Как на ладони

глава третья

Когда папа обнаружил, что мистер Вуозо установил у себя во дворе флаг, то сделал то же самое. Пристроил его точно в том же месте перед домом, что и Вуозо, и приделал прожектор, который на ночь включал.

— Если хочешь, чтобы флаг развевался всегда, приходится ставить прожектор, — заявил он мне. — А иначе придется на рассвете поднимать, а на закате опускать.

Именно так поступал мистер Вуозо, и это сводило папу с ума.

— Что он хочет этим сказать? — бушевал папа, выглядывая из окна столовой. — Что он больший патриот, чем я? Чепуха. Когда флаг висит круглые сутки, это гораздо более патриотично!

Я-то знала, что папа вовсе никакой не патриот. Что ему хочется досадить мистеру Вуозо, проучить его. Но мне было все равно. Я радовалась, что у нас есть флаг. Впервые мы хоть в чем-то стали похожи на нормальных американцев. Сделали хоть что-то, что делают все. Когда потом я встретила мистера Вуозо и он поинтересовался, что пытается доказать мой папа, я соврала, что ничего не знаю.

Прошло уже почти две недели с тех пор, как он принес мне “Плейбой”, и мы ни разу так об этом и не заговорили.

— Спасибо за журнал, — прошептала я на следующий день, уходя домой после работы, а он посмотрел на меня и спросил:

— Какой журнал?

Но я не обиделась. Что-то у него в голосе было такое, что я сразу поняла — это такая игра, в которой свои правила.

Он отдал мне номер с девушкой в гольф-карте, и я все думала, совпадение это или он запомнил, что я читала, когда он поймал нас с Заком. В любом случае, я была рада снова ее увидеть. Ее удивительную улыбку. Я так хотела походить на нее. Стоять напротив фотографа и не стесняясь показывать ему свою грудь.

Я часто листала журнал. Ложилась спать пораньше, чтобы раньше проснуться и почитать. Даже если я просыпалась среди ночи, сразу хваталась за него. И чем чаще я его смотрела, тем реже мне приходилось сжимать ноги. Теперь я ложилась на кровать, раздвигала ноги и трогала себя, глядя на фотографии. Я касалась сосков, совсем как девушки в “Плейбое”, и из-за этого оргазм случался раньше. Казалось, между грудью и тем, что между ног, есть особенная связь. Чтобы выяснить, насколько это эффективно, я попробовала получить оргазм только от прикосновений к груди, и у меня получилось.

Я стала думать, что мое тело — самое прекрасное, что есть на свете. Даже лучше всех других тел на свете. Не из-за того, как оно выглядит, а из-за того, что оно умеет. Из-за всех этих местечек, на которых как будто есть кнопки, на которые я могу нажимать. Я хотела выявить все, на что я способна, хотела, чтобы мне стало так хорошо, как никогда еще не было.

В конце октября из Парижа наконец вернулись наши соседи-молодожены.

— Она жуть как растолстела за медовый месяц, — сообщил Зак.

Мы сидели у них на крыльце, наблюдая, как девушка выгружает из машины пакеты с покупками.

— Она не растолстела, — поправила его я, — она беременная.

— Правда?

Я кивнула.

— Ты разве не видишь разницы?

Он пожал плечами:

— Не особенно.

Мы подождали, пока она разберет сумки, а потом пошли и постучались к ней в дверь.

— Привет! — сказала я. — Меня зовут Джасира, а это Зак. Мы хотели бы забрать мячики с вашего двора.

— Какие еще мячики? — удивилась она, поедая миндаль из пластиковой коробки. Футболка на ней тесно обтягивала живот, а волосы были наполовину светлые, наполовину темные. Причем темные у корней, прямо корона из темных волос. У левого глаза толпилась куча крошечных родинок, из-за которых казалось, будто она недавно плакала.

— Мы случайно закинули к вам несколько мячиков, пока вас не было, — объяснил Зак, — и хотим их забрать.

— А, — поняла она, — так это вы о воланчиках.

— О чем? — удивился Зак.

— О воланчиках, — сказала девушка. — То, что ты называешь мячиками, на самом деле — воланчики.

— Неправда, — запротестовал Зак.

— Спорим? — предложила она.

Зак на минуту задумался.

— Нет, — отказался он.

— Мудрое решение, — похвалила его девушка, заходя в дом. — Проходите. Извините за беспорядок.

Повсюду стояли коробки и свернутые в рулоны ковры. Пол в доме соседки и ее мужа был дощатый, а не покрытый ковролином. Откуда-то раздавались звуки НПР, хотя радио нигде видно не было.

Соседка предложила нам угоститься миндалем, но мы отказались.

— В каком вы классе? — поинтересовалась она, и мы ей рассказали. Она хотела знать, нравится ли нам местная школа, и Зак сказал, что да. А я заявила, что дома школы гораздо лучше.

— Правда? А дома — это где? — живо отреагировала соседка.

— В Нью-Йорке, — ответила я.

— А где в Нью-Йорке? — спросила она, и впервые за все время, что я провела в Техасе, я призналась, что на самом деле я из Сиракьюса.

— Шутишь! — воскликнула она.

— Нет.

— У меня муж уехал в Сиракьюс.

— Эй, Джасира, пошли, — поторопил меня Зак. — Соберем мячики.

Мы вышли во двор и собрали воланчики. А когда вернулись, соседка сказала:

— Джасира. Какое необычное имя. Откуда ты?

