Изображая жертву

{ В летнем кафе практически никого не было. Так только, пара девчонок прожигали семьдесят рублей — заказали лагман, один на двоих, и чай с пахлавой. Пожилая женщина жевала резиновый шашлык, и солдат срочной службы, видимо в увольнительной, пил дешёвый морс и пялился на девчонок с лагманом. Летнее кафе «Узбекистан» как раз примыкало одной клеёнчатой стеной к воинской части внутренних войск, рядом стояла тюрьма и трамвайная остановка. Посетители кафе могли также наблюдать финальные аккорды строительства элитного комплекса «Тихвинский», который возводился неподалёку. Там, в этом комплексе, всё должно было быть как бы всё — и подземный гараж и рестораны, фитнесы-хуитнесы, бассейны и так, как бы между прочим, ещё и квартиры, метров квадратных по сто семьдесят по тысячу пятьсот за квадрат. Рекламная растяжка говорила, что тот, кто в этом доме поселится, должен быть абсолютно счастлив, потому что выходить из этого дома совсем не обязательно — всё для жизни есть. Конечно, это счастье, не выходить из этого дома совсем до самой смерти и не видеть это кафе «Узбекистан», куда, между прочим, в это время зашла странная компания. Капитан милиции — высокий лысый мужчина в форме капитана милиции, сержант — худой кудрявый парень в помятой одежде с погонами сержанта, женщина-прапорщица с видеокамерой, молодой человек в бейсболке и мужчина в красивом оранжевом свитере. Мужчина, кстати, был прикован наручниками к сержанту. И в свитере ему было жарко, потому что было лето, хоть и бабье. Капитан сразу пошёл к узбекской барной стойке, все остальные сели, только прапорщица стала ходить по кафе и настраивать видеокамеру.

— Так, пиво есть у вас, да?.. — Капитан не хотел платить, поэтому сразу стал говорить строго, практически прямо наорал на женщину за стойкой. Она поправила тюбетейку и, ничего не говоря, навалилась всей грудью на краник и выдавила капитану литровый пластиковый стакан пива «Красный Восток». — Сейчас мы начнём, нам чтобы никто не мешал!.. — Капитан начал пить.

— Кто вам помешает, все, кто едят здесь, они ни при чём, просто едят, вы делайте, что вам надо...

Капитан не слушал женщину и пил, прапорщица включила видеокамеру. Капитан, не глядя на неё, почувствовал, что его снимают, замахал рукой, прапорщица отвела камеру на сержанта и двух парней за столиком. Сержант листал меню, прикованный к нему мужчина в свитере терпеливо ждал, парень в бейсболке ничего не делал, просто улыбался и смотрел в камеру.

— Валь, может, после поедим. — Сержанту что-то понравилось в меню, но денег, видимо, было не так много, поэтому он решил пробить, не захочет ли парень в бейсболке поесть с ним за компанию.

— А чё ты нарыл?

— Салат из крабовых палочек с кукурузой... недорогой, я люблю... как раз можно, смотри, возьмём по пиву и салат, а?

— Я бы тебе не советовал есть крабовые палочки... их делают в Прибалтике...

— И что?

— Прибалты спускают в палочки, потому что ненавидят русских... особенно латыши... они точно спускают и ещё мочатся на крабовые палочки, которые экспортируют в нашу страну...

— Что им, делать нечего? — Сержант стал теребить затёкшую от наручника руку, он недовольно зыркнул на прикованного к нему Прометея в оранжевом свитере, как будто он и был тот латыш, который ссыт в крабовые палочки.

— Понимаешь, Севик... Мы их сильно обидели... сильно... Я в университете проходил... мы их завоевали, а они хотели, чтобы их завоевали фашисты... не срослось... Представляешь, — вот ты бы смог так обидеться на человека, чтобы ссать ему в еду, это что такое сделать надо, чтобы так достать, а?.. А у них ведь даже специальные работники есть на заводах, где эти палочки из сайры делают... Их поят пивом, а потом они ссут в жбаны с сайровым фаршем, а у кого есть желание, — тот ещё и спускает туда...

