К сердцу Африки

На машине через Сахару

— Ты же сам говорил, что больше не поедешь в Сахару, даже если тебе дадут миллион, — заметил один из моих друзей, когда узнал, что я хочу проехать на машине через всю Сахару.

— Мне и не нужен миллион, — ответил я. — А в Сахару я еду ради новых впечатлений и немного из спортивного интереса!

Я еще не забыл о своих злоключениях, связанных с путешествием в Африку в 1947 году. Я решил тогда пересечь Сахару на мотоцикле, несмотря на запрет французских властей, которые считали это предприятие чистым самоубийством. В конце концов мне удалось избежать гибели, но от жажды у меня сошли ногти.

Впоследствии я исколесил Сахару на машине вдоль и поперек и благодаря приобретенному опыту имел все основания предполагать, что мое новое путешествие будет просто приятной прогулкой.

Я достал великолепный лендровер и оборудовал его по всем правилам того высокого искусства, которое именуется автотуризмом. У меня было все: бидоны для воды, канистры для бензина, вентиляторы, электрический кипятильник с питанием от аккумуляторов, провизия, противомоскитные сетки, электрозащита от слишком назойливых визитеров, лебедка мощностью свыше трех тонн, лопаты, противопесочные маты из стальных труб, которые можно подкладывать под колеса, и многое, многое другое.

Меня так и распирало от гордости за все это хозяйство, когда я впервые испытывал машину на безобидных склонах высотой в человеческий рост на военном полигоне недалеко от Копенгагена. Был холодный апрельский день, и град отчаянно хлестал по вымпелу Клуба путешественников, который отважно развевался над передним крылом.

Но вскоре у машины полетел задний мост, и, хотя до мастерской я сумел добраться на одном переднем, настроение у меня упало до точки замерзания.

Мне заменили задний мост, а все мало-мальски важные детали подвергли тщательному исследованию рентгеновскими лучами. Теперь я понял, что возможности Лендровера отнюдь не безграничны. Впрочем, хорошо еще, что эта поломка произошла на полигоне в Дании, а не в дебрях Африки!

От Копенгагена до Марселя я доехал без единой остановки и заснуть смог только на борту теплохода, идущего в Алжир.

В Алжире мне пришлось затратить целые сутки на оформление всевозможных бумаг, связанных с выгрузкой машины. Зато разрешение ехать в Сахару я получил в один миг и тут же отправился в путь.

Атласские горы я преодолел без всяких приключений, если не считать одного забавного эпизода, когда я остановился на ночь неподалеку от небольшого оазиса, лег возле машины и крепко уснул. Вдруг меня разбудили чьи-то отчаянные вопли: оказывается, какой-то воришка решил залезть в машину, но электрозащита сработала безотказно, и он получил довольно мощный удар током. После этого я снова заснул, зная, что бедняга больше не посягнет на мое имущество.

Из Алжира я направился через Гардая, Эль-Голеа, Ин-Салах и Таманрассет на Зиндер. Я выбрал именно этот маршрут (через нагорье Ахаггар), так как он самый живописный. Что же касается второго маршрута — через Танезруфт, то я запомнил его на всю жизнь после своего первого путешествия по Сахаре.

А это было мое пятое путешествие, и, к счастью, я уже приобрел известный опыт. Дело в том, что с каждым годом преодолевать пустыню становилось все труднее и труднее. Бензосклады были либо пусты, либо бензин там продавали по ценам черного рынка, а железные столбики, которые через каждые двадцать пять километров отмечали наиболее опасные участки дороги, теперь исчезли.

В свое время каждая машина, шедшая в Сахару, подвергалась самому придирчивому осмотру. Чрезвычайно высокие требования предъявлялись к ее ходовой части и оборудованию, и, если кузов не был заполнен невероятным количеством запасных деталей, машину заворачивали обратно. Кроме того, автотуристы пересекали Сахару не в одиночку, а группами, состоящими из нескольких машин, чтобы в случае необходимости они могли оказать друг другу помощь. В соответствии с правилами приходилось брать с собой такой запас воды и бензина, что его могли выдержать лишь очень крепкие рессоры.

