Избранные произведения в одном томе

В старые годы

ГОСПОЖЕ КАРОЛИНЕ КОММАНВИЛЬ.

Сударыня,

Я поднес Вам, когда Вы одна только ее знали, эту маленькую пьеску, которую проще было бы назвать диалогом. Теперь, когда она сыграна перед публикой и ей аплодировало несколько друзей, разрешите посвятить ее Вам.

Это мое первое драматическое произведение. Оно принадлежит Вам во всех отношениях, так как, быв подругой моего детства, Вы стали потом моим другом, прелестным и серьезным; и как бы для того, чтобы нас еще более сблизить, наша общая привязанность к Вашему дяде, которого я так люблю, нас, я бы сказал, сроднила.

Благоволите, сударыня, принять в дар эти несколько стихов, как свидетельство преданности, уважения и братских чувств Вашего искреннего друга и старого товарища

Ги де Мопассана

Париж, 23 февраля 1879 г.

Я никогда не позволил бы себе опубликовать эту незначительную комедию, не выразив живейшей благодарности просвещенному и благожелательному лицу, которое ее приняло, и талантливым артистам, которые снискали ей аплодисменты.

Без г-на Балланда, так великодушно открывающего свой театр безвестным и отвергаемым в других местах авторам, — она, может быть, никогда не была бы сыграна. Без г-жи Додуар, столь тонкой артистки, трогательной и очаровательной в роли старой маркизы, и без г-на Лелуара, исполненного такого достоинства в роли седовласого графа, — никто, без сомнения, не сумел бы ее заметить.

Благодаря их участию успех превзошел мои надежды, — и поэтому я хочу написать их имена на первой странице, в знак уверения в моей глубокой признательности.

Ги де Мопассан

Париж, 23 февраля 1879 г.

Комната в стиле Людовика XV. Жарко пылает камин. Зима. Старая маркиза сидит в кресле с книгой на коленях; она, видимо, скучает.

Слуга (докладывает)

Его сиятельство!

Маркиза

Входите же скорей!

Как мило, что своих вы помните друзей.

Почти с тревогой вас я нынче поджидала:

Вас видеть каждый день уже привычкой стало;

К тому ж какая-то печаль томит меня.

Идите ж посидеть со мною у огня;

Поговорим.

Граф (поцеловав ей руку, садится)

И мне, маркиза, грустно что-то,

А ведь под старость грусть больнее, чем забота.

В сердцах у молодых бьет радость, как родник;

В их небе облачко бывает лишь на миг.

У них везде — любовь, дела, исканья, цели,

А мы, без радости, едва бы жить сумели.

Грусть убивает нас, она всегда к нам льнет,

Как плющ безжалостный к сухим стволам. И вот —

От зла подобного нам защищаться надо.

Был у меня д'Армон и — горькая отрада! —

Мы пепел прежних дней разворошили вновь,

Друзей припомнили, прошедшую любовь…

И с этих пор, как тень, что не дает покою,

Былая молодость все реет предо мною.

В тоске, измученный, пришел я к вам, — вдвоем

Мы посидим, мой друг, и вспомним о былом.

Маркиза

А мне — все холодно; от стужи сердце ноет.

Я вижу — снег валит, я слышу — ветер воет.

Как в нашем возрасте терзает нас зима;

С ней кажется, что ты вот-вот умрешь сама.

Ну что ж, поговорим; пусть хоть воспоминанья

Былым теплом пахнут на холод увяданья.

В них солнце чувствуешь…

Граф

А для меня зимой

И солнца бледен луч, и небо скрыто тьмой.

Маркиза

Ну, вспомним о каком-нибудь безумном деле…

Вы, как я слышала, легко клинком владели:

Беспечный юноша, красивый и живой,

Богатый светский лев, с надменной головой,

Резвились вволю вы; всегда у вас дуэли

С мужьями, а у дам сердца рвались и млели —

Как многие о том шептали мне не раз, —

Лишь только шум шагов им возвещал о вас.

Коль не солгали мне — вы были забиякой,

Повесой записным, буяном и гулякой;

Вам на три месяца пришлось попасть в тюрьму

За мужа, что в своем повесился дому,

Жену смазливую, как говорят, имея…

Жена крестьянина, — о граф, что за идея!

Из-за нее — в тюрьму! Будь дамою она,

Будь обаятельна, красива и знатна —

Тогда пожалуй… Ну, не вспомните ль интрижки

Со светской дамою — изящной страсти вспышки

И шкаф классический, где застигает вдруг.

Под ворохом тряпья, любовника супруг?

Граф

Но почему всегда, всегда лишь дама света?

Мы любим и других. Знатны иль нет — ведь это

Пустое! Женщины пленять нас рождены.

Где прелесть, красота — там предки не нужны!

Маркиза

И слушать не хочу о приключенье пошлом!

Иные есть у вас: поройтесь лучше в прошлом.

Ну, не упрямьтесь, граф, начните же рассказ.

Граф

Когда вы просите, возможен ли отказ?

Пословица, клянусь, недаром утверждает:

«Что хочет женщина — того и бог желает»…

Представлен ко двору, доверчивый юнец, —

Я быстро жизнь узнал; мечтам пришел конец!

К примеру: я любил, как водится, безмерно

Графиню де Поле. Она казалась верной;

И все ж ее с другим застиг я как-то раз.

Два месяца подряд, не осушая глаз,

Преглупо я рыдал! Но при дворе и в свете

Смеялись досыта: ведь рады люди эти

Свистать несчастию и выхвалять успех!

Коль я обманут был — я возбуждал лишь смех;

Подругой вскоре был утешен я другою…

Но нежность получал я не один, не скрою:

Стихи ей посвящал поэт, соперник мой, —

Он звал ее цветком, небесною звездой

И как-то там еще. Ему послал я вызов.

Он, мирный щелкопер, таких был чужд капризов,

И, шпаги убоясь, плохой скропал сонет.

Тут надо мной, глупцом, вновь посмеялся свет.

Урок на этот раз пресек мои сомненья:

С тех пор я начал всех любить — без исключенья.

Девизом я себе пословицу избрал:

«Кто верит — тот глупец». И с ним я счастлив стал.

Маркиза

Да, но в былые дни вы, в пламенном томленье,

У ног красавицы вздыхая в упоенье,

Любовь, и преданность, и нежность ей отдав, —

Так вы сказать могли б?

Граф

О нет! И все ж я прав:

Ведь женщина — дитя, ее избаловали,

Ей льстили без конца, без меры восхваляли;

Присяжные льстецы и рифмачей рои

Как бы из крана ей хвалебные струи

Точили — весь настой поэзии туманной, —

И стала женщина надутой и жеманной.

А может ли она любить? Да никогда!

Не робкий юноша ей нужен, чьи года

Страдают лишь одним: уменьем вдохновенно

Любить; ей по сердцу развратник, что мгновенно

Умеет вызвать дрожь, в кровь холод влить и зной:

Он, видите ли, сей прославленный герой

(Заслуга редкая, хоть тип довольно старый) —

Первейший ловелас всей Франции с Наваррой.

Ни ум, ни красота, ни доблести ему

Совсем не надобны. Ведь мил он потому,

Что пожил всласть. Пред ним — вот странное явленье! —

Сам ангел чистоты падет без промедленья.

Но если кто другой попросит только взгляд

Как милостыню дать — насмешкой заклеймят!

Потребуют луну с небес достать в награду!

И это не одна, — поймите же досаду! —

Но многие!

Маркиза

Ах, так? Ну что ж, благодарю!

Сейчас и я в ответ вам басню подарю.

Однажды старый лис, до мяса очень жадный,

Голодный и хромой, брел ночью непроглядной

И вспоминал с тоской о пиршествах былых:

О жирных кроликах, что в зарослях лесных

В те дни он лавливал; о курах на насесте.

Но лакомств тех родник иссяк с годами вместе,

Проворство потеряв, поститься должен он.

Вдруг дичи дух к нему был ветром донесен.

Он замер, молнии в его зрачках блеснули:

Заметил он цыплят, что на стене заснули,

Под крылья головы стараясь подвернуть.

Но лис отяжелел, да и опасен путь, —

И слицемерил он, хоть есть хотел до дрожи:

«Худы… и хороши для тех, кто помоложе!»

Граф

Маркиза, это зло! Но вам я принужден

Напомнить кое-что: Далила и Самсон,

Омфала[588] и Геракл, Антоний — Клеопатра…

Маркиза

Печальна же мораль любовного театра!

Граф

Нет! Человек есть плод, разъятый пополам.

Чтобы счастливым стать, он в мире — здесь иль там —

Все дольку отыскать старается вторую,

А случай, сам слепец, — ведет его вслепую.

И никогда почти на жизненном пути

Единую, свою, не суждено найти.

Но кто ее найдет — любовь находит с нею…

Я верю — были вы той долькою моею,

Вас бог назначил мне, лишь вас искал я, но…

Не мог найти. Любить мне не было дано!

И вот, когда прошли всю жизнь мы с вами розно, —

Судьба свела пути… свела, но слишком поздно!

Маркиза

Вот это лучше… Все ж, коль вы верны грехам,

Столь малою ценой не откупиться вам.

И знаете ли, граф, с чем ваше сердце схоже?

С берлогой старого скупца: в пугливой дрожи

Он озирается, когда хоть кто-нибудь

К нему придет, — зачем? ограбить? обмануть? —

И отвести глаза он хочет грудой хлама.

К чему увертки нам? Поговоримте прямо!

У скряги — сундучок, монеты полный, скрыт,

И сердце каждое всегда свой клад таит.

Что скрыли вы? Портрет девчонки, чуть созрелой,

Так — лет шестнадцати; идиллии несмелой

Воспоминание, что, чуть стыдясь, хранят…

Не правда ль? Но порой как жаждешь кинуть взгляд

На эти образы, померкшие с годами,

Романы юности, пережитые нами…

Пускай нахлынет грусть — отрада в грусти той!

Как в одиночестве ночном влечет порой

В глубь сердца заглянуть и в книжечке заветной

Найти сухой цветок, хранящий чуть заметный,

Чуть слышный аромат далекой той весны!

Прислушались… еще — и вдруг воскрешены

Слова возлюбленной, и вы самозабвенно

Целуете цветок, чьи лепестки нетленно

В страничках сердца спят, как бы в страницах книг.

Пусть старость скорбь несет — вы счастливы на миг:

В тоску последних дней и в горечь увяданья

Далекой юности влилось благоуханье!..

Граф

Вы правы: только что со дна души моей

Всплыло забытое, — в теченье стольких дней!

Я расскажу его, но будьте откровенны

И вы со мной, мой друг! Условья неизменны:

Капризом — за каприз, и за рассказ — рассказ.

Начните первая.

Маркиза

Ну что ж, начну… сейчас…

Моя история — ребячество простое.

Но чувство, в юности душой пережитое,

Все крепнет, уходя во глубь минувших дней,

Подобное вину: чем старше, тем пьяней.

Историек таких вы, верно, тьму слыхали:

Романы детские у всех девиц бывали;

Их два иль три найдешь у женщины любой,

А у меня — один; таков уж жребий мой!

Должно быть, потому он сердце мне и ранил

И места в жизни всей чрезмерно много занял.

Мне восемнадцать лет исполнилось. Читать

Романы ветхие любила я, мечтать,

По парку старому бродя в густой аллее,

И на луну глядеть, что, призрака бледнее,

Светила между ив, и слушать ветерок,

Что о любви шептал, слетая на листок.

Я, как все девушки, ждала и призывала

«Его», кого судьба лишь для меня избрала!

И вот сбылись мечты: явился мой герой!

Он молод был и храбр, к тому ж красив собой…

И сердце девичье мучительно заныло:

Я полюбила вдруг; меня нашел он милой…

Назавтра уезжал мой рыцарь… Что еще?

Один лишь поцелуй, скользнувший горячо,

Да всё сказавший взор, им — лишь прошла минутка —

Забытый… Он шепнул: «Она мила, малютка».

То голос сердца был. Но пусть накажет бог

Того, кто детскою шутить любовью мог!

Ах! Женщина у вас — безлюба? Лишь желанья

Играют ею?.. Что ж! То ваших рук созданье!

Она могла б любить, — но рады обмануть

Вы первую ж любовь, что ей согрела грудь.

Бедняжка, я была глупа и легковерна, —

Конечно, кажется вам все смешным безмерно —

Раз вам любовь смешна… — я так его ждала!..

Он не вернулся, нет… Я к алтарю пошла

С маркизом. Но, клянусь, я предпочла того бы!

Вот все, что в сердце есть, — груз горечи, не злобы.

Откройте мне свое…

Граф (улыбаясь)

Вам исповедь нужна?

Маркиза

Как! Насмехаться вновь? Хоть с вами я дружна,

Не отпущу грехов, смотрите, будет плохо!

Граф

Итак — Бретань. Была та страшная эпоха,

Что Террором зовут[589]. Дрались по всей земле.

Я средь вандейцев был, в отряде у Стоффле[590].

Тут начинается рассказ мой. За Луару

Переправлялся враг. Препятствуя удару,

Мой маленький отряд (лишь сотня партизан —

Друзья отважные, да несколько крестьян),

Со мною во главе, отдельными постами

Разбился по лугу, укрывшись за кустами:

Тыл защищали мы, насколько было сил.

Но, дав последний залп, отряд наш отступил,

Рассеялся, и вмиг — нет ни души. Нежданно —

Передо мной солдат из вражеского стана

(Он, верно, меж кустов пробрался к нам ползком!)

Вскочил и — выстрелил. В долгу пред шутником

Не оставаться же! Его я сбил без дрожи.

Две пули мне в плечо всадить успел он тоже!

Мои все далеко… И, на решенье скор,

Коню я изодрал бока ударом шпор

И поскакал в поля. Я мчался как безумный,

И ветер бил в лицо, неистовый и шумный…

Но наконец без сил, измучен, истомлен,

Весь окровавленный, я рухнул. Вижу — склон,

А выше — огонек: там хижина жилая,

Там голоса слышны. Стучусь я, заклиная:

«Во имя короля, откройте поскорей!» —

И, захрипев, без чувств свалился у дверей.

Я весь закоченел, потратя крови много…

Не знаю, долго ли лежал я у порога,

Но на постели и в тепле очнулся я.

Собралась вкруг меня крестьянская семья:

Ко мне склонились все в сочувственной печали

И — не очнусь ли я — с тревогой ожидали.

И вижу вдруг: среди бретонских мужиков,

Как птичка дикая средь вялых индюков,

Стояла девушка. Шестнадцать лет! Ребенок!

Но вся — изящество! Стан небывало тонок!

Прелестное лицо и нежный шелк волос,

Под чепчик спрятанных. За пару этих кос

И королева бы отдать богатства рада.

А ножки! — для графинь и зависть и досада!

Да, в добродетели мамаши до конца

Я не был убежден: на месте бы отца

За право авторства не спрашивал я много!

Но как она мила! А взор, глядевший строго

И целомудренно!.. Три ночи и три дня

Малютке привелось выхаживать меня.

И я за ней следил: вот только села — встанет,

Неслышно отойдет; молитвенник достанет

И молится, О ком? Не обо мне ль, больном?

Иль о другом? Скользнет по комнате потом

Такими легкими, бесшумными шагами

И взглянет на меня янтарными глазами.

Цвет глаз — как у орла — прозрачно-золотой,

И та же гордость в них с бесстрашной прямотой.

Впервые встретив вас, я вновь нашел нежданно,

Такой же самый взор, маркиза! Как ни странно,

Янтарный этот цвет (как будто луч насквозь

В глаза проник) у вас найти мне довелось…

Была она такой прелестной и невинной,

Что, сам не знаю как (три дня ведь — срок недлинный!),

Влюбляться начал я… Тут утром, как назло,

Орудий дальний гул и грохот донесло.

Хозяин мой вбежал весь бледный, потрясенный:

«Беда! там Синие[591]! Видны уж батальоны!

Спасайтесь!» И хоть слаб еще я был тогда,

Но надобно спешить; вскочил я без труда:

Как конь, что весь дрожит, сигнал заслышав к бою,

Так я был весь взбодрен тревогой боевою.

Спешу, но у крыльца — стоит и ждет она,

Вся в черном, капли слез в глазах, бледна, грустна,

И держит мне коня. Готов лететь карьером,

Я все ж, с коня склонясь любезным кавалером,

Превесело ее поцеловал. Тогда

Она отпрянула, зардевшись от стыда,

И — молнии в зрачках, вся выпрямясь надменно:

«О сударь!» — молвила. Тут понял я мгновенно:

Она совсем не то, кем я ее считал!

Ее манеры! Вид! Как я впросак попал!

Дворянской девушке нанес я оскорбленье,

Из рода знатного! Малютку, без сомненья,

Скрывала старых слуг почтенная семья,

Пока ее отец сражался там, где я.

Признаться, в глупое попал я положенье!

Но — Дон-Кихот в душе (к тому ж воображенье

Полно романтикой наивных старых книг) —

Я соскочил с коня и перед нею вмиг

Колено преклонил: «Мадмуазель, простите

Безумный мой порыв! Поверьте и поймите,

Что этот поцелуй — не лгу я никогда! —

Не ветреником дан. Вы верите мне? Да?

И коль позволите, — он дан в знак обрученья.

Я вновь сюда вернусь, лишь кончатся сраженья,

Чтобы залог любви, что отдан вам, найти». —

«Пусть так, — она в ответ, — счастливого пути!

Прощайте, мой жених! — шлет поцелуй воздушный, —

Готова я вину простить вам простодушно,

Но, незнакомец мой, вернитесь поскорей!»

И тут я ускакал…

Маркиза (печально)

Вы не вернулись к ней?

Граф

Увы!.. Но почему — мне не найти ответа!

Я думал: любит ли меня малютка эта?

Ведь виделись мы миг! А я люблю? Я сам

Не знал. Не мог решить. Ну, я вернусь, но там —

Что я найду? — Ее в замужестве счастливом,

Любимую другим, в кругу детей шумливом…

Что ж, предложение поспешное глупца

Скользнуло без следа по ней, как бред юнца;

Воспоминания, возможно, и остались…

Да и найти ль ее мне там, где мы расстались?

Не обманулся ль я? Не сохранить ли мне

Воспоминание нетронутым вполне,

Чтобы жила она в моих мечтах такою,

Какой ее видал?.. Вернуться к ней? Не скрою, —

Боялся, что, взглянув, разочаруюсь я…

Но смутная печаль с тех пор томит меня,

Как наваждение, она мне сердце гложет:

Ведь счастье жизни всей я оттолкнул, быть может…

Маркиза (с рыданием в голосе)

А может быть, она любила вас сильней?

Но, впрочем, все равно: вы не вернулись к ней…

Граф

Мой друг, я совершил большое преступленье?

Маркиза

Я только что от вас слыхала рассужденье,

Что «человек есть плод, разъятый пополам.

Чтобы счастливым стать, он в мире — здесь иль там —

Все дольку отыскать старается вторую,

А случай, — сам слепец, — ведет его вслепую.

И никогда почти на жизненном пути

Единую, свою, — не суждено найти.

Но, кто ее найдет, — любовь находит с нею…

Я знаю, были вы той долькою моею,

Вас бог назначил мне, лишь вас искал я, но…

Не мог найти. Любить мне не было дано:

И вот, когда прошли всю жизнь мы с вами розно, —

Судьба свела пути… свела, но слишком поздно!..»

Да, слишком поздно все… вы не вернулись… нет!..

Граф

Вы плачете, мой друг!..

Маркиза

Тому уж много лет,

Я знала девушку, описанную вами;

Рассказ ваш грустен, я — и залилась слезами.

Пустое…

Граф

Та, кому я слово дал шутя,

Маркиза, были вы!

Маркиза

К чему скрывать? Да, я…

Граф, опустившись на колено, целует ей руку, Он очень взволнован.

(После минутного молчания.)

Ну, позабудем все. Давно опали розы…

Нам не к лицу уже все эти страсти, грозы…

Как посмеялся б тот, кто увидал бы нас!

Ну, встаньте. Наш роман закончится сейчас:

Не в нашем возрасте манить любовь былую!

Я вам залог верну; теперь посметь могу я:

Ведь я не девочка под сенью сельских струй!

(Целует его, потом с грустной улыбкой.)

Но как он постарел, ваш бедный поцелуй.

Репетиция

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Г-н Детурнель — 55 лет.

Г-жа Детурнель — 25 лет.

Г-н Рене Лапьер — 25 лет.

Гостиная. Двери в глубине и направо. Г-жа Детурнель, одетая пастушкой Ватто, поправляет прическу перед зеркалом.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Г-н Детурнель, в сюртуке, готовый к прогулке, входит из правых дверей и, увидев жену, останавливается в изумлении.

Г-н Детурнель

О!.. Я не ожидал такого маскарада.

А, понимаю я: готовится шарада?

Г-жа Детурнель

Вы правы.

Г-н Детурнель

Ваш костюм вам удался вполне,

И вы прелестны в нем.

Г-жа Детурнель

Фи!.. Комплимент жене?..

К чему?

Г-н Детурнель

Ответ жесток, но, право, без причины:

Моя обязанность — как мужа и мужчины —

Вам правду говорить.

Г-жа Детурнель

Благодарю, мой друг.

Г-н Детурнель

Позволено ль спросить, как сделались вы вдруг

Актрисой? Может быть, соавтором поэта?..

Простите! Я не знал, что увлечет вас это.

Не знал, что будит в вас искусство интерес.

Что ж вы играете?

Г-жа Детурнель

Одну из легких пьес…

Комедию.

Г-н Детурнель

Вот как? Чтоб свой талант проверить,

Котурны Талии хотите вы примерить?

Могу ль узнать сюжет?

Г-жа Детурнель

Эклога[592].

Г-н Детурнель

Пастораль?

Прелестно. С музыкой?

Г-жа Детурнель

Без музыки.

Г-н Детурнель

Как жаль!

Г-жа Детурнель

Вот как! Но почему?

Г-н Детурнель

По-моему, приличен

Эклоге флейты звук (я крайне буколичен):

Когда в тени ветвей поет любовь пастух,

Свирель нужна ему, чтоб мог он грезить вслух;

Свирель — любимейший пособник всех идиллий,

Как то незыблемо установил Вергилий.

Г-жа Детурнель (иронически)

О, сколько юмора вы высказали вдруг!

Я не ценила вас, любезный мой супруг.

Что ж, выступить и вам на сцену не пора ли?

Маркиза Помпадур вы… пресмешно б сыграли!

Г-н Детурнель (слегка задетый)

Да, очень может быть, что вышло б «пресмешно»:

Играть комедию не всякому дано.

Г-жа Детурнель

Мне что-то кажется… вам этот вид забавы

Не очень нравится?

Г-н Детурнель

Да, сознаюсь — вы правы!

Я вовсе не люблю аркадских пастушков.

К тому же — всякому свое; мой взгляд таков…

Да, каждый может быть — ну, скажем, хоть швейцаром;

Но должен обладать актер особым даром.

Ведь не умеете по сцене вы ходить,

И ваша простота вам может лишь вредить.

Г-жа Детурнель (нервно)

Ну, эта песенка мне уж давно известна!

Г-н Детурнель (педантично)

Что в жизни хорошо — на сцене неуместно.

Напротив… в обществе — актриса, например,

Полна погрешностей и тона, и манер;

Согласен. Но зато попробуйте вы сами

И обменяйтесь с ней хотя бы раз местами, —

Так вместо ангельской улыбки мы у вас

Со сцены, может быть, увидим ряд гримас.

Г-жа Детурнель (сухо)

Однако… ваш совет, и милый и полезный,

Характер принял уж немного нелюбезный.

Вы кончили?

Г-н Детурнель

Я? Нет. А ваш репертуар!

От пошлости его меня бросает в жар.

На нервы действует мне ваш театр салонный.

А эти господа! Чурбан самовлюбленный,

Барашком завитой, чей тон для сладких слов

Подходит, как к стихам любви — ослиный рев,

Нескладной пошлости образчик самый верный;

Он ночью — трубадур, днем коммерсант примерный —

Торгует сукнами, подводит деньгам счет,

И про себя меж тем «песнь звездам» он поет,

И резво вечером стремится из конторы,

Чтоб в виде пастушка пленять сердца и взоры

И с посохом в руках выказывать свой дар.

Смешно! Он днем дурак, а вечером — фигляр,

Чей смех со сцены глуп, ужимки все зловещи!..

Хоть выбирали б вы хорошенькие вещи,

Чтобы простой сюжет нас позабавить мог!

Но нет, помилуйте, нельзя вам без эклог!..

А до чего смешна обычно мизансцена!

Салон — «цветущий луг, где протекает Сена»;

Одета дамочка пастушкою, в руке

Цветок… Ну, а маркиз — маркиз невдалеке:

В костюме розовом (из шелка, лент и кружев),

Свою блестящую неловкость обнаружив,

Он к ней склоняется, несчастный идиот,

И с глупой миною ей посох подает.

Играют роль овец — три мягких табурета.

И декорации, и люди — ложь все это!

Ну, разве я не прав, скажите?.. Наконец

Ничтожный этот фат, напыщенный юнец

Целует ручки вам — а может быть, и щечки, —

А там легко решит без дальней проволочки

Любезный ваш партнер, что в праве он своем

Вести себя смелей… А вечера вдвоем?

Для честной женщины ужель необходимы

Изображения любовной пантомимы?

Играть любовницу…

(Не знает, что сказать, и наконец находит.)

Какой пример для слуг!

Г-жа Детурнель (глубоко оскорбленная)

Вот как? Об этом я не думала, мой друг.

Но так как я хочу примерной быть женою

И даже мыслью уж напугана одною,

Чтоб упрекнуть меня хоть в чем-нибудь могли

Почтенный кучер наш иль наша Розали, —

Играть не буду я!

Г-н Детурнель (пожимая плечами)

К чему же вам сердиться?

Г-жа Детурнель (дрожащим голосом, вне себя)

Теперь всего боюсь! Как? Я могла гордиться,

Что сплетням не дала я пищу до сих пор,

И вот — подумать лишь — какой нас ждет позор!

Представьте: наш лакей поделится с швейцаром,

Что кто-то здесь в любви мне объяснялся с жаром,

Что был на нем камзол и пудреный парик!..

О, да все в городе поднимут страшный крик,

И сплетня полетит, покатится с разгона,

На волю вырвется из сумки почтальона;

Все — от привратницкой и вплоть до чердака, —

Все будут на меня кивать исподтишка.

Об этом ужасе узнают и соседи:

На рынке кумушки в приятельской беседе,

Метельщик уличный, торговец мелочной —

Смеяться будут все с презреньем надо мной!

Г-н Детурнель (сконфуженный, покорный)

Послушай… если я вспылил, быть может, слишком, —

Будь снисходительней к моим невольным вспышкам…

Г-жа Детурнель (задыхаясь, со слезами на глазах)

Я знаю! Мы должны сносить без слез всю боль,

Все оскорбления, — и в этом наша роль.

Должны молчать, терпеть, должны глотать обиду

И, если тяжко нам, не подавать и виду,

Что мы в отчаянье. Я знаю, это так!

Но, право, мой запас терпения иссяк,

Вы позволяете себе все… развлеченья, —

Но каждый, как жандарм, выслеживает нас;

Шпионить, проверять готовы каждый час!

Г-н Детурнель (ласково)

Ну, ну, не надо слез! К чему? Прошу прощенья,

Я был и груб, и глуп. Да, глуп до отвращенья!

Вот видишь, признаюсь тебе в своей вине —

И искуплю ее. Ну, дай же ручки мне!

О ручки милые! Сегодня же надену

Браслеты новые на них — твоим в замену.

Но ты меня простишь… и будешь ты играть.

Прощен я?

Г-жа Детурнель (с большим достоинством)

Нет еще.

Г-н Детурнель

Но ты простишь?

Г-жа Детурнель (так же)

Как знать!

СЦЕНА ВТОРАЯ

Те же, Рене Лапьер в костюме эпохи Людовика XV.

Лакей (докладывая)

К вам господин Лапьер.

Рене (входя)

Маркизом из Версаля.

Г-н Детурнель (жене)

Так до свидания.

(К Рене.)

Мы только вас и ждали.

(Кланяется ему.)

Прекрасный мой маркиз, — привет!

Рене

Имею честь!

Г-н Детурнель

Как к вам идет костюм! В нем стиль эпохи есть.

(Уходит.)

Рене целует руку г-же Детурнель.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Г-жа Детурнель, Рене Лапьер.

Г-жа Детурнель (нервно, с пересохшим горлом)

Вы выучили роль?

Рене

От слова и до слова.

Г-жа Детурнель

Тогда пора начать. Давайте… Я готова.

Сначала я одна. Потом уже маркиз.

Сперва он медленно идет из-за кулис,

Не видит никого, в раздумье погруженный;

Остановился вдруг — и замер, пораженный:

Увидел он меня. Ну, что ж? Начнем?

Рене

Начнем.

Она садится на низенький стул. Он приближается к ней с манерной грацией.

Г-жа Детурнель

Нельзя ль свободнее?..

Рене (останавливается)

Костюм… мне трудно в нем.

Мешает страшно он.

Шпага путается у него между ног.

Г-жа Детурнель (сухо)

Смотрите, ваша шпага!

Что с вами? Сделать вы не можете ни шага.

Как неуклюжи вы! Ну что ж, начнем опять.

Рене проделывает то же, что и раньше, но еще более неестественно.

Ах, вы совсем не так должны себя держать!

Рене (раздосадованный)

Да… если на мое могли бы стать вы место!..

Ну что же нужно вам?

Г-жа Детурнель (нетерпеливо)

Нужна свобода жеста,

Как будто вы — маркиз реальный и живой,

Действительно маркиз. Оставьте этот свой

Надуто-чванный вид, торжественный и чинный,

Свободней будьте вы, как держитесь в гостиной;

Немного шпагу вверх извольте приподнять,

Возьмите руку в бок… вот так — на рукоять.

Что с вами сделалось? Какая перемена!

Вы накрахмалены, вы хуже манекена.

Рене

До невозможности костюмом я стеснен.

Г-жа Детурнель

Какой-то факельщик унылый с похорон,

А вовсе не маркиз! Начнемте же сначала.

Побольше грации!

Рене (повторяя выход)

Так лучше?

Г-жа Детурнель

О, нимало!

Совсем нет у мужчин актерского чутья!

У дам из общества иное вижу я:

На сцене мы живем! Не то професьоналки:

Рисовкою своей они в гостиных жалки,

Их жесты, позы их трагедией полны.

Но мы актрисами как будто рождены.

Изящной простоты живое обхожденье —

Ему не учатся; его дает рожденье, —

Учиться этому была б напрасна цель.

Искусство может дать то, чем была Рашель[593].

Она всегда была строга, претенциозна,

Трагична иногда, но… но не грациозна.

Когда играла я — сошел с ума весь зал!

Ну да, мой туалет был выше всех похвал.

Какие вызовы! Какие восхищенья!

Я даже думала — умрет от огорченья

Мадам Ланси, тогда игравшая со мной.

Читала я стихи; сюжет был пресмешной, —

Не помню уж какой, но очень, очень мило!

А раз еще — без слов поднос я выносила:

Там должен был стоять стакан воды. Ну вот,

Я выношу поднос. Актер чего-то ждет;

Стоит и хмурится. Чего ж еще он хочет?

Смотрю я на него… а публика хохочет:

Поднос-то я взяла — да принесла пустой!

Тут на меня напал безумный смех такой,

Что бедный мой актер не мог промолвить фразы…

А смех, вы знаете, — ведь хуже нет заразы!

И хохотала я, и хохотал весь зал,

А он, он все-таки ни слова не сказал.

(Оборачиваясь к Рене, который слушает ее, не сводя с нее глаз.)

Однако что же вы?..

Рене

Я слушаю.

Г-жа Детурнель

Прелестно!

Я, я вас слушаю — да будет вам известно!

Часы спешат, летят — у нас ведь мало их.

Ну, что же?

Рене (после долгого молчания)

Я забыл… не помню первый стих.

Г-жа Детурнель (взбешенная)

Вы начинаете мне действовать на нервы!

Рене

Стихи придут ко мне; вот только вспомнить первый.

Г-жа Детурнель

Надеюсь, что придут. А если вдруг сбегут?

Рене (ударяя себя по лбу)

Как позабыть легко все в несколько минут!

Ну, подскажите мне немножко, ради бога.

Г-жа Детурнель

Что ж, если это вам придаст огня немного…

(Суфлирует.)

«Я встретил у лесной опушки…»

Рене (декламирует неуверенно)

«Я встретил у лесной опушки

Тебя, красавица моя.

С тех пор к ногам моей пастушки

Несу любовный пламень я.

Не жалкий огонек болотный,

Мерцанье страсти мимолетной,

Но пламя чистое любви

Зажег Амур в моей крови,

С тех пор как нежный взор пастушки

Блеснул мне у лесной опушки».

Так лучше?

Г-жа Детурнель

Это уж не из стихов, наверно?..

«Так лучше» было бы — не будь… не будь так скверно.

Рене

Чем недовольны вы — я, право, не пойму.

«Так скверно»… Почему?

Г-жа Детурнель

Ах, только потому,

Что, уверяю вас, нельзя играть ужасней!

Вы точно мальчуган с затверженною басней.

Манеры, голос, жест — все деревянно в вас.

Случалось вам любить?

Рене (очень удивленный)

Мне?

Г-жа Детурнель

Вам!

Рене

О да… не раз!

Г-жа Детурнель

Как это было?

Рене

Что?

Г-жа Детурнель

Да ваши… увлеченья?

Не представляю вас героем приключенья!

Рене

Не стану говорить, что я…

Г-жа Детурнель

Имел успех?

Нет, заподозрить вас, пожалуй, в этом — грех.

Посмотрим же, на что рассчитывать мы можем.

Ну вот, вы с женщиной — прелестной, предположим,

Искусство нравиться постигнувшей вполне.

Положим, что ее изящный… ум… вас манит,

Что уж давно она влечет вас и дурманит.

Положим — это я. И вот — вы, как в чаду,

Хотите все сказать: а мы одни. Я жду.

Ну, начинайте же.

(Она ждет.)

Рене стоит перед ней в неловкой позе смущения.

И это все? Прекрасно.

О, можно до конца вас слушать безопасно.

Не лучше ль роли нам переменить тогда?

Импровизировать могу я без труда.

Пастушкой будьте вы; я ж, сердце предлагая,

Вам объяснюсь в любви. — Садитесь, «дорогая»!..

(Берет шляпу маркиза, надевает ее на себя, становится перед Рене на одно колено и с насмешкой в голосе говорит.)

«Я бегу за счастьем напрасно, —

А оно от меня бежит.

Не в твоем ли сердечке сокрыт

Его свет, манящий так властно?..

Я любовной ищу лихорадки, —

А она бежит от меня;

Но, полны и любви и огня,

Не твои ли уста ею сладки?..

Недотрога моя, погоди!

Все найду я, когда расцелую

На устах твоих душу живую,

Твое нежное сердце в груди!»

(Смотрит на Репе, смеясь. Потом встает.)

Тут — поцелуй. Иль вы — пастушка из фарфора?

Мой друг! Хоть что-нибудь! Вам не до разговора?

Ну — взгляд… волнение… один хотя бы вздох!..

(Изменив тон, резко.)

Нет — безнадежны вы! Довольно!

Рене (внезапно, порывисто)

Да, я плох.

И в этом виноват костюм мой необычный.

О, будь во фраке я, — поверьте, что отлично

Сумел бы о любви я говорить тогда.

Но в те далекие, красивые года,

В эпоху Помпадур, век пышный и цветущий,

Привычно было всем припудривать погуще

Не только волосы, но мысли и умы.

Теперь так говорить уж не умеем мы.

В то время нежных фраз чеканные детали

В устах любовников как песенки звучали,

И утонченность слов им украшала ум,

Как банты легкие — их шелковый костюм.

Он — легкомыслен был, она — была задорна;

Они наряд измять боялись непритворно,

А чтоб не портилась прически красота —

Им легкий поцелуй едва сближал уста.

И столько грации и хрупкости в них было,

Что слово грубое их нежность бы разбило.

Те времена прошли, теперь уже не то, —

Исчезла пышность фраз с костюмами Ватто.

Нам больше не к лицу придворные манеры;

И чтобы наша страсть была достойна веры —

Нам нужен для нее теперь язык иной:

И с большей пылкостью и с большей простотой.

Г-жа Детурнель

Нам, сударь, надобно — когда взялись за дело, —

Чтоб роль свою сыграть, войти в нее всецело;

Надеть с костюмами и душу на себя,

Жить так, как наш герой, — смеясь или любя;

Любить любовью той, что вспыхнула в герое!

Рене

Но если я люблю?

Г-жа Детурнель

Вы любите? Пустое!

Рене

Простите, я люблю.

Г-жа Детурнель

Да нет!

Рене

Поверьте, да!

Г-жа Детурнель

Так и признайтесь же в своей любви тогда!

Припомните ваш тон — и выйдет натурально.

Рене

Я о любви не смел ей говорить.

Г-жа Детурнель

Похвально!

Так значит — ждали вы в смирении своем,

Что догадается сама она о том?

Рене

Нет.

Г-жа Детурнель

Как же вы могли договориться с нею?..

На что надеялись?..

Рене

Надеяться?.. Не смею.

Г-жа Детурнель

Неправда! Человек всегда надежде рад.

Рене

Мне от нее нужна улыбка, добрый взгляд…

Г-жа Детурнель

Как мало!

Рене

Большего не смею ждать… Быть может,

Счастливый случай мне когда-нибудь поможет.

Г-жа Детурнель

О, случай лишь за тех, кто не плошает сам!

Рене

Я мучусь, не найду исхода я словам,

Но взгляд ее один — мою смущает душу.

Когда я вместе с ней, я… я постыдно трушу.

Г-жа Детурнель

Младенец!.. О, как все мужчины неумны!

Коль искренни слова — мы не оскорблены.

О, будь мужчиной я, сумела б я…

Рене схватывает ее руки и страстно их целует. Она живо отнимает их, удивленная и немного рассерженная.

Что с вами?..

Здесь жесты не нужны; довольствуйтесь словами.

Рене (падая к ее ногам)

Да, да! Я был смешон и робок. Почему?

Боялся волю дать я сердцу моему

И вместо пошлости всех этих фраз фривольных

Открыть поток любви, волненье чувств невольных.

Она отдаляется от него, он преследует ее, хватая за платье.

Нет! Поздно! Страстных слов я больше не таю:

Вы мне позволили открыть любовь мою!

Гак вы не видели в моих глазах влюбленных

Огня безумия, следов ночей бессонных?

Так вы не поняли, зачем от вас бегу?

Вы не заметили, что часто не могу,

Не в силах трепета невольного одержать я

От вашей близости иль от рукопожатья?

Что только потому сейчас я весь в огне,

Что мне почудилось — вы улыбнулись мне?

Ваш взгляд! Он жжет меня, терзает, мучит, ранит!

Как, голову кружа, невольно бездна тянет

И манит путника несчастного в горах,

И он бросается, чтобы разбиться в ирах, —

Так, в синие глаза смотря с тоской влюбленной,

Я гибну в пропасти любви моей бездонной.

(Хватает ее за руку и прикладывает к своему сердцу.)

Послушайте… пусть вам расскажет сердца стук,

Как задыхается оно от этих мук!

Г-жа Детурнель (в испуге)

Нет, слишком много тут безумного порыва!

И ваша дикция уж слишком тороплива.

Дверь в глубине бесшумно открывается, и входит г-н Детурнель, держа в каждой руке по футляру с браслетом. Он останавливается и слушает. Его не замечают.

Рене

Да, да! Безумие окутало меня.

Я мысль свою пустил, как дикого коня,

Когда несется он безудержу по степи.

О, до сих пор она свои влачила цепи…

Но вот, освободясь, она бросает их.

Нет слов, чтоб высказать всю силу чувств моих!..

Да, да! Я вас люблю! В бреду любви сгораю.

Я жажду ваших уст, от страсти умираю!

Г-жа Детурнель (вырываясь от него)

Довольно вам шутить, я слушать не хочу.

Рене (у ее ног)

Я вас люблю, люблю!..

Г-жа Детурнель (в испуге)

Довольно, — закричу!..

Рене (угнетенный)

Простите…

Г-жа Детурнель (надменно)

Встаньте же! Я позвоню лакею.

Рене (в отчаянии)

Я о прощении вас и молить не смею.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Те же и г-н Детурнель.

Г-н Детурнель (аплодируя)

Браво! Брависсимо! Какой чудесный тон!

Какая искренность! Я прямо восхищен!

Такой игры от вас не ожидал я, право…

Вы истинный талант, природный! Браво, браво!

Я поздравляю вас. Да что уж тут скрывать:

Я шел с намереньем игру критиковать.

Прошу прощения — я встретил здесь искусство!

Какое пылкое и искреннее чувство!

Как вы естественны! Да, всякого бы мог

Растрогать, взволновать ваш страстный монолог.

Все — выше похвалы; жест, голос, выраженье!..

В вас чувство высшего достигло напряженья.

Вы с главным справились, артист любезный мой,

А остальное все придет само собой.

Хотя — как предсказать, что будет на спектакле.

Ведь репетировать всегда легко, — не так ли?

Но перед публикой… смотрите оба вы

Не потеряйте вдруг от страха головы.

Г-жа Детурнель (с незаметной улыбкой, принимая из рук мужа браслеты)

О нет, не думайте! В одном вас уверяю:

Не знаю, как маркиз, но я — не потеряю!

Мюзотта

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Жан Мартинель — племянник г-на Мартинеля, художник, уже пользующийся известностью и награжденный орденом, 30 лет.

Леон де Петипре — брат Жильберты Мартинель, молодой адвокат, 30 лет.

Г-н Мартинель — бывший гаврский судовладелец, 55 лет.

Г-н де Петипре — бывший член суда, кавалер ордена Почетного легиона, 60 лет.

Д-р Пеллерен — врач, очень элегантный, 35 лет.

Г-жа де Роншар — сестра г-на де Петипре, 55 лет.

Анриетта Левек, по прозвищу Мюзотта, — натурщица, бывшая любовница Жана Мартинеля, 22 лет.

Г-жа Флаш — акушерка, бывшая танцовщица Оперы, 35 лет.

Жильберта Мартинель — дочь г-на и г-жи де Петипре, только что вышедшая замуж за Жана Мартинеля, 20 лет.

Лиза Бабен — кормилица, 26 лет.

Слуги

Действие происходит в наши дни, в Париже. Первый и третий акты — в гостиной у г-на де Петипре. Второй акт — в комнате Мюзотты.

АКТ ПЕРВЫЙ

Строгого стиля гостиная в доме г-на де Петипре. Посредине стол. Направо диван. Налево стулья и кресло. В глубине дверь, выходящая в галерею. Боковые двери. Лампы зажжены. Выходят из-за стола.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Г-н де Петипре, г-н Мартинель, г-жа де Роншар, Леон де Петипре, Жан, Жильберта в подвенечном платье, но без цветов и вуали.

Г-жа де Роншар (поблагодарив поклоном г-на Мартинеля, который вел ее под руку, садится направо и зовет). Жильберта! Жильберта!

Жильберта (отпуская руку Жана). Что, тетя?

Г-жа де Роншар. Кофе, деточка!

Жильберта (подходя к столу). Иду, тетя.

Г-жа де Роншар. Береги свое платье!

Леон (подбегая). Нет, нет, сегодня сестренка не должна разливать кофе. В день ее свадьбы! Я сам займусь этим… (Г-же де Роншар.) Знаете, тетя, как адвокат я на все руки мастер.

Г-жа де Роншар. О, я знаю твои качества, Леон… и ценю их…

Леон (смеясь, подавая ей чашку). Вы слишком добры.

Г-жа де Роншар (взяв чашку, сухо). …по их достоинству!

Леон (про себя, возвращаясь к столу). Вот те на! Маленький щелчок… Без этого никогда не обходится. (Предлагает другую чашку Мартинелю.) Три куска, не правда ли, господин Мартинель, и немного коньяку? Я знаю ваш вкус. Мы за вами будем очень ухаживать, вы увидите.

Мартинель. Благодарю, мой друг.

Леон (отцу). Хочешь кофе, отец?

Петипре. Да, сынок.

Леон (к молодоженам, которые сели налево и разговаривают вполголоса). А вы, молодые супруги?

Молодые люди, поглощенные разговором, не отвечают.

Вопросов больше не имеем! (Ставит чашку обратно на стол.)

Петипре (Мартинелю). Вы, кажется, не курите?

Мартинель. Благодарю, никогда.

Г-жа де Роншар. Это меня удивляет. Мой брат и Леон никак не могут обойтись без этого, даже в такой день, как сегодня… Какая это гадость — сигара!

Петипре. Приятная гадость, Кларисса.

Леон (подходя к тетке). Почти все гадости приятны, тетя; я знаю такие замечательные…

Г-жа де Роншар. Повеса!

Петипре (беря сына под руку). Пойдем курить в бильярдную, раз твоя тетка этого не любит.

Леон (отцу). Ах, разве она любит что-нибудь, кроме своих пуделей?..

Петипре. Ладно, молчи.

Оба выходят в среднюю дверь.

Мартинель (г-же де Роншар). Вот эта свадьба в моем вкусе; такие не часты здесь, в вашем Париже. После церкви — завтрак, затем все приглашенные уходят, даже подружки и шафера. Остаешься своей семьей, а к обеду приходит несколько родственников. Играют на бильярде или в карты, как в обычные дни, новобрачные флиртуют…

В этот момент Жильберта и Жан подымаются и медленно выходят под руку в среднюю дверь в глубине сцены.

Потом, не позже двенадцати, бай-бай.

Г-жа де Роншар (в сторону). Как он вульгарен!

Мартинель (садится направо, на диван, рядом с г-жой де Роншар). А молодые вместо нелепого традиционного путешествия отправляются себе по-хорошему в приготовленную для них квартирку. Я знаю, что вы считаете это не шикарным, не изысканным. Что поделаешь, я так люблю.

Г-жа де Роншар. Но так не принято в большом свете, сударь.

Мартинель. В большом свете! Да их у нас тридцать шесть тысяч, этих светов. Знаете, в одном только Гавре…

Г-жа де Роншар. Я знаю только наш… (спохватившись) мой, который достаточно хорош для меня.

Мартинель. Разумеется. В конце концов, сударыня, что бы там ни было, а со свадьбой дело сделано, и я надеюсь, что вы будете жаловать моего племянника, который до сих пор…

Г-жа де Роншар. Придется, раз он зять моего брата и муж моей племянницы.

Мартинель. Но ведь не только поэтому? Я очень рад, что с этим покончено, потому что хотя жизнь у меня и прошла в затруднениях…

Г-жа де Роншар. У вас?

Мартинель. …в коммерческих затруднениях, а не в брачных.

Г-жа де Роншар. Это вы-то говорите о затруднениях! Вы, крез, дающий полмиллиона приданого своему племяннику. (Со вздохом.) Полмиллиона франков! Ровно столько, сколько прокутил мой покойный муж.

Мартинель. Да… Я знаю, что господин де Роншар…

Г-жа де Роншар (вздыхая). Разорил меня и бросил через год после свадьбы, через год, сударь!.. Этого времени мне только на то и хватило, чтобы понять, как я могла бы быть счастлива! Ведь этот бездельник умел добиться, чтобы его обожали.

Мартинель. Вот прохвост!

Г-жа де Роншар. О сударь! Он был светский человек.

Мартинель. Одно другому не мешает!

Г-жа де Роншар. Не будем говорить о моих горестях. Это было бы слишком долго и слишком печально. Здесь все так счастливы.

Мартинель. А я, признаться, больше всех. Мой племянник — такой славный малый! Я люблю его, как сына. Сам я пошел по торговой части…

Г-жа де Роншар (в сторону). Это и видно.

Мартинель. … по морской торговле; а он собирается прославить нашу фамилию как художник; он зарабатывает деньги кистью, как я кораблями. Искусство, сударыня, приносит нынче столько же, сколько торговля, да и риска меньше. Между прочим, таким быстрым успехом он обязан мне. Мой бедный брат умер, жена его вскоре последовала за ним, и я остался одиноким холостяком с мальчишкой на руках. Конечно, я обучил его всему, чему мог. Он пробовал силы и в естественных науках, и в химии, и в музыке, и в литературе. Но к живописи его тянуло больше всего. Я и толкнул его на этот путь. Как видите, он преуспел. В тридцать лет он уже известен и недавно награжден орденом…

Г-жа де Роншар. Получить орден в тридцать лет — поздновато для художника.

Мартинель. Ничего, он наверстает потерянное время… (Вставая.) А я все болтаю и болтаю… Извините меня. Я человек прямой. Да и немного навеселе после обеда. Это уж виноват Петипре, бургонское у него замечательное, как и полагается члену суда. Но и мы в Гавре недурно выпиваем! (Идет к столу и допивает рюмку с коньяком.)

Г-жа де Роншар (в сторону). И надоел же он со своим Гавром!

Мартинель (возвращаясь к г-же де Роншар). Так! Вот мир между нами и заключен. Верно? Настоящий, прочный мир. Он не нарушится из-за всякой ерунды, вроде той, которая чуть не расстроила свадьбу.

Г-жа де Роншар (вставая и переходя налево). Ерунда?.. Странная у вас манера выражаться! Конечно, дело уже сделано… Но я все-таки мечтала о другом… пастушке для моей племянницы. Однако, если нет певчего дрозда, мирятся на простом, как говорит пословица.

Мартинель. На редкостном дрозде, сударыня! А ваша племянница — настоящая жемчужина! Счастье этих детей озарит мои последние дни.

Г-жа де Роншар. Желаю этого, сударь, но не смею надеяться.

Мартинель. Ну что вы, я хорошо разбираюсь в достоинствах женщин… и в высших сортах вина.

Г-жа де Роншар (в сторону). Особенно в последних!

Мартинель. А больше ничего и не надо в жизни.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Те же и Петипре, входящий с Леоном из средней двери.

Петипре. Все обстоит благополучно, не угодно ли вам поэтому сыграть со мной партию на бильярде, господин Мартинель?

Мартинель. Еще бы не хотеть! Обожаю бильярд.

Леон (выходит на авансцену). Как и папа!.. Ведь всем известно, что любовь к бильярду переходит в страсть. И эта страстишка есть у вас обоих?

Мартинель. Что поделаешь, мальчик, когда человек уже немолод и без семьи, приходится утешаться такими развлечениями. Утром ловля рыбы, вечером бильярд — вот тебе уже два серьезных и увлекательных занятия.

Леон. Ох, уж эта рыбная ловля! Вставать спозаранку, сидеть на сыром берегу, под дождем и ветром, ради того, чтобы вытащить рыбешку величиной со спичку… И это может увлекать?

Мартинель. О, еще бы! Найдется ли на свете влюбленный, способный делать то же самое для женщины в продолжение десяти, двенадцати или пятнадцати лет своей жизни? Да он откажется от этого через две недели!

Г-жа де Роншар. Ах, конечно!

Леон. Что до меня… я бы не выдержал и недели!

Мартинель. Вот видите!

Петипре. Пойдемте, дорогой Мартинель. Хотите по пятидесяти?

Мартинель. Согласен! До скорого, госпожа де Роншар.

Г-жа де Роншар. И надоел же он со своим Гавром!

Мартинель и Петипре выходят в среднюю дверь.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Леон, г-жа де Роншар.

Леон. Славный он человек, господин Мартинель. Не слишком образованный, но такой веселый, такой прямодушный.

Г-жа де Роншар (садится налево). Ему недостает воспитания.

Леон (забывшись). А вам, тетя?

Г-жа де Роншар. Что ты сказал?

Леон (спохватившись и подходя к ней). Я говорю: а вам, тетя… Вам это хорошо известно… и вы можете судить об этом лучше, чем кто-либо… при вашем знании света.

Г-жа де Роншар. Конечно! Ты был слишком мал и не помнишь, но я в свое время часто бывала в свете, до моего разорения. Я даже имела успех. На одном балу в турецком посольстве, когда я была в костюме Саламбо[594]…

Леон. Вы — в костюме карфагенянки?

Г-жа де Роншар. Ну да, карфагенянки… И знаешь, я была очень интересна! Это было в тысяча восемьсот шестьдесят…

Леон (садясь около нее). Не надо дат! Я не требую дат.

Г-жа де Роншар. Не издевайся.

Леон. Я издеваюсь? Избави бог! Ну вот, хотя вы не желали этого брака, а я желал, и он совершился… то как хотите, но я доволен! Я сегодня торжествую, шумно торжествую. А завтра триумфатор исчезнет… и останется только маленький почтительный племянник, смирный-пресмирный. Ну, развеселитесь, тетя! Не такая уж вы злая, раз у вас при ваших небольших средствах хватило великодушия основать в Нейи больницу… для бездомных собак.

Г-жа де Роншар. Что ж поделаешь! Когда человек одинок, когда у него нет детей… Я так недолго была замужем!.. Что я такое по существу? Старая дева, и как все старые девы…

Леон. …любите собачек…

Г-жа де Роншар. Так же, как ненавижу мужчин…

Леон. Вы хотите сказать, одного мужчину — вашего мужа. В этом вы правы.

Г-жа де Роншар. И если бы ты знал, ради какой женщины, ради какой девки он разорил и бросил меня!.. Ты никогда не видел эту женщину?

Леон. Простите… один раз, в Елисейских Полях. Я гулял с вами и с папой. Навстречу шли господин и дама, вы очень взволновались, ускорили шаг, лихорадочно дернули моего отца за руку, и я слышал, как вы сказали ему шепотом: «Не смотри! Это она!»

Г-жа де Роншар. А ты что сделал?

Леон. Я? Я посмотрел!

Г-жа де Роншар (вставая). И ты нашел ее отвратительной? Не правда ли?

Леон. Не знаю, мне было всего одиннадцать лет.

Г-жа де Роншар (переходя направо). Ты невыносим! Смотри, я тебя высеку.

Леон (вставая, льстиво). Ну хорошо, это в последний раз, честное слово! Обещаю не злить вас больше. Простите меня.

Г-жа де Роншар (делая вид, что уходит в среднюю дверь). Нет!

Леон. Да!

Г-жа де Роншар (возвращаясь). Нет! Если бы ты только дразнил меня, это еще не беда. Я умею защищаться. Но ты поступил неосторожно по отношению к сестре. А это посерьезней!

Леон, Неосторожно? Я?

Г-жа де Роншар (стукнув рукой по столику, стоящему направо). Да. Эта свадьба устроена тобой.

Леон (стукнув рукой по столику, стоящему налево). Верно. И я был прав! Я никогда не перестану говорить об этом.

Г-жа де Роншар (повторяя тот же жест). А я никогда не устану повторять, что вовсе не такого жениха нужно было Жильберте!

Леон (повторяя тот же жест). Кого же тогда нужно было Жильберте?

Г-жа де Роншар. Человека с положением, чиновника, врача, инженера.

Леон. Как бывает в театре?

Г-жа де Роншар. Так бывает и в жизни. И прежде всего — не красавца.

Леон. Так вы это ставите в вину Жану? Ах, тетя, какая нелепость, хотя в свете то и дело слышишь об этом. Мужчина не должен быть красивым! Что же, он должен быть уродом?

Г-жа де Роншар (садясь на табурет перед столом). Мой муж был красив, даже великолепен, настоящий гвардеец! Но я знаю, во что мне это обошлось.

Леон. Будь он уродом, ему это обошлось бы дороже. (Прерывая г-жу де Роншар, готовую выйти из себя.) К тому же Жан не красавец — он просто хорош собой. Он не фат, он прост. У него талант, растущий с каждым днем. Он несомненно попадет в академию. Ведь вам доставит удовольствие, когда он станет академиком? Это будет почище вашего инженера. Впрочем, все женщины, кроме вас, находят его очаровательным.

Г-жа де Роншар. Это-то я и ставлю ему в вину. Он слишком интересен. Он написал уже портреты многих женщин. И будет еще писать их. Женщины будут оставаться наедине с ним, в мастерской, целыми часами… А мы знаем, что происходит в мастерских!

Леон. Вы там бывали, тетя?

Г-жа де Роншар (уязвленная). О! (Спохватившись.) Ах, да, один раз, у Ораса Берне[595].

Леон. У баталиста!

Г-жа де Роншар. Наконец, я утверждаю, что все эти художники — неподходящий народ для судейской семьи, вроде нашей. Это приводит к катастрофе. Разве можно быть хорошим мужем, когда вокруг тьма женщин, которые только и делают, что раздеваются и одеваются! Клиентки, натурщицы… (Подчеркнуто.) В особенности натурщицы… (Встает.)

Леон молчит.

Я сказала: натурщицы, Леон.

Леон. Отлично слышу, тетя. Это тонкий и деликатный намек на биографию Жана. Ну так что ж! Одна из его натурщиц была его любовницей. Он любил ее три года, очень искренне любил…

Г-жа де Роншар. Как можно любить таких женщин!

Леон. Всякую женщину можно любить, тетя, а эта красавица заслуживала любви больше, чем кто-либо.

Г-жа де Роншар. Разве это достоинство для натурщицы — быть красивой! Это — ее ремесло.

Леон. Ремесло ремеслом, а красота — все-таки красота. Но она была не только красива, она была исключительно любящей, доброй и преданной…

Г-жа де Роншар. Тогда не надо было ее бросать!

Леон. Как, это вы говорите такие вещи? А ведь вы так цените общественное мнение! (Скрестив руки.) Значит, вы за свободную любовь, тетя?

Г-жа де Роншар. Какая гадость!

Леон (серьезно). Нет! С Жаном случилось то же, что и с многими другими. Встречают девятнадцатилетнюю девочку, влюбляются… живут с нею (спохватившись) …вступают в связь, которая длится год, два, три — столько же, сколько длится аренда по желанию квартиранта. Потом наступает разрыв, иногда бурный, иногда спокойный, но редко мирный… А дальше люди расходятся в разные стороны… В общем, это вечно повторяется в жизни, и оттого это банально… Но история Жана стоит особняком: женщина оказалась поистине замечательная.

Г-жа де Роншар. О! О! Замечательная? Мадмуазель… (Запнувшись.) Как, собственно, зовут эту девицу? Я забыла. Мадмуазель… Мюз… Мюз…

Леон. Мюзотта, тетя. Крошка Мюзотта…

Г-жа де Роншар. Мюзетта[596]? Фу! Как это старо! Латинский квартал, жизнь богемы… (С презрением.) Мюзетта!

Леон. Да не Мюзетта, а Мюзотта. Через о… Мюзоттой ее прозвали за хорошенькую мордочку[597].

Вы понимаете? Мюзотта — этим все сказано.

Г-жа де Роншар (с презрением). Да… Мюзетта конца века, это еще хуже… Но Мюзотта — это ведь не имя!

Леон. Это только прозвище, тетя, прозвище натурщицы… Ее настоящее имя — Анриетта Левек.

Г-жа де Роншар (уязвленно). Левек?..

Леон. Ну да, Левек[598]!

Именно так, и я тут ни при чем. Так вот, Анриетта Левек, или Мюзотта, если это вам больше нравится, за все время связи не только была верна Жану, боготворила его, окружала его нежной заботой, но и в момент разрыва обнаружила величие души!.. Она согласилась на все, без упреков, без обвинений… Она поняла, бедняжка, что пришел конец, безусловный конец… Своим женским инстинктом она почувствовала, насколько любовь Жана к моей сестре была серьезной и глубокой. Она подчинилась, исчезла и даже не без сопротивления согласилась на то, чтобы Жан ее обеспечил. И хорошо сделала, что согласилась, потому что скорее убила бы себя, чем стала… (запнувшись, продолжает с почтительностью к тетке) куртизанкой! В этом я уверен!

Г-жа де Роншар, И с тех пор Жан ее не видел?

Леон. Ни разу. Вот уже месяцев восемь. Ему хотелось узнать, что с ней, и он поручил мне заняться этим. Но я не мог ее разыскать. Я ничего не узнал о ней, с таким тактом и благородством ушла она с его пути. (Меняя тон.) Однако зачем я повторяю все это? Вы это знаете не хуже моего, ведь я вам двадцать раз рассказывал.

Г-жа де Роншар. Это настолько неправдоподобно, что я и в двадцатый раз верю не больше, чем в первый.

Леон. Однако это правда.

Г-жа де Роншар. А если это правда, то ты нехорошо поступил, помогая разрыву Жана с такой… замечательной женщиной.

Леон. Нет, тетя, я исполнил свой долг. Вы меня иногда называете ветрогоном и часто бываете правы. Но вы знаете также, что я могу быть серьезным, когда нужно. Если бы эта трехлетняя связь затянулась, Жан загубил бы свою жизнь.

Г-жа де Роншар. А нам-то какое дело?

Леон. Для мужчины ужасны эти… сожительства. Слово сорвалось — ничего не поделаешь!.. Повторяю: я как друг должен был отвлечь Жана от этого и как брат — заставить сестру выйти замуж за такого человека, как он. Будущее меня оправдает, увидите… А кроме того, когда у вас будет внучек или внучка, которого вы будете нянчить, баюкать… тут уж вы забудете всех ваших пуделей в Нейи.

Г-жа де Роншар. Бедняжки! Я их никогда не покину. Я люблю их, как мать.

Леон. Прекрасно! Вы останетесь для них только теткой, а матерью станете своему внучатному племяннику.

Г-жа де Роншар. Замолчи, ты меня приводишь в отчаяние.

Жан (появляется с Жильбертой в глубине галереи и говорит своему лакею). Жозеф, вы ничего не забыли?.. Чтобы всюду были цветы!

Слуга. Пусть барин и барыня не беспокоятся. Все будет в порядке. (Уходит.)

Леон (тетке). Ну, взгляните на них, как они милы!

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Те же, Жан и Жильберта.

Жан (г-же де Роншар, подходя к ней). Знаете ли, о чем мы только что говорили, сударыня? Мы говорили о вас.

Леон (в сторону). Гм… гм…

Жан. Да, я говорил о том, что еще не преподнес вам подарка по случаю свадьбы, потому что должен был как следует об этом подумать.

Г-жа де Роншар (сухо). Жильберта сделала мне очень хороший подарок за вас обоих, сударь.

Жан. Этого мало. Я хотел придумать что-нибудь такое, что доставило бы вам особенное удовольствие. Знаете, что мне пришло в голову? Очень простая вещь. Прошу вас, сударыня, принять этот бумажник с несколькими банковыми билетами для ваших бездомных собачек. Вы сможете устроить в вашем приюте несколько новых конурок, а я с вашего разрешения зайду раз — другой приласкать новых пансионеров, при условии, что вы не выберете для меня самых злых.

Г-жа де Роншар (тронутая тем, что ее причуде польстили). Но… благодарю вас, сударь. Так мило, что вы подумали о моих бедных животных.

Леон (на ухо Жану). Дипломат!

Жан. В этом нет ничего удивительного, сударыня. Я дружелюбно отношусь к животным. Это обиженные братья человека, его рабы и его пища; они настоящие мученики на этой земле.

Г-жа де Роншар. Ваши слова, сударь, весьма справедливы. Я об этом часто думала. Вспомните о бедных лошадях, как бьют их кучера на улице!

Леон (с пафосом). А дичь, тетя! Обезумевшая птица падает под градом свинца или в ужасе улетает от этого ужасного избиения!.. Пиф, паф, паф!

Г-жа де Роншар. Не говори об этом… Меня бросает в дрожь… Это ужасно.

Жан (подходя к Жильберте). Ужасно.

Леон (помолчав, весело). Да… Но вкусно.

Г-жа де Роншар. Ты безжалостен!

Леон (тихо тетке). У меня, может быть, нет жалости к животным, а у вас к людям.

Г-жа де Роншар (так же тихо). Что ты хочешь сказать?

Леон (так же, показывая на Жильберту и Жана, севших на диване направо). Вы думаете, ваше присутствие очень приятно им сегодня вечером? (Взяв ее под руку.) Папа, наверно, кончил курить… Пойдите ненадолго в бильярдную.

Г-жа де Роншар. А ты?

Леон. Я схожу вниз, в свой рабочий кабинет, и тотчас же приду к вам.

Г-жа де Роншар (иронически). Твой рабочий кабинет… это твоя мастерская, повеса?.. Клиентки?

Леон (целомудренно). Ах, тетя… у нас не раздеваются. (В сторону.) К сожалению. (Выходит направо, благословляя обоих молодых людей.) Дети мои, благословляю вас.

Г-жа де Роншар удаляется в среднюю дверь.

СЦЕНА ПЯТАЯ

Жан, Жильберта

Жан (сидя на диване направо). Да, да, вы и в самом деле моя жена, мадмуазель.

Жильберта. Мадмуазель?

Жан. О, простите! Я не знаю, как вас назвать.

Жильберта. Называйте Жильбертой, в этом нет ничего неприличного.

Жан. Жильберта! Наконец-то, наконец-то вы моя жена!

Жильберта. Право, это далось нелегко.

Жан. Ах, какое вы милое и энергичное создание! Как вы боролись против отца, против тетки! Если мы принадлежим друг другу, то только благодаря вам, вашей настойчивости. Спасибо от всего сердца… оно принадлежит вам.

Жильберта. Я вам доверяла, вот и все,

Жан. Только доверяли?

Жильберта. Не кокетничайте. Вы нравились мне и хорошо об этом знали… Если бы вы не понравились мне, доверие было бы ни к чему. Сначала просто нравятся; не будь этого, ничего бы и не вышло, господин…

Жан. Скажите Жан, как я сказал Жильберта…

Жильберта (колеблясь). Это не то же самое… Мне кажется… однако… Нет, не могу! (Встает и переходит налево.)

Жан (тоже встает). Как я вас люблю! Клянусь, я не только увлечен вами; я глубоко люблю вас, потому что нашел в вас неоценимые достоинства. Вы совершенство: в вас столько же рассудка, сколько и сердца. И ваше чувство совсем не похоже на обычную женскую чувствительность. Вы наделены великим и прекрасным даром отзывчивости; это качество благородных душ, и его теперь редко встречаешь в свете. Потом, вы красивы, очень красивы, исключительно и по-особенному изящны, а я как художник обожаю красоту. Но главное, вы очаровали меня до такой степени, что я не замечаю всего остального мира и не думаю о нем.

Жильберта. Я слушаю вас с большим удовольствием, но, пожалуйста, не продолжайте — это меня немного смущает. Впрочем, я хорошо знаю — я почти все предвижу, — что надо пользоваться сегодняшним днем, чтобы всем этим насладиться: это еще взволнованные слова жениха. Со временем они, может быть, будут тоже восхитительны, если люди умеют говорить, как вы, и любить так, как вы меня, кажется, любите. Но это будут иные слова.

Жан. О!

Жильберта (садясь на табурет перед столом). Так говорите же еще.

Жан. Меня привлекла в вас таинственная гармония формы и внутренней природы вашего существа. Помните тот день, когда я в первый раз пришел к вам?

Жильберта. Да, очень хорошо. Мой брат привел вас обедать. Вы, кажется, даже немного сопротивлялись.

Жан (смеясь). Можно ли доверяться вашему легкомысленному брату? Он проговорился вам об этом!.. Мне до сих пор неловко, что он вам все рассказал. Признаюсь, я немного сопротивлялся. Я художник, я привык к нашему особому, обществу, живому и шумному, свободному в выражениях, и меня несколько беспокоила мысль попасть в такой почтенный дом, как ваш, в дом судейского чиновника, где есть молодая девушка. Но я так люблю вашего брата!.. Он такой оригинальный, веселый, он одарен такой умной иронией и такой проницательностью под маской легкомыслия, что я пошел бы за ним куда угодно, — и пошел за ним к вам. Но как же я был ему за это благодарен! Когда я входил в гостиную, где собралась вся ваша семья, вы ставили в китайскую вазу принесенные цветы. Помните?

Жильберта. Да, конечно.

Жан. Ваш отец заговорил со мной о моем дяде Мартинеле, которого он когда-то знал. Это сблизило нас. Но, разговаривая, я смотрел, как вы занимаетесь цветами.

Жильберта (улыбаясь). Вы даже слишком много смотрели на меня для первого раза.

Жан, Я смотрел на вас как художник и любовался вами, находя восхитительной вашу фигуру, позу и движения. После этого в течение полугода я часто бывал в вашем доме: меня часто приглашал ваш брат и влекло ваше присутствие. Я почувствовал ваше очарование, как человек, начинающий любить. Это была какая-то непонятная сила, неодолимо притягивавшая меня к вам. (Садится около нее с правой стороны стола.) Тогда у меня мелькнула смутная надежда, что вы, может быть, станете моей женой. Я постарался возобновить знакомство между вашим отцом и моим дядей. Они стали друзьями. Вы ничего не понимали в моих маневрах?

Жильберта. Понимала? Нет. Порой немного догадывалась. Но я была поражена, что такой человек, как вы, — в разгаре успеха, с таким именем, с такой славой — уделяет столько внимания скромной девочке, вроде меня, и я не могла по-настоящему поверить в искренность ваших намерений.

Жан. Но мы скоро сумели разгадать и понять друг друга.

Жильберта. Мне нравился ваш характер. Вы мне казались очень честным; кроме того, вы меня очень интересовали, я чувствовала в вас художника, вы пробуждали во мне мысль. Должна признаться, что и брат хорошо подготовил меня к тому, чтобы как следует оценить вас. Леон очень вас любит.

Жан. Я знаю. Думаю даже, что ему первому пришла в голову мысль об этом браке. (Помолчав немного.) Помните наше возвращение из Сен-Жермена, где мы обедали в павильоне Генриха Четвертого?

Жильберта. Еще бы!

Жан. Мой дядя и ваша тетушка сидели в глубине ландо. Вы и я — на передней скамейке, а ваш отец и Леон — в другом экипаже. Какая была чудная летняя ночь! Вы были со мной очень холодны.

Жильберта. Я так была взволнованна!

Жан. Вы, однако, должны были ожидать, что в один прекрасный день я задам вам этот вопрос; не могли же вы не знать, что я очень увлечен вами и мое сердце покорено.

Жильберта. Это правда. Но все же этот вопрос поразил и взволновал меня. Ах, я часто думала об этом потом и до сих пор не могу вспомнить, какие слова вы мне сказали! Вы не помните?

Жан. Нет. Они поднялись из глубины сердца и слетели с моих губ, как пылкая мольба. Помню только, я сказал вам, что перестану бывать у вас, если вы не оставите мне хотя бы искру надежды на ваше согласие, когда узнаете меня ближе. Вы долго раздумывали, прежде чем ответить, и ответили так тихо, что я чуть было не попросил вас повторить…

Жильберта (повторяя, как во сне). «…Мне было бы тяжело не видеть вас больше…»

Жан. Да!

Жильберта. Вы ничего не забыли!

Жан. Разве такие вещи забываются? (С глубоким волнением.) Знаете, о чем я думаю? Глядя на вас, заглянув в ваше сердце, душу и чувствуя, как мы понимаем и любим друг друга, я начинаю думать, что нас ждет впереди настоящее счастье! (Целует ее. Они сидят некоторое время молча.)

Жильберта (поднимаясь). Но я должна вас покинуть. (Идет к двери налево.) Я пойду приготовиться к отъезду. А вы пока идите к моему отцу.

Жан (идя за ней). Хорошо, но только скажите сначала, что вы меня любите.

Жильберта. Да… я люблю вас.

Жан (целуя ее в лоб). Любимая моя.

Жильберта уходит налево. Через секунду из средней двери выходит возбужденный Мартинель с письмом в руке.

Мартинель (заметив Жана, быстро прячет письмо в карман и старается принять спокойный вид). Ты не видал Леона?

Жан. Нет. Он вам нужен?

Мартинель. На два слова… Пустячная справка.

Жан (замечая Леона). Да вот он.

Леон выходит из правой двери. Жан уходит через среднюю дверь.

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Мартинель, Леон.

Мартинель (быстро подходя к Леону). Мне нужно поговорить с вами пять минут. Случилась ужасная вещь. Никогда в жизни я не был так взволнован и в таком затруднении.

Леон. Говорите.

Мартинель. Я кончал партию на бильярде. Вдруг ваш слуга приносит письмо. Оно адресовано господину Мартинелю, без имени, с припиской: «Очень срочно». Думая, что оно адресовано мне, я вскрыл его и читаю. А письмо написано Жану, и говорится в нем о таких вещах, что я совсем потерял голову. Я стал искать вас, чтобы посоветоваться; надо что-то предпринять, и сейчас же!

Леон. Говорите!

Мартинель. Я человек решительный, господин Леон, и если бы дело касалось меня, я бы ни у кого не спрашивал мнения, но дело идет о Жане… Я не знаю, что делать… Это так серьезно… И тайна принадлежит не мне. Я узнал ее случайно.

Леон. Говорите, не сомневайтесь во мне.

Мартинель. Я не сомневаюсь в вас. Возьмите письмо. Оно от доктора Пеллерена, врача и друга Жана, нашего общего друга. Он ловелас, прожигатель жизни, врач хорошеньких женщин, но он не написал бы этого, не будь крайней необходимости. (Протягивает письмо Леону, тот читает его вслух.)

Леон (читает). «Дорогой друг. Мне очень тяжело, особенно в такой день, сообщать вам то, что я считаю своим долгом открыть. Но я говорю это только, чтобы оправдать себя, так как знаю, что, поступи я иначе, вы, может быть, никогда не простите мне этого. Ваша бывшая любовница, Анриетта Левек, умирает и хочет проститься с вами. (Бросает взгляд на Мартине ля, тот делает ему знак продолжать.) Она не доживет до утра. Она умирает. Две недели тому назад она родила ребенка. Вы его отец, она клянется в этом на смертном одре. Пока не было никакой опасности, она не хотела сообщать вам о существовании ребенка. Теперь, видя себя обреченной, она зовет вас. Я знаю, как вы любили эту женщину. Поступите, как найдете нужным. Ее адрес: улица Шапталь, 31. Жму вашу руку, дорогой друг».

Мартинель. Вот! И это сваливается на нас сегодня вечером, то есть в такой момент, когда подобное несчастье становится угрозой для всего будущего, для всей жизни вашей сестры и Жана. Как бы вы поступили на моем месте? Скрыли бы это письмо? Или отдали? Скрыв его, мы, может быть, спасем положение, но это кажется мне непорядочным.

Леон (решительно). Да, это непорядочно! Надо отдать письмо Жану.

Мартинель. Но как он поступит?

Леон. Пусть сам решает, как ему поступить! Мы не имеем права от него скрывать.

Мартинель. А если он спросит моего совета?

Леон. Не думаю, чтобы он это сделал. В таких случаях спрашивают совета только у своей совести.

Мартинель. Но он относится ко мне, как к отцу. Если он хоть на минуту задумается, как ему поступить, — отдаться ли порыву великодушия или охранять свое счастье, — что мне ему посоветовать?

Леон. То, что вы сделали бы сами.

Мартинель. Я пошел бы. А вы?

Леон (решительно.) Я тоже.

Мартинель. Но ваша сестра?

Леон (печально, садясь перед столом). Да, бедная сестренка. Какое несчастье!

Мартинель (после некоторого колебания, порывисто переходя с правой стороны сцены на левую). Нет, это слишком жестоко. Я не дам ему этого письма. Пусть я буду во всем виноват, но я его спасу.

Леон. Вы не можете так поступить, сударь. Мы оба знаем эту бедную девушку, и я с дрожью спрашиваю себя, не этот ли брак — причина ее смерти. (Вставая.) Будь что будет, но если вас три года всем сердцем любила такая женщина, мыслимо ли не проститься с ней, когда она умирает?

Мартинель. Как поступит Жильберта?

Леон. Она обожает Жана… но она горда…

Мартинель. Примирится ли она с этим? Простит ли?

Леон. Сильно сомневаюсь, особенно после всего того, что говорилось об этой женщине в нашей семье. Но что поделаешь! Надо сейчас же предупредить Жана. Я иду за ним и приведу его к вам. (Направляется к средней двери.)

Мартинель. Как мне сообщить ему?

Леон. Просто отдайте письмо. (Уходит.)

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Мартинель (один). Бедные дети! В разгаре счастья, в разгаре радости… И та, бедняжка, страдающая на пороге смерти… Черт возьми! Жизнь иногда слишком несправедлива и слишком жестока.

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

Мартинель, Жан, Леон.

Жан (быстро выходя из средней двери). Что случилось, дядя?

Мартинель, Вот, бедный мальчик, прочти и прости меня, что я вскрыл это письмо. Я думал, что оно ко мне. (Дает ему письмо и следит за ним, пока он читает. Леон тоже следит, стоя с другой стороны.)

Жан (с глубоким волнением, прочитав письмо, но сдерживаясь, про себя). Да! Я должен… (Мартинелю) Дядя, я вас оставляю с моей женой. Не говорите ничего до моего возвращения, но не уходите отсюда, что бы ни случилось. Дождитесь меня. (Оборачивается к Леону.) Я тебя достаточно знаю и уверен, что ты меня не осуждаешь. Поручаю тебе свое будущее. Прощайте! (Идет в правую дверь, бросив взгляд на левую, ведущую в комнату Жильберты.) Ты подарил мне любовь своей сестры. Сохрани же мне ее. (Быстро уходит направо.)

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ

Мартинель, Леон.

Мартинель (садясь направо). Что нам теперь делать? Что мы ей скажем? Как мы все объясним?

Леон. Предоставьте это мне. Справедливость требует, чтобы это сделал я, ведь я устроил их брак.

Мартинель (вставая). Все равно. Я предпочел бы, чтобы все это уже было позади. О нет, я не поклонник любовных драм. А эта история с ребенком просто ужасна. Что будет с бедным малюткой? Не отдавать же его в воспитательный дом! (Замечая Жильберту) Жильберта!

СЦЕНА ДЕСЯТАЯ

Те же. Жильберта выходит из левой двери. Она сняла подвенечное платье и надела изящный вечерний туалет. Она держит манто и, входя, кладет его на стул.

Жильберта. А где Жан?

Леон. Не беспокойся. Он скоро вернется.

Жильберта (изумленно). Он ушел?

Леон. Да.

Жильберта. Ушел! Он! В такой день?

Леон. Обстоятельства, и очень важные, заставили его отлучиться на час!

Жильберта. Что произошло? Что ты от меня скрываешь? Это невыносимо. Случилось какое-то несчастье!

Леон и Мартинель. Да нет же, нет…

Жильберта. Какое несчастье? Говори!

Леон. Я ничего не могу сказать. Подожди немного. Только он сам может сообщить тебе, какая неожиданность, какой священный долг заставил его уйти в такую минуту.

Жильберта. Что за слова ты употребляешь! Неожиданность, священный долг! Но ведь он одинок… У него нет родственников, кроме дяди. Тогда что же? Кто? Почему? Боже, как мне страшно!

Леон. Бывают разного рода обязанности: долг дружбы, жалость, участие. Я больше ничего не имею права сказать тебе. Потерпи этот час…

Жильберта (Мартинелю). Тогда хоть вы, его дядя, скажите, умоляю вас! Что с ним? Куда он пошел? Я чувствую, о, чувствую, надо мной, над нами нависло страшное несчастье. Умоляю вас, говорите!

Мартинель (со слезами на глазах). Я тоже ничего не могу сказать, дорогое дитя. Не имею права. Как и ваш брат, я обещал молчать. Но я поступил бы так же, как Жан. Подождите час, только час.

Жильберта. Вы расстроены! Какая-нибудь катастрофа?

Мартинель. Нет, нет. Меня расстроило ваше волнение, ведь я и вас люблю от всего сердца! (Целует ее.)

Жильберта (брату). Ты говорил о дружбе, о жалости, об участии?.. Но обо всем этом можно сказать открыто. А глядя на вас обоих, я чувствую что-то, в чем нельзя признаться, какую-то тайну, пугающую меня.

Леон (решительно). Сестренка, ты доверяешь мне?

Жильберта. Да. И тебе это хорошо известно.

Леон. Вполне доверяешь?

Жильберта. Вполне.

Леон. Клянусь тебе честью, я поступил бы совершенно так же, как Жан. Но его порядочность по отношению к тебе, порядочность, которой он придает, может быть, преувеличенное значение с тех пор, как тебя любит, помешала ему узнать раньше ту тайну, которую он только что узнал.

Жильберта (смотря брату в глаза). Я тебе верю, спасибо. Но я вся дрожу и не успокоюсь до его возвращения. Ты клянешься, что мой муж не знал того, что заставило его покинуть меня в такую минуту. Если так, я безропотно покорюсь, справлюсь с собой, насколько могу, и доверюсь вам обоим. (Протягивает руку обоим мужчинам.)

СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ

Те же. Г-н де Петипре и г-жа де Роншар одновременно входят через среднюю дверь.

Петипре. Что я узнаю? Господин Жан Мартинель только что ушел?

Мартинель. Он вернется, сударь.

Петипре. Но как он мог уйти в такой вечер, не сказав ни слова своей жене? Ведь ты не знала об этом, не правда ли?

Жильберта (сидя у стола налево). Да, отец, я не знала.

Г-жа де Роншар. И не сказав ни слова семье… Это неуважение!

Петипре (Мартинелю). Что заставило его так поступить, сударь?

Мартинель. Ваш сын знает, в чем дело, так же, как и я, но мы не можем вам это открыть. К тому же ваша дочь согласна ни о чем не спрашивать до возвращения мужа.

Петипре. Дочь согласна… но я не согласен. Ведь в конце концов вы один были предупреждены об этом уходе…

Г-жа де Роншар (с дрожью в голосе, Мартинелю). Ведь вам передали письмо… Вы прочитали его первым.

Мартинель. Вы хорошо осведомлены, сударыня. Действительно, было письмо. Но я не пожелал брать на себя всю ответственность за это дело. Я ознакомил с письмом вашего сына, сударь, и спросил его мнение, чтобы поступить так, как он решит.

Леон. Совет, который я подал, совершенно совпал с тем, что сделал мой зять; он поступил так, правда, по собственному побуждению, и это я особенно в нем ценю.

Петипре (подходя к Леону). Нужно было советоваться со мной, а не с тобой. Если поступок по существу можно извинить, то никак нельзя простить недостаток уважения.

Г-жа де Роншар. Это скандал.

Леон (отцу). Да, лучше было бы посоветоваться с тобой, но спешность дела не позволила. Ты начал бы спорить, тетя начала бы спорить, мы проспорили бы целую ночь, а в некоторых случаях нельзя терять ни секунды. До возвращения Жана нам нужно молчать. Он от вас ничего не скроет, и ты сам, надеюсь, будешь судить о его поступке так же, как я.

Г-жа де Роншар (подходя к Мартинелю). Но письмо? От кого было письмо?

Мартинель. Это я могу сказать. От одного врача,

Г-жа де Роншар. От врача… от врача… Значит, кто-то болен!.. Значит, он должен был отправиться к больному… Кто же болен? Ах, держу пари, это та женщина, его прежняя… это она сыграла с ним сегодня такую штуку… Больна… может быть, она притворяется, что отравилась, чтобы доказать, что она его еще любит? Ах, потаскушка! (Леону.) И ты защищаешь таких людей?

Леон (направившийся было к выходу, возвращается), Было бы лучше, тетя, если бы вы, ничего еще не зная, не высказывали вслух в присутствии Жильберты таких возмутительных предположений.

Жильберта (вставая). Прошу вас больше не говорить об этом. Все, что я слышу, разрывает мне сердце, мне претит эта грязь. Я буду ждать мужа. Я доверяю ему и хочу обо всем узнать от него самого. Если случилось несчастье, у меня хватит мужества… Но я больше не хочу слушать подобные вещи! (Она выходит в левую дверь, сопровождаемая Петипре.)

Молчание.

Г-жа де Роншар. Ну, Леон, ты и теперь торжествуешь? Видишь, каковы мужья-красавцы? Все они одинаковы!

АКТ ВТОРОЙ

Комната Мюзотты. Обставлена кокетливо, но без роскоши. В глубине сцены слева неубранная постель, Мюзотта лежит в шезлонге, на левой стороне авансцены, за ширмой Около кровати колыбель, изголовьем к зрительному залу. На камине и на столике около него пузырьки с лекарством, чашка, грелка, сахарница. Справа на авансцене стол.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Мюзотта спит. Бабен, г-жа Флаш,

Бабен (вполголоса). Заснула.

Г-жа Флаш (так же). О! Она долго не проспит, если только не заснет навсегда.

Бабен. Вот уж не повезло ей! И хлопот же нам, женщинам, с этим делом! Подумать только, помереть из-за ребенка!

Г-жа Флаш. Что ж делать, госпожа Бабен! Раз люди рождаются, надо им и умирать. А то на земле и места не хватит.

Бабен (садясь у стола с правой стороны). Хорошо бы отправляться туда всем по-одинаковому, в одном возрасте; по крайней мере, не было бы неожиданностей.

Г-жа Флаш (наливая себе чай). Вы просто смотрите на вещи, госпожа Бабен. А я предпочитаю не знать наперед. Я хотела бы умереть, как засыпаешь, — ночью, во сне, без страданий, от паралича сердца.

Бабен (смотря на больную). Вот еще безумие — захотела перейти на шезлонг! Ведь врач говорил, что от одного этого она может помереть.

Г-жа Флаш (садясь с левой стороны стола). Я ее понимаю. Знаете, когда привязана к человеку, можно сделать любую глупость. А если женщина кокетлива, — вам-то, кормилица, деревенским, это незнакомо, — так это уж свойство души, все равно как набожность. Вот ей и захотелось немножко принарядиться. Она боялась, что будет неинтересной, понимаете? Мне пришлось расчесать ей волосы, уложить их, навести красоту, как говорится.

Бабен. Уж эти парижанки!.. До самого-то конца им надо франтить! (Пауза.) А придет ее барин?

Г-жа Флаш. Не думаю. Мужчины не очень-то любят, когда прежние зовут их в такие минуты. Вдобавок он сегодня женится, бедняга!

Бабен. Дело дрянь!

Г-жа Флаш. Вы правы!

Бабен. Уж, конечно, не придет. Пошли бы вы в такой день навестить мужчину?

Г-жа Флаш. Если бы очень любила, пошла бы.

Бабен. Даже если бы в этот день выходили за другого?

Г-жа Флаш. Даже тогда. Это меня растрогало бы, доставило бы сильное ощущение. Я люблю сильные ощущения!

Бабен. Ну, а я-то уж не пошла бы. Нет, нет, не пошла бы. Я побоялась бы растревожить себя.

Г-жа Флаш. Доктор Пеллерен уверен, что он придет.

Бабен. Вы хорошо знаете врача?

Г-жа Флаш. Доктора Пеллерена?

Бабен. Да. Больно он франтоват.

Г-жа Флаш. Да, это франт, франт… но вместе с тем хороший врач. А какой чудак! Чудак и кутила! Вот уж кто умеет устроить себе приятную жизнь! Недаром он врач Оперы!

Бабен. Такой пустозвон и кривляка?

Г-жа Флаш. Пустозвон! Не часто встретишь такого пустозвона! А уж как любит женщин, ах-ах! Правда, и другие врачи такие же! Я на них насмотрелась в Опере.

Бабен. В Опере?

Г-жа Флаш. Я восемь лет была танцовщицей. Да, я самая. Я танцевала в Опере.

Бабен. Вы, госпожа Флаш?

Г-жа Флаш. Да. Мама была акушеркой и научила меня своему ремеслу, а в то же время и танцам: всегда нужно иметь две тетивы на луке[599], — так она говорила. С танцами, видите ли, можно далеко пойти, если только не любишь вкусно покушать, а я, к сожалению, это как раз любила. В двадцать лет я была, как былинка, тоненькая, гибкая! Но потом разжирела, отяжелела, стала страдать одышкой. А когда мама умерла, у меня уже был акушерский диплом, и я забрала себе ее пациенток, прибавив к званию слова «акушерка Оперы»: я ведь у них у всех принимаю. Меня там очень любят. Когда я была танцовщицей, меня звали мадмуазель Флакки Первая.

Бабен. Мадмуазель?.. Вы, значит, потом вышли замуж?

Г-жа Флаш. Нет, но акушерке всегда следует называться мадам — так солиднее. Это внушает больше доверия. А вы, кормилица, откуда? Ведь вы только что появились. Вас наняли, не спросив моего совета.

Бабен. Я из-под Ивето.

Г-жа Флаш. В первый раз кормите?

Бабен. В третий. У меня было две девочки и мальчик.

Г-жа Флаш. Кто ваш муж? Крестьянин? Или садовник?

Бабен (простодушно). А я девица.

Г-жа Флаш (смеясь). Девица, а троих уже родила? Поздравляю вас. Из молодых, да ранняя. (Чокаясь с ней.) За ваше здоровье!

Бабен. И не говорите. Я тут ни при чем. Это уж воля божья! Тут ничего не поделаешь.

Г-жа Флаш. Вот простота! А когда вернетесь домой, глядишь, и четвертый будет?

Бабен. Все может статься.

Г-жа Флаш. Чем же занимается ваш любовник? Он-то у вас один?

Бабен (с возмущением). Всегда был только один. Честное слово! Разрази меня бог! Он официант в кафе в Ивето.

Г-жа Флаш. Красивый парень?

Бабен (с гордостью). Еще бы не красивый. (Доверительно.) Если я вам все это говорю, так только потому, что вы акушерка, а говорить акушерке об этих делах — все равно как священнику в исповедальне. Ну, а у вас, госпожа Флаш, раз вы в Опере танцевали, уж у вас-то, наверно, немало было полюбовников и ухажеров?

Г-жа Флаш (польщенная, мечтательно). Были кое-кто.

Бабен (смеясь). А с вами никогда не случалось… такой беды? (Показывает на колыбель.)

Г-жа Флаш. Нет.

Бабен. Как же вы так?

Г-жа Флаш (вставая и подходя к камину). Наверно, потому, что я акушерка.

Бабен. А я знаю одну, у которой было пятеро.

Г-жа Флаш (презрительно). Значит, она не была парижанкой.

Бабен. Что правда, то правда. Она была из Курбевуа.

Мюзотта (слабым голосом). Никого еще нет?

Г-жа Флаш. Просыпается. Мы здесь. (Складывает ширмы, закрывавшие шезлонг.)

Мюзотта. Он еще не пришел?

Г-жа Флэш. Нет.

Мюзотта. Придет слишком поздно… Боже мой! Боже мой!

Г-жа Флаш. Глупости… Он придет!

Мюзотта. А малютка… Мое дитя?

Г-жа Флаш. Спит, как ангел.

Мюзотта (посмотрев на себя в ручное зеркало). Такая, как сейчас, я его не испугаю. Ах, боже! Мой малютка! Я хочу посмотреть на него.

Г-жа Флаш. Если я его вам принесу, он проснется; а скоро ли он заснет снова?

Мюзотта. Придвиньте колыбельку.

Г-жа Флаш делает отрицательный жест.

Да, да!..

Г-жа Флаш и кормилица тихонько подвигают колыбель.

Ближе, еще ближе… Чтобы я как следует видела мое сокровище! Дитя мое, дитя мое! И я должна его покинуть, должна умереть! Боже мой, как это печально!

Г-жа Флаш. Да не мучьте себя, вы совсем не так плохи. Я видела, как поправляются еще более тяжело больные. Ну вот, вы его и разбудили, Давайте отнесем колыбель, кормилица. (Они ставят колыбель на прежнее место. Кормилице.) Оставьте, оставьте, это уж мое дело! Только я и могу его успокоить. (Садится около колыбели и напевает, укачивая ребенка.)

Баю-баюшки, баю,

Слушай курочку мою!

Нам она яйцо снесет,

Если мой малыш заснет…

Баю-баюшки, баю,

Слушай курочку мою!

Бабен (в глубине сцены, около камина, пьет сахарную воду и набивает карманы сахаром; про себя). Про жратву нечего забывать. Да и на кухне, я заметила, осталось жареное мясо; надо и с ним перемолвиться. Прямо подыхаю с голоду!

Г-жа Флаш (продолжая петь, тише).

Бай-бай, баю-бай,

Пошла курочка в сарай.

Там она яйцо снесет,

Если мой малыш заснет.

Спи, цыпленочек, бай-бай,

Пошла курочка в сарай.

Мюзотта (стонет, потом говорит лежа). Уснул?

Г-жа Флаш (подходя к ней). Да, мадмуазель. Как ангелочек! Знаете, что я вам скажу? Вы еще отведете этого молодого человека под венец. Девочка моя, ваш крошка — прелесть, я от него без ума.

Мюзотта. Вы находите, что он хорошенький?

Г-жа Флаш. Честное слово акушерки, я не часто принимала таких хорошеньких. Мне, право-таки, приятно сознавать, что через мои руки прошел такой душка.

Мюзотта. Подумать только, что, может быть, через несколько часов я не буду больше видеть его, смотреть на него, любить его!

Г-жа Флаш. Нет, нет! Вы напрасно вбили себе это в голову.

Мюзотта. Ах, я хорошо знаю! Я слышала, как вы говорили с кормилицей. Я знаю, что скоро конец, — может быть, нынче ночью. Разве доктор написал бы Жану, чтобы тот пришел сегодня вечером, в день своей свадьбы, если бы я не была безнадежна?

Звонок.

(Вскрикивает). Ах, вот и он! Это он! Скорей отоприте, госпожа Флаш. Скорей, скорей, скорей! Ах, боже мой, как мне больно! (Она смотрит на дверь, в которой исчезла акушерка.)

Появляется доктор Пеллерен, элегантный, во фраке, с белым галстуком.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Те же, доктор.

Мюзотта (с отчаянием). Ах, не он!

Доктор (подходя к Мюзотте). Он еще не пришел?

Мюзотта. Он не придет.

Доктор. Придет, я в этом уверен. Я его знаю.

Мюзотта. Нет.

Доктор. Клянусь вам! (Поворачивается к г-же Флаш). Он ведь ничего не ответил?

Г-жа Флаш. Нет, господин доктор.

Доктор. Придет. А как она?

Г-жа Флаш. Немного отдохнула.

Мюзотта (сильно волнуясь). Все кончено, все кончено… Я чувствую, не будет мне покоя, пока он не придет или пока я не усну навеки, не повидав его!

Доктор. Он придет. А потом вы заснете до завтрашнего утра.

Мюзотта. Вы бы не заставляли его прийти сегодня вечером, если бы я могла подождать до завтрашнего утра! (Звонок. Мюзотта вскрикивает и лепечет.) Если это не он, если не он, я погибла.

Г-жа Флаш идет открывать. За сценой слышен мужской голос. Мюзотта слушает.

(Шепчет в отчаянии). Это не он!

Г-жа Флаш (возвращаясь с пузырьком в руках). Принесли микстуру из аптеки.

Мюзотта (сильно волнуясь). Ах, боже мой, как ужасно! Он не идет. Что я сделала? Доктор, покажите мне ребенка. Я хочу еще раз посмотреть на него.

Пеллерен. Но он спит, Мюзотта.

Мюзотта. Он-то еще успеет выспаться!

Пеллерен. Ну, ну, успокойтесь!

Мюзотта. Если Жан не придет, кто позаботится о моем ребенке? Ведь он от него, клянусь вам в этом! Вы мне верите? Я его так любила!

Пеллерен. Да, деточка, верю, но только успокойтесь.

Мюзотта (волнуясь все сильнее и сильнее). Скажите мне… После того, как вы ушли отсюда, где вы были?

Пеллерен. У одного больного.

Мюзотта. Это неправда! Вы были у Жана, и он не захотел идти, иначе он пришел бы вместе с вами.

Пеллерен. Честное слово, нет.

Мюзотта. Нет, я чувствую, вы его видели. Вы не решаетесь сказать, боясь, что убьете меня.

Пеллерен. Опять начинается лихорадка. Так больше нельзя. Я не хочу, чтобы вы были в беспамятстве, когда он придет! (Г-же Флаш.) Сделаем укол! Дайте мне морфий, госпожа Флаш.

Г-жа Флаш берет с камина шприц с морфием и подает ему.

Мюзотта (сама открывает руку и бормочет). Если бы не это лекарство, не знаю, как бы я перенесла эти последние дни.

Доктор делает укол.

Пеллерен. Теперь вы заснете. Я запрещаю вам говорить и больше не буду вам отвечать. Клянусь, что не позже, чем через четверть часа, Мартинель будет здесь.

Мюзотта послушно ложится на спину и засыпает.

Бабен (медленно подвигает ширму, закрывающую Мюзотту от публики). Засыпает! Ну и благодать это снадобье! Но себя я не дала бы колоть! Я бы совсем перепугалась! Это от нечистого. (Садится около колыбели и читает газету).

Г-жа Флаш (вполголоса Пеллерену). Бедная женщина! Какое горе!

Пеллерен (так же). Да. Замечательная девушка! Я давно уже знаю и ее и Жана Мартинеля, он обязан ей тремя годами счастья. Она проста и прямодушна.

Г-жа Флаш. А он-то, господин Мартинель, придет?

Пеллерен. Думаю, что да, он человек сердечный, но нелегко же ему бросить так, впопыхах, свою жену и ее прекрасную семейку.

Г-жа Флаш. Да, совпадение скверное. Прямо ведь как кирпич на голову.

Пеллерен. Ты права.

Г-жа Флаш (меняя тон). А где вы только что были? Ведь не для больной же вы надели сегодня вечером фрак и белый галстук?

Пеллерен. Я посмотрел начало балета Андре Монтаржи.

Г-жа Флаш (заинтересованная, садится на край стола). Ну, как, хорошо?

Пеллерен (садится слева от стола). Танцевали отлично.

Г-жа Флаш. Новая дирекция хорошо ведет дело.

Пеллерен. Жанна Мерали и Габриель Пуаврие становятся настоящими артистками.

Г-жа Флаш. Пуаврие, маленькая Пуаврие… Не может быть! Мерали меня не удивляет: она очень некрасива, но у нее есть пуанты. А Мори?

Пеллерен. О, чудо, настоящее чудо! Танцует, как никто!.. Это настоящая птица, не ноги, а крылья. Само совершенство!

Г-жа Флаш. Вы влюблены в нее?

Пеллерен. Нет, я просто восхищаюсь. Ты знаешь, что я обожаю танец.

Г-жа Флаш. А иногда и танцовщиц?.. (Опуская глаза). Ты забыл?

Пеллерен. Таких артисток, как ты, никогда нельзя забыть, дорогая.

Г-жа Флаш. Вы не смеетесь надо мной?

Пеллерен. Нисколько. Я отдаю тебе должное. Когда-то, еще совсем молодым врачом, я был очень увлечен тобой — месяца полтора. Ты не жалеешь об этом времени, об этом празднике?

Г-жа Флаш. Немного сожалею… Но когда молодость прошла, надо мириться… Да и мне не на что жаловаться. Акушерские дела идут неплохо.

Пеллерен. Ты хорошо зарабатываешь? Мне говорили, что ты даешь обеды.

Г-жа Флаш. Да еще какие! На славу! Сделайте мне удовольствие, милый доктор, приходите как-нибудь на днях обедать.

Пеллерен. С величайшим удовольствием, дитя мое.

Г-жа Флаш. С другими врачами или один?

Пеллерен. Если хочешь, один. Я не люблю своих собратьев.

Звонок.

Мюзотта (просыпаясь). Ах, звонок… Подите же посмотрите.

Г-жа Флаш выходит. Молчание. Все прислушиваются.

Голос (за дверью). Здесь живет госпожа Анриетта Левек?

Мюзотта (резко вскрикивает). Ах! Это он! Вот он! (Делает усилие, чтобы встать.)

Появляется Жан Мартинель.

Жан! Жан! Наконец! (Приподнимается и протягивает ему руки.)

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Те же и Жан Мартинель.

Жан (бросается на колени около шезлонга и целует руки Мюзотты). Бедная, милая Мюзотта! (Плачет и вытирает глаза. Некоторое время они остаются неподвижными. Наконец Жан подымается и здоровается с Пеллереном.)

Пеллерен. Я хорошо сделал?

Жан. Хорошо! Благодарю вас!

Пеллерен (представляя). Госпожа Флаш, акушерка… Кормилица. (Важным жестом показывая на колыбель.) А вот…

Жан подходит к колыбели, приподнимает полог, наклоняется и целует ребенка, утопающего в кружевах.

Жан (подымаясь). У него вполне здоровый вид.

Пеллерен. Прекрасный ребенок!

Г-жа Флаш. Великолепный! Это моя жемчужина в этом месяце.

Жан (тихо). А как ее здоровье?

Мюзотта (услыхав). О, я умираю. Это конец. (Жану). Возьми стул, сядь поближе; поговорим, пока я еще в силах. Мне столько надо сказать тебе! Ведь мы больше не увидимся. Ты-то успеешь быть счастливым, а я… я… О! Прости! Прости! Я так рада видеть тебя, что все остальное мне безразлично.

Жан (подходит к ней). Не волнуйся, не шевелись, Мюзотта.

Мюзотта. Как же я могу не волноваться, когда снова вижу тебя?

Жан (пододвигает маленький стул и садится, потом берет Мюзотту за руку). Бедная Мюзотта! Каким ударом было для меня, что ты так больна!

Мюзотта. Наверно, жестоким ударом, особенно сегодня.

Жан. Как, ты знала?

Мюзотта. Да, с тех пор как я почувствовала себя плохо, я справлялась о тебе каждый день. Я не хотела уйти из жизни, не повидав тебя: мне нужно поговорить с тобой.

По знаку Жана г-жа Флаш, Пеллерен и Бабен выходят в правую дверь.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Мюзотта, Жан.

Мюзотта. Ты получил письмо?

Жан. Да.

Мюзотта. И сразу пришел?

Жан. Конечно.

Мюзотта. Спасибо, ах, спасибо! Видишь ли, я долго колебалась, извещать тебя или нет; колебалась до сегодняшнего утра. Но я слышала разговор акушерки с кормилицей и поняла, что завтра, может быть, будет поздно; я вызвала доктора Пеллерена, узнала о тебе и решила позвать тебя.

Жан. Почему же ты не позвала меня раньше?

Мюзотта. Я не думала, что дело обернется так серьезно. Я не хотела вносить расстройство в твою жизнь.

Жан (показывая на колыбель). Но ребенок… Почему я о нем не знал?

Мюзотта. Ты никогда и не узнал бы о нем, если бы он не убил меня. Я бы избавила тебя от этой заботы и помехи в твоей новой жизни. Когда мы расстались, ты меня обеспечил. Все было кончено между нами. Останься я жива, разве ты поверил бы мне, если бы я тебе сказала: «Это твой сын»?

Жан. Поверил бы. Я никогда не сомневался в тебе.

Мюзотта. Ты такой же добрый, как всегда, мой Жан. Так знай, я тебе не лгу. Эта крошка — твой сын, клянусь в этом на смертном одре, клянусь перед богом!

Жан. Я сказал, что верю тебе и всегда бы поверил…

Мюзотта. Слушай, вот как это случилось. Когда ты меня покинул, я заболела… очень заболела… Я думала, что умру, так мне было плохо. Мне предписывали перемену климата. Ты помнишь?.. Это было летом… Я поехала в Сен-Мало, знаешь, к той старой родственнице, о которой часто говорила тебе…

Жан. Да… да…

Мюзотта. Там-то спустя некоторое время я и узнала, что будет ребенок… от тебя. Моим первым побуждением было сообщить тебе. Ты честный человек… Ты признал бы ребенка, а может быть, даже отказался бы от женитьбы… Но вот этого я и не хотела! Все было кончено, не правда ли? Так и должно было остаться… Я прекрасно понимала, что не могу быть твоей женой. (Смеясь.) Госпожа Мартинель! Это я-то, Мюзотта! Подумать только!

Жан. Ах, бедный друг! До чего мы, мужчины, грубы и жестоки, сами того не сознавая и не желая!

Мюзотта. Не говори так! Я не была создана для тебя. Я была только натурщицей, ты же художник. Я никогда и не думала, что останусь с тобой навсегда.

Жан рыдает.

Ну, будет! Не плачь. Тебе не в чем упрекать себя: ты всегда был добр ко мне. Это бог поступил со мною жестоко!

Жан. Мюзотта!

Мюзотта. Не мешай мне говорить. Я пробыла в Сен-Мало сколько могла, скрывая свое положение… Потом вернулась в Париж, и через несколько месяцев родился малютка. Ребенок! Когда я поняла, что случилось, мне сперва сделалось страшно… Да, страшно. Потом я подумала, что ведь это твоя кровь, частица твоей жизни, что он останется у меня, как что-то твое! Глупа бываешь, когда необразованна, и мысли путаются, словно у тебя ветер в голове… И вот я сразу обрадовалась, думала, что буду его воспитывать, что он будет расти, что он будет звать меня мамой… (Снова рыдает.) А он теперь уж никогда не скажет мне «мама», никогда не обнимет меня ручонками: я должна покинуть его и уйти неведомо куда… куда уходят все! Боже мой! Боже мой!

Жан. Успокойся, милая Мюзотта. Разве ты могла бы говорить, если бы была так плоха, как думаешь?

Мюзотта. А ты разве не видишь, что меня жжет лихорадка, что я теряю голову и сама не знаю, что говорю?..

Жан. Да нет же, нет… Успокойся.

Мюзотта. Ты успокой меня. Ты можешь меня успокоить.

Жан (целует ей волосы, потом продолжает). Вот так… Теперь помолчи немного. Побудем так, друг подле друга.

Мюзотта. Но мне нужно говорить. Столько еще надо сказать тебе! А я не могу, в голове все спуталось… О боже мой! Я все забыла… (Она приподнимается, смотрит вокруг себя и замечает колыбель.) Ах, да! Вспомнила… Это о нем, о ребенке. Скажи, что ты с ним сделаешь? Ты ведь знаешь, я сирота. Малютка останется один, совершенно один на свете. Слушай, Жан, я совсем пришла в себя. Я пойму все, что ты мне ответишь, и от этого будет зависеть спокойствие моих последних минут… Мне некому его оставить, кроме тебя.

Жан. Клянусь тебе, что я возьму его к себе и воспитаю.

Мюзотта. Как отец?

Жан. Как отец.

Мюзотта. Ты уже видел его?

Жан. Да.

Мюзотта. Поди посмотри на него еще.

Жан идет к колыбели,

Хорошенький он, а?.. Все говорят это. Посмотри на него. Несчастному малютке всего несколько дней; он наш, ты его папа, я его мама, но сейчас у него больше не будет мамы… (С отчаянием.) Обещай, что у него всегда будет папа!

Жан (возвращаясь к ней). Обещаю, дорогая.

Мюзотта. Настоящий папа, который будет его очень любить!

Жан. Обещаю,

Мюзотта. Который будет добрым, добрым, добрым, очень добрым к нему!

Жан. Клянусь тебе в этом.

Мюзотта. И еще одно… Но я не решаюсь…

Жан. Говори.

Мюзотта. Вернувшись в Париж, я старалась повидать тебя так, чтобы ты меня не заметил, и видела тебя три раза. Ты был с ней, со своей невестой, с женой… и с вами был еще господин, наверное, ее отец. О, как я на нее смотрела! Я спрашивала себя: «Будет ли она любить тебя так, как любила я? Сделает ли она тебя счастливым? Добра ли она?» Скажи, ты веришь, что она добра?

Жан. Да, верю.

Мюзотта. Ты в этом вполне уверен?

Жан. Конечно.

Мюзотта. Я тоже это подумала, даже увидев ее мельком. Она так красива! Я немножко ревновала. Вернувшись домой, я плакала. Но как ты будешь выбирать между ней и сыном?

Жан. Я исполню свой долг.

Мюзотта. А в чем твой долг? Быть с ней или с с ним?

Жан. С ним.

Мюзотта. Жан, слушай! Когда меня не будет, попроси ее, твою жену, от меня, от имени покойницы, усыновить этого ребенка и полюбить его так, как любила бы я; попроси ее стать его мамой вместо меня. Если она добра и нежна, она согласится. Скажи ей, как я страдала; скажи, что моя последняя просьба, последняя мольба на этом свете была обращена к ней. Ты сделаешь это?

Жан. Обещаю.

Мюзотта. О, спасибо, спасибо! Больше мне ничего не страшно: мой малютка спасен! Я счастлива, я спокойна. Ах, как я успокоилась!.. Ты знаешь, я назвала его Жаном, в честь тебя… Ты ничего не имеешь против?

Жан (плача). О нет!

Мюзотта. Ты плачешь! Значит, еще любишь меня немножко? Спасибо, Жан, спасибо… Ах, если бы не умереть! А впрочем, это возможно. Я себя лучше чувствую с тех пор, как ты здесь и мне все обещал; я больше уж не тревожусь. Дай мне руку. Теперь я вспоминаю всю нашу жизнь, я довольна, мне почти весело, мне хочется смеяться… Хочется смеяться, сама не знаю, почему. (Смеется.)

Жан. Успокойся, милая Мюзотта!

Мюзотта. Если бы ты знал, какие на меня нахлынули воспоминания! Помнишь, как я позировала тебе для «Нищенки», для «Продавщицы фиалок», для «Грешницы», за которую ты получил свою первую медаль?.. А завтрак у Ледуайена в день вернисажа? Больше двадцати пяти человек за столом на десятерых. Сколько тогда глупостей наговорили! Особенно тот маленький… маленький… как его? Такой маленький шутник, он постоянно пишет портреты и всегда непохожие… Ах, да, Тавернье!.. А когда ты перевез меня к себе и поместил в той комнате, где стояли два больших манекена… Я боялась их ночью… Я звала тебя, и ты приходил меня успокаивать. Ах, как это было смешно!.. Помнишь? (Опять смеется.) Если бы это могло повториться снова! (Вскрикивает.) Ах, мне больно!.. Больно… (Жану, который хочет позвать доктора.) Нет! Останься! Останься! (Пауза. Ее выражение лица и тон вдруг меняются.) Смотри, какая замечательная погода! Хочешь, поедем с ребенком покататься в лодочке?.. Я так люблю эти лодочки! Они такие красивые… Быстро-быстро скользят по воде и совсем бесшумно! Если я твоя жена, то могу встать, я выздоровела… Милый! Я никогда не думала, что ты женишься на мне… А наш малютка, посмотри, какой он хорошенький, как он вырос… Его зовут Жаном, как и тебя… У меня два маленьких Жана, и оба мои!.. Как я счастлива!.. Знаешь, он сегодня начал ходить!.. (Опять смеется, протягивая руки вперед, как бы показывая ребенка, которого видит перед собой.)

Жан (плача). Мюзотта, Мюзотта, ты меня узнаешь?

Мюзотта. Как же мне не узнать тебя, ведь я твоя жена! Обними меня, милый! Обними меня, любовь моя…

Жан (обнимает ее, рыдая и повторяя). Мюзотта, Мюзотта!

Мюзотта приподымается и указывает Жану рукой на колыбель, к которой тот направляется, кивнув ей утвердительно головой. Когда Жан доходит до колыбели, Мюзотта становится на колени и безжизненно падает обратно на шезлонг.

Жан (испуганно зовет). Пеллерен! Пеллерен!

СЦЕНА ПЯТАЯ

Те же. Пеллерен, г-жа Флаш, Бабен вбегают в правую дверь,

Пеллерен (быстро подойдя к Мюзотте, наклоняется и прислушивается). Сердце не бьется. Дайте зеркало, госпожа Флаш.

Жан, Ах, мне страшно!

Г-жа Флаш передает Пеллерену ручное зеркало, которым тот медленно проводит перед ртом Мюзотты.

Пеллерен (тихо). Умерла!

Жан(бросается к умершей и долго целует ей руку; голос его дрожит от слез). Прощай, бедная подруга! Подумать только, минуту назад она говорила со мной!.. Минуту назад она смотрела на меня, узнавала, видела… И все кончено!

Пеллерен (подходя к нему и беря его за плечо). Уходите! Уходите! Вам больше здесь нечего делать. Вы исполнили свой долг. Уходите!

Жан (вставая). Иду!.. Прощай, бедная Мюзотта!

Пеллерен. Здесь я обо всем позабочусь, сегодня же. Но ребенок… Хотите, я помещу его в приют?

Жан. Нет, нет, я его беру, Я поклялся в этом покойнице. Поезжайте сейчас же с ним ко мне… Потом я попрошу вас о другом одолжении. Но… с ней… Кто останется с ней?

Г-жа Флаш. Я, сударь. И будьте покойны, я это дело знаю.

Жан. Благодарю вас, сударыня. (Подходит к кровати, закрывает глаза Мюзотте и целует ее в лоб долгим поцелуем.) Прощай… навсегда, (Медленно идет к колыбели, приоткрывает ее, целует ребенка и говорит ему твердым, но полным слез голосом.) До скорого свидания, маленький Жан! (Порывисто уходит в среднюю дверь.).

АКТ ТРЕТИЙ

Декорация первого акта.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Г-н де Петипре, г-жа де Роншар, г-н Мартинель, Леон де Петипре.

Г-жа де Роншар (взволнованно ходит взад и вперед, не присаживаясь). Без семи двенадцать! Уже почти два часа, как он ушел!

Леон (сидит с левой стороны). Ну, тетя, если считать полчаса на дорогу в экипаже да полчаса на обратный путь, ему остается всего час на то, что нужно сделать.

Г-жа де Роншар. Значит, то, что ему нужно сделать, — долгая история?

Леон. Да, тетя. И зачем нервничать из-за каких-то минут? Ваше волнение ничего не изменит, не ускорит ни на секунду возвращение Жана, и стрелки часов не побегут быстрее.

Г-жа де Роншар. Как можно не нервничать, когда люди в тревоге, когда сердце колотится и слезы подступают к глазам?

Леон. Видите, тетя, вы совсем не такая злая.

Г-жа де Роншар. Ты мне надоел!

Мартинель (сидя около стола). Не мучьте себя, сударыня. Положение щекотливое, но нет ничего тревожного и угрожающего, надо только сохранить в нужный момент хладнокровие и рассудок.

Леон. Да, тетя, господин Мартинель прав.

Г-жа де Роншар(переходя направо). Прибить бы вас обоих! Вы обо всем знаете и ничего не хотите сказать… Как ужасны эти мужчины! Никаким способом не заставишь их выдать тайну.

Мартинель. Придет Жан и все расскажет. Немного терпения.

Петипре. Да, надо успокоиться. Поговорим о другом или помолчим…

Г-жа де Роншар. Помолчать? Это самое трудное…

Слуга (входя в правую дверь). Внизу спрашивают господина Мартинеля.

Мартинель. Вы позволите? (Слуге.) Хорошо! Хорошо! Иду. (Уходит в правую дверь.)

СЦЕНА ВТОРАЯ

Те же, кроме Мартинеля; слуга.

Г-жа де Роншар (быстро подходя к слуге). Батист… Батист… Кто спрашивает господина Мартинеля?

Слуга. Не знаю, сударыня, наверх поднялся швейцар.

Г-жа де Роншар. Подите посмотрите незаметно и вернитесь сказать нам.

Петипре (вставший, когда вошел слуга). Нет. Я не хочу шпионить за ними. Подождем. Теперь уже недолго. (Слуге.) Ступайте.

Слуга уходит.

Г-жа де Роншар. Я тебя не понимаю, Адольф! Ты так спокоен. Можно подумать, что это не касается счастья твоей дочери. Я же вся киплю.

Петипре. Какой от этого толк?

Г-жа де Роншар. Ах, если бы мы делали лишь то, от чего бывает толк!

Петипре (садясь с правой стороны стола). Давайте лучше поговорим. Поговорим рассудительно. Господин Мартинель ушел, и мы одни.

Г-жа де Роншар (садясь рядом). Пускай бы он вернулся обратно в Гавр!

Леон (садясь с левой стороны стола). А что изменилось бы, если бы он был в Гавре?

Петипре. Я лично полагаю…

Г-жа де Роншар (перебивая его). Угодно вам знать мое мнение? Нам что-то готовят, и нас собираются во что-то впутать.

Петипре. А чего ради? С какой целью? Господин Жан Мартинель — честный человек, он любит мою дочь, Леон, мнение которого я ценю, хотя он и мой сын…

Леон. Спасибо, папа!

Петипре. …Леон питает к нему уважение и дружбу. Что же касается дяди…

Г-жа де Роншар. Не будем говорить о них, прошу тебя. Нас хочет во что-то впутать эта женщина. Она разыграла какую-то комедию, а сегодняшний день выбрала для развязки. Это театральный прием. Коварная интрига!

Леон. Как в Амбигю[600].

Г-жа де Роншар. Не шути. Я знаю этих женщин. Достаточно я от них настрадалась.

Петипре. Эх, бедная Кларисса, если бы ты сумела понять своего мужа, ты бы его удержала!

Г-жа де Роншар (вставая). Что ты называешь понять его? Простить, жить с этим шалопаем, никогда не зная, откуда он возвращается домой? Я уж предпочитаю разбитую жизнь и одиночество… с вами!

Петипре. Как супруга, ты по-своему, конечно, была права. Но существуют и другие точки зрения, менее эгоистичные и, безусловно, более высокие, например, точка зрения семьи.

Г-жа де Роншар. Семьи? Ты, судья, говоришь мне, что я была неправа с точки зрения семьи?

Петипре. То, что я был судьей, сделало меня очень осторожным. Перед моими глазами прошло столько двусмысленных, столько страшных драм, — они мучили мою совесть и доставили мне жестокие часы сомнений. Нередко человек так мало может отвечать за себя, а обстоятельства так сильны, непостижимая человеческая природа так капризна, инстинкты так таинственны, что надо быть терпимым и даже снисходительным к ошибкам, которые не имеют ничего общего с преступлениями и совершенно не доказывают наличия в данном человеке злого умысла или порочности.

Г-жа де Роншар. Обманывать жену — это не злодейство? И ты говоришь так в присутствии сына? Хорошее воспитание! (Переходит налево.)

Леон. О тетя, у меня на этот счет мнение уже сложилось.

Петипре (вставая). Это раньше было преступлением, а теперь смотрят иначе. Теперь это считается настолько естественным, что почти не подлежит наказанию. Это наказывают разводом, а он для многих — освобождение. Теперь закон предпочитает разъединять втихомолку, при закрытых дверях, а не карать, как раньше…

Г-жа де Роншар. Ваши нынешние теории возмутительны!.. И я считаю…

Леон (вставая). А вот и господин Мартинель.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Те же, г-н Мартинель.

Мартинель (очень взволнованно). Я должен выполнить крайне щекотливое поручение. Жан поехал к себе. Он не осмеливается появиться здесь, а ко мне прислал доктора Пеллерена. Он уполномочил меня поставить вас в известность о горестном положении, в котором находится он, как и все мы.

Г-жа де Роншар. Наконец мы что-то узнаем!

Мартинель. Письмо, доставленное сегодня вечером сюда, сообщило нам ошеломляющую новость. Я дам его вам прочесть. Женщина, о существовании которой вы все знаете, была при смерти.

Г-жа де Роншар. Говорила же я, что дело идет о ней!

Леон. Не мешайте ему, тетя.

Г-жа де Роншар. Ну, а теперь, когда они повидались, как здоровье вашей умирающей? Конечно, лучше?

Мартинель (просто). Она умерла, сударыня, умерла в его присутствии.

Г-жа де Роншар. Именно сегодня?.. Не может быть!

Мартинель. Тем не менее это так, сударыня.

Леон (в сторону). Бедная Мюзотта!

Мартинель. Но есть еще одно серьезное обстоятельство. Она оставила ребенка, и этот ребенок от Жана.

Г-жа де Роншар (пораженная). Ребенок!

Мартинель (г-ну Петипре). Прочтите письмо врача, сударь. (Передает ему письмо, которое Петипре читает.)

Г-жа де Роншар. У него был ребенок, и он об этом ничего не сказал, не признался, скрыл его от нас? Как это бесчестно!

Мартинель. Он сам только что узнал об этом.

Г-жа де Роншар. Только что… Это уж слишком! Вы смеетесь над нами, сударь.

Леон. Но дайте же отцу ответить, тетя! А я пойду за Жильбертой. Она, наверно, умирает от тревоги. Мы не имеем больше права скрывать от нее истину. Я скажу ей все.

Г-жа де Роншар (следуя за ним). Что бы ты ни говорил, что бы ни делал, ты этим ничего не уладишь.

Леон (у левой двери). Во всяком случае, ничего не запутаю, как делаете вы! (Уходит.)

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Петипре, Мартинель, г-жа Роншар.

Петипре (кончив читать письмо). Итак, сударь, вы утверждаете, что ваш племянник не знал о положении этой женщины?

Мартинель. Клянусь честью!

Г-жа де Роншар. Это невероятно!

Мартинель. Отвечу только одно. Если бы он знал, мог ли бы он сделать то, что сделал сегодня вечером?

Петипре. Говорите яснее.

Мартинель. Очень просто! Если бы он раньше знал об опасности, в которой находится эта женщина, неужели он стал бы ждать до последнего часа? Неужели выбрал бы именно этот вечер, эту торжественную минуту, чтобы пойти проститься с умирающей и обнаружить перед всеми существование незаконного ребенка?.. Да ведь таких детей прячут всеми способами, черт подери! Вам, сударь, так же хорошо это известно, как и мне. Чтобы нас всех так взволновать, чтобы так погубить свое будущее, надо быть болваном, а Жан не таков. Знай он раньше обо всем, неужели он не признался бы мне и я тоже был бы так глуп, что не сумел бы избежать этой катастрофы? То, что я вам говорю, ясно, как божий день.

Г-жа де Роншар (волнуясь и продолжая ходить взад и вперед по левой части сцены). Ясно, как божий день… ясно, как божий день…

Мартинель. Ну да! Если б эта новость не свалилась как снег на голову, лишив всех рассудка, у нас с ним было бы время обсудить, сговориться, и мы могли бы скрыть от вас все. И вы ни черта не узнали бы! Наша вина, что мы слишком искренни и слишком честны. Впрочем, я об этом не жалею. В жизни всегда нужно поступать честно.

Г-жа де Роншар. Позвольте, сударь…

Петипре. Замолчи, Кларисса! (Мартинелю.) Хорошо, сударь. Речь идет не о вашей чести и не о вашей честности, которых абсолютно никто не оспаривает. Я согласен допустить, что ваш племянник ничего не знал о положении вещей. Но ребенок? Где у вас доказательство, что это его ребенок?

Мартинель. А какие доказательства у Жана? Однако он поверил, хотя — провалиться ему! — это было не в его интересах. Когда вдруг появляется маленький пискун, которого вы не ждали, да еще в самый день вашей свадьбы, — тут нечему радоваться! Однако он поверил. И я, и вы, и все мы — разве мы не согласились бы на то, на что согласился он, на что согласился отец?.. Полно вам! (Пауза.) Вы требуете от меня доказательств, что это ребенок Жана?

Г-жа де Роншар и Петипре. Да

Мартинель. Докажите, что он не от него.

Г-жа де Роншар. Вы требуете невозможного.

Мартинель. И вы тоже… Единственный судья в этом деле — мой племянник. Нам остается принять его решение.

Г-жа де Роншар. Однако…

Петипре. Замолчи, Кларисса!.. Господин Мартинель прав.

Г-жа де Роншар. Опять прав?

Мартинель. Никогда нельзя быть правым наполовину, сударыня. (Г-ну Петипре.) Я был уверен, что вы поймете меня, сударь. Вы человек здравого ума.

Г-жа де Роншар. А кто же тогда я?

Мартинель. Вы светская женщина, сударыня.

Г-жа де Роншар. Вот именно как светская женщина я и протестую, сударь. Хорошо вам рассуждать, но факт остается фактом: господин Жан Мартинель преподносит своей супруге в виде свадебного подарка в день бракосочетания незаконного ребенка. И я спрашиваю вас: может ли женщина, светская она или нет, примириться с этим?

Петипре. На этот раз права моя сестра, господин Мартинель.

Г-жа де Роншар. Хорошо, что хоть на этот раз!

Петипре. Дело идет о несомненном, очевидном и не подлежащем спору факте, который создает для нас невыносимое положение. Мы отдали нашу дочь человеку, свободному от какой-либо связи, от каких-либо жизненных оков. И вот случилось то, о чем вы знаете. За последствия должен расплачиваться он, а не мы. Наше доверие оскорблено и обмануто, и согласие, данное нами на этот брак, ни в коем случае не было бы дано при обстоятельствах, какие складываются теперь.

Г-жа де Роншар. Конечно, не было бы дано! Мы дважды отказали бы, а не один раз! К тому же этот ребенок явится, безусловно, причиной ссор между нами всеми. Подумайте: Жильберта ведь тоже станет матерью. Сколько будет ревности, соперничества, может быть, ненависти между этим втирушей и другими! Это дитя будет яблоком раздора!

Мартинель. Нет, тысячу чертей! Этот малютка ни для кого не будет бременем. Благодаря Жану мать ребенка, наверно, оставила ему средства, которые обеспечат ему безбедное существование. А позже, когда он вырастет, он будет работать, черт возьми! Он будет жить, как жил я, как живут девять десятых человечества. Одним дармоедом будет меньше, и тем лучше!

Петипре. Кто же возьмет на себя заботу о нем до этого времени?

Мартинель. Я, если хотите. Я холостяк, я перестал заниматься делами. Это меня займет… развлечет… Я готов взять с собою этого крошку. (Посмотрев на г-жу де Роншар.) Но, может быть, вы, сударыня, вы, любящая спасать бездомных собак?..

Г-жа де Роншар. Этого ребенка? Мне?.. О, это уже переходит все границы! (Проходит направо.)

Мартинель. В самом деле, сударыня, если вы будете настаивать, я от всего сердца уступлю вам свое место.

Г-жа де Роншар. Нет, сударь… Я этого еще не сказала…

Мартинель. Еще не сказали… Но, может быть, вы это еще скажете… Потому что я, знаете ли, начинаю вас понимать. Вы притворяетесь злой, и только!.. Вы были несчастны в жизни… Вы скисли, как молоко, на поверхности… Но внутри… там масло первого сорта.

Г-жа де Роншар (уязвленная). Какое сравнение!.. Молоко, масло… Фу, какая мерзость!

Петипре. Однако, Кларисса…

Мартинель. Вот и ваша дочь.

СЦЕНА ПЯТАЯ

Те же, Жильберта и Леон входят из левой двери.

Петипре. Прежде чем ты встретишься с мужем… если только тебе следует с ним встретиться, нам нужно сообща решить, что ты ему скажешь.

Жильберта (очень взволнованная, садится с левой стороны стола). Я так и знала, что произошло несчастье.

Мартинель (садится около нее). Да, дитя мое. Но есть два рода несчастий. Одни происходят от ошибок людей, другие исключительно от рокового стечения обстоятельств, то есть от судьбы. В первом случае человек виновен, во втором — он жертва. Вы меня хорошо понимаете?

Жильберта. Да, сударь.

Мартинель. Несчастье, постигшее одного человека, может жестоко задеть другого. Но разве раненное без вины сердце не простит тому, кто невольно нанес ему рану?

Жильберта (страдальческим голосом). Это зависит от того, насколько сильно было страдание…

Мартинель. Вы знали, что у моего племянника, до того как он полюбил вас и до того как у него появилась надежда жениться на вас, была… связь. Вы приняли этот факт. Он, впрочем, так обычен.

Жильберта. Да, я приняла его.

Мартинель. Ваш брат сообщил сейчас вам обо всем остальном?

Жильберта. Да, сударь.

Мартинель. Что же мне ответить Жану?

Жильберта (вставая и подходя к авансцене). Я еще слишком взволнована, чтобы сказать вам. Я совсем не думала об этой женщине. Живая она была мне безразлична, но ее смерть пугает меня. Мне кажется, что она встала между мною и Жаном и будет стоять всегда. Все, что я узнала о ней, причинило мне странную боль. Вы тоже знали эту женщину, сударь?

Мартинель (тоже вставая). Да, сударыня, и мог бы сказать о ней только хорошее. Ваш брат и я, мы всегда считали ее безупречной по отношению к Жану. Она любила его настоящей любовью, преданно, верно, беззаветно. Я говорю как человек, которого глубоко опечалила связь Жана, — ведь я считал, что заменяю Жану отца. Но надо быть справедливым ко всем.

Жильберта. А Жан тоже очень любил ее?

Мартинель. Да, конечно. Но его любовь уже ослабевала. Между ними была слишком большая разница и в развитии и в общественном положении. Однако он был к ней привязан из благодарности за глубокую любовь с ее стороны.

Жильберта (серьезно). Жан видел, как она умерла?

Мартинель. Он успел проститься с нею.

Жильберта (вполголоса). Если б мне только узнать, что произошло в его душе в этот момент! О, насколько эта покойница страшнее для меня, чем живая!

Г-жа де Роншар (сидевшая на правой стороне, вставая и идя в глубь сцены). Я тебя перестаю понимать. Она умерла, и тем лучше. Бог избавил тебя от нее!

Жильберта. Нет, тетя, у меня сейчас такое тяжелое чувство! Я предпочла бы, чтобы она была где-нибудь далеко, но была жива.

Петипре (подходя к авансцене), Я понимаю это чувство молодой женщины, потрясенной ужасным событием. Я вижу только одно серьезное, очень серьезное осложнение — это ребенок. Как бы с ним ни поступить, он не перестанет быть сыном моего зятя и опасностью для нас всех.

Г-жа де Роншар. И посмешищем. Подумайте только, что скажут в свете!

Леон. Оставим свет в покое, тетя, и займемся нашими собственными делами! (Подходя к сестре.) А тебя, Жильберта, очень мучит мысль о ребенке?

Жильберта. О нет! Бедный крошка!

Петипре. Вот безумие, сразу видно, что женщины ничего не понимают в жизни.

Леон. Ах, папа! Почему у нас бывает разная мораль, — когда мы зрители и когда мы участники событий? Почему такая разница между воображаемой и реальной жизнью, — между тем, что следовало бы делать, что мы хотели бы, чтобы другие делали, и тем, что делаем сами?.. Да, случившееся очень тяжело; неожиданность же этого события, его совпадение с днем свадьбы делают его еще тяжелее. Но мы все преувеличиваем своими переживаниями только потому, что все это происходит в нашей семье. А представьте себе, что вы прочли об этом в вашей газете…

Г-жа де Роншар (сидя с левой стороны стола, с возмущением). Да разве в моей газете…

Леон. Или в романе! Сколько было бы волнений! Боже мой, сколько слез! Как быстро вызвал бы вашу симпатию этот несчастный ребенок, рождение которого стоило матери жизни!.. С каким уважением отнеслись бы вы к Жану, честному, прямому и неизменно доброму! А если бы он бросил умирающую и скрыл ребенка в какой-нибудь пригородной деревне, сколько бы презрения… сколько порицаний досталось на его долю!.. Он стал бы человеком бессердечным, бездушным. И вы, тетя, подумав о бесчисленных собачках, обязанных вам своей жизнью, вы, конечно, воскликнули бы с величественным жестом: «Какой негодяй!»

Мартинель (сидя с левой стороны сцены). Ну конечно!

Г-жа де Роншар. Собаки лучше людей!

Леон. Дети еще не люди, тетя. Они еще не успели сделаться злыми.

Петипре. Все это очень остроумно, Леон, и ты замечательный адвокат.

Г-жа де Роншар. Если бы ты так говорил на суде!

Петипре. Но здесь дело идет не о романе и не о вымышленных персонажах. Мы выдали Жильберту за молодого человека, холостого и без семьи.

Г-жа де Роншар. Выдали без всякого энтузиазма!

Петипре. Без энтузиазма, это правда! Но так или иначе, мы ее выдали. И вот в день свадьбы он приносит нам подарок… Я не хочу этого пискливого подарка.

Леон. Но не доказывает ли это, что у тебя зять — честный парень? То, что он сделал, рискуя своим счастьем, чтобы выполнить свой долг, — разве это не свидетельствует лучше всего, на какую преданность он способен?

Мартинель. Это ясно, как божий день!

Г-жа де Роншар (в сторону). Как надоел этот человек из Гавра!

Петипре. Значит, по-твоему, допустимо, чтобы Жильберта начала свою замужнюю жизнь с того, что стала приемной матерью незаконнорожденного ребенка своего мужа?

Леон. Вполне. Я считаю допустимым все, что благородно и бескорыстно. И ты думал бы точно так же, если бы дело шло не о твоей дочери.

Петипре. Нет, это — недопустимое положение.

Леон. Что же ты тогда предлагаешь?

Петипре. Развод, черт возьми! Сегодняшний скандал — достаточный повод.

Г-жа де Роншар (вставая). Жильберта — разведенная жена!.. Да ты подумай, что говоришь!.. Половина наших друзей закроет перед нею двери, большинство ее знакомств расстроится. Развод!.. Полно вам! Полно! Несмотря на все ваши новые законы, развод не вошел в обычай[601] и не скоро войдет… Религия его запрещает, свет принимает его, но смотрит косо, а уж когда против тебя и религия и свет…

Петипре. Однако статистика доказывает…

Г-жа де Роншар. Ах, уж эта статистика! Ее можно заставить говорить что угодно!.. Нет, о разводе Жильберты не может быть и речи!

Общий вздох облегчения.

(Продолжает кротким голосом.) Просто маленькая разлука. Это допустимо. Это хороший тон. Они разойдутся… Мне же пришлось… Все порядочные люди расходятся, это вполне прилично, тогда как развестись…

Леон (серьезно). Мне кажется, что здесь только одно лицо имеет право решать, а мы об этом забываем! (Сестре.) Ты все слышала. В твоей власти и суждение и решение… От тебя, от одного твоего слова зависит прощение или разрыв… Отец высказал тебе свои доводы. Что отвечает на них твое сердце?..

Жильберта хочет говорить, ко останавливается и начинает плакать.

Подумай также, что, отказываясь простить, ты ударишь и по мне и что я… буду мучиться, если увижу тебя несчастной только из-за упорного желания сказать «нет». Господин Мартинель просил сейчас дать ответ для передачи Жану. Но мы сделаем иначе: я пойду за ним. Он узнает свою судьбу из твоих уст, вернее, из твоего взгляда. (Тихонько подводя ее к авансцене.) Сестренка, сестренка, не будь слишком горда… Не будь тщеславна. Слушай, что говорит тебе твое горе, твое сердце… Слушай хорошенько… чтобы не спутать его голоса с голосом гордыни.

Жильберта. Но во мне нет гордыни. Я сама не знаю, что чувствую. Мне плохо. Для меня отравлена всякая радость…

Леон. Берегись. В такие моменты достаточно очень немногого, чтобы нанести неизлечимые раны!

Жильберта. Нет… нет… я слишком взволнована… Я, может быть, буду суровой, я боюсь и его и себя… Я боюсь все разрушить или во всем уступить.

Леон. Я иду.

Жильберта (решительно). Нет! Я не хочу… Я тебе запрещаю…

Леон. Знаешь, что я тебе скажу, Жильберта? Ты совсем не такая смелая, как я думал!

Жильберта. Почему?

Леон. Потому что в такие моменты надо уметь сразу сказать либо «да», либо «нет».

Жан появляется в правой двери.

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Те же. Жан Мартинель стоит на пороге.

Жильберта (подавляя крик). Он!..

Леон (идя к нему и пожимая ему руки). Ты?

Жан. Я, как подсудимый, ожидающий приговора: оправдания или смерти. Никогда не забуду этих минут.

Леон. Твой дядя и я сказали все, что могли. Говори.

Жан. Ах, я не в силах!.. Я могу сказать только моей жене… При всех я не посмею… Я прошу у нее одну минуту; после этого я уйду, покину этот дом, если она потребует этого. Я поступлю, как она захочет, стану тем, чем она прикажет стать. Но я хочу услышать из ее уст решение моей участи. (Жильберте.) Вы не можете отказать мне в этом, сударыня. Если моя единственная мольба к вам будет отвергнута, то, даю клятву, я не обращусь к вам больше никогда ни с какой просьбой.

Они стоят друг против друга,

Жильберта. Нет, в самом деле, я не могу отказать. Отец, тетя, оставьте меня на несколько минут одну с… господином Мартинелем. Вы видите, я спокойна.

Петипре. Все же…

Жан (с живостью г-ну де Петипре). Сударь, я ни в чем не буду противоречить вашей воле. Я ничего не сделаю без вашего одобрения. Я не затем вернулся сюда, чтобы оспаривать ваш авторитет или говорить о каком-то своем праве. Я почтительно прошу у вас позволения остаться на несколько минут наедине… со своей женой! Подумайте, что это, быть может, наше последнее свидание и что от него зависит наше будущее.

Г-жа де Роншар. Нас интересует только будущее Жильберты.

Жан (г-же де Роншар). Я обращаюсь к вашему сердцу, сударыня, к вашему исстрадавшемуся сердцу. Не забывайте, что горечь и раздражение против меня проистекают от зла, которое вам причинил другой. Он разбил вашу жизнь, так не желайте мне за это зла. Вы были несчастны, вы были замужем меньше года… (Показывает на Жильберту.) Неужели вы хотите, чтобы она была замужем меньше одного дня и потом говорила бы о своей разбитой жизни, навсегда сохранив воспоминания о сегодняшней катастрофе?

Г-жа де Роншар делает движение.

Я знаю, что вы добры, хотя и подавляете в себе доброту, и я обещаю вам, сударыня, если останусь мужем Жильберты, любить вас, как сын, как достойный вас сын.

Г-жа де Роншар (очень взволнованно, обращаясь к самой себе). Как сын!.. Он меня совсем растрогал! (Вполголоса г-ну де Петипре.) Пойдем, Адольф, оставим их одних, раз уж он этого просит. (Целует Жильберту.)

Петипре (Жану). Ну, хорошо, сударь. (Идет в глубину сцены и выходит в среднюю дверь под руку с сестрой.)

Мартинель (Леону). Уж они поговорят… вот так… (Ударяет себя в грудь.) Вот где настоящее красноречие! (Уходит вместе с Леоном в среднюю дверь.)

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Жильберта, Жан.

Жан. Вы все знаете, не правда ли?

Жильберта. Да, все, и это причинило мне глубокую боль.

Жан. Я надеюсь, что вы не заподозрили здесь никакой лжи и никакой скрытности с моей стороны?

Жильберта. О нет!

Жан. Вы меня порицаете за то, что я был там сегодня?

Жильберта. Разве можно порицать того, кто исполняет свой долг?

Жан. Вы знали об этой женщине… К тому же она умерла.

Жильберта. Именно потому, что она умерла, меня так волнует мысль о ней.

Жан. Этого не может быть! У вас, наверно, какая-нибудь другая причина… (Нерешительным голосом.) Ребенок?

Жильберта (живо). Нет, нет, вы ошибаетесь! Бедный малютка! Разве он в чем-нибудь виноват? Нет, меня заставляет страдать что-то другое — то, что происходит во мне одной и в чем я не могу вам признаться. От этого болит мое сердце; боль, которую причинили мне слова брата и вашего дяди, была так остра, что я никогда бы не решилась на брак, если бы знала, что мне придется так страдать, став вашей женой.

Жан. Но в чем же дело?

Жильберта. Не могу сказать. (Садится с левой стороны.)

Жан (продолжая стоять). Выслушайте меня. Нельзя, чтобы в такой момент между нами оставалась хотя бы тень недоразумения. От этого зависит вся наша жизнь. Вы моя жена, но после того, что произошло, я считаю вас совершенно свободной. Я поступлю так, как вы захотите, я согласен на все условия, даже на развод, если вы этого потребуете. Но что будет со мной? Не знаю; ведь я вас так люблю, что мысль о возможности утратить вас после того, как я вас завоевал, наверно, толкнет меня на какое-нибудь отчаянное решение.

Движение Жильберты.

Я не хочу разжалобить вас или тронуть, я просто говорю вам правду. В продолжение всей этой ночи, потрясенный ужасной драмой, которую я пережил и которая уже позади, я чувствовал, что самую большую боль доставляла мне мысль о вас! Если вы оттолкнете меня, я погиб.

Жильберта (взволнованно). Вы так горячо любите меня?

Жан. Я вас люблю любовью, от которой мне никогда не исцелиться.

Жильберта. Но ее вы тоже любили?

Жан. Я был увлечен. У меня была нежная привязанность к этому милому, преданному существу… (Вполголоса, страстно.) Знаете, то, в чем я вам сейчас признаюсь, может быть, низко, даже подло… но ведь я только человек, такой же слабый, как и другие… Вот что: тогда, около этой несчастной девушки, мои глаза плакали, рыдания душили меня, все мое существо трепетало от боли, но в душе, в самой глубине души, я думал только о вас!

Жильберта (быстро вставая). Правда?

Жан(просто). Я не умею лгать.

Жильберта. Ну так вот! Знаете, что заставляло меня сейчас так страдать, когда брат рассказывал мне о вашей связи и об ее смерти? Теперь я могу вам это сказать: я ревновала. Это гадко, не правда ли? Ревновать к мертвой! Но когда он так хорошо говорил о ней, чтобы разжалобить меня, я почувствовала: она так горячо любила вас, что я после нее, может быть, покажусь вам равнодушной и холодной. От этого я и страдала, этого я и боялась — настолько, что хотела даже отказаться от вас.

Жаи. А теперь… Жильберта?

Жильберта (протягивая ему обе рука). Я ваша, Жан!

Жан. О, благодарю… благодарю! (Целует ей рука. Затем сразу же продолжает, волнуясь.) Но теперь меня тревожит другое: я обещал этой несчастной женщине взять ребенка и оставить его у себя…

Движение Жильберты.

Это не все… Знаете, каково было ее последнее желание, какова была ее последняя просьба?.. Она умоляла меня поручить его вам…

Жильберта. Мне?

Жан. Вам, Жильберта.

Жильберта (глубоко взволнованная). Она этого хотела, бедняжка?.. Она верила, что я его возьму?..

Жан. Она надеялась, и ей не так тяжело было умирать.

Жильберта (возбужденно переходит на правую сторону). Конечно, я возьму его! Где он?

Жан. У меня.

Жильберта. У вас? Надо сейчас же пойти за ним.

Жан. Уйти, покинуть вас в такую минуту?

Жильберта. Нет… Мы пойдем вместе, ведь я все равно должна была переехать к вам сегодня вечером…

Жан (радостно). О, Жильберта! Но ваш отец не позволит вам.

Жильберта. Тогда, знаете, что надо сделать? Ведь мои вещи перевезены и горничная ждет меня у вас? Надо меня похитить, сударь!

Жан. Похитить вас?

Жильберта. Дайте мне манто, и идемте. Все устроится, все объяснится завтра. (Показывает ему на манто, оставленное в первом акте на стуле около левой двери.) Манто!

Жан (быстро берет манто и накидывает ей на плечи). Вы самая очаровательная из женщин! (Берет ее под руку, и они направляются к правой двери.)

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

Те же, г-жа де Роншар, Петипре, Мартинель и Леон выходят из средней двери.

Г-жа де Роншар. Как! Что с вами!.. Вы уходите?

Петипре. Что это значит?

Жильберта. Да, отец, я хотела уйти… с моим мужем, но завтра пришла бы просить у вас прощения за это бегство и объяснила бы его причины.

Петипре. Ты хотела уйти, не простившись с нами, не поцеловав нас?..

Жильберта. Да, чтоб не слышать больше споров.

Леон. Она права, пусть они уходят, пусть уходят!

Жильберта (бросаясь на шею г-ну де Петипре). До завтра, отец! До завтра, тетя!.. Прощаюсь со всеми, я изнемогаю от волнения и усталости.

Г-жа де Роншар (подходя к ней и целуя ее). Да, иди скорее, милочка! Ведь там ребенок ждет мать!

Семейный мир

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Г-н де Саллюс.

Г-н Жак де Рандоль.

Г-жа де Саллюс.

Париж, наши дни.

АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Г-жа де Саллюс читает у себя в гостиной перед камином. Жак де Рандоль бесшумно входит, осматривается, не видит ли его кто-нибудь, и быстро целует ее в голову. Она вздрагивает, слегка вскрикивает и оборачивается.

Г-жа де Саллюс. О! Как вы неосторожны!

Жак де Рандоль. Не бойтесь, меня никто не видел.

Г-жа де Саллюс. А слуги?

Жак де Рандоль. Они в передней.

Г-жа де Саллюс. Как!.. О вас не доложили?

Жак де Рандоль. Нет… мне просто открыли дверь.

Г-жа де Саллюс. Но о чем они думают?

Жак де Рандоль. Они думают, наверное, что я не в счет.

Г-жа де Саллюс. Я не позволю им этого больше. Я хочу, чтобы о вас докладывали. Это неудобно.

Жак де Рандоль (смеясь). Может быть, они станут докладывать и о вашем муже…

Г-жа де Саллюс. Жак, это неуместная шутка!

Жак де Рандоль. Простите. (Садится.) Вы кого-нибудь ждете?

Г-жа де Саллюс. Да… по всей вероятности. Вы знаете, что, когда я дома, я всегда принимаю.

Жак де Рандоль. Мне знакомо удовольствие видеть вас в течение пяти минут, чего как раз достаточно, чтобы справиться о вашем здоровье. А потом является какой-нибудь господин, конечно, влюбленный в вас, и с нетерпением начинает ждать ухода того, кто пришел раньше.

Г-жа де Саллюс (улыбаясь). Ничего не поделаешь! Раз я не ваша жена, приходится с этим мириться.

Жак де Рандоль. О! Если бы вы были моей женой!..

Г-жа де Саллюс. Ну, а если бы я была вашей женой?

Жак де Рандоль. Я увез бы вас на пять или на шесть месяцев куда-нибудь подальше от этого ужасного города, чтобы вы принадлежали мне одному.

Г-жа де Саллюс. Вам бы это скоро наскучило.

Жак де Рандоль. О нет!

Г-жа де Саллюс. О да!

Жак де Рандоль. Знаете, любить такую женщину, как вы, очень мучительно.

Г-жа де Саллюс. Почему?

Жак де Рандоль. Потому что, любя вас, становишься похож на голодного, который смотрит в окно ресторана на паштет и жареную птицу.

Г-жа де Саллюс. О Жак!..

Жак де Рандоль. Это правда. Светская женщина принадлежит свету, то есть всем решительно, за исключением того человека, которому она отдается. Любовнику же позволено видеть ее в течение четверти часа, раз в три дня, не чаще, и только при открытых дверях — из-за прислуги. С бесконечными предосторожностями, с бесчисленными уловками, вечно трепеща, она встречается с ним в виде исключения раз или два в месяц в меблированных комнатах. И даже тогда она задерживается не больше, чем на четверть часа, ведь она здесь по пути от госпожи X к госпоже Z, куда велела кучеру заехать за ней. Если идет дождь, она вовсе не является, ибо тогда невозможно отделаться от кучера. И вот этот кучер, выездной лакей, госпожа X, госпожа Z и все прочие входят к ней в дом, как в открытый для всех музей; все эти мужчины и женщины присваивают — минута за минутой, секунда за секундой — ее жизнь; она отдает им свое время, как чиновник отдает его государству, — и только потому, что она светская женщина. Эти же люди не что иное, как прозрачное, но непроницаемое стекло, отделяющее вас от моей любви.

Г-жа де Саллюс. Вы сегодня нервничаете.

Жак де Рандоль. Нет, но я жажду быть наедине с вами. Вы моя, не так ли? Или, вернее, я ваш. Но разве это так на самом деле? Моя жизнь проходит в» том, что я ищу способа встретиться с вами. Да, наша любовь состоит из встреч, поклонов, взглядов, мимолетных прикосновений — и только. Мы встречаемся поутру на бульваре — поклон; встречаемся у вас или у какой-нибудь общей знакомой — двадцать слов; встречаемся в театре — десять слов; иногда обедаем за одним столом, но сидим слишком далеко друг от друга, чтобы перемолвиться словом, и у всех на глазах я не осмеливаюсь даже на вас и посмотреть. И это называется любовью! Неужели мы только знакомы друг с другом?

Г-жа де Саллюс. Может быть, вы хотели бы похитить меня?

Жак де Рандоль. К несчастью, это невозможно.

Г-жа де Саллюс. Что же тогда делать?

Жак де Рандоль. Не знаю. Я говорю только, что такая жизнь может совсем извести.

Г-жа де Саллюс. Но ваша любовь не иссякает именно из-за такого множества препятствий.

Жак де Рандоль. О Мадлена, как вы можете так говорить?

Г-жа де Саллюс. Поверьте мне, если ваше чувство окажется продолжительным, то главным образом потому, что я не свободна.

Жак де Рандоль. Вот как! Я никогда не видел более рассудочной женщины. Значит, вы полагаете, что если бы по воле случая я стал вашим мужем, то разлюбил бы вас?

Г-жа де Саллюс. Не сразу, но вскоре.

Жак де Рандоль. Ваши слова возмутительны.

Г-жа де Саллюс. Нет, они справедливы. Знаете, когда кондитер берет себе в продавщицы лакомку, он говорит ей: «Кушайте конфеты, сколько хотите, дитя мое». Целую неделю она объедается ими, а потом у нее отвращение к сластям на всю живнь.

Жак де Рандоль. Вот что! Скажите, почему вы… остановили свой выбор на мне?

Г-жа де Саллюс. Не знаю… чтобы доставить вам удовольствие.

Жак де Рандоль. Прошу вас, не издевайтесь надо мною.

Г-жа де Саллюс. Я сказала себе: «Бедный мальчик, по-видимому, очень влюблен в меня. Морально я свободна, так как уже больше двух лет перестала нравиться мужу. И если этот человек меня любит, почему не выбрать его?»

Жак де Рандоль. Вы жестоки!

Г-жа де Саллюс. Наоборот, я не была жестокой. На что вы можете жаловаться?

Жак де Рандоль. Знаете, вы доводите меня до отчаяния своими постоянными насмешками. Вот так вы меня мучаете с тех пор, как я вас люблю, и я даже не знаю, есть ли у вас ко мне хоть кайля нежности.

Г-жа де Саллюс. Во всяком случае, я была добра к вам.

Жак де Рандоль. О! Вы вели странную игру. С первого дня я почувствовал, что вы кокетничаете со мной, кокетничаете незаметно, тайно; женщины умеют так кокетничать, не подавая виду, что хотят нравиться. Вы постепенно победили меня взглядами, улыбками, рукопожатиями, и все это, не компрометируя себя, ничего не обещая, не снимая маски. Вы оказались неотразимы и совершенно обворожили меня. Я полюбил вас всей душою, искренне и честно. Но и сегодня я не знаю, какое чувство таится у вас в глубине сердца, какие мысли у вас в голове, — я не знаю, ничего не знаю. Я смотрю на вас и думаю: вот женщина, которая как будто избрала меня и вместе с тем как будто постоянно забывает, что я ее избранник. Любит ли она меня? Не надоел ли я ей? Не сделала ли она только опыт, заведя себе любовника, чтобы посмотреть, узнать, попробовать, что это такое, без всякого влечения ко мне? Бывают дни, когда я спрашиваю себя: среди всех тех, кто любит вас и постоянно говорит вам об этом, нет ли кого-нибудь, кто начинает нравиться вам больше меня?

Г-жа де Саллюс. Боже мой! Есть вещи, которые никогда не надо углублять.

Жак де Рандоль. О, как вы жестоки! Это доказывает, что вы меня не любите.

Г-жа де Саллюс. На что вы жалуетесь? На то, что я не веду об этом разговоров?.. Ведь… я не думаю, чтобы вы могли упрекнуть меня в чем-либо другом.

Жак де Рандоль. Простите меня. Я ревную.

Г-жа де Саллюс. К кому?

Жак де Рандоль. Не знаю. Я ревную ко всему, что мне в вас остается неизвестным.

Г-жа де Саллюс. Да. И не чувствуете ко мне благодарности за остальное.

Жак де Рандоль. Простите! Я слишком вас люблю, меня все беспокоит.

Г-жа де Саллюс. Все?

Жак де Рандоль. Да, все.

Г-жа де Саллюс. Вы и к мужу ревнуете?

Жак де Рандоль (пораженный). Нет… Странный вопрос!

Г-жа де Саллюс. Напрасно.

Жак де Рандоль. Ну, вы опять смеетесь надо мной.

Г-жа де Саллюс. Нет. Я сама хотела вполне серьезно поговорить с вами об этом и попросить у вас совета.

Жак де Рандоль. Относительно вашего мужа?

Г-жа де Саллюс (серьезно). Да. Я не смеюсь или, вернее, больше не смеюсь. (Смеясь.) Так вы не ревнуете к мужу? А ведь это единственный человек, у которого есть права на меня.

Жак де Рандоль. Именно потому, что у него есть права, я и не ревную. Сердце женщины не признает никаких прав над собою.

Г-жа де Саллюс. Милый мой, право — это нечто положительное, это документ на обладание. Обладанием можно пренебрегать, как это делает мой муж в течение последних двух лет, но им также можно и воспользоваться в любой момент, что ему с некоторого времени, по-видимому, хочется сделать.

Жак де Рандоль. Вы хотите сказать, что ваш муж…

Г-жа де Саллюс. Да.

Жак де Рандоль. Это невозможно.

Г-жа де Саллюс. Почему невозможно?

Жак де Рандоль. Потому, что ваш муж… занят в другом месте.

Г-жа де Саллюс. Как видно, он любит перемены.

Жак де Рандоль. В самом деле, Мадлена, что же происходит?

Г-жа де Саллюс. Вот как!.. Значит, вы начинаете ревновать к нему?

Жак де Рандоль. Умоляю вас, скажите, смеетесь вы надо мной или говорите серьезно?

Г-жа де Саллюс. Я говорю серьезно, очень серьезно.

Жак де Рандоль. Что же тогда происходит?

Г-жа де Саллюс. Вы знаете мое положение, но я никогда не рассказывала вам своей биографии. Она очень проста. Вот она в нескольких словах. Когда мне было девятнадцать лет, я вышла замуж за графа Жана де Саллюса, влюбившегося в меня после первой же встречи в Комической опере. Он уже знал папиного нотариуса. Первое время он был очень мил, да, очень мил! Право, я думаю, что он любил меня. Я тоже была с ним очень мила. Безусловно, ему не в чем было упрекнуть меня.

Жак де Рандоль. Вы любили его?

Г-жа де Саллюс. Боже мой! Не задавайте никогда таких вопросов!

Жак де Рандоль. Значит, вы его любили!

Г-жа де Саллюс. И да и нет. Если любила, то как дурочка. Но я никогда не говорила ему об этом, так как не умею проявлять своих чувств.

Жак де Рандоль. Это правда.

Г-жа де Саллюс. Да, возможно, что некоторое время я его любила, наивно, как застенчивая, робкая, неловкая, беспокойная молодая женщина, которой всегда не по себе от гадкой вещи, какой является любовь мужчины, от этой гадкой вещи, которая иногда бывает очень приятной! Его вы знаете. Это красавец, клубный красавец, худший вид красавца. У таких людей прочное чувство может быть только к девкам — вот единственно подходящие самки для этих клубных завсегдатаев, привыкших к распущенной болтовне и к развращенным ласкам. Чтобы привлечь и удержать их, нужны нагота и непристойность — слов и тела… Если только… если только мужчины действительно не способны долю любить одну и ту же женщину. В конце концов я скоро почувствовала, что муж начинает охладевать ко мне, что он целует меня… небрежно, что смотрит на меня… невнимательно, что ни ради меня, ни в моем присутствии он больше не стесняется в своих манерах, жестах, речах. Придя домой, он стремительно усаживался в кресло, тотчас брался за газету, по всякому поводу пожимал плечами и, если бывал недоволен, кричал: «А мне наплевать!» В один прекрасный день он зевнул и потянулся. В этот день я поняла, что он меня уже не любит; это было для меня большим горем, но я страдала больше оттого, что не сумела своим кокетством снова привлечь его к себе. Скоро я узнала, что у него была любовница, и притом светская женщина. Тогда мы после бурного объяснения стали жить как чужие.

Жак де Рандоль. Как? После объяснения?

Г-жа де Саллюс. Да.

Жак де Рандоль. По поводу… его любовницы?

Г-жа де Саллюс. И да и нет… Это очень трудно сказать… Он считал себя обязанным… наверное, для того, чтобы не возбуждать моих подозрений… притворяться время от времени… изредка… что у него… имеется известная нежность, весьма, впрочем, прохладная… к своей законной жене… у которой были права на эту нежность… Ну вот!.. Я дала ему понять, что он в будущем может воздержаться от этих дипломатических маневров.

Жак де Рандоль. Как вы ему это сказали?

Г-жа де Саллюс. Не помню.

Жак де Рандоль. Это было, наверное, очень забавно.

Г-жа де Саллюс. Нет… Сперва он был очень удивлен. Потом я произнесла заранее заученную, хорошо подготовленную фразу, приглашая его обращаться в другое место с его эпизодическими фантазиями. Он понял, вежливо поклонился мне и ушел… навсегда.

Жак де Рандоль. И больше никогда не возвращался?

Г-жа де Саллюс. Никогда.

Жак де Рандоль. И он никогда не пытался заговорить с вами о своем чувстве?

Г-жа де Саллюс. Нет… никогда.

Жак де Рандоль. Вы об этом жалеете?

Г-жа де Саллюс. Это меня мало трогало. Но меня трогало то, что у него были бесчисленные любовницы, которых он содержал и с которыми выезжал, афишируя свои связи. Сперва это меня раздражало, огорчало, унижало; потом я примирилась со своей участью, а потом, два года спустя… я сама завела себе любовника… вас, Жак…

Жак де Рандоль (целуя ей руку). А я, я люблю вас всей душой, Мадлена.

Г-жа де Саллюс. Все это так грязно.

Жак де Рандоль. Что — все?

Г-жа де Саллюс. Вся жизнь… Мой муж… Его любовницы… я… и вы…

Жак де Рандоль. Это больше, чем что-либо, доказывает, что вы меня не любите.

Г-жа де Саллюс. Почему?

Жак де Рандоль. Вы осмеливаетесь говорить о любви: «Это грязно!» Если бы вы любили, это было бы божественно! Влюбленная женщина сочла бы того, кто утверждает что-либо подобное, преступником и мерзавцем. Любовь — и грязь!

Г-жа де Саллюс. Возможно. Все зависит от того, как смотреть на вещи: я вижу больше, чем надо.

Жак де Рандоль. А именно?

Г-жа де Саллюс. Я вижу слишком хорошо, слишком много, слишком ясно.

Жак де Рандоль. Вы меня не любите.

Г-жа де Саллюс. Если бы я вас не любила… немного… я ничем не могла бы оправдать того, что отдалась вам!

Жак де Рандоль. Немного… Ровно столько, сколько нужно для вашего самооправдания.

Г-жа де Саллюс. Я не оправдываю себя, я себя обвиняю.

Жак де Рандоль. Значит, вы любили меня… немного… тогда… а теперь не любите…

Г-жа де Саллюс. Не будем слишком много рассуждать.

Жак де Рандоль. Вы только это и делаете.

Г-жа де Саллюс. Нет. Я лишь оцениваю совершившиеся факты. Ведь правильно, трезво судить можно лишь о том, что прошло.

Жак де Рандоль. И сожалеете?

Г-жа де Саллюс. Может быть.

Жак де Рандоль. Ну, а что будет завтра?

Г-жа де Саллюс. Не знаю.

Жак де Рандоль. Разве это пустяки, что вы имеете друга, преданного вам телом и душой?

Г-жа де Саллюс. Преданного сегодня.

Жак де Рандоль. И завтра.

Г-жа де Саллюс. Да, и завтра, но не через год.

Жак де Рандоль. Увидите… Так, значит, ваш муж?..

Г-жа де Саллюс. Вам это не дает покоя?

Жак де Рандоль. Черт возьми!

Г-жа де Саллюс. Мой муж снова влюблен в меня.

Жак де Рандоль. Не может быть!

Г-жа де Саллюс. Опять… Какой вы дерзкий! Почему же этого не может быть, милый мой?

Жак де Рандоль. В женщину влюбляются до женитьбы, а в собственную жену не влюбляются вторично.

Г-жа де Саллюс. Может быть, он тогда не был влюблен.

Жак де Рандоль. Немыслимо, чтобы он, узнав вас, не полюбил, но на свой лад… грубо и ненадолго.

Г-жа де Саллюс. Это не важно. Он начинает любить меня — впервые или снова.

Жак де Рандоль. Право, я не понимаю. Расскажите.

Г-жа де Саллюс. Но мне нечего рассказывать: он объясняется в любви, целует меня и угрожает мне своей… своей… властью. В конце концов меня это очень беспокоит, очень мучит.

Жак де Рандоль. Мадлена… Вы меня терзаете.

Г-жа де Саллюс. Вот как! А вы думаете, что я сама не страдаю от этого? Если я вам принадлежу, я уже перестала быть ему верной женой, но я не умею притворяться. Вы или он! Вы и он — никогда! Вот что в моих глазах является низостью, самой большой низостью согрешивших женщин: именно это деление себя и делает их гнусными. Можно упасть, потому что… потому что вдоль дороги бывают канавы и не всегда легко идти по прямому пути; но если упал — это еще не значит, что нужно вываляться в грязи.

Жак де Рандоль (берет ее руки и целует их). Я вас обожаю.

Г-жа де Саллюс (искренне). Я тоже очень люблю вас, Жак, а потому и боюсь.

Жак де Рандоль. Наконец!.. Спасибо… Теперь скажите мне, с каких пор его одолевает этот… рецидив?

Г-жа де Саллюс. Да уже… две или три недели.

Жак де Рандоль. Не больше?

Г-жа де Саллюс. Не больше.

Жак де Рандоль. Ну, тогда ваш муж попросту… овдовел.

Г-жа де Саллюс. Что вы говорите?

Жак де Рандоль. Я говорю, что ваш муж свободен и старается занять вынужденный досуг, посвятив его собственной жене.

Г-жа де Саллюс. А я говорю вам, что он влюблен в меня.

Жак де Рандоль. Да… да… И да и нет… Он влюблен в вас… а также в другую… Скажите… ведь у него дурное расположение духа?

Г-жа де Саллюс. О, отвратительное!

Жак де Рандоль. Выходит, что человек в вас влюблен, и этот возврат нежности сопровождается невыносимым настроением… Ведь он невыносим, не правда ли?

Г-жа де Саллюс. О да, невыносим!

Жак де Рандоль. Если бы он был настойчив, но деликатен, у вас не было бы такого страха. Вы сказали бы себе: «У меня есть время», — а кроме того он внушал бы вам некоторую жалость, потому что всегда бывает жалко человека, который вас любит, даже если это ваш муж.

Г-жа де Саллюс. Это верно.

Жак де Рандоль. Что же, он раздражителен, озабочен, мрачен?

Г-жа де Саллюс. Да… да.

Жак де Рандоль. И резок с вами… чтобы не сказать груб? Он предъявляет права, а не обращается с просьбой?

Г-жа де Саллюс. Это верно…

Жак де Рандоль. Дорогая моя, в настоящий момент вы для него средство отвлечься.

Г-жа де Саллюс. Да нет же… нет!

Жак де Рандоль. Милый друг, последней любовницей вашего мужа была госпожа де Бардан, которую он бесцеремонно бросил два месяца назад, начав ухаживать за Сантелли.

Г-жа де Саллюс. За певицей?

Жак де Рандоль. Да. Это особа капризная, очень ловкая, очень хитрая, очень продажная, что за кулисами не редкость… правда, как и в свете…

Г-жа де Саллюс. Поэтому-то он и ездит постоянно в Оперу!

Жак де Рандоль (смеясь). Конечно!

Г-жа де Саллюс (задумчиво). Нет… нет, вы ошибаетесь.

Жак де Рандоль. Сантелли сопротивляется и дурачит его. Вот он и предлагает вам часть нерастраченной любви, которой переполнено его сердце.

Г-жа де Саллюс. Милый мой, вы бредите!.. Если бы он был влюблен в Сантелли, он не говорил бы о своей любви ко мне… Если бы он был без ума от этой дрянной актрисы, не стал бы он за мной ухаживать. Если его так сильно влечет к ней, не мог бы он одновременно желать меня.

Жак де Рандоль. Ах, как вы плохо знаете иных мужчин! Когда человеку, вроде вашего мужа, какая-нибудь женщина отравит сердце любовным ядом — а в таких мужчинах он вызывает лишь грубое желание, — они становятся похожи на взбесившихся псов, если женщина ускользает от них или сопротивляется. Им надо любить хоть кого-нибудь. И вот они идут куда глаза глядят, словно сумасшедшие, словно одержимые, раскрыв объятия, вытянув губы — так пес разевает пасть и кусает кого попало и что попало. Сантелли спустила зверя с цепи, и вы можете попасться ему в зубы. Берегитесь! Вы думаете, это любовь? Нет! Если хотите — это бешенство.

Г-жа де Саллюс. Вы становитесь к нему несправедливым. Ревность делает вас злым.

Жак де Рандоль. Я не ошибаюсь, поверьте.

Г-жа де Саллюс. Нет, ошибаетесь. Раньше муж пренебрегал мною, он покинул меня, наверное, находя, что я слишком наивна. Теперь он находит, что я стала лучше, и возвращается ко мне. Это очень просто. Но тем хуже для него, так как в его власти было сделать меня честной женщиной на всю жизнь.

Жак де Рандоль. Мадлена!

Г-жа де Саллюс. Что?

Жак де Рандоль. Разве это значит перестать быть честной женщиной: ведь вас оттолкнул человек, взявший на себя обязанность заботиться о вашей жизни, о вашем счастье, о вашей любви и о ваших мечтах? Неужели вам, молодой, красивой и полной надежд, следовало обречь себя на вечное одиночество, на вечную безнадежность?

Г-жа де Саллюс. Я уже сказала вам, что над некоторыми вещами не надо слишком задумываться; Слышны два звонка.

Муж. Будьте с ним полюбезнее. Он сейчас очень подозрителен.

Жак де Рандоль (вставая). Предпочитаю уйти. Я не очень люблю вашего мужа, и по многим причинам. Кроме того, мне было бы трудно быть любезным с ним, ведь я его слегка презираю, а он вправе глубоко презирать меня, раз я пожимаю ему руку.

Г-жа де Саллюс. Я говорила вам, что все это грязно.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Те же и г-н де Саллюс.

Г-н де Саллюс входит с мрачным видом. Одно мгновение он смотрит на жену и Жака де Рандоля, который прощается с нею, потом приближается к ним.

Жак де Рандоль. Здравствуйте, Саллюс.

Г-н де Саллюс. Здравствуйте, Рандоль. Это я обращаю вас в бегство?

Жак де Рандоль. Нет, мне уже пора. У меня свидание в клубе, в полночь, а сейчас без десяти двенадцать. (Обмен рукопожатиями.) Будете на премьере Магомета?

Г-н де Саллюс. Да, наверное.

Жак де Рандоль. Говорят, ожидается большой успех.

Г-н де Саллюс. Да, наверное.

Жак де Рандоль (снова пожимает ему руку). До скорого свидания.

Г-н де Саллюс. До скорого свидания.

Жак де Рандоль. До свидания, сударыня.

Г-жа де Саллюс. До свидания, сударь.

Жак де Рандоль уходит.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Г-н и г-жа де Саллюс.

Г-н де Саллюс (бросается в кресло). Давно здесь Жак де Рандоль?

Г-жа де Саллюс. Да нет… приблизительно с полчаса.

Г-н де Саллюс. Полчаса да час — это полтора часа. В его обществе время кажется вам коротким.

Г-жа де Саллюс. Как полтора часа?

Г-н де Саллюс. Именно. Увидя перед дверью карету, я спросил лакея: «Кто это?» Он ответил: «Господин де Рандоль». «Давно он приехал?» «В десять часов, сударь». Допуская, что этот человек ошибся на четверть часа в вашу пользу, выходит час сорок минут самое меньшее.

Г-жа де Саллюс. Вот как! Что это с вами? Я не имею больше права принимать кого мне угодно?

Г-н де Саллюс. О дорогая, я ни в чем не стесняю вас, ни в чем, ни в чем. Я только удивляюсь, что вы могли принять полтора часа за полчаса.

Г-жа де Саллюс. Вы хотите устроить мне сцену? Если вы ищете повод для ссоры, скажите прямо. Я буду знать, что отвечать вам. Если же вы просто в плохом настроении, ложитесь спать и постарайтесь заснуть.

Г-н де Саллюс. Я не ищу ссоры, и я не в плохом настроении. Я только констатирую, что время очень быстро бежит для вас, когда вы проводите его с Жаком де Рандолем.

Г-жа де Саллюс. Да, очень быстро, гораздо быстрее, чем с вами.

Г-н де Саллюс. Он очаровательный человек, и я понимаю, что он вам нравится. По-видимому, вы также ему очень нравитесь: ведь он бывает здесь почти каждый день.

Г-жа де Саллюс. Я нахожу неуместным этот враждебный тон и прошу вас выражаться яснее. Значит, вы устраиваете мне сцену ревности?

Г-н де Саллюс. Сохрани меня бог! Я слишком доверяю вам и слишком вас уважаю, чтобы сделать вам хоть малейший упрек. Я знаю также, что у вас достаточно такта, чтобы никогда не дать повода для клеветы… или сплетни.

Г-жа де Саллюс. Не будем играть словами. Вы находите, что господин де Рандоль слишком часто бывает в этом доме… в вашем доме?

Г-н де Саллюс. Я не нахожу ничего дурного в ваших поступках.

Г-жа де Саллюс. В самом деле, вы не имеете на это никаких прав. И поскольку вы говорите со мной таким тоном, давайте выясним раз навсегда этот вопрос, потому что я не люблю недомолвок. У вас, как видно, короткая память. Но я приду вам на помощь. Будьте чистосердечны. Сегодня — не знаю, в силу каких обстоятельств, — вы держитесь иного образа мыслей, чем два года назад. Припомните хорошенько, что произошло. Когда вы стали явно пренебрегать мной, я начала беспокоиться; потом я узнала — мне сказали об этом, и я увидела сама, — что вы любите госпожу де Сервьер… Я поведала вам свое горе… свою боль… Я ревновала! Что же вы ответили? То, что отвечают все мужчины, выслушивая упреки от женщины, которую они разлюбили. Сперва вы пожимали плечами, улыбались, выражали нетерпение, бормотали, что я сошла с ума, а потом изложили мне, довольно тактично, — это я не могу не признать — великие принципы свободной любви, исповедуемые каждым мужем, который сам обмалывает, но не хочет быть обманутым. Вы заставили меня выслушать, что брак — это не цепи, а объединение интересов; что он скорее общественная, чем моральная связь; что он не лишает супругов права питать чувство дружбы или расположения к кому-нибудь, лишь бы не было скандала. О, конечно, вы не признались, что у вас есть любовница, но вы приводили смягчающие вину обстоятельства. Вы иронизировали над женщинами, над бедными дурочками, не позволяющими своим мужьям быть галантными, тогда как галантность является одним из законов светского общества, к которому вы принадлежите. Вы немало смеялись над положением мужчины, который не смеет сказать комплимент женщине в присутствии своей жены; вы немало смеялись над угрюмыми женами, которые не спускают глаз со своих мужей и воображают, что те, выйдя в соседнюю комнату, падают к ногам их соперниц. Все это было сказано остроумно, весело, пересыпано любезностями, приправлено жестокостью и могло хоть кого привести в отчаяние; это было и сладко и достаточно горько для того, чтобы вытеснить из сердца всякую любовь к любезному, фальшивому и благовоспитанному человеку, способному говорить такие вещи.

Я поняла, я поплакала, я перестрадала. Я закрыла для вас свою дверь. Вы не предъявляли никаких требований, рассудив, что я умнее, чем вы ожидали, и мы стали жить порознь. Это продолжается уже два года, два долгих года, которые, конечно, показались вам шестью месяцами. Мы вместе выезжаем, вместе возвращаемся домой, а затем отправляемся каждый к себе. Такое положение было установлено вами, по вашей вине; оно было следствием вашей первой неверности, за которой последовало много других. Я ничего не сказала, я подчинилась, я изгнала вас из своего сердца. Теперь все кончено, чего же вы требуете?

Г-н де Саллюс. Дорогая, я ничего не требую. Я не хочу отвечать на вызывающую речь, которую вы только что произнесли. Мне хочется только дать вам совет, дружеский совет, предостерегающий от возможной опасности, которой может подвергнуться ваша репутация. Вы красивы, на виду, вам завидуют. Могут приписать вам какое-нибудь увлечение…

Г-жа де Саллюс. Простите. Если мы будем говорить об увлечениях, то я просила бы не делать различия между нами.

Г-н де Саллюс. Не шутите, прошу вас. Я говорю как друг, и говорю серьезно. Что же касается ваших слов, то все это сильно преувеличено.

Г-жа де Саллюс. Вовсе нет. Вы афишировали, выставляли напоказ все ваши связи, что было равносильно разрешению для меня следовать вашему примеру. Так вот, дорогой мой, я ищу…

Г-н де Саллюс. Позвольте.

Г-жа де Саллюс. Не мешайте мне говорить. Я, по вашим словам, красива, молода и вместе с тем осуждена вами жить и стариться вдовой. Дорогой мой, взгляните на меня. (Она встает.) Неужели я должна примириться с ролью покинутой Ариадны[602], пока мой муж бегает от женщины к женщине, от девки к девке? (Воодушевляясь.) Честная женщина! Я вас понимаю! Но разве честная женщина должна жертвовать всей своей жизнью, всей радостью, всей нежностью, всем, для чего мы, женщины, рождены? Взгляните же на меня. Разве я создана для монастыря? Если я вышла замуж, значит, я не предназначала себя для монастыря, не правда ли? Человек, который взял меня, отталкивает меня и бежит к другим… И к кому! Я не из тех, которые делят мужа с другими женщинами. Тем хуже для вас, тем хуже! Я свободна. Вы не имеете права советовать мне что-либо. Я свободна!

Г-н де Саллюс. Дорогая моя, успокойтесь. Вы очень ошибаетесь. Я вас никогда не подозревал. Я питаю к вам глубокое уважение и глубокое чувство дружбы; это чувство растет с каждым днем. Я не могу вернуться к тому прошлому, в котором вы меня так жестоко упрекаете. Я, может быть, человек, слишком… не знаю, как сказать…

Г-жа де Саллюс. Скажите: в стиле Регентства[603]. Знаю я эти защитительные речи в оправдание всех своих слабостей и любовных похождений. Да, конечно! Восемнадцатый век! Галантный век! Сколько изящества, сколько прелестной фантазии, сколько очаровательных капризов! Избитые фразы, дорогой мой!

Г-н де Саллюс. Нет, вы опять ошибаетесь. Я был прежде всего слишком… слишком парижанин, слишком привык, еще до брака, к вечерней светской жизни, привык к кулисам, к клубу, ко множеству разных вещей… с ними нельзя сразу порвать… нужно известное время. Брак же слишком внезапно меняет нашу жизнь. А привыкать к перемене надо постепенно. И вот, когда я чуть было не достиг этого, вы лишаете меня самого насущного.

Г-жа де Саллюс. Покорно благодарю. Вы, может быть, хотите предложить мне еще раз испытать вас?

Г-н де Саллюс. О, как только вам будет угодно! В самом деле, когда женишься, после такой жизни, какую я вел, вначале невольно смотришь на жену, как на новую любовницу, на честную любовницу… Лишь потом начинаешь понимать, видеть разницу, и раскаиваешься.

Г-жа де Саллюс. Знаете, дорогой мой, поздно! Я уже сказала вам: я тоже ищу. Мне нужно было три года, чтобы решиться на это. Согласитесь, это большой срок. Мне нужен человек с достоинствами, большими, чем у вас… Ведь я говорю вам комплимент, а вы даже этого не замечаете.

Г-н де Саллюс. Мадлена! Такая шутка неуместна.

Г-жа де Саллюс. Вовсе нет. Я предполагаю, что все ваши любовницы были лучше маня, если вы предпочли их мне.

Г-н де Саллюс. У вас какое-то странное настроение.

Г-жа де Саллюс. Нет, я такая, как всегда. Это вы изменились, дорогой мой.

Г-н де Саллюс. Верно. Я изменился.

Г-жа де Саллюс. То есть?

Г-н де Саллюс. То есть я был дураком.

Г-жа де Саллюс. И?..

Г-н де Саллюс. Ия начинаю умнеть.

Г-жа де Саллюс. И?..

Г-н де Саллюс. И я влюблен в свою жену.

Г-жа де Саллюс. Значит, вы голодны?

Г-н де Саллюс. Что вы говорите?

Г-жа де Саллюс. Я говорю, что вы голодны.

Г-н де Саллюс. Как это так?

Г-жа де Саллюс. Когда человек голоден, ему хочется есть. А когда хочется есть, решаешься есть такие вещи, которые в другое время совсем не нравятся. Я такое блюдо, которым пренебрегают в дни изобилия, но к которому возвращаются в дни скудости. Благодарю вас.

Г-н де Саллюс. Я никогда не видал вас такой! Вы меня огорчаете и удивляете.

Г-жа де Саллюс. Тем хуже для нас обоих. Я вас удивляю, а вы меня возмущаете. Знайте же, что я не гожусь для временных ролей.

Г-н де Саллюс (подходит, берет ее руку и длительно целует). Мадлена, клянусь вам, что я влюбился в вас очень сильно, по-настоящему, навсегда.

Г-жа де Саллюс. Может быть, вы и убедили себя в этом. Кто же та женщина, которая отталкивает вас в настоящее время?

Г-н де Саллюс. Мадлена, клянусь вам…

Г-жа де Саллюс. Не клянитесь. Я уверена, что у вас только что произошел разрыв с любовницей. Вам нужна другая, но вы не можете ее найти. И вот вы обращаетесь ко мне. За три года вы успели отвыкнуть от меня, и я произвожу на вас впечатление чего-то неизведанного. Вы возвращаетесь не к жене, а к женщине, с которой вы хотите возобновить отношения после разрыва. По существу это только развратная игра.

Г-н де Саллюс. Я не спрашивал себя, жена вы мне или просто женщина: я вас люблю, вы покорили мое сердце. Вы та, о которой я мечтаю, ваш образ преследует меня повсюду, желание обладать вами не оставляет меня. И, оказывается, вы моя жена! Тем лучше или тем хуже! Я этого не знаю, какое мне дело!

Г-жа де Саллюс. Премилую роль вы мне предлагаете. После мадмуазель Зозо, мадмуазель Лили, мадмуазель Тата вы всерьез предлагаете госпоже де Саллюс занять очередную вакансию и стать на некоторое время любовницей своего мужа?

Г-н де Саллюс. Навсегда!

Г-жа де Саллюс. Простите. Если навсегда, то я снова сделалась бы вашей женой. А дело идет вовсе не об этом, так как я перестала быть ею. Разница тонкая, но существенная. Кроме того, мысль сделать из меня законную любовницу воспламеняет вас гораздо больше, чем мысль вернуться к законной подруге.

Г-н де Саллюс (смеясь). А почему жена не может стать любовницей своего мужа? Я полностью принимаю вашу точку зрения. По моей вине вы свободны, абсолютно свободны. Я же влюблен в вас и говорю вам: «Мадлена, так как ваше сердце не занято, сжальтесь надо мною. Я люблю вас».

Г-жа де Саллюс. Вы просите предпочтения как муж?

Г-н де Саллюс. Да.

Г-жа де Саллюс. Вы признаете, что я свободна?

Г-н де Саллюс. Да.

Г-жа де Саллюс. Вы хотите, чтобы я стала вашей любовницей?

Г-н де Саллюс. Да.

Г-жа де Саллюс. Именно любовницей! Так?..

Г-н де Саллюс. Да.

Г-жа де Саллюс. Хорошо!.. Я хотела принять предложение другого лица, но, поскольку вы просите у меня предпочтения, я окажу вам его, но за ту же цену.

Г-н де Саллюс. Не понимаю.

Г-жа де Саллюс. Я вам объясню. Так же ли я хороша, как ваши кокотки? Будьте искренни.

Г-н де Саллюс. В тысячу раз лучше.

Г-жа де Саллюс. Правда?

Г-н де Саллюс. Правда.

Г-жа де Саллюс. Лучше самой лучшей?

Г-н де Саллюс. В тысячу раз.

Г-жа де Саллюс. Так вот, скажите мне, сколько вам стоила самая лучшая в течение трех месяцев?

Г-н де Саллюс. Не понимаю.

Г-жа де Саллюс. Я спрашиваю: сколько вам стоила в течение трех месяцев самая очаровательная из ваших любовниц, считая деньги, драгоценности, ужины, обеды, театры и так далее, и так далее — словом, полное содержание?

Г-н де Саллюс. Почем я знаю?

Г-жа де Саллюс. Вы должны знать. Давайте подсчитаем. Вы давали круглую сумму или же оплачивали отдельных поставщиков? О, вы не такой человек, чтобы входить в мелочи, вы давали круглую сумму.

Г-н де Саллюс. Мадлена, вы несносны.

Г-жа де Саллюс. Слушайте внимательно. Когда вы начали пренебрегать мной, вы упразднили трех лошадей из вашей конюшни: одну мою и двух своих; затем одного кучера и одного выездного лакея. Нужно ведь было наводить экономию дома, чтобы покрывать новые расходы на стороне.

Г-н де Саллюс. Это неправда.

Г-жа де Саллюс. Нет, правда. У меня есть данные, не отрицайте, я вас пристыжу. Наряду с этим вы перестали дарить мне драгоценности: вам ведь нужно было украшать другие уши, пальцы, запястья, другую грудь. Вы упразднили один из наших двух оперных дней; уже не помню множества других, менее важных мелочей. Все это, по моим расчетам, должно составить около пяти тысяч франков в месяц. Правильно?

Г-н де Саллюс. Вы сошли с ума!

Г-жа де Саллюс. Нет, нет. Признавайтесь. Стоила ли вам самая дорогая из ваших кокоток пять тысяч франков в месяц?

Г-н де Саллюс. Вы сошли с ума!

Г-жа де Саллюс. Если вы так думаете, то покойной ночи. (Она хочет уйти, он удерживает ее.)

Г-н де Саллюс. Послушайте, прекратите эти шутки.

Г-жа де Саллюс. Пять тысяч франков! Стоила она вам пять тысяч франков?

Г-н де Саллюс. Да, приблизительно.

Г-жа де Саллюс. Ну, так вот, друг мой, дайте мне сейчас же пять тысяч франкод, и я заключу с вами договор на месяц.

Г-н де Саллюс. Да вы потеряли голову!

Г-жа де Саллюс. Прощайте! Покойной ночи.

Г-н де Саллюс. Что за сумасбродка! Послушайте, Мадлена, останьтесь, давайте поговорим серьезно.

Г-жа де Саллюс. О чем?

Г-н де Саллюс. О… о… о моей любви к вам.

Г-жа де Саллюс. Но она совсем несерьезна, ваша любовь.

Г-н де Саллюс. Клянусь вам, что серьезна.

Г-жа де Саллюс. Хвастун! Знаете, от разговоров с вами мне захотелось пить. (Она идет к подносу, на котором стоят чайник и сиропы, и наливает себе стакан чистой воды. Когда она собирается выпить его, муж бесшумно подходит сзади и целует ее в шею. Она резко оборачивается и выплескивает воду ему в лицо.)

Г-н де Саллюс. Как это глупо!

Г-жа де Саллюс. Может быть. Но то, что вы сделали или хотели сделать, было смешно.

Г-н де Саллюс. Послушайте, Мадлена!

Г-жа де Саллюс. Пять тысяч франков.

Г-н де Саллюс. Но это было бы идиотством.

Г-жа де Саллюс. Почему?

Г-н де Саллюс. Как почему? Мужу — платить своей жене, законной жене! Но у меня есть право…

Г-жа де Саллюс. Нет. У вас есть сила, а у меня будет… месть!..

Г-н де Саллюс. Мадлена!..

Г-жа де Саллюс. Пять тысяч франков!

Г-н де Саллюс. Я был бы достойным сожаления чудаком, если бы заплатил деньги своей жене, чудаком и болваном!

Г-жа де Саллюс. Гораздо глупей, имея жену, да еще такую жену, как я, платить деньги кокоткам.

Г-н де Саллюс. Согласен с этим. Но все-таки если я женился на вас, то не для того же, чтобы вы меня разоряли.

Г-жа де Саллюс. Позвольте. Когда вы несете деньги, которые являются вашими деньгами, а следовательно, и моими, какой-нибудь распутнице, вы совершаете более чем сомнительный поступок: вы разоряете меня и самого себя, если уж вы пользуетесь этим выражением. Я была достаточно деликатна и не спросила с вас больше, чем распутница. Значит, те пять тысяч, которые вы даете мне, останутся в вашем доме, в хозяйстве. Вы сделаете этим большую экономию. А потом, я ведь знаю вас: то, что просто и законно, никогда вас как следует не привлечет. Следовательно, платя дорого, — очень дорого, потому что я, может быть, попрошу прибавки, — за то, что вы имели право просто взять, вы найдете нашу… связь гораздо более лакомой. А теперь, сударь, спокойной ночи, я иду спать.

Г-н де Саллюс (вызывающе). Как вы предпочитаете: чеком или банковыми билетами?

Г-жа де Саллюс (высокомерно). Я предпочитаю банковыми билетами.

Г-н де Саллюс (раскрывая бумажник). У меня только три тысячи. Я дополню их чеком. (Он подписывает чек, потом протягивает всю пачку жене.)

Г-жа де Саллюс (берет ее, презрительно смотрит на мужа, потом говорит резко). Вы действительно такой человек, каким я вас себе и представляла. После того как вы платили девкам, вы сразу, без протеста, соглашаетесь платить и мне. Вы находили, что это дорого, боялись оказаться в смешном положении. Но вы не обратили внимания на то, что я, ваша жена, продавала себя. Перемены ради вы немного увлеклись мной, но когда я унизилась, чтобы стать похожей на ваших негодяек, вы не оттолкнули меня, а стали желать, как их, даже больше, чем их, потому что я была достойна презрения. Вы ошиблись, дорогой мой. Не этим можно меня покорить. Прощайте! (Бросает ему деньги в лицо и выходит.)

АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Г-жа де Саллюс сидит одна в своей гостиной, как и в первом акте. Она пишет, потом подымает глаза к часам.

Слуга (докладывая). Господин Жак де Рандоль.

Жак де Рандоль (поцеловав ей руку). Как вы себя чувствуете, сударыня?

Г-жа де Саллюс. Благодарю вас, довольно хорошо.

Слуга выходит.

Жак де Рандоль. Что случилось? Ваше письмо разволновало меня. Я подумал, что случилось несчастье, и примчался.

Г-жа де Саллюс. Случилось, мой друг, то, что надо принимать серьезное решение и что для нас наступил очень важный момент.

Жак де Рандоль. Объясните.

Г-жа де Саллюс. За последние два дня я перенесла все мучения, которые только может вытерпеть сердце женщины.

Жак де Рандоль. Что же произошло?

Г-жа де Саллюс. Сейчас расскажу и постараюсь сделать это спокойно, чтобы вы не подумали, что я сошла с ума. Я не могу больше так жить… вот я вас и позвала…

Жак де Рандоль. Вы знаете, я принадлежу вам. Скажите, что нужно делать…

Г-жа де Саллюс. Я не могу больше жить рядом с ним. Это невозможно. Он меня изводит.

Жак де Рандоль. Ваш муж?

Г-жа де Саллюс. Да, мой муж.

Жак де Рандоль. Что же он сделал?

Г-жа де Саллюс. Вернемся к вашему последнему визиту. Когда мы остались одни, он сперва устроил мне сцену ревности из-за вас.

Жак де Рандоль. Из-за меня?

Г-жа де Саллюс. Да, сцену, которая доказывает, что он шпионил за нами.

Жак де Рандоль. Как?

Г-жа де Саллюс. Он расспрашивал прислугу.

Жак де Рандоль. И больше ничего?

Г-жа де Саллюс. Ничего. Впрочем, это не важно, и, в сущности, он к вам хорошо относится. Потом он объяснился мне в любви. Я, может быть, держалась с ним слишком вызывающе… слишком презрительно, не могу точно сказать. Я была в таком тяжелом, затруднительном положении, что решилась на все, лишь бы из этого положения выйти.

Жак де Рандоль. Что же вы сделали?

Г-жа де Саллюс. Я постаралась оскорбить его, да так, чтобы он навсегда отошел от меня.

Жак де Рандоль. И вы не достигли этого, не правда ли?

Г-жа де Саллюс. Нет.

Жак де Рандоль. Такие средства никогда ни к чему не приводят; они, наоборот, ведут к сближению.

Г-жа де Саллюс. На следующий день в продолжение всего завтрака у него был злой, возбужденный и угрюмый вид. Затем, вставая из-за стола, он сказал мне: «Я не собираюсь забывать вашей вечерней выходки и вам также не дам забыть ее. Вы хотите войны — пусть будет война. Но предупреждаю, я укрощу вас, потому что я хозяин». Я ответила ему: «Пусть будет так. Но если вы доведете меня до крайности, то берегитесь… Никогда не нужно играть женщиной…».

Жак де Рандоль. В особенности не следует играть своей женой. Что же он вам ответил?

Г-жа де Саллюс. Он ничего не ответил, он грубо обошелся со мною.

Жак де Рандоль. Как? Он вас ударил?

Г-жа де Саллюс. И да и нет. Он был груб, сжал меня в объятиях, сделал мне больно. У меня руки до самих плеч в синяках. Но он не ударил меня.

Жак де Рандоль. Что же он сделал?

Г-жа де Саллюс. Он целовал меня, стараясь победить мое сопротивление.

Жак де Рандоль. И больше ничего?

Г-жа де Саллюс. Как больше ничего?.. Вы… находите, что этого мало?

Жак де Рандоль. Вы не понимаете меня, я хотел знать, ударил он вас или нет.

Г-жа де Саллюс. О нет, я опасаюсь с его стороны не этого!.. К счастью, мне удалось добраться до звонка.

Жак де Рандоль. Вы позвонили?

Г-жа де Саллюс. Да.

Жак де Рандоль. О, не может быть!.. А когда пришел слуга, вы попросили проводить вашего мужа.

Г-жа де Саллюс. Вы находите это забавным?

Жак де Рандоль. Нет, дорогая, это огорчает меня; но я не могу не оценить оригинальности положения. Простите меня… А потом?

Г-жа де Саллюс. Я велела подать карету. Он же, как только вышел Жозеф, сказал мне тем вызывающим тоном, который вам знаком: «Сегодня или завтра, это неважно!..»

Жак де Рандоль. А дальше?

Г-жа де Саллюс. Это почти все.

Жак де Рандоль. Почти?..

Г-жа де Саллюс. Да, потому что теперь я запираюсь у себя, как только слышу, что он вернулся домой.

Жак де Рандоль. Больше вы его не видели?

Г-жа де Саллюс. Нет, видела несколько раз… но каждый раз только в течение нескольких минут.

Жак де Рандоль. Что он вам говорил?

Г-жа де Саллюс. Почти ничего. Он посмеивается или дерзко спрашивает: «Сегодня вы не так свирепо настроены?» Наконец вчера вечером, за столом, он принес с собой маленькую книжечку и начал читать ее за обедом. Не желая показать, что это меня смущает и беспокоит, я сказала: «Вы окончательно решили вести себя со мной с изысканной вежливостью». Он улыбнулся. «А именно?» «Вы выбираете для чтения то время, когда мы вместе». Он ответил: «Бог мой, это ваша вина, вы не позволяете мне ничего другого. А кроме того, эта книжечка очень интересна: она называется Кодексом! Может быть, вы позволите мне познакомить вас с некоторыми статьями, которые вам, безусловно, понравятся». И тут он прочел мне все, что закон говорит о браке, об обязанностях жены и о правах мужа; потом посмотрел мне прямо в лицо и спросил: «Вы поняли?» Я ответила тем же тоном: «Да, прекрасно поняла; я поняла наконец, за какого человека вышла замуж!» После этого я вышла и с тех пор больше его не видела.

Жак де Рандоль. А сегодня вы его не видели?

Г-жа де Саллюс. Нет, он не завтракал дома. А я, передумав обо всем, решила больше не встречаться с ним с глазу на глаз.

Жак де Рандоль. Уверены ли вы, что во всем этом есть что-нибудь, кроме сильного раздражения, кроме задетого вашим поведением тщеславия, кроме бравады и желания поступить вам наперекор? Может быть, сегодня он будет очень мил. Вчера он провел вечер в Опере. Сантелли имела большой успех в Магомете и, кажется, пригласила его ужинать. Если ужин пришелся ему по вкусу, он должен быть теперь в превосходном настроении.

Г-жа де Саллюс. Ах, как вы меня раздражаете!.. Поймите же, что я во власти этого человека, что я ему принадлежу больше, чем его лакей, больше, чем его собака, потому что он имеет самые гнусные права на меня. Кодекс, ваш дикарский Кодекс, отдает меня мужу, не предоставляя мне ни защиты, ни возможности протестовать. Он имеет право на все, одно только — убить меня не может. Понимаете ли вы это? Понимаете вы ужас этого закона?.. Он имеет право на все, одно только — убить меня не может. На его стороне сила, и он вправе потребовать всего. Силой и при помощи полиции!.. А у меня нет никакого способа избавиться от человека, которого я презираю и ненавижу! Да, вот каков ваш закон!.. Он взял меня, женился на мне, потом бросил. У меня есть моральное право, бесспорное право ненавидеть его. И однако, несмотря на законную ненависть, на отвращение, на ужас, внушаемый мне теперь этим мужем, который пренебрег мною, обманул меня, бегал на моих глазах от женщины к женщине, — он может, если ему вздумается, потребовать от меня постыдного и позорного подчинения!.. Я не имею права прятаться, потому что у меня нет права иметь ключ и запирать свою дверь! Все принадлежит ему: и ключ, и дверь, и жена!.. Ведь это чудовищно! Не быть госпожой самой себе, не иметь священной свободы, чтобы предохранить свое тело от такой грязи, — не в этом ли самый отвратительный из законов, который установили вы, мужчины?

Жак де Рандоль. О, я отлично понимаю, как вы должны страдать, но не вижу никакого средства против этого. Ни один судья не станет на вашу защиту; ни одна статья закона не предохранит вас.

Г-жа де Саллюс. Я это отлично знаю. Но когда не имеешь уже ни отца, ни матери, когда полиция против тебя и когда не хочешь соглашаться на унизительные сделки, которыми удовлетворяется большинство женщин, то всегда найдется какой-нибудь другой выход.

Жак де Рандоль. Какой?

Г-жа де Саллюс. Покинуть дом.

Жак де Рандоль. Вы хотите?..

Г-жа де Саллюс. Бежать.

Жак де Рандоль. Одна?

Г-жа де Саллюс. Нет, с вами.

Жак де Рандоль. Со мной?.. Вы понимаете, что говорите?

Г-жа де Саллюс. Да. Так будет лучше. Скандал помешает ему взять меня обратно. Я не труслива. Он толкает меня на бесчестье, так пусть это будет настоящее, громкое бесчестье! Тем хуже для него, тем хуже для меня.

Жак де Рандоль. Прошу вас, будьте осторожны, в таком возбуждении люди совершают непоправимые безумства.

Г-жа де Саллюс. Я предпочитаю совершить безумство и погубить себя, если это так называется, чем выносить унизительную ежедневную борьбу.

Жак де Рандоль. Мадлена, послушайте меня. Вы находитесь в ужасном положении, не ставьте же себя в положение отчаянное. Успокойтесь.

Г-жа де Саллюс. А что вы мне посоветуете?

Жак де Рандоль. Не знаю… Надо подумать. Но я не могу советовать вам идти на скандал, который поставит вас вне закона.

Г-жа де Саллюс. Да. Вне того закона, который позволяет иметь любовников, но тайно, не нарушая приличий!

Жак де Рандоль. Речь идет не о том, не надо ухудшать вашего положения. Решились ли вы покинуть его?

Г-жа де Саллюс. Да.

Жак де Рандоль. Окончательно решились?

Г-жа де Саллюс. Да.

Жак де Рандоль. Навсегда?

Г-жа де Саллюс. Навсегда.

Жак де Рандоль. Тогда будьте хитрой и ловкой. Оберегайте свою репутацию, свое имя, не делайте ни шума, ни скандала, ждите удобного случая…

Г-жа де Саллюс. И будьте очаровательны с ним, когда он вернется домой, удовлетворяйте все его прихоти…

Жак де Рандоль. О Мадлена! Я говорю вам как друг…

Г-жа де Саллюс. Как осторожный друг…

Жак де Рандоль. Как друг, который слишком вас любит, чтобы посоветовать вам неверный шаг.

Г-жа де Саллюс. И как раз в меру любит, чтобы посоветовать мне подлость.

Жак де Рандоль. Я? Никогда! Мое самое пламенное желание — жить около вас. Добейтесь развода, и тогда, если вы действительно этого хотите, я женюсь на вас.

Г-жа де Саллюс. Да, через два года. Ваша любовь терпелива.

Жак де Рандоль. Но если я увезу вас, он завтра же посадит вас в тюрьму — вас! — забрав из моего дома, и сделает невозможным для вас когда-либо стать моей женой!

Г-жа де Саллюс. А разве нельзя бежать отсюда куда-нибудь в другое место, а не в ваш дом? Разве нельзя скрыться так, чтобы он не мог нас найти?

Жак де Рандоль. Да, скрыться можно, но тогда надо скрываться до самой смерти, жить под чужим именем, за границей или в какой-нибудь деревушке. Это любовная ссылка! Через три месяца вы меня возненавидите. Я не позволю вам совершить такое безумство.

Г-жа де Саллюс. Я думала, что вы достаточно любите меня, чтобы совершить его вместе со мной! Я ошиблась. Прощайте!

Жак де Рандоль. Мадлена! Послушайте…

Г-жа де Саллюс. Жак, надо меня взять… или! потерять. Отвечайте.

Жак де Рандоль. Мадлена, умоляю вас!

Г-жа де Саллюс. Этого достаточно… Прощайте! (Встает и идет к двери.)

Жак де Рандоль. Умоляю вас, выслушайте меня!

Г-жа де Саллюс. Нет… нет… нет… Прощайте! (Он удерживает ее за плечи, она отчаянно вырывается.)

Оставьте меня! Оставьте! Дайте мне уйти, или я позову прислугу.

Жак де Рандоль. Зовите, но выслушайте меня! Я не хочу, чтобы вы могли когда-нибудь упрекнуть меня за безумный поступок, который задумали. Я не хочу, чтобы вы меня ненавидели и, связав себя со мной этим бегством, затаили бы жгучее сожаление о том, что я позволил вам это сделать…

Г-жа де Саллюс. Пустите меня!.. Вы мне жалки!.. Пустите меня!

Жак де Рандоль. Так вы хотите этого? Хорошо, едем!

Г-жа де Саллюс. О, нет! Теперь нет. Теперь я знаю вас. Слишком поздно. Пустите же меня!

Жак де Рандоль. Я поступил так, как должен был поступить. Я сказал то, что должен был сказать. Теперь я чист перед вами, а у вас не будет права упрекать меня. Едем.

Г-жа де Саллюс. Нет. Слишком поздно. Я не принимаю жертв.

Жак де Рандоль. Дело идет не о жертве. Бежать с вами — мое самое пламенное желание.

Г-жа де Саллюс (изумленно). Вы с ума сошли!

Жак де Рандоль, Почему сошел с ума? Разве это не естественно, если я вас люблю?

Г-жа де Саллюс. Объяснитесь.

Жак де Рандоль. Что мне объяснять вам? Я люблю вас, и больше мне нечего сказать. Едем.

Г-жа де Саллюс. Вы были только что слишком осторожны и вдруг стали таким смелым.

Жак де Рандоль. Вы не понимаете. Выслушайте же меня. Когда я почувствовал, что люблю вас, я принял на себя по отношению к вам священную обязанность. Человек, который становится любовником такой женщины, как вы, замужней, но брошенной, рабыни своего положения, но морально свободной, — такой человек создает между ней и собою связь, которую может порвать только она. Такая женщина рискует всем. И именно потому, что она об этом знает, потому, что она отдает все — сердце, тело, душу, честь и жизнь, — потому, что она предвидит все опасности, все несчастья, все невзгоды, потому, что она отваживается на смелый поступок, на бесстрашный поступок, потому, что она приготовилась, решилась пренебречь всем — мужем, который может ее убить, и светом, который может ее отвергнуть, — именно по этой причине она прекрасна в своей супружеской неверности; и по этой причине ее любовник, беря ее, тоже должен все предвидеть и предпочесть ее всему, что бы ни случилось. Мне больше нечего сказать. Сперва я говорил, как рассудительный человек, обязанный предупредить вас; теперь во мне говорит только человек, любящий вас. Приказывайте.

Г-жа де Саллюс. Это хорошо сказано. Но правда ли это?

Жак де Рандоль. Правда!

Г-жа де Саллюс. Вы хотите уехать со мной?

Жак де Рандоль. Да.

Г-жа де Саллюс. Хотите всем сердцем?

Жак де Рандоль. Всем сердцем.

Г-жа де Саллюс. Сегодня?

Жак де Рандоль. Когда угодно.

Г-жа де Саллюс. Теперь без четверти восемь. Муж должен сейчас вернуться. В восемь мы обедаем. Я буду свободна в девять или в половине десятого.

Жак де Рандоль. Где должен я ждать вас?

Г-жа де Саллюс. В конце улицы, в карете.

Слышен звонок.

Вот и он. К счастью… это в последний раз.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Те же и г-н де Саллюс.

Г-н де Саллюс (Жаку де Рандолю, вставшему, чтобы откланяться). Как? Вы опять уходите? Значит, достаточно мне показаться, чтобы вы обратились в бегство?

Жак де Рандоль. Нет, дорогой Саллюс; вы не обращаете меня в бегство, я собирался уходить.

Г-н де Саллюс. Я это и говорю. Вы всегда уходите как раз в тот момент, когда я возвращаюсь. Я понимаю, что муж для вас менее привлекателен, чем жена. Но по крайней мере не заставляйте его думать, что он вам очень противен. (Смеется.)

Жак де Рандоль. Напротив, вы мне очень нравитесь, и если бы у вас была хорошая привычка возвращаться домой без звонка, вы никогда не застали бы меня уходящим.

Г-н де Саллюс. Однако… Все люди обычно звонят.

Жак де Рандоль. Да, но звонок всегда заставляет меня вставать, а вы, возвращаясь к себе, могли бы ограничиться тем, чтобы о вас докладывали, как о других.

Г-н де Саллюс. Я не совсем понимаю вас.

Жак де Рандоль. Это очень просто. Когда я иду к людям, которые мне нравятся, как госпожа де Саллюс и вы, я вовсе не собираюсь встречаться у них с тем Парижем, который рассыпает по салонам цветы своего остроумия. Я хорошо знаю эти цветы и семена, из которых они получаются. Стоит войти одной из этих дам или одному из этих господ — и для меня испорчено все удовольствие от беседы с женщиной, к которой я пришел. При этом, если меня застигнут врасплох, — я пропал; я уже не знаю, как уйти, помимо воли принимаю участие в разговоре, и так как наизусть знаю все вопросы и ответы, уже не могу остановиться: приходится дойти до конца всех новостей, будь то последняя пьеса, книга, развод, брак или недавняя смерть. Вы понимаете теперь, почему я немедленно встаю при первой же угрозе со стороны звонка?

Г-н де Саллюс (смеясь). То, что вы говорите, очень верно. От четырех до семи невозможно бывать дома. Наши жены не имеют права жаловаться, если мы бросаем их ради клуба.

Г-жа де Саллюс. Но не могу же я принимать девиц из балета, хористок, комедианток, а также художников, поэтов, музыкантов и прочий сброд, чтобы этим удержать вас около себя.

Г-н де Саллюс. Я не прошу так много. Достаточно нескольких умных мужчин и красивых женщин, а толпа вовсе не нужна.

Г-жа де Саллюс. Это невозможно. Нельзя закрывать дверь.

Жак де Рандоль. Да, действительно нельзя воспрепятствовать потоку этих глупцов обоего пола, шатающихся из гостиной в гостиную.

Г-н де Саллюс. Почему?

Г-жа де Саллюс. Потому что так принято.

Г-н де Саллюс. Жаль. Я предпочел бы избранный, интимный круг.

Г-жа де Саллюс. Вы?

Г-н де Саллюс. Да, я.

Г-жа де Саллюс (смеясь). Ха-ха-ха! Премилый круг вы бы мне создали! Прелестные женщины и порядочные мужчины! Тогда из дому пришлось бы уйти мне.

Г-н де Саллюс. Дорогая моя, я удовлетворился бы всего тремя или четырьмя женщинами, подобными вам.

Г-жа де Саллюс. Что вы говорите?

Г-н де Саллюс. Тремя или четырьмя женщинами, подобными вам.

Г-жа де Саллюс. Если вам их нужно четыре, понятно, что дом кажется вам пустым.

Г-н де Саллюс. Вы очень хорошо поняли, что я хочу сказать, и мне нечего пояснять. Мне достаточно, чтобы вы были у себя, одна, и я буду чувствовать себя лучше, чем где бы то ни было.

Г-жа де Саллюс. Я вас не узнаю. Да вы больны, совсем больны! Не собираетесь ли вы умирать?

Г-н де Саллюс. Смейтесь надо мной, сколько хотите. Я не обижусь.

Г-жа де Саллюс. И долго это будет продолжаться?

Г-н де Саллюс. Всегда.

Г-жа де Саллюс. Мужчины часто меняются.

Г-н де Саллюс. Дорогой Рандоль! Доставьте мне удовольствие, пообедайте с нами. Вы отведете от меня колкости, которые жена, кажется, заготовила для меня.

Жак де Рандоль. Благодарю, вы очень любезны, но я занят.

Г-н де Саллюс. Я вас очень прошу, освободитесь.

Жак де Раидоль. Право, не могу.

Г-н де Саллюс. Вы обедаете у кого-нибудь?

Жак де Рандоль. Да… то есть нет. У меня свидание в девять часов.

Г-н де Саллюс. Очень важное?

Жак де Рандоль. Очень важное.

Г-н де Саллюс. С женщиной?

Жак де Рандоль. Дорогой мой!!!

Г-н де Саллюс. Ну, не отвечайте… Но ведь это не мешает вам пообедать с нами.

Жак де Рандоль. Благодарю вас, не могу.

Г-н де Саллюс. Вы уйдете, когда захотите.

Жак де Рандоль. А мой фрак!

Г-н де Саллюс. Я за ним пошлю.

Жак де Рандоль. Нет… право… благодарю вас.

Г-н де Саллюс (жене). Дорогая моя, удержите же Рандоля.

Г-жа де Саллюс. Дорогой мой, должна вам признаться, что я его особенно и не удерживаю.

Г-н де Саллюс. Вы сегодня любезны со всеми. В чем дело?

Г-жа де Саллюс. Боже мой! Я вовсе не собираюсь удерживать своих друзей, чтобы доставить вам удовольствие и этим удержать вас дома. Приводите своих собственных.

Г-н де Саллюс. Я во всяком случае останусь, а тогда мы будем с вами вдвоем.

Г-жа де Саллюс. Неужели?

Г-н де Саллюс. Да.

Г-жа де Саллюс. На весь вечер?

Г-н де Саллюс. На весь вечер.

Г-жа де Саллюс (иронически). Боже мой, вы меня пугаете! И в честь чего вы это делаете?

Г-н де Саллюс. Чтобы иметь удовольствие быть подле вас.

Г-жа де Саллюс. Вот как? У вас сегодня великолепное расположение духа.

Г-н де Саллюс. Тогда просите Рандоля остаться.

Г-жа де Саллюс. Господин де Рандоль поступит, как сочтет нужным. Он хорошо знает, что мне всегда приятно видеть его. (Она встает и некоторое время думает.) Останьтесь обедать, господин де Рандоль. Вы можете уйти позже.

Жак де Рандоль. С удовольствием, сударыня!

Г-жа де Саллюс. Я оставлю вас на несколько минут. Уже восемь часов. Обед сейчас будет подан. (Выходит)

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Г-н де Саллюс, Жак де Рандоль.

Г-н де Саллюс. Дорогой мой, вы оказали бы мне настоящую услугу, если бы провели здесь вечер.

Жак де Рандоль. Уверяю вас, не могу.

Г-н де Саллюс. Окончательно?

Жак де Рандоль. Окончательно.

Г-н де Саллюс. Это меня огорчает.

Жак де Рандоль. Почему?

Г-н де Саллюс. О! Причина чисто личная. Потому что… мне нужно помириться с женой.

Жак де Рандоль. Помириться? У вас, значит, нелады?

Г-н де Саллюс. Да, нелады, как вы сами могли заметить.

Жак де Рандоль. По вашей или по ее вине?

Г-н де Саллюс. По моей.

Жак де Рандоль. Черт возьми!

Г-н де Саллюс. Да, у меня были неприятности вне дома, серьезные неприятности, и это вызвало у меня такое скверное настроение, что я был раздражителен и придирался к ней.

Жак де Рандоль. Но я не вполне представляю себе, чем третье лицо может способствовать вашему примирению?

Г-н де Саллюс. Вы дадите мне возможность осторожно намекнуть жене, избегая какого-либо объяснения, стычки или колкостей, что мои намерения изменились.

Жак де Рандоль. Значит, у вас есть намерение… сблизиться?

Г-н де Саллюс. Нет… нет… наоборот.

Жак де Рандоль. Простите… я ничего не понимаю.

Г-н де Саллюс. Я хочу восстановить и удержать статус-кво мирного нейтралитета. Нечто вроде Платоновского мира. (Смеясь.) Но я касаюсь таких подробностей, которые не могут вас интересовать.

Жак де Рандоль. Простите еще раз. Поскольку я должен играть роль в этом деле, я хочу точно знать эту роль.

Г-н де Саллюс. О! Это роль примирителя.

Жак де Рандоль. Значит, вы хотите заключить мир, дающий вам некоторую свободу?

Г-н де Саллюс. Вот именно.

Жак де Рандоль. Иными словами, неприятности, о которых вы мне только что говорили, кончились, и вы хотите иметь дома спокойную обстановку, чтобы наслаждаться счастьем, завоеванным вне дома.

Г-н де Саллюс. В общем, дорогой мой, мои отношения с женой натянуты, очень натянуты, и я не хотел бы оказаться с ней с глазу на глаз прежде всего потому, что попал бы в ложное положение.

Жак де Рандоль. В таком случае, дорогой мой, я остаюсь.

Г-н де Саллюс. На весь вечер?

Жак де Рандоль. На весь вечер.

Г-н де Саллюс. Спасибо! Вы настоящий друг. Я вас отблагодарю при случае.

Жак де Рандоль. Не стоит благодарности! (Пауза.) Вы были вчера в Опере?

Г-н де Саллюс. Конечно.

Жак де Рандоль. Все прошло хорошо?

Г-н де Саллюс. Великолепно.

Жак де Рандоль. У Сантелли был большой успех?

Г-н де Саллюс. Не успех, а триумф! Ее вызывали шесть раз.

Жак де Рандоль. Она действительно очень хороша.

Г-н де Саллюс. Великолепна! Никто никогда не пел лучше ее. В первом акте у нее большой речитатив: «Князь правоверных, — о, внемли моей молитве!» — который заставил встать весь оркестр. А в третьем фраза «Рай осиянный» вызвала у публики такой восторг, какого я никогда не видывал.

Жак де Рандоль. Она была довольна?

Г-н де Саллюс. Довольна, в восторге.

Жак де Рандоль. Вы хорошо с ней знакомы?

Г-н де Саллюс. Да, и уже давно. Этой ночью, после представления, я даже ужинал у нее с друзьями.

Жак де Рандоль. Вас было много?

Г-н де Саллюс. Нет, человек десять. Она была прелестна.

Жак де Рандоль. Она приятна в интимной обстановке?

Г-н де Саллюс. Исключительно. И кроме того это настоящая женщина. Я не знаю, согласны ли вы со мною, но, по-моему, в свете почти нет настоящих женщин.

Жак де Рандоль (смеясь). Ну, как нет? Я знаю некоторых.

Г-н де Саллюс. Да, вы знаете таких, которые похожи на женщин, но на самом деле это не женщины.

Жак де Рандоль. Объяснитесь точнее.

Г-н де Саллюс. Боже мой, светские женщины, за редким исключением, годны только для представительства. Они красивы, изысканны, но они очаровательны лишь в гостиных. Их настоящая роль в том, чтобы заставить восхищаться своей внешностью, деланной, искусственной.

Жак де Рандоль. Однако их любят.

Г-н де Саллюс. Редко.

Жак де Рандоль. Позвольте!

Г-н де Саллюс. Да, их любят мечтатели; но настоящие мужчины, страстные, положительные и нежные, не любят нынешнюю светскую женщину, так как она сама не способна на любовь. К тому же, дорогой мой, посмотрите вокруг себя. Вы знаете, у кого с кем связи, потому что все становится известным. Можете ли вы привести хоть один пример любви, внушенной женщиной нашего круга, такой безумной любви, какая бывала в старину? Нет, конечно. Иметь среди них любовницу лестно, да; это лестно, это забавляет, но потом утомляет. Посмотрите, с другой стороны, на актрис: среди них нет ни одной, в активе которой не было бы пяти — шести случаев страстной любви к ней, безумств, разорений, дуэлей, самоубийств. Их любят, потому что они умеют заставить себя любить, потому что они любовницы, потому что они женщины. Да, они сохранили науку покорять мужчин, искусство соблазнительной улыбки, способы привлекать, пленять, покорять наше сердце, очаровывать наш взгляд, даже если и не бывают красивы в собственном смысле слова. Короче говоря, они так умеют увлечь нас, как это никогда не снилось нашим женам.

Жак де Рандоль. Сантелли — тоже соблазнительница такого рода?

Г-н де Саллюс. Может быть, первая из всех! Ах, негодяйка, она умеет добиться, чтобы ее желали!

Жак де Рандоль. Только-то?

Г-н де Саллюс. Женщина не станет стараться, если ей не хочется понравиться.

Жак де Рандоль. Черт возьми! Я готов предположить, что у вас было две премьеры в один и тот же вечер.

Г-н де Саллюс. Да нет, дорогой мой, зачем предполагать такие вещи?

Жак де Рандоль. Боже, у вас такой довольный, такой торжествующий вид, вы так стремитесь иметь покой у себя дома… Если я ошибся, то жалею об этом… из-за вас.

Г-н де Саллюс. Допустим, что вы ошиблись и…

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Те же и г-жа де Саллюс.

Г-н де Саллюс (весело). Ну, дорогая моя, он остается… он остается… И я сам добился этого.

Г-жа де Саллюс. Поздравляю вас… А каким путем достигли вы такого чуда?

Г-н де Саллюс. Без всякого труда — просто так, болтая.

Г-жа де Саллюс. О чем же вы говорили?

Жак де Рандоль. О счастье, которое испытывают люди, сидя у себя дома в спокойной обстановке.

Г-жа де Саллюс. У меня нет склонности к такому счастью. Я обожаю путешествия.

Жак де Рандоль. Боже мой! На все найдется время. Иногда путешествия несвоевременны.

Г-жа де Саллюс. А ваше важное свидание в девять часов? Вы отказались от него, господин де Рандоль?

Жак де Рандоль. Да, сударыня.

Г-жа де Саллюс. Вы непостоянны.

Жак де Рандоль. Нет, нет, я приспосабливаюсь.

Г-н де Саллюс. Разрешите мне написать несколько слов. (Идет на другой конец гостиной и садится за письменный стол.)

Г-жа де Саллюс (Жаку де Рандолю). Что произошло?

Жак де Рандоль. Ничего, все идет хорошо.

Г-жа де Саллюс. Когда же мы едем?

Жак де Рандоль. Мы никуда не едем.

Г-жа де Саллюс. Вы с ума сошли! Почему?

Жак де Рандоль. Не спрашивайте.

Г-жа де Саллюс. Я уверена, что он устраивает нам ловушку.

Жак де Рандоль. Да нет. Он очень спокоен, очень доволен, и у него нет никаких подозрений.

Г-жа де Саллюс. Тогда в чем же дело?

Жак де Рандоль. Будьте спокойны. Он счастлив.

Г-жа де Саллюс. Это неправда.

Жак де Рандоль. Правда. Он поделился со мной своим счастьем.

Г-жа де Саллюс. Это — притворство. Он собирается шпионить за нами.

Жак де Рандоль. Нет. Он доверчив, спокоен и боится только вас.

Г-жа де Саллюс. Меня?

Жак де Рандоль. Ну да, вас — так же, как вы только что боялись его.

Г-жа де Саллюс. Вы потеряли голову. Боже мой, как вы легковерны!

Жак де Рандоль. Послушайте, держу пари, что он сам уйдет сегодня вечером.

Г-жа де Саллюс. В таком случае мы уедем тотчас же.

Жак де Рандоль. Да нет же. Я говорю вам, что бояться больше нечего.

Г-жа де Саллюс. О, вы доведете меня до отчаяния своей слепотой!

Г-н де Саллюс (издали). Дорогая моя, у меня есть для вас приятная новость. Я могу снова брать вам на каждую неделю ложу в Опере.

Г-жа де Саллюс. Вы поистине слишком любезны, предоставляя мне возможность так часто аплодировать госпоже Сантелли.

Г-н де Саллюс (издали). У нее большой талант.

Жак де Рандоль. И говорят, что она прелестна.

Г-жа де Саллюс (нервно). Действительно, только такие женщины и могут нравиться мужчинам.

Жак де Рандоль. Вы несправедливы.

Г-жа де Саллюс. О, милостивый государь, только из-за них совершают безумства! А это — единственное мерило любви, понимаете?

Г-н де Саллюс (издали). Простите, дорогая моя; на них не женятся, а это — единственное настоящее безумство, которое можно сделать ради женщины.

Г-жа де Саллюс. Хорошее преимущество! Но все их капризы выполняют.

Жак де Рандоль. Им нечего терять, поэтому они ни в чем не знают меры.

Г-жа де Саллюс. Ах, какие скучные люди мужчины! Женятся на молодой девушке, потому что она целомудренна, а на другой день бросают ее и сходят с ума от женщины, уже не молодой, — и только потому, что она нецеломудренна и что через ее объятия прошли все известные и богатые мужчины. Чем больше их у нее было, тем выше она ценится, тем дороже она стоит и тем больше ее уважают — особенным парижским уважением, для которого степень известности измеряется исключительно шумом, откуда бы он ни исходил. Ну и хороши же вы, господа!

Г-н де Саллюс (улыбаясь издали). Берегитесь! Можно подумать, что вы ревнуете.

Г-жа де Саллюс. Я? За кого вы меня принимаете?

Слуга (докладывая). Кушать подано, ваше сиятельство! (Передает Саллюсу письмо.)

Г-жа де Саллюс (Жаку де Рандолю). Вашу руку, сударь.

Жак де Рандоль (тихо). Я люблю вас!

Г-жа де Саллюс. Очень мело!

Жак де Рандоль. Всей душой.

Г-жа де Саллюс (читая письмо). Отлично! Мне придется уйти сегодня вечером.

Измена графини де Рюн[604]

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Граф де Рюн, бретонский сеньор.

Пьер де Керсак, офицер стражи графа де Рюн.

Люк де Керлеван } знатные бретонцы в свите графа де Рюн.

Ив де Буарозе }

Жак де Вальдероз } пажи на службе у графа.

Этьен де Лурни }

Жанна де Пентьевр, графиня Блуа и герцогиня бретонская.

Графиня Изора де Рюн.

Сюзанна д'Эглю, кузина графини Изоры.

Вальтер Ромас, англичанин

Бретонские сеньоры, среди которых Бертран Дюгеклен.

Солдаты и стража.

Действие происходит в 1347 году.

АКТ ПЕРВЫЙ

Кордегардия бретонского замка XIV века. Большие деревянные скамьи, столы; на стенах — различное оружие, шкуры животных, охотничьи принадлежности.

Зал виден в перспективе, в глубине окна; на переднем плане двери направо и налево.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Люк де Керлеван, Ив де Буарозе, Жак де Вальдероз, Этьен де Лурни.

Люк де Керлеван, высокий, худой, с резкими чертами лица, играет в кости с Ивом де Буарозе. Последний очень толст, затянут в тесный мундир и ежеминутно подносит ко рту кружку с вином, стоящую рядом с ним. На столе стаканы. Этьен де Лурни, прислонившись к стене, следит за игрой; ему восемнадцать — девятнадцать лет. Жак де Вальдероз, того же возраста, один посреди зала упражняется с боевой шпагой.

Жак де Вальдероз

Иди же, Керлеван, сразимся наконец.

Я ставлю поцелуй любимой.

Люк де Керлеван (смеясь)

Тот глупец,

Кого подденешь ты. А где ее темница?

Уж не в колодце ли несчастная томится?

Иль в башне спрятана за каменной стеной?

Таких в округе всей не знаю ни одной.

Буарозе и Лурни хохочут.

Жак де Вальдероз

За исключением сеньоры нашей.

Люк де Керлеван (строго)

Тише!

Любовных помыслов, томящих нас, превыше

Стоит она.

Жак де Вальдероз

Еще Сюзанну ты забыл,

Кузину госпожи.

Люк де Керлеван

Смирит палач твой пыл,

Когда укоротит мальчишескую шею!

Молчи!

Жак де Вальдероз (раздраженно)

Что в мыслях есть, все высказать посмею.

Для сердца моего преград на свете нет,

И страху не сдержать моих желаний.

Люк де Керлеван (нетерпеливо)

Бред!

Жак де Вальдероз

Но дамы поцелуй поставил я сегодня!

И если победишь — порукой кровь господня! -

Плачу, покуда год не завершит свой круг.

Люк де Керлеван

Брось, не мешай играть!

Жак де Вальдероз

Ах, ты боишься, Люк!

Люк де Керлеван

Боюсь, поцеловать придется мне уродца.

Жак де Вальдероз

Клянусь, прекрасней рта на свете не найдется,

Ты будешь хвастаться до страшного суда!

Люк де Керлеван

Пусть ястребы с тобой целуются всегда!

Жак де Вальдероз

Ты трусишь?

Люк де Керлеван (вставая)

Хорошо, пусть будет так! Гляди же,

Придется плохо, Жак!

Буарозе и Лурни подходят.

Жак де Вальдероз

Смотрите ж! Станьте ближе!

Ив де Буарозе

(смеется так, что его живот пляшет)

Ни капли разума нет в голове его,

Зато задор велик!

Жак де Вальдероз

И ты? Ну, ничего,

Жди вызова, толстяк!

Ив де Буарозе (смеясь)

Ах, так? Пустое дело!

Я в стольких битвах был, а брюхо все же цело.

Ты не проткнешь его.

Жак де Вальдероз делает несколько выпадов, но не может задеть Керлевана. Тот тыльной стороной шпаги обезоруживает пажа и отбрасывает его шапочку на десять метров, затем спокойно ставит свое оружие к стене.

Ив де Буарозе

Должок плати живей!

Люк хочет девочку с мордашкой посвежей.

Этьен де Лурни (поднимая шапочку своего товарища)

Он голову рассечь мог с этой шапкой вместе.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Те же и Пьер де Керсак.

Пьер де Керсак (быстро входя)

Я, господа, принес вам горестные вести:

В плен герцог взят!

Люк де Керлеван

А Шарль Блуа[605]?

Пьер де Керсак

Монфор

Взял Шарля[606]. У него надежней нет опор,

Чем воцарившийся в Бретани англичанин.

Бретань в его руках. Пускай наш край изранен,

Тем Жанна де Монфор теперь восхищена:

Английских рыцарей приветствует она.

Люк де Керлеван

Готова и сюда она прислать, врага нам!..

Жак де Вальдероз

Но все ж она храбра.

