Избранные сочинения в 2 томах. Том 2

Глава 7. ДЕНЬ СПОРОВ И ССОР

Сегодня большой день на строительстве. Из города прибыла передвижная трансформаторная подстанция, и все заработало полным ходом. Раздвинулись стенки стройкомбайна. Багрецов и Надя проверяли в нем свои аппараты. Правда, Димка не мог сейчас сказать, где аппараты свои, а где чужие. В первую очередь он должен отвечать за генераторы ВГ-600, к которым не имеет прямого отношения. Возможно, другой бы потребовал, чтобы начальник строительства послал телеграмму на имя директора метеоинститута с просьбой разрешить инженеру означенного института заняться неположенными в данном случае аппаратами. Но Димка, как говорится, проявил необходимую инициативу и обязался помочь наладить высокочастотную сушку лидаритовых стенок внутри стройкомбайна. Работал Вадим молча. Хотелось переброситься словечком с Надюшей. К тому же мучило любопытство. Ведь она все знает об Алексее. Но после вчерашнего Надя с Димкой не разговаривает.

Она пристраивала маленькую — не больше коробки от ботинок — телекамеру к форсунке, крепила ее специально заказанными для этой цели хомутиками, но делала это неумело, придерживая камеру коленом, чтоб освободить руки. Некуда было девать отвертку, она ее зажала в зубах, а потом, когда понадобилось взять, — не могла: обе руки были заняты хомутиками и винтами. Видимо, после истории со сломанной осью Алексея перестали сюда допускать. А то бы он, конечно, помог.

Щелкая переключателями на панели генератора, Вадим исподлобья наблюдал за Надей. И вот Надя чуть не выронила камеру, Димка успел подхватить ее.

— Одна не справишься, Надюша. Разреши?

Надя не ответила. «Пусть помогает, — решила она, — но это не значит, что я простила вчерашнее. Он еще у меня попрыгает».

От телевизионной камеры змеился блестящий кабель, который нужно было протянуть дальше через дорогу. Здесь часто проходили машины, подвозившие к стройкомбайну разные материалы и полуфабрикаты. Именно поэтому было целесообразно вести кабель под землей, для чего следовало предварительно вырыть канаву. Обычно это делалось канавокопателем, но в данном случае он не мог здесь пройти — мешала рама домостроительного агрегата. Кстати, не всюду можно рассчитывать на машину, руки еще ой как требуются! Придется копать лопатой, вручную. Это не входило в обязанности электромонтеров, которым поручили проложить кабель. Послали за подсобными рабочими, но, оказывается, они уехали за каким-то грузом на станцию. Непредвиденная задержка.

Надя нервничала, боялась, что не успеет сегодня проверить аппараты, а откладывать это дело на завтра не хотелось. Мало ли что? Вдруг какой-нибудь сюрприз? Техника для нее новая, сразу не разберешься.

Алексей еще утром знал, что для Надиных аппаратов нужно подвести кабель. Как бы хотелось показать Наде свою работу, пусть не очень большую и важную, но все же необходимую, без нее нельзя включить телевизоры, которыми будет управлять Надя. Одного не учел Алексей, что кабель пойдет не на столбах, а понизу, работа легкая, а потому прямой Алешкин начальник — монтер Макушкин Семен Алексеевич, у которого он состоит в помощниках, взял эту работу на себя, а своего подчиненного послал менять изоляторы. Правда, участок маленький, но все же висеть на когтях, вцепившись в столб, куда менее приятно, чем ходить по земле.

Желая сделать возможно больше, Алексей всегда торопился. Часто не все у него получалось как надо, приходилось начинать сызнова, но он не признавал усталости, даже когда тело ныло, чувствовалась боль в каждой жилочке, руки опускались как плети, его исцарапанные, с ожогами, в пятнах неотмытого асфальтового лака руки. Лишь они и дают Алексею право чувствовать себя полезным.

Он втайне завидовал своему ровеснику Макушкину. Вот кому повезло! Был колхозником, потом поступил на фабрику учеником токаря, затем на курсы электриков, оттуда его послали на завод монтером; года два проработал — и вот он уже здесь, на целинных сибирских землях. Правда, его направили в совхоз, а он почему-то попал на опытное строительство. Но и здесь люди нужны, дело не маленькое.

