Избранные произведения. Том 2

5

Отдыхать не пришлось.

Шел уже десятый час вечера, когда Мальгина доставили на базу погранслужбы «Луна — центр», откуда он сразу позвонил в институт Таланову — предупредить, что будет на месте к десяти, лишь слегка приведет себя в порядок.

Хан прямо с базы умчался к экспертам-кибернетикам с драгоценным диагностером, битком набитым полученными от «черного человека» сведениями, и обещал явиться сразу, как только удастся расшифровать хотя бы небольшой фрагмент записи. Мальгин попрощался с Ромашиным и с базы отправился домой, мечтая только о горячей хвойной ванне и глотке клюквенного морса, а в гостиной ему навстречу встала с дивана Купава.

С минуту они молча смотрели друг на друга, потом Купава шагнула к нему и, как в былые времена, ткнулась в грудь лицом. Прошла вечность, прежде чем Мальгин опомнился и отстранил женщину, вглядываясь в ее ставшее мокрым от слез лицо. Пришли на ум некрасовские строки:

От ликующих, праздно болтающих,

Обагряющих руки в крови,

Уведи меня в стан погибающих

За великое дело любви!…

Купава потянулась к нему губами, странно робкая и беззащитная, но Мальгин уже овладел собой, погладил ее по щеке и усадил на диван.

— Подожди немного, я переоденусь, а то с корабля на бал.

Вскоре он появился в гостиной в строгом сером костюме. Купава заметила эту перемену, усмехнулась:

— Ты, словно крепость, намерен выдерживать долговременную жестокую осаду. Неужели боишься, что возьму тебя измором?

— Боюсь, — серьезно кивнул Мальгин, усаживаясь напротив; она тоже привела себя в порядок, и слез уже не было заметно. — Но боюсь не тебя, а себя.

— Плохо верится, что мастер Клим Мальгин может чего-либо бояться. И не говори намеками,я давно перестала тебя понимать, ты стал загадочен как сфинкс.

— Хорошо, давай говорить прямо. Зачем ты пришла?

Купава стойко выдержала его взгляд.

— Мне сказали, что ты ушел на Маат для встречи с…

— Кто сказал?! — спросил он с тихим бешенством. — Кто этот благодетель?

— Не важно. Ты был там и…

Он встал так резко, что Купава испуганно отшатнулась, отвернувшись, сказал глухо:

— Купава, если ты хочешь, чтобы я не потерял рассудок, не приходи ко мне больше.

Женщина задумалась, пристально разглядывая профиль хозяина, встала тоже, подошла к нему, не решаясь дотронуться; он слышал ее тихое дыхание, чувствовал теплоту ее тела, и душа рвалась на части.

— Не сердись,- тихо проговорила Купава.- Сердиться — мстить себе за ошибки других. Я знаю, ты не простил мне мою, хотя ошибкой это назвать трудно.Я не приду больше… может быть.Ответь мне только на один вопрос: почему ты рискуешь собой, пытаясь вытащить Дана? Из-за того, что я… обещала… вернуться?

Мальгин медленно повернул голову к ней, лицо его побледнело. Внутри с крутых гор души сошла лавина, столкнулись тайфуны, замерз океан, погасло солнце, взорвалась сверхновая звезда… Несколько секунд он смотрел на Купаву, изогнув бровь, будто силясь сдержать стон, и произнес только одно слово:

— Нет!

Глаза Купавы вспыхнули, заискрились радостью и слезами, она поняла наконец, что пряталось на дне израненной души Клима.

— Благодарю.

И не успел Мальгин ничего сообразить, как горячие ладони женщины обожгли его щеки, горячие губы прижались к его губам — поцелуй был оглушающе долог, — и Купава исчезла, оставив после себя тонкий запах ландыша. И горьковато-нежный привкус поцелуя на губах…

Мальгин почувствовал боль, перевел взгляд на руку: он сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони до крови.

— Намеки тонкие на то, чего не ведает никто… — пробормотал он глубокомысленно. — Еще одна такая встреча, и меня можно будет класть вместо Даниила…

Окончательно хирург пришел в себя только после пятиминутного сеанса аутотренинга. По дороге в институт дал себе обещание выяснить, кто же все-таки сообщает Купаве о действиях безопасников и какие цели преследует этот «друг-благодетель». Правда, это мог быть и сотрудник института, однако Мальгин не верил в отсутствие у коллег врачебной этики.

Таланов встретил заведующего отделением в кабинете вопросом:

— Тебе никто не звонил?

— Нет, а что случилось?

— Джума Хан…

— Что?! — у Мальгина перехватило дыхание. — Что с ним?

— Тебе придется оперировать двоих.

Мальгин так и сел.

— У кибернетиков он включил диагностер через Умника,- продолжал Таланов, — сначала в режиме выдачи диагноза, то есть выдачи тех данных, что записал сам диагностер с помощью своих датчиков при обследовании «черного человека». Потом включили программу, с помощью которой записали информацию, выведенную маатанином из своего компьютера. На выходе — тарабарщина! Код записи оказался не тем, что рассчитали кибернетики при составлении программы. И тогда Джума подключился к диагностеру напрямую.

