Избранник Ада

Глава XXV Что дальше?

… Открыв глаза, я посмотрел на время. Часы показывали половину десятого утра. Голова, с похмелья, неприятно гудела, во рту ощущался дурной привкус, будто я проглотил пригоршню металлических опилок. Неприятно ощущалась и, непривычная доселе мне, аритмия сердца. Сама комната была наполнена удушливой смесью прокуренного донельзя помещения и загашенных окурков, к которому примешивался уже знакомый мне запах… айсмена Уруссо! И стул, ранее стоявший у стола, почему-то, оказался у кровати. Было такое впечатление, что на нем тот недавно еще сидел и только что ушел. Я положил ладонь на сиденье стула – оно было еще теплым!

Я встал и, первым делом, побежал на кухню, проверить свои предположения до конца. Одна из двух коралек краковской колбасы, лежащих в поддоне для хранения полуфабрикатов, – исчезла. Я тупо перевел взгляд на нижнюю полку холодильника, откуда выпячивались своей задушевностью пара бутылочек «Жигулевского» – мой резерв для похмельной головушки на первое новогоднее утро. Распечатав одну из них, я, с приятной прохладной тяжестью в руке, добрел до софы в большой комнате и плюхнулся на него, посасывая блаженную жидкость и приводя гудящую голову в порядок.

В этот момент самопроизвольно включился телевизор, стоявший напротив меня на белой тумбочке с вышитой салфеткой. Диктор с экрана сказал:

– Здравствуй, Коля!

Я ошалело уставился в экран, пытаясь сообразить: мне ли это было сказано или это совпадение с каким-то фрагментом телепередачи? Видимо, все же, это был фрагмент какой-то передачи, ибо диктор-то и на нормального советского диктора вовсе не был похож. Это был моложавый мужчина в тренировочном спортивном костюме, с вьющимися курчавыми волосами и глубоко запавшими черными глазами. И тут я узнал его по виденной мной вчера фотографии – это был барабашка из КГБ Борис Вершинин. На его чувственных губах поигрывала снисходительная усмешка:

– Узнал, Коля?

– А ты-то здесь какого хрена? – спросил я хладнокровно и тупо, уже совершенно ничему не удивляясь.

– Да так, хочу дать инфу, так сказать, для размышления.

– Ну-ну, валяй, мне тут уже давали до тебя тоже…

– Что ты намерен делать дальше?

– Ничего, ничего не намерен. Я еще ничего не решал, не успел…

– Хорошо, а теперь послушай, что я скажу. Начнем с фактов, – Борис на экране закурил сигаретку, и мне показалось, что запах дыма от неё проник даже в комнату. – Что мы имеем? Мы имеем ключ от портала в Точку Зеро у Софьи, Гвоздь Распятия – у тебя, и Портал Зеро, за которым находятся пределы Срединного Мира, где пребывает Великий Андрогин. А не имеем – вырванные страницы из дневника маркиза де Грандье.

– Что еще за гвоздь? У меня нет никакого гвоздика, – сказал я невпопад, поскольку не мог с ходу осмыслить того, что говорил барабашка.

– Есть, Коля, есть. Лезвием твоего атаме и послужил один из Гвоздей Иисуса, которыми он был распят на Голгофе, – сказал Борис и выдохнул колечки дыма, которые из телевизора поднялись к потолку и там рассеялись.

Равнодушно проследив за движением дымка, я сказал:

– Но как же тогда надпись на кинжале по-английски? Она хоть с виду и старинная, но, понятно, что сделана не две тысячи лет назад, когда и языка-то такого не было и в помине.

– Это верно. Надпись сделана сэром Хэгом всего лишь двести пятьдесят лет назад. Это предок лорда Пеструхина-Хэга, того самого Центуриона Центурии Зеро, который навестил маркиза де Грандье полтора столетия назад в Сибири и похитил у него рубин Великого Андрогина – ключ от портала в Точку Зеро.

– Допустим, и что с того? – ответил я, силясь понять, к чему клонит покойный.

– А то, что ты, сам того не подозревая, оказался в центре такого водоворота, в котором решаются судьбы миров. По сути, ты сейчас – пуп Вселенной! И во многом от тебя зависит, какова она будет в будущем.

– Выходит, я сейчас рангом не меньше, чем сам Генеральный Секретарь ЦК КПСС? – засмеялся я с хорошей долей скепсиса.