Что особенно привлекало Алешу Васильева и почему он так завидовал судьбе своего ровесника — это возможность познать и труд землепашца, и токаря, тянуть провода, паять, разбирать и чинить моторы, если нужно — выточить подшипник, заварить лопнувшую станину. Все это умел делать Макушкин, руки у него были поистине золотые. Алеша совсем недавно начал работать, а потому с ним постоянно случались несчастья: то провода не так скрутит, то паяльную лампу испортит, то руки обожжет горячим варом; станет привинчивать фарфоровые ролики, а они почему-то трескаются. И все же он не унывал: когда-нибудь научится всему. А пока хотелось сделать как можно больше.

Он только что закончил смену изоляторов и спешил на помощь Макушкину. Усталость брала свое, занемели ноги — долго висел на столбе. Вскинул когти на плечо, пошел медленно.

Оглянулся, чтобы полюбоваться на сделанное. Ровно стоят новые белые стаканчики, а другие уже потемнели от времени. Между соседними столбами блестят провода. Это тоже его работа. А вон там они спускаются к проходной будке. Тоже его. В окне общежития Алексей заметил женщину, она гладила, за утюгом скользил зеленый шнур. Куда тянулся шнур? К розетке. А кто ее привинтил к стене, кто делал всю внутреннюю проводку в этой комнате? Алексей. Вон там у забора на мачте — прожектор. Кто его туда поднимал? Конечно, он, Алексей.

Под ногами рыхлая, еще не успевшая осесть, недавно выкопанная полоса земли: что под ней? Силовой кабель. Его своими руками укладывал Алексей, потом зарывал лопатой, землю притаптывал, утрамбовывая, будто танцевал от радости по случаю законченной работы. И все-все, что он здесь видит, — его труды, его дела.

Высокая железная стена скрывала от Алексея все, что за ней делается. Наверное, Макушкин уже закончил подводку кабеля, надо спросить, нужна ли ему помощь, и получить новое задание.

За стеной Макушкина не было. Слышался металлический цокот каблучков. Заложив руки в карманы своего белоснежного пальто, Надя ходила по железной платформе взад и вперед, при каждом повороте резко взмахивая полами. Тут же неподалеку, задумавшись, стоял Багрецов, опираясь на панель генератора. Алексей уже поднялся на лестницу, но потом решил, что здесь идет серьезный разговор, и хотел уже вернуться, как Надя тут же обратилась к нему:

— Вас-то мне и надо. Неужели ничего нельзя сделать, чтобы кабель подвести? Не хочется по такому пустяку обращаться к начальнику строительства. Узнайте, Алеша. Прошу вас.

Он скрылся мгновенно. Наверное, что-то опять случилось. Где же Макушкин?

Макушкина не надо было долго искать. С другой стороны стройкомбайна, раскинув ноги в коротких — гармошкой — сапогах, в которые были заправлены засаленные брюки спецовки, лежал Макушкин, покуривал. По-осеннему мягко грело солнышко, сладко слипались глаза. Как длинный лоснящийся угорь, рядом тянулся кабель, его конец терялся в сухой пожелтевшей траве.

Надвинув на самые брови кепочку с крохотным козырьком, Макушкин равнодушно спросил об изоляторах:

— Все сменил? Аль еще остались?

— Нет, не остались. А здесь как? — Алексей взглядом указал на кабель.

— Обыкновенно. Загораем.

Алексей не привык к этому понятию. Что значит «загорать»? Почему задержка?.. Рабочих нет? Все на выгрузке? А мы?

— Тебе что… больше всех нужно? — Макушкин сплюнул сквозь зубы. — Наше дело сторона. Канавы рыть не нанимались. Каждому свое. Понял?

— Ничего не понял. Тут лопатка есть. Один час работать.

— А кто платить будет? Ты, что ли?

— Не знаю. Но работа стоит. Почему ждать?

— Не знаешь? Тогда помалкивай. Пусть начальство беспокоится. Они вон где, — Макушкин поднял палец к небу. — А мы по земле ходим. Нам копейка нужна.

Несмотря на явное недовольство Макушкина, Алексей побежал за лопатой.

— Ты, я думаю, очень устал, — сказал он, вернувшись. — Я один буду делать.

Поднявшись, Макушкин отряхнулся; подойдя к Алексею вплотную, схватил заступ.

— Моего разрешения нету!

