А ведь он мог бы сейчас нежиться в бассейне с душистой водой или вкушать изысканнейшие яства и тончайшие вина в садах, наполненных экзотическими ароматами… Мог бы держать в объятиях любимую женщину… Но нет: вместе со своими людьми Мишель Казенов прятался за скалой, мимо которой тянулась пыльная лента дороги. В руках он сжимал винтовку. Вдалеке голубоватые вершины пакистанских гор рвали на клочки безоблачное небо. Окружающий пейзаж являл собой вымоины, обломки горных пород и русла пересохших ручьев. Идеальное место для засады…
Когда в поле зрения возник его помощник Дхама, Мишель опустил оружие.
— Ну что? — спросил он,
— Никого. Они исчезли.
— Проклятые грабители, — пробормотал Мишель. — Думаю, теперь они не вернутся. Вчера они потеряли троих. К тому же нас больше, и вооружены мы лучше.
Мишель был готов к такому повороту событий. Он выбрался из укрытия и вернулся туда, где они оставили верблюдов и мулов, нагруженных драгоценными коврами, изделиями из редких металлов, предметами роскоши и дорогим оружием. Каждый год он привозил в Индию сокровища из далеких стран — Турции, Персии и Афганистана. Мишель был одним из самых активных контрабандистов Азиатского континента. На вырученные деньги он мог бы запросто жить, как принц, где–нибудь в южных районах Индии. Но к деньгам он был равнодушен. Природная склонность к авантюрам привела Мишеля на этот путь. Однако он чувствовал, что уже устал бродить по пустынным, бесплодным землям.
К нему по одному присоединились спутники. Дхама подъехал верхом. Глядя на этого человека, можно было подумать, что он родился в седле где–нибудь на просторах Монголии, но на самом деле Дхама никогда не бывал в степных районах. Он был родом из Тибета, детские и юношеские его годы прошли в монастырях.
«Вот бы все монахи были такими, как он!» — подумал Мишель, вскакивая на коня.
— Завтра мы пересечем границу Индии! — сказал он громко, чтобы все его услышали. — Будьте начеку!
Это было приятное известие для всех: оказаться в Индии — все равно что кораблю вернуться в тихую, мирную гавань…
В деревне Аунраи, что на севере Индии, не бывало ни грабителей, ни мятежников, ни даже воров. Каждый день на рассвете маленькая Амия поджидала двух своих подружек у большого колодца на площади, по которой бродили куры. У девочки, чье имя означало «Прелестная», были длинные блестящие черные волосы, овальное лицо с тонкими черта-
ми, похожие на лепестки розы губы и огромные глаза. И пережитые невзгоды, и надежды читались во взгляде этого ребенка, одиннадцать лет назад родившегося по воле богов в семействе гончара, в сердце бедняцкой общины.
Все в Аунраи были бедны. Богачи жили в двух днях пути от деревни, в Варанаси Священном. Что до садху1, то он стал бедным по собственной воле. Амия, на голове у которой стоял кувшин, приблизилась к аскету. Старик, чье обнаженное тело было покрыто шрамами, сидел на обломке черной колонны, некогда украшавшей исчезнувший с лица земли храм, и читал про себя молитву. Девочка относилась к святому человеку с любовью и уважением и ежедневно приносила ему лепешку.
Амия положила свое угощение к ногам старца. Тот посмотрел на нее ясным всепроникающим взглядом. Может, он помолится о ней, а может, и нет. Он никогда не заговаривал с ней, пребывая в ином мире, который сам для себя выбрал. Сделав доброе дело, девочка подошла к колодцу.
Ее подружки Хила и Мили появились вместе с золотым рассветом, разгоняя снующих под ногами в поисках пропитания кудахчущих кур. Ночью прошел дождь, поэтому ноги и подолы сари девочек были покрыты красноватой грязью. Девочки несли на голове по большому кувшину и, в отличие от Амии, прижимали к левому боку по младенцу. Их дети… И Хиле, и Мили исполнилось всего двенадцать лет, но обе вот уже два года были замужем.
Глядя, как они идут, согнувшись под тяжестью своей ноши, Амия поблагодарила Шиву за то, что пощадил ее. Но надолго ли? Считалось, что для девочки одиннадцать лет — благодатный возраст для вступления в брак. Амия чудом избегла этой напасти. В начале года в родительский дом наведалась сваха, но отец с матерью не дали своего согласия на этот брак, потому что астролог прочел в гороскопе будущей четы
1 В индуизме аскет или йог. (Здесь и далее примеч. пер.)
неблагоприятные предзнаменования. Если бы не это, Амию ждала незавидная участь: сорокалетний жених, волопас, уже имел двух жен, поэтому в новой семье девочке была уготована роль рабыни.
— Ты всегда первая у колодца, Амия, — сказала Мили.
Мили с трудом переводила дыхание. Она была хрупкого
телосложения и очень худенькой, почти прозрачной.