— Он с ума сошел!

— А черт его знает, чем он руководствовался! У него спинальный шок. Поэтому времени у те… то есть у нас осталось всего ничего. Шаламов не выходит из комы и жив только с помощью аппаратов.

Мальгин глубоко вздохнул, посидел немного и встал.

— Мне надо было идти с Джумой.

— Теперь уже поздно сожалеть. Данные диагностера введены в Гиппократа, можешь ознакомиться. Группа ждет тебя у Стобецкого… кроме Джумы и Карой Чокой. Она с ним в клинике СПАС-центра, примчалась сразу, как только узнала. Непонятно…

— Она его жена, — сказал Мальгин, думая о своем, — чего ж тут непонятного. Идем, заменишь Джуму, мне понадобятся по меньшей мере три ассистента.

— Возьми Зарембу, парень рвется в бой, да и специалист он неплохой.

— Посмотрим.

Они спустились к лифту.

— Что нового выдал диагностер? Я имею в виду, из того, чего мы еще не знали?

— Практически все! У маатан нет нервной системы в общепринятом значении этого слова. То есть она существует, но не постоянно, а в нужный момент формируются нервные пути и узлы в толще однородной массы, которая называется телом. Почему вдруг именно эти участки тела становятся нервной тканью, нервами, узлами, сплетениями волокон — загадка! То же касается и мозга. По сути «черный человек» — единый организм — мозг с постоянно меняющейся структурой, иерархией, архитектоникой. Кстати, точно так же построен и маатанский компьютер. Но самое интересное у него внутри: сверхтвердое ядро массой около ста килограммов, закапсулированное к тому же силовым полем с головоломными характеристиками.Поле пульсирует,а энергетическая мощь его, по оценкам экспертов, равна мощи десантного когга!

— Ерунда какая-то! Он что — живой реактор?

— Кто знает?

— А пульсирует из-за чего? Может быть, это сердце?

— Нет у него сердца.

Они вошли в отделение Стобецкого в тот момент, когда у Шаламова после долгого беспамятства наступила «фаза хозяина» — период парадоксального сознания.

Шаламов не лежал, а сидел с открытыми глазами, поддерживаемый лапой манипулятора, и, казалось, смотрел на сдвинувшихся к вириалу реаниматора людей, хотя видеть их, конечно, не мог.

— Найдите Клима,- проговорил он негромко, но четко, голос был не его — гортанный, с каким-то вибрирующим тембром, и говорил Шаламов, почти не разжимая губ.- Найдите Мальгина, прошу вас. Быстрее найдите, мне нужно поговорить с ним.

— Я здесь,Дан, — ответил Мальгин, заставив всех у полусферы вириала оглянуться. — Слушаю тебя.

— Клим, как там мой «крестник»? Я знаю, ты был у него.

— Откуда знаешь?

— Не важно, знаю. — Шаламов раздвинул губы в улыбке. — Он еще помнит меня?

— Да, — ответил Мальгин после паузы. — Он… болен.

— Говори все.

— У него проявляются черты человека…

— Обратный эффект, эффект бумеранга. Я тогда слишком поздно понял, что он тоже связан со своим компьютером напрямую… Ему можно помочь?

— Подумай лучше о себе, — проворчал Стобецкий.

Шаламов не обратил на реплику внимания.

— Не знаю, — сказал Мальгин, с трудом подавляя вдруг поднявшийся из глубины души гнев. — Скорее всего — нет. Но врач прав, подумай о себе.

— Обо мне думай ты, а кто подумает о «черном»? Ты все же прикинь наши возможности, он стал для меня крестником, а для своих соотечественников — отщепенцем,изгоем,и,хотя у них нет смертной казни, маатане способны на казнь равнодушием, а эта пытка пострашней остальных. И еще, Клим: не торопись ты меня оперировать,подожди немного,может быть, я справлюсь сам. Не прошу — требую.

— Но это невозможно!- воскликнул Заремба. — Ты все реже выходишь из комы, а искусственно поддерживать работу внутренних органов до бесконечности невозможно, они теряют способность функционировать нормально в отрыве от организма.

— Это ваша забота, — отрезал Шаламов. — Ты слышишь, Клим? Не спеши с операцией.

— Слышу, — сказал Мальгин в наступившей тишине.

Шаламов закрыл глаза, тело его расслабилось. Со всех сторон ударили дымные струйки физиогаза, внутренности реанимакамеры затянуло зеленоватой мутью.

Мальгин оглядел обращенные к нему лица.

— Ваши предложения?

— Оперировать, и немедленно! — быстро сказал Заремба. — Если и не приведем все в норму, то хотя бы остановим процесс регрессивной трансформации. У него все большую роль начинает играть Р-комплекс, понимаете?

— Я- тоже за операцию,- сказал Стобецкий с непривычной для него неуверенностью.- Шансы благополучного исхода с каждой минутой падают.