– Да куда там твоему ЦК – бери на порядок выше! Это ты только с виду такой молодой и зеленый, как новенький бакс. Но в тебе заложен потенциал Разрушителя или Хранителя Мира, я пока сам точно не знаю.

– Лапша! – с подозрительным недоверием огрызнулся я и хорошо приложился к бутылочке холодного пива.

Вершинин сглотнул слюну и посмотрел на меня глазами страждущего алкаша, которого обнесли рюмкой с сивухой.

– Нет, это – чистая правда, поверь! Я серьезно тебе говорю.

– Ну, хорошо, коли не шутишь, давай с этого места подробнее.

Я встал и сходил в свою комнату за сигаретами и пепельницей, соблазненный ароматом табачного дымка, идущего от Вершинина.

– Я буду краток, – сопроводил мои передвижения взглядом Борис, высунув голову из телевизора. – Итак, для начала разберемся с некоторыми понятиями и артефактами. Например, кто такой Великий Андрогин? Ты знаешь?

– Я что, похож на ходячую энциклопедию? – бросил я мимоходом, возвращаясь назад в большую комнату.

– Это есть Бог Изначальный, который сотворил и Бога и его наперсника Дьявола, выделив их из своей сути! И именно Он олицетворяет все существующие миры! – Барабашка взглянул на меня с таким видом, будто от этого откровения я, как минимум, должен был упасть в обморок.

– Это так в Библии написали? – прикурив сигаретку, спросил я безразлично.

– В Библии! – презрительно, будто разговаривал с конченым дебилом, хмыкнул Борис. – О сути Великого Андрогина даже приближенные Бога и Дьявола не знают, не то что люди, писавшие ту книгу! – запальчиво выкрикнул он.

– А разве не Бог им диктовал писать ее?

– Может и Бог, но диктовал-то именно людям, которых создал по своему образу и подобию. А ведь, согласно другим древним источникам, перволюди были совсем иными, нежели мы – нежели Адам и Лилит. Они были андрогинами. Их по своему образу и подобию и создал Великий Андрогин, правда, сделав их, в отличии от себя, бесполого, двуполыми каждого. Но ведь и потом Бог создал людей тоже отличными от себя и разнополыми…

– А что же эти молокососы, эти андрогины, против Бога пошли, коли Бог – живая часть Великого Андрогина, отца ихнего?

Борис недовольно пожевал губами, как будто страдающий от жажды конь, которого повели на водопой, но, вместо этого свернули на лысый пригорок.

– Когда Великий Андрогин исчез, они не восприняли Бога своим начальником и подняли против него бунт, хотели потягаться с ним за власть на Небе. В итоге – проиграли и все погибли. Ну, не совсем все, кое-кто сумел перебраться в Срединный Мир, как те же Айсмены на новую Землю. Пока ясно одно: в нашем измерении их нет.

– Откуда ты знаешь, а Баал-берита, например, не знает?

– Так я был там вот и знаю, а ему туда доступа нет. Нет доступа даже для Дьявола и Бога.

– И что там?

– Это тебе невозможно объяснить, у человека не только слов – понятий таких попросту нет. Это все равно, что собаке объяснять устройство скафандра. Она, конечно, кое-что понимает по-человечьи, команды кое-какие, то сё, если долго живет с человеком, но ведь, все равно, устройство скафандра не уразумеет, какая бы не была умная.

Вершинин говорил с надрывом, искренне, стараясь, чтобы я ему поверил. Но я уже повидал, особенно за эти несколько месяцев, много чего необычного, поэтому особо ничему не удивлялся. Но удивляться и верить – это две большие разницы. И я просто слушал и просто анализировал сказанное мне Борисом.

– Ну, а все-таки? Ты, ведь, не зря мне все это говоришь, к чему-то клонишь.

Борис взрыхлил пятерней копну темных, вьющихся волос, на мгновение призадумавшись.

– Знаешь, Коля, я, по правде сказать, я коснулся Срединного Мира только краешком, и потом был убит.

– Почему? – выдохнул я с пивной отрыжкой, прикончив бутылочку.

– Почему-почему? Сам не знаю почему. Наверное, без приглашения сунулся… А там я мало что успел прочувствовать, скажу лишь, что мир тот прекрасен. Там нет благостной скукоты Рая и мук и развращенности Ада. Все находится в гармонии. И там обитель Счастья…

Вершинин, вдруг, умолк, оглянулся назад вглубь телевизора и замер на какое-то время, словно к чему-то прислушиваясь.