— Они же ещё поставляют нам творожки в шоколадной глазури, мне мама покупает, с абрикосовым наполнителем...

— Интересно, что они с ними вытворяют?.. — Это был даже не вопрос, просто мужчина в оранжевом свитере подключился к беседе, но капитан оборвал её:

— Так, Люда, включай!

— Уже... — Лицо прапорщицы спряталось за камерой, Валя и Сева встали.

— Так, значит, начинаем следственный эксперимент сорок восемь пять два. — Капитан отвернулся от Люды и, уже не так волнуясь, обратился к мужчине в свитере:

— Так, Карась, где вы сидели?

Карась кивнул на тот самый столик, где только что обсуждался вопрос межэтнических взаимоотношений:

— Вот за этим столиком.

— С кем вы сидели?

— С Маринкой...

— Так, с Маринкой... потом что... — Капитан грустно посмотрел в сторону барной стойки на краники пива.

— Потом она встала, сказала, что ей надо пописять... Подошла к этой... — Карась кивнул в ту же сторону, куда только что грустно смотрел капитан. Женщина в тюбетейке оживилась, стала протирать стойку национальной тряпочкой.

— Так, она, что, — сразу, как вы пришли, пошла пописять?..

— Нет...

— Так, а что же случилось до того, как?

— Мы разговаривали...

— Так, о чём вы разговаривали?

— Разговаривали... я её спрашивал...

— О чём?

— О дне рождения Игоря...

Прапорщица высунулась из-за камеры:

— Он мямлит — ничего не слышно!

— О чём спрашивал, громче говори!

— О дне рождения Игоря...

— Так, дальше, что конкретно ты её спрашивал?

— Я же уже говорил!.. — Утомлённый Карась бросил эту фразу прямо в лицо капитана и замолчал.

Всем было плохо — и Карасю, и сержанту, который напряжённо думал о творожках с абрикосовым наполнителем, и Люде, которая по очереди снимала с ног туфли и разминала пальчики, и парню в бейсболке, который осматривал волосок на пластиковом стуле. Изначально он не заметил его и, видимо, сидел на этом волоске, а теперь, когда встал, ему стало очень противно — чей это волосок, и откуда, и стоит ли теперь стирать брюки, после того, как посидел на чужом волоске, причём, скорее всего, с лобка. Но капитан собрался с силами и прервал эту всеобщую немочь:

— Так, значит, тут следственный эксперимент, — мы всё записываем, поэтому ещё раз, громко, на камеру! Или не понял?!

Может быть, Карась и не понял, но зато сержант понимал капитана без слов, поэтому, как только капитан недовольно хмыкнул, Сева взмахнул рукой и, как бы нехотя, ткнул кулаком Карасю по печени. В ту же секунду, как Карась пал на землю «Узбекистана», Люда принялась снимать виды, — а именно, как трамвай подходит к остановке и как люди заходят и выходят из него.

Всем сразу как бы полегчало, как будто Карась принял на себя всю эту боль и тоску, которая томила милиционеров.

— Мороженое у вас есть? — спросил капитан у женщины в тюбетейке.

— Нет... — Видимо, у неё был сын, такой же непутёвый, как этот Карась. Может, и он вот так же был бит милиционерами. Так что женщина выразила свой социальный протест в этом коротком узбекском лае.

— Что-нибудь холодного бы... Так... Тогда пиво мне ещё нацеди... раз больше ничего холодного нет...

Груди женщины включили краники, сама она оставалась неподвижной. Капитан выпил, сержант помог Карасю подняться.

— Так, значит, о чём ты спрашивал потерпевшую?.. — продолжил дознаваться капитан.

Люда присела на корточки, чтобы получился такой необычный план снизу — два лица напротив друг друга — счастливое, после пива, капитана и пыльное, после земли, Карася.

