участковым на этот раз к Соху в гости наведаться. Прихватили парочку понятых из числа живущих по соседству наркоманов (очень удобный для использования понятыми контингент, — запуган властями, и всегда готов после пары оплеух идти куда угодно и охотно подписываться в протоколе под чем угодно!), поднялись на нужный этаж, вышибли двери, ворвались на адрес… Застали там Петьку, двух-трёх его корешей — нарколыжников, пустые шприцы на кухонном столе, а в шкафу под бельём — пакет с измельчённой маковой соломкой… Что и требовалось доказать!..

Понятые, расписавшись в том, что «солома» была найдена у Соха в их присутствии, утопали. Участок — тоже убежал по своим делам. А я — остался с Сохом и его приятелями, составлять протоколы допроса и выемки изъятого при обыске.

Соха аж перекосило от перспективы скорых допросов в РОВД. Не хотелось ему туда!.. Как-то так получилось по жизни, что не ждут граждан-наркоманов в нашем райотделе с распростёртыми… Никто там не фотографируется с ними на память у завешанной красивым сукном стены, и не вручает им ценных подарков… Совсем даже наоборот!.. Вы будете сейчас долго и раскатисто смеяться, но подловато — гнилостного наркоманчика в районной уголовке запросто могут обругать, унизить, оскорбить, ударить, даже избить по-чёрному, но и это — лишь цветочки… А ягодкой в рот легко может стать д е л ю г а от года и до пяти-шести лет!..

Вот почему не стремился Петька в гости к райотделовцам, и любой ценой хотел уклониться от нашего гоступриимства. А потому — позвал меня на кухню, подальше от ждущих исхода на стульях в комнате корешей, и вполголоса, на ушко, сдал мне с потрохами дружка своего ближайшего, Витьку Ганущенко по кличке «Фиксатый»: 5 эпизодов квартирных краж на моей «территории» только за последние две недели!.. Блин, а мы ж того неведомого воришку уж с ног сбились искать!..

Понятно, что наколку Соха ещё только предстоит обставить со всех сторон вещдоками и свидетельскими показаниями, да ещё попробуй отыскать на притонах самого Витюху… И неизвестно, сразу ли он даст «сознанку», или же будет упорствовать долго и нудно… Но конкретное имя уже прозвучало, это — как скелет дела, а нарастить на него мускулы — уж дело техники… В общем, царский подарок сделал доселе не баловавший меня подношениями Пётр Соколовский, мерси ему за это… Одним только Фиксатым обеспечил он мне месячный план по раскрытиям преступлений…

Но не ради красивых глазок помогал мне Сох, как некоторым может показаться, и даже не благородное желание всемерно помогать родным органам в искоренении преступной нечисти в нашем микрорайоне рулило им, а исключительно — надежда, что в благодарность не стану я оформлять изъятие наркоты… Сделаю вид, что ничего интересного на этом адресе не нашел, и потому гражданин Соколовский на законных основаниях ещё некоторое время может оставаться на свободе…

Правильно ли надеялся Петька?.. Правильно!.. Именно такой я и есть — благородный, отзывчивый к усердно помогающим угрозыску блатнякам, расчётливый и осмотрительный… Окажись Сох в тюряге — пользы для общего дела немного, а вот поймать Фиксатого, и плюс к этому обеспечить себе верного агента (теперь деться Петьке некуда — будет стучать на меня и дальше) — это улов щедрый!..

Так и случилось, то, что случилось: протокол обыска и выемки с упоминанием найденной маковой соломки я порвал, и вместо него тут же сочинил новый, где наркосырьё не фигурировало — одни лишь пустые б а я н ы (шприцы)… А за них, да будет вам известно, у нас пока что воли не лишают!..

Казалось бы, фигурируй в бумажках пакет с соломкой или не фигурируй — разницы ни малейшей, но для Соколовского она — колоссальная, ибо это избавляло его от уголовной ответственности!.. Кстати, сам пакет я забрал себе, на оперативные потребности — будет чем рассчитываться с агентурой за добытую информацию!..

Чуть позже, найдя тех самых понятых, которые присутствовали на нашем обыске первоначально, украсил их подписями и новый вариант протоколов обыска и выемки.

