{ Валя, Сева и Люда сидели в ночном клубе «Карабас» и вспоминали капитана. Звучала громкая музыка, ремиксы советских популярных песен 80-х годов. Подиум клуба был заполнен клетками, в которых раздевались девчонки. Политика клуба была демократичной, поэтому Валя и выбрал это место для встречи. Платить нужно было только за вход — 50 рублей. Владельцы клуба предполагали, что основные деньги они отобьют, когда посетители будут тратить на напитки и на всовывание денежных купюр в плавки многочисленных стриптизёрш — студенток гуманитарных факультетов.
Люда пила текилу «El Reformador», Валя и Сева пили виски «Jameson». Люда накапала слезы на лимон и подняла рюмку с текилой вверх.
— За Стасика, за... — Люда зарыдала и выпила.
— Чё-то, Валя, место не совсем подходящее ты выбрал. — Сева выпил виски и забычил.
— А что не так? — Валя тоже выпил и повеселел.
— Ну, всё-таки он умер.
— Кто?
— Капитан.
— Ну и что ты думаешь, ему сейчас плохо, что ли?
— Я не знаю, — задумался Сева. — Я не знаю, что там.
— Там, Севик, определённо что-то есть, вот, я раньше за отца очень переживал, как он там будет без моря, без кораблей, а недавно узнал, что там, оказывается, это всё есть.
— Где? — ничего не понимая, спросил Сева.
— Там.
К столику подошёл официант и положил на стол большой глянцевый лист.
— Что это? — Люда подняла заплаканные глаза на официанта.
— Крейзи-меню, — улыбнулся официант. — Как что выберете, меня подзовите, всё организуем.
Официант исчез, Сева стал читать меню:
— Приватный танец... три тысячи рублей в сорок пять минут без троганий... Измазать модель икрой и слизать... Измазать модель взбитыми сливками и слизать... А почему измазать взбитыми сливками и слизать стоит дороже, чем икрой?
— Потому что взбитые сливки удобнее слизываются, — подсказала Люда и вдруг как будто вспомнила что-то и зарыдала опять.
— Будем заказывать? — спросил Сева.
— А что там ещё есть, мне это, я слизывать не хочу. — Валя потянулся к меню, но Сева не выпустил его из рук и продолжил анонсировать:
— Ещё можно устроить пожар в клубе, но это очень дорого.
— Сколько?
— Пятнадцать тысяч рублей, плюс расходы на реконструкцию, если что-то реально сгорит.
— Прикольно, это щас такие услуги делают, я и не знал.
Все замолчали. В клетку к стриптизёрше, которая танцевала напротив столика, где сидели милиционеры и Валя, стал ломиться какой-то пьяный пожилой клаббер. Он просунул свою лысую голову между прутьями, а высунуть уже не смог. Стоял, задыхался под шлягеры 80-х и чем-то напоминал капитана.
— Нет, хороший мужик был, — ещё раз выпил Сева. — Я однажды залез к нему в сейф с вещдоками и всё вынюхал, в смысле, все вещдоки, там, наркоманов одних приняли, а я никогда не пробовал и решил попробовать, тем более что бесплатно, и как раз сигнал поступил, что на задержание надо ехать очень опасных преступников, они в зоопарке... И нас туда же отправили. Я, когда в зоопарке очутился, ничего уже не соображал, мне показалось, что я в тюрьме, а все животные — заключённые, и зачем мне кого-то ловить, если они уже все по камерам сидят, а потом ребята поймали одного преступника, и мне товарищ капитан говорит: — Вези его, Сева в обезьянник, — ну, я и отвёл его в клетку с обезьянами... Мне ещё, там, работник зоопарка не хотел её открывать, но я ему пистолетом стал угрожать, кричал, что это приказ... Потом уже в отделении решили допрос сделать, стали искать парня в обезьяннике, а его нет. Он в клетке с обезьянами парился, а я и забыл... Представляете. Ведь это какое дело могли поднять, и вещдоки пропали, — а у нас как положено, все наркотики мы в конце квартала сжигаем, но товарищ капитан не стал это дело раскручивать, просто вызвал меня, один на один, и спросил:
— Понравилось тебе, Сева, дармовые наркотики нюхать?
Я сказал — нет, товарищ капитан.
— Наркотики — это белая смерть, и ещё, Севка, смерть бывает чёрной, от моей чёрной резиновой дубинки, — тебе решать.
Я выбрал жизнь... А в конце квартала мы сахарную пудру сожгли, и никто ничего не заподозрил...
— И зачем он эту рыбу есть стал, — всхлипывала Люда. — Главное, как эти японцы-то выживают, они же только такое и едят...
— Они знают, как её от яда очищать, как её правильно готовить, а наши не знают! — закричал Сева и налил всем виски, даже Люде в текилу. — Вы видели, какие там японцы на кухне, молдаване-гастарбайтеры! Они вообще без понятия, они только мамалыгу умеют готовить!
Все выпили. Валя сузил глаза и начал рассуждать:
— То, что японцы едят, нам ни за что есть нельзя... Я вообще считаю, что это целая программа правительства по отравлению нашей нации. Навязывают нам их японский образ жизни... Они ведь живут в будущем, их ещё никто не раскусил, этих японцев, а я точно знаю, они живут в будущем, они уже давно и смерть преодолели, и путешествуют во времени. Вы вот видели, как их во всех фильмах изображают, что вот если японец за границей, не на территории Японии, он всегда с фотоаппаратом, с видеокамерой, так ему всё интересно, как это люди в других странах живут, да? А знаете почему? Потому что мы для них — динозавры. Мы уже давно вымерли, и японцы путешествуют к нам на машине времени и фотографируют нас... У них, вы видели, картинки их жизни, там дома какие, роботы, не то что собаки-роботы, а уже роботы, которые заботятся о стариках, есть, есть роботы, которые веселят гостей, если ты их домой пригласил и не знаешь, о чём говорить, они уже... и сексом, наверное, с роботами...
Люда не дослушала Валю и пошла помогать задыхающемуся лысому мужчине вынуть его голову из клетки стриптизёрши. Валя сильно разозлился. Самым ужасным для него было ощущение, что он кому-то неинтересен. Он встал, вышел в туалет, собрал там все салфетки и бумажные полотенца, запихал в урну и поджёг. Пламя разгорелось настолько сильное, что огонь моментально начал распространяться по пластиковым панелям туалета. Валя выбежал в зал, выдернул Севу из-за столика и крикнул:
— Пятнадцать тысяч есть?
— Нет, — испуганно затряс курчавой головой Сева.
— Тогда валим отсюда...
— А Люда?
Оба парня стали искать глазами Люду и вдруг увидели, как Люда в центре танцпола зажигает со спасённым лысым мужчиной. Клуб задымился, началась паника.
По дороге домой Валя думал, какая короткая память у женщин... «А может, и в принципе, у людей. И зачем тогда жить, если какой-нибудь другой парень в бейсболке вытеснит меня из памяти всех, кто меня знал, так же, как этот лысый клаббер вытеснил из памяти Люды капитана... Нет, сваливать из этой жизни надо вместе со всеми». }