В пустыне было построено довольно много радиостанций. Прежде чем выехать из какого-нибудь пункта, каждый был обязан сообщить об этом на соответствующую станцию, и, если он не прибывал в назначенный срок в заранее условленное место, на его поиски высылали спасательную экспедицию.

Сейчас каждый турист может разъезжать по Сахаре без всякого разрешения на чем угодно и как угодно. Никто не сообщает о своем маршруте, никого не интересует, прибыл или не прибыл тот или иной турист в пункт назначения. В результате уже десятки смельчаков сложили там свои головы.

Всего лишь за две недели до моего приезда в пустыне исчезли двенадцать злополучных туристов. Как оказалось впоследствии, все они погибли от жажды. Среди них были два англичанина. Сначала они выпили пропитанную ржавчиной воду из радиатора машины, а потом, обезумев от жажды, набросились на тормозную жидкость. Когда их нашли, они были еще живы, но спасти их не удалось, так как тормозная жидкость ядовита. Несколько человек заблудились, а остальные потерпели аварию и тоже умерли через несколько дней.

Пустыня влечет к себе людей: она дьявольски прекрасна и дьявольски опасна. Но для того чтобы постичь величественную красоту Сахары, нужно время, и немало времени. Сначала вы видите только унылый и скорбный ландшафт: потрескавшуюся от зноя и покрытую пылью землю. А потом у вас раскрываются глаза, и перед вами возникает пустыня во всю свою необозримую ширь, словно вдруг раздвинулся горизонт на десятки и сотни километров. Как по мановению волшебного жезла, возникают песчаные дюны, и издали кажется, будто они плывут по сверкающей глади озера. Но опытный путешественник знает, что это обман зрения: просто над нагретым песком струится теплый воздух. Такие «озера» попадаются по нескольку раз в день, а вот настоящий мираж удается наблюдать гораздо реже. Бедуины считают, что мираж — это злой дух, который старается заманить путешественника в пески, чтобы он сбился с дороги и умер от жажды.

У песчаной пустыни мягкие, округлые, почти женские формы Песком засыпана лишь северная часть Сахары, а дальше начинается суровая каменистая равнина. Но и у камня есть своя прелесть, и, когда глаз ваш начнет воспринимать тончайшие нюансы каменной формы, вы поймете, что на свете нет ничего прекраснее пустыни.

И в то же время вы постоянно чувствуете, какое непосильное бремя взвалили на свои плечи, ибо противник ваш обладает титанической силой и каждый его следующий ход, возможно, означает чью-либо смерть, смерть от жажды.

Время от времени вы украдкой посматриваете на бидоны с водой: не текут ли они… Нет, лишь бурдюк, что висит снаружи, выпускает немного влаги. Зато благодаря испарению вода в нем почти холодная; ее температура не больше двадцати пяти градусов по Цельсию, тогда как в бидонах она достигает сорока и даже пятидесяти. В радиатор заливается чистая вода без всяких примесей, чтобы при чрезвычайных обстоятельствах ее тоже можно было пить.

И вот вы едете, едете и едете, останавливаясь лишь в случае самой крайней необходимости. В этой психопатической жажде движения проявляется инстинкт самосохранения, но сами вы уже охвачены психозом — психозом пустыни.

Чтобы ездить по просторам Сахары, нужно иметь большой опыт вождения машины и немалое самообладание. Допустим, вам надо преодолеть участок дороги, засыпанный толстым слоем рыхлого песка. Если вы поедете слишком медленно, то застрянете в песке, а если слишком быстро, то вам будет трудно управлять машиной: она может опрокинуться, налететь на какое-нибудь препятствие, и вы останетесь без рессоры.