Я на секунду замешкалась, а Зак тут же встрял:

— Да она же чурка.

— Извини? — не поняла девушка.

— У чурок такие имена, — объяснил Зак и залился смехом.

— Тебя кто этому слову научил? — спросила соседка.

Зак промолчал.

— Больше никогда не произноси его в моем доме, — сказала она и вышла из кухни, оставив нас одних. А мы через секунду развернулись и вернулись на крыльцо.

— Вот ведь стерва, — заявил Зак, как только мы ступили на тротуар.

— А мне она понравилась, — отреагировала я.

— Еще бы.

— И она права, — продолжила я, — ты не должен меня так называть.

— Как хочу, так и буду называть! Чурка!

Потом мы пошли и еще немного поиграли в бадминтон, и я специально забросила несколько воланчиков во двор к соседке, чтобы завтра снова к ней зайти.

Дома Зак достал словарь и начал его листать, ища слово “воланчик”.

— И что, это правда одно и то же? — спросила его я, и он кивнул.

— Ну вот видишь, она не пыталась тебя обмануть.

Потом он стал искать слово “чурка”.

— Тут такого нет, — наконец сообщил он.

— Потому что это плохое слово, — объяснила ему я.

— Неужели? — не поверил он и, перевернув несколько страниц, показал мне слова “макаронник” и “ниггер”. — Просто это новое слово, и его добавят во все новые словари.

Потом Зак отправился смотреть телевизор, а я поднялась наверх. У меня возникли небольшие трудности с запасами тампонов на ноябрь. Дома оставалось всего три, а миссис Вуозо перестала класть их в баночку в туалете. Кажется, уже несколько недель там лежали все те же пять тампонов. Сегодня тоже ничего не изменилось. Я сначала хотела уйти с пустыми руками, но потом передумала и спрятала один себе в карман. Меня совершенно не радовала перспектива снова пользоваться прокладками. От них ужасно пахло, и они все пачкали. Иногда мне казалось, что папа запретил мне пользоваться тампонами чисто из вредности. Чтобы я начала считать свое тело чем-то отвратительным.

Когда вернулся с работы мистер Вуозо, Зак тут же ему сообщил, что на него накричала тетка из соседнего дома.

— Это за что же? — поинтересовался мистер Вуозо.

Зак взглянул на меня, а потом приподнялся на цыпочки и что-то шепнул ему на ухо.

— Ладно. Мы об этом позже поговорим, — заявил мистер Вуозо, как только Зак замолчал.

Потом повернулся ко мне и спросил:

— А так все в порядке, Джасира?

Я кивнула.

— Ну и хорошо, — сказал он и ушел на кухню.

Потом я пошла домой, и, когда выходила со двора Вуозо, увидела мужа соседки, подъезжающего к гаражу. Он водил старый синий грузовик, и я сразу подумала, что на нем, должно быть, синие джинсы, но ошиблась. Одет он был в серый костюм, а в руках держал дипломат.

— Привет, — поздоровался он, и я кивнула в ответ.

Думала было спросить, как там Сиракьюс, но он уже ушел.

Когда вечером пришел папа, то принес письмо, адресованное мне. Письмо, все в иностранных марках, явно отправлял человек, который не знал, как правильно писать адрес. Город, штат и почтовый индекс были выписаны не в строчку, а столбиком. Я посмотрела на обратный адрес: письмо пришло от женщины, о которой я никогда раньше не слышала.

— А кто эта Натали Марун? — спросила я.

— Твоя бабушка, — ответил папа и велел вскрыть письмо.

Оказалось, что оно на французском. Я попросила папу прочесть мне его, но он отказался. Сказал, что надо отнести его в школу и попросить учительницу французского мне помочь. И чтобы к завтрашнему вечеру я показала ему перевод.

После ужина я уселась на диван, изучая бабушкино письмо. Она пользовалась такой же тонкой бумагой, как и папа, а почерк у нее был изящный и вытянутый.

“Ma chère Jasira”, — писала бабушка. Это значило “Моя дорогая Джасира”. Я перечитывала эти слова снова и снова, удивляясь, как же можно назвать дорогим человека, которого никогда не видел. Наверное, если бы я постаралась, то даже смогла бы прочесть письмо целиком, но мне не очень-то хотелось этим заниматься. Мне не хотелось слушать приятные слова от человека, которого я не знаю. Все равно они ничего для меня не значили.

На следующий день на уроке французского я отдала письмо мадам Мэдиган и попросила ее мне помочь. Она пришла в полнейший восторг, вышла из класса, а через пару минут вернулась со стопкой отксерокопированных листов. Потом разбила весь класс на пять групп, каждой из которых досталось на перевод по абзацу. Моя группа переводила кусок, в котором говорилось: “Надеюсь, однажды мы встретимся, и я смогу расцеловать тебя в щечки и сказать, как сильно я тебя люблю. Твоя ливанская семья для тебя очень важна. Пожалуйста, приезжай в Бейрут как можно скорее. Бабушка”.

К концу урока все одноклассники называли меня чуркой. А еще песчаной ниггершей и верблюжьей погонялой — я таких ругательств никогда раньше не слышала. Даже Томас Брэдли, сам черный, обзывал меня ниггершей.

