Как он похож на ангела

Глава 21

Альберта Хейвуд лежала на спине, глядя сквозь черные мысли на белый потолок. Это был необычный потолок. Иногда он поднимался так далеко, что становился небом, а иногда опускался совсем низко, касаясь мягкой, шелковистой поверхностью ее лица, будто крышка гроба. Но и в гробу она, как в тюрьме, была лишена спасительного одиночества. Кругом сновали люди, которые трогали ей грудь и спину, совали в нос трубки, а в руки иголки, разговаривали. Если то, что они спрашивали, было интересно, Альберта отвечала. Если нет — делала вид, что не слышит.

Иногда она сама задавала вопросы:

— Где Джордж?

— Мы уже говорили вам, мисс Хейвуд. Несколько дней назад ваш брат Джордж умер.

— Вот как? Но ему нужен отдельный гроб. Мы тут вдвоем не поместимся.

Голоса сливались в общий гул. «Она по-прежнему бредит… Но с легкими уже все в порядке, взгляните на анализы… Почти неделя… Продолжать глюкозу… Если бы у нас были нормальные рентгеновские снимки… Она все время выдергивает из носа трубку… Апатия… Истерия… Бред…»

Голоса приближались и удалялись. Она вынимала из носа трубку, и ее вставляли вновь. Она сбрасывала одеяло, но его поднимали. Она боролась и всякий раз терпела поражение.

— Мисс Хейвуд, этот человек хочет вас кое о чем спросить.

— Скажите, чтобы он ушел.

Но человек не уходил. Он стоял у постели и печально смотрел на нее.

— Вы нанимали кого-нибудь для убийства О'Гормана, мисс Хейвуд?

— Нет.

— Вы отдавали вещи своего брата нищему, зашедшему к вам в дом?

— Нет.

Что было правдой. Она не делала ни того, ни другого. Задавать такие вопросы мог только дурак.

— Кто вы?

— Джо Куинн.

— Вы дурак, Джо Куинн.

— Видимо, да.

— Я не открываю дверь нищим и уж тем более не замышляю убийств. Спросите Джорджа.

— Я не могу спросить Джорджа. Его убили шесть дней назад.

— Конечно!

— Почему вы говорите «конечно», мисс Хейвуд?

— Джордж мешал людям жить. Конечно, его кто-то убил!

— Вам он тоже мешал?

— Каждый приезд он терзал меня вопросами. Ему не надо было этого делать. — Альберте стало жаль себя и брата, слезы навернулись ей на глаза и полились из-под плотно сжатых век. — Зачем он это делал? Почему не мог оставить нас в покое?

— Кого?

— Нас.

— Кого «нас»?

— Нас, других людей, всех людей мира.

По воцарившейся вдруг тишине она поняла, что совершила серьезную ошибку. Чтобы отвлечь от нее внимание, Альберта подняла руку и выдернула из носа трубку. Ее вставили обратно. Альберта сбросила одеяло, но его подняли. Даже во сне она боролась и даже во сне терпела поражение.

Вилли Кинг впервые после похорон Джорджа пришла на работу. Кругом все было как прежде. На тех же местах стояли столы, стулья, корзины для бумаг. На стене Вашингтон все так же форсировал Делавэр, все так же загадочно улыбался Линкольн. И оттого, что ничего не изменилось, Вилли охватило негодование. Ей захотелось схватить первое, что попадется под руку, и разнести комнату в щепки, чтобы снаружи все было таким же, как у нее внутри.

Эрл Перкинс повесил пиджак на вешалку и испуганно улыбнулся.

— Привет, Вилли. Как ты?

— Спасибо, хорошо. Даже замечательно.

— Прости… О Господи, что же мне сказать-то?

— Лучше помолчи. — Она взглянула на стопку бумаг у Эрла на столе. — Как бизнес?

— Как обычно. Миссис Хейвуд велела ничего не менять.

— Смешно. Она смешная женщина. Я, когда о ней думаю, хохочу как безумная.

— Вилли, не заводись.

— Почему?

— Потому что без толку. И кто знает, может, по-своему, она не так уж плоха.

— Она гораздо хуже, чем ты думаешь.

— Ладно, она хуже всех, — покорно согласился Эрл, — но с этим ничего не поделаешь.

— Да? — Вилли подошла к своему столу и сняла трубку с телефона. — А вот я сейчас сделаю то, чего не могла себе позволить при жизни Джорджа.

— Ну зачем, Вилли?

— Все эти дни я представляла, как позвоню ей и скажу: «Старая крыса. Слушай, ты, равнодушная, эгоистичная, пустая старуха. Хочешь знать, кто убил Джорджа? Ты. И не на прошлой неделе или месяц назад, а давным-давно. Ты выдавливала из него воздух, глоток за глотком, своими мерзкими пальцами».

— Дай сюда телефон, — сказал Эрл.

— Еще чего!

— Дай, я тебе говорю!

Но она, упрямо качнув головой, набрала номер. Ей было все равно, что сейчас произойдет, будущего больше не существовало.

— Алло!

— Миссис Хейвуд?

— Да, это я.

«Какой у нее старческий голос, — с удивлением подумала Вилли, — старческий и измученный».

— Это Вилли, миссис Хейвуд. Простите, что не позвонила раньше. Как вы себя чувствуете?

— Благодарю, сообразно обстоятельствам.

— Хотите, я заеду как-нибудь на днях? Мы могли бы поддержать друг друга. Мне тоже очень одиноко.

— Вот как? А я со своим одиночеством справляюсь.

— Если вы передумаете, пожалуйста, дайте мне знать.

Повесив трубку, Вилли внимательно взглянула на Эрла. Прежде она его почти не замечала. Он был всего лишь мальчиком с больным желудком, который сидел с ней в одном кабинете. Да, он, конечно, молод, но у него приятная внешность. И если его кормить диетической пищей…

— Спасибо, Эрл, — сказала она, — я тебе очень благодарна.