После того как полдня вас бросало и швыряло из стороны в сторону на камнях и обломках скал и вы вдруг выехали на ровный участок пути, вас одолевает соблазн поднажать. Но кое-где пустыня прорезана глубокими канавами, которые пробила в ее каменистом грунте вода. Пусть редко, один раз в пять, а то и в десять лет, но дождь бывает и в Сахаре. Как правило, вы слишком поздно замечаете препятствие в призрачной дымке, обволакивающей пустыню, и в результате машина ваша превращается в груду обломков.

Пересекая пустыню, я не раз наталкивался на людей, оказавшихся в бедственном положении, и, как бы ни были ограниченны в данном случае мои собственные ресурсы, я всегда старался им помочь.

Однажды я увидел большую группу туарегов, которые стояли возле верблюдов и держали в руках совершенно пустые и сухие кожаные мешки для воды. И хотя мои собственные запасы были к тому времени почти исчерпаны, я не мог не поделиться с ними водой. В другой раз я встретил одного англичанина, который в клочья изорвал покрышки, так как не следил за давлением в шинах и ехал по каменистой местности намного быстрее, чем следует. Если бы не наша встреча, он стал бы очередной жертвой пустыни, и, когда мы с ним расстались, в моем багаже было на две покрышки меньше.

Когда речь идет о жизни и смерти, нуждающемуся в помощи не говорят «нет». Хотя каждый прекрасно понимает, что, отдавая запасные части, в любой момент он сам может попасть в критическое положение.

Расставшись с покрышками, я решил понапрасну не рисковать и свернул с дороги, которая вела в горы.

Путь через горы намного труднее. Во-первых, там ничего не стоит разбить машину, а во-вторых, дорогу то и дело преграждают обвалы, которые приходится разгребать.

Итак, я решил ехать по компасу прямо по песку. Мне повезло: я нигде не застрял и сэкономил много дней пути. Когда едешь по песку, то либо сразу развиваешь высокую скорость, либо застреваешь всерьез и надолго. В последнем случае ты полдня выкапываешь машину, подкладываешь под колеса маты, проезжаешь несколько метров, снова проваливаешься в песок, снова берешься за лопату, и так продолжается несколько дней подряд до тех пор, пока не выберешься на твердый грунт, где машину можно разогнать до скорости, необходимой, чтобы проскочить песок.

Перед самым отъездом я узнал, что несколько дней назад два австрийца поехали на юг в небольшой машине, менее всего приспособленной для Сахары. А весь запас воды и бензина они погрузили в грузовик, договорившись с шофером, что он поедет в том же направлении. Им и в голову не пришло, что ширина дороги в Сахаре нередко превышает сотню километров. Десятки машин могут двигаться по такой дороге в одном направлении, а их водители будут убеждены, что едут в полном одиночестве, так как не увидят друг друга из-за неровностей местности. Лишь незначительная часть территории Сахары ровная, как сковорода.

То, что австрийцы отправились в путешествие в небольшой машине, еще не служило основанием для беспокойства. Опытность водителя здесь играет гораздо большую роль, чем мощность двигателя. Сам я исколесил всю Сахару вдоль и поперек на машинах самых различных типов: среди них были и мотоциклы, и малолитражные автомобили, и большие, сверкающие лаком лимузины, и машины с двумя ведущими осями. Гораздо большие опасения вызывало то, что молодые австрийцы были неофитами в области автотуризма и не имели никакого представления о том, как следует вести себя в пустыне. Об этом свидетельствовали следы, оставленные их машиной, и многочисленные остановки, которые они делали. Между тем борьба с Сахарой — это борьба не на жизнь, а на смерть, и останавливаться надо как можно реже, двигаясь от восхода и до заката солнца.

Когда передо мной опять возникли скалистые кряжи гор, я снова свернул с дороги и поехал прямо по песку, ориентируясь по компасу. Это я не считал слишком рискованным, так как машина моя была прекрасно оборудована. Мало того, что обе оси были ведущими, — в случае необходимости из запасных частей я мог бы собрать еще один лендровер. Зато по песку я развивал скорость свыше восьмидесяти километров в час, тогда как в горах она не превышала десяти — двадцати километров. Через несколько сот километров, там, куда не отваживались забираться даже грузовики, хотя они оборудованы сдвоенными колесами и специальными шинами для езды по песку, я обнаружил следы маленького автомобиля, на котором ехали австрийцы. Они двигались прямо на запад, на Танезруфт, в страну жажды, где я сам чуть не погиб во время моего первого путешествия по Сахаре.