— Предпочту воздержаться, — пожевав губами, проговорил Каминский, ни на кого не глядя.

Мальгин кивнул, полузакрыв глаза и постукивая пальцем по меняющей световой узор прозрачной «шляпе» вириала.

— С одной стороны, желание больного- закон.- Таланов был не менее решительным,чем Мальгин,но в данной ситуации решал не он.- С другой- Шаламов сейчас…

— Вот именно,он в таком состоянии,- перебил главного экспансивный Заремба, — что не может отвечать за себя сам. Мы не имеем права ждать.

— Не кипятись, — бросил Стобецкий, морщась. — Вчера ты доказывал обратное.

— Мало ли что я говорил вчера, — пожал плечами молодой хирург, — главное, что я говорю сегодня.

— Кредо болтуна.

— Кредо человека, способного вовремя почувствовать собственную ошибку…

— Стоп! — глухо сказал Мальгин. — Я выслушал вас. Операция откладывается… на сутки. Вопросы есть?

— Ты понимаешь, чем это может обернуться? — проговорил Таланов. — Автоматика поддержки на пределе, еще сутки такой работы, и она не справится…

— Сутки и подождем. У нас есть еще один больной — Джума Хан, будем работать с ним. Иван, мчись в СПАС-центр и вместе с Карой транспортируй его сюда.

Заремба с готовностью поднялся.

— Остальные с этого момента включаются в постоянную связь через Гиппократа.Час на изучение научной информатуры о маатанах, час на подготовку к операции.Координатором буду я, центральным ассистентом Готард, остальные — периферийными. Надо задавить процесс перерождения у Джумы в самом… — Мальгин не закончил.

В реанимационную вошла грациозная, улыбающаяся Карой Чокой, а за ней невозмутимый, хотя и бледней обычного, Джума Хан.

Сцена, последовавшая за его появлением, длилась ровно пять секунд, пока обстановку не разрядил смех Зарембы:

— Явился не запылился! Тебе ж положено лежать в шоке, мы уже оперировать тебя собрались!

— Этого-то я и испугался.

— Так слухи о твоем нездоровье преувеличены?

— Кто меня отпустил бы из «Скорой»?

— Поклянись.

— Чтоб я сдох! — не моргнув глазом, поклялся Джума.

Смеялись несколько минут все, кроме Мальгина, постепенно отходя от неожиданного сюрприза, потом Клим спросил:

— Что с тобой случилось? Нам сообщили, что ты в шоке…

— Так оно и было,но кибернетики молодцы, поставили на пси-съемоблокировку, и как только информация «пошла густо»- сработал отстрел.Мне, конечно, попало много всякого «мусора», но, как видишь, все обошлось.

— Он как ребенок,- сказала Чокой своим красивым низким контральто с непередаваемым акцентом. — Совсем по Лермонтову: то кровь кипит, то сил избыток!

Джума посмотрел на нее вопросительно, и Мальгин понял, что все можно объяснить данью привычке, вежливости и участию. Видимо, по дороге в институт они успели объясниться, хотя соотношение между де-факто и де-юре осталось прежним. «Дьявол их душу знает! — с мрачной завистью подумал вдруг про себя Мальгин. — Не копайся в чужих отношениях и чувствах, разберись лучше в своих собственных».

— На чем мы остановились, коллеги? — Чокой сделала вид, что не заметила взгляда нейрохирурга, невольно выдавшего его мысли.

— Операция переносится на сутки, — сказал Таланов.

— Извините, нам необходимо поговорить. — Мальгин увлек Хана за собой. — Продолжаем работу, как наметили. Я подключусь к общей связи позже.

Не обращая внимания на удивление в глазах женщины, Мальгин подтолкнул к двери Джуму и вышел сам. В своем кабинете он усадил врача и некоторое время изучал его лицо. Джума выдержал испытание спокойно, без обычной иронии или насмешливости.

— Зачем ты пошел на этот неоправданный риск с диагностером?

Лицо Хана не выразило досады, хотя было видно, что вопрос ему неприятен.

— Если честно, это тот редкий случай, когда у меня сработало самолюбие. Подумалось: смог же Шаламов выдержать информационный удар маатанского компьютера и расшифровать запись,почему не смогу я? Тем более что диагностер — не маатанский аппарат.

— Я думал, ты лишен подобных недостатков, хотя самолюбием твой поступок не объяснишь, скорее это ложная гордость, переоценка сил.

— Свои недостатки я не оправдываю. — Джума слегка нахмурился, однако тут же вернул себе равновесие. — Но и причислять их к семи смертным грехам я бы не стал.

Мальгин непонимающе уставился на собеседника. Тот вполне серьезно пояснил:

— Гордость входит в число семи смертных грехов.

— Екклесиаст? Вы неплохо начитанны для своей профессии, слуга Гиппократа, а на вид — обычный конокрад.

Хан засмеялся.

— Ты тоже на вид простой, в меру воспитанный спортсмен.