Стандартный приём, многократно используемый и мною, и практически всеми прочими олерами. И всегда это сходило с рук… Но в этот раз, видимо, один из привлечённых в качестве понятых наркоманов оказаллся информатором Службы внутренней безопасности…

Так или иначе, но куратор узнал как о существовании двух протоколах обыска и выемки у Соколовского, так и о том, что одни из этих двух протоколов мною был уничтожен…

И вот спустя несколько дней майор Онуфриенко собственной персоной ввалился в мой кабинет, сопровождаемый своей неизменной тенью — опером из ВБ. Хорошо — понятых с ними не было. Это означало, что арестовывать меня и проводить обыск в моём рабочем кабинете пока что не планировалось. Глазки у майора торжествовали, и я сразу просёк, что не золотые часы в награду от министра принёс он мне вручать в торжественной обстановке, и не жать благодарственно мои мужественные руки за то, что столь неутомимо душат они нашу районную преступность в последние годы!.. Так и оказалось…

«Вот заявление гражданина Фролова Н.И.!.. Зачитываю выдержки: «Такого-то числа, будучи понятым на обыске у гражданина Соколовского… вначале — один протокол, а затем… предыдущий же — уничтожил.» Вы подтверждаете эти факты?.. «- зачитав пахнущую огромнейшими осложнениями лично для меня бумажку, сухо полюбопытствовал Онуфриенко.

«Нет, разумеется! — с лихорадочным вниманием дослушав его до конца, живо воскликнул я. — Мало ли кто чего напишет… Тем более, что заявитель — знаете кто?.. Наркоманская душонка!.. Такому сотрудника правоохранительных органов оболгать — что два пальца о рояль…»

Но майор, оказывается, все последние дни даром времени не терял, и пока я, ничего не подозревая, ударно вылавливал всевозможных криминалов, инструктировал в укромных местах гниловато-подленькую агентуру, и допрашивал в своём кабинетике свезённую в РОВД во время очередных рейдов пьяненько-развязных шлюшек, между делом уговаривая некоторых из них, понезатасканнее, совершить со мною увлекательные таинства скоростного минета, — этот гнус взял объяснительные ещё и у второго из понятых, а также у участкового, Петьки — Соха и тех самых присутствовавших тогда на притоне у Соколовского нариков. Насчёт последних я, конечно, лохнулся особенно: ну на хрен было заносить их в новый протокол, написанный взамен старого?.. Теперь же и ими со злорадной ухмылкой тыкал мне в морду куратор.

Аж в ладонях засвербило у меня от жаркого желания немедленно вмазать ему по сопатке «демократизатором», а затем, повалив на пол, часа два топтать его ногами, приговаривая: «Не мешай работать, старая падаль, уж достал!..» Мечты, мечты…

На самом же деле ни на миг не забывал я, что всего лишь — рядовая щепка перед этим пусть и маленьким, но вредным и смертельно опасным для меня коряавым дубом… Вот почему не вмазал я ему от души и не повалил на пол с леденящим душу хохотом, а наоборот, — жалко заюлил, залюбезил, зачастил оправданиями… В общем — заунижался!..

В принципе, объяснительные предоставляли мне некоторое поле для маневров. Участковый, например, вообще от всего открестился, утверждая, что свалил по срочным делам сразу после начала обыска, а что произошло на адресе после его отбытия — знать не может. Это хорошо… Кореша — нарики тоже не подкачали: «никаких изъятых наркотиков не видели, ничего подобного не помним!» — в один голос. Их позиция понятна, — при желании их самих легко «закрыть» по статье о «распространении»… И потому им в ы г о д н о утверждать, что наркотой на хате у Соха в тот день и не пахло… Сам Соколовский, понятно, категорически отрицал всё на свете, начиная с того, что Земля — круглая, и кончая фактом обнаружения у него на квартире чего-либо незаконного… Но вот второй из понятых (надо понимать — не снеся натиска майорского любопытства) — подтверждал заяву первого, явно засексоченного понятого: наркотики — были, и их — изымали, но первоначальный протокол обыска и выемки — был уничтожен… Сука!..