— Почему она осталась на ночь у Игоря... после дня рождения... — Карась заговорил строго, по-мужски. Капитан и Сева в очередной раз убедились в правоте своего педагогического подхода.

— Так, дальше, что она ответила?..

— Она сказала, что все остались и она тоже не пошла домой, потому что было уже темно...

— Ага...

— Я ей сказал, что звонил в этот вечер её подруге, она пришла домой и сказала, что у Игоря осталась только Аня... Аня сказала, что подруга перепутала, потом сказала, что хочет писять, подошла к этой в тюбетейке, попросила у неё ключ от туалета...

— Так, за этим столом вы сидели? — Капитан кивнул на столик, за которым совсем недавно сидели Валя и Сева.

— Да...

— Так, садимся...

Карась сел за стол, Валя замешкался. Волосок был на том же самом месте, а другого стула рядом не было.

— Валя?!

Капитан уставился на Валю, Валя понял, что мешкать нельзя, он наклонился к стулу и что есть силы стал набирать воздух ртом, чтобы дунуть, но не рассчитал, и когда набирал воздух ртом, втянул этот волосок в себя. Валя закашлялся, отвернулся, стал собирать во рту слюну и судорожно выплёвывать из себя волосок. Женщина в тюбетейке занервничала:

— Здесь, между прочим, люди едят, что ваш парень делает?!

Капитан нагнулся к Вале:

— Валя, ты что делаешь?

Люда открыла второй глаз:

— Может, с сердцем что?

— Какое с сердцем, молодой парень! Валя, Валь! — Капитан стал хлопать Валю по спине.

— Что вы его хлопаете, он же не подавился! — Люда покраснела, предчувствуя недоброе. Она направила камеру на Валю, предполагая, что, может, это последние минуты его жизни и как было бы неплохо запечатлеть их. Честно говоря, у Люды был небольшой секрет. Она копировала втихаря плёнки со следственными экспериментами и склеивала в небольшие фильмы. Мечта Люды была попасть в ротацию Каннского кинофестиваля в разделе «авторское документальное кино». Она встречалась с одним бывшим заключённым, который до того, как стать заключённым, работал на местной киностудии осветителем. Он-то и рассказал Люде о Каннах и о больших возможностях, если ты умеешь снимать.

— Может, астма? — Сева подорвался было подсесть к Вале и поучаствовать в его судьбе, но прикованный к его руке Карась помешал ему.

— Валь, Валя, не умирай, это, принеси ему запить, пива налей ему! — Капитан проорал это в сторону барной стойки. Женщина в тюбетейке нацедила пиво и поднесла Вале стаканчик.

— Ну, как? — Никто об этом не спросил, но все посмотрели на Валю так, что этот вопрос прозвучал у него в голове. Он попил ещё пива и прошептал: — Проглотил...

— Кого?

— Волос...

— Ты чё, Валя! Мы тут снимаем, ты что устраиваешь? Это же плёнка, официальный документ! Ты зачем всё в цирк превращаешь? Садись давай и рот не разевай, если к тебе волосы залетают... Так... Всё так было, Карась?

Карась уставился на Валю. Валя продолжал морщиться, но собрался с силами и сел на злополучный стул.

— Нет, — почти прошептал Карась, — не так, я сидел на его месте... Он неправильно сел...

— Так, пересаживаемся! — Капитан отвернулся от столика, чтобы случайно не убить и Валю и Карася за тот цирк, который они принялись изображать.

Валя и Карась стали выполнять приказ капитана, прапорщица снимала. Посетители кафе давно доели свою еду, но никто не хотел уходить — и солдат, и девочки, и старая женщина, — все смотрели, как снимается кино, хотя вовсе это было и не кино, но тоже с камерой. Капитан дождался, пока все рассядутся по своим местам, и произнёс чётко и громко — специально для Люды:

— Так, значит, Маринка сказала, что хочет писять и пошла?

