Избранник Ада

Глава XX Выигрыш

…Моя жизнь вернулась в привычное, нормальное русло. Я прилежно учился, наверстывая упущенное, и имел все основания к концу семестра иметь достаточный запас знаний для успешной сдачи экзаменов, а, значит, и для получения стипендии. Я совершенно перестал думать о Софье, чтобы не распалять себя ненужными страстями. Теперь я полагал, что ни о чем не надо беспокоиться, скоро она станет и так моей, поскольку был совершенно уверен, что выигрыш машины в лотерею мне обеспечен. Я просто жил и спокойно ждал, когда состоится тираж, и я смогу круто поменять свою судьбу.

Тираж этот был Новогодний, праздничный, и должен был состояться 24 декабря, а 31 декабря в газете «Советская Россия» должны будут опубликованы его результаты. Ближе к этому сроку по афишам я узнал рабочее расписание Софьи. В тот предновогодний день у нее был единственный спектакль, заканчивавшийся в семь вечера.

Я к этому вечеру готовился заранее. Выпросил у одного знакомого парня, к которому недавно приезжал с подарками родственник из Австралии, бутылку настоящего шотландского виски «Белая лошадь». Достал, через тетушку моего друга Вовки, работавшую продавцом в «Гастрономе», «Советское шампанское» – полусладкое, а также присвоил себе коробку зефира в шоколаде – из подарочного новогоднего набора, выданного моей матери на заводе в канун Нового года. Кроме того, договорился с заведующей цветочным магазином, чтобы в предновогодний день мне оставили букетик свежих гвоздик в обмен на томик «Графа Монтекристо», который достался мне за двадцать кэгэ макулатуры в обменном пункте вторсырья. И это, разумеется, кроме самой предоплаты, внесенной мной за цветы тоже сразу же. В завершение всего, приобрел билет в оперный театр на последний в этом году спектакль с участием Софьи.

Распланировал я и само это тридцать первое число. До двенадцати дня – лекции в институте, благо, что наше учебное заведение в этот предпраздничный день рано заканчивало свою просветительскую работу. Потом покупаю газету с результатами тиража – выясняю, какую конкретно машину выиграл. Потом – баня, с минимумом холодного пива, потом привожу себя дома в порядок: облачаюсь в черный, праздничный велюровый костюм, югославского производства, белую, с рюшками, нейлоновую рубашку, повязываюсь алым галстуком-бабочкой. Затем, упакованный, не хуже того же Графа де Монтекристо – по крайней мере, так мне тогда казалось – беру с собой портфель с подарками и тиражной газетой и еду в цветочный магазин за гвоздиками. А оттуда, к пяти вечера, прибываю на спектакль в Оперный.

В каком бы я ряду ни сидел, я знал, что Софья заметит меня и сразу поймет, что я прибыл не просто так, а на щите. После спектакля, я пройду за кулисы, вручу ей цветы, и мы пойдем к ней домой праздновать Новый Год. До самого первого боя часов я не обмолвлюсь ни словом о своем выигрыше, пусть потомится ожиданием, потом, перед тем как чокнуться бокалами шампанского, я ей скажу ЧТО именно выиграл, потом, уже в постели, подробности того, как это было, разумеется, умолчав об участии в этом деле нечистой силы. Просто припишу все своей интуиции. Потом мы распишем свои планы на будущее. А потом… а потом просто заживем вместе, счастливо и долго. По крайней мере, лет двадцать…

…И вот, наступило долгожданное время «Ч» – 31 декабря. Внешне я сохранял полное спокойствие, ритм своей жизни не менял, но где-то в глубине души какой-то чертик подталкивал окружающее время вперед, подвигая меня к лицезрению результата, в положительном исходе которого у меня не было ни малейшего сомнения.

Наконец, оттренькал последний в этом году звонок, возвещавший о полном окончании занятий по всему институту. Разодетые в праздничные одежды преподаватели, заперлись гуртами по своим кафедрам сбрызнуть наступление Нового Года. Там, за тонкими кабинетными дверями уже гремели бокалы и произносились первые тосты за здравие любимого Леонида Ильича, некстати опять приболевшего и на неопределенное время отпустившего из твердых стариковских рук ядерный чемоданчик. Возбужденная толпа студентов, в спешке, с гамом и шутками покидала учебные пенаты. Один я не спешил и забрал свое пальто в гардеробе одним из последних.

На улице шел снег. Белый и пушистый, подравнивавший всю землю, с ее грязноватыми тропками и торными дорожками, в один цвет наивной чистоты. И самому тоже хотелось очиститься и быть белым и пушистым. Но человеку это невозможно, душа – у кого больше, у кого меньше – уже припачкана, и никаким снегом ее уже не прикроешь. Поэтому и ходят люди по улице, как черные галочки по чистому листу бумаги, оставляя за собой пунктиры следов своих, обременяющих планету, жизней. Много все-таки нас, человеков, на Земле расплодилось, скоро, совсем скоро, планета не выдержит нашего насилия над ней и жестоко ответит. Время близко. Но я еще успею оторваться в жизни, и меня к тому времени, наверное, уже не будет…

Черт побери! Почему мне не весело? Ведь сегодня такой день!