Двое свидетелей против меня — плохо. Участковый — ладно, при любом раскладе он не станет подыгрывать вонючкам из внутбеза, а вот кореша Соха составляли ещё не отработанный до конца майором ресурс подтверждений его обвинения в мой адрес. Он ещё не нажал на них в полную. Вот нажмёт — и как миленькие подтвердят они всё, чего он от них требуется… У меня на допросе они играть в молчанку не смогли бы, сто пудово, ну а наш куратор — он всё ж поопытнее моего…

Двое понятых плюс трое корешей — это уже пять полновесных свидетелей оперского грехопадения!.. Вполне достаточно, чтобы возбудить против меня уголовное дело по статьям: «сокрытие преступлений» и «фальсификация материалов уголовного дела». Много мне не дадут, да и то — «условно»… Но при большом энтузиазме Онуфриенко переворошит все мои старые дела, доказывая, что в данном случае не случайно я «схимичил», а это у меня что-то вроде давней привычки. Типа: «спокойно ночью не засну, если перед этим днём не сфальсифицировал парочку уголовных дел!..»

И ведь все прекрасно знают: т а к о е делают регулярно ВСЕ опера. Весь смысл нашей работы состоит в том, чтобы обзавестись как можно большим числом добровольных или не совсем добровольных помощников среди криминала… Ну а как ты ими обзаведёшься, не закрывая периодически глаза на их проделки?.. И если интересы службы требуют — слегка подправляешь материалы дел, чтобы эти проделки не проходили по нашим учётам и отчётностям… Но это ведь и называется в переводе на правовой язык — «сокрытием и фальсификацией»!..

Таким образом, речь шла об главнейшем принципе оперативно-розыскной деятельности, официально законом отрицаемом, и даже категорически запрещаемом, но неизбежном и обязательном для любого, кто в угрозыске пашет, и хочет добиться высокого результата. Сам Онуфриенко, наверняка, то же самое за годы собственной оперской карьеры делал сотни, если не тысячи раз!.. А теперь — на полном серьёзе обвиняет в этом меня…

«Так что же произошло?.. Рассказывайте!..» — напомнил о своём существовании куратор, бдительно стерегущий все изменения на моём лице при чтении объяснительных. Предупредил деловито: «Скажете всю правду — возможно, в отношении вас мы ограничимся воспитательными мерами…»

Ага, с-час!.. Ты ж мне элементарно мстишь за ту историю с дядей Лёшей, падаль, и сейчас наверняка попытаешься добить, убрать меня как лишнего с в и д е т е л я… В твоих руках правда о моих незаконных деяниях — это бандитский кастет, используемый продажным мусором для расправы над никем пока что не купленным ментом… Так не дождёшься от меня откровений и покаяний!.. Пусть даже прервётся сейчас моя ментовская служба, но своими руками помогать тебе в этом не стану!..

Я поднял на Онуфриенко честные глаза — и от всего отрёкся. Да — проводил обыск у Соха, но никакого протокола не уничтожал. А приключилось вот что… Я писал протокол обыска и выемки, положив его на кухонный стол, и бланк протокола оказался слегка замочен водой из перевернувшегося стакана. Образовалось чернильное пятно на тексте… Ну и пришлось протокол переписывать!.. И с найденным при обыске пакетом тоже смешно получилось…Нашёл я его, значит, внёс в тот самый первый протокол, а потом, чуть позже, случайно принюхавшись к пакету, установил: да это же обыкновенный укроп!.. Ну и при переписывании протокола, естественно, упоминать наличие в доме пакета с укропом — не стал. На кухне и другие пищевые приправы наличествовали, — что, и их в протокол вносить?..

Объяснения мои были правдоподобны и грамотны, но и майор — не первый год замужем. Спросил, иронически кривя губы: «А где сам пакет?.. Где акт экспертизы о проверке его содержимого?.. Ведь в пакете мог оказаться и мак в смеси с укропом, специально «для запаха»… Как опытный сотрудник, вы не могли этого не знать!..»

Я с шутейной виноватостью развёл руками: мол, не доглядел… не отнёс укроп экспертам на дегустацию… можете наказать выговором, пусть даже — и с занесением… Но не для того куратор затевал всё это, чтоб всего лишь выговором меня «обласкать»…

…И следующие три дня он буквально не слазил с меня. Каждое утро ровно в 9.00 он являлся в РОВД, и, устроившись в моём кабинетике, вдумчиво «колол» меня на «сознанку» в сокрытии изъятого на притоне у Соха нарковещества, с сопутствующей фальсификацией протокола.

Г р у з и л он меня точно так же, как я и сам многократно до того г р у з и л допрашиваемых мною в этом же кабинетике криминалов. Последовательно давил на каждую из доступных его воздействию клавиш моей души, от А до Я, а затем, дойдя до самого конца клавиатуры, тут же возвращался к началу, и всё шло по новой…

И запугивал он меня — «Учтите, если вы и дальше будете упорствовать в отрицании очевидного, то у нас сложится впечатление, что ситуация ещё хуже, чем кажется на первый взгляд… Ведь не исключено, что налицо — не обычное головотяпство, а вполне сознательное предательство, и протокол на Соколовского вы уничтожили, получив от него мзду!..»

И к совести моей взволнованно призывал: «Как могли вы, молодой и столь перспективный сотрудник уголовного розыска, брать деньги от наркомана?.. У этой бандитской мрази?!. Вспомните о наших товарищах, геройски павших от бандитских пуль и ножей — вы осквернили светлую память о них!.. «

И рисовал из себя моего наилучшего доброжелателя, чуть ли не дружбана до гробовой доски: «Ладно, лейтенант, будя тебе… Давай так: ты берешь на себя «сокрытие по халатности», а я — спускаю на тормозах… Получишь свой законный «выговор с занесением», и — спокойно паши дальше… Лады?..»

И плакался мне в жилетку: «Мне в госпиталь на обследование давно уж пора, а — не могу, и всё — из-за твоего дела… Ещё неизвестно, сколько времени провожусь… Пожалел бы моё здоровье, а?..»

И снова угрожал: «Ничего, когда Соколовский расколется, и даст показания относительно врученной вам взятки, то я обещаю: уже через час вы окажитесь в СИЗО, и вам повезёт, если по случайному недоразумению вас «случайно» не поместят в общую камеру, к брошенным вами же туда бандитам, а не в камеру к бывшим ментам…»

Всей этой лабуды я наслушался от него за эти три дня многократно. Он бил и бил меня словами, пытал нравственно однообразием интонаций, травил мою душу собственной убеждённостью в том, что некуда мне деться от его стальной хватки!..

Ну а в перерывах между многочасовых надругательств надо мною — допрашивал Соколовского и его корешей — нариков, пытаясь подпереть и их признаниями ранее изложенную в показаниях понятых версию. Но там случился у него полный облом. Сох с дружками стояли насмерть на позиции: «Наркоты не было, протокола не фальсифицировалось!», — защищая, разумеется, лишь свой собственный интерес. Но автоматически получалось так, что тем самым прикрывалась и моя задница…

9. МАЙОРСКАЯ НЕУДАЧА

…И тут Онуфриенко сделал две небольшие ошибки.

Во-первых, он пережал палку, стремясь любой ценой доказать, что услугу бандитскому элементу я оказал именно за деньги, а не по каким-то там ложно понятым мною интересам службы… Тем самым он хотел нарисовать меня в своих бумаженциях продажным м у с о р о м — именно тем, кем он сам в действительности и являлся… Подозреваю, что нужно ему это было — для самоуважения. Преданный и проданный им старший опер Харитонов был ведь его старинным приятелем и напарником, что не могло не царапать его совесть… И он хотел доказать самому себе, что ВСЕ ПРОДАЖНЫ, включая и этого вот, з н а в ш е г о правду о нём лейтенанта… А раз — ВСЕ, то стало быть — никто, включая майора, ни в чём и не виновны… А просто жизнь — такая, вот и всё!..

Майору хотелось, чтобы я тоже оказался продажной сволочью, и я не исключаю, что он для внутреннего комфорта и в самом деле убедил себя в моей «купленности» наркоманами, а теперь — настойчиво ищет доказательства этой своей убеждённости.