— Да...

— Так, значит, Валя, вставай...

Валя очень зло посмотрел на Карася, потом на капитана, встал, бормоча:

— Зачем я садился, если она пошла пописять...

Капитан сделал вид, что не услышал Валю:

— Давай, иди к этой женщине...

Валя побрёл вперёд. Прапорщица с видеокамерой, опередив Валю, подбежала к барной стойке. Работница в тюбетейке решила, что ей надо вести себя, как обычно, — изображать свои повседневные заботы по бару. Она не раз смотрела по телевизору документальные программы о преступлениях, где актёры изображали следователей и преступников. Женщина даже удивлялась: «Как так, что преступления все засняты на камеру, даже изнасилования?!» Дурочка, она не знала, что всё это инсценировки. Вот и сейчас женщина решила, что это будет частью как раз такого фильма и, может быть, Карася даже заставят кого-нибудь убить на камеру. Она стала делать вид, что просто работает и ничего пока не знает, что здесь произойдёт преступление, — женщина в очередной раз протёрла стойку и принялась протирать краники для пива. Капитан отвлёк её от этих занятий, рявкнув:

— Вы здесь стояли?

— Да, она подошла, попросила ключ от туалета, я ей сказала, чтоб она сразу заплатила... до того, как... потому что после я гребую, когда они уже выйдут, — мне ещё к продуктам прикасаться, продавать, поэтому я деньги до беру...

Работница в тюбетейке не успела договорить, капитан рванул к Вале, который совсем не торопился подходить к ней, и потащил его к барной стойке.

— Так, дальше, Карась!

Люда перевела объектив камеры с Вали на Карася, тот вздохнул и заговорил:

— Потом я встал, пошёл... нет, сначала посидел, я сначала подумал... подумал, что она мне врёт... причём, так что с Игорем это она знала, что я расстроюсь. Он ведь её не любил, просто специально... меня позлить — трахнуть хотел её! Я Маринку просил к нему не ходить на день рождения, тем более ночевать там одной... Я потому что знал, к чему всё придёт! А она не послушалась! Я разозлился и пошёл к туалету, постучался...

— Так, вставай, иди...

Карась встал и пошёл к туалету. Синяя кабинка платного биотуалета примыкала к кафе таким образом, чтобы из барной стойки был хороший обзор и можно было контролировать процесс входа-выхода клиентов.

— Я подошёл и постучался.

— Сколько раз постучался?

— Два раза, потом ещё два...

— Так, стучим!

Карась стал действительно вспоминать, как всё было, погрустнел и постучался в дверь кабинки.

— Так! — Довольный капитан стал помягче, он почувствовал настроение Карася, что он вот-вот расскажет и покажет на камеру правду, поэтому как бы принял сторону доброго наблюдателя.

— Она спросила, сказала, что занято, я ей сказал, что это я, и она открыла...

— Так, откройте нам, пожалуйста... — Капитан продолжал смотреть на Карася, но обратился к женщине в тюбетейке. Та побежала открывать кабинку.

— Пожалуйста... — Дверь кабинки открылась, и все почувствовали запах бытовой химии.

— Так, дальше что?

— Потом... Маринка открыла, а эта, — Карась кивнул на тюбетейку, — заголосила, чтобы я заплатил, что вдвоём срать за одни деньги нельзя...

— Не так, — стала оправдываться женщина в тюбетейке, — я, в смысле, что сказала, что если вдвоём, даже если родственник, — платить надо за двоих, раз вдвоём там, я ему правила пользования напомнила...

— Так! — Капитан отвернулся от женщины и кивнул Карасю, чтобы он продолжал.

— Я заплатил, зашёл и закрылся...

— Так, проходи, только не закрывайся, чтобы мы видели...

Карась вместе с Севой зашёл в кабинку, Люда включила подсветку на камере.

— Так... Где она, что, — сидела?

— Да, на унитазе...

— Так, Валя, садись.