– Слушай, Борис, мне все это сложно представить, давай ближе к делу, что от меня-то надо?

– Вот это ты правильно спросил, значит, ты уже приобщаешься к проблеме. Теперь смотрим дальше: мы имеем атаме Великого Андрогина, изготовленное из Гвоздя Иисуса, которым обладаешь ты. Только этим предметом можно влиять на Волю Великого Андрогинна и подчинять его себе в личных интересах. Это, как волшебная лампа Алладина…

– Так, и что дальше? – чувствуя наступающую напряженность, смуро спросил я.

– Погоди, Коля, дай-ка, сначала, прикурить, а то у меня спички кончились, – приободрился моей заинтересованностью барабашка Вершинин и протянул полупрозрачную, словно сотканную из тончайшей паутины, руку с сгаретой прямо из телевизора.

Прикурив новую сигаретку от зажженной мной зажигалки, он продолжил:

– Для нас, главное, попасть в Точку Зеро. Для этого у Софьи есть ключ для беспрепятственного входа в Веретено – то есть, в Портал Зеро. Это тот самый рубин, который является телом золотого паука в ее шкатулке – ты его видел. Этот же рубин ранее украшал шлем Дьявола, и камень этот зовется Рубином Люцифера. Тот его потерял от удара меча Архангела Михаила во время поединка с ним. Короче, этот рубин – и есть тот самый ключ, который лорд Пеструхин-Хэг – предок Софьи – похитил у маркиза Урбана де Грандье двести лет тому назад, каким-то образом узнав шифр личного сейфа француза.

– Значит, эти Пеструхины-Хэги все-таки на самом деле родственники Софьи… – сказал я тихо, как бы про себя. – И лорд пошел на это преступление ради одного только Рубина Люцифера?

– Не только. Ему еще были нужны дневник маркиза и атаме. Кстати, в оккультных кругах оно больше известно как атаме Великого Андрогинна.

– Это тот самый дневник, который показывал мне Юрий Эдуардович?

– Да, тот самый. Но дневник лорду был нужен не весь, а только последняя его часть, где расписан ритуал. Англичанин попросту вырвал ее из дневника. Что касается атаме, то его лорд в доме не нашел, оно было постоянно при маркизе де Грандье, которая отсутствовала в усадьбе во время убийства. Позже маркиза, вместе с Диадемой Иуды, спрятала его склепе усопших де Грандье.

– А почему ее скелета в склепе не было?

– Местные крестьяне считали ее ведьмой, и все неурожаи и беды списывали на нее, из-за этого они убили маркизу ударом осинового кола в сердце и не позволили тогдашнему управляющему хоронить ее обычном образом в склепе. Ее похоронили рядом со склепом, а вместо памятника, воткнули в могилу холм. Позже, правда, управляющий примостил там надгробную плиту…

– Так вот оно что, – невнятно и удрученно промычал я, все больше догадываясь о том, к чему клонит Барабашка. – Выходит, Софья, целенаправленно работает на свою английскую семейку, и приманивала еще и меня?

– То-то и оно, что не работает! Пока. Но ее пытаются незаметно подтолкнуть к этому. И когда она попадет в Англию, ее обязательно затянут в свои делишки Хэги, это давно спланировано. Пока же ее используют втемную. Будь иначе, разве бы она выставила тебе свои злополучные условия на профпригодность? Тем более что она ни на минуту не сомневалась, что ты все сделаешь в лучшем виде.

– Правда!? – изумился я и почувствовал, как мягкой, детской ручонкой сжало мне сердце, подкравшееся из-за спины, удушье.

Борис посмотрел на меня, словно на притворщика.

– Отец Софьи – Роберт Хэг отдал ей свои сокровища перед смертью. Он не разделял взглядов своего семейства, поэтому стащил семейные артефакты, кое-какие цацки, чтобы не помереть при социализме с голоду, и скрылся за железным занавесом в Советском Союзе. Думал тут его никто не найдет.

– Значит, Хэги имеют собственные планы на наследство Софьи?

– Получается, так.

– И каковы их планы?

– Не знаю, но ты и сам можешь догадаться. Но в неумелых руках все это может привести к мировой катастрофе, вот чего надо бояться! Так что тебе лучше, пока не поздно, самому подвалить к Софье и настроить ее в свою пользу, чтобы потом вместе сделать благое дело.