— Я буду сам…

— Сам с усам, — заплывшие глазки Макушкина вспыхнули яростно. — Брось, говорю!

Никогда Алексей не видел его в таком состоянии. За что сердиться? Совершенно непонятно.

— Почему? — удивлялся он, и лицо его сделалось совсем растерянным. — Почему?

— А потому. Нечего их баловать.

— Кого? Что есть «баловать»?

— Ты мне дурачком не прикидывайся. Сам знаешь кого — начальников.

— Не понимаю. Значит, тебя баловать? Ты есть мой начальник.

Макушкин в сердцах плюнул, бросил заступ и заговорил густо и хрипло:

— Психованный ты, что ли? Или как еще назвать? Я — «начальник куда пошлют». Всякие там нормы и расценки я не устанавливаю. На то есть шибко грамотные, не нам с тобой чета. Начальники бумажки подписывают, а мы спину гнем. Им палец дай, а они руку оттяпают. Вот и выходит, что им потакать нельзя. Ты сегодня канавку вырыл за спасибочки, а завтра они ее в твою норму впишут. Вот и умоешься, — он скользнул пятерней по лицу. — Будь здоров.

Трудно было Алешке разобраться в таких сложных для него вещах, как нормы, расценки. Вот почему доводы Макушкина казались ему странными и, во всяком случае, неубедительными. Кабель нужно убрать под землю. Это ясно. Руки есть, лопата есть. Так в чем же дело? Он поплевал на ладони и нагнулся поднять заступ.

— Тебе что приказано? — вскипел Макушкин. — Законы свои устанавливаешь? Откуда прискакал, туда и катись!.. В свою Америку.

Алексей побледнел. Почему в «свою»? Разве он не дома? Алексей молча поднял заступ и вонзил в мягкую податливую землю.

Макушкин готов был избить его до полусмерти, но сдержался. Он знал, что и пожаловаться нельзя. Начальству только работу подавай, а там хоть трава не расти, за твой карман страдать не будут.

«Выслуживается, черт, — с ненавистью глядел он на Алексея. — Подмазывается, боится, чтоб обратно не отправили. Неизвестно еще, зачем он здесь устроился. За деньгами не гонится, работает чуть ли не задарма и всюду свой нос сует».

Вчера Макушкина вызывали в комиссию по расследованию причин аварии на подстанции. Расспрашивали о помощнике, потом лом показывали, который в будке нашли. Дескать, чей такой? Кто им работал? А откуда знать монтеру! Не сам же он дыру в стенке должен пробивать, без того делов хватает. Он и из совхоза-то ушел потому, что не по специальности работу предложили. Он ведь не строитель. Да и тут на твоем горбу ездят кому не лень. Чуть не каждый день то одну подводку сделай, то другую. Какие-то инженеры с аппаратами приехали — подай им третью линию. Заставили новые распределительные шины поставить, говорят, что временно. А если временно, то зачем же дыры в стене колотить? Чужого труда не жалеют.

Сейчас, после ссоры со своим помощником, особенно встревожила мысль, не он ли виновник аварии. Кто его, «американца», знает? Попадешь заодно с ним, как пить дать. Подальше бы от греха.

— Подмазываешься? — презрительно сплюнув, сказал Макушкин и растянулся на траве. — Ну давай, давай. Только все одно тебе веры не будет. Все одно ты чужой.

Алексей в бешенстве поднял заступ.

— Кто чужой? Я? — опомнился и застыл так. — Сам чужой. Тебе надо жить в Штаты. Здесь не можно. — Он медленно опустил заступ. — Ты есть бизнесмен. Всех продавать… Всех обманывать… Копейка твоя душа!

Макушкин перепугался. Ясное дело, малый тронутый. Стукнет еще по башке. Не спуская с него глаз, на четвереньках отполз в сторону, лениво встал и процедил сквозь зубы:

— В другом месте поговорим.

Свидетелями ссоры оказались стоявшие на краю платформы Литовцев и Васильев.

«Не умеет Алешка сдерживаться, — с досадой думал Александр Петрович. Отец не мог всем рассказывать об Алексее. Возникнут кривотолки. Выгораживает, мол, сына. Ведь никому нет дела, какое воспитание он получил, где жил многие годы. — Сейчас ты советский человек и будь добр придерживаться норм поведения, которые установлены для всех. Надо бы больше уделять ему внимания. Но где взять время?»