Люк де Керлеван

В чем храбрость? Англичанам

Швырнуть к ногам Бретань?

Жак де Вальдероз

Однако до сих пор

Неведомо, кто прав: Блуа или Монфор?

Люк де Керлеван

Блуа — француз. Монфор — боец чужого стана.

Жак де Вальдероз

Так все потеряно?

Пьер де Керсак

Терять надежду рано:

Не менее своей соперницы смела,

Всех Жанна де Пентьевр объединить могла,

Кто верен королю во Франции, в Бретани.

Судьба добра ко всем, кто храбр на поле брани.

Неведомо, кто прав? Так будем мы храбрей.

К тому ж с недавних пор обоих нет вождей:

Шарль взят, Монфор сражен Бастилией[607]. Играют

Две женщины[608]. Бретань — их ставка!

Этьен де Лурни

Растерзают

Они, растопчут край!

Люк де Керлеван

Пускай струится вновь,

Пускай нам до колен доходит эта кровь, -

Бесплодная земля с потоком этим рдяным

Впивает ненависть к проклятым англичанам.

Этьен де Лурни

А нам как быть?

Люк де Керлеван

Хотя б не до конца войны

Мы были издали глядеть обречены.

Пьер де Керсак

Нет, замка этого мы не покинем вскоре:

Граф оставляет нас при госпоже Изоре.

Сегодня выехав, он взял людей своих,

Всех латников, дворян и мужиков простых.

Надежен граф де Рюн и прям душой на диво.

Боюсь, его жена коварна…

Жак де Вальдероз

И красива!

Пьер де Керсак

Что у нее в душе, никто не разберет:

Нахмурен лоб ее, когда смеется рот.

Жак де Вальдероз

Нам снятся ангелы с такими же глазами.

Пьер де Керсак

Но странные огни, как дьявольское пламя,

Пылают в них!

Жак де Вальдероз

Она красавица!

Люк де Керлеван (строго Вальдерозу)

Для нас

Она сеньора, Жак!

Пьер де Керсак

Глядит из этих глаз

Такая ненависть…

Жак де Вальдероз

О нет, любовь такая!..

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Те же, графиня и Сюзанна д'Эглю

Графиня

Привет вам, господа. Граф, замок покидая,

Оставил преданных защитников со мной.

Под знамя короля он призван был войной.

Лишь восемьдесят вас вошло в мою охрану,

Но с вами, храбрыми, бояться я не стану.

(Садится в кресло, которое ей придвигает Керсак)

Сюзанна д'Эглю опирается о спинку.

Но чем, скажите мне, вы заняты с утра?

Иль в кости целый день у вас идет игра?

Ив де Буарозе

Нет, госпожа! Мечом и пикою учебной

Мы часто заняты, — затем, что непотребно

Нам, воинам, жиреть, пока и нас туда

Не позовут, где кровь струится, как вода.

Когда бы голова английского солдата

Была моим клинком в честь господина снята,

Я умер бы, смеясь.

Графиня (улыбаясь)

Благодарю вас.

(После минутного колебания.)

Как

Хотели б умереть вы, господин Керсак?

В сражении?

Пьер де Керсак

О да, сударыня! Я воин.

Графиня

А вы, де Керлеван?

Люк де Керлеван

Когда б я был достоин

Ценой души купить победу над врагом,

Я душу отдал бы и в саване своем

Истлел. Но если б враг пришел к моей могиле.

То кости бы тогда от ярости заныли.

Графиня

Вы храбры, чуждо вам предательство. Мне граф

Об этом говорил.

Люк де Керлеван

Сударыня, он прав.

Графиня (Вальдерозу)

А вы бы умереть со славой не желали?

Жак де Вальдероз

Я за любимую погибну без печали!

Графиня

Вот как? Вы бороды не бреете еще,

Вам рано говорить об этом горячо.

А вы, Лурни? Пажу внимать я также рада.

Этьен де Лурни

Жизнь — книга, и в нее вписать заслуги надо.

И счастлив был бы я, когда б мой лист гласил:

«В теченье жизни всей он верен клятве был,

Что невозвратно дал своей подруге нежной;

До гроба честь его осталась белоснежной».

Графиня

Отлично! Так любовь все ваше бытие

Заполнила? Но вы не знаете ее —

И судите о ней!

Жак де Вальдероз

Я думаю, что знаю.

Этьен де Лурни

Я верю, что люблю.

Графиня (смеясь)

Сердца у вас до краю

Полны огня любви! Так пусть же ваша речь

Укажет смысл ее, чтобы меня развлечь.

Этьен де Лурни

Две жизни слить в одну, иметь одно желанье,

Одно стремление, одно существованье,

В одно спаять сердца, сплестись, как с нитью нить,

Двумя сознать себя и все же порознь быть

И душу чувствовать в чужой душе безмолвной.

Когда своя ушла во взор, любовью полный;

Дыханье затая, сознание свое

В бездумье утопить, впадая в забытье,

Друг подле друга быть, не говоря ни слова,

Сжав руки нежные, целуя рот вишневый,

Жить в лихорадочном и сладостном бреду…

Ах, полюбив, с ума, должно быть, я сойду!

Графиня

Прекрасно сказано! А как бы вы любили?

Скажите, Вальдероз.

Жак де Вальдероз

О, по-другому! В силе

Желанья страсть моя была б заключена,

И обладанья жар явила бы она.

Хочу я властвовать и быть рабом объятий,

Иметь соперника из богатейшей знати,

Чтоб мужу храброму я был бы предпочтен,

И стал единственным, и женщина на трон

Меня бы возвела, как венценосца — папа.

Пусть вся моя казна — рапира, плащ и шляпа,

Я б так торжествовал, что для меня мала

Была б летящая вслед королям хвала!

Всё, всё мое: глаза, и рот, и голос чистый,

И дикая душа, и сноп волос душистый!

Я поцелуями, как шелком, обовью

На ревность ангелам любимую мою;

Когда ж сладчайший мой осуществится жребий,

Мне будет сам господь завидовать на небе.

Графиня

(медленно поднявшись, направляется к двери)

Все это, дети, вздор! Страсть выглядит не так.

(Внезапно возвращается. Со смехом.)

А вы? Что скажете вы, господин Керсак?

Пьер де Керсак

Так долго эту грудь железо лат томило,

Что сердце умерло, хотя и сохранило

Пылающий рубец любви минувших лет,

Как бездыханный труп хранит сражений след.

Графиня

Но я рассказа жду.

Пьер де Керсак

Рассказ мой прост. Когда-то

Любил я. За любовь была измена платой;

И женщина, что мне клялась в любви навек,

Другому отдалась. Стал этот человек —

Наш враг — супругом ей, что хуже всех бесчестий.

Узнав об этом, я убил ее на месте.

Графиня (с возмущением)

Как низко!..

Пьер де Керсак (высокомерно)

И теперь я б так же поступил:

Презренье не грозит жильцам немых могил,

И смерть стократ ценней, чем жизнь во лжи лукавой.

Не красота, но честь должна венчаться славой!

Графиня

Быть может, вправе муж изменницу карать,

Но не любовнику такая месть под стать!

А вы, Буарозе?

Ив де Буарозе

(смущенно почесывая нос)

Любовь? Не знаю, право…

Мизинчик… душу вам… щекочущий лукаво, -

И точно зябликом становишься тогда…

Но в тело дрожь она вселяет — вот беда!

Куда уж там мечтать о дружеском обеде,

Когда и сон не в сон! Лицо желтее меди,

И все болит живот, и все темно в глазах, —

Вы точно в гамаке иль на морских волнах.

Но средство я нашел от этой лихорадки:

Пью можжевеловку — и голова в порядке.

Без водки я бы мог худым, как циркуль, стать.

Графиня

Вы, Керлеван?

Люк де Керлеван

Но я… не знаю, что сказать.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Графиня, Пьер де Керсак, Люк де Керлеван, Ив де Буарозе, Жак де Вальдероз, Этьен де Лурни, Сюзанна д'Эглю и солдат в сопровождении двух стражей.

Пьер де Керсак

Кто этот человек?

Стражник

Солдат из графской стражи.

Пьер де Керсак

Ты здесь?

Солдат

Да, я бежал.

Люк де Керлеван

Ему не стыдно даже!

Солдат

Граф умер.

Пьер де Керсак

Умер? Нет! Неправда!

Графиня

Мой супруг?

Солдат

Да, госпожа!

Пьер де Керсак

Но как?

Солдат

Враги сомкнули круг.

Граф пал в бою.

Люк де Керлеван

(схватив его за шиворот)

А ты?

Пьер де Керсак

(освобождая его)

Дай говорить трусишке.

Солдат

Мы двинулись в поход, считая понаслышке,

Что с Жанной де Пентьевр две тысячи людей;

Намеревались мы примкнуть под Нантом к ней.

Но англичане нас подстерегли в засаде.

Один солдат — мы шли в передовом отряде —

Сказал: «Смотрите, лес идет навстречу нам!

Хоть ветра нет, но дрожь проходит по ветвям,

Как будто ураган бьет по древесным купам».

Смеяться стали все, считая слишком глупым

Солдата этого. Вдруг мнимый лес исчез,

И вырос копийный колышущийся лес,

И мы увидели гребенчатые шлемы.

Из арбалетов смерть рванулась к нам. И все мы

Бежали. До конца один остался граф,

Изранен, весь в крови, все силы потеряв.

Но шпагу до конца рука его держала!

Граф крикнул: «Кто придет схватить клинок

за жало?

Я шпагу отдаю, спешите, господа!»

И Англичанином он был сражен тогда.

Предательский удар! Граф смертью пал геройской.

Люк де Керлеван

А вы бежали все, как зайцы!

Солдат

Наше войско,

Увы, рассеялось по долам и лесам.

Люк де Керлеван

Ни капли жалости к трусливым подлецам!

Они плетутся в бой с повадкой черепашьей,

Оленями бегут, когда их гонят взашей!

Таких, другим в пример, мы вешаем, как псов!

Нет, не бойцы у нас, но стадо беглецов!

А на пороге — враг. Веревку, да живее!

Солдат

(протягивая руки к графине)

Пощады, госпожа!

Графиня

Люк, надо быть добрее!

(Она берет кувшин с вином и сама наливает стакан солдату; он пьет. Потом она делает ему знак выйти.)

Солдат уходит вместе со стражами.

Какой бы горести мой дух не перенес?

Но все ж глаза мои сдержать не могут слез.

Нам, слабым женщинам, пристало в час печали,

Чтоб слезы горькие нам очи обжигали,

И все же гордость нам советует всегда

Их от людей скрывать!.. Ступайте, господа.

Оставьте нас одних.

Все уходят с поклонами.

СЦЕНА ПЯТАЯ

Графиня, Сюзанна д'Эглю.

Графиня

О, как я торжествую!

Как обманула я наивность их смешную!

О, женщины сильны! Они сильней солдат!

А хитрость женская надежней крепких лат!

Так знай же: от меня исходят слухи эти,

Вот хитростью моей раскинутые сети.

Тебе доверюсь я, всю истину открыв…

Сюзанна, выслушай! Граф и поныне жив:

Я их заставила уверовать в нелепость!

Теперь я — госпожа и в силах выдать крепость

Тому, кого люблю, тому, кого я жду,

Чье имя я твержу в моем ночном бреду, -

Вождю островитян Ромасу!

Сюзанна д'Эглю

О Изора!

Твой грех не избежит всевидящего взора!

Клятвопреступницу не пощадит господь!

Графиня

Я долго эту страсть пыталась побороть —

Страсть одержала верх, влилась в мой ум

бессонный,

Так чувствует себя боец, врагом сраженный.

Сюзанна д'Эглю

Как дурно это все!

Графиня

Что дурно? Почему?

Я до замужества еще клялась ему.

Но слово дал отец, досталась я другому,

Как вещь; а графскому я приносила дому

Подарок царственный: три замка. И к тому ж

Цвет юности моей сорвал мой старый муж!

Отца боялась я, перечить не посмела;

Но неужели граф, мое купивший тело,

И сердцем завладеть надеется моим, -

Летя на скакуне, с оружьем боевым, -

Как в плен берут врага?

Сюзанна д'Эглю

Будь осторожней! Тайна

Для стражи, может быть, откроется случайно,

Едва хлебнет вина сообщник твой, солдат.

Когда играет хмель — и ум и память спят.

Графиня

(указывая на кувшин с вином)

Когда играет хмель — спит разум. Но такую

Давая влагу пить, я вечный сон дарую.

Он мертв!

Сюзанна д'Эглю

Чужд граф тебе, но именем его

Ты дорожить должна.

Графиня

Не знаю, для чего?

Где, кроме наших мест, известно это имя?

Его прославлю я деяньями своими.

Сюзанна д'Эглю

Но путь предательства к бессмертью не ведет.

Графиня

Предательства! Но кто теперь не предает?

Сам Жан Французский[609], взяв изменою Монфора,

С Нормандским герцогом боялись ли позора?

А Ландерно? Генган? Предатель де Спинфор,

Открывший Эннебон Монфору? До сих пор

Все помнят, как Жюгон был продан по дешевке[610].

Предательствуют все — и ловкий и неловкий:

Лаваль, Малеструа, д'Аркур и де Клиссон —

Кем в жертву палачу король был принесен…

Иль не предатель был епископ из Леона?

И все же слава к ним доныне благосклонна…

Я ж предала того, кто мною был любим!

Ромас был оскорблен замужеством моим, -

Вновь я ему верна. Пусть гибнет граф! Доселе

Пред местью гордые умы благоговели.

Я выбрать не могла того, кто сердцу мил,

Другой схватил меня и душу истомил.

Сегодня к милому я возвращусь из плена!

Заслугой храбреца становится измена!

Сюзанна д'Эглю

Измены не сотрешь, хоть смелой будь вдвойне.

Но я тебя люблю, сестра, и страшно мне:

Отныне нам себя и всех бояться надо,

Любого пустяка, намека, жеста, взгляда.

Всего пугаешься, такой секрет храня.

Вдруг все откроется!..

Графиня

Кто уличит меня?

Сюзанна д'Эглю

Но в Нанте граф теперь. Когда бы здесь узнали…

Графиня

Слух этот возбудит сомнения едва ли.

Отлично сплетена Монфором эта сеть.

Ее раскинул он, чтоб замком завладеть.

Сюзанна д'Эглю

Что, коль вернется граф, встревожен слухом

странным,

Пока ты замок сдать успеешь англичанам,

Чтоб отстоять его? Ты отвратить беду

Не сможешь.

Графиня

Ничего, защиту я найду.

Сюзанна д'Эглю

В другом любовнике?

Графиня

Нам, женщинам, повинны

И телом и душой принадлежать мужчины.

Любовник иль супруг — всегда в руках у нас

Игрушка жалкая, опасная подчас;

Мужчина сотворен, чтоб стать слугою нашим.

Ему дано в удел смотреть на смерть с бесстрашьем,

И сердце мягкое и твердая рука,

Отвага, в смертный бой ведущая войска,

Ему дано мечом играть на поле брани;

А сила женщины — в ее очарованье.

Любовь! Она сильней всех доблестей мужских!

Мужчины? Как траву, мы косим волю их.

Коль взгляды, как силки, рассчитаны заране,

Мы вяжем их сердца словами обещаний,

Мы их преследуем и ловим без труда,

Как кошка с мышью, мы ведем игру тогда.

Зато в опасности, в часы тревоги крайней,

Найдется человек, нас полюбивший втайне.

И не краса его тогда нам дорога:

В то время все равно, он герцог иль слуга,

Пусть только любит он.

Сюзанна д'Эглю

Сообщник по измене?

Графиня

Нет, безответный раб, готовый на мученье,

На преступление, который был бы рад

Всю кровь свою отдать за мой единый взгляд!

Сюзанна д'Эглю

И ты нашла его?

Графиня

Сегодня отыскала.

Сюзанна д'Эглю

Где отыскала?

Графиня

Здесь. Увы, я замечала,

Что мой бессилен взор пред этой солдатней!

Сердец их не зажжешь улыбкою одной,

Тупая преданность их пламень потушила,

Ни одному из них я страсти не внушила.

И стары все они и глупы. На пажей,

Хоть мальчики они, надеюсь я скорей.

Сюзанна д'Эглю

(становясь на колени и сжимая руку графини)

Кузина, я тебя молить готова слезно:

Не делай этого, пока еще не поздно!

Тревогу страшную мне этот день принес…

Ведь я люблю тебя!

Графиня (поднимая ее)

Не лей напрасных слез.

И встань!

CЦЕНА ШЕСТАЯ

Те же и Жак де Вальдероз.

Жак де Вальдероз стремительно входит, но, заметив графиню и Сюзанну д'Эглю, внезапно останавливается.

Жак де Вальдероз

Прошу простить!

Графиня

(знаком приказывая ему подойти)

Входите. Было б странно,

Когда б внушала страх прекрасная Сюзанна.

Коль одинокую печаль в груди несешь,

Нам веселей, когда болтает молодежь.

Вид огорченный мой не в радость вашим взорам,

Я буду издали следить за разговором.

Сюзанна д'Эглю (умоляюще)

Останься!

Графиня (удаляясь)

Но зачем? Пусть юность говорит.

В мои года молчат под бременем обид,

А в ваши — говорят о пустяках друг другу.

Смеясь, большую мне окажете услугу:

Пусть удрученная почувствует душа,

Как ваша молодость светла и хороша.

(Она входит в амбразуру окна, глядя то на молодых людей, то в окно.)

Жак де Вальдероз (Сюзанне д'Эглю)

Благослови вас бог, мадмуазель Сюзанна!

Я восхвалять его хотел бы неустанно

За то, что милосерд господь и в этот раз

И позволяет мне остаться подле вас.

А это для меня — восторг и наслажденье!

Сюзанна д'Эглю

Я, сударь, слушать вас совсем не в настроенье,

Оставьте при себе любезные слова.

Я слезы горькие могу сдержать едва!

Жак де Вальдероз

Не менее, чем вы, подвластен я печали.

Но радость небеса всегда ниспосылали

Мятущимся в тоске. И горе смягчено,

Когда мне видеть вас хоть издали дано.

Сюзанна д'Эглю

Меня теперь ничто утешить не могло бы.

Жак де Вальдероз

Скорбь тает подле вас, как снежные сугробы,

Затем, что для сердец, как солнце, женский взгляд.

Сюзанна д'Эглю

Но место вам не здесь, а там, где кровь струят!..

Жак де Вальдероз

Одно лишь место есть, причастное отрадам:

То, что красавица дает с собою рядом.

Сюзанна д'Эглю

Есть много мест других, где мужество цветет.

О женской красоте не будет думать тот,

Чье сердце к Франции охвачено любовью.

Жак де Вальдероз

Железо и огонь приникли к изголовью

Несчастной родины. В такие дни трудней

Любить печальную, чем слезы лить над ней.

Нам стала женщина пристанищем последним.

Сюзанна д'Эглю

Тот трус, кто и теперь любовным предан бредням

И чьей пустой душе дороже долга страсть.

АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Графиня, Жак де Вальдероз.

Сцена представляет собой комнату замка де Рюн, служащую молельной графине. Налево нечто вроде часовни. По бокам сцены — двери; в глубине — окна. Жак де Вальдероз стоит на коленях перед графиней, сидящей в кресле, и, с обожанием глядя на нее, держит в своих руках ее руку.

Жак де Вальдероз

О, я хочу всю жизнь так простоять, счастливый!

Ужели я любим той строгой, горделивой,

Прекрасной госпожой, чей взор внушает страх,

Чья красота всегда была в моих глазах,

Как дальняя звезда, чиста и недоступна?

Заслыша вашу речь, не трепетать — преступно!

Графиня

Теперь вы поняли, что значит слово страсть?

Жак де Вальдероз

Я это познаю, отдавшись ей во власть.

Графиня

Как познаете вы?

Жак де Вальдероз

Вас видя хоть мгновенье.

Графиня

Так мало нужно вам?

Жак де Вальдероз

Мне, в низком положенье…

Графиня

Различий меж людьми любовь не признает.

Она равняет всех.

Жак де Вальдероз

Как я люблю вас!

Графиня

Вот

Ребячий лепет! Страсть? Она совсем иная,

Не слово… Что ж она?

Жак де Вальдероз

Она — ворота рая!

Она блаженный сон! Ее понять нельзя.

Графиня

Нет, страсть не такова.

Жак де Вальдероз

Рукой своей скользя

Вдоль вашей, счастье пить — вот высшее

желанье!

Ловить из ваших уст чистейшее дыханье

И слышать, как шуршит ваш шелковый наряд,

Когда вы движетесь; встречать ваш томный взгляд,

Взгляд, яркий, как заря, надменный и случайный!

Пусть в глубине его еще таятся тайны, -

Их разгадать хочу. И страшно мне чуть-чуть.

Графиня

Не такова любовь.

Жак де Вальдероз

Любовь — огонь, что грудь,

В горнило превратив, терзает неустанно;

Тех поцелуев жар, что лавою вулкана

Из горла рвутся к вам!

Графиня

Нет.

Жак де Вальдероз

Буря счастья!

Графиня

Нет.

Жак де Вальдероз

Безмерный горизонт, вмещающий весь свет!

Графиня

Нет. Это преданность и боль: не обольщая

Себя надеждами, ты гибнуть рад, прощая.

Ты любишь — это всё. Ты любишь — и готов

Отдать всего себя как низший из даров,

Все существо свое, и кровь свою, и тело,

Все, что жило в мечтах, и все, что в сердце тлело,

Готов повергнуть честь — возлюбленной к ногам,

И больше отдавать, чем получаешь сам,

И, прочитав намек в обожествленном взгляде, -

Понятно вам? — на смерть пойти любимой ради!

Жак де Вальдероз

Я знаю, вижу я и чувствую одно:

Сеньора, вас любить мне вечно суждено!

Я жажду слышать вас и видеть, обожая

Все ваше существо, всю вас, не признавая

И презирая все, что не причастно вам!

Пусть я умру, припав к пленительным рукам!

Графиня (с нетерпением)

Дитя, твоя душа не тронута страстями.

Ты смотришь влажными, влюбленными глазами,

О робкой нежности воркуешь голубком.

Что нежность пред моим бушующим огнем?

Но испытал ли ты, как бесконечной ночью

Вся плоть твоя вопит и тело рвется в клочья

От ярости слепой, когда звенит в груди

Все ненавистное, что было позади?

Томясь в желаниях истерзанной душою,

Ты думал ли, скажи, что я была женою

Другого, что ему любовь дарила я?

Что я живу, следы его любви тая,

Что старит поцелуй и душу, словно тело,

Что не чиста душа, что сердце очерствело?

Ревнуешь ты?

Жак де Вальдероз

К чему?

Графиня

К судьбе моей былой.

Жак де Вальдероз

Но я теперь любим.

Графиня

Подумай, что другой…

Что им и на губах и в сердце след оставлен.

Жак де Вальдероз

Словами вашими, как ядом, я отравлен.

Зачем мне это знать?

Графиня

Наивное дитя!

Ужель ты думаешь, что столь доступна я

И, тотчас же смирясь, мужской покорна блажи,

Подобно городу, что рог услышал вражий?

Чтоб в цитадель вступить — победу одержи;

Чтоб в сердце мне войти — страданьем заслужи

Доверье; победи, чтоб я, как крепость, пала.

Опасен будет штурм! Я требую немало:

Ты кровь прольешь свою, прольешь потоки слез!

Жак де Вальдероз

Но почему бы мне коварный рок принес

День испытания жестокого такого?

Графиня

Когда король Филипп[611] проведает, что вдова —

Владетельница трех французских замков, он

Захочет, чтобы взял какой-нибудь барон

И замки и меня навеки под охрану.

Я — о дитя мое! — его женою стану.

Что сделаешь тогда?

Жак де Вальдероз (с яростью)

Убью его!

Графиня

(с радостным криком целует его в лоб)

Любимый[612]!

(Быстро выбегает в левую дверь.)

СЦЕНА ВТОРАЯ

Жак де Вальдероз, один.

Жак де Вальдероз

Не слово — молния! О, нежности таимой

Крещенье! О, заря ликующего дня,

Когда твои, любовь, вкушу триумфы я!

Не поцелуй руки — уста горят пунцово,

Я, слыша «да», всхожу по ступеням алькова!

Кто светлый гений тот, что голову мою

Блаженством окропил, пока я тут стою?

Как часто женщина таинственная ночью,

Вся обнаженная, являлась мне воочью.

Она бежала, я настичь ее не мог.

(Содрогается от рыданий.)

О, как томит любовь! От слез я изнемог…

Да, я любим, любим! Меня поцеловали

Те губы нежные… О, правда ли? Меня ли?..

Пусть мальчик я для всех — я вырос в эти дни!

Но что сказали бы Керсак или Лурни,

Когда бы слышали признание графини?

Успех свой отрицать приходится мне ныне.

О, как бы все они завидовали мне!

Такую тайну скрыть — и не сгореть в огне!

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Жак де Вальдероз, Сюзанна д'Эглю.

Сюзанна

(входя справа и замечая его)

Ах, это вы? Но что вас понуждает вежды

Слезами увлажнять?

Жак де Вальдероз

(очень взволнованно)

Я плачу от надежды.

Сюзанна д'Эглю

Надежды? Но на что?

Жак де Вальдероз

На счастье в этот раз.

Сюзанна д'Эглю

Надежды иногда обманывают нас.

Жак де Вальдероз

Я на пути к нему.

Сюзанна д'Эглю

Оно бежит все дале.

Жак де Вальдероз

Как! От меня? Не мне ль слова ее звучали

Признанием любви?

Сюзанна д'Эглю

(с большим достоинством)

Речь ваша не ясна.

Жак де Вальдероз (успокаиваясь)

Как часто я мечтал, что станет ярче сна

Осуществление моей надежды ложной.

Мне счастье грезилось, и вот оно возможно.

Сюзанна д'Эглю (печально)

Порою призраки, являясь нам во сне,

Обманывают нас.

Жак де Вальдероз

Чего бояться мне?

Надежду в плен я взял; пускай теперь, как птица,

Трепещет крыльями и улететь стремится, -

Она поет в душе, суля блаженство мне.

Сюзанна д'Эглю

Увы! Мы часто ей внимаем в тишине!

Но улетит она — и мы грустим, вздыхая.

Жак де Вальдероз

Зачем вы испугать меня хотите, злая?

Сюзанна д'Эглю (воодушевляясь)

Нет, сударь, я не зла, известно это вам!

Но как мне свет вернуть невидящим глазам?

Иль вы не знаете, не чувствуете сами,

Что так легка игра с любовными силками?

Но… если б говорить могла я, о другом…

Жак де Вальдероз

Не понимаю вас.

Сюзанна д'Эглю (с важностью)

Я говорю о том,

Чего в мои года не принято касаться.

Но более других я знаю, может статься.

Закрыла сердце я, не закрывая глаз.

Жак де Вальдероз

Я зряч.

Сюзанна д'Эглю

Нет.

Жак де Вальдероз

Почему?

Сюзанна д'Эглю

Страсть ослепила вас.

Жак де Вальдероз

Но кто вам рассказал?

Сюзанна д'Эглю

Не все ль равно?.. Я знаю!

Ловушку хитрую всегда я угадаю.

Быть может, вас, пока вы шепчете «люблю»,

Заставят изменить и нам и королю.

Для сердца чистого любовь, как чаша яда,

И страсти низменной покорствовать не надо.

Когда же сатана смущает ваш покой,

Не отдавайте честь взамен любви такой.

Жак де Вальдероз

Я…

Сюзанна д'Эглю

Помните всегда: вы не изменник лживый,

Сеньору своему быть преданным должны вы!

Пускай от женщин вас господь убережет

Затем, что взгляд их чист, когда их сердце лжет.

Вы имя честное обязаны до смерти

От низости беречь.

Жак де Вальдероз

Я никогда, поверьте,

Для страсти пагубной души не отворю!

Сюзанна д'Эглю

Вы обещаете?

Жак де Вальдероз

Клянусь!

Сюзанна д'Эглю

Благодарю!

Теперь взгляните, кто идет по той долине.

И пусть же ненависть — она ваш долг отныне —

Заменит страсть, что вас тиранила досель.

Жак де Вальдероз

Но что там?

Сюзанна д'Эглю

Вас там ждут.

Жак де Вальдероз (весело выходя)

Иду, мадмуазель.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Сюзанна д'Эглю, одна.

Сюзанна д'Эглю

(стоит посреди комнаты и плачет)

Теките, слезы. Пусть поток ваш не скудеет,

Покуда голова моя не поседеет.

(Бросается на колени перед большим распятием, рыдая и сжимая голову руками.)

Когда бы это был, о боже мой, не он!

(Снова плачет.)

Где счастье? Нет его, оно мгновенный сон;

И слишком дорого мы за надежды платим!

(Поднимая взор к распятию.)

Ужели тщетно я взываю пред распятьем

И от несчастья мне защиты не найти?

Неодинаковы, господь, твои пути,

И не права судьба, что мне грозит бедою.

(Встает с колен, шатаясь.)

Мне дурно. Ясный день тускнеет предо мною!

СЦЕНА ПЯТАЯ

Сюзанна д'Эглю, Графиня и Пьер де Керсак.

Графиня внезапно входит через левую дверь, Пьер де Керсак вбегает через правую.

Пьер де Керсак (графине)

Сударыня, враги у крепостных ворот!

На замок приступом идет английский сброд!

Графиня

Исполните свой долг.

Пьер де Керсак (высокомерно)

Ни на одно мгновенье

Я никогда о нем не забывал!

Графиня

Сраженье

Меня пугает. Вас так мало!

Пьер де Керсак

Нас в охране[613]

Вполне достаточно. Своих врагов заране

Считать не любо нам; мы их включаем в счет.

Когда их головы французский меч ссечет.

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Те же и Ив де Буарозе, с бочкой на плече.

Ив де Буарозе (тяжело дыша).

Ну, вот и я!

Пьер де Керсак

Ты с чем?

Ив де Буарозе

С бочонком лучшей водки.

Пьер де Керсак

Зачем она тебе?

Ив де Буарозе

Нужна моей же глотке.

Потом я угостить намерен англичан.

Пьер де Керсак

Ты спятил?

Ив де Буарозе

Вовсе нет. Напиток очень пьян,

Полезен для кишок, огнем течет мгновенным!

Пусть лестницы они приставят к нашим стенам:

Подняться доверху я им позволю всем,

Над головами их я вытащу затем

Затычку эту прочь и вылью, не жалея,

Всю можжевеловку!

(Потирая руки, с радостью.)

Прекрасная затея!

Так, водочным дождем пробрав их до костей,

Я стадо угощу непрошеных гостей.

Когда же, рты открыв и с мокрыми носами,

Все эти дураки застынут перед нами,

Надеясь, что еще в бочонке водка есть,

Я их заставлю всех в сплошной огонь полезть,

И в пламенном они потонут океане!

Я можжевеловки вопью благоуханье

И жареных врагов вдохну зловонный чад.

Пьер де Керсак (смеясь)

Что ж, поглядим!

Ив де Буарозе

Идем! Но люди говорят,

Что водка придает невиданную силу.

Мы выпьем за врагов.

Пьер де Керсак

О нет, за их могилу!

Уходят, смеясь.

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Графиня и Сюзанна д'Эглю.

Графиня

(с безумной радостью)

Он здесь! Я из окна увидела его!

Его моей любви призвало колдовство,

Он тела моего услышал зов. Я знаю:

Он шел быстрей гонца. Я стены проклинаю,

Что разделяют нас! Пади, седой гранит,

Мой милый храбростью и мощью знаменит!

Бретонцы подлые! Бегите с поля брани!

Дрожите! Милый мой согнет вас в рог бараний!

Слышен повторяющийся три раза на разные лады рожок, затем отдаленный голос.

Голос за сценой

Вы, охранявшие сей замок до сих пор!

Эй, люди, слушайте! Так повелел Монфор.

Я сотни лучников сюда привел с собою

И храбрых всадников, всегда готовых к бою.

Здесь в день Мартина я, начальник их, Ромас,

Приказываю вам ключи мне сдать сейчас

От замка! Только в том спасенье вам и благо,

Иначе каждому грозит конец под шпагой.

Смех солдат на крепостном валу.

Графиня

А я… я чувствую: его прекрасный рот

Мне лоб хладеющий, как жаркий уголь, жжет.

Снова слышится рожок — более близкий, отвечающий три раза, и голос.

Голос за сценой

От имени Блуа, властителя Бретани,

Вам, вероломные, срамные англичане,

Я говорю, Керсак, командующий здесь!

Молите, чтоб господь, забыв про вашу спесь,

Душонки ваши взял, презренные злодеи,

С их преступленьями, которых нет гнуснее!

Слышны отдаленные яростные крики англичан. Когда голоса смолкают, наступает полная тишина.

Графиня

Сейчас начнется бой. Я ждать обречена.

Все точно умерли — такая тишина!

Сюзанна д'Эглю

Я слышу дальний гул. То стадо пробегает?

Графиня

Там бой идет.

Сюзанна д'Эглю

Теперь, мне кажется, ломает

Кусты летучий вихрь и ласточки свистят.

Графиня

То гибкая стрела звенит, касаясь лат.

Сюзанна д'Эглю

О боже! Льется кровь!..

Графиня (иронически)

Тебя замучит жалость!..

Трубы гремят, слышны крики, сильный шум.

Сюзанна д'Эглю

Послушай!

Графиня

(прислушиваясь к далекому голосу)

Двинулись на приступ! Сердце сжалось!

Я слышу Вальтера. Как страшно мне! В бою

Он может под удар подставить грудь свою.

А смерть, как пес цепной, бросается порою,

Минуя робкого, к бесстрашному герою.

Сюзанна д'Эглю

Мне причиняет боль ужасный шум войны.

Не клики бьющихся, а стоны мне слышны.

Графиня

(властно поднимаясь)

Нет! Я должна идти! В моей, быть может, власти

Его спасти еще, предотвратить несчастье!

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

Те же и солдат.

Солдат

Сударыня, в бою солдат английский взят.

Он тайну хочет вам поведать.

Графиня

Мне? Солдат?

Пусть он войдет сюда!

Пленник входит в сопровождении двух солдат.

Что знаешь ты?

Пленник

Об этом

Дерзну сказать лишь вам.

Солдаты отходят по знаку графини

Я прислан к вам с пакетом.

(Подает ей письмо.)

Графиня

Кто шлет его?

Пленник (тихо)

Ромас.

Графиня (с живостью берет письмо)

Ступай!

(К солдатам.)

Эй, стража! Он

Награду заслужил — и будет награжден!

Солдаты и пленник выходят.

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ

Графиня и Сюзанна д'Эглю.

Графиня (страстно целуя письмо)

Он целовал письмо — и я письмо целую.

Я — понимаешь ли? — боготворю любую

Из тех вещей, что он в руках держал хоть раз!

Бумажный этот лист, что мне прислал Ромас,

Доселе сохранил тот поцелуй далекий,

Как мысль его хранят начертанные строки.

(Вскрывает пакет и читает письмо.)

«Моя любимая. Коль этот штурм дневной

Не даст нам овладеть ни рвами, ни стеной,

Секретный ход открой. Я изнемог в разлуке.

В ночи приду к тебе и поцелую руки,

И губы, и глаза. Приду один. Потом

Всех лучников моих мы в крепость проведем.

Но я хочу сперва у ног склониться милых.

Потерпит мой король, а я терпеть не в силах».

(Еще раз целует письмо.)

Сегодня ночью, да! Сегодня, пред зарей,

Я руку Вальтеру сожму своей рукой.

Как будут трепетать душа моя и тело

От ласк, которых я так долго вожделела!

(Смотрит в окно.)

Напрасно я гляжу. Еще ночная тень

Далёко от земли. Как долог этот день!

Как сладостна любовь! Как горько ожиданье!

О боже, сумерки зовет мое желанье!

Теперь надежд моих так блещет небосвод,

Что не замечу я, как эта ночь придет!

Раздается громовой крик солдат. Слышен ужасающий шум; это бегут люди, наталкиваясь друг на друга. Звучат трубы.

Сюзанна д'Эглю

Как стены дрогнули! Ужели брешь пробита?

Графиня

(прижав руки к сердцу)

Он победил!

Крики за сценой

Монфор!

Пентьевр!

Идет защита!

Сюзанна д'Эглю

(падая на колени)

Спаси, господь!

Входит растерянный солдат.

Графиня

Ну что?

Солдат

Еще отряд идет.

Графиня

Кому на помощь? Им?

Солдат

Они уж у ворот.

Слышны приближающиеся голоса. Солдат выбегает.

Графиня

Он победитель! Он! Я счастлива, Сюзанна!

Сюзанна д'Эглю (подавленно)

Враги!.. В моей груди как бы зияет рана!..

Графиня

Прислушайся: к концу уже подходит бой!

Крик за сценой

Победа!

Графиня

Наконец! День, взысканный судьбой!

Ты слышишь этот шум, с морским прибоем

схожий?

Он победил! Он здесь! Я задыхаюсь!

СЦЕНА ДЕСЯТАЯ

Те же, граф де Рюн, Жанна де Блуа.

Графиня

Боже!

Мой муж!

(Бросаясь к нему в объятья)

А я уже оплакивала вас!

Граф де Рюн (целуя ее в лоб)

Вас, милая жена, представлю я сейчас

Той, чей отряд привел я в этот замок ныне,

Графине де Блуа, бретонской герцогине…

Жанна де Блуа

Желающей у вас немного отдохнуть:

Из Нанта мы идем, а это дальний путь.