– Ну да, куда уж без меня, я во всякой дырке затычка! – недовольно проворчал я и, встав, заходил по комнате, терзая волосы на голове. – И ты тоже толкаешь меня в объятия Софьи! Ну, какая тут будет любовь, если все хотят посветить нам свечкой в нашу брачную ночь?!

Борис развел руки, выпростав их из телевизора. Сквозь них свободно просматривалась панель телевизора и клавиши на ней.

– А почему Дьявол хочет использовать меня, подвалил бы сам к Софье да завербовал ее.

– Ну, у него тут тоже свои честолюбивые цели. Но напрямую он ничего с Софьей не может сделать, поскольку она каким-то образом защищена этим самым Великим Андрогином. Он не подпускает Люцифера к ней. Поэтому им нужен ты. А, вообще, Коля, здесь идет какая-то странная многоуровневая борьба: Айсмены, КГБ, Девять Неизвестных, Бог, Дьявол, Великий Андрогин – и это еще может быть не все, возможно, есть и еще кто-то. Это как тигр видит в поле антилопу и готовится поймать ее. И тигра и антилопу видит охотник и он готов сделать их обоих своими трофеями. И вся троица не знает, что через минуту соседняя гора извергнется вулканом, который погребет их всех…

– И какова будет теперь моя задача, в свете, так сказать, новых открывшихся фактов? – совсем мрачным тоном осведомился я.

– Практически, та же, что и раньше. Женишься на Софье, уедешь с ней в ее родовое гнездышко, найдешь доступ к страничкам дневника де Грандье, расшифруешь их, разберешься в ситуации. Конечно, не сразу – со временем, и поможешь не Дьяволу, а нам. Тогда СССР станет хозяином не только Земли, но и мира! Вот в чем, собственно, наш интерес.

– А другого никого послать нельзя? – с нулевой надеждой пробурчал я. – Что, если завербовать этого шведа ее – Матса этого Оделя?

– Нельзя, Коля, никак нельзя, – сказал Борис липучим голосом, оставляя в душе клейкий осадок непротивления. – Какой с этого шведа толк? Он обычный человек, как и все, да и Софья сердцем от него далековато, она реально в одного только тебя влюблена. А главное, атаме – оно у тебя, в других руках оно не будет иметь силу, как и камень без Софьи. Такая уж тут заложена программа. Сходите с Софьей в Точку Зеро, и мы с вашей помощью будем решать судьбы мира! Тогда нам будет никто не указ – ни Черт, ни Бог. Сделай это, Коля, для своей Родины. Ты же патриот!

– А что же Родина так мало сделала для меня, да еще хотела, вот, в армию забрать…

– Слушай, как тебе не стыдно! Люди за Отечество жизни кладут…

Вершини стуканул себя в грудь, явно с намеком.

– Да для Отечества порадеть-то не грех, но управляют им руки довольно грязноватые…

– Да что ты об этом не к месту! Коля, решай, не ради славы и личных благ. Ты, может, и для всех людей на Земле благо сделаешь…

Я вскочил и нервно заходил по комнате взад-вперед, лихорадочно размышляя. Мысли путались и мельтешили в моей голове, словно стайка вспугнутых выстрелом грачей. И надоумили же меня черти влюбиться в Софью! И теперь мне было совершенно ясно, что я волей-неволей влип в какую-то умопомрачительную историю, где мне отводится, едва ли, не главная роль, в какой-то водоворот, который может запросто утащить меня безвозвратно в мертвую бездну. И даже если сейчас тормознуть, то еще не факт, что меня оставят в покое – маховик уже раскручен. Смогу ли я этот, бешено вращающийся, механизм превратить в руль управления? Да и кто я, собственно, такой, чтобы рулить в одной команде с Богами? Как хорошо и спокойно было жить простым лохом! Что же делать? Что делать?!

В это время раздался голос Барабашки, который, впрочем, не прервал моих умственных метаний:

– Да, Коля, я тебе не сказал самого главного – это касается Великого Андрогина, – Борис, с заговорщицким видом, поманил меня пальцем. – Подойди-ка поближе, шепну на ушко…

В этот момент откуда-то из глубин телевизора, вдруг, донесся далекий гул, растущий, как раскаты грома в ночи. В доли секунд он превратился в оглушающий рев, словно за окном всеми стволами внезапно, с уханьем, ударила по невидимой цели целая батарея «катюш», сотрясшая весь дом до основания, так, что со стен посыпалась известка.