Подошел к киоску «Союзпечати», тому самому, где чуть ли не три месяца назад купил свое счастье в виде тринадцати лотерейных билетов и всего-то за три девяносто! Как дешево оно продается!

Киоскерша была все той же теткой, только теперь ее шляпку-таблетку обматывала вытертая шаленка, а руки были в черных хлопчатобумажных перчатках, с отрезанными напальчниками большого и указательного пальцев на правой, чтобы было удобнее рассчитываться с покупателями. Она помнила меня еще с тех пор. Немудрено. Я тогда кинул такого леща старой деве, что она наверняка видит тот эпизод своей, уже проигранной по комсомольской путевке жизни, через день во сне и будет вспоминать добра молодца всю свою оставшуюся жизнь, потому что никто и никогда ей ничего подобного больше не скажет и ласково не посмотрит. Этот скворечник «Союзпечати» остался последней призрачной надеждой переломить свою одинокую жизнь, через его окошко она безуспешно пытается найти того, кто согласится разделить с ней, если уже не постель, то, по крайней мере, убогую комнатушку в коммуналке.

– О-о! Молодой мущина, – подала она мне газету с тиражом в обмен на три копейки. – Вам обязательно повезет, вы выиграете по-крупному. Таким, как вы всегда везет – и на женщин, и на сладкие ватрушки и на выигрыши. Вот выиграете машину и вспомните одинокую, интеллигентную женщину и подарите ей шоколадку.

– Ужель такая привлекательная мадам и все еще одинока? Кажется, в прошлый раз вы говорили, что вы мужняя жена, – вспомнил я ее слова, сказанные ранее.

– Я так сказала? – растерялась тетка, хлопая подслеповатыми глазками под крутой увеличилкой очков, делавших ее похожей на большую муху, повязанную шалью. – В самом деле?..

Мне стало неудобно за невзначай причиненную киоскерше боль, и я стал думать, чтобы такого приятного ей сказать. В этот момент тетка буркнула с наивной надеждой в голосе:

– А что, мущина, вы находите меня еще привлекательной?

– Еще бы, жаль, что у нас небольшая разница в возрасте, а то бы… – я выразительно повел бровью.

– Да ладно уж вам морочить голову бедной, старой калоше, – засмеялась отошедшая от расстройства тетка. – А вы, наверное, такой добрый… – И тут же, сменив настроение, игриво пропела: – Эх, где мои семнадцать лет!..

Я улыбнулся ей и отправился восвояси. Вслед услышал ее слова, совсем не такие, какими она провожала меня в прошлый раз:

– Храни вас Господь, милый вьюноша!..

Теперь уже поздно, этим вопросом занимается любимец Господа – Дьявол…

Мне было невтерпеж открыть газету прямо здесь, поелику добираться до дому было бесконечно долго – минут сорок, и я решил вернуться в институт и проверить там в спокойной обстановке билеты.

Вахтер – пенсионер, сгорбленный и тощий, как засохший жук, в синем берете на лысую голову – дабы не мерзла в прохладном вестибюле – проводил меня удивленным взглядом, но я только буркнул ему, будто забыл в столе перчатки. Из-за закрытых кабинетов кафедр и деканатов уже доносился пьяный шум, играла музыка, хлопали бутылки шампанского. Поднявшись на последний этаж, я забрел в самую дальнюю аудиторию – чтобы точно никто мне не помешал – сел за последний стол, извлек из портфеля лотерейные билеты, открыл газету на странице с тиражом и стал неспешно их проверять.

Первый же билет выиграл три рубля. Неплохо для начала! Третий или четвертый – добавил к предыдущему выигрышу пятерку. Что ж, дело пошло, осталось дойти до машины.

Я неспешно проверял билет за билетом, но главного выигрыша все не было. Остался последний билетик – мне уже мерещилось окошко сберкассы, откуда я получаю пачки новеньких купюр. Сердце в груди затрепетало и жутко, до головокружения, захотелось в туалет, – видно, от волнения моча ударила в голову. Я сделал три глубоких вздоха и просчитал в уме до десяти, успокаивая свои нервы и приводя свое состояние в порядок. И только тогда проверил билет.