— И за то спасибо. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

— Скажи это Карой. Я недаром мастер-медик, мон шер, а любой мастер — интуитив высокого класса. Ты сильный парень, но после этого прискорбного случая я не могу оставить тебя в группе риска. А жаль.

— Жаль, — согласился Джума Хан, погрустнев. — Ты прав, мне здорово досталось, и отпустили меня из «Скорой» только под честное слово, обещал, что я приду на обследование при первых признаках… недомогания. Но ассистентом я был бы неплохим.

— Знаю, потому и жаль. Что сказали кибернетики?

— Код записи неизвестен, но логику маатан мы уже знаем. В общем, надежда на расшифровку есть, все дело в том, сколько может ждать Шаламов.

— Он потребовал не оперировать его вообще.

— Снова «фаза хозяина»?

На столе замигало индикаторное окошко, раздался голос Таланова:

— Клим, зайди ко мне, как освободишься.

Мальгин молча ткнул пальцем в окошко.

— Карой, кстати, как только узнала… — Клим замолчал, заметив напрягшиеся скулы Джумы, — что…

— Не стоит об этом. Все непросто, туманно и скользко… гололед с дождем.

Мальгин покачал головой.

— Если бы ты был ей безразличен, она не менялась бы в лице и не бежала к метро сломя голову, узнав, что с тобой приключилось.

— Да ни о чем это не говорит! — В голосе Джумы неожиданно прорвалась тоска. — В том-то и дело, — сказал он тоном ниже, — что она становится заботливой только в экстремальных ситуациях. Я уже два года пытаюсь понять свою ошибку, где я свернул с тропинки, ведущей к ее мироощущению, вернее, к взаимопониманию, и не могу найти. И ты мне в этом деле не помощник, Клим, извини. Ты и сам, похоже, в ситуации похлеще.

Мальгин посмотрел на свой кулак, потом на лицо Хана. Тот невесело улыбнулся.

— А ты врежь, может, полегчает… а потом я тебе, если встану. Идет?

Мальгин в ответ улыбнулся через силу, прислушался к себе и почувствовал, как тает в сердце лед одиночества и отчаяния, лед, не видимый никем и никогда.

— Давай думать, старик, нам обоим теперь надо много думать. Видать, чего-то нам недостает, может быть, чисто человеческого, доброты или простоты, щедрости или азарта, жадности или способности удивляться и совершать незапрограммированные поступки… не знаю. Но успел убедиться, что женщине недостает мужского суперменства, постоянной готовности мгновенно ответить на любой вопрос, жесткой постоянной, стойкой уверенности в своей правоте. Может быть, им не хватает минутного колебания между «да» и «нет», еле заметного проявления слабости,что уравновешивает нас в их глазах и придает силы… Может быть, уже плохо то, что мы редко ошибаемся. Прав был мудрец, мы редко думаем о том, что имеем, зато всегда думаем о том, чего нам недостает. Не поменять ли принципы?

— Нет,- качнул головой Джума Хан после долгого размышления. — Принципы менять не годится, зачем тогда жить? Но думать надо. Кажется, мы с тобой прирастаем друг к другу, а?

— Я как будто не против. А ты?

— Взаимно.

Мальгин кивнул,замыкаясь в обычной оболочке непреклонной уверенности,потом искоса посмотрел на Хана, в глазах которого запрыгали насмешливые чертики взаимопонимания, и они одновременно рассмеялись.

Всему свое время, подумал Клим, отворачиваясь, время собираться в тугой комок мышц и время расслабляться, радоваться и страдать, думать и чувствовать… Научиться бы вот только угадывать нужный момент или на худой конец вырастить в себе инстинкт безошибочной реакции на происходящее, чтобы всегда и везде, при любых обстоятельствах действовать только правильно… впрочем, стоп! Это уже было — безошибочно, скорей всего это и есть одна из самых страшных человеческих ошибок…

— Тебе пора к шефу, — напомнил Джума.

— Иду,- встал Мальгин и спохватился: — Слушай-ка, мне нужна твоя помощь. Кто в отряде Шаламова был к нему особенно близок? Кроме, пожалуй, самого Жостова? Ты их знаешь?

— Почти каждого. По-моему, Даниил дружил со всеми, завистников у него не было вообще, а вот близких… в парном патруле он чаще всего ходил с Висенте Оросо, а отдыхал с Марселем Гзаронвалем. Я частенько видел их втроем, Дана, Марса и… Купаву. Зачем они тебе?

— Потом скажу. — Мальгин устремился к двери, на пороге обернулся. — Подключайся к Гиппократу, будешь сопровождать группу до операции, твой совет лекаря может существенно повлиять на подготовку, а на операцию все равно не рассчитывай.

Жест Джумы- кольцо из большого и среднего пальцев- был понятен без слов.

Мальгин знал, как вредно сосредоточиваться на своих внутренних переживаниях, уходить от действительности, поэтому с ненавистью относился к своей прогрессирующей слабости и нерешительности, чувствуя сопротивление организма, некоторое время боролся сам с собой, гоня из головы мысли о Купаве, но целиком освободиться от навязчивых дум так и не смог…

Таланов разбирался в информатуре, подаваемой на дисплей рабочего стола, поэтому кивком указал хирургу на стул.

