Изображая жертву

{ В комнате Вали было всё по-другому, в смысле, не как во всей квартире, в которой жила мама Вали и в которую теперь хотел вселиться дядя Петя. На территории мамы всё было как у людей — телевизор, ковёр, книги, проигрыватель компакт-дисков, аптечка. У Вали в комнате, помимо кровати и телевизора, находился ещё шкаф с одеждой и другой шкаф со стеклянными раздвижными дверками, в котором должны были быть книги. Но в этом книжном шкафу вместо книг за стеклом был песок и ракушки. Такую композицию Валя придумал после смерти его папы. Он собрал все ракушки, которые папа привозил ему из плаваний, набрал во дворе из детской песочницы песок — и насыпал всё это в шкаф. Теперь там ещё и валялась книга «Человек не устаёт жить», вместе с ракушками, присыпленная песком, как будто арабский кочевник забыл её когда-то в пустыне, на месте которой давным-давно было море.

Сейчас в этой необычной комнате были двое. Валя и его девушка Ольга. Валя лежал на Оле. Раздетый. Только в бейсболке. Оля была одета. Вале нравились одетые женщины. «Их тело скрыто, но ты им обладаешь, то есть ты как бы властелин живого и неживого» — так Валя сам себе объяснял свою странность. Хотя мы-то знаем, что ничего странного в этом нет. Одетая, но она всё равно женщина... Оле было жарко. Потому что была уже осень и она пришла к Вале в пальто и демисезонных сапогах на молнии. Ей, конечно, нравилось, что Валя сразу с порога притянул её к себе на кровать и теперь так возбуждённо ползал по ней; не нравилось Оле другое — почему Валя собственно не переходит к делу и почему он никак не предложит ей выйти за него замуж.

— Жарко, открой окно! — Оля спихнула с себя Валю, расстегнула пальто. Валя сполз с кровати на пол. Он хотел уже было встать и пойти к окну, как вдруг заметил, что под кроватью лежит матрос — его недавний ночной гость.

Матрос улыбнулся и прошептал Вале:

— Ага! Открой, открой! Жарко! А она, когда ты встанешь на подоконник, чтобы открыть верхнюю створку, она с силой хлопнет дверью. Давай! Давай! А то жарко!

— Успокойся, мы не женаты! — крикнул Валя матросу и вскочил с пола.

— Я спокойна! Просто если б ты чуть-чуть думал обо мне, мы бы уже давно были женатыми. Но что я?! О чём я! Тебе же это ни к чему! Свобода! Как будто есть какая-то свобода! И мы ею наслаждаемся, да?! Бегаем после работы в гости друг к другу, тихо кончаем и разбегаемся мыться каждый по своим родителям! Сво-бо-да! Сколько так — ещё год максимум? Ты уже придумал, что ты скажешь, почему нам надо расстаться?! Много не думай, мы и так, как будто вместе, — изображаем, что ты мой мужчина, я твоя женщина! Мне только одно обидно, — что в тридцать три года по новой придётся искать, влюблять, гулять... А мне это так надоело! Я ни с кем не могу ни знакомиться, ни говорить, — я кончилась, лет пять назад, на тебе... иссякла — всё узнала, всё увидела, у меня больше нет интересов... кого я подцеплю? Надо ведь будет изобразить какую-то заинтересованность в человеке, чтобы он на тебе женился...

Валя смотрел на Олю и совсем её не слушал. Он думал о чём-то своём, и когда Оля наконец замолчала, чтобы набрать воздуха и занудить снова, Валя спросил:

— Слушай... слушай, ты не могла бы подушить меня немного...

— В смысле как?.. Руками?

Оля стала расстёгивать сапоги, в которых пришла с улицы и которые Валя попросил её не снимать.

— Нет, руками ты меня трогай, просто мне нужно, чтобы в этот момент, чтобы мне не хватало воздуха, по-настоящему чтобы я задыхался...

— А, скафинг... — Оля зашвырнула сапоги к двери.

Валя заметил, что её колготки в сеточку порвались на пальчиках, причём так, что несколько пальчиков совсем вылезли наружу и почернели на кончиках от сапог. Валя поморщился:

— Какой скафинг?

— Это так называется, обычно онанисты так делают — дрочат и шарфиком себя душат... Это усиливает ощущения...

— Не знаю я ни о каком скафинге... усиливает... мне, наоборот, надо загасить...

— Кого?

— Ощущения... перекрой мне кислород, пожалуйста!

— Так, знаешь, многие поотъезжали, я читала в журнале...

— В каком?

— «Мари Клер»...

— И что там писали?

— Писали, что это модно, но опасно, ещё там учили, как душиться, чтобы не задохнуться совсем...

— То есть ты теперь умеешь?

— Теперь?

— Ну, раз прочитала!

— Да я и без них соображу...

Оля без помощи рук подпрыгнула на кровати, встала на ноги, притянула к себе Валю, обмотала его шею своим шарфом:

— Не туго?

— Хорошо!

Валя лёг на кровать, накинул на себя одеяло, Оля села верхом на него. Одну руку она запустила под одеяло, другой стала затягивать петлю на его шее:

— Поехали!

Оля принялась массировать член Вали. Валя закрыл глаза, потому что в этот момент Оля стала похожа на ковбоя, который участвует в родео, а Вале хотелось видеть перед собой... просто ничего не хотелось видеть перед собой, тем более ковбоя на родео.

— Ох! Ольга! А я и не заметила тебя! Здравствуй! — Дверь в комнату Вали открылась, и сразу за звуком голоса в комнату ворвалось полное суетливое существо — мама Вали. Она тут же принялась подбирать какой-то мусор с пола, складывать сапоги Оли — в общем, сразу стала мамой. Оля попыталась встать с Вали, но он крепко сжал её ноги рукой, так что ковбой остался на лошади, только слегка покачнулся.

— Хоть бы встал, — совсем уже обленился! В шарфе теперь! Представляешь, Оля, — то в шапке спал, а теперь и в шарфе. Это как этот его... отец ему всегда ставил на кассете, плакат его до ремонта тут на двери висел, да как его, а, — Джон Леннон, да? Тоже в шарфе! Похож, похож! Битл, да? Я правильно говорю? Давай поднимайся, сходи за хлебом, скоро дядя Пётр придёт, ужинать будем! Давай сходи — у нас хлеба нет.

— Какой брать? — Валя продолжать лежать, крепко прижимая к себе Олю.

— Возьми батон «Московский».

— А если не будет «Московского»?

— Возьми лаваш тогда.

— Лаваш? — Валя сузил глаза и придал своему голосу небывалую серьёзность. — А не опасно?

Мама перестала быть суетливой мамой и посмотрела на сына взглядом интересующегося обывателя:

— Что не опасно?

— Лаваш покупать не опасно?

— А что такого? Лаваш — тот же хлеб! Даже вкуснее!

— Даже вкуснее... но у нас же война с ними.

— С кем?

— Ну, с теми, кто лаваш делает. — Валя картинно занервничал, потому что мама никак не могла догнать его мысли.

— Ну и что, эти же здесь живут...

— Кто?

Мама посмотрела на Олю, в надежде получить какую-нибудь подсказку. Ей показалось, что она не понимает чего-то очень примитивного и Оля может ей помочь понять это. Но Оля сама смотрела на неё с надеждой на помощь. Мама пролепетала:

— Ну, кто здесь лаваш печёт, из этих кто, — они же здесь живут.

— Ну, всё равно, они же одни из них!

— Ну, они ведь не все плохие.

— Не все, определённо не все, — наконец согласился с мамой сын, — там даже большинство не плохие, но они все заодно, поэтому они, в принципе, не плохие, мы их поэтому и победить не можем.

— Так что теперь — лаваш не покупать, что ли?! — Мама удивлённо вскрикнула, как будто Валя попросил её не делать то, что она готова была делать всю жизнь.

— Ну, не знаю, можно, конечно, рискнуть... — Валя задумался, помолчал несколько секунд и вдруг как будто додумался до чего-то страшного, — хотя вот вдруг им сигнал тайный поступит — травить лаваши. А лаваши, как ты говоришь, вкуснее нашего хлеба, даже вкусней батона «Московского», да?

— Да... — замотала головой мама.

— Ну, вот, все и разберут... эти лаваши, а потом всё... раз приказали им...

— Но ведь сразу же поймут, кто это сделал!

— Конечно поймут, потом сразу всё понимают... потом, а я вот ещё до могу понять и предупредить... потом-то нам уже ни к чему будет это понимание, когда мы уже поедим... их лаваши...

Валя кончил. Мама стояла на месте как вкопанная.

— Я, в принципе, думаю, мы сегодня и без хлеба обойдёмся, я лапши сварила... лапша тот же хлеб, а завтра я сама куплю...

— Как скажешь...

— Сама выберу и куплю...

Мама сделала шаг к кровати и сочувственно погладила Олю по плечу. Затем она взяла из её рук один конец шарфика и стала затягивать петлю на шее Вали. Оля продолжала сидеть на Вале, просто сидеть, без малейшего движения. Только слеза катилась по её щеке. Почему она плакала, она сама не понимала. Просто в последнее время, наверное, у неё была такая реакция на Валю.

— Помнишь, в школе... в школе вас стали водить в бассейн? — Мама перестала затягивать петлю, когда увидела, что у её сына покраснело лицо.

— Помню, да... а что? — Валя глубоко задышал воздухом, который ему попробовала перекрыть мама.

— В третьем классе вас начали водить в бассейн... а ты боялся воды...

— А я боялся воды, боялся-перебоялся...

Вале явно не понравилась эта тема разговора, но мама продолжала:

— Это после того, как отец тебя плавать учил... на лодке на середину реки заплыл и выкинул... думал, Валька поплывёт, а Валька чуть не утонул и с тех пор к воде даже не подходит... Да... а в школе это обязательно было, всех плавать учили, в бассейн водили.. а ты не хотел...

— Не хотел и не ходил!

— Нет, ты ходил, ты ходил, но не брал с собой сменных плавок... и тебя не пускали в бассейн, потому что нельзя в бассейне плавать в тех плавках, в которых ходишь...

— Я никогда этого не понимал, почему так?! — искренне удивился Валя. — Можно ведь и так ходить в чистых плавках, и без бассейна, — что это — нонсенс, что кто-то в течение дня может ходить в чистых плавках, или ведь можно взять с собой сменные, но грязные плавки...

— Ты не брал, делал вид, что забыл... потому что боялся...

— Ну и что? К чему ты это вспомнила?

— Да так... ты с детства мог отвертеться... от всего... придумать всё, что угодно... притвориться... Ты никогда не говоришь прямо и откровенно... у тебя нет смелости признать то, что есть на самом деле... Мы все от тебя чего-то ждём, потому что ты внушаешь нам доверие, что тебе действительно чего-то хочется, как будто тебе всё это интересно... а на самом деле...

— А что на самом деле? О чём ты говоришь, я не понимаю?

— Я? Ладно... — Женщина бросила шарфик на кровать и вышла из комнаты. Оля встала с Вали и вышла вслед за его мамой помогать готовить ужин. Валя остался один. Он закрыл глаза и стал спать. Ему приснилась всякая муть — Оля душила его и дёргала за член. Вокруг неё бегал Валин отец — матрос, он кричал: «Жопой дыши, жопой дыши, души, дыши, души, дыши!» А потом перестал кричать, подошёл к Вале и спросил:

— Хорошо тебе?

— Да, — прошептал Валя.

— Мне тоже было хорошо, особенно приятно, когда кажется, что она действительно от всей души, с радостью удовлетворяет все твои прихоти! От всей души! Но ты посмотри... посмотри — она даже на тебя не смотрит, она думает о чём-то своём... Как так, да?! Ведь это ж ваше, ваше общее удовольствие! А ей нет дела! Нет дела!.. Это затягивает, затягивает, ты себя успокаиваешь, что это временно, со временем она полюбит, поймёт... нет... ничего нет... ты задыхаешься, тебе хорошо, но это никого не интересует, пока ты есть или пока есть они... тебе решать!

Валя задохнулся и проснулся. Оля кинула на него рубашку и сказала приказным тоном:

— Вставай ужинать...

Валя не любил эту рубашку. Коричневая, в жёлтый горошек, «Gap». Оля подарила её Вале на Рождество.

— Дорогая, знаешь, какая дорогая! — тараторила Оля в момент рождественского поздравления своего бойфренда.

— Да...

— Представляешь, всё оббегала, тебе подарок искала и гляжу — «Gap»! Я о них только в журналах читала, а они, оказывается, уже здесь, у нас свой магазин открыли...

Когда есть что вспоминать — о девушке или там, вообще... о человеке, — это уже серьёзно, это уже вас что-то связывает. Валя не хотел, чтобы между ним и Олей было что-то серьёзное, но большинство вещей в жизни происходит помимо того, хочешь ты или нет. Весь вопрос в том, сможешь ли ты под это подстроиться. Вот и эту рубашку Валя не любил, но и на Рождество он сделал вид, что она ему очень понравилась, и сейчас ему опять пришлось надевать её со счастливым лицом. Видимо, Валя подстроился или просто сделал вид, что подстроился. Посмотрим...

В дверь позвонили.

— Валя, открой! — Мама всё была занята на кухне, Оля ушла с головой в сервировку стола. Кто-то из них крикнул Вале, и он пошёл открывать. В своей нелюбимой рубашке «Gap» Валя подошёл к двери и посмотрел в глазок. На пороге перед дверью стоял дядя Петя. В его руках были цветы. Какие точно, Валя не понял, просто куст с белыми цветочками. Вообще, смахивал этот куст на укроп. Валя открыл дверь.

— Привет, Валёк!

Валя повалился на дядю Петю и заплакал.

— Ты что, Валёк?!

— Дядя Петя... дядя... надо... срочно... там... мама...

— Что случилось?!

— Пойдёмте... надо ехать, срочно! — Валя стал натягивать брюки и выталкивать дядю за дверь.

— Куда?!

— В милицию! Маму убили!

Валя и дядя выбежали из квартиры и хлопнули дверью. Мама вышла из кухни:

— Ну и кто это?..

На пороге никого не было. Мама удивилась и пошла доваривать и дожаривать, а Валя уже тормозил машину и запихивал в неё дядю с укропом.

— Надо опознать!

— Кого?

— Вы ведь её всю в нюансах знаете...

— Как это?

— Ну, где там родинка, где что неровно, если на голую её смотреть...

— А, в этом смысле, — Петя покраснел, — да... я её узнаю, конечно...

— Просто лицо, может быть, и не узнать... её би-и-и-л-и-и-и!!!

Валя зарыдал, шофёр — пожилой кавказец посмотрел в заднее стекло и сочувственно покачал головой.

— Валь, а как... — робко спросил дядя.

— Да как, она пошла загорать... а там, на пляже, к ней подкатывают чёрные...

Водитель ещё раз зыркнул в стекло заднего вида, но уже без капли сочувствия.

— И, такие, говорят ей, что, мол, пошла отсюда, это наше место! Представляете!

— Так...

— Ну а она ни в какую, вы же её знаете... стала кричать, что её деды воевали за этот город, отцы! Что она на своей земле, а им надо убираться отсюда в Чуркистан!

— Она что, дура, что ли, такое им говорить!

— Парни, я зидесь не ориентируюсь, может, другую машину поймаете?! — В шофёре закипела кровь, и он уже хотел было остановить машину, но Валя попросил его:

— Я покажу, сейчас направо до следующего светофора...

— Ахх... — Водитель не стал останавливать машину, потому что, вообще, кавказцы народ добрый и отзывчивый и даже вот те, кто их оскорбляет, они зря это делают!

— Вот... — Валя посмотрел на дядю Петю и опять заплакал.

— Сейчас, я не знаю, это дело, если журналисты раскрутят, в городе, наверное, волнения начнутся!

— Какие волнения?! — спросили шофёр и дядя одновременно. Причём оба на чисто русском языке.

— Как какие? На межнациональной почве. Всё. Приехали!

Машина остановилась у отделения милиции, где Валя работал... вернее, как работал... изображал жертву во время следственных экспериментов. Какое-то время он проучился в университете. Никто не знает, на каком факультете... потом его отчислили... он пытался найти работу, вернее, как пытался... Он проходил разные собеседования, даже в супермаркет «Ашан». Но везде на эти собеседования он брал с собой фотографию три на четыре, где он был заснят в шлеме Дарта Вейдена. Это такой персонаж из «Звёздных войн». Этот Дарт Вейден, он постоянно носил шлем, который помогал ему дышать. Вале привёз этот шлем отец из заграничного плавания. Валя тоже часто его носил. К тому же этот шлем мог менять ваш голос. Классная штука, но, конечно, для детей... А Валя, в общем, никто на работу Валю не брал, потому что везде в анкеты он вклеивал свои фотографии в шлеме Дарта Вейдена. А в милиции никто фотографии с Вали не спросил, поэтому взяли, — но только изображать жертвы во время следственных экспериментов. То есть, там, если замочат кого, уработают, то проводят следственный эксперимент, берут преступника, везут на место преступления и просят, чтобы он всё это показал, как он мочил, насиловал. Всё это снимают на видеокамеру, там, чтобы как бы сопоставить его показания и реальность, ну, то есть чтобы точно определить, кто что сделал, потому что он же может быть невиноватым или что-то скрывать, а во время следственного эксперимента всё как бы встаёт на свои места... ну и конечно, надо, чтобы кто-то изображал жертв. Причём постоянно! Конечно, это мог бы делать какой-нибудь милиционер, но ведь он должен своим делом заниматься, да и не всякий станет мёртвого изображать, а Валя был готов на всё...

— Валь! — Дядя Петя остановился у двери отделения. Валя поднимался за дядей по ступенькам и соображал, к кому бы из своих знакомых милиционеров ему отвести дядю Петю, чтобы продолжить этот спектакль. Валя остановился и посмотрел на свою жертву. Жертва посмотрела на Валю печальными глазами и произнесла:

— Валь... Какой загорать... уже ведь осень... холодно загорать...

Дядя выкинул цветы на ступени парадного крыльца отделения милиции и побрёл домой. Рядом стоящий курящий милиционер окрикнул дядю Петю:

— Так, мужчина!

Дядя Петя не реагировал. Просто спускался по лестнице.

— Так, говно небритое, рэксом поднял веник свой!

Потом дядю Петю схватили и стали объяснять, где можно ронять веники, а где нет, а Валя поехал домой. Насилие он не любил. }