У меня был весьма ограниченный запас горючего, так как, во-первых, я совершенно точно знал, сколько мне понадобится бензина, а во-вторых, бензин здесь стоил почти четыре кроны за литр.

Полтора часа я ехал за австрийцами, стараясь не потерять извивающийся след, оставленный машиной, но так и не догнал их. В конце концов мне ничего не оставалось как повернуть обратно.

На следующий день в Таманрассете я рассказал о случившемся представителям властей. На поиски австрийцев была выслана спасательная экспедиция. Через неделю их нашли, но было уже слишком поздно: оба они умерли от жажды.

В Таманрассете я встретил одного голландца, который долго умолял меня взять его с собой. Пока я раздумывал, он чуть было не впал в истерику. В конце концов я посадил его в машину, и по дороге он поведал мне о своих злоключениях.

— Я и два моих товарища отправились в путешествие на небольшой машине с двумя ведущими осями. Месяца два назад наша машина сломалась неподалеку от Ин-Геззама, примерно в пятистах километрах к югу от Таманрассета. У нас сгорел генератор!

Ин-Геззам — это небольшой оазис, где есть колодец и растет одна-единственная финиковая пальма без фиников. Возле колодца дом, в котором живет один араб, присматривающий за бензоколонкой, но она вот уже несколько месяцев пуста.

Этот араб делил с нами еду и кров, но первый грузовик здесь появился лишь через три недели. На нем я доехал до Таманрассета, а через неделю на военном самолете прилетел в Алжир. Из Алжира уже на пассажирском самолете я вернулся в Европу, купил там новый генератор, погрузил его на самолет и снова очутился в Алжире. Здесь мне пришлось ждать несколько недель, прежде чем военный самолет доставил меня в Таманрассет. К оазису машина пойдет не раньше чем через месяц, и вы не можете представить себе, как я вам благодарен за то, что вы согласились забросить меня туда, — закончил голландец свой рассказ.

На следующий день мы увидели жалкую финиковую пальму, благодаря которой эту местность назвали оазисом Ин-Геззам. Когда мы на предельной скорости, ревя мотором, преодолели последний участок пути, навстречу нам бросились двое людей. Едва мы остановились, как голландцы пустились в пляс, размахивая от восторга руками. Они плакали и смеялись одновременно, высоко подбрасывая в воздух свои тропические шлемы, орали и вопили как безумные.

Вечером мы развели большой костер и устроили настоящий пир, в котором особенно нуждались сильно отощавшие голландцы: вот уже много недель подряд они сидели на голодном пайке.

На другое утро мы стали монтировать генератор и сразу же обнаружили, что это совсем не та модель, которая была нужна, ибо он даже не помещался под капотом двигателя.

Голландцы словно окаменели от горя. Тогда я посоветовал им прорубить дыру в капоте и укрепить генератор сверху, соединив его с двигателем приводным ремнем.

Один из голландцев молча взял топор и с невероятной силой ударил им по капоту, пробив широкую дыру. Лицо у него было при этом искажено такой зверской гримасой, будто он собирался совершить убийство.

Мы закрепили генератор на капоте, разрезали запасную шину, превратив ее в длинный приводной ремень. Однако все наши усилия оказались тщетными: генератор не работал.

И снова голландцы впали в отчаяние. Им трудно было смириться с мыслью, что двум из них опять придется ждать в течение многих месяцев, пока третий будет доставать в Европе новый генератор. Едва ли они согласились бы бросить в пустыне дорогой автомобиль и пересесть в мою машину, хотя это было самое реалистическое решение проблемы, какое только приходило мне в голову.

Правда, было еще одно решение. Запустив свой двигатель, я мог бы ехать дальше с разряженным аккумулятором голландцев, и через несколько дней он зарядился бы от моего генератора. Между тем голландцы поставят мой заряженный аккумулятор и несколько дней проедут на нем, пока тот сядет. А потом мы снова поменяемся аккумуляторами.

Однако я так и не решился раскрыть голландцам этот замысел, так как их машина, очевидно, была плохо подготовлена для езды через пустыню и, что хуже всего, сами они имели весьма слабое представление о том, как надо управлять здесь машиной. Если у них произойдет еще какая-нибудь поломка, мне будет нелегко убедить их в том, что машину надо оставить.

На другое утро к оазису подошло несколько туарегов, и они рассказали о том, что примерно в двадцати километрах к югу от Ин-Геззама сломался грузовик.

Вероятно, этот грузовик и был лучшим решением нашей проблемы. Если я сумею его починить, то, меняясь с ним аккумуляторами, голландцы легко доберутся до Таманрассета. В крайнем случае они приедут в Таманрассет в кузове грузовика. Я же должен был ехать дальше на юг по трудной и тяжелой дороге, которая могла легко доконать и голландцев, и их автомобиль.

Четверо людей, стоявших возле грузовика, были весьма удивлены, когда увидели, с каким рвением я помогал им ремонтировать двигатель. Наконец он заработал, и шофер охотно согласился доехать о голландцами до Таманрассета.

Мне хотелось удостовериться в том, что он выполнит свое обещание, и я вернулся к оазису. Когда машины тронулись с места, рев моторов перекрыл ликующие крики голландцев. Они пели и размахивали своими шлемами, из-под колес вылетали клубы пыли, и скоро маленький кортеж исчез за песчаными дюнами. А я снова двинулся по дороге на юг.

Собственно говоря, ехать надо не по самой дороге, которую основательно изрыли тяжелые грузовики, и даже не рядом с ней, так как поверхность песка, нарушенная хоть раз, остается труднопроходимой добрые пятьдесят, а то и сто лет, пока следующий ливень ее не уплотнит.

Чем дальше вы едете от дороги, тем лучше, так как девственно нетронутый песок отличается наибольшей твердостью. Но если путешественник едет, скажем, в двадцати или тридцати километрах к востоку от главной дороги, он легко может сбиться с пути, потому что та никогда не идет по прямой линии: она беспрестанно петляет между песчаными дюнами, скалами и высохшими руслами рек, так называемыми вади. Иногда дорога почти не выделяется на местности, и где-то вы можете пересечь ее, даже не заметив этого. Потерять же ее небезопасно, так как в этом случае можно заблудиться. Если вы, например, уже оказались к западу от дороги, а думаете, что еще находитесь к востоку от нее, и упорно едете на запад, то пройдет несколько дней и обратно вы уже не вернетесь.

Двигаясь к югу от Ин-Геззама, я попал на обширную гладкую равнину, словно я ехал не по пустыне, а по автостраде шириной в пятьдесят, а то и в сто километров. Здесь так и тянет нажать на акселератор, чтобы развить скорость, какую только можно выжать из машины. Но там и сям равнину пересекают вади. Некоторые вади, имея почти отвесные склоны, достигают метровой глубины, некоторые засыпаны зыбучими песками. И хотя зыбучий песок поглотить всю машину, как об этом любят порассказать досужие туристы, не может, нередко она проваливается по самые ступицы, а то и еще глубже, да так, что вы не можете открыть двери, и тогда вам приходится вылезать в окно и откапывать свою машину. Когда вы ее полностью откопали, под колеса надо уложить маты из стальных труб. Приспособления из проволоки, полотна или пластика совершенно бесполезны: колеса разрывают их в мелкие клочья.

То же самое происходит с подушками, плащами, одеялами, инструментальными сумками и прочими предметами, которые вы в панике суете под колеса.

Итак, вы откопали машину, подложили под колеса маты и очень медленно двинулись вперед. Проехали вы метра два, то есть на длину матов, остановились, передвинули маты вперед и снова поехали. Эту операцию порой приходится повторять раз двести, пока вам не посчастливится выехать на островок твердого песка, со всех сторон окруженного рыхлыми барханами. На этом островке вы пытаетесь развить такую скорость, на которой возможно проскочить как можно большее расстояние.

Ехать по рыхлому песку не так-то просто. Однако опытный водитель, хорошо знакомый с дорогами в пустыне, никогда не завязнет. Между тем держать необходимую скорость гораздо труднее, чем это кажется на первый взгляд. Если вы поедете слишком быстро, вас будет заносить каждый раз, когда вы попытаетесь объехать камень или какое-то другое препятствие. Если же вы поедете слишком медленно, ваша машина тут же провалится. Однако не вздумайте слишком резко нажимать на акселератор, а то колеса тут же начнут буксовать, и машина только глубже зароется в песок.

Главное — это быстро переключить скорость. Если вы замешкаетесь при переключении скоростей, машина тут же утонет в песке. А на некоторых участках пути песок бывает таким рыхлым, что там вообще нельзя переключать скорость. Поэтому, приближаясь к такому участку, постарайтесь трезво оценить обстановку.

Если вам предстоит долго ехать по рыхлому песку, сначала как следует разгоните машину и преодолевайте опасную зону па предельной скорости, не меняя передачи. Если же вам все-таки приходится перейти с четвертой на третью или с третьей на вторую скорость, подготовку к этому маневру нужно начать как можно раньше. Хотя в коробке передач есть синхронизатор, рекомендуется при этом дважды отжать сцепление и произвести перегазовку, чтобы обороты двигателя привести в соответствие со скоростью, не теряя инерции. Вы либо благополучно проскочите опасную зону, или уж во всяком случае не сломаете коробку перемены передач.

Но хуже всего такие участки пустыни, где есть и песок и камни. По песку надо ехать быстро, а по камням медленно и осторожно, ибо если вы налетите на камень, то разобьете машину или в лучшем случае порвете покрышки.

Когда начинается песчаная буря, ни в коем случае не следует впадать в панику и нестись очертя голову к ближайшему оазису. Ехать нужно быстро, но осмотрительно. И если видимость падает настолько, что вы уже не видите поверхности песка, лучше всего остановиться.

Песчаная буря иногда надвигается в виде гигантской черно-коричневой стены, которая достигает нескольких километров и высоту и затмевает солнце. Когда на вас обрушиваются горы разъяренного песка, безжалостно хлещущего по стеклам и борщи машины, день сразу же превращается в ночь. Немедленно налезайте в кабину, иначе мелкие камешки исполосуют вам руки и лицо, а в глаза, уши и рот набьется мелкий песок. Если своевременно не принять мер предосторожности, то в конце концов можно и задохнуться.

Чаще всего перед песчаной бурей просто начинает дуть легкий ветерок, который постепенно усиливается.

Сначала песок кружится лишь на холмах и возвышенностях, потом вдруг возникают десятки маленьких смерчей, которые поднимают пыль и песок высоко в воздух. Эти смерчи движутся довольно быстро, но избежать встречи с ними совсем нетрудно, так как они не толще дерева.

Внезапно вся пустыня приходит в движение, красновато-коричневые струи пыли и песка сплошным потоком заливают землю, и над ними одиноко возвышаются лишь утесы да дюны.

Песчаный поток становится все шире и глубже; вот он уже захлестывает человека с головой, и у того возникает ощущение, будто он находится на дне моря, а его машина — это водолазный колокол. И хотя двери плотно закрыты, а стекла подняты, песчаное море непрерывно проникает в машину, и злосчастному автотуристу приходится закрывать лицо куском материи.

Песчаная буря обычно продолжается всего несколько часов, самое большее два-три дня. Если буря разыгралась не на шутку, спать в машине не следует, ибо ее до самой крыши может засыпать песком. Прежде чем это случится, надо закрыть голову подушкой и вылезти через окно, прихватив с собой лопату. Все равно потом придется откапывать машину.

В случае поломки машины, не стоит приходить в отчаяние. Нужно просто напрячь фантазию и попытаться найти выход. Если отказал бензонасос, поставьте на крышу канистру, и пусть бензин сам бежит в карбюратор по шлангу.

Если вы пробили картер о камень, приготовьте смесь из мыла, воды и муки или хлеба и этим пластырем постарайтесь замазать трещины в картере. Затем долейте масло и можете продолжать свое путешествие.

Если начинает подтекать радиатор, вылейте в него пару яиц и насыпьте немного муки. Километров на двести вы обеспечены. Потом эту процедуру можно повторить.

Из всякого положения есть выход. В крайнем случае можно ехать даже на трех колесах! Однажды в Конго я не только порвал шины, но и вдребезги изломал диски задних колес. Сняв их, я поставил на их место правое переднее и запасное колеса. Потом как следует стянул левую заднюю рессору и весь багаж переложил в левую заднюю часть кузова. Правая передняя ступица осталась без колеса и уныло торчала из-под капота, но я благополучно проехал на трех колесах около пятисот километров и не могу сказать, чтобы это было особенно трудно.

Если же машина окончательно встала, то на этот счет в пустыне существует одно мудрое правило: что бы ни случилось, не отходи от машины. Надо вырыть под ней углубление и, лежа в тени, ожидать помощи. На вершине ближайшего холма необходимо укрепить шест с тряпкой, смоченной в бензине, и ночью зажечь ее, подавая таким образом сигнал бедствия. Днем не следует слишком много двигаться, так как при этом организм теряет невероятное количество влаги. Если же какой-нибудь безумец захочет добраться до ближайшего оазиса, то он лишний раз докажет, что тридцать километров в пустыне — это максимальное расстояние, которое может пройти человек, прежде чем умрет от жажды или солнечного удара.

Итак, самое лучшее — это зарыться в песок и лежать под машиной. Когда бидоны опустеют, пейте воду из радиатора. И даже когда в радиаторе не останется ни капли воды, все равно лежите под машиной, хотя бы вам казалось, что вы уже умираете. Как показывает опыт, вас гораздо легче найти возле машины, чем в безбрежных просторах пустыни.

Итак, вот уже целую неделю длится мое путешествие по пустыне. А сейчас я сижу в одном из баров Кано (Нигерия), дышу кондиционированным воздухом и пью лимонад стакан за стаканом.

За соседним столиком расположился какой-то толстяк, явно предпочитающий лимонаду более крепкие напитки; он с любопытством смотрит на меня.

— Первый раз в жизни вижу человека, который поглощает такое количество жидкости, — замечает он. — Где вас одолела такая жажда?

— В Сахаре, — отвечаю я.

— Ну и как там, на этой грязной песчаной сковородке? — «не унимается мой сосед.

— Жарко! — отвечаю я и поворачиваюсь к нему спиной. Но о жажде, зное и всевозможных опасностях, которые на каждом шагу подстерегают путешественника в пустыне, я уже успел забыть. И думал только о вздымающихся, словно океанские волны, песчаных дюнах, о невероятно синем небе, о бескрайних далях и фантастических закатах.

И мне уже сейчас хочется как можно скорее вернуться в пустыню. Но я не стану говорить об этом с толстяком. Все равно ему не понять, как прекрасна может быть моя пустыня.

По дорогам Нигерии ездят, за редким исключением, одни только грузовики. На их кабинах написаны всевозможные нравоучительные изречения, чаще всего религиозного содержания, как, например: «Мой напарник — сам господь» или «Вперед, во имя всевышнего». И нужно быть по меньшей мере святым праведником, чтобы не испугаться при виде надписи: «Мы верим в бога — долой тормоза» или «Обгоним дьявола», причем эта обнадеживающая надпись укреплена на машине, которая с грохотом и на предельной скорости вылетает из-за поворота, словно за ней действительно гонятся по пятам все обитатели преисподней.

Машина с многозначительным признанием «Все мы далеки от совершенства» со скрипом и скрежетом ползет вверх по склону холма. За свою недолгую жизнь она уже успела потерять все четыре крыла, капот и по крайней мере половину из принадлежавших ей лошадиных сил.