Одновременно с этим, словно огромная, белая, мохнатая лапа, сгребла Бориса под себя и смела его с экрана телевизора, как волна щепку. И тут, с последним, самым хлестким и мощным залпом этих невидимых «катюш», разлетелся вдребезги экран телевизора, брызнув осколками острого стекла. Я едва успел закрыть глаза руками. И все стихло так же внезапно, как и началось. Только жалобными, стеклянными голосками еще допевала свою заупокойную песню, затрепетавшая на потолке люстра.

Я убрал руки от лица и оглядел комнату. Телевизор зиял огромной дырой радиодеталей и ламп, из которой вился удушливый дымок горелого пластика. От электронно-лучевой трубки остался только жалкий ее обрубок у тыльной стенки телевизора. Сама она превратилась в осколки блескучего, мелкого стекла, словно крупной солью засыпавшей внутренности прибора. Эти же осколки были густо рассеяны и по всей комнате.

Черт побери! Что произошло? Нельзя сказать, что я был слишком уж обескуражен или напуган, просто в моей голове ощущалась какая-то гнетущая замороченность от всего случившегося. Понимая, что глупо поступаю, заглянул в угол за телевизор – не спрятался ли там Боря? Не спрятался…

Я растерянно оглядывал квартиру. Ну и бардак!

Как быстро и странно легко мои мысли переключились на быт. Но, возможно, это было моей реакцией на страх грядущего? Ведь так страус зарывает голову в песок от надвигающейся опасности. Я сейчас, наверное, уподобился тому страусу…

Теперь я, почему-то, размышлял над тем, что я скажу родителям? Как все объясню? Скажу, что я или кто-то из моих гостей, молотком нечаянно долбанул экран по пьяне? Кто поверит, что он сам развалился? В это время телевизоры были все еще надежными, как «Победы», выдерживавшие лобовое столкновение с танком, или первые «Волги», и не взрывались сами, как более поздняя советская продукция семидесятых – восьмидесятых годов, когда не только телевизоры, но и технически несложные устройства, вроде башмаков, разевали гвоздастые рты после второй поноски. Тем более что наш телевизор стоил отнюдь не копейки, а целых триста шестьдесят рубликов – чуть ли не моя годовая стипендия, четыре пенсии отца или три зарплаты матери. Где я возьму такую кучу денег, чтобы до завтрашнего приезда родителей купить новый? К тому же в праздники и магазины-то не работают.

Может, взять телевизор у Вовки взаймы? – у них точно такой же «Рубин», как и у нас. Вот только неудобно просить телевизор на праздники – люди концерты всякие праздничные смотрят про новое счастье, которое обязательно наступит в новом году, веселые «голубые огоньки» разные. Да и все равно – рано или поздно телевизор возвращать хозяевам придется. А что потом?

Впрочем – мелькнула шальная мысль – выход есть! Достаточно мне сейчас лишь позвонить Юрию Эдуардовичу, сказать, что согласен закрутить с Софьей по новой – как мне мигом доставят и новый телевизор, и, в комплекте к нему, без всякой просьбы, очаровашку-уборщицу из боевого отряда «красных ласточек», чтобы тут прибраться и не только. Всего лишь один звонок… Но как он много значит!

Я прошел в ванную, чтобы ополоснуть разгоряченную лихорадочными думами голову холодной водой. Посмотрелся в зеркало. Увидел свое лицо, очень мне непривычное – белое, как мел, с синими кругами под провалившимися глазами, которые угасали пустым взгляд покойника, увидевшего Вечность… Только тут заметил осколок стекла, торчавшей у меня в самом центре лба от взорвавшейся электронно-лучевой трубки, и тут же почувствовал тупую, сосущую боль, которую до этого вовсе и не замечал.

Дрожащей рукой, вынул из лобной кости крупный осколок, формой похожий на маленькую пулю. На лбу тотчас расплылось круглое алое пятнышко, как от настоящей пули, и на переносицу скатилась струйка густой крови. Она быстро застывала и покрывалась стеклярусной корочкой, будто у убитого, чье сердце уже не бьется.