— Товарищ начальник! — раздался недовольный голос. — Так дело не пойдет, товарищ начальник.

Васильев обернулся. Неподалеку стоял монтер Макушкин.

Александр Петрович спросил, чем он недоволен.

— Выходит, что мы еще и канавы должны рыть, — монтер покосился в сторону Алексея. — Разве это монтерское дело? На то другие люди приставлены. Я ведь не землекоп какой-нибудь. У нас работа чистая.

— А грязную кто будет делать?

Макушкин пожал плечами:

— Откуда нам знать? Я вот, к примеру, на курсах учился, — он сдвинул кепку на лоб. — Грамотный вообще. Чего ж мне в земле возиться? Каждому свое.

— Кто вас заставляет делать эту работу? — спросил Васильев, глядя сверху на вырытую уже наполовину канаву.

Макушкин презрительно хмыкнул:

— А кто меня может заставить? На то законов нету. Я еще что хотел сказать, товарищ начальник, — он исподлобья метнул взгляд на Литовцева. — Да вроде как и не знаю…

— «Тут уж пошли дела семейные», — усмехнулся Литовцев, вовсе не предполагая, что этой крылатой фразой из «Ревизора» попал в самую точку.

— Какие там «семейные»! — возмутился Макушкин. — Не буду я работать с американцем, вот и весь мой сказ, — он отвернулся и еще ниже надвинул на глаза кепку.

— Хорошо, — холодно заметил Васильев. — Переведем его на другую работу. Но почему вы им недовольны?

— Законы свои устанавливает. Бродяга.

Литовцев невольно поежился. Неудобно получается. Как-никак, а монтер оскорбляет сына начальника строительства. Правда, по незнанию, но… «Бродяга» — это уж совсем неприлично. И Литовцев постарался помочь Васильеву, напомнив, что парня следует оборвать. Ведь еще Гораций утверждал, что всему есть мера.

— Александр Петрович, я думаю, что данный разговор ни к чему хорошему не приведет, — мягко сказал Литовцев и повторил слова Горация по-латыни — «Эст модус ин ребус».

— Какой там «ребус»? — Макушкин окинул его неприязненным взглядом. — Тут разгадывать нечего. Американец он и есть. Тип! Кидается на людей как бешеный. Мне своя башка дороже.

Он хотел было намекнуть насчет аварии, но сообразил, что такими словами зря не бросаются. Кому нужно, тот разберется. Да и начальник знает, что к чему. Не маленький.

— Не уберете его от меня, — осмелевши, пригрозил Макушкин, — тогда могу и «бегунок» взять. Дело нехитрое.

Васильев вежливо, хоть и клокотало все внутри, разъяснил монтеру Макушкину, что в такой форме неудобно ставить требования начальнику строительства и что если товарищу Макушкину по каким-либо причинам не хочется работать здесь, на строительстве, то удерживать его не будут. Что же касается замены помощника, то эта просьба может быть удовлетворена.

— Александр Петрович, — Надя тихонько дотронулась до его рукава, — можно вас попросить на минуточку?

Она отвела его к телеаппарату, который уже был установлен под форсунками, поворачивала, всю эту систему, что-то говорила, доказывала, прижимая руки к груди, а Макушкин сурово наблюдал, не жалуется ли на него эта «шибко грамотная» девчонка. Всерьез он эту девчонку не принимал — и за что только деньги платят?! — но было это от зависти. На инженера выучилась, а дело-то у них общее. У нее — провода, изоляторы, ток переменный и постоянный, и у него — тоже. А она раза в два больше заколачивает, командировочные тоже идут. Везет же людям!

— Как вас зовут? — услышал Макушкин серьезный и властный голос того, кто только что разговаривал с начальником строительства.

— Семен Лексеич, — по привычке прикинувшись простачком, ответил Макушкин. — А что?

— А то, что, во-первых, не Лексеич, а Алексеевич, — скривившись, будто съел что-то противное, сказал Литовцев, — а во-вторых, разве вы не знали, что «американец» — сын Александра Петровича? Как вам не стыдно называть его «бродягой»! Мальчик много перенес, его надо окружить заботой и вниманием. А вы — «бродяга». Неудобно, очень неудобно!