Да, машину я выиграл, но…

Я сидел в полной прострации: рухнувшие надежды хоронили меня под своими обломками. Дорогая моя Софья прощально махнула мне белой своей ручкой издалека, где-то из глубин, из-за толстых стен, Новосибирского Театра Оперы и Балета, куда сейчас, наверное, спустились с небес слушать ее боги. Ту машину, которую я выиграл, машиной можно было бы назвать с огромной натяжкой, а, скорее всего, и нельзя. Я выиграл велосипед «Кама» за пятьдесят восемь рублей шестьдесят копеек…

Хренов Черт! Он обманул меня самым бессовестным образом! Уму непостижимо: ну, как я такому пройдохе осмелился доверить свою душу? Да этому проходимцу не то что душу, ложку в столовой доверить нельзя, а я так купился!

– Что, душу мою захотел!? Хрен тебе с маслом, хрен, Черт лысый! – вдруг взорвавшись, возопил я во всю мочь своей глотки, потрясая кукишем в воздухе. – Сукин ты сын, фига тебе, Черт драный, а не душа! Фига-а-а!!!

На моих последних словах дверь приоткрылась и какой-то человек, во всем черном, заглянул в аудиторию и что-то сказал укоризненно, наверное, призывая меня к порядку. Однако, видимо, приняв меня за студента, досрочно встретившего Новый Год, он ретировался – как я сразу смекнул, за бригадой скорой помощи из дурдома. Я же, при его появлении, слегка поугас, но успел буркнуть ему в спину:

– Извините…

Потом выскочил из-за парты и бросился следом за черным человеком, готовый порвать его в клочья: до меня не сразу дошло, что в аудиторию заглядывал трамвайный человечек – сам Люцифуг Рофокаль, которому я и показал свой кукиш.

Но в коридоре уже никого не было, только в сторону лестничной площадки метнулась какая-то серая тень. Я бросился за ней как спринтер, уровня никак не ниже кандидата в мастера спорта, но успел прибежать лишь к вызванному кем-то лифту. Сквозь створки, уже закрывавшихся, дверей, я успел разглядеть заскочившего в него человека настолько, чтобы понять, что это был вовсе не Люцифер. Однако лицо его мне было тоже явно знакомо, я его уже где-то видел, и не раз, хотя и не мог определенно вспомнить – где именно и когда. Но ситуация и настроение не позволили мне приняться за анализ воспоминаний, и я, злой на весь мир, побрел в аудиторию за своим портфелем.

Там я еще раз перепроверил билеты. Но ничего не изменилось: я выиграл только то, что и выиграл на общую сумму – шестьдесят шесть рублей шестьдесят копеек, которая была весьма далека от заказанной мною, согласно нашего с Нечистым Договора. Да, всего лишь 66,6 рублика…

Постой-постой – опять выскакивают три шестерки! Из преисподней мне показывают, что обо мне помнили и знали. Но что же тогда не сработало в их адском механизме? ЧТО?!

И что мне теперь делать? Повеситься, утопиться, разбиться? Напиться, забыться, заснуть, чтобы не проснуться? Забыть Софью, уехать, влюбиться?

В КОГО?

Я зарычал сквозь зубы, стиснув их до ломоты, до хруста, до крошения, заревел как насмерть раненый зверь, прощавшийся навсегда с такой прекрасной жизнью, всю радость и счастье которой осознал только теперь, в этот смертный час…

Застонала душа, источая ледяные слезы, падавшие в мир холодной, снежной крупой, застилая его белым, снежным саваном…

Впрочем, я был бы не я, если бы ударился в панику надолго и стал бы раскисать и хныкать всю оставшуюся жизнь. Несколько успокоившись, я взял себя в руки и стал размышлять над сложившейся ситуацией.

Да, я ничего не приобрел, но и ничего не потерял. И, вообще, что, собственно говоря, случилось? Что я, попал под трамвай, и мне отрезало ногу? Ну, положим, выиграл бы я сейчас эту чертову машину, побежал бы домой, сломя голову от радости, и тогда бы точно попал, если бы не под трамвай, то обязательно под троллейбус. А нужен ли я был бы Софье калекой? В том-то и дело, что нет! И себе такой был бы не очень-то и нужен. Конечно, Софья потеряна, но она, по большому счету, и не была моей. Другое дело, могла стать – это да. А теперь надежд, насчет нее, никаких нет. Впрочем, осталась тень надежды. Весьма призрачная. Но и ее надо использовать…

Придя к таковому решению, я засобирался домой с прежним планом действий в голове. Вернее, не совсем прежним, а несколько измененным. Я решил действовать следующим образом: на спектакль в театр теперь я не пойду, буду в семь вечера поджидать певицу у гостиницы. Постараюсь сделать вид, что оказался там случайно, вроде, прохожу мимо. Если она меня вдруг позовет, обрадуется моему появлению – тогда все отлично, продолжим завоевывать ее сердце, а если нет, то… на нет и суда нет!

С этой задумкой я поднялся и засобирался домой.

И все-таки на сердце продолжала лежать ледяная глыба, и я оставался зол на всех и вся…