— Давайте я подержу ваших малышей, — предложила Амия, опуская на землю кувшин.
Подружки отдали ей своих голеньких карапузов. Амия прижала к себе детей. Ее несчастным подругам повезло хотя бы в этом — обе родили мальчиков. По традиции женщина, произведшая на свет ребенка мужского пола, пользовалась в семье особым уважением. Держать их было нетяжело. Одного звали Агнипарва, Сверкающий, как огонь, второго — Ракеш, Повелитель полной Луны. К сожалению, столь пышные имена не гарантировали детям процветания в будущем. Они родились в одной из низших каст и навечно в ней останутся, пути «наверх» боги для них не предусмотрели.
Амия расцеловала миловидные мордашки малышей. Мили между тем вытянула за веревку емкость с водой, и Хила помогла ей наполнить кувшин. Тем же способом они набрали воды и во второй. Потом девочки взяли у Амии своих детей. Их место у колодца заняли другие женщины. Деревня проснулась. По своим делам спешили взрослые, зазвучали песни, на грязные улицы высыпала детвора. Три подружки возвращались домой, по пути здороваясь с соседями и рассказывая друг другу бесхитростные истории, которыми была полна их повседневная жизнь. У них всегда была–тысяча тем для разговоров, и сколько бы раз в день ни доводилось ходить к колодцу, девочки никак не могли наговориться.
Но тут все трое разом умолкли: по главной улице в сопровождении двух глухонемых служанок шла женщина, которую все называли «Три–Глаза». Никого жители Аунраи так не боялись, как ее. Сведущая в приготовлении любовных зелий,
ядов и в магии, Три–Глаза снискала славу знахарки, колдуньи и провидицы далеко за пределами этой местности. Богачи из Варанаси щедро оплачивали ее услуги, и даже брахманы относились к ней с уважением.
По мере приближения Три–Глаза улица пустела на глазах. Она была одета в желтое сари и опиралась на длинный узловатый посох, испещренный загадочными символами. Из–под покрывала выбились пряди длинных седых волос. Ходили слухи, что ей больше ста лет. Ее покрытое темными пятнами лицо было исчерчено тысячью морщин, но зубы, приоткрывающиеся в улыбке, были идеальны. И эта улыбка внушала страх.
— Да защитит нас Ганеша! — прошептала Хила, пряча от колдуньи лицо своего малыша.
Мили сделала то же самое. Обе боялись дурного глаза старухи.
Три–Глаза посмотрела в их сторону, и девочкам показалось, что этот взгляд коснулся самых потаенных глубин их душ.
— Как ни встречу, вы всегда вместе, — сказала старуха, поравнявшись с подружками. И добавила, обращаясь к одной только Амии: — Я говорила твоей матери, что хочу с тобой увидеться. Я тебя жду.
Амия чуть не уронила кувшин. Она все же успела подхватить его двумя руками и ускорила шаг.
— Значит, мать тебе не сказала? — не отставала от девочки Три–Глаза.
— Нет, — ответила девочка, не оборачиваясь.
Амии не нравилось, как эта женщина смотрела на нее. Она не имела понятия, что ей нужно. Три–Глаза часто наведывалась в их дом — приносила лекарства отцу. Мать не рассказывала, о чем они говорили. Отец Амии страдал от легочной болезни — кашлял, плевал кровью. Приготовленные колдуньей тошнотворные зелья шли на компрессы и припарки.
Стремясь поскорей укрыться от глаз старухи, Амия свернула в первый же переулок. Подруги последовали за ней.
— Что ей от тебя нужно? — дрожащим от страха голосом спросила Мили.
— Не знаю. Я не знаю!
— Бойся ее! Говорят, она покупает детей и перепродает их раджам…
— Мало ли что придумают люди!
— Это правда, — поддержала подругу Хила.
— Но в Аунраи не пропадают дети! — заметила Амия.
— Она скупает их в окрестных деревнях.
Было очевидно, что Мили верит в то, что говорит. И все же не было никаких доказательств того, что Три–Глаза занимается таким постыдным делом, как торговля людьми. Впрочем, о работорговле в этих местах вообще было мало что известно. Говорили только, что детей, а порой и взрослых, продают и покупают, как продукты на рынке. А еще говорили, что иногда рабы, которые верно служат представителям высших каст, становятся настоящими богачами. Богатство… На выросшего в нищете ребенка, каким была Амия, это слово оказывало магическое действие: позабыв о недавних страхах, девочка предавалась мечтам о роскошных дворцах, чьи злато–мраморные террасы спускаются к священной реке Ганге1. В Аунраи не было дворцов. Здесь путнику приходилось все время смотреть под ноги, чтобы не вступить в коровью лепешку.
Амия попрощалась с подругами. Они увидятся, когда она снова пойдет по воду. Дом, в котором жила ее семья, был построен на усиленном фундаменте из низкокачественного кирпича–сырца. У стен его высились горы готовой глиняной посуды и охапки хвороста, которым топили печи. Между навесами из просмоленной ткани, в тени которых сохли миски, вазы и горшки, вилась тропинка. В доме было два этажа: в пяти комнатах второго этажа члены семейства спали (а их
1 Индийцы священную для них реку называют Ганга, по имени богини, которую эта река олицетворяет.
было в общей сложности двадцать четыре человека), а на первом размещались мастерская, кухня и общая комната, в которой они собирались и принимали пищу.
Амия уже слышала шум огня в печи и обрывки разговоров. Набрав в легкие побольше воздуха, она вошла в мастерскую, где работал ее отец, шестеро братьев и шестеро подмастерьев. Здесь было невыносимо жарко. В пяти печах бушевал огонь, за ними следил мальчик, тело которого блестело от пота. Он один поднял голову, когда вошла Амия. Они молча посмотрели друг на друга. Девочка сразу же поднесла ему кружку холодной воды. Этот мальчик был ее единственным союзником. Правда, на его помощь рассчитывать не приходилось — он был младшим из подмастерьев и не являлся членом семьи. Мальчик открыл дверцу одной из печей, чтобы проверить, не пора ли вынимать посуду. Новая волна жара прокатилась по мастерской, опаляя тела месивших глину мужчин. Сотни зеленых мух с жужжанием снялись с насиженных мест. Работающие в мастерской уже давно перестали с ними бороться, и мухи жадно впивались в их тела, пытаясь утолить жажду.
Амия всем по очереди дала попить, но ни от кого не услышала слова «спасибо». Такая неблагодарность нисколько ее не задевала. В их глазах она была служанкой, не более. К счастью, девочке не приходилось заботиться об их пропитании — это бремя было возложено на двух ее старших сестер. Отцу она подала напиться в последнюю очередь. Он сам установил такой порядок, желая быть для домочадцев примером. Но и он не удостоил дочь даже взглядом. Для отца дочка — это лишний рот, посланное богами бремя за совершенные в прошлой жизни грехи. Отец напился, закашлялся, сплюнул и вернулся к работе — он как раз оформлял горлышко вазы.
Амия сочла свой долг выполненным и отправилась в кухню, к матери, сестрам и невесткам. На лице ее матери, Шарви, ясно читалась усталость. Когда–то она была красавицей и оправдывала свое имя, означавшее «Прекрасная женщина»,
но муссоны, роды, выкидыши и смерти детей от лихорадки и эпидемий понемногу стирали ее красоту. Синие круги под запавшими глазами свидетельствовали о перенесенных ею испытаниях. Шарви не стала исключением, она разделила участь, уготованную всем женщинам Аунраи. Единственное, в чем ей повезло, — у нее уже не было свекрови, которой всякая невестка обязана подчиняться. Четыре года назад мать мужа сломала колено и вскоре после этого умерла. Свекор умер от холеры в те времена, когда Шарви только вошла в семью мужа, поэтому она его почти не знала.
Но даже будучи полноправной хозяйкой в доме, Шарви смиренно подчинялась своему супругу и старшему сыну. Много хлопот ей доставляла невестка, жена старшего сына Пайода. Невестку звали Витра. Молодая женщина не желала идти на уступки и всячески отстаивала свою независимость, что не способствовало установлению хороших отношений между нею и свекровью.
Амия улыбнулась матери. Шарви очень любила своих детей. Она редко повышала на них голос, никогда не била их палкой, не заставляла тяжело работать. Набожная и богобоязненная, она ежедневно ходила подметать пол в храме, где и молилась, прося богов защитить ее семью.
Амия передала матери кувшин, который был еще на три четверти полон, и взяла другой, пустой. Она направилась было снова к источнику, когда одна из сестер спросила:
— Ты видела англичан?
— Нет.
Все находившиеся в кухне женщины подняли головы. Услышав о появлении англичан, они пугались так же, как и при известии о нашествии саранчи.
— Что ты слышала об англичанах? — с тревогой спросила у своей второй дочери Шарви.
— Вчера об этом на рынке говорили женщины. Ходят слухи, что они плывут вверх по Ганге и вот–вот будут здесь. У дороги в Варанаси они разобьют лагерь.
— Вот как… — выдохнула Шарви.
Ее взгляд стал рассеянным. Она вспомнила, что недавно о чем–то таком говорил ее муж и другие мужчины деревни. Англичане готовились к войне с сикхами. Ходили слухи, что ужасная правительница Пенджаба, рани Джундан, вербует тысячи солдат и приглашает в Лахор иностранных офицеров обучать ее воинов. Говорили также, что многие правители желают покончить с разоряющей страну Ост–Индской компанией. Слово «свобода» носилось в воздухе, воспламеняя воинственный дух индусов, сикхов, представителей разных племен, пребывавших под игом англичан.
Но беднякам эта война не сулила ничего хорошего, в этом Шарви была уверена. В это мгновение до дома докатились звуки военной музыки. По дороге из Варанаси к Аунраи двигались англичане.