Графиня (низко кланяясь)

Вы — госпожа моя!

Жанна де Блуа

Графиня дорогая,

Прошу мой сан забыть, мне руку пожимая.

Пусть дружественных чувств я получу залог.

Графиня

Я, подданная, быть должна у ваших ног.

Жанна де Блуа

У сердца, милый друг!

(Обнимает ее и, опираясь на ее плечо, стоит в этой позе часть сцены. Повертывается к графу, с улыбкой.)

Мой граф, и после боя

Должны вы охранять Пентьевр с ее судьбою.

Гостеприимство здесь со свитою деля,

Спокойней буду я, чем в замке короля,

К тому ж знакомлюсь я с женою вашей милой,

Которую война от нас вдали таила.

Да будут спаяны де Рюн и де Блуа,

Как с острием своим пернатая стрела.

Граф

Как спаяны рука и шпага боевая,

Я — шпага, вы — рука!

Жанна де Блуа

(улыбаясь, кивает головой, потом к графине)

Взволнована была я.

Вас англичане здесь пытались осадить, -

И я спешила к вам.

Графиня

Как мне благодарить

Вас, госпожа моя!

Жанна де Блуа

Не правда ли, был страшен

Крик этих англичан, толпящихся у башен?

Лишь небольшой отряд был вам в охрану дан.

Графиня

(с двусмысленной улыбкой)

Нет, право, для меня соседство англичан

Не страшно.

Жанна де Блуа (улыбаясь)

Вы храбры.

Графиня

Я вас прошу, ответьте:

Как вы смогли пройти сквозь все преграды эти

С такою быстротой?

Жанна де Блуа

О, просто! Враг разбит.

Графиня

И вас не испугал сраженья грозный вид?

Жанна де Блуа

Нет, не страшимся мы кровопролитной брани,

Затем что есть при нас отважные дворяне.

(Указывая на них.)

Здесь маршал Франции, наш друг Монморанси[614];

С ним рядом Сен-Венан и храбрый де Куси,

Что двадцать англичан убил в одно сраженье;

Сир де Сюлли; его заслышав приближенье,

Враги скрываются. Среди других имен

Есть имя де Понтье, есть имя де Краон,

Которые теперь прославлены по праву.

Здесь с нами Дюгеклен[615], познавший также славу:

Пусть всякий, кто прожить намерен лишний день,

Умчится от него быстрее, чем олень.

Враг в собственной крови в конце сраженья

плавал;

Сегодня рыцарь наш был, как взбешенный дьявол!

На поле, где мертвец прижался к мертвецу,

Столкнулся Дюгеклен с врагом лицом к лицу:

То некий был Ромас, кому бы шелк богатый

Скорее подошел, чем кованые латы.

Его за кисть руки схватил мессир Бертран

И сдернул с лошади, к испугу англичан.

Но тут толпа солдат к Ромасу подоспела,

Иначе бы в аду его душа горела.

О вас, мой Дюгеклен, заговорит весь мир.

А ваши недруги… Мне жалко их, мессир!

Графиня (с волнением)

Но все-таки… Ромас… не умер?..

Жанна де Блуа

Нет покуда.

На утренней заре ему придется худо:

С Ромасом Дюгеклен начнет на шпагах бой.

Наш рыцарь обещал, с обычной добротой,

Что хлеба ни куска в желудок не отправит,

Пока своим клинком врага не продырявит.

Графиня

(с особым выражением)

Ну что ж… мы поглядим!

Жанна де Блуа

Конечно, поглядим!

Графиня, принято всем храбрецам таким

Награды раздавать. Так пусть же ваши губы

Коснутся лба его…

Графиня делает резкое движение.

Его манеры грубы?

Они пугают вас? А я бы предпочла

Его тем неженкам, что любят зеркала.

Я душу внешности всегда предпочитала,

И красотой лица я любовалась мало.

Быть может, он в любви не стоит ничего,

Но в храбрости никто не превзойдет его!

Прекрасен Дюгеклен, когда румянец гнева…

Я, впрочем, есть хочу, как хочет королева,

Которая ведет тяжелую войну

И целый день дралась за милую страну.

А вы как, господа? За мной идите следом

С веселою душой и смейтесь за обедом,

Затем что рыцарю прилично ликовать,

Коль знает он, что враг с ним встретится опять.

Все уходят, кроме Вальдероза, выходящего на авансцену, и Сюзанны д'Эглю, которая, оставшись последней и собираясь выйти, вдруг останавливается и смотрит на него. Он не замечает ее.

СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ

Вальдероз и Сюзанна д'Эглю.

Жак де Вальдероз

Так вот что от надежд бесчисленных осталось!

Страданье жгучее! Все то, что мне казалось

Уже достигнутым, — все рушится во прах.

Теперь и смертный грех ничто в моих глазах!

И ярость львиная и мужество Геракла

Кипят в моей груди. А нежность не иссякла…

(Прижимает руки к груди.)

Не пожелал бы я, чтоб мой смертельный враг

Подобно мне страдал.

Сюзанна д'Эглю

(не двигаясь с места)

Всегда бывает так:

И трудно жернову, и мелется пшеница,

И капля радости вовеки не сравнится

С озерами тоски в сердечной глубине.

Жак де Вальдероз

(подбегая к ней и сжимая ее руки, несмотря на ее сопротивление)

О, сжальтесь надо мной! О, помогите мне!

Вдохните в грудь мою частицу вашей веры!

Зову вас, женщины! О нежные химеры!

Вы держите сердца, как ангелы, в руках,

Гоня отчаянье и развевая страх.

А взоры влажные дают успокоенье

Любовной алчности, кричащей в исступленье.

Как ваша речь нежна! Она зовет возлечь

На ложе мягких слов. Я грудь свою под меч

Подставил бы теперь, убил бы я другого —

Пусть знак подаст она.

Сюзанна д'Эглю

(очень взволнованная и бледная)

Молчи!

Жак де Вальдероз

Какое слово

Страсть выразит мою?

Сюзанна д'Эглю

(закрывая ему рот рукою и стараясь вырваться и убежать)

Молчи же!

Жак де Вальдероз

Пустота

И тьма кромешная там, где цвела мечта.

Сюзанна д'Эглю

(задыхаясь от страдания)

Я слышу, слышу все! Молчите!

Жак де Вальдероз

Ради бога!

Так много сил у вас! Побудьте здесь немного!..

Сюзанна д'Эглю

(обезумев, пытается вырвать свои руки у Вальдероза, стоящего перед ней на коленях)

Не понимает он!..

Жак де Вальдероз

Я здесь умру без вас.

Я нежность вижу там, в глубинах ваших глаз.

О, помогите мне, я одинок в печали!

Сюзанна д'Эглю

(с отчаянием вырываясь)

Как больно слушать вас, когда б вы только

знали!

(Убегает, оставляя Вальдероза на коленях, рыдающего.)

АКТ ТРЕТИЙ

Сцена изображает спальню графа и графини де Рюн, расположенную в одной из башен замка. В глубине, на высоком помосте, две очень большие дубовые кровати — в трех метрах одна от другой. Между ними узкое и высокое окно; другое окно, более широкое, в левом углу. Задняя стена идет полукругом, соответственно форме башни. У авансцены дверь справа и дверь слева. К концу первой трети акта восходит луна и освещает сперва обе кровати через левое окно, а потом, через среднее окно, только промежуток между ними.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Графиня и Сюзанна д'Эглю.

Графиня

Достаточно меня мой мальчик полюбил,

Я буду возбуждать его любовный пыл;

Когда же мужеству любовь пажа научит,

Заколет графа он.

Сюзанна д'Эглю

И стыд тебя не мучит?

Графиня

Пусть в сердце нет стыда — есть ненависть зато!

Не все ль равно тебе? Граф для тебя ничто.

Его женою быть мне больше не под силу.

Я призываю день, когда его могилу, -

Как бык, он рухнет в кровь, — увижу не во сне!

Противно мне его доверие ко мне,

А эта доброта рождает омерзенье,

Затем что моего не знает он презренья,

Не знает, как томлюсь, тоскуя о другом;

Мне мерзко, что вокруг безмолвствуют при нем,

Что любит он меня. Когда я графа вижу,

И самое себя я тоже ненавижу!

Отчаянье всегда — при свете белом дня

И в темноте ночной — преследует меня.

Я милому была б покорнее рабыни

И ласк его сама искала бы доныне.

Но если ненависть руководит тобой,

Когда немилый муж, навязанный судьбой,

Склоняется к тебе и терпишь ты насилье, -

Собачье бешенство клокочет в каждой жиле,

И ядовитою становится слюна,

И чувствуешь тогда, что ты убить должна!

Граф вечером меня приветствовал, целуя,

И стало ясно мне, что медлить не могу я,

А на губах моих был ненависти вкус,

И отшатнулся граф, почувствовав укус.

Сюзанна д'Эглю

Но Вальдероз, пред кем ты злобы не скрываешь, -

Ужели и его ты в жертву обрекаешь?

Безжалостная ты, нет сердца у тебя!

И он в тебя влюблен и мучится, любя,

А ты — предмет любви — убийцей станешь скоро.

Скажи: ты женщина иль статуя, Изора?

Он совершит свой грех и, ужасом гоним,

Уже затравленный безумием своим,

Бледнея, к твоему приникнет изголовью

И, руки протянув, запятнанные кровью,

Награды будет ждать — объятий ледяных.

Ты крикнешь: «Он убил!» — и стражников своих

Заставишь взять его — кому ты всех дороже,

Кем так любима ты!

Графиня

Пусть будет так. Но все же

За преступление он будет награжден:

Пусть только час один, но будет счастлив он,

Деля со мной постель по нашему условью.

Пускай он за любовь своей заплатит кровью!

Сюзанна д'Эглю

Ты любишь убивать! Мне страшно быть с тобой!

Твой взгляд губителен, как смертоносный бой.

Когда возьмут его, несчастного ребенка,

Безумного от ласк, подобных сети тонкой,

Еще с лица не смыв любви его печать,

Ты побежишь врагам ворота отворять

И замок выдашь их нетерпеливой злости;

Враги займут приют твоей высокой гостьи…

Иль не страшна тебе за кровь святая месть?

У спящих во гробах такая сила есть,

Что сила королей пред нею легче дыма.

Надежду потеряв, раскаяньем гонима,

Напрасно будешь ты в кромешной тьме ночей

Пытаться избежать стрел совести своей.

И будет за тобой, как вечная угроза,

Лететь немая ночь с глазами Вальдероза;

Как волка, будет вихрь тебя кружить, знобя.

Прощай!

Графиня

Куда же ты?

Сюзанна д'Эглю

Молиться за тебя.

Графиня

Не свяжет бог меня. Пусть буду я убийца —

Моя ли ненависть молитвы убоится?

Для сердца моего любовь — надежный щит,

И совесть жалкая меня не поразит.

Сюзанна, страсть моя — морская ширь без края;

Стыд исчезает в ней, как капля дождевая!

Сюзанна д'Эглю

Убей его, убей! Но пусть не будет он

Столь недостойною любовью осквернен,

Пусть ложа твоего он избежит, Изора.

Графиня

Ты влюблена в него?

Сюзанна д'Эглю

Нет, я страшусь позора!

Пусть за тебя он чист падет — с клинком в груди.

Графиня

Мне все равно. Смотри, вот Вальдероз. Иди!

Вальдероз входит через правую дверь. Сюзанна д'Эглю пристально смотрит на него, пока он подходит к графине. Так как он ее не замечает, она делает жест отчаяния и выходит в левую дверь.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Графиня и Жак де Вальдероз.

Вальдероз, очень бледный, останавливается на расстоянии одного шага от графини и неподвижно стоит пред нею.

Графиня

Ты с нежностью своей простился слишком скоро,

Не потому ли ты поднять не смеешь взора?

Жак де Вальдероз

Увы, сеньора! Я боюсь любви своей.

Графиня

Хозяйских, может быть, боишься ты плетей?

Страх доблесть отогнал и леденит затылок?

Как холоден твой дух, хотя язык и пылок!

Жак де Вальдероз

О нет! Я вас люблю, и мой язык не лжет.

Все, что я выстрадал в проклятый день невзгод,

О чем я плакал, выл, стенал в тисках печали,

Никто и сами вы об этом не узнали.

Графиня

Жак, скрытая любовь знакома также мне,

Она, страшась людей, рыдает в тишине.

Но в дни опасности смешна любовь такая;

Ее трусливою теперь бы назвала я.

Жак де Вальдероз

Но что же делать мне?

Графиня

Когда мужчина смел,

Он не пугается и самых трудных дел.

Жак де Вальдероз

Не понимаю вас.

Графиня (яростно)

Меня понять боишься?

Жак де Вальдероз

Теряю разум я.

Графиня

Ты любишь и томишься…

Пока в густом лесу оленья самка ждет,

Свои рога самцы, храпя, пускают в ход!

Жак де Вальдероз

Как догадаться мне?..

Графиня

Разгадку я открою:

Ты полюбил меня, но спит другой со мною.

Жак де Вальдероз

А, граф! Признаюсь вам, я думал сам о нем.

Графиня

Он думать бы не стал, когда бы нас вдвоем

Застал наедине, — так поступил бы каждый.

Так слушай — эта речь не повторится дважды:

Здесь, в сердце, места нет для нежности двойной;

И если хочешь ты владеть всецело мной,

То нежность прежнюю ты мне изгнать поможешь,

И путь изгнания кинжалом ты проложишь.

И я — твоя! Никто не помешает нам.

Жак де Вальдероз (шепотом)

Об этом думал я так часто по ночам!

Графиня

Достаточно ль ты храбр?

Жак де Вальдероз

Он господин мой. Боже!

Графиня

И мне он господин.

Жак де Вальдероз

Предатель я!

Графиня

Но кто же,

Кто я тогда? Скажи, иль не предатель тот,

Кто на любовь его супруги посягнет?

Грех совершен уже.

Жак де Вальдероз

Мы изменяем оба,

Я клялся быть слугой.

Графиня

А я женой до гроба.

Жак де Вальдероз

Так долго спал я с ним под кровлею одной…

Графиня

Да, но отныне, Жак, ты будешь спать со мной!

Я счастье дам тебе, ты кровь прольешь недаром.

Жак де Вальдероз

Сам граф мне шпагу дал. И под ее ударом

Мой господин падет!

Графиня

И мой он господин.

Живой спит с женщиной, а мертвый спит один.

Жак де Вальдероз

Я совершаю грех.

Графиня

Любое преступленье

Простительно, когда в любви его рожденье.

Души не омрачат и сто таких измен,

Все добродетели пред ними прах и тлен.

Во имя женщины не раз царей казнили,

И армии не раз вела любовь к могиле.

Нередко меч разит во имя божества,

На кровь имеет страсть не меньшие права;

Она простит убийц, и бог им даст прощенье,

Измен не знает страсть, не знает преступленья,

Ее неистовство мы верностью зовем.

Жак де Вальдероз

Не смею! Нет…

Графиня (с сарказмом)

И я в любовнике таком

Не разуверилась и ласк его желала!..

Но трусости твоей я не дивлюсь нимало:

Мужчины таковы! Коль мужа дома нет,

Вы рады случаю, вершители побед;

А возвратится муж, тогда вы за дверями

Готовы о любви сговариваться с нами

И счастливы, когда перепадают вам

Остатки нежности, которую мужьям

Выплачиваем мы на равнодушном ложе.

Так поступают все — без отвращенья!.. Что же,

Все поцелуи впрямь один имеют вкус

И не пятнают губ. Пусть будет счастлив трус!

Не знаю, кто подлей в двойном их злодеянье:

Мужчина ль, в низости нашедший обаянье,

Иль женщина, в постель ложащаяся с ним?

Бедняжка, мы с тобой напрасно говорим!

Иди. Владеет страх твоей душой бескрылой.

Не поровну — увы! — нас небо одарило:

Оно дало любовь и красоту лица

Той, что сумеет стать подругой храбреца;

А для тебя оно дурнушку сотворило.

Я трусости ничьей еще не излечила.

Чего ты ищешь здесь? Иди же от меня!

Нет в сердце у тебя ни силы, ни огня!

А подлинная страсть подобна урагану:

Ломает, как тростник, ничтожный дух! Не стану

Смягчать ее удар, не убоюсь греха…

Жак де Вальдероз (очень тихо)

Когда… убить его?

Графиня

До пенья петуха.

Жак де Вальдероз

Сегодня?

Графиня

Да, сейчас.

Жак де Вальдероз

(становясь перед ней на колени)

О, окажите милость,

Чтобы в моей душе решенье укрепилось!..

Как я убить могу, когда мой лоб в поту?

Но к преступлению я приучу мечту —

Сначала совершив убийство в сновиденье;

И страх переживу и то оледененье,

В которое меня его повергнет взгляд…

А завтра… я убью. Но руки так дрожат,

Что я осуществить не в силах дела мести.

Графиня

(с нежностью лаская кончики его пальцев)

А мы бы ночь могли пробыть сегодня вместе…

Об этом ты мечтал?

Жак де Вальдероз (целуя ее руки)

Сегодня он умрет!

Графиня

(нежно, словно она влюблена)

О мальчик мой, гляди бестрепетно вперед!

Я все предвидела, своей любви покорна:

Снотворные в вине я растворила зерна,

На мягкую постель его повалит лень,

Он будет смерти ждать, как связанный олень.

Ты рассчитай удар, и пусть кинжал вонзится!

Не бойся ничего: он не пошевелится,

И веки приподнять бессилен будет он.

Ты только углубишь его спокойный сон,

Отвагу почерпнешь в моем влюбленном взгляде.

Я буду рядом, здесь. Подумай о награде.

Жак де Вальдероз

Но все откроется; и с наступленьем дня

Меня казнят…

Графиня

О нет! Другого выдам я.

Жак де Вальдероз

Другого? За меня невинный пострадает?

Нет!

Графиня

Он влюблен в меня и нас подозревает.

За кулисами слышны шаги.

Тссс!.. Граф идет. Беги! Иль нет, войди сюда!

(Открывает потайную дверь в стене справа и вталкивает в нее Вальдероза.)

Не оступись: там ров, там глина и вода.

Отсюда выбраться нельзя иной дорогой.

Лишь через эту дверь. Я стану у порога.

Прислушивайся, Жак, у самой двери стой.

Когда же я скажу: «Вы спите, милый мой?», -

Ты в комнату войдешь.

(Затворяет за ним дверь, потом, выйдя на середину сцены, говорит про себя.)

Ждать знака — и ни звука.

В твоем бесстрашии мне жизнь твоя порука.

Теперь не ускользнешь!

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Граф, графиня, Сюзанна д'Эглю;

за кулисами Пьер де Керсак.

Граф

(Пьеру де Керсаку, находящемуся за кулисами)

Вы охраняйте дверь.

(Сюзанне д'Эглю)

А вы, дитя мое, оставьте нас теперь.

Сюзанна выходит.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Граф и графиня.

Графиня (обвивая руками его шею)

Мой господин, меня сомнение тревожит:

Я вам любезна ли по-прежнему?

Граф (с важностью)

Быть может.

Графиня (с беспокойством)

Что с вами?

Граф (нежно, но торопливо)

Ничего. Средь боевых забот

С тобой моей любви не разлучал поход,

Повсюду жаждал я твоих объятий милых;

Нас разлучить с тобой лишь смерть была бы в силах.

Графиня (увлекая его к помосту с кроватями)

Да будет долгой ночь!

Граф (вяло)

В разлуке долги дни…

Я ждал…

Графиня

А дни любви — так коротки они!

Граф (как бы машинально)

Да, коротки они.

Графиня

Супруг мой, вы как пьяный

Качаетесь…

Граф

В глазах густеет мрак туманный.

Графиня (с беспокойством)

Что вас тревожит, граф?..

Граф

Я утомился вдруг.

Оцепенение моих коснулось рук,

Глаза слипаются, и сердце больно сжалось,

И никнет голова…

Графиня

Обычная усталость.

Вам отдохнуть пора.

Граф

Я слишком утомлен,

Как иногда на смерть похож бывает сон!

Графиня

О да!

Граф

Я жить хочу.

Графиня

(подводя его к кровати, на которую он ложится одетый)

Ложитесь же, усните.

Граф (лежа на кровати)

Как хорошо заснуть! Что там в окне, взгляните?

Графиня

Луна взошла.

Граф

Сюда как бы глядит она.

Пораньше надо встать…

Графиня

Разбудит вас от сна

Супруга верная…

Граф (засыпая)

Как тяжелеет слово!

Как трудно говорить! Как давит сон свинцовый!..

Я долго буду спать. (Засыпает.)

Графиня (глядя на него)

Вкушайте забытье.

Сейчас изменит сон название свое!

(Она берет мужа за руку, но та бессильно падает, тогда она спускается с помоста, снимает с себя черный бархатный халат и остается в белой ночной рубашке. Снова поднявшись на помост, она останавливается между кроватями и смотрит на спящего графа.)

Закрыв глаза навек, он спит. Подумать можно,

Что наступила смерть. Иль вправду жизнь

ничтожна?

(Она ложится на свою кровать и, облокотившись, глядит на мужа.)

Как сердце гордое в моей груди стучит!

Как бьется, пленное, о башенный гранит!

Вы спите, милый мой?

Вальдероз выходит из своего тайника, бледный, как мертвец, и шатаясь.

СЦЕНА ПЯТАЯ

Те же и Жак де Вальдероз.

Жак де Вальдероз

(с трудом подходя к постели графини)

Кто мне теперь поможет?

Страх, неотступный страх меня гнетет и гложет!

Графиня (яростно)

Иди!

Жак де Вальдероз

Я не могу в лицо ему взглянуть.

Графиня

Успеешь посмотреть. Рази кинжалом в грудь.

Жак де Вальдероз (растерянно)

О, только миг один!

Графиня (более нежно)

Ну, подожди немного.

(Маня его в свои объятия.)

Иди ко мне, иди!.. Любовная тревога

И женская постель манила ли тебя?

Мечтал ли ты в ночи, подушки теребя,

Завесу у меня поднять на белом ложе?

Поцеловать мой рот, на лепесток похожий?

Мечтал ли вздрагивать до глубины души,

Мою постель со мной деля в ночной тиши?

Ударь — и буду я за эту кровь наградой!

(Притягивает его к себе.)

Вальдероз сопротивляется и хочет обернуться, чтобы посмотреть на графа.

(Тогда она с неистовством.)

Ужели и меня тебе бояться надо,

Как графа старого? И рабскою рукой

Не тронешь ты его супруги молодой?

Жак де Вальдероз

(припадает к ее губам; поднимаясь)

Я больше не могу.

Графиня

Ты стал теперь смелее?

Жак де Вальдероз

Я лаской опьянен смертельною твоею!

Иду…

Граф

(внезапно поднимаясь и вырывая кинжал из рук Вальдероза)

Тот поцелуй убьет тебя!

(Громко зовет.)

Керсак!

Керсак входит.

Буди моих друзей! Здесь притаился враг!

И герцогиню — всех буди, хоть и не впору!..

Керсак выходит.

(Граф некоторое время молча смотрит на жену и ее любовника, как бы принимая решение.)

Ты любишь ли ее?

Жак де Вальдероз (очень тихо)

Да, я люблю сеньору.

Граф

Сильна ль твоя любовь? Ревнива ли она?

И вправду ль горечи твоя душа полна?

Жак де Вальдероз (так же тихо)

Да.

Граф

На, возьми кинжал и подойди к любимой.

Вонзи ей в грудь клинок. Да не ударит мимо

Твоя рука!

Жак де Вальдероз

Нет! Нет!

Граф

Когда бы я любил,

Я б эту женщину давно уже убил

Но в сердце у меня нет ярости: сменило

Ее презрение. А ты сберег для милой

Свой гнев стремительный. Твоя рука сильней

Рук мужа старого. Ступай и в сердце бей!

И эта женщина мое пятнала имя!

Она осуждена деяньями своими.

Ты в большей степени, чем я, обманут был:

Ты думал, что любим, и отдал ей свой пыл.

Не сердце у нее, а смрадная могила!

Лишь преступление она в тебе любила.

Но кто в ее душе воистину живет?

Вождь англичан, Ромас!

Жак де Вальдероз

(в замешательстве, графине)

Не правда ли, он лжет?

Граф

Я лгу?! Не хочешь ли, тебе сейчас доверю

Смысл нежности ее? Любовник ждет за дверью,

Британец… Предан ты; она к нему спешит

К его ногам сложить свой мнимый женский стыд.

А ты — ты лишь дитя! Они тобой играют;

Они тебя сотрут, как след ноги стирают;

А за дверьми — наш враг и друг ее, Ромас.

Он ждет ее теперь, но он увидит нас!

Как! Ты еще дрожишь пред девкою гулящей?

Ты, значит, незнаком с любовью настоящей,

Ты бы убил — любя, обманутый вдвойне, -

Ее послушный раб!

(Он с силой сжимает кисти рук графини.)

Графиня

(вырываясь и выпрыгивая из постели)

Вы оба мерзки мне!

Да, это правда все! Ликуйте! Я призналась,

Без краски на щеках, забыв, что значит жалость!

Но кто из вас подлей: любовник иль супруг?

Любовник плачущий, раскаявшийся вдруг,

Супруг ли, ищущий другого для отмщенья?

Кто первый женщину, не чувствуя смущенья.

Ударить поспешит! Я подставляю грудь!

Вы оба трусите! Смелее, кто-нибудь!

Кто больше виноват: любовник ли беззлобный,

Чьи руки отомстить за подлость не способны,

Иль опозоренный и жалкий человек,

Который лишь тогда спокойно кончит век,

Коль на чужих руках увидит пятна крови.

Изору вам казнить уж не придется внове,

Я крови не боюсь! Я менее низка!

(Вырывает кинжал из рук Вальдероза и, ударив себя в грудь, падает навзничь.)

Граф

(смотря на нее, распростертую на полу)

Сам дьявол прилетит за нею; но, пока

Домчит ее, свои ладони замарает!

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Те же, герцогиня де Блуа, Сюзанна д'Эглю, Пьер де Керсак, Ив де Буарозе, Люк де Керлеван, дворяне, бретонцы и французы. Они быстро входят через дверь справа. Герцогиня прижимает к сердцу рыдающую Сюзанну д'Эглю.

Граф де Рюн (герцогине)

Пусть правосудье вас недолго утруждает:

Виновных двое здесь; один уже погиб.

Когда б я только мстил, виновные могли б

И без суда узнать, как я карать умею, -

Я бы швырнул их в пруд, перед Бретанью всею

Бесчестья не раскрыв, как сделал я сейчас.

Но дело здесь важней: оно коснулось вас.

Измена более коварная едва ли

Встречалась вам. Пока вы мирный сон вкушали,

Она…

Герцогиня (прерывая его)

Я знаю все! Я знаю также, граф,

Что, совесть, честь свою навеки потеряв,

Та злая женщина в своей держала власти

Ребенка бедного, безумного от страсти.

Пусть заслужил он смерть. Но если б рассмотреть

Он мог под красотой губительную сеть,

Мы б на него теперь с презреньем не глядели.

Помилуйте его: он жертва в этом деле.

Как часто женщина с подобной красотой

Во власти над людьми равняется с судьбой.

Мужчина — слабый раб ее великолепий:

Пленяет поцелуй, а ласка вяжет цепи.

Граф

Вы наша госпожа, вы можете прощать.

Я муж. И вправе я неверную карать —

И правом пользуюсь.

Герцогиня

Вы мальчика простите.

Граф

Но о моей любви вы вспомнить не хотите!

Не им ли честь моя была уязвлена?

Пускай в его крови омоется она!

Герцогиня

Другой любовник жив, виновник всех событий.

Граф

Пусть мне дадут его.

Герцогиня

И вы тогда простите

Ребенка этого?

Граф

Да. Но часы идут.

(Показывая бешеным жестом на окно, находящееся слева от кровати.)

Эй, Керлеван! Живей! Мальчишку бросьте в пруд.

На шею — камень. Пусть он смертью грех искупит!

Герцогиня

(вполголоса, показывая на Сюзанну д'Эглю)

Но ваша мстительность ее слезам уступит,

Над Англичанином вы совершите суд.

Жак де Вальдероз

(гордо, но голосом, в котором по временам слышатся слезы)

Мне жалость не нужна! Пускай меня убьют.

(Герцогине, показывая на графа.)

Унизил бы меня он милостью своею.

Я встретить смертный час без трепета сумею.

(Показывая на тело графини.)

Хоть и дрожал пред ней

(показывая на графа) —

свидетель сна его.

Там счастье, под водой, найду я, оттого

Что был несчастен здесь!

(Керлевану, который связывает ему руки.)

Тебе я должен. Что же,

Целуй теперь ее, простертую на ложе.

Граф (Керлевану и Буарозе)

Кончайте с ним скорей!

Сюзанна д'Эглю

(бросаясь к ногам графа)

Пощады, граф! Он мой!

Граф, я люблю его! Я страшною ценой

За жизнь его плачу: кузину я убила,

Спасая вашу честь. Ведь я ее любила!

О, сжальтесь! Я спасла графиню де Блуа,

Я дому вашему защитою была,

Я отстранила смерть…

А где его защита?

(Всем окружающим)

Что ж вы не плачете? Ужель вы из гранита?

Я отдала за вас румянец нежный свой,

Пожертвовала я сердечной чистотой,

На уважение я потеряла право,

Предав сестру, дурной себя покрыла славой…

Быть может, вы меня привяжете к нему,

Чтоб вместе я могла с ним ринуться во тьму?

Мне эта жизнь — тюрьма, и я ее разрушу!

Отдайте мне его; мою он отнял душу!

Солдат

(открывая правую дверь)

Взят Англичанин в плен.

Входят Бертран, Дюгеклен и пленник со связанными за спиною руками. Последнего сопровождают два стража.

Дюгеклен

Вот пленник ваш, Ромас.

Герцогиня (Дюгеклену)

Я знала, что теперь он не уйдет от вас.

Прекрасно, Дюгеклен!

Дюгеклен

Стоял он за дверями;

Мы были в двух шагах. Луна взошла над нами —

Свиданья час настал, — я вышел из дверей

И за руку его схватил рукой своей.

Герцогиня (графу)

Он пленник мой, и мы теперь меняться будем.

(Показывая на Вальдероза.)

Мне — этот.

(Показывая на Ромаса.)

Своего я выдам вашим людям.

Граф

(подойдя вплотную к Вальтеру Ромасу, с перекошенным лицом)

А! Совершили вы немало подлых дел!

А подлые дела — не рыцарский удел.

Вам женская любовь не тяжела, как шпага,

И чаще всех клинков служила вам во благо.

Но хитрость никогда вас не спасла бы тут.

(Указывая бешеным жестом на окно.)

О чем нам говорить? Мессир, летите в пруд!

Буарозе и Керлеван берут пленника и несут его к окну.

Герцогиня

(показывает графу на Вальдероза, стоящего перед ней на коленях и целующего ей руки)

А паж?

Граф

Я вашему покорен приговору.

Слышен всплеск от падения тела Вальтера Ромаса в воду. Граф

оборачивается, потом бежит к кроватям, схватывает тело своей

жены, несет его к окну, через которое выбросили Англичанина,

и выбрасывает туда же.

(Высунувшись в окно, свирепо кричит.)

Она твоя, бери, я отдаю Изору!

Слышен всплеск от падения в воду тела графини.

Лепесток розы, или Турецкий дом ^{(пьеса-фарс)}

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Мише, держатель борделя.

Петушок-Гребешок, гарсон борделя.

Рафаэль.

Фатима.

Блондинет.

Месье Бофланке, мэр города Хервиля.

Мадам Бофланке, его жена.

Леон.

Отставной капитан.

Молодой человек.

Сапёр.

Марселец.

Англичанин.

Горбун.

Ассенизатор.

Действие происходит в Париже, в салоне борделя.

Салон отделан в восточном стиле, в глубине его расположены три двери, справа и слева — диваны.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Мише, Петушок-Гребешок.

Мише.

Ну, как, Петушок-Гребешок, все готово?

Петушок-Гребешок.

Да, месьё.

Мише.

Поторапливайся! Нельзя терять время! Дела у нас идут совсем не блестяще.

Петушок-Гребешок.

Только что принесли новые рекламные проспекты. (Протягивает Мише пакет).

Мише (читая).

А, это хорошо, нужно будет их потихоньку распространить.

Петушок-Гребешок.

Можете доверить это мне, месьё.

Мише (читает).

Так, посмотрим: «Лепесток розы. Турецкий дом. Меблированные салоны и кабинеты».

Петушок-Гребешок.

Превосходно меблированные!

Мише (читает).

«Избранное общество, полная безопасность, всевозможные услуги, тайна гарантируется. Этот дом, заново отделанный в турецком стиле, особо рекомендуется вниманию high life. У нас говорят на всех языках».

Петушок-Гребешок.

Неплохо! Вы это здорово придумали, шеф.

Мише.

Я нарядил своих женщин, как турчанок. Вуаля!

Петушок-Гребешок.

Турецкий дом! Такое не встретишь на каждом шагу. А буржуи обожают турчанок.

Мише.

Иначе я бы не выкрутился.

Петушок-Гребешок.

Да, у вас же в заведении всего три женщины.

Мише.

Одна — совсем беззубая.

Петушок-Гребешок.

Вторая целые дни считает мух и отпугивает клиентов.

Мише.

Только за Рафаэль не стыдно.

Петушок-Гребешок (вздыхая).

Ах, Рафаэль! Бедняжка, она целую неделю трудилась без отдыха.

Мише.

А тебе-то что до этого?

Петушок-Гребешок.

Думаете, приятно смотреть, как твою любимую женщину…

Мише.

Не говори глупости! Ты ведь тоже займешься потом моим делом, верно? Тогда не распускай слюни! Пойду наверх проверить, одеваются они уже или нет. (Выходит.)

СЦЕНА ВТОРАЯ

Петушок-Гребешок один.

Петушок-Гребешок.

Я только и думаю о Рафаэль! (Чистит диван.)

Ну вот, это пятно я не заметил. (Ставит тазик на диван и трет пятно.)

Шлюхи! Могли бы и поаккуратней! Одна отказалась от капота, и — пожалуйста! А у меня хватит их на сегодня? (Выдвигает ящик и достает горсть презервативов.)

Уже три часа. (Тихо считает.)

Раз, два, три: Этот уже не отмыть… Шесть, семь… восемнадцать… А этот лопнул. Вот несчастье! (Рассматривает и дует в него.)

А этот сморщился. Видно, побывал у Блондинет. (Дует в другой.)

Ну, а этот еще послужит. Но в последний раз. И так без конца — скреби, мой, чисти, три, намыливай. Ну, кто бы в это поверил пять лет назад, когда я учился в семинарии! Ах, жалкое создание, до чего ты меня довела! Почему небу было угодно, чтобы мне встретилась эта проклятая маленькая прачка? Она гладила мой стихарь, а я из-за нее опустился до того, что разглаживаю капоты. Какая грязная работенка! Ах, женщины, как же низко вы заставляете нас пасть!..

Нет, это пятно уже никогда не оттереть. Правда, Рафаэль пала еще ниже, чем я. И ее не мучают ни угрызения совести, ни сожаления о прошлом. Но я все равно люблю ее…

Еще одно пятно: Ну и развлеченьица у меня теперь! Бедный Петушок-Гребешок! Прозвали меня Петушком-Гребешком, негодяйки! А ведь, если бы я не влюбился в Рафаэль, меня уже величали бы святым отцом и господином аббатом. Ах, женщины, женщины!

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Петушок-Гребешок и Ассенизатор.

Петушок-Гребешок (Ассенизатору).

Что вам угодно?

Ассенизатор.

Я пришел, чтобы вычистить ка… ка… кабинеты… Я ас… ас…

Петушок-Гребешок.

Какой еще ас?

Ассенизатор.

Ас: ас: Ассенизатор.

Петушок-Гребешок.

Сейчас не время.

Ассенизатор.

Но я все… всегда прихожу в это время.

Петушок-Гребешок.

Но не сюда, потому что по ночам здесь работают.

Ассенизатор.

Я подожду, когда у вас закончат pa… pa… работу.

Петушок-Гребешок.

Это невозможно. Уходите! Слышите? Убирайтесь! Прилип, как дерьмо!

Ассенизатор (гневно).

Нет, месьё, я не дерь… не дерь… не дерьмо… Я совсем на… на… наоборот! Наоборот!

Петушок-Гребешок.

Хорошо, хорошо, но все равно потом! А сейчас уходите!

Ассенизатор уходит.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Петушок-Гребешок, Мише, месьё и мадам Бофланке.

Мише (торжественно приветствует их).

Милости прошу. С кем имею честь?

Бофланке.

Месье Бофланке, мэр города Хервиля. А это мадам Бофланке, моя супруга.

Мише.

Так это вас прислал месье Леон? Уверяю вас, вы не пожалеете, что остановились в моем доме.

Бофланке.

Надеюсь, мы попали в хороший отель. Дайте нам лучший номер с двумя кроватями и туалетом.

Мише.

Да-да, месье, не извольте беспокоиться.

Бофланке.

В вашем отеле тихо?

Мише.

Очень тихо. Будете спать без задних ног.

Мадам Бофланке.

Ах, мой друг, как хорошо, что Леон послал нас сюда.

Мише (Петушку-Гребешку).

Проводи месьё и мадам в желтую комнату.

СЦЕНА ПЯТАЯ