Я поразился, как сильно я стал похож на барабашку Волошина! Кстати, что же он не успел сказать мне такого важного? Может, это и повлияло бы на мое решение сейчас…

Я обмакнул большой палец в ранку и написал им на зеркале кровавую строчку: «ЧТО ДЕЛАТЬ?»

Этот вопрос стучал набатом в моей голове, и он, вместе с гарью и прокуренным воздухом, причинял ей нестерпимую боль. В очумелой задумчивости я вернулся в свою комнату и распахнул окно настежь, дабы проветрить помещение.

Дохнуло колючим морозным воздухом, приятно освежавшим голову. Из-за кромки горизонта, лимонной долькой, уже высовывалось солнце.

Улица была пуста, народ отсыпался после бурной Новогодней ночи. Один только человек твердой и трезвой походкой, словно праздник прошел мимо него, буднично шагал по присыпанной ночным снежком асфальтовой дорожке, ведущей к моему дому. Что-то мне в нем напоминало: нет, не одеждой – он был в добротно пошитой, светло-коричневой дубленке, в каракулевой шапке-москвичке, мышиного цвета, и фетровых, серых же, бурках. Лицо его я разглядеть не мог, поскольку он сунул нос в поднятый воротник, который придерживал правой рукой, а под мышкой левой держал книжку в серой обложке с серебряными тиснеными буквами.

Я узнал эту книжку, узнал и ее владельца. Это был Баал-берита! Я узнал его теперь еще и по походке, но, конечно, прежде всего, по этой книжке – «Служебнику Дьявола».

Баал-берита прошел по хрусткому снегу и скрылся за углом нашего дома.

Я замер в тревожном ожидании. Через минуту в дверь настойчиво постучали. Я замер на месте и решил не открывать дверь, пусть хоть застучится это гонец Преисподней! Потом сообразил, что скрываться таким образом – бесполезное дело, надо открыть дверь и сказать решительное «нет», решив эту проблему с Люцифером раз и навсегда, или что-то иное, например, что мне еще надо подумать. Однако стук внезапно прекратился и больше не повторялся, и в стенах квартиры стала физически ощущаться замогильная тишина.

Через несколько мгновений, из-за угла дома, выбежал огромный серый волчина с седым, роскошным загривком. Его преследовала, безудержно и заливисто тявкающая, стайка дворовых шавок. Волк неспешной трусцой, не обращая на дворняг никакого внимания, бежал в обратном направлении тому, которым пришел сюда Баал-берита. В какой-то момент он остановился и, с достоинством величавого превосходства, обернулся на дворняг. Ощерив клыки и глухо клацнув зубами, он обратил, жалобно заскускулившую, собачью братию в паническое бегство. Потом волк резко вскинул голову, вперив взгляд в мое распахнутое окно. Тяжелый взгляд его, мертвенно мерцающих зеленью, глаз выстрелил по мне, словно камнем из рогатки, заставив меня отпрянуть от окна.

Еще мгновение я колебался, потом, как был – босой и в трусах – вылетел на улицу, не ощущая обжигающего холода на ступнях ног, с твердым намерением догнать писаря Ада.

Около дверей подъезда я обнаружил сидящего на снегу мужчину, без шапки на белобрысой, стриженой под «полубокс», голове, в драповом пальто и летних штиблетах. Он глухо, сквозь зубы, видимо, сдерживая себя, стонал, кривясь от боли. Левой рукой он прижимал кисть правой, из которой сочилась кровь и стекала на впитывавший ее снег. Рядом с ним валялся пистолет, поблескивая вороненой сталью, тут же лежала и шапка из крашеного кролика.

Из УАЗика с красными номерами, стоявшего через дом от моего, к нему бежали двое в штатском. В остальном, еще спящая, улица была пуста – ни единой живой души: ни людей, ни самого волка нигде не было видно. Только крупные следы его мощных лап говорили о его недавнем здесь присутствии.

В смятении я вернулся назад, а когда подошел к двери квартиры, то заметил какой-то обрывок, торчащий из замочной скважины. Взял в руки. Это оказался клок выделанной, стриженной волчьей шкуры, мягкий и пахнувший серой, точно такой же, из какого был сделан переплет «Служебника Дьявола». На мездре его было что-то аккуратно выписано печатными буквами дореволюционного образца ржаво-бурой краской. Судя по тому, что она осыпалась на глазах, я понял, что надпись сделана, уже подсыхающей кровью: