Изумруды Кортеса

Глава XXIV,

в которой рассказывается о том, что делал Сикотепек в Мичоакане, и о важных сведениях, добытых им, но вовсе не от идолов, на которых он притворно ссылался в разговоре с Кортесом, а от переводчика, сопровождавшего Монтано при посольстве в королевство Кацонси

Сикотепек отбыл в королевство Кацонси с охранными грамотами Кортеса, которые должны были оградить его от возможных неприятностей, каковые вполне могли с ним приключиться в Мичоакане. Сопровождали Сикотепека несколько индейцев из Семпоаля, поскольку никто из тласкальтеков не пожелал отправиться в земли, где жил народ, исстари им враждебный. И ныне тласкальтеки и мичоаканцы поддерживали мир лишь потому, что оба народа признали власть над ними Испании и императора дона Карл оса.

Я не буду подробно рассказывать обо всем, что случилось с посольством по дороге, так как это не имеет отношения к нашей истории. Упомяну лишь, что дважды на них чуть не напали воины-мичоаканцы, которые, конечно, не могли стерпеть, чтобы мешики разгуливали по их стране как у себя дома. Только имя Кортеса смогло несколько охладить пыл воинственных мичоаканцев, и те в конце концов порешили, что пришельцев надлежит доставить в столицу королевства Чинсисилу, в двух лигах к западу от Мехико. Хотя наши путешественники вовсе не собирались на аудиенцию к местному королю, им пришлось покориться и отправиться туда, куда их насильно отвели воины Кацонси, желавшие получить указания от своего касика, как поступить с непрошеными гостями. Мичоаканские воины также рассчитывали выяснить у испанцев, что состояли при дворе касика, действительно ли их пленники располагают подлинными письмами Кортеса, — ведь сами мичоаканцы читать не умели.

Прежде чем продолжить рассказ о похождениях Сикотепека, я исполню обещание, данное читателю, и открою настоящие причины, побудившие Сикотепека отправиться в земли враждебного государства, где он надеялся разузнать кое-что о тех, кто убил его семью.

Тот самый индеец-переводчик, который сопровождал Монтану и Олида в королевство Мичоакан, мешик по имени Атоксотль, был в большой дружбе с Сикотепеком и в свое время вместе с ним воевал против испанцев. Однако когда его друг Сикотепек ушел в горы, чтобы продолжать войну, он не последовал за ним и примирился с христианами из преданности Куаутемоку.

По возвращении его из Мичоакана оба индейца повстречались в лагере Кортеса, и однажды в разговоре Атоксотль рассказал Сикотепеку следующее:

— Во время этого путешествия я узнал, что в Тласкале есть женщина, которая родила сына от некоего испанца и потом покинула Тласкалу из страха, что другие испанцы убьют ее, как они убили отца ее ребенка.

— А где сейчас эта женщина? — поинтересовался Сикотепек.

— Как рассказали мне мичоаканцы, она скрывается в одном их селении, которое называется Гвайангарео.

Эта история весьма заинтересовала Сикотепека. Сопоставив то, что сообщил его друг, и сведения, которые он сам смог добыть у тех немногих индейцев, что еще оставались в энкомьенде Альдерете, Сикотепек пришел к выводу, что скорее всего речь идет об индейской жене королевского казначея, которая ждала от него ребенка и бесследно исчезла вскоре после смерти своего господина.

Сикотепек, который знал от Кортеса историю изумруда в форме чаши (он оказался у Альварадо, выигравшего его в карты у Альдерете), отправился на разведку в энкомьенду покойного казначея и расспросил тамошних индейцев. Они открыли Сикотепеку то, что не решались сказать испанцам.

— Здесь всем известно, что испанца убили его же соотечественники, шайка которых мародерствовала по всей округе, — сообщил касику старик, живший в асьенде. — Чтобы скрыть свои преступления, они подстроили так, будто Альдерете укусила змея, словно бы то был несчастный случай, а не чья-то злая воля.

Все это совпадало с рассказом Атоксотля, который хоть и не видел индеанку Альдерете и не говорил с ней, но смог узнать от мичоаканцев, где она скрывалась и что, по ее словам, христиане, убившие ее господина, хотели расправиться и с ней тоже.