Однажды мне пришлось довольно долго ехать за грузовиком, превращенным в автобус. Его кузов был совершенно необъятной величины и занимал чуть ли не всю проезжую часть дороги. Когда мне наконец удалось обогнать его, я прочитал надпись «Толстая Мэри».

В Эквадоре тоже немало машин, на которых начертаны всякого рода религиозные изречения, но что касается остроумия и силы религиозного чувства, то пальму первенства, безусловно, следует отдать шоферам Нигерии.

Дороги Нигерии содержатся в прекрасном состоянии, и я быстро доехал до Республики Чад. Я уже бывал здесь несколько раз и навсегда запомнил, сколько неприятностей мне доставлял бюрократизм французских властей. Французам пришлось отсюда уйти, но вместе с независимостью они, очевидно, передали местной администрации и известную склонность к бюрократизму.

В тот день, когда я приехал в Бонгор, мэр велел устроить празднество с народными танцами в честь своей собственной персоны. Танцы происходили на городской площади, и, поскольку они произвели на меня большое впечатление, я достал фотоаппарат и начал фотографировать.

Внезапно на мое плечо легла чья-то тяжелая рука.

— Следуй за мной! — приказал кто-то не слишком любезно, и в голосе его прозвучала угроза.

— В чем дело? Я никому не мешаю.

— Я мэр Бонгора. Здесь запрещается фотографировать без специального на то разрешения. Следуй за мной!

— Вы ведете себя не как мэр, а как дикарь, — возразил я. — Если я, по вашему мнению, нарушил порядок, позовите полицию.

Вскоре к нам подошел начальник полиции в таком мундире, что даже наш добрый король Фредерик был бы в нем похож на почтальона. К сожалению, начальник полиции стал на сторону своего мэра, и оба они моментально пришли к выводу, что меня нужно немедленно выслать из страны, переправив на другой берег реки Логоне, в Камерун. Меня будут конвоировать два джина: один спереди, другой сзади. А пока мне ничего иного не оставалось, как ждать, когда прибудет этот почетный эскорт.

Чтобы не терять даром времени, я решил осмотреть заднее колесо. Я снял его, а гайки незаметно спрятал.

— Что случилось? — удивленно спросил начальник полиции, вернувшись с эскортом.

— Я хотел осмотреть заднее колесо и в темноте потерял гайки.

Пока власти обсуждали сложившуюся обстановку, я отпраздновал свою маленькую победу, приготовив небольшой ужин, и принялся поглощать его при свете великолепного карманного фонаря.

Не успел я справиться с ужином, как вернулся мэр и пожелал мне приятного аппетита.

— Спасибо, — ответил я, — не хотите ли стакан красного вина?

Мэр не стал отказываться. После третьего стакана он вдруг заметил мой фонарь.

— Какой прекрасный фонарь, — восхитился мэр. — С таким фонарем даже слепой нашел бы эти проклятые гайки. Кстати, если вы захотите преподнести мне этот фонарь, мы не станем высылать вас в Камерун.

Когда я кончил ужинать, то действительно нашел гайки, запустил двигатель и поехал в южном направлении. А господин мэр весело зашагал домой. В руке он держал мой фонарь и слегка пошатывался.

К югу от Бонгора я наткнулся на группу мужчин из масса. В прошлом году здесь был издан правительственный декрет, который строжайшим образом запрещал кому бы то ни было ходить без штанов. Но, как видно, представители народа масса плевать хотели на этот декрет.

Однако и в этой далекой африканской стране не обошлось без нововведений: за фотографирование теперь взималась плата до двух крон.

— Зачем вам это понадобилось? — возмутился я. — Ведь здесь совсем не бывает туристов!

— Мсье, в прошлом году сюда приезжали американские кинооператоры! — ответили мне.

Я понял, что западная цивилизация проникла и в эти районы, и с грустью вспомнил о своих прежних встречах с масса.