Можно было бы и не говорить этого. Конечно, неудобно, но при чем тут неудобство, если дело касается собственной шкуры? Макушкин быстро смекнул, чем тут пахнет. Мало ли что начальство говорит, — дескать, уберем, то, другое, третье. Но ведь намек ясный был: мол, вас, Семен Лексеич, удерживать не будем. А работка здесь, как говорится, не пыльная. Неужто опять в совхоз подаваться? «Ай, какая промашка вышла!» — подумал Макушкин и с надеждой посмотрел на Литовцева.

Быстро сообразив, что требуется его совет, Валентин Игнатьевич заговорил, покровительственно поглаживая парня по плечу:

— Видите, мальчик, что наделали? Придется извиняться.

Начало оказалось неудачным, помешал Багрецов; стал возле, будто ему другого места не было разматывать провода. Он зло смотрел на Макушкина, как бы говоря ему: помоги, все равно делать нечего, галок считаешь да от работы отрываешь занятых людей.

Литовцев поморщился, но тут его отозвали по делу. Принесли плитку, сделанную из водного раствора лидарита. Все еще по-старому называл он новый материал, созданный Дарковым… Принесли и результаты испытаний этой экспериментальной плитки. Кажется, что-то получается. Он придирчиво ощупывал глазами каждую цифирку в длинном столбце данных, определяющих прочность материала на сжатие, на растяжение, на изгиб, твердость и влагостойкость, судорожно сжимал в руке лидаритовую пластинку, потом, найдя в протоколе какую-то маленькую зацепочку, побежал в лабораторию.

Макушкин облизал пересохшие губы — дело, конечно, дрянь. Верно говорит старик — придется просить прощения. Дождавшись, когда Васильев закончил свои дела на платформе и стал спускаться по лестнице, Макушкин пошел за ним.

— Зря это я, товарищ начальник, — догоняя, сказал монтер. — Без помощника разве можно? Пусть остается.

Васильев замедлил шаги, удивленно повернул голову:

— Дадим другого, поопытней.

— Чего там опытней? Все одно учить придется. Пусть уж этот остается. Малый он хороший, положиться можно. А что в Америке был, так разве мы не понимаем?

…Уже вечером, после того как были проверены не только пластинки, но и сделана попытка залить часть стены водным раствором лидарита, Васильев спросил у Литовцева:

— Наверное, это вы, Валентин Игнатьевич, сказали монтеру о сыне? Я не хотел этого.

Скрывать было невозможно, да и напрасно. По данному поводу Литовцев мог спорить, у него имелось собственное мнение.

— Не отрицаю, Александр Петрович. Что верно, то верно. Вы странный человек, весьма странный. Неужели вы не хотите оградить мальчика от грубых и несправедливых нападок, от чрезмерной работы, которую могут на него взвалить всякие там макушкины, люди тупые, необразованные? Для них ваше имя — все. Теперь мальчик будет спокоен. Им никто не посмеет командовать. Его уважать станут.

— За что?

— За вас, Александр Петрович! Хоть это ему дайте, бедному мальчику. Впрочем, прошу извинения, обстоятельства щекотливые… Я их не учел. Бывает, когда отцам неудобно, стыдно за своих детей.

— Бывает, — резко отчеканил Васильев. — Стыдно бывает за барчуков и тунеядцев, за пьяниц и хулиганов. Но здесь совсем другое. Извините, — он дал понять, что разговор окончен.

Литовцев, усмехаясь, смотрел ему вслед.

…Рабочий день уже давно закончился, а Надя и Багрецов все еще возились с установкой и проверкой аппаратов. Кабель был проложен, ток включен, поэтому никаких препятствий к тому, чтобы испытать ТКП — то есть телеконтролеры Пичуева в новом, неожиданном для них применении, Надя не видела. К сожалению, пока еще нечего было контролировать. Пробная заливка метрового участка формы производилась вручную и на виду. Смотреть можно и без телевизора.

Но зато у Димки сегодня двойная работа. Он проверяет один из высокочастотных генераторов и свои контрольные приборы. Генератор сушит экспериментальную плиту, а приборы показывают, что при этом в ней творится, как распределяются силовые напряжения, не появляются ли внутри трещины или пустоты, как там дела с температурой и влажностью. Надя в этом не очень хорошо разбиралась, но и не любопытничала — некогда, своих забот хватало, а к тому же с Димкой она все еще не разговаривает. Девичья обида, как уголек в золе, может тлеть долго.