Именно так, и никак иначе, Сикотепеку стало известно о существовании этой женщины, которую звали Остома; впрочем, после крещения (необходимое условие, чтобы индеанка могла попасть на ложе к испанцу) она получила имя Луиса, точнее, донья Луиса: к ней относились уважительно, так как она была дочерью касика. Она была в числе женщин, преподнесенных индейцами Тласкалы в дар Кортесу при заключении мира. Кортес же отдал ее Альдерете, который к ней очень привязался.

Все это я узнал от самого Сикотепека, который признался мне, что ввел губернатора в заблуждение, уверяя, что боги во время совершения магического ритуала дали ему совет отправиться в Мичоакан.

Сикотепеку пришлось провести несколько дней в ожидании вердикта Кацонси, который был человеком основательным и не любил принимать решения на скорую руку,

в особенности если дело касалось человеческих жизней. Кацонси всегда советовался с богами, будучи убежден, что именно они могут подать ему правильный совет, хотя, впрочем, когда к нему направлялось посольство во главе с Монтано, Кацонси спасли от неверного шага вовсе не идолы, но мудрость его подданного. Если бы решение было принято по указанию богов, которые суть не кто иные, как бесы, то уж конечно они разрешили бы вопрос никак не в пользу христиан.

Пока Кацонси размышлял, а находившиеся в его столице испанцы удостоверяли подлинность охранных писем Кортеса, Сикотепек встретил в Чинсисиле своего друга Атоксотля и познакомился с братом Эстебаном, который не покладая рук трудился ради спасения душ несчастных туземцев, все еще пребывавших во тьме своих заблуждений.

Брат Эстебан проникся симпатией к Сикотепеку, хотя тот упорствовал в языческих суевериях и отказывался принимать истинную веру; поэтому, а также припомнив советы Кортеса, что индейцев не стоит раздражать постоянными проповедями, монах решил отправиться вместе с Сикотепеком, как только мешик получил от Кацонси разрешение ехать дальше. Кроме того, брат Эстебан надеялся, что жители тех мест, куда они направляются, захотят послушать слово Божие. Атоксотль тоже сопровождал их до самого селения Гвайангарео.

Гвайангарео, где расквартирован отряд численностью почти в две тысячи воинов, находится в семи лигах к востоку от Чинсисилы. Климат здесь жаркий и влажный, селение расположено посреди болотистой сельвы, и добраться туда очень нелегко. Однако путешественники не встретили по пути никаких трудностей, поскольку мичоаканский король распорядился, чтобы им не чинили препятствий, а кроме того, их сопровождал Божий Человек христиан, как называли брата Эстебана мичоаканские индейцы, которым монах подавал благой пример смиренной и бедной жизни.

На этих землях, находящихся под властью Кацонси, обитает множество различных народов, и у каждого свой язык и обычаи. Самый многочисленный из них — мичоаканцы; затем, чичимеки — храбрые воины, постоянно враждующие со всеми соседями, настоящие дикари, все время затевающие мятежи и смуты. Есть еще тараски, самый просвещенный из местных народов, язык которых понимают все жители Мичоакана. Поразительно, но многие слова языка тарасков совершенно совпадают с испанскими: например, слово «нет» звучит у них так же, как и в кастильском наречии. Не знаю, что это — дело случая или влияние святого Провидения, но, так или иначе, многие из нас увидели в этом указание на то, что скоро в этом королевстве наступит мир и все туземцы, во главе со своим касиком, по доброй воле склонят головы перед Божественным законом и властью императора.

Несмотря на то что местные жители были настроены дружелюбно, путь был долог и труден, но наконец путешественники достигли цели и оказались в селении Гвайангарео, прикрытом скалами и усиленно охраняемом, так что даже испанцам было бы нелегко взять селение штурмом. Брат Эстебан отслужил мессу, как научил его Кортес; испанцы, сопровождавшие экспедицию, помогли ему, исполнив роль служек, после чего были произведены несколько ружейных выстрелов, вселивших в индейцев такой ужас, что многие из них разбежались и не решались показаться до самого вечера.

После богослужения, которое туземцы прослушали с благоговением, несмотря на то что по-прежнему оставались идолопоклонниками, Атоксотль стал расспрашивать местных жителей о женщине из Тласкалы, имеющей сына, рожденного от христианина. Туземцы сразу же рассказали, где ее найти.

— По приказу самого Кацонси ее поселили в доме знатного касика нашего селения, так что она находится под его охраной, — объяснил Сикотепеку один из жителей Гвайангарео.

Путешественники сразу же отправились к ней в сопровождении толпы местных жителей, которые с любопытством глазели на тех, кто всегда считался их заклятыми врагами, — христиан и мешиков, внезапно объявившихся в этих местах. Прежде никто из них не осмелился бы ступить на улицы мичоаканских селений, если только не хотел быть заживо сожженным, проданным в рабство или послужить жертвой для местных божеств.

Касик, хозяин дома, подчиняясь приказу Кацонси, не пытался им помешать и позволил встретиться с доньей Луисой. Беседа состоялась в красивом тенистом патио, где росли фруктовые деревья, а посредине гостеприимно журчал прохладный фонтан.

Донья Луиса, как дочь касика, была индеанкой, получившей хорошее воспитание, хотя и такое, какое принято у туземцев. Она встретила мешиков весьма учтиво, однако сначала в ее поведении чувствовалось некоторое недоверие. Сикотепек показал ей письма, выданные ему Кортесом, и хотя она не умела читать, но лицо ее просветлело, когда она услышала, что это охранные грамоты от губернатора Новой Испании. Помощи Атоксотля не потребовалось — донья Луиса говорила на языке нагуа. Сикотепек попросил позволения взглянуть на ее сына, прижитого от испанца, и она тут же послала за ним свою служанку.

Ребенку было около года. Его закутали в накидки и одеяла, чтобы он не простудился. У всех вызвали изумление его светлые волосы и глаза цвета морской волны, так что он был настоящий тонатиу, а точнее, истинный сын своего отца, Хулиана де Альдерете, тоже светловолосого и светлоглазого.

— Я назвала своего сына Хулианом в честь отца, хотя ребенок и не был окрещен. Он родился здесь, в этом селении, где нам пришлось искать убежища, иначе со мной покончили бы те же люди, что убили моего мужа. Да, он был мне настоящим мужем, хотя мы и не сочетались законным браком.

Сикотепек держался очень любезно, всячески стараясь завоевать расположение и доверие женщины. Он спросил ее, отчего она так боится христиан, если сама приняла крещение и растит сына от одного из испанцев.

— Да, я действительно приняла крещение, стала христианкой, и у меня родился сын от христианина. Однако не все христиане относятся друг к другу по-братски. Они нередко ссорятся между собой, как это бывает и среди индейцев. Именно из-за этого и погиб мой муж: хотя его погубил укус змеи, я совершенно уверена, что за этим скрывается злоба его врагов—христиан, подстроивших такое несчастье, чтобы отвести от себя подозрения.

— Откуда вы можете это знать? Неужели вы видели все своими глазами? — спросил Сикотепек.

— Ничего я не видела, — решительно возразила она, — меня не было дома, когда все это случилось, но незадолго до смерти моего мужа у нас состоялся разговор, и он объяснил мне кое-что и предупредил меня заранее, что с ним может всякое случиться.

— Что же он вам рассказал?

— Накануне дня своей смерти мой господин был так мрачен и озабочен, что просто на себя не похож. Я не узнавала в нем отца своего будущего ребенка — он казался другим человеком. Я спросила, что происходит, но он не пожелал мне ответить, только строго наказал, что если с ним что-нибудь стрясется, то мне нужно будет немедленно бежать отсюда куда-нибудь подальше, так, чтобы никто из испанцев не смог меня отыскать. Затем он вручил мне письмо и просил в случае, если он умрет недоброй смертью, передать его лично в руки сиятельному сеньору Кортесу, и никому другому.

— Но все-таки ваш муж умер от укуса гадины, он не был убит испанцами…

— Я уже сказала вам, что говорила с ним перед смертью. Тогда он рассказал мне, что во время сиесты обнаружил у себя в постели змею. Это случай необыкновенный и плохо объяснимый естественными причинами. Вряд ли эта змея оказалась там сама по себе, скорее всего ее кто-нибудь подкинул. Кроме того, накануне того злополучного дня я видела странных белых людей, без сомнения чужеземцев, которых несли на носилках черные рабы. Я никогда не видела таких людей в наших окрестностях, и к тому же они говорили на каком-то незнакомом языке.