— Богдан, давай поговорим позже, — проникновенно сказал Мальгин. — У меня возникло желание убыть в неизвестном направлении и отрешиться на время от всего земного.

Таланов поднял голову, изучающе посмотрел на Клима.

— А я хотел предложить тебе поработать со старым багажом, только что получил данные по всем операциям «стирания» в мозгу криптогнозы. Но если устал- что ж, отрешайся.

— Не устал, просто на какое-то время необходимо переключиться.

— В таком случае не мешай мне!

Мальгин кивнул и выбежал из кабинета не прощаясь. А для того, чтобы его могли найти в любое время и в любом месте — все-таки связь с другими членами группы риска должна быть включенной постоянно, — нацепил на ухо усик персональной рации, снабженной радиомаяком: поисковые спутники-автоматы системы СПАС были способны отыскать его практически за несколько секунд.

Домой идти не хотелось, Клим наугад ткнул иглой датчика в карту на стенке кабины метро и вышел в незнакомом помещении с низким потолком и светящимся полом. С удивлением прислушался к своим ощущениям: сила тяжести в помещении была меньше земной раза в три. «Луна? Не похоже, там гравитация еще слабей. Марс? Венера? И почему другая планета? Я же точно помню, что карта выходов была сугубо планетарной, земной. Может быть, Приземелье?»

Из помещения через единственную дверь, убирающуюся по старинке в паз, Мальгин вышел в коридор с таким же низким потолком и слабо светящимся полом. Никого. Тишина… Лишь издали доносится изредка странный тихий звук, напоминающий верещание цикад. Заинтригованный «путешественник» двинулся вправо, ловя себя на желании двигаться бесшумно, поддаваясь таинственной атмосфере неведомого жилища.

Коридор поворачивал под тупым углом и был абсолютно пуст, если не считать контуров двух дверей со светящимися на них римскими цифрами I и II. Следующий поворот был копией первого, и колено коридора ничем не отличалось от предыдущего. Повернув еще три раза и выйдя к двери в помещение с кабиной метро, Мальгин понял, что коридор образует замкнутый шестиугольник. В каждом его отрезке было по две двери, различавшихся только номерами от I до XII. Мальгин толкнул первую дверь- безрезультатно, не реагировала она и на мысленный приказ. Пожав плечами, Мальгин собрался было вернуться к метро, но цикадный скрип заставил его пойти на звук.

Скрип доносился еще из-за одной двери — слева по ходу коридора, тогда как остальные находились справа, и хирург не заметил ее лишь потому, что она не имела номера и почти сливалась со стеной. Приказав ей открыться, пару раз толкнув рукой, Мальгин вдруг вспомнил Маат и сказал вслух:

— Сезам, откройся!

Дверь послушно ушла в паз, так что гость невольно вздрогнул, и перед ним открылся небольшой круглый зал с куполовидным, зеркально отсвечивающим потолком, тремя большими вогнутыми экранами на стенках и тремя старинными пультами. За каждым пультом сидели операторы в необычной черной форме с дугами наушников на головах. На появление гостя никто не обратил никакого внимания, они были заняты работой и переговорами друг с другом. На экранах мерцали горсти цветных искр и огней, на каждом внизу мелькали красные и зеленые цифры, и по черному их фону плавали светящиеся кресты визирных меток. На экране слева одна из меток остановилась на крупном белом огоньке, тотчас же раздался басовитый гудок, и оператор за пультом пробежал пальцами по сенсорной клавиатуре пульта.

— Сорок третий, есть захват!

— Ответа нет,- отозвался второй оператор.- Три секунды до зоны поражения.

— Пуск!

По экрану снизу вверх шаркнуло световой полосой, на месте огонька расплылось облачко света и растаяло.

— Сорок третий, есть поражение! Контроль МБР. Квадрат пуст. Цели на подходе, минута сорок…

— Вижу крупный объект в зоне «А»,- вторил переговаривающимся за первым пультом оператор соседнего.- Скорость три единицы, вектор Шамбуадор- Крокс, масса двенадцать сто…

— Захват!

— Машина отрабатывает четные цели, — говорил за последним пультом плотный здоровяк в комбинезоне с красивыми нашивками и эмблемами. — Отработка очередями, повтор по оценке вероятности с учетом мощности импульсов. Перенос огня на зоны «Б» и «Д»…

Ошеломленный Мальгин молча смотрел, как на экранах разворачивается настоящее сражение: все больше и больше искр и огоньков, представляющих собой реально летящие в космосе объекты, взрывались и таяли после бесшумных лазерных вспышек, а когда в прицельные визирные кресты перестали попадать плывущие световые черточки и темп стрельбы замедлился, Мальгин очнулся и смело подошел к центральному пульту, пройдя сквозь фигуру оператора. Оглядел пульт и тронул черную пластину сенсора с цифрой «ноль». Световая беготня по экранам и пультам прекратилась, операторы в креслах замерли.