Скупые солнечные лучи окрасили верхнюю кромку стальной стены, казалась она будто раскаленной токами Димкиных генераторов. А сам Димка сидит в неудобной позе на лестнице и сквозь заранее подготовленные отверстия с внешней стороны формы, во влажную еще массу, втыкает пластмассовые челночки датчиков. От них тянутся проводники разноцветные, как пряжа ковровой ткани, свиваются в пестрые жгуты и дальше идут вместе, к ящику с транзисторными усилителями, и потом, за десятки метров отсюда, к пульту управления с приборами, которые показывают и температуру, и давление, и влажность…

Именно влажность. Только она сегодня интересовала Литовцева. На нее была вся надежда. Если воду не удастся выгнать из стены сразу, то восторжествует настоящий лидарит на летучем растворе, который в лидаритовых стенках не задерживается.

Литовцев не отходил от Вадима. Снизу следил, чтобы острия датчиков были вставлены глубоко, ведь главное — знать структуру и особенности подготовленного к просушке участка стены не на поверхности, а в самой ее толще. Он не разрешил Вадиму спуститься вниз, чтобы придвинуть конденсаторные пластины генератора ближе, чем это было запроектировано для высокочастотного прогрева стен при сомкнутых вместе обеих половинах формы.

— Но ведь так быстрее, — попробовал возразить Багрецов.

— «Фестина ленте» — «торопись медленно». Наверное, слыхали такое выражение? Советую его придерживаться, мой молодой коллега.

И Валентин Игнатьевич терпеливо разъяснил, что во всех случаях, если ты занимаешься экспериментированием, нельзя облегчать себе задачу, — потом будешь горько каяться, ибо взял неверный путь. Вот и сейчас… Придвинешь пластину ближе, участок стены просохнет быстрее, — а опыт придется повторять, чтобы узнать, как поведет себя испытуемый материал в действительности.

— Не будем себя обманывать, Вадим Сергеевич, — заключил он, похлопывая Багрецова по плечу. — Оставьте пластины конденсатора на месте и включайте генератор.

Вадим был польщен вниманием доктора наук; называет по имени-отчеству (запомнил ведь!). Как приятно встречаться с вежливыми людьми! А Васильев другой. Не то что имя-отчество, фамилию, наверное, не помнит. Сухой человек, слова ласкового не скажет. Так и с сыном обращается. В самом деле, почему тот роет канавы, когда может только учиться?

Судьба Алексея крайне занимала Вадима, но о ней он ничего не знал; расспрашивать неудобно, да и встречались они редко, только когда сосед приходил домой; а это бывало лишь поздним вечером, Багрецов спал или делал вид, что спит. И виновата в этом была только Надя. Позабыть бы о ней совсем.

Перед тем как включить генератор, Вадим пошел еще раз проверить, на каком расстоянии от прогреваемой стенки установлена конденсаторная пластина, или «щит», как называет ее Литовцев.

На платформе стройкомбайна было пусто, Надя уже ушла. Рядком, как ширмы, стояли легкие алюминиевые щиты, приготовленные для высокочастотного прогрева, но в данном случае не маленького кусочка стены, а всех стен. Наверху на стальных тросах висели такие же пластины, которые будут использованы для прогрева потолка. Они были похожи на матовые зеркала.

Уже темнело. Вадим точнее установил щит, чтоб не было перекоса, и вдруг почувствовал, что кто-то наблюдает за ним. Пригляделся. Склонив голову, в уголке между щитами и стеной сидел Алексей. Заметив взгляд Багрецова, он не переменил позы, только еще ниже нагнулся.

А с другой стороны, поднявшись на лесенку, подглядывал Валентин Игнатьевич, и, как подумал Вадим, лишь затем, чтоб узнать, не придвинул ли он щит вопреки приказанию консультанта. Что-то в этом не понравилось Вадиму, — странное недоверие! В лаборатории ему поручали не менее ответственные дела, и никто не сомневался в его честности. Только так расценивал Вадим поведение доктора наук Литовцева, и это было обидно.

Генератор был уже выключен и стрелки приборов успокоились. Вадим удивился, почему в таких решающих испытаниях не участвует Васильев.

Неужели этот первый эксперимент, — а его результат, по мысли Вадима, должен был бы определить направление дальнейших поисков, — не интересует Александра Петровича? Ведь даже его, Багрецова, мучает нетерпение. Получилось или нет?