Как на ладони

глава двенадцатая

Мелина плакала. Она говорила, что это все ее вина. Гил убеждал ее, что это не так, и пытался обнять, хотя ее уже обнимала я.

— Не обнимай меня! — плакала она. — Со мной-то ничего не случилось.

Томас поднял с пола куртку, надел ее и заявил, что пошел убивать мистера Вуозо. Гил сказал, что ничего подобного, и встал перед входной дверью. Папа сел в кресло Гила и спрятал лицо за руками. Наверное, ему тоже не хотелось никого видеть. Тэна подошла и положила ему руку на плечо. И вместо того чтобы смотреть на папу, я наблюдала за тем, как сотрясается Тэнина рука у него на плече.

Хорошо, что все вокруг переживали и думали, чья же это вина, и не пытались со мной говорить. Я стыдилась того, что сказала, и того, что теперь все всё знают. Даже перед Томасом, с которым мы занимались постыдными вещами, мне было стыдно.

Какое-то время никто не мог успокоиться. Я сказала, что хочу выпить воды, и ушла на кухню, сев в одиночестве за стол. За мной зашел Томас и спросил, где же моя вода. Он наполнил из-под крана два стакана, сел рядом со мной и сказал:

— Ты должна была мне сказать.

Я ничего не ответила. Он взял мою руку в свою. Кажется, он был спокойней всех — наверное, он был слишком молод, чтобы думать, будто это его вина. Сама-то я вовсе не считала, будто это вина кого-то из взрослых, но меня устраивало, что они сами так думают. Мне нравилось, что им стало плохо, что я их огорошила и заставила плакать. И мне больше не надо ни о чем беспокоиться — пусть теперь взрослые делают это за меня.

Томас мял мою руку, поскребывал каждый мой ноготь кончиком своего ногтя.

— Больно было? — наконец спросил он.

Я кивнула.

— А крови много было?

Я еще раз кивнула.

— Это была моя кровь, — заявил Томас. — Моя, а не его.

Раньше мне бы понравилось, как он это сказал. Как будто я — его собственность. Но теперь у меня это не вызвало никаких эмоций. Я только подумала, что это моя кровь и что Томасу не стоит больше об этом вспоминать.

Потом мы услышали, как взрослые тихо переговариваются в гостиной, и постарались не шуметь, чтобы все расслышать. А они-то этого как раз и не хотели. Мне стало страшно, что они обсуждают, как бы вернуть меня к папе, так что я прошла и встала в дверном проеме между кухней и гостиной.

— О чем вы говорите? — спросила я. Все повернулись ко мне, но никто не ответил. Я чувствовала дыхание Томаса на своей спине. — Теперь я живу тут, — напомнила я, и никто мне не возразил.

Через несколько секунду заговорила Тэна:

— Томас, думаю, мне стоит отвезти тебя домой.

— Почему? — спросил он.

— У тебя мама наверняка волнуется.

— Я не хочу уезжать, — заявил он, и больше никто на эту тему не распространялся.

Все выглядели уставшими и напуганными. Папа больше не прятал лицо в руках. Он отвернулся от меня и уставился в выключенный телевизор. Мелина откинулась на спинку дивана. Гил уже не стоял прямо перед дверью, но держался поблизости, словно вратарь, поджидающий мяч.

— И что теперь будет? — задал вопрос Томас.

Я думала, что сейчас папа заорет и велит ему заткнуться, но он только сказал:

— Нам придется вызвать полицию.

— Зачем? — спросила я, боясь, что мне придется рассказывать все снова людям, которых я даже не знаю.

— Затем, — ответил папа, поворачиваясь ко мне. — То, что сделал этот сукин сын, — противозаконно.

— Но я больше не хочу об этом говорить! — взмолилась я.

— Придется.

Тут Гил сказал ему что-то по-арабски. Голос у него был гораздо громче и строже, чем в тот раз, когда папа говорил гадости про Мелину. Папа окаменел, но в ответ ничего не сказал. Я знала, что Гил меня защищает, и ужасно пожалела, что не понимаю ни слова по-арабски.

Мелина вздохнула:

— Вы правы, Рифат. Нам придется сообщить полиции.

— Нет! — возразила я.

— Я буду рядом, — пообещала Мелина. — Все время.

Я открыла рот, чтобы крикнуть “нет” еще раз, но папа меня опередил.

— Мелина будет рядом, — успокаивающе сказал он, и я замолкла. Мне не хотелось разрушать возникшую между ними симпатию.

— Позвоним им сейчас? — спросил Гил.

Никто не ответил.

— Или подождем до завтра? — предложил он.

— Не знаю, — пробормотал папа. — Я не в состоянии думать.

— Давайте тогда отложим это до завтра, — заключила Тэна.

Из кухни донесся запах кофе, который, судя по всему, начал выкипать. Странно, что плохое может произойти с человеком, когда вокруг так чудесно пахнет.

— Кофе готов, — отметил Томас.

Все его проигнорировали.

Он пожал плечами и отправился на кухню. Я услышала, как он открывает шкаф и звякает чашками и блюдцами, потом вытаскивает приборы.

— Джасира, помоги мне тут! — крикнул он через пару минут, и вдвоем мы принесли кофе. Мы поставили на столик чашки с кофе, сахар и молоко, но к ним так никто и не прикоснулся. Томас сбегал на кухню и принес оттуда пахлаву. Он снял фольгу, и теперь пахлава красовалась посреди стола, слоеное тесто было поделено на идеальной формы ромбики. Томас попытался разрезать пахлаву лопаточкой, но листочки слоеного теста крошились и ломались. Я думала, что папа заорет на него, велит ему прекратить, но он молчал. Я ждала, что папа скажет ему, что ромбики сначала нужно аккуратно надрезать, а потом спокойно разрезать всю пахлаву, но он молчал. В конце концов, я думала, что папа разозлится на меня, ведь я знала, как раскладывать пахлаву, но не сказала об этом Томасу. Но он только тихо сидел и смотрел, как разваливается по кусочкам результат его упорной работы.

Этим вечером Гил развез всех по домам, даже папу с Тэной — чтобы папа, возвращаясь домой мимо калитки Вуозо, не ворвался к ним в дом. Правда, я-то знала, что он в жизни так бы не поступил. Он не такой, как Томас.

Ночью Мелина спала со мной, с самого вечера. Наверное, она думала, что мне точно приснится кошмар, так что решила прийти заранее.

— Прости меня, — прошептала она, когда мы лежали в темноте.

— За что?

— Я должна была догадаться.

— Я не хотела, чтобы ты знала.

— Нет, хотела, — возразила Мелина.

Я умолкла. Мне надо было обдумать эту мысль.

— Джасира? — позвала она.

— Да?

— А было еще что-то?

Я промолчала.

— Пожалуйста, скажи мне, если он еще что-нибудь с тобой делал.

— Это повредит ребенку, — сказала я.

— Ребенок в порядке.

— Да, — ответила я.

— Сколько раз?

— Один.

— Об этом тебе тоже придется рассказать в полиции.

— А что, если я в тот раз и сама хотела? — спросила я и расплакалась от стыда. Я ведь на самом деле не хотела, просто делала вид, будто хочу. А мистер Вуозо так и скажет в полиции, и все поймут, что так и было.

Мелина прижала меня к себе и прошептала:

— Это не важно. Когда взрослый человек занимается сексом с подростком младше шестнадцати лет, это изнасилование. Даже если этот подросток и сам этого хотел.

— Я на самом деле не хотела, — призналась я, — я просто притворялась.

— Зачем?

— Не знаю.

Она гладила меня по голове, пока я пыталась успокоиться. А это было нелегко, когда она была такой хорошей. Прежде чем уснуть, я призналась:

— А я ненавидела Дорри.

Мелина тихо рассмеялась:

— Да я поняла.

— Но уже не ненавижу, — сказала я, хотя на самом деле все-таки еще чуточку ненавидела.

— Ненавидь ее, ради бога, — улыбнулась Мелина. — Дети всегда ненавидят своих младших братьев и сестер.

Хорошо бы Мелина больше ничего не говорила. Ее слова все кружились и кружились у меня в голове. Они были такими яркими и сверкающими, совсем как техасское солнце, когда закрываешь глаза и все равно видишь его контур.

На следующее утро, в субботу, я разговаривала с полицейскими. Когда мы с Мелиной завтракали, к нам заехал папа вместе с полицией. Приехали двое — мужчина и женщина, но я должна была разговаривать только с женщиной. Мужчина отправился в гостиную к папе и Гилу. Женщина спросила, хочет ли папа присутствовать при разговоре, но он отказался, сказав, что со мной побудет Мелина. Тогда женщина захотела узнать, кем нам приходится Мелина, и папа сказал, что она — друг семьи. Мне это показалось забавным, ведь все в моей семье, кроме меня, Мелину терпеть не могли. Но все равно, это было мило с его стороны. Честно говоря, я просто обрадовалась, что он не будет меня слушать.

Мы устроились на кухне. Женщина включила диктофон, а иногда записывала что-то и в блокнот. Мелина села с вязаньем. Кажется, она не хотела, чтобы я думала, будто она очень уж прислушивается к моему рассказу, чтобы я не смущалась.

Я рассказала женщине все то же, что и вчера. Вот только вопросов у нее возникло гораздо больше. Она хотела знать каждое слово, которое говорил мне мистер Вуозо, и каждый его жест и взгляд. Когда я рассказывала о том, что, как мне казалось, было между нами хорошего, это почему-то превращалось в гадости. Как, например, то, что мистер Вуозо возил меня ужинать, или как приходил к нам домой, пока папа был у Тэны, чтобы сказать о неработающем прожекторе. Или когда он позволил мне брать у него интервью. После каждой такой истории женщина задавала вопросы, например: “Приходя к тебе, он точно знал, что твоего папы нет дома?” Тогда-то я и поняла, что раньше воспринимала все неправильно.

Когда я закончила свой рассказ, женщина спросила, не хочу ли я добавить что-нибудь еще.

Я вперила взгляд в стол. Мне так не хотелось рассказывать о том случае, когда я позволила мистеру Вуозо делать со мной всякие вещи, потому что думала, что его призвали на войну. Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал, какой дурой я была.

— Джасира? — спросила женщина.

Я взглянула на нее. Это была крепкая негритянка, и мне нравилось, как на ней сидит форма, плотно облегая выпуклости попы и груди.

— Да? — отозвалась я.

— У тебя с мистером Вуозо был еще какой-нибудь контакт?

Я не ответила, и тогда Мелина сказала:

— Да, был.

— Расскажешь мне об этом?

Я посмотрела на Мелину.

— Не бойся, — сказала она.

Я вздохнула и начала рассказывать женщине про тот случай. Я уже устала произносить слова типа “вагина”, “член”, “грудь” и “эрекция”. Даже “пальцы” или “рот” вгоняли меня в краску. Когда я рассказывала про самую неприятную часть, Мелина начала вязать быстрее обычного. Я смотрела на нее и воображала, будто я — ее моторчик. Как будто мои слова нажимают на воображаемые педали, которые заставляют Мелинины руки двигаться быстрее. Я не плакала до самого конца, не сдержалась только, когда дошла до того места, где мистер Вуозо обзывал меня шлюхой в то время, как мы занимались сексом. Тут Мелина отложила вязание и сказала женщине, что на сегодня хватит. Та кивнула и закрыла колпачком ручку, выключила диктофон и встала. Прежде чем уйти, она дотронулась до моей руки и произнесла:

— Ты хорошая девочка, и ты очень много всего запомнила.

Через несколько минут на кухню зашел папа.

— Как прошло? — спросил он. — Ты на все вопросы ответила?

Мелина кивнула.

— Она очень хорошо справилась, — сказала она.

Папа взглянул на нее, потом на меня.

— Почему ты плачешь? — спросил он.

— Рифат, — ответила Мелина, — это далось ей нелегко. Ей пришлось рассказывать очень неприятные вещи.

Папа все смотрел на меня.

— Не понимаю, почему ты мне не рассказала.

— Я боялась, что ты разозлишься, — призналась я.

— С чего бы это мне на тебя злиться, если кто-то сделал тебе больно?

— Я не знаю.

— Я бы и не стал, — сказал он, глядя на Мелину. — Я не такой.

Мелина промолчала. Тут на кухню заглянул Гил.

— Все нормально? — спросил он.

Я кивнула.

— Я дико устала, — призналась Мелина.

— Ну, — произнес Гил, — может, нам всем тогда немножко передохнуть?

— В каком это смысле? — поинтересовался папа.

— В прямом — мы все немного отдохнем, а попозже снова соберемся все вместе.

— То есть вы хотите, чтобы я ушел домой? — уточнил папа.

— Ненадолго, — успокаивающе сказал Гил.

— А что, если я хочу остаться со своей дочерью?

— Вы увидитесь с ней позже, после того, как она отдохнет.

— Она может отдохнуть и у себя дома, — заявил папа. — У нее там есть собственная комната.

— Ну же, Рифат, — сказал ему Гил.

Папа не ответил. В руках он держал визитную карточку женщины-полицейского и трепал ногтем ее утолок туда-сюда.

— Приходите вечером, ладно? — предложил Гил.

Папа пожал плечами, повернулся ко мне и спросил:

— Ты что, не можешь домой прийти? Хотя бы на один день?

Я не знала, что ему ответить, и обернулась за поддержкой к Гилу.

— Ну же! Я ведь с тобой разговариваю, а не с ним.

Тогда я сделала глубокий вдох и ответила:

— Нет, не могу.

Папа умолк на секунду, потом бросил: “Ну и прекрасно!” — и ушел.

Мы с Мелиной устроились в гостиной. Она спросила, как у меня дела, и я ответила, что нормально. Потом она еще раз сказала, что я прекрасно справилась, но предупредила, что, возможно, мне придется еще не раз повторять свой рассказ разным людям. Кроме того, она заявила, что мне нужно сходить к врачу.

— К какому врачу? — спросила я, уже зная ответ.

— К моему, — ответила она, — который заботится обо мне во время беременности. Она очень хорошая женщина, и мы пойдем туда вместе.

— А папа тоже пойдет? — поинтересовалась я.

— Господи, нет, конечно же, — удивилась Мелина. — Нет, ну он может, разумеется, посидеть и подождать нас в коридоре, но в кабинет его никто не пустит.

— Хорошо, — обрадовалась я и взяла с журнального столика свою книжку. Я начала читать про то, как проходит осмотр: как в тебя засовывают всякие штуки, чтобы видеть все внутренности. Там говорилось, что при осмотре нужно расслабиться, и тогда все будет хорошо. Еще я прочла о том, что врач может при помощи зеркальца показать, как у меня все внутри устроено, и что это просто удивительно.

Пока я читала, раздался телефонный звонок. Гил, все еще возившийся на кухне, поднял трубку и позвал меня.

— Это твоя мама, — сказал он, протягивая мне телефон.

Я хотела было признаться ему, что не хочу с ней разговаривать, но потом вспомнила, как он защищал меня от папы, и решила промолчать. Я боялась, что однажды ему надоест велеть разным людям оставить меня в покое.

— Спасибо, — поблагодарила я.

Он кивнул, подхватил журнал и удалился в гостиную.

— Алло? — произнесла я, расстроившись, что Гил ушел.

— Джасира? — раздался голос мамы.

— Да.

— Это ты?

— Да.

Она затихла на секунду, потом заговорила вновь:

— Твой папа мне только что звонил. Он рассказал мне о том, что случилось.

— О…

— Я приеду на следующие же выходные, слышишь?

— Я теперь с Мелиной живу, — невпопад ответила я.

— Да, папа мне сказал.

— Ты можешь остановиться у папы, но я живу у Мелины.

— Ладно.

Я не знала, о чем с ней говорить. В голову ничего не шло. Наконец я спросила:

— А что ты будешь делать, когда приедешь?

— Ну, повидаюсь с тобой, поговорю.

— А…

— Не стоило мне отправлять тебя жить к папе.

— Да мне тут нравится, — сказала я чистую правду.

Мама начала плакать.

— Как тебе может там нравиться?

— Да все не так уж и плохо, — попыталась утешить ее я.

Мама замолчала на секунду.

— Ты очень храбро поступила, решившись на разговор с полицейскими.

— Спасибо.

— Теперь этот человек сядет в тюрьму и никогда больше пальцем не тронет маленьких девочек. Ты многих девочек спасла.

— Угу, — пробурчала я. Мне не очень-то нравилось, что мистера Вуозо отправят в тюрьму. Меня это нервировало. Он, конечно, много плохого сделал, но и хорошего тоже немало. Он иногда был моим другом. Он ревновал к Томасу. Орал на своего сына, чтобы мне угодить. Защищал меня от папы.

— Ладно, — сказала мама. — На суде я сяду прямо у него перед носом и буду смотреть на него так, что он на всю жизнь запомнит.

— А если это будет учебный день? — поинтересовалась я.

— Что?

— Что, если суд назначат на будний день и ты не сможешь приехать?

— Найдут мне замену.

После того как мы поговорили, я вернулась в гостиную и сообщила Мелине с Гилом, что скоро приедет моя мама.

— Я никогда с ней не встречался, — произнес Гил.

— Я с ней виделась, — отозвалась Мелина, но больше ничего не добавила.

— Я не хочу с ней жить, — призналась я.

— Ладно, — кивнула Мелина.

— Но мне придется? — уточнила я.

— Нет, если только ты этого не захочешь.

— А когда-нибудь мне придется жить там, где я не хочу?

— Конечно, нет, — ответила Мелина.

— А Томас говорит, что я не могу вот так жить с соседями.

Она вздохнула:

— Ну, Томас не всегда разбирается в том, о чем говорит.

Папа этим вечером так и не пришел, хотя Гил ему разрешил. С одной стороны, я обрадовалась, но с другой — нет. Я немножко по нему скучала. Если бы он был рядом, мы могли бы посмеяться над мамой, обсудить, какой это ужас, что она приезжает. Или поговорить о том, что у дома Вуозо днем стояла полицейская машина, а когда полицейские уходили, то мистер Вуозо шел за ними, держа в руках маленький вещмешок.

Дениз отдала мне фотографии, которые мы сделали в “Волшебных снимках”. Она заявила, что я выгляжу точь-в-точь как модель и что в один прекрасный день я наверняка окажусь на обложке журнала. Про себя она тоже так сказала, только добавила, что все дело в том, что на ее снимке только ее лицо, а не фигура. Она подарила мистеру Джоффри одну копию своей фотографии, но через пару дней он вернул ее обратно, сказав, что не может принять от нее такой подарок. Зато добавил, что она чудесно выглядит. Дениз спросила, собираюсь ли я подарить копию снимка мистеру Вуозо, и я ответила, что, скорее всего, нет.

— Ты его больше не любишь? — спросила она, и я покачала головой.

Вместо этого я отдала фотографию Томасу, и он заявил, что теперь будет хранить ее у сердца. Теперь в школе он повсюду меня сопровождал, как будто бы меня могли похитить. Когда мы с Мелиной приезжали утром, он уже ждал меня у бордюра, а после уроков не уходил, пока я не садилась обратно в машину. Он заявил, что принял важное решение — он не будет заниматься со мной сексом, пока я не стану старше. Вместо этого он теперь держал меня за руку и целовал в щечку. И он больше не говорил, будто я что-то должна для него делать. Как-то после школы он заехал со мной к Мелине, но мы только смотрели телевизор и ничем таким не занимались.

Наверное, папа увидел, как за Томасом приехали его родители, потому что тем же вечером пришел и постучал к нам в дверь. Он сказал, что я не должна больше общаться с Томасом, но не потому, что он черный, а потому, что у нас с ним был секс. А Мелина заявила, что нам можно общаться, но под присмотром. Папа опять заорал, что я его дочь и он устанавливает правила, а Мелина гнула свое — что я живу в ее доме и подчиняюсь ее правилам. Он кричал, что это немыслимо — что он не может высказать свое мнение по поводу воспитания собственной дочери, а Мелина сказала, что он преувеличивает.

В пятницу вечером приехала мама со своим новым бойфрендом Ричардом. Папа освободил для них дом, а сам отправился к Тэне. Мне показалось странным, что он позволил черному жить у себя дома. Я даже подумала, что этим он хотел показать Мелине, как она ошибается, считая его расистом.

— Как я могу быть расистом? — вопрошал он во время одного нашего телефонного разговора. Он теперь иногда звонил вечером, чтобы пожелать мне спокойной ночи и удостовериться, что я делаю уроки. — Да ты только посмотри на меня, это же абсурд!

Я промолчала, так что он ответил за меня:

— Я никак не могу быть расистом. Это невозможно.

Как-то мне из папиного дома позвонила мама и спросила, не хочу ли я прийти и познакомиться с Ричардом. Мелина стояла рядом на кухне и легкими движениями пальцев непрерывно поглаживала живот. Казалось, она хотела сделать Дорри массаж прямо сквозь живот.

— Я вообще-то туда не хожу, — призналась я маме.

— Что, даже на один вечер? — спросила она. — Мы такой путь проделали.

Я посмотрела на Мелину. Она тихонько покачала головой, словно соглашаясь с тем, что мне не стоит туда идти.

— Вы можете прийти сюда, — предложила я.

Мелина кивнула в знак согласия.

— Прийти к вам? — переспросила мама.

— Мелина разрешает.

— Угу, — промычала мама.

— И ты познакомишься с Мелиной и Гилом, — добавила я.

— Я, кажется, с ней уже встречалась. Да?

— А, точно.

— Знаешь, думаю, разок ты можешь нарушить свое правило и остаться с нами на выходные. Ну, тут ведь даже твоего отца нет, — заявила мама.

Мелина скорчила рожу. Казалось, ей уже надоело слушать и этот долгий разговор, и то, что мама не хочет с нами соглашаться. Наконец я произнесла:

— Я не хочу возвращаться туда, где мистер Вуозо сделал мне больно. — Это вовсе не было правдой, но я уже поняла, что стоит мне упомянуть при маме мистера Вуозо, она сразу от меня отстанет.

— Ну конечно, — протянула она, — понятно. Конечно. Может, мы тогда все съездим куда-нибудь поужинать? Мы с Ричардом взяли напрокат машину.

— И Мелину позовем?

— Знаешь, мне кажется, мы могли бы и втроем побыть хоть раз. Как ты думаешь?

Я взглянула на Мелину. Она пожала плечами.

— Ладно, — согласилась я, больше всего мечтая положить трубку. — Встретимся тогда у гаража.

— Отлично, — обрадовалась мама. — Уверена, тебе понравится Ричард.

— Ага.

— Может, тебе и своего друга Томаса пригласить? — предложила мама.

Я не очень поняла, почему Томаса можно приглашать, а Мелину нельзя, так что отказалась. Как только я повесила трубку, Мелина спросила:

— Да что с ней такое?

— Она не хочет с тобой встречаться, — объяснила я.

— Да мы с ней уже встречались.

Я пожала плечами:

— Значит, она не хочет встречаться с тобой снова.

— Как можно не хотеть познакомиться с людьми, у которых живет твоя дочь? — удивилась Мелина.

— Я не знаю.

— Это странно.

— Можно, я с ними поужинаю?

— Конечно, — кивнула она. — Разумеется, я бы сначала предпочла лично познакомиться с этим Ричардом, но уж ладно.

Я кивнула и пошла обуваться. Я задумалась, всегда ли мне будет так приятно спрашивать у Мелины разрешения. Ответ меня, как правило, не особо волновал. Гораздо больше мне нравились ее слова, когда она беспокоилась, как бы мне кто не навредил.

Странно было возвращаться к папе домой. Я теперь в такое время нечасто из дома выходила — обычно мы как раз готовили ужин. Да даже если я и выбиралась вечером на улицу, то все равно не в одиночку. Мелина немного расслабилась после того, как мистера Вуозо увезли в полицию, но потом он уплатил залог и вернулся обратно, так что она опять начала беспокоиться за меня. Хоть она и говорила, что он теперь ни за что не посмеет ко мне прикоснуться, я заметила, что каждый раз, когда я выходила на улицу вечером, она находила повод, чтобы пойти со мной. Или смотрела на Гила, и тот придумывал повод.

Папу бесило, что мистера Вуозо выпустили под залог. Он говорил, что пятнадцати тысяч долларов мало, учитывая то, что он сделал, и что он ждет не дождется, когда же начнется настоящий суд. Я не хотела видеть мистера Вуозо, но не по той же причине, по какой не желала встречаться с папой. Мне не хотелось его видеть, потому что было слишком трудно его не жалеть, а я знала, что не должна испытывать к нему жалость. Каждый раз, когда я жалела мистера Вуозо, мне казалось, будто я расстраиваю Мелину, хоть она, конечно, не догадывалась, о чем я думаю.

Проходя мимо дома Вуозо, я заметила у них через окно белую кошку. Это было невероятно. Она была так похожа на Снежка, что мне сначала даже показалось, будто это он и есть, будто он ожил. Но, конечно, это была другая кошка. Снежок все так же лежал в морозилке, окруженный замороженными ужинами Мелины.

Мама выбежала из папиного дома и обняла меня. Она вырядилась в джинсы, голубую рубашку и кроссовки. Волосы она завязала в хвостик. Я подумала, что она хочет походить на Мелину, хотя наверняка и не помнит, как та выглядит. Я обнимала ее до тех пор, пока мне не показалось, что она сейчас заплачет. Она всхлипнула и представила мне Ричарда, который оказался лысым и с бородой. Он пожал мне руку. Мне показалось, что он не хочет слишком близко ко мне приближаться, и это было здорово.

Мы пошли в ресторанчик, где подавали всякое жареное мясо. Там можно было не произносить определенное название каждого блюда, а просто сказать: “Я буду цыпленка” или “Стейк, пожалуйста”. Нам достался изогнутый столик, и мама села между Ричардом и мной, но ближе к Ричарду. Иногда, когда его слова казались ей смешными, она протягивала руку и почесывала ему бороду. Когда она расстроилась, попробовав свой стейк и заявив, что Ричарду подали правильно приготовленный, а ей нет, он поменял местами их тарелки, и ей сразу стало легче. Дважды, когда он выходил в туалет, она спросила у меня, что я о нем думаю. Я ответила, что он отличается от папы и что у него низкий мягкий голос. Она кивнула.

— Знаю, — сказала мама. — Это так романтично.

Когда Ричард вернулся, я обрадовалась, что мне больше не придется придумывать, что бы про него сказать. Когда в туалет ушла моя мама, Ричард спросил, как дела в школе и нравится ли мне жить с Мелиной. Я ответила, что очень, а он отметил, что люди иногда обретают семью в самых неожиданных обстоятельствах.

На следующий день мама так и не появилась у Мелины. На этот раз она заявила, что хочет познакомиться с Томасом и его родителями. Мне стало неловко — я была уверена, что ей просто хочется продемонстрировать мистеру и миссис Брэдли своего чернокожего бойфренда. Я задумалась, смущает ли это Ричарда, но, даже если ему и было неловко, он не подал виду. Он пожал мистеру и миссис Брэдли руки, и мы все пошли в гостиную, где поговорили о разных планетах, которые мистер Брэдли наблюдал в свой телескоп.

В какой-то момент Томас спросил, можно ли нам подняться наверх и поиграть на гитаре. Кажется, никто из взрослых не знал, что ему ответить. Наконец моя мама сказала:

— Эм-м, конечно. Только не очень долго.

Я пообещала, что мы мигом, и мы с Томасом встали с дивана. Дойдя до комнаты, он заметил:

— Странная у тебя мама.

— Я знаю.

— Она не хотела, чтобы мы уходили.

— Ее бесит, что я нравлюсь мужчинам, — объяснила я.

— Почему? — не понял он. — У нее же свой парень есть.

Я пожала плечами.

Томас взял гитару и сыграл несколько аккордов. Потом отложил ее и спросил, можно ли ему полизать мою киску. Я отказалась, ведь наши родители сидели внизу, но он сказал, что постарается побыстрее. И добавил, что не стал бы просить меня о таком, будь я в штанах, но, раз уж я в юбке, это будет совсем просто.

— А я думала, что ты больше не хочешь всяким таким заниматься, — сказала я.

Он задумался.

— Скорее я не хочу, чтобы ты для меня всякое такое делала. Но это — чтобы доставить удовольствие тебе, это другое дело.

Я согласилась и легла на кровать. Он задрал мне юбку, стянул трусики и пристроился между ног. Поняв, что я скоро кончу, я начала ближе прижиматься к его лицу, и он из-за этого, кажется, начал ласкать меня еще усердней.

Когда все закончилось, он спросил, не хочу ли я, чтобы он еще что-нибудь для меня сделал. Я ответила, что хочу, чтобы он позволил мне пососать его член. По тому, как он выдвинул бедра, чтобы виден был его вставший член, я поняла, что он хотел услышать от меня что-нибудь в таком духе.

— Ладно, — сказал он серьезно, — если ты этого и правда хочешь.

Я уверила его в том, что это так, и расстегнула ремень. Пока я сосала, мне становилось все легче. С тех пор, как я рассказала всем о мистере Вуозо, все старались вести себя правильно. А мне было одиноко. Не то чтобы я не хотела, чтобы все себя правильно вели или помогали мне. Нет. Просто я скучала по старой жизни. Я хотела заниматься любовью. Хотела, чтобы мне говорили, что делать. Я и представить не могла, что мне придется жить без этих ощущений.

Когда мы спустились вниз, мама спросила, что за песню играл Томас. Она не слышала звуков музыки.

— Это потому, что я усилитель не включил, — объяснил Томас. — Я играл без него.

— А-а, — кивнула мама.

Когда мы вернулись домой, мама попросила меня зайти на секунду. У нее был для меня какой-то подарок. Я спросила, нельзя ли его подарить на улице, но она сказала “нет”. Когда я не сдвинулась с места, она вздохнула и заявила, что никто не будет удерживать меня у папы дома силой.

— И мы оставим дверь широко открытой, — добавил Ричард, — на случай, если тебе захочется сбежать.

Я ему улыбнулась, а вот мама посмотрела на него так, что я сразу поняла, какая его позднее ожидает взбучка.

Наконец я согласилась, и мы прошли внутрь. Мы зашли в папин кабинет, где на полу стоял открытый мамин чемодан. Внутри виднелась незнакомая мне одежда, в том числе и шелковая розовая ночная сорочка. Я взглянула на незастеленную кровать, пытаясь по расположению подушек и простыней вообразить, чем тут занимались мама с Ричардом.

— Держи, — сказала мама, протягивая мне маленькую коробочку.

Открыв, я обнаружила внутри бритву. Не одноразовую, а настоящую, тяжелую и металлическую, со сменными лезвиями.

— Нравится? — спросила она.

— Да, отличная бритва.

Она кивнула.

— Пойдем в ванную, я покажу тебе, как ею пользоваться.

— Да я уже умею, — сказала я и продемонстрировала ей свою голую гладкую ногу. Меня научили Барри и Томас, да и сама я уже навострилась.

— О… — протянула она, кажется расстроившись.

— Мне правда очень нравится твой подарок, — сказала я. — Это самый лучший подарок из всех, что ты мне дарила.

— Я рада, — ответила она совершенно нерадостным голосом. Кажется, она опять собралась плакать. Я отложила бритву и обняла ее. — Я ужасная мать, — сообщила она.

— Нет, неправда, — возразила я, чувствуя, что именно это и нужно сказать.

— Правда, — сказала она, выбралась из моих объятий и вытерла глаза.

Я промолчала. Неожиданно я почувствовала, что устала. Мне захотелось домой.

— Я очень ревную к этой твоей Мелине, — поделилась мама.

— Прости.

— Я даже не хочу ее видеть.

— Ладно.

— Ты живи с ней, если хочешь, но я туда не пойду. Я не могу.

Я кивнула. Мы решили, что завтра, перед их с Ричардом отъездом, позавтракаем в ресторане “У Дэнни”. Я взяла бритву, упаковочную бумагу и бантик. Еще раз поблагодарила маму и поцеловала ее. Сказала, что люблю ее и что прекрасно провела этот день. Только не сказала, что уже не считаю бритву самым лучшим от нее подарком.

Мистер Вуозо заявил, что не желает оспаривать обвинение. Как бы признал себя виновным, не говоря этого вслух. Правда, наказание его ждет в любом случае. Для меня плюс был в том, что мне не придется заново рассказывать свою историю новым людям и идти к врачу. Я не знала, почему мистер Вуозо так поступил: из сочувствия ко мне или по другой причине, но мне казалось, что все-таки ради меня. Когда я высказала это предположение Мелине, она заявила, что я ошибаюсь, что он на это просто не способен.

— Он делает так для собственной выгоды, — объяснила она. — Если твой папа выдвинет против него гражданский иск, он все еще сможет утверждать, что невиновен.

Мелина с папой часто обсуждали ход дела мистера Вуозо, прикидывали, какой срок ему дадут. Они до сих пор спорили по мелочам — когда мне ложиться спать, как стричься, — но мало-помалу общая злость их даже сдружила. Сначала я этому радовалась, но постепенно меня начало раздражать то, как они говорили о мистере Вуозо. Особенно когда они повторяли, что другие заключенные ненавидят насильников детей и делают с ними всякие ужасные вещи.

В конце концов, я уже и не хотела, чтобы с мистером Вуозо случилось что-нибудь плохое. Я только хотела, чтобы он чувствовал себя виноватым, как тогда, когда он впервые сделал мне больно. Я хотела, чтобы он всегда чувствовал себя виноватым, чтобы он беспокоился, думал, что мне до сих пор больно, чтобы старался загладить передо мной свою вину. Иногда я даже хотела, чтобы он снова попробовал сделать со мной что-нибудь. Но только мягко, нежно, чтобы я испугалась совсем чуть-чуть.

Однажды утром, когда мне не снились кошмары и Мелина оставалась у себя в комнате, я проснулась очень рано. Гил уже принял душ и уехал на работу — ему из-за пробок приходилось добираться до центра Хьюстона около часа. Мелина еще спала. Я оделась и спустилась вниз. Уже светало, и я следила, когда мистер Вуозо выйдет, чтобы поднять флаг. Увидев его, я открыла холодильник и достала Снежка.

Я взяла пакет с собой на улицу. Стоя на ступеньках, я смотрела, как мистер Вуозо у себя во дворе налаживает флаг. Когда он увидел меня, то сразу остановился. Мы смотрели друг на друга долго-долго. Я спустилась с крыльца и подошла к краю лужайки. Дальше шла наша подъездная дорожка, а потом начинался газон Вуозо. Через секунду я подошла к краю дорожки. Дальше зайти я не решилась.

— Привет, — произнесла я.

— Отойди от меня.

Я не знала, что мне делать. Я ожидала услышать от него совсем не это.

— Извините, что я про вас рассказала.

— Отойди, мать твою, от меня! — прошипел он.

Я стояла и смотрела, как он тянет за веревку, чтобы флаг начал развеваться наверху. Закончив, он пошел к дому.

— Снежка убил папа, — сказала я.

Он остановился и обернулся.

— Что?

— Это был несчастный случай. Он его переехал, и мы его заморозили. Мы не знали, что делать.

— Господи Иисусе.

— Вот Снежок, — сказала я, протягивая ему пакет.

Он застыл на секунду, потом подошел к краю лужайки и остановился у места, где их трава встречалась с асфальтом Мелины.

— Держите.

Он забрал у меня Снежка и внимательно на него посмотрел. Несколько раз пощупал, словно пытаясь определить, что есть что.

— Вот голова, — подсказала я, и он кивнул.

Через минуту я сказала:

— Простите.

Он вздохнул:

— Ты не виновата.

— Снежок сбежал, пока я разговаривала с Заком, — напомнила ему я.

— Ты не виновата, — повторил он снова.

— Ладно.

Он посмотрел на меня грустно-грустно, и я поняла, что люблю его. Я бы никогда не сказала этого Мелине или еще кому-либо, но так оно и было. Я ничего не могла с этим поделать. Он раскаивался. Правда. Он не хотел, чтобы мне было больно. Он тоже меня любил.

Он протянул руку и дотронулся до моего лица. Стояло раннее утро, и небо вокруг было туманно-розовым. Надвигалась летняя жара, но в это было трудно поверить — казалось, целый день будет держаться такая утренняя прохлада. Ладонь на моей щеке была мокрой и теплой. Как только он убрал ее, я услышала крик. Я повернулась и увидела на крыльце Мелину, она стояла в пижаме.

— Стой! — кричала она. — Хватит! Не смей ее трогать!

А потом она упала. Свалилась со ступенек и превратилась в странную огромную кучу на дорожке.

Я повернулась и побежала к ней через лужайку. Глаза у нее были закрыты, а на запястье виднелся маленький порез, который потихоньку начал кровоточить.

— Мелина? — позвала я.

Она не откликалась. Просто лежала на дорожке, и все.

— Мелина! — повторила я, дотрагиваясь до ее плеча. Она не очнулась, и я побежала к папе. Мистер Вуозо уже ушел к себе.

Папа уже проснулся и собирал вещи для своей поездки на мыс Канаверал. Они с Тэной уезжали сегодня вечером, после работы. Я закричала, что Мелина упала с крыльца, и он сначала не понял, о чем я.

— Где ее муж? — спросил он, подбегая к задней двери, чтобы обуться.

Мы вместе вышли на улицу, пересекли дорожку и лужайку мистера Вуозо.

— Мелина! — кричал папа на бегу. — Эй! Мелина!

Когда мы подбежали к ней, она все еще лежала с закрытыми глазами, так что папа слегка постукал ее по щекам.

— Мелина! — повторял он. — Очнитесь!

Она все не приходила в себя, и он велел мне вызвать 911.

— Скажи, что требуется “скорая” для беременной женщины, которая упала в обморок, — велел он. Я кивнула и бросилась в дом. Как только я подняла трубку телефона на кухне, то услышала сирены. Они становились все громче и громче, и я не стала пока набирать номер. Когда я поняла, что это приехали на нашу улицу, то бросила трубку и выбежала из дома.

— Они уже тут? — спросил папа, увидев мелькающие огни, и я пожала плечами.

Даже громкие сирены не заставили Мелину очнуться. Только когда два врача из “скорой” поводили какими-то лекарствами у нее перед носом, она открыла глаза.

— Вы упали в обморок! — завопил папа, не снижая голоса, как будто она все еще была не в себе.

Мелина кивнула. Она выглядела немного растерянной.

— Долго она была в отключке? — спросил один из врачей. В руках он все еще держал вскрытый пакетик с нюхательной солью. Мне страшно хотелось ее понюхать, но в то же время я этого ужасно боялась.

Папа взглянул на меня.

— Долго? — повторил он.

Я задумалась.

— Где-то пять минут.

— Мэм, вы помните, почему упали в обморок? — спросил второй врач. У него вокруг шеи болтался стетоскоп, и он закатывал Мелине рукав рубашки, чтобы измерить давление.

— Рука болит, — пробормотала она.

— Ты порезалась, — сказала я, показывая ей на кровь.

— Ну, с этим мы за секунду справимся, — улыбнулся врач с солью.

— Они хотят узнать, почему вы упали в обморок, — напомнил Мелине папа.

— Я не знаю, — ответила Мелина, глядя на меня. Я поняла, что все она прекрасно знает.

Вдруг она скорчила странную гримасу и схватилась за живот. — О господи.

— Схватки? — спросил врач со стетоскопом.

— Я не знаю, — призналась она. — Это мои первые роды.

Мы все смотрели на нее, не отрывая глаз.

— Дышите, — приказал один из врачей, и она послушалась, начав тихонько пыхтеть и кряхтеть.

Когда схватка закончилась, она пошевелилась, пытаясь сесть, и тогда-то я и заметила кровавое пятно у нее между ног. Оно проступило сквозь голубые штаны, в которых она спала.

— Ой, — вымолвила я.

— Что? — не поняла Мелина.

— Твои штаны.

Она взглянула вниз:

— О боже.

Папа быстро отвернулся.

— Так, — сказал врач с солью, поднимаясь с колен, — пора нам в больницу.

— Ладно, — нервно согласилась Мелина.

Оба врача залезли внутрь машины, чтобы достать носилки.

— Мне позвонить Гилу? — спросила я у Мелины.

— Времени нет, — решила она. — Позвоним ему из больницы.

— Я могу его вызвать, — сказал папа. — Пока не уехал на работу.

Мелина посмотрела на него:

— Вы что, с нами не поедете?

— Я? — удивился папа.

Она кивнула.

— Гил может и не успеть вовремя, — сообщила она.

— У вас же есть Джасира, — возразил папа. — Вот она с вами и поедет.

Мелина, кажется, была готова разрыдаться.

— Поверить не могу, что вы нас бросаете!

Папа взглянул на нее. Потом на меня. Я не знала, что ему сказать. Мелине трудно отказывать. Ведь если ты с ней соглашаешься, делаешь то, что она просит, то сразу понимаешь, что ты очень ей нравишься. Так что папа передумал и согласился. Он отправился за своей машиной. Тогда-то я и убедилась окончательно, что ему небезразлично ее мнение.

В машине “скорой” с нами остался врач со стетоскопом, он наблюдал за сердцебиением Мелины. Пока мы ехали, схватки у нее участились, и она сжимала мне руку, пока каждая не проходила. Мне было довольно больно, но я не стала ей этого говорить, она бы расстроилась. Она все время повторяла врачу, что уже хочет тужиться, а он велел ей терпеть до больницы.

— Почему? Вы что, не знаете, как роды принимать? Вас ведь наверняка этому учат!

— Конечно, я знаю, мэм, — успокаивал ее врач. — Вы просто еще не готовы. Потерпите чуть-чуть.

— Откуда вам знать? Вы же меня даже не осмотрели!

— Мэм. Мы уже почти приехали.

Мелина ничего не ответила, только схватила мою руку и всю последующую схватку сжимала ее. В заднее окно я видела папу на его “хонде”. На светофоре я помахала ему, и он замахал в ответ. Когда у Мелины закончилась очередная схватка, она повернулась ко мне и заявила:

— Ты же знаешь, что тебе нельзя разговаривать с этим человеком. Зачем ты с ним говорила?

На какой-то момент мне показалось, что она имеет в виду папу. Потом до меня дошло, что она говорила о мистере Вуозо.

— Я хотела вернуть ему Снежка, — объяснила я. — До того как его заберут в тюрьму.

— Мне наплевать, что ты там хотела ему вернуть, — злилась Мелина. — Ты теперь живешь со мной, так что будь добра, делай то, что я тебе говорю. И если я говорю тебе не общаться с ним, то ты должна меня слушаться.

Я заметила, что, как только прозвучало слово “тюрьма”, врач отвернулся от нас и начал старательно заполнять какие-то бумажки. Я хотела сообщить Мелине, что это мистер Вуозо вызвал для нее “скорую”, но она наверняка ответила бы, что это в состоянии сделать любой идиот. Так что вместо этого я просто сказала:

— Прости.

— Я тебя накажу, — пригрозила Мелина. — Вот рожу ребенка, и накажу!

— Мне придется вернуться к папе?

— Нет! — воскликнула она. — Не в этом смысле. Ты будешь посуду мыть, ну, или что-нибудь в таком духе.

— Ладно, — согласилась я.

Тут у нее началась очередная схватка, и мне понравилось, как крепко она сжимала мою руку. Словно пыталась на меня опереться.

У больницы папа поехал искать место для парковки, а мы с Мелиной пошли к входу в отделение экстренной помощи. Мексиканская медсестра по имени Розарио встретила нас прямо у автоматических дверей. Она велела врачам следовать за ней. Мы прошествовали мимо людей, дожидающихся своей очереди в холле, потом проехали через несколько двойных дверей. Палаты как таковой у Мелины не было, но зато ее место отделили шторкой. Врач приспустил один край носилок и переложил Мелину на ее новую кровать, которая оказалась гораздо короче носилок. Он пошутил насчет того, какая же она тяжеленная, и она смеялась, пока не началась очередная схватка.

Розарио работала очень быстро, переворачивая Мелину с одного бока на другой, чтобы снять одежду. Потом так же быстро надела на Мелину халат и положила ей между ног простынку. Я сначала не поняла, зачем ей простыня, но потом она подошла к краю кровати и подняла две металлические опоры для ног. В них она положила ноги Мелины, так что они оказались широко раздвинуты, и, если бы не простынка, все всё сразу бы увидели.

Прежде чем залезть в машину “скорой”, я захватила сумочку Мелины. Она велела мне достать кошелек и пойти позвонить Гилу. Около ее кровати на тумбочке лежал блокнот, так что она записала мне его номер.

— Скажи, чтобы он поторопился, — сказала она. — И найди своего отца!

Я кивнула и забрала бумажку с телефоном. Выходя из комнаты, я заметила, что медсестра надевает резиновые перчатки и усаживается на стул перед раздвинутыми ногами Мелины.

Платные телефоны находились рядом с холлом. Гил сидел на совещании, но, когда я объяснила секретарше, в чем дело, она сразу же сказала, что сейчас его позовет. Через секунду я услышала в трубке его голос:

— Джасира? С Мелиной все в порядке?

— Угу, — сказала я, — но тебе лучше поторопиться. Она уже хочет тужиться.

— Уже? — удивился он. — Что, так скоро?

Мне стыдно было признаться, что это из-за меня все произошло так быстро, что он даже не успел приехать.

— Да.

— Ладно, — решился он, — передай ей, что я уже еду.

Я попрощалась и повесила трубку. Тут я увидела папу. Он вошел в холл и оглядывался вокруг, словно не знал, что ему дальше делать.

— Пап! — окликнула я.

Он увидел меня и подошел к телефонам.

— Мелину уже смотрят, — сказала я. — Пойдем я тебе покажу.

— Я лучше подожду тут.

— Но она хотела, чтобы ты пришел.

— Зачем?

— Затем, что Гила еще нет.

— Мне нужно позвонить на работу, — объявил папа. — Они наверняка меня уже обыскались.

— Но Мелина сейчас уже родит!

— Ну, — сказал он, — выйди и скажи мне, когда все закончится.

— Не думаю, что ей это понравится, — предупредила я.

— Не буду я смотреть, как она рожает. Не мое это дело.

— Но ты пообещал ей, что придешь.

— Я пообещал, что приеду в больницу, вот и все.

— Мне кажется, ей хочется, чтобы рядом был кто-то из взрослых.

Папа вздохнул:

— Я зайду и поздороваюсь. Но это все. Пусть дожидается мужа. Он ведь едет, да?

Я кивнула.

— Ну и хорошо, — сказал он. — Будем надеяться, в пробку он не попадет.

— Она вот за этими дверями, — указала я. Он не сдвинулся с места, так что я просто взяла его за руку и потащила за собой.

Когда мы вошли, Мелина как раз говорила пожилой медсестре, которую я раньше не видела, что уже хочет тужиться.

— Пока рано, — пробурчала медсестра. — Потерпите еще.

Медсестра вышла, и я сказала:

— Гил уже едет.

— Хорошо.

— Я тут только на секундочку, — предупредил папа. Он бросил взгляд на ноги Мелины и сразу отвел глаза.

— Вы что, не присутствовали при родах Джасиры? — спросила Мелина.

Папа покачал головой.

— Почему?

— То были другие времена, — ответил он.

Мелина рассмеялась:

— Так это же было всего тринадцать лет назад!

— И что? Тринадцать лет — это очень много.

Мелина вздохнула. В больнице работал кондиционер, но у нее от боли все лицо было потным.

— Вы правда не можете остаться? — спросила она.

— Я бы не хотел, — честно признался папа.

Мелина промолчала, но, кажется, расстроилась.

— С вами Джасира останется, — сказал папа. — Поверьте, она вам будет гораздо полезней. — Он взглянул на меня. — Она очень хорошая девочка.

— Да, — согласилась Мелина. — Она такая.

Я не знала, как мне реагировать на такие разговоры, так что стала изучать часы на стене позади Мелины. Через секунду у нее началась схватка, так что я подошла поближе, чтобы она могла держаться за мою руку. К концу схватки папы и след простыл.

— Вот ведь трус, — хмыкнула Мелина.

— Ему не нравятся тела, — объяснила я.

— Да я уж поняла.

Гил не успел вовремя и не увидел, как рождалась Дорри. Зато я видела. Я видела, как Мелина вытолкнула ее вместе с какими-то непонятными штуками. Ее вытерли и взвесили, и, раз уж Гила не было, позволили мне перерезать пуповину. На ранку наложили повязку — когда она заживет, из нее получится пупок. Я этого не знала. Раньше не знала. Как и не знала, что когда впервые увижу Дорри, то не буду ревновать. Совсем-совсем. Даже когда Мелина начала плакать. Мне из-за Дорри тоже захотелось плакать. Она была такой крошечной, такой уставшей, что не полюбить ее было просто невозможно.