— Отбой принял, — раздался с пульта вежливый голос. — Слушаю.

— Кто ты?

— Экскурсионный программатор Цербер.

— Это что за станция?

— Боевая лазерная база «Эвриван» для уничтожения спутников и межконтинентальных баллистических ракет, запущена в две тысячи тринадцатом году, законсервирована в две тысячи сорок пятом году, отреставрирована и превращена в экскурсионный объект в две тысячи сто двадцать девятом.

— Ну и зачем?

Компьютер-инк, отвечающий за воссоздание иллюзии боевых действий и работы базы, помолчал:

— Вы не первый задаете этот вопрос, но в моих программах нет ответа. Могу предложить подслушанную у экскурсантов реплику: база превращена в экскурсионный объект для напоминания об ошибках прошлого. Своего мнения не имею.

— И на том спасибо, — пробормотал Мальгин. — И часто у тебя бывают гости?

— Сначала бывали часто, теперь редко. Последняя экскурсия была двести двенадцать дней назад.

— Что ж, бывай… не скучай, если больше никто не придет.

Мальгин невольно пожалел компьютер, обреченный на одиночество, и, пока шагал к метро, спрашивал себя: чего не хватает ему самому? И уже входя в кабину, понял: общения. По сути, он был сейчас так же одинок, как и компьютер-сторож древней военной ракетно-лазерной базы.

Вышел он скорее всего где-то в Европе: город был незнаком с первого взгляда, но по архитектуре зданий можно было примерно определить регион. «Швейцария, — подумал Мальгин, — или Австрия. Послушаем, на каком языке здесь говорят».

Он вышел на площадь перед метро и двинулся в глубь древнего парка по одной из светящихся изнутри янтарных дорожек, прислушиваясь к говору идущих навстречу или обгонявших его людей.

Вечер на долготе этого места только начинался: солнце зашло, но было еще довольно светло. Часов восемь с минутами, прикинул Мальгин и посмотрел на браслет видео: вспыхнувшие цифры высветили время Брянска — десять часов двадцать семь минут. Разница в два часа, значит, это не Австрия и не Швейцария, а, вероятнее всего, Нидерланды.

Однако по языку прохожих точно определиться не удалось: говорили кругом и на немецком, и на французском,и на английском, и на русском. Больше всего на русском и на английском, с акцентом и без, но удивляться не приходилось: русский и английский языки стали основой единого земного разговорного языка, впитав богатство национальных оттенков всех остальных языков мира, хотя и они, конечно, не потеряли своего значения.

Мальгин набрел на пруд, задумчиво направился вдоль берега, вглядываясь в прозрачную водную толщу, а за дубовой рощей обнаружил изумительной красоты веранду, нависающую над водой. Высоко над крышей вспыхивало и гасло название ресторана на английском языке: «Король Георг». Не раздумывая, повернул к летнему ресторану и сел за один из столиков прямо у края веранды; людей было много, но в большинстве своем все сидели парами, лишь две или три компании состояли из семи-восьми человек.

— Слушаю вас, — раздалось над ухом по-русски. Говорили свободно, без акцента.

Мальгин оглянулся. Рядом с вежливой полуулыбкой на губах стоял красивый молодой человек, одетый по моде «галант». Он мог быть и фантомом, видеопризраком официанта, формируемым сервисной киб-системой ресторана, но смахивал на живого.

— А если я не говорю по-русски? — сухо спросил Мальгин на испанском.

— Я буду говорить на вашем языке, — с улыбкой сказал по-испански официант.

— Полиглот?

— Да, сеньор. Я знаю сто сорок шесть языков.

— Фантомат, — с некоторым разочарованием протянул Мальгин. — К чему тогда эта форма? Ведь вы можете выполнить заказ без всяких эффектов.

— Традиция, сеньор.

— Я русский. Принесите что-нибудь соответствующее моему настроению.

— Сей секунд!

Мальгин усмехнулся последней фразе и, поставив локти на стол, утвердил подбородок на сплетенных пальцах. Мозг лениво перебирал обрывки видений, давних разговоров с друзьями, Купавой, проблемы, с которыми сталкивался в институте, но ни одна мысль не задевала чувственных центров, эмоции притупились, отступили в глубь души, словно под влиянием наркотика. Мальгин грезил… хотя никогда не поверил бы, скажи ему кто-нибудь, что он способен на такое.

Киб-официант принес высокий бокал с изумрудным напитком и тарелку с коричневыми хрустящими шариками. Подождал реакции посетителя, не дождался, исчез, а Мальгин сидел в этом странном состоянии еще несколько минут, пока кто-то рядом не спросил:

— Разрешите присесть?

Он медленно повернул голову. Рядом стояла Карой Чокой, красивая, чуть улыбающаяся, одетая в летний вечерний костюм в стиле «очарованный кварк»: полуоткрытая грудь, серебристые буфы на плечах, два зеркальных обруча на талии, обнимающая бедра и переходящая в черную бахрому юбка, ажурные трансформные туфли, высота каблука которых зависит от скорости движения. Черные волосы были распушены в громадный шар — прическу в стиле «афро».