Так вот, тут-то он и прокололся… В принципе, одних только моих полупризнаний («не направил найденное вещество на экспертизу», «не доложил руководству об испортившемся бланке протокола») с головой хватило б для того, чтобы, с подачи куратора, турнуть меня из органов за «неполное соответствие» или даже — за «дискредитацию звания», тут ничего и не надо доказывать, всё — на поверхности… Но Онуфриенко стал наворачивать большее, а вот это «большее» доказать — при всех своих усилиях — не смог.

Не сдали меня Сол и его кореша. И сам я не раскололся под майорским нажимом, — недооценил он моей упёртости и отчаяния обречённого…

Все прекрасно понимали, что «подмоченным» протоколом и «укропом» в пакете я вешаю начальству лапшу на уши, но очевидно это — лишь на бытовом, неофициальном уровне, а вот как юридически доказать, что лейтенант такой-то — врёт?.. Невозможным это оказалось. Хотя бы — уж потому, что в данному случае, кроме самого Онуфриенко, никто не был персонально заинтересован «топить» меня. Это майор вёл против меня свою личную войну, для остальных же ментовских шишек я был никем… малозаметной в сумерках бытия букашечкой!.. Ничему серьёзному — не вредной, никому лично — не опасной… Будь ситуация иной — и совсем по-другому, комплексно и беспощадно, нажали б на меня и моих «подельников» со всех сторон, — только пух и перья полетели бы от нас!..

Майор Онуфриенко разинул рот на большее, чем оказался способен проглотить, и в итоге — упустил даже то, что легко им проглатывалось…

Этому способствовал и второй, куда более серьёзный его промах: он слишком рьяно заворошил мои старые дела, отыскивая там железно уличающий меня компромат… И тем самым — невольно вступил в конфликт с глубинными интересами моего не на шутку всполошившегся райотделовского начальства, опасавшегося будущих майорских разоблачений.

Допустим, куратор на ряде конкретных уголовных дел докажет, что я — матёрый мздоимец, за бабки отмазывающий кого угодно… Сразу вопрос: чем же занималось последние годы моё руководство, допустившее подобный беспредел?.. Почему не воспитывало?.. Не контролировало?.. Не наказывало строго и беспощадно за выявленные нарушения?.. А если нарушения не выявлялись, но, как выясняется теперь — наличествовали, да ещё в таком изобилии, — то не грош ли цена и начальнику районного угрозыска, и начальнику РОВД, да и кое-кому из более высокопоставленных?.. Особенно имея в виду недавнюю историю со старшим опером Харитоновым, тоже — уличённым Бог весть в чём…

И если меня — за решётку, как того добивался куратор, то и всех моих непосредственных начальничков тоже надо кого — на понижение, кого — в малопочётную отставку… А кто ж захочет расставаться со своими тёпленькими и столь обжитыми должностями?!.

…И ещё. Слишком неудачный повод для разоблачения рядового опера был выбран. Поскольку ВСЕ опера интересами дела вынуждаемы регулярно сокрывать и фальсифицировать уголовные дела, всего лишь обеспечивая, в конечном счёте, исполнение спущенных райотделу показателей, то моё наказание при данных обстоятельствах может запугать остальных оперов. «Он попался сегодня, а мы — завтра… На хрен нам это?!» — спросят они себя, и — перестанут хитроумничать с криминалом, деля его на «своих» и «чужих», и помогая «своим» обойти тот же закон… В итоге число незримых помощников угрозыска сократится до минимума, и раскрываться будут лишь «очевидные» преступления, а остальное — станет сплошным, огромным «глухарём»… Все показатели сразу же рухнут. Нарастающая волна преступности захлестнёт наш район… О, много-много руководящих ментовских чинов в одночасье получат по шапке, и вылетят из органов со свистом!.. А ведь далеко не все из них успели уж подготовить заблаговременно плацдармы в виде соучредительств в коммерческих фирмах, директорств в охранных агентствах, и других столь же прибыльных креатур… Я мог стать камушком, который спровоцирует гигантскую лавину!..

И ещё… Онуфриенко мог говорить что угодно, но видящие ситуацию изнутри люди — понимали, что в деле с Соколовским не крохоборствовал я, и не бабло с нариков качал, а лишь менял свободу одного замухрыстого наркомана на кучу важнейшей для угрозыска информации. С точки зрения коренных интересов угрозыска, я был прав по существу, так что не наказывать меня надо за мою формальную неправоту, а — молчаливо поощрить…

Весь личный состав с затаённым дыханием райотдела ждал исхода нашей с куратором схватки: так накажут меня или косвенно поддержат?.. Этот вопрос имел для всех первостепенное значение…

Розыскники прекрасно помнили и о том, что именно Онуфриенко в угоду б р а т в е «съел» нашего всеобщего любимца, дядю Лёшу. И наше начальство тоже об этом наверняка помнило. Не сумело оно тогда защитить капитана Харитонова (во многом сам же он в этом и виноват), и мучимо укорами совести за это… Оказывая мне незримую поддержку в схватке с тем же Онуфриенко, они как бы снимали с себя часть вины и за то…

Вот в силу каких исключительных обстоятельств мои отцы-командиры решили не жертвовать мною, никому не нужной пешкой, и не сделали из меня козла отпущения, поставив на мне жирный крестик, как это сплошь и рядом у нас делается…

Вместо этого, как раз в один из тех часов, когда, запёртый в собственном кабинетике, в который уж раз слушал я скрежетание неумолимо-терзающего майорского голоса: «В последний раз предлагаю вам признаться во всём!.. Не упускайте эту единственную возможность хоть как-нибудь улучшить своё положение!», — в этом самый момент начальник РОВД позвонил ведавшему кадрами замначальнику горУВД, а начальник районного угрозыска — начальнику городского угро, и оба моих шефа в один голос, довольно-таки настойчиво, стали убеждать своих вышепоставленных коллег, что — да, мол, виноват лейтенант такой-то… Молод он ещё, неопытен, ума не набрался, вот и поленился снести изъятый на притоне укроп на экспертизу, и черновик протокола не догадался сохранить… Можно, нужно и даже обязательно за столь серьёзную промашку наказать жёлторотика самым строжайшим образом, и наложив на меня строжайшее дисциплинарное взыскание, но… Но!..

Как заверили собеседников подполковник и майор, при всём вышесказанном — не сволочь я, не перерожденец, и не мздоимец какой-нибудь, не было такого… И не то, чтоб мои шефы за мою честность давали голову наотрез (в наши смутные времена умные люди за родную жену — и то безоглядно не поручаться!), — а просто есть у них внутренняя убеждённость в том, что — не мразь я, не преступник, а лишь — случайно отступившийся, но в целом вполне добросовестный, и потому подлежащий перевоспитанию сотрудник… А если всех разогнать к ядреной матери — с кем же тогда прикажете работать?!.

Имей Онуфриенко какие-либо железные факты, удостоверяющие мою мерзопакостность — защищать меня никто не решился бы, да никто подобную защиту во внимание тогда и не примет. Или же, другой вариант: имей куратор конкретную установку от руководства: «Дави на тему мздоимства Заводской РОВД!», или: «Дай для доклада конкретный пример лейтенанта-мздоимца!», и атаку куратора обязательно довели бы до конца, до логической развязки, до моего разжалования и, возможно, осуждения…

Но ничего «железного» в обвинениях против меня — не оказалось. Главная заповедь нашей «конторы»: «Делай что угодно, но — не «светись», не оставляй видимых следов!» Так вот, я не «засветился», не сделал ни одной грубой промашки в этой истории, а что она неожиданно всплыла наружу — так не по моей вине, а исключительно по «наколке» (предположительно) внутбезовского сексота, причём — не нашедшей должного подтверждения документально…

И не исполнял Онуфриенко чьё-либо указание, а действовал по собственной инициативе. За его «наездом» на меня стоял лишь он сам. Это была его личная война. Я бы даже так сказал: майор нарушил неписанные правила собственной Службы, проявив чрезмерную активность в ситуации, когда его об этом не просили… Он действовал без команды!..

А подобная чрезмерная активность — чревата…

Ведь функция Службы внутренней безопасности — лишь притормаживать прыть повседневно нарушающих все и всяческие законы и инструкции ментов, а не пресекать её вовсе… Начни с завтрашнего утра перепуганные репрессиями сотрудники МВД жить и работать строго по правилам — и деятельность органов внутренних дел будет полностью парализована!..

Майор Онуфриенко сделал шаг в сторону от того, что мог (и обязан!) был делать. И не то, чтобы руководство проявило недовольство… До этого дело не дошло, он ведь был на хорошем счету… Но и поддерживать его натиск до упора в д а н н о м случае — сочли нецелесообразным.

…В одно прекрасное утро куратор в мой кабинет к 9.00 — не явился. Немножко удивлённый, я прождал его пару часов, но так и не дождался. И только через два — три дня, не получив никаких новостей от куратора, я понял: всё кончилось!..

Не думаю, что Онуфриенко вызывали «на ковёр» и делали какое-то внушение. Скорее всего, просто — загрузили срочным делом, а его попытки позднее вернуть к вопросу обо мне — пресекли мягко, но многозначительно…

Разумеется, набравшая такие обороты, и получившая некоторую огласку история не могла оборваться на полуслове. «Спускают на тормозах» всегда — аккуратно, осторожно, с учётом реалий и известных всем правилам игры, короче — так, чтоб комар носа не подточил, и никто не смог бы прицепиться…

Спустя две недели после описываемых событий в городском Управлении состоялось очередное совещание, на котором, среди прочего, обсуждался и «легкомысленный поступок лейтенанта такого-то». С высокой трибуны замначгорУВД по кадрам проехался по моей испуганно съёжившейся на стульчаке в зале личности, усердно попинав меня ногами. Интонации у него были грозные, и я затаил дыхание, ожидая резюме типа: «…разжаловать… уволить… отдать под суд… расстрелять на центральной площади средь бела дня, в присутствии тысяч горожан!..» Но концовка вдруг оказалась довольно-таки мягкой, внутренне не соответствующей началу: «…предупредить о недопустимости… объявить строгий выговор с занесением… усилить воспитательные меры…» Опытное ухо сразу же просекло:: меня полностью амнистировали!..

Сидевший в зале невдалеке от меня майор Онуфриенко показался мне слегка удивлённым. Такое ощущение, что он ждал чего-то совсем другого, да наверняка и сделал всё зависящее от него лично, чтобы именно «другое» в докладе замначальника и прозвучало!..

Но что значит выучка и умение из любого, даже самого неожиданного и неблагоприятного развития событий извлечь хоть какую-нибудь выгоду для себя!.. После совещания куратор, как ни в чём не бывало, подошёл ко мне и спокойно произнёс: «Ты должен быть благодарен нам, пацан, — пожалели тебя, не выгнали и не посадили… Но в следующий раз — смотри!..»

Ах ты, думаю… ягодка кисло-сладкая!.. Это он ставит себе в заслугу, что не сумел добить меня, что помешали ему докончить расправу! Лягушка сушённая, а балалайку в рот за редкостную доброту свою — не хочешь?!.

Но это я лишь подумал так. Вслух же — скромно поблагодарил товарища майора за проявленное ко мне внимание и отеческую заботу, пообещал сделать исключающие повторение подобного выводы из критики моих ошибок, и в дальнейшем — приложить все свои скромные силы для неукоснительного исполнения служебных обязанностей, и поступающих в связи с этим указаний руководства…

Майор, даже не дослушав, милостиво кивнул, и — двинулся прочь. Маленький, тщедушный, безжалостный — как клоп. Я смотрел ему в спину до тех пор, пока он не скрылся за дверью, и лишь теперь понял, насколько же боюсь его!.. Как он, оказывается, успел запугать меня в последние недели!.. В каждой клетке моего тела засел страх перед его колючим взглядом и неумолимо-скрежещущим голосом, перед его угрюмостью и памятливостью… Майор Онуфриенко надломил что- то внутри меня, и это со мною — на всю оставшуюся жизнь.

…Не часто, но вижу его — в коридорах райотдела и горУВД, на различных официальных мероприятиях. Меня он как бы не замечает, и ко мне не подходит. Вообще — держится так, будто и не знакомы мы вовсе. Проходит мимо серой тенью, глядя в невидимую точку прямо перед собою. Годы всё ещё не состарили его, многочисленные болячки — не подкосили, бандитские пули — не изрешетили его сухонькое жилистое тело вдоль и поперёк…

…А жаль… Чертовски жаль!..