Валя протиснулся в кабинку, опустил крышку унитаза. На какое-то мгновение он задумался, а не опасно ли вот так в своих хороших штанах садиться...

— Ну?! — Вопль капитана прервал поток сомнений Вали, даже, наоборот, он помог Вале вспомнить, что он уже нарушил чистоту штанов, посидев на волоске. Валя сел, Карась продолжил:

— Я закрылся... потом достал нож и ударил её в шею...

— Так, нож откуда достал?

— Из кармана, из штанов...

— Так, дайте ему... это, Сева!

Сержант стал хлопать себя по карманам и глядеть в разные стороны, быстро пытаясь сообразить, чего бы такого дать Карасю вместо ножа.

— Сева, сними с него наручники и выйди оттуда! Сколько вас в туалете, я ничего понять не могу, что он показывает. И дай карандаш или ручку ему!

Сева стал снимать наручники с Карася и промямлил:

— У меня ничего нету!

— Как нету, ты с чем на работу приходишь?

— С наручниками... и с пистолетом... нам выдают...

— С каким пистолетом, дай ему что-то, чтоб он нас не поубивал тут!

На помощь Севе метнулась добрая женщина в тюбетейке. Она нырнула к себе в барную стойку, вынырнула и скакнула к рассердившемуся капитану:

— Вот, возьмите палочки. У нас ими иногда едят, подойдёт?

Капитану это всё уже перестало нравиться, но всё-таки он мотнул головой, и сержант выхватил палочки из рук женщины и передал их Карасю. Всё было готово к кульминации следственного эксперимента. Женщина в тюбетейке отвернулась, Люда, не забывая о Каннах, стала играть фокусом камеры — то приближая, то удаляя лицо Карася.

— Так, показывай, как ударил. — Капитан понизил голос и отошёл от двери кабинки, чтобы не заслонять объектив. В кадре остались только Валя, сидящий на унитазе, и Карась. Их взгляды встретились, Карась медленно занёс над Валей японские палочки.

— Вот так...

Карась ткнул палочками в кадык Вале. Валя сглотнул слюну. Карась, немного подумав, ткнул Вале в то же самое место, но уже другой палочкой.

— Нет, вот так!

Карась вошёл в раж и ткнул ещё раз.

— Да, вот так...

Карась хотел ткнуть ещё раз, но капитан поймал его руку:

— Так, дальше, потерпевшая как себя повела?

— Как?.. — Карась вопросительно взглянул на капитана.

— Ну, что она сделала?

— Пукнула... потом захрипела... потом... я не помню... я не запомнил...

Все замолчали и задумались. Валя поймал то мгновение, которое в актёрской среде обычно называют звёздным, — он громко пукнул и стал изображать предсмертный хрип жертвы. Люда затряслась от хохота и чуть не выронила камеру. Капитан тоже сыграл — его недобрый взгляд, которым он посмотрел на Валю, напомнил молодого Терминатора из первой части великой голливудской саги. Валя не стал искушать робота-убийцу и замолчал.

— Так, потом что начал делать? — проскрипел железным голосом капитан.

— Потом я подумал, что её надо куда-то деть, чтобы меня не схватили тут, чтобы её не нашли...

— Так.

— Я решил её расчленить...

Женщина в тюбетейке вскрикнула и затряслась, точно так же, как и камера в руках Люды. Капитан схватил Люду за объектив:

— Так, поспокойнее!

Женщина в тюбетейке перестала трястись, Люда взяла себя в руки и продолжила съёмку. Карась вспоминал:

— Я стал резать по руке... ей по руке...

— Так, показывай.

— Ну, вот так...

Карась принялся пилить Валину руку палочками. Вдруг он остановился и с улыбкой посмотрел на Валю:

— Только она лежала уже!

— Как?

— Головой вперёд, ноги, так, — наискосок...

— Валя, давай.