— А говорят, что трансцендентальная медитация- ложное понятие,- мягко проговорила женщина.

Мальгин опомнился, резко встал, неловко смахнул со стола бокал, но успел его подхватить.

— Простите, ради бога! Кажется, я действительно увлекся самосозерцанием.

— И часто это с вами?

— Если честно, то первый раз. Обычно я справляюсь со своими внутренними переживаниями на ходу.

— Поэтому я и удивилась, с виду вы целеустремленный и жесткий, или, как говорили раньше, «железный» человек. Вас еще называют «человеком-да». Откуда пошло это прозвище?

— Не помню. — Мальгин окончательно пришел в себя. — Может быть, присядем?

— А я думала, вам так удобнее, — с легкой иронией сказала Карой, перехватив его взгляд. — Закажите мне миндаль и сок.

Они сели, посматривая друг на друга: с просыпающимся интересом Мальгин и с лукавым вызовом в глазах женщина.

— Не ожидала встретить здесь кого-то из знакомых, а тем более вас. Любите отшельничество? Или ждете подругу?

Он подумал, хотел сказать «нет» и произнес:

— Просто сегодня я не в форме и удрал из института, чтобы побыть…

— В одиночестве, так сказать, наедине с умным человеком.

— Не заставляйте меня говорить «нет»,я очень не люблю это слово и произношу его, лишь когда меня вынуждают.Сегодня мне захотелось вдруг побыть с кем-нибудь, кто не искал бы во мне идеала, и поговорить о чем угодно, даже о погоде.

Карой приподняла бровь.

— Оригинальное желание. Обычно мужчины все делают наоборот. Что ж, давайте говорить о погоде, хотя я больше хотела бы о нашем пациенте. Меня беспокоит масштаб изменений нервной ткани, их глобальный, всеобщий характер. Что, если количество перейдет в качество? Что произойдет? Сохранится личность Шаламова или перерождение затронет и психику? Сможет ли он контролировать свой Р-комплекс?

— Не знаю.- Преодолевая внутреннее сопротивление, добавил:- Не думал. Даниил очень сильный в психологическом отношении человек, его весьма трудно вывести из равновесия. — Потом прямо посмотрел на собеседницу: — Извините, Карой, я сбежал из института именно потому, что не хочу сейчас думать об…

— Все!- Карой Чокой подняла ладонь.- Не буду, мастер. Видимо, я плохой психолог, иначе поняла бы вас сразу. — Она улыбнулась с оттенком вины и кокетства.- А вообще я с должным уважением отношусь к прямым людям. Мало кто из моих знакомых способен прямо сказать мне в лицо о своем нежелании говорить на ту тему,которую я избрала.Пожалуй, кроме вас, я знаю лишь одного человека…

— Я тоже его знаю, — кивнул Клим. — Кстати, а почему вы не вместе?

— Ну вот,- с неожиданным сожалением сказала она,- как ушат воды на голову. От вас такого вопроса я не ожидала. Неужели интересно?

Мальгин смешался, быть может, впервые в жизни. Карой заметила это, улыбнулась.

— Не ищите ответ. В молодости мне больше нравились мужчины, знающие ответ на любой вопрос.

— А сейчас? Хотя едва ли вам стоит жаловаться на возраст.

— Спасибо, такие слова для меня уже начинают становиться комплиментом. Сейчас я предпочитаю живых мужчин, способных удивляться и сочувствовать, а не все знающих, все умеющих суперменов.

— Постараюсь учесть в дальнейшем, хотя мне еще далеко до супермена. Правда, у некоторых моих знакомых суперменство — это скорее состояние тела, а не души. Они умеют очень многое, почти все, но не потеряли способность удивляться.

— Если вы о Джу… — Карой нахмурила брови.

Мальгин тихо засмеялся.

— Меня упрекаете и тут же сбиваетесь на личности. А Джума мне нравится, хороший парень, запросто рискующий собой во имя дела.

— Ну, это нам знакомо. — В том, как были произнесены слова, чувствовалась ирония и чуть-чуть грусть.- Риск для него — родная стихия.

— Я не договорил.Страсть к риску не главное,не может быть главным в жизни,а Джума, кстати, думающий рисконавт. Насколько я понял, он в последнее время многое переоценил, в том числе и свой имидж.

— Вы так считаете? — На лицо Карой легла тень задумчивости.

«Красивая женщина,- подумал Мальгин с невольным сожалением.- Если бы не было Купавы… такая может зажечь и увлечь и всю жизнь держать в постоянном напряжении… но далеко не каждый способен гореть всю жизнь. А ведь она тоже одинока!- понял вдруг хирург.- Красивые женщины зачастую одиноки, несмотря на постоянное окружение и поклонение, а тем более женщины умные. Найти идеал для такой — проблема почти безнадежная, особенно в условиях постоянного дефицита джентльменов. Она права: суперменов среди нас- пруд пруди! Романтики без догмата превосходства — ау! Правда, если разобраться, то идеал мужчины — величина постоянная, Карой, например, судя по всему, нужен «живой» спутник жизни, который не подавлял бы ее своей непогрешимостью и абсолютным знанием, чтобы он стоял рядом, а иногда и спрашивал совета — как поступить в той или иной ситуации. По сути, она тоже очень сильный, умный, безусловно красивый человек и имеет право на равное партнерство. Джума, кажется, понял это слишком поздно… как, впрочем, и я. Купава ведь тоже не любит суперменов «без страха и упрека»…»

— Что с вами? — спросила Карой, оценив его молчание, и чисто по-женски, по привычке, поправила прическу, которая вовсе не нуждалась в подобной операции. — У меня что-нибудь не в порядке? Вы так пристально смотрели…

— Все в норме,- поспешил успокоить женщину Мальгин. — Потанцуем?

Стемнело, и пространство танцевальной площадки в центре веранды уже заиграло призрачными переливами света, превратившись в волшебный, постоянно меняющийся замок. Музыка была слышна только в пределах этого «замка», причем психоадаптеры проецировали для каждой танцующей пары свою мелодию и ритм.

Настроение у Мальгина было меланхолическим, так что танцевали они с Карой древнее замедленное танго. Женщина прижалась к нему и вздрогнула, словно ей стало вдруг холодно. Шепнула:

— Я искала вас. — Она подняла прядь волос над ухом и показала золотую каплю рации компьютерной связи. — Это было нетрудно.

— Я догадался.

— Только не делайте далеко идущих выводов, а то я разочаруюсь в вас прежде, чем наметила по плану.

Он тихо рассмеялся.

— Таких ошибок я не делаю уже давно. Впрочем, если мне не изменяет память, то и в юности со мной такого не случалось.

— Вы умный человек, мастер, и классный специалист, многого добившийся в жизни, но скажите… вы счастливы?

Мальгин молчал. Спина Карой напряглась. Клим тихонько погладил ее по плечу.

— На этот вопрос я сегодня не отвечу. Сначала надо, наверное, разобраться, что есть счастье. Всему свое время…

— И время всякой вещи под небом. Вы опасный человек, мастер.

— Почему? — искренне удивился Клим.

— Потому что у меня начинает кружиться голова. — Намек был весьма прозрачен, а может быть, это был вовсе не намек. Карой говорила то, что думала, прекрасно зная, что он способен понять ее и по взгляду.

— Мне надо идти, — сказал он спустя минуту. — Если хотите, я провожу вас.

— Идите, я еще немного посижу.

— Вы обиделись?

— На что? Нет, все в порядке, мастер, просто хочу побыть одна.

Мальгин на мгновение прижал женщину к себе и отвел к столику, вырвавшись из плена музыки. На выходе оглянулся: Карой сидела совершенно прямо, положив руки на стол, и смотрела на воду.

«Разговор с умной женщиной сродни ловле тополиного пуха, — подумал Мальгин, — одно неосторожное движение — и пух улетел! Учись «ловить пух» осторожно, мастер… А я, кажется, испугался…»

Он вернулся, наклонился над ее плечом, сказал мягко:

— Не сердитесь, Карой.

— Я не сержусь,- сухо ответила она, не повернув головы.- С чего вы взяли? Насколько мне помнится, вы только что торопились уйти.

Он сел рядом.

— В таком случае выслушайте брюзжание человека, стоящего на пороге зрелости. Природа вас щедро наградила, вы красивая, решительная, смелая женщина. Но когда слабый пол начинает выполнять функции сильного — что остается делать мужчинам? Будьте мудрее, дайте нам — даже не право — хотя бы иллюзию уверенности в том, что решаем всегда мы. Ведь мы изначально не должны быть слабыми, амазонки же — только пример отклонения, подтверждающего правило… Хотите на всю жизнь остаться амазонкой? Тогда мы вам не нужны. А если нужны — будьте чаще женщиной, и тогда мужчины будут спорить за право уступить вам первенство. Стоит вам только захотеть. А говорю я это лишь потому, что корабль моей судьбы уже разбился однажды о твердую волю сильной женщины. Я слишком поздно понял, что всегда все знать, все уметь и решать все может и киб-интеллект и что умение уступить и есть сила. Простите за длинную сентенцию, иногда я бываю невыносим. Даже себе. До завтра.

— Подождите, — быстро сказала Карой, бросив взгляд исподлобья.

Он снова присел на краешек стула.

— Она красивая?

Мальгин понял.

— Очень!

— А вы знаете, к кому она ушла? Я поняла так, что она… Кто ее… друг?

— Наш общий пациент, — сказал Мальгин после недолгого раздумья. — Даниил Шаламов.

Глаза у Карой сделались огромными и черными. Клим ободряюще кивнул ей и пошел к выходу, не оглядываясь больше. Чувствовал он себя скверно и был недоволен собой до глухой тоскливой досады. В душе росла уверенность, что он снова что-то сделал не так.