Всю дорогу домой я чувствовала себя просто ужасно. В автобусе я села на заднее сиденье и сжимала ноги, думая о девушке в гольф-карте, и мне стало немного легче. Когда я пришла к Вуозо, то обнаружила на столе записку в заклеенном конверте от миссис Вуозо, адресованную мне. Я спросила у Зака, что это, но он заявил, что понятия не имеет. Тогда я вскрыла конверт и прочитала: “Дорогая Джасира, недавно я заметила, что у меня из туалета пропадают тампоны. Может, это ты их берешь? Если да, то я была бы рада, если бы ты так больше не делала. Они довольно дорогие, и я уверена, что твой отец купит тебе их, если ты его попросишь. Спасибо. Миссис В.”.

— Чего там написано? — тут же заинтересовался Зак.

— Ничего, — ответила я, убирая записку в карман.

— У тебя неприятности?

— Нет.

— Тогда в чем дело?

— Пойдем к соседям, заберем воланчики, которые вчера к ним закинули.

— Зачем? — удивился он. — У нас же еще много осталось.

— Я пошла, — уведомила его я.

— А я не хочу, — ответил Зак.

— Ну и оставайся.

— Ты же должна за мной приглядывать, — возмутился он.

— А я думала, тебе нянька не нужна.

Он проигнорировал мою шпильку и сказал:

— Если хочешь идти к соседям, иди, но только платить тебе за это время не будут.

— Ничего, перебьюсь как-нибудь.

Он взглянул на часы:

— Вот прямо с этого момента тебе и не будут платить.

— Перебьюсь, — повторила я и ушла.

Я подошла к соседскому дому и постучала. Сначала никто не открывал, но чуть позже вышла она сама, в штанах от пижамы и футболке.

— Привет, — поздоровалась я. — Можно забрать воланчики?

— Конечно, — разрешила она. — Проходи.

Я проследовала за ней сквозь гостиную на кухню. Она как раз ставила на полку стойку для приправ, и я заметила, что у нее полно таких же специй, что и у папы: тмин, кориандр, куркума, кардамон, пажитник.

— А где твой друг? — поинтересовалась девушка.

— Зак?

Она кивнула.

— Остался дома.

— Ужасно невоспитанный ребенок, — заявила она, качая головой.

— Да он не хотел. Ему же всего десять.

— Какая разница, сколько ему лет.

Девушка начала раскладывать приправы по алфавиту. Похоже, она была аккуратисткой, как и мой папа. Хоть и одевалась немножко неряшливо. Чуть погодя я вышла во двор и собрала воланчики. Вернувшись, я все пыталась придумать, о чем бы с ней поговорить, чтобы не возвращаться к Вуозо.

— А как вас зовут? — наконец решилась я.

— Мелина.

Я кивнула.

— А у вас нету тампонов?

Она рассмеялась.

— Тампонов? Зачем, интересно, они мне?

Я не очень поняла, что она имела в виду. А она вдруг остановилась и посмотрела на меня.

— Когда беременеешь, месячные прекращаются, — объяснила она. — Вся кровь остается внутри и окружает ребенка, чтобы ему было удобно.

— О-о…

— А что? Тебе нужен тампон?

— Не прямо сейчас, — сказала я, — но скоро понадобится.

— А почему родители тебе не купят?

— Ну, у меня же только папа, — протянула я. — Я же с ним живу.

— И что, ты не можешь его попросить?

— Нет, — замотала я головой.

— Почему?

— Мне нельзя ими пользоваться, — разъяснила я, — во всяком случае, пока не выйду замуж.

— Ничего себе! — удивилась Мелина. — Никогда о таком не слышала.

— Такое правило у папы.

— А откуда он? — поинтересовалась она.

— Из Ливана, — ответила я, и впервые мне было не стыдно об этом говорить.

— Ого, — повторила она. — А как же флаг?

— А что?

— Ну, вы ведь рядом с Вуозо живете, правильно?

Я кивнула.

— Так почему у вас американский флаг висит?

— Папа ненавидит Саддама, — сказала я.

Она уставилась на меня, явно не понимая, в чем дело.

— Мистер Вуозо думает, что папа любит Саддама, — попыталась объяснить я, — а это не так. Поэтому он и установил флаг. Чтобы доказать это.

— А почему твоего папу волнует, что о нем думает этот Вуозо?

Я задумалась на секунду, а потом призналась, что не знаю.

— Он жуткая свинья, — заявила Мелина.

— Кто? — не поняла я.

— Да этот Вуозо. Читает “Плейбой”.

— Правда? — Внезапно я поняла, что об этом лучше не распространяться.

Мелина кивнула.

— Нам сегодня случайно его почту доставили.

— А вы отдали ему журналы?

— Еще чего! — возмутилась она. — Я их выбросила.

— Вы выбросили его “Плейбой”?

— А что, не надо было?

На это я промолчала.

— Я буду выбрасывать все, что захочу.

Тут я и правда расстроилась. Не потому, что Мелина выбросила “Плейбой”, а потому, что она явно считала его чем-то плохим. А я бы не хотела, чтобы она так думала. Мне хотелось, чтобы ей нравились такие журналы так же, как и мне, чтобы мы одинаково думали обо всем на свете.

— Ну ладно, — наконец сказала я. — Пожалуй, мне пора.

— Иди, конечно.

— Извините за воланчики, — сказала я.

— Да ничего страшного.

До Вуозо было идти всего ничего, но я не стала срезать дорогу и прошла через переднюю дверь. Как только я вошла в дом, Зак тут же спросил:

— Ты что там делала так долго?

— Меня не было всего десять минут.

— Неправда, пятнадцать. А это значит, ты потеряла пятнадцать центов.

— Плевать, — отмахнулась я.

Мне было все равно. Больше всего мне хотелось думать о Мелине. И о том, как забавно торчал ее пупок, просвечивая сквозь футболку.

Когда домой пришел мистер Вуозо, Зак попытался было наябедничать, что я ушла и оставила его одного, но не вышло.

— Ты что, не в состоянии на пятнадцать минут остаться один? — спросил отец, и Зак ответил, что, конечно, в состоянии.

Тогда мистер Вуозо заявил, что не видит, в чем тут проблема. Потом, когда он ушел на кухню, Зак показал мне средний палец и прошептал, что я гребаная чурка, а я прошипела в ответ, чтобы он больше никогда меня так не называл.

Тем же вечером папа попросил меня перевести письмо. Когда я закончила читать, он похвалил меня, сказав, что я отлично справилась, и поинтересовался, много ли мне помогала мадам Мэдиган. Я собралась рассказать ему, как меня обзывали в школе, но не решалась повторить вслух все те ругательства. Почему-то я была уверена, что папа воспримет их на свой счет.

На следующий день, играя в бадминтон с Заком, я закинула четыре воланчика за забор к Мелине.

— Ну ты и корова! — закричал Зак.

— Извини, — ответила я, — сейчас принесу.

— Нет! — завопил он, но я уже ушла.

— Воланчики? — спросила Мелина, открыв дверь, и я кивнула.

Из неряшливого пучка волос у нее торчали карандаши.

Впустив меня, она первым делом поинтересовалась, ровно ли, по моему мнению, она повесила картину в гостиной, и я подтвердила, что да, ровно. На рисунке красовался дом песчаного цвета, примостившийся на обрыве скалы.

— Что это за дом? — поинтересовалась я.

— Там раньше жил Гил.

— Это Сиракьюс? — спросила я, хотя на Сиракьюс это совершенно не походило.

Она рассмеялась.

— Нет, это в Йемене.

Я попыталась припомнить, где же находится этот Йемен.

— Он там жил, когда работал в Корпусе мира, — объяснила Мелина.

— И чем он занимался?

— Много чем, — пожала плечами она. — В основном канализацией.

— О, — промолвила я.

— Туалетами, — уточнила она.

Я кивнула.

— Сядь на корточки, — вдруг сказала она.

— Что?

— Согни ноги и присядь.

Я села, но она велела присесть еще больше. Я попробовала еще.

— Опустись еще ниже. Так низко, как сможешь, но чтобы попа пола не касалась.

Наконец, когда я опустилась почти на пол, она сказала:

— Вот так там и ходят в туалет. Там нет нормальных туалетов. Просто дырка в полу, над которой они сидят.

— Серьезно? — ответила я, поднимаясь на ноги. Бедра болели ужасно.

Она кивнула.

— А представляешь, каково это делать беременной женщине?

— Нет.

— Вот и я тоже не представляю, — сказала она, поглаживая себя по животу.

— Ну, я, наверное, пойду заберу воланчики.

— О, конечно. Иди.

Я прошла сквозь кухню и вышла на задний двор. Мне не очень-то нравилось стоять и смотреть, как Мелина трогает свой живот, и о ее беременности мне говорить тоже не хотелось, хоть я и не понимала почему. Это, наверное, не очень-то хорошо с моей стороны, но так уж вышло.

Зак уже вернулся домой, когда я пришла. Он сидел в гостиной и таращился в телик, пытаясь углядеть голых женщин по Эйч-би-о. У его родителей не было подписки на этот канал, но иногда сквозь мелькание полос на миг прорывалась расплывчатая картинка.

— Ты больше не хочешь играть в бадминтон? — спросила я.

Он помотал головой, не отрывая глаз от экрана.

— Почему?

— Потому что ты специально закидываешь мячики к этой тетке, чтобы потом идти и с ней трепаться.

— Неправда, — возразила я.

— Я с тобой больше никогда не буду играть в бадминтон, — заявил Зак и ушел к себе в комнату.

Я выключила телевизор и подошла к книжному шкафу, где отыскала энциклопедию с картой на последней странице. Я нашла, где находится Йемен, — прямо под Саудовской Аравией.

Вечером за ужином я спросила папу:

— А ты знаешь соседей, которые въехали в дом рядом с Вуозо?

— Знаю ли я их? Нет, я их не знаю.

У него такая привычка. Понимает ведь, о чем его спрашивают, — так нет, ответит точно на заданный вопрос.

— Ты знаешь, что в дом рядом с Вуозо въехали новые жильцы? — вздохнув, уточнила я.

— Да, — на этот раз ответил он. — Знаю. Женщине стоило бы прикрывать живот, когда она выходит из дома. Никому не нравится смотреть на ее пузо.

— Кстати, — сообщила я, — ее муж раньше жил в Йемене.

Папа вгрызся в хрящик от куриной ножки, обсосал его и спросил:

— А ты откуда знаешь?

— Мне Мелина сказала, — ответила я. — Ну, его жена.

— Взрослых нельзя называть просто по имени, — выговорил мне папа.

— Она сама разрешила.

— Меня это не волнует. Выясни ее фамилию и называй миссис такая-то.

После ужина папа взял кое-что из одежды и уехал с ночевкой к Тэне. После того свидания они стали часто видеться, но к нам домой папа ее больше не привозил. Сказал, что его бесит, как она суетится вокруг меня со своим макияжем.

— Ты привлекаешь все ее внимание, — сказал он. — Не знаю, как тебе это удается, но это факт.

А потом добавил, что ему ее внимание тоже нужно и что я уже взрослая и пару ночей вполне могу провести в одиночестве.

Меня это вполне устраивало. Даже понравилось. Я разгуливала по дому, не думая, а не делаю ли я что-нибудь не так. Мастурбировала в спальне с открытой дверью. Читала “Плейбой” в гостиной на диване. Именно этим я и занималась, когда в девять часов вечера раздался звонок в дверь. Это был мистер Вуозо, в белой футболке и джинсах. От него приятно пахло пивом.

— Эй, — воскликнул он, — а твой папаша дома?

— Нет, — ответила я.

— У него прожектор на флаге погас. Может, передашь ему?

— Он только завтра вернется, — сообщила я.

— Завтра?

Я кивнула.

— Он уехал к своей девушке.

— А ты не слишком маленькая, чтобы оставаться ночью одной?

— Не думаю.

Он взглянул на меня.

— А ты не боишься?

Я помотала головой.

Мы помолчали. Потом он спросил:

— А что это ты там читаешь?

— Где? — растерялась я.

Он кивнул в сторону дивана, и я оглянулась.

— Да так, — выдавила я, стараясь не нарушать правила нашей игры, — ничего.

— Ничего, да? — улыбнулся он.

Я не знала, что ему на это ответить, так что тоже улыбнулась.

— Я не знал, какой из них тебе отнести, так что схватил первый попавшийся.

— Мой любимый, — сказала я.

— Правда? А почему?

— Мне нравится девушка в гольф-карте.

— Девушка в гольф-карте? — пробормотал он, словно пытаясь что-то вспомнить.

— У нее рубашка расстегнута, а она этого не замечает, — напомнила ему я.

— Ах, вот оно что, — сказал он.

Я кивнула.

— И что тебе в ней нравится? То, что она этого не замечает?

— Да, — ответила я. Я была так счастлива, что наконец могу с кем-то это обсудить. Говорить о вещах, в которых только он меня понимал.

— Ну ладно, — промолвил он, — не забудь рассказать папе про прожектор.

— А вы не хотите зайти? — спросила я.

— Нет, мне домой пора.

— А-а…

— Если что случится, звони, — предложил он.

— Хорошо, — пообещала я, лихорадочно пытаясь придумать, как же его задержать.

— Спокойной ночи, — попрощался он, но так и остался стоять на месте.

— Спокойной ночи, — откликнулась я.

Он протянул руку и легонько сжал мое плечо. А потом передвинул руку чуть ниже, провел по моей груди, развернулся и ушел.

Как только он ушел, я вернулась на диван и стала гладить свою грудь, думая о нем. Когда оргазм закончился, я вспомнила, что Мелина назвала его свиньей, и подумала, что она не права. Разве может человек, из-за которого мне так хорошо, быть плохим? Мне нравилась Мелина, и, похоже, она ужасно умная, но, наверное, чего-то она просто не понимает. В общем, я верила, что все, что приводит меня к оргазму, — хорошо. Я думала, что мое тело лучше знает, что хорошо, а что плохо.

На следующий день в столовой ко мне подсел Томас Брэдли.

— Ничего, если я к тебе присоединюсь? — поинтересовался он.

Я кивнула, и он уселся рядом. Подстрижен он был почти налысо, а его карие глаза были гораздо светлее кожи.

Мы ели молча, пока наконец он не сказал:

— Извини, что обзывался тогда. Не знаю, зачем я это делал.

— Да ладно.

— Ничего не “ладно”.

Я не знала, как на это реагировать, так что продолжала есть равиоли. Когда прозвенел звонок, Томас предложил отнести мой поднос, и я разрешила.

Всю мою посуду: и тарелку, и вилку с ножом, и пакет из-под молока — он взгромоздил на свой поднос и прикрыл сверху моим.

— Я сейчас, — предупредил он, и я так поняла, что мне надо его дождаться.

— Ну, все, — сказал он, вернувшись, и мы вместе пошли к его шкафчику.

Он спросил, можно ли ему проводить меня до моего шкафчика, а я зачем-то соврала и сказала, что уже ходила. А вообще это было приятно — делать все это не одной, а с кем-то.

На уроке социологии, когда мне стало скучно, я попробовала кончить, думая о Томасе, но у меня ничего не вышло. Все было совсем не так, как когда я думала о мистере Вуозо или о том, как меня фотографируют для журнала. Так что я сдалась и стала думать о них. Мне подумалось, что это очень удобно — по оргазму можно проверять, кого я по-настоящему люблю.

Вечером у Вуозо я проверила тампоны в туалете, так, на всякий случай, если вдруг миссис Вуозо отчаялась меня изловить. Но нет. Там все еще лежало четыре штуки. Я спустилась к Заку и сообщила, что мне на минутку нужно зайти к соседям.

— Не смей! — завопил Зак, выключая звук на телевизоре. — У нас еще полно воланчиков.

— Да я не за тем, — успокоила его я. — Мне надо узнать фамилию Мелины.

— Зачем это?

— Потому что мне нельзя ее больше называть просто Мелиной. Папа запретил.

Зак промолчал.

— Я сейчас вернусь, — пообещала я. — Ладно?

Он отвернулся и опять включил звук.

— Я ненадолго. Мне только нужно кое-что спросить, — выпалила я, как только Мелина открыла дверь.

— Давай, — сказала она, проходя в дом.

Я прошла за ней в гостиную, где она как раз расставляла книги в высоком деревянном шкафу. Я заметила на некоторых из них арабскую вязь.

— Мне надо знать, какая у вас фамилия, — сказала я.

— Пожалуйста, Хайнс. А зачем тебе?

— Просто мне больше нельзя вас называть просто Мелиной.

— Да что ты?

Я кивнула.

— Папино правило.

— Ого, — удивилась она. — У него, похоже, много правил.

— Угу.

— Ну, тогда называй меня Мелиной, когда его нет поблизости.

— Ладно, — согласилась я.

— Ну и отлично.

— Мелина? — произнесла я.

— Что?

— Если я дам тебе деньги, которые я заработала, ты сможешь купить мне тампоны?

Она помолчала секунду.

— Ну, я даже не знаю, Джасира.

— Почему нет?

— Мне не очень хочется идти против воли твоего отца.

— Но ты же только что разрешила называть тебя Мелиной, когда его нет рядом.

— Ох, боже ты мой, — вздохнула она.

— Я не понимаю, почему мне нельзя пользоваться тампонами. Они мне отлично подходят.

— А со своей мамой ты это обсудить не можешь? — поинтересовалась Мелина.

— Нет, — покачала я головой.

— Почему?

— Потому что она велит мне во всем слушаться папу.

— Она тоже из Ливана?

— Нет. Она ирландка.

— Ого, — опять сказала Мелина, — ну и коктейль.

Мне не понравилось, что разговор у нас перешел с тампонов на мою национальность, так что я сказала, что мне пора.

— Уверена?

— Да, мне нельзя оставлять Зака одного.

— Мне очень жаль, Джасира. Я хотела бы тебе помочь. Правда. Но я уверена, что ты что-нибудь придумаешь.

— Спасибо, — поблагодарила я и ушла.

Я очень разозлилась на нее, как будто она меня обманула. Она ведь заявляла, что папины правила — бред, а на самом деле, выходит, так не думала. Она, как и все остальные, считает, что я должна его слушаться.

Когда я вошла в гостиную Вуозо, Зак заявил:

— Давно не виделись, чурка.

— Хватит меня так называть, — попросила я.

— Ладно, верблюжатница.

— Заткнись.

— Хорошо. Песчаная ниггерша.

После этих слов я подошла и ударила его по руке. Совсем не сильно, но он сделал вид, будто умирает от боли, и разрыдался.

— У тебя будут большие неприятности! — закричал он и убежал к себе в комнату, громко хлопнув дверью.

Я села за кухонный стол и стала дожидаться возвращения мистера Вуозо. Я понимала, что Зак прав и у меня будут проблемы. Если бы я стукнула Зака в выходные, когда мы играли, это было бы совсем другое дело. Детишки поцапались, только и всего.

Когда около шести пришел мистер Вуозо, я вышла в гостиную его встретить.

— А где Зак?

— Наверху.

— Все в порядке?

— Да, — сказала я и быстро смоталась домой.

Я не знала, что мне делать. Попила воды, потом помыла и высушила стакан, а когда ставила его на полку, раздался звонок в дверь. Я открыла и увидела на крыльце мистера Вуозо. На нем все еще был его голубой рабочий костюм.

— Ты била моего сына? — спросил он.

Я помолчала секунду, а потом призналась:

— Да.

Он зашел в дом и закрыл за собой дверь.

— И какая из тебя теперь нянька? — спросил он, стоя перед дверью.

— Не знаю, — призналась я.

— От тебя каждый день какие-то проблемы.

— Извините.

— Ты что, не знаешь, что маленьких детей бить нельзя?

— Знаю.

— Нет, — возразил он, — видимо, не знаешь.

Я промолчала.

— Так знаешь?

— Нет.

— И верни мой журнал, — потребовал он.

— Что?

— Иди и принеси мой журнал, — повторил он. — Верни мне его.

Я не шевельнулась. Мне не хотелось отдавать ему журнал.

— Где он?

— В моей комнате.

— Иди и принеси, — велел он. — Живо.

Я не сдвинулась с места, поэтому он сделал шаг вперед. Протянув руки, он схватил меня за плечи и развернул в сторону лестницы.

— Иди и принеси этот гребаный журнал, — сказал он.

Я попыталась пошевелиться, но он меня не пускал. Вместо этого он провел ладонями по моим плечам и положил их ниже, прямо на мою грудь. Потом начал их мять. Я еще раз попробовала вырваться, но, чем сильнее я старалась, тем крепче он меня держал.

Потом его руки спустились еще ниже, в мои джинсы.

— Я пойду и принесу журнал, — пообещала я, но он меня не слушал.

Он протиснул руку в мои трусики и сдвинул их вбок.

— Не надо! — попросила я, боясь, что сейчас он дотронется до моих лобковых волос и поймет, какая я уродина. Но он ничего такого не сказал. Только гладил меня все ниже и ниже. Потом стал тереть, и сначала было довольно неприятно, но потом он нашел одну из моих волшебных точек, и мне стало хорошо. Я немножко намокла, так что его пальцы свободно заскользили по мне.

Я подумала, что в этом нет ничего плохого, если он меня просто потрогает так немного, но он вдруг прекратил гладить. Вместо этого он начал тыкать в меня пальцы, будто что-то искал. Я почувствовала, как он проталкивает их внутрь меня. Сначала было не очень больно, но потом он, кажется, засунул туда больше чем один палец.

— Не надо, — попыталась высвободиться я, но он крепко прижимал мои руки к своим, — мне больно.

Он все не останавливался. Это было ужасно. У меня заболело там, где всегда было так хорошо. Мне казалось, что он ломает во мне что-то и что там все никогда не будет так, как прежде. Я заплакала, и только тогда он остановился. Вытащил руку из моих штанов и увидел, что она вся в крови. Я сначала подумала, что у меня месячные начались, но потом поняла, что это не так.

— О господи! — пробормотал он, глядя на свою руку. — О боже.

Он прошел в кухню, и я услышала, как шумит вода. Когда он вернулся, то сказал:

— Я не хотел этого делать. Правда.

Я уже почти перестала плакать, но он, кажется, так жалел о случившемся, что я разрыдалась снова.

— Мне надо идти, — сказал он. — Мне надо домой, к Заку.

— Нет, — попросила я. — Я не хочу, чтобы вы уходили.

Но он уже держался за дверную ручку.

— Я не хотел этого делать, — повторил он и ушел.

Я еще немного постояла и поплакала. Потом пошла в ванную и сняла штаны. Трусики все пропитались кровью, а немного попало даже на джинсы. На животе тоже была кровь, там, где мистер Вуозо задел рукой, когда вытаскивал ее из штанов. Я сняла оставшуюся одежду и залезла под душ. Потом надела чистое белье и подложила супервпитывающую прокладку. Я решила поскорей постирать одежду в раковине, пока папа не вернулся. Джинсы отмылись довольно легко, а вот на трусиках все равно осталось коричневое пятно, как я их ни оттирала. В конце концов я их завернула в туалетную бумагу и выбросила в мусор.

Потом я спустилась в гостиную и стала дожидаться папу. Как ни странно, мне хотелось с ним увидеться. Мне нужна была хоть какая-то компания, а папа подходил лучше всех, ведь он терпеть не мог мистера Вуозо.

Я и сама хотела бы, чтобы мне не нравился мистер Вуозо, но это было нереально. Особенно когда я вспоминала, как ужасно он жалел о том, что случилось. Мне от этой мысли становилось хорошо. Наверное, это совсем не плохо, когда кто-то делает с тобой что-то плохое, если потом в этом раскаивается.

Первое, что сделал папа, вернувшись домой, так это наорал на меня за то, что я не включила прожектор. Я рассказала ему, что заходил мистер Вуозо, и он заявил:

— Ты, должно быть, шутишь.

— Нет.

— Ну надо же! — пробурчал папа, ослабляя галстук. — Наверняка приперся сюда, чтобы доказать, что он самый умный.

Я кивнула.

— Ты ведь не сказала ему, что меня ночью не будет? — спросил папа.

— Нет, — соврала я.

— Хорошо, потому что это не его собачье дело.

Я легонько вздохнула, и папа тут же на меня взглянул.

— Что это с тобой?

— Ничего.

— Ты какая-то расстроенная.

— Неправда.

— У тебя в школе неприятности?

— Нет.

— Ты ведь не думаешь, что каждый раз, когда ты выглядишь расстроенной, все будут по сто раз переспрашивать, в чем дело?

— Нет.

— Потому что никто не будет так делать.

— Я знаю.

— Ну, я сдаюсь, — сказал он и ушел готовить ужин.

А я отправилась в ванную проверить прокладку. Крови было совсем немного, но мне все равно было плохо. Я побоялась вытираться бумагой после того, как пописала, так что я решила подождать, пока все высохнет. Через какое-то время раздался стук в дверь.

— У тебя все в порядке? — спросил папа.

— Да, — ответила я, застегивая джинсы.

Дверь, конечно, была закрыта, но я все равно боялась, что он как-нибудь зайдет внутрь.

— У тебя что, месячные? В этом все дело?

— Да, — помедлив секунду, ответила я.

— Ты приняла обезболивающее?

— Нет.

— Так прими, — велел он. — И нечего рассиживаться тут и страдать.

— Хорошо.

После ужина мне стало немного полегче. Конечно, таблетка подействовала, но к тому же папа после ночевки у Тэны был в хорошем настроении. Он рассказал, какую еду она приготовила. Запеканку “муссакка” — восхитительную — и пахлаву — несъедобную.

— Я, конечно, сказал, что у нее отличная пахлава, но она вместо меда добавляет сироп. Это ее главная ошибка.

Потом он предупредил меня, что она может на днях позвонить и пригласить меня пройтись вместе по магазинам и что мне придется отказаться.

— Скажи, что тебе много задали, ну или еще чего.

— Хорошо, — согласилась я, хотя мне очень хотелось бы с ней пойти.

— Пусть ищет друзей своего возраста, — сказал папа.

Позже папа разрешил мне поваляться на диване, пока он будет мыть посуду. Потом он пришел и начал читать газету. Вдруг раздался звонок в дверь. Я поднялась, чтобы открыть, но папа велел мне остаться на месте, сложил газету и пошел к двери. За ней оказались миссис Вуозо и Зак.

— О-о, — промолвил папа. — Приветствую.