Наверное, Карась решил поиздеваться над Валей, но капитан потребовал, чтобы всё так в точности и было, как говорит Карась. Валя сполз с унитаза и лёг на пол туалета.

— Так, и что? — продолжал раскручивать память Карася капитан.

— Потом я дошёл до кости и понял, что у неё кости и мне их не перепилить...

— Так, а зачем ты её вообще стал пилить? Куда бы ты куски дел? У тебя был пакет?

— Нет, пакета не было, — я бы смыл...

Женщина в тюбетейке вышла из климакса и закричала:

— Куда, дурачок! Тут бы всё забилось!

Капитану это не понравилось, и он прикрикнул на тюбетейку:

— Так, тише, не мешайте! Так, ладно, дальше!

— Ну, потом... я просто сразу не сориентировался, мне так не по себе стало... я подумал, что тогда надо отвинтить унитаз и её в туда запихать...

— Куда — в туда?

— Ну, я не знаю, как там всё устроено, — я думал, под унитазом ямина, куда всё говно смывается, — я подумал, что там ямина, я её туда деть решил...

— Ну, мудак... — Тюбетейка опять подала голос.

— Я сказал, заткнулась!.. — Капитан в очередной раз прикрикнул на работницу кафе, но она не унималась:

— Была бы ямина, мы бы и унитаз не ставили!

— Так, помолчите! Я же вам говорил уже!

— Да как, с такими представлениями, — ещё и убить решил!..

— Так, всё, я сказал! Не мешайте!

Женщина пошла собирать посуду со столиков, где уже поели, но уходить из кафе не собирались. Вообще, ажиотаж в заведении начал нарастать. В «Узбекистане» появились новые любители восточной кухни, но в зал пройти они не решались, просто стояли у входа и смотрели за происходящим, пересказывая друг другу нюансы криминального кинопроизводства.

— Он тут всех замочил!

— Кого?! Вы о чём говорите, он просто отравил всех тут, потому что его девушку чурки изнасиловали!

— Кого?! Его парень-друг жил с его девушкой, а она дочь чурки, и он их убил здесь, а сейчас снимают кино об этом!

Женщина в тюбетейке, собрав посуду у посетителей, нырнула в свои узбекские восвояси, из кухни вышли два замученных повара-тринадцатилетки из Молдавии, которые перестали жарить лагманы, решив отдохнуть и наполниться впечатлениями.

— Так, Карась... так... на чём мы остановились?.. — Капитан окинул взглядом «съёмочную площадку» и понял, что пора сворачиваться.

— Откручивать унитаз я решил...

— А, да... и что, как, показывай!..

— Так что показывать, — ничего не откручивалось... я вот тут подёргал... — Карась перешагнул через лежащего Валю, кинул на его тело палочки и обнял унитаз.

— Приварен намертво! Я потом просто решил уже — будь что будет, вышел и пошёл домой...

— Так... — Капитан стал искать взглядом работницу кафе. — Кто потерпевшую обнаружил?

Из-под барной стойки вынырнула тюбетейка, а за ней и всё остальное:

— Я! Когда, когда она выползла, тогда и обнаружила!

— А почему не сразу, вы же видели, что их двое заходило, а вышел один?

— Ну, мало ли... я думала, этот сделал дело, а эта ещё сидит, раз заплатили, мало ли что, — вон, у меня муж по полтора часа иной раз выдавливает, — это у него, если первое он долго не ест, то...

— Так, ладно! Ну, что, тогда всё, записала? — Капитан прервал женщину и обратился на камеру.

— Да... всё?

— Выключай!

Люда выключила камеру, Валя медленно стал подниматься с пола туалета, Сева — приковывать Карася к себе. Жизнь входила в привычную колею. Повара ушли на кухню, откуда тут же выскочил узбек-официант-украинец. Он стал рассчитывать всех, кто поел. Женщина в тюбетейке налила себе пива и выпила. Капитан взглянул на неё, облизнулся и прошептал:

— Потопали. }