Донья Луиса помолчала и обвела взглядом мешиков, которые были явно поражены, во-первых, тем, что, оказывается, существуют какие-то чужеземные белые, говорящие на неизвестном языке, и, во-вторых, появлением змеи на ложе Альдерете. Затем она продолжила свой рассказ:

— Я обнаружила своего мужа в доме. Он лежал на полу. Я пыталась помочь ему, как меня учили мои родители, прикладывая к укушенному месту листья агавы…

— Правильно, обычно так и поступают в этих случаях, — подтвердил Атоксотль.

— …Но было уже слишком поздно, потому что средство это помогает, только если к нему прибегнуть сразу и приложить лист к свежему укусу.

— Все так, — снова кивнул переводчик.

— Перед тем как испустить дух, супруг заставил меня поклясться именем Господним, что немедленно скроюсь отсюда, что я и сделала. Ведь я дочь касиков-тласкальтеков, старинных врагов мешиков, и мне нетрудно было найти убежище у мичоаканцев, которые тогда поклонялись своим бесовским идолам и ненавидели христиан. Вот потому-то я и боюсь за жизнь своего сына: как бы его не убили, посчитав белым дьяволом.

— Почему же вы не выполнили наказ своего супруга и не отдали Кортесу написанное им письмо? — осведомился Сикотепек.

— Я готовилась к родам, и вскоре у меня появился малыш. Кроме того, я боюсь идти к испанцам и никому из них не верю. Путешествие это долгое и слишком тяжелое для одинокой женщины: дороги грязные, топкие, повсюду подстерегают опасности. Я не могу взять с собой сына и вместе с тем не могу решиться оставить его здесь одного — ведь его запросто могут убить. Сеньору Кортесу придется подождать, пока мой ребенок подрастет и мы сможем отправиться в путь с ним вдвоем.

— Как вы знаете, губернатор Кортес уполномочил нас отправиться сюда и почтил своим доверием; вы можете отдать нам письмо, и мы доставим его по назначению, — предложил ей Сикотепек.

— Мой муж наказал мне, чтобы я лично передала письмо прямо в руки сеньору Кортесу.

— Как угодно, но позвольте же нам по крайней мере узнать, что говорится в этом письме.

— Как же вы узнаете это, если никто из нас не читает по-испански?

— Если вы покажете мне письмо, я попытаюсь его прочесть, — вмешался Атоксотль.

— Нет. Сеньор Кортес будет первым человеком, кто увидит это письмо, — отрезала донья Луиса.

— Подумайте, донья Луиса, ведь эта задержка играет на руку убийцам вашего мужа, — нетерпеливо заговорил Сикотепек. — Может быть, они успеют скрыться и ускользнут от возмездия. Если же губернатор Кортес своевременно узнает те важные сведения, что сообщаются в письме, он успеет схватить преступников.

Доводы Сикотепека поколебали решимость доньи Луисы, которая была женщиной совсем не глупой. Она заметно колебалась, не зная, соглашаться ли на предложение Сикотепека: имеет ли она право, приняв во внимание срочность этого дела, ослушаться своего мужа и нарушить данное ему слово? Некоторое время она размышляла, судорожно сжимая руки и обращая затуманенный слезами взор на малыша Хулианито. Наконец она объявила мешикам, которые молча ожидали ее ответа:

— Вот что я решила. Я знаю, что с вами прибыл монах, святой человек, о котором уже идет молва по всему королевству и который за столь короткое время уже успел завоевать уважение мичоаканцев. Ему я разрешу прочесть это письмо. Я уверена, что и мой супруг, и сам сеньор Кортес одобрили бы мое решение. Затем, когда мы узнаем, что в нем написано, мы поймем, как нам поступить. Но прежде я хочу, чтобы монах окрестил моего сына: я желаю, чтобы мой ребенок принял истинную веру и узнал Иисуса Христа, потому что об этом просил меня мой покойный супруг.

— Пусть будет так, — согласился Сикотепек.