Я приподнялась с дивана, пытаясь высмотреть, пришел с ними мистер Вуозо или нет.

— Здравствуйте, Рифа-ат, — сказала миссис Вуозо. Папино имя она произносила с долгим “а”, хотя тянуть “а” совсем не надо. — Не уделите нам минутку?

— Разумеется, — согласился папа и отодвинулся, чтобы они могли пройти.

Тогда-то я и увидела, что мистера Вуозо среди них нет. Зак на меня старался не смотреть, а вот миссис Вуозо пялилась что есть сил, и глаза у нее были цвета стали, совсем как волосы.

— Итак, — начала миссис Вуозо, как только они прошли в гостиную. — Мы пришли, чтобы отдать Джасире ее последний чек. Боюсь, больше мы не позволим ей сидеть с Заком.

— Что, он может уже сам за собой приглядывать? — удивился папа.

— Нет, — ответила миссис Вуозо. — То есть да. То есть мы найдем ему другую няньку.

— Она меня ударила, — сообщил Зак папе.

— Кто тебя ударил? — уставился на него папа.

— Джасира, — ответил Зак.

Папа повернулся ко мне и спросил:

— Ты мне объяснишь, что тут происходит, или нет?

Я встала, но прежде чем успела вымолвить хоть слово, Зак встрял:

— Она очень больно ударила меня по руке.

— Это правда? — поинтересовался папа.

Я кивнула.

Он помолчал секунду.

— А почему ты это сделала?

— Знаете, — протянула миссис Вуозо, — я не думаю, что могут быть хоть какие-то оправдания подобным действиям.

Папа, не обращая на нее внимания, продолжал смотреть на меня.

— Ты это в игре сделала? — спросил он.

Я помотала головой.

— Да она просто так меня ударила! — заявил Зак.

— Понимаете, мне кажется, что Джасира — очень несчастная девочка, — продолжила миссис Вуозо. — Знаете, мне неприятно вам это говорить, но это не первая неприятность, которая у нас из-за нее случается.

— Что вы имеете в виду? — спросил папа.

— Он назвал меня чуркой, — поспешила я вставить, опасаясь, как бы миссис Вуозо не начала рассказывать про тампоны.

Папа посмотрел на меня.

— Как-как?

— Чуркой.

— Чуркой? — переспросил папа, потом повернулся к миссис Вуозо и сказал: — Вы в курсе, что ваш сын называл мою дочь чуркой?

Тогда уже миссис Вуозо начала смотреть на Зака так, будто не понимала, о чем это говорит мой папа.

— А еще верблюжатницей, — добавила я.

Папа снова повернулся ко мне.

— И песчаной ниггершей, — уточнила я.

— Ничего себе, — засмеялся папа.

— Не думаю, что тут есть над чем смеяться, — заявила миссис Вуозо. — Зак, конечно, не должен был так говорить, и я за него извиняюсь, но насилие — это насилие, и мне правда кажется, что Джасира очень несчастна.

— Так где чек? — спросил папа.

— Что-что? — растерялась миссис Вуозо.

— Вы сказали, что принесли Джасире ее зарплату, — объяснил папа. — Так где она?

— О, — промолвила миссис Вуозо и после секундной заминки полезла в кошелек. — Вот, пожалуйста.

Папа взял чек, изучил и передал мне.

— Тут столько, сколько надо?

Я взглянула мельком на чек и подтвердила, хоть из-за волнения даже не видела, что там написано.

— Ну, тогда все в порядке, — подытожил папа. — Думаю, на этом мы и распрощаемся.

— Нет, вы не понимаете, — возразила миссис Вуозо. — Как это — распрощаемся?

— Спасибо, что зашли, — сказал папа, подошел и распахнул входную дверь.

— Ну, как знаете, — помедлив, сказала миссис Вуозо, и они с Заком ушли.

Я думала, что папа ударит меня, как только они скроются из виду. Мне казалось, что он просто хочет казаться милым перед Заком и его мамашей. Но он меня и пальцем не тронул.

— Так что она имела в виду, когда говорила, что ты им уже доставляла неприятности? — поинтересовался он.

— Не знаю я.

— Так что ты сделала? — настаивал он.

— Ничего.

— Наверняка что-то было.

— Ну, один раз я оставила Зака дома одного, когда ходила к Мелине забирать воланчики, — наконец сказала я.

Папа взглянул на меня.

— Ну, к миссис Хайнс.

Он кивнул.

— И это все?

— Да.

— Ерунда какая.

Потом папа прошел во двор и спустил наш флаг, чтобы нас не заподозрили в непатриотичности.

— Угадай, чей флаг до сих пор висит? — спросил он, когда вернулся.

— Чей?

— А ты как думаешь?

Я прошла в столовую и, отодвинув штору, увидела, что флаг мистера Вуозо уныло висит в неподвижном воздухе. Я вспомнила, как он вел себя со мной тогда вечером. Очень непатриотично.

— Наверное, надо бы пойти сказать ему о флаге, — подумав, сказал папа, но с места так и не сдвинулся. Вместо этого он свернул наш флаг и убрал его в шкаф, уселся в кресло и снова развернул газету. А я вытянулась на диване и, наверное, уснула, потому что когда открыла глаза, то увидела папу, насвистывающего свою противную песенку, которой он меня обычно будил. Как ни странно, лицо его не внушало мне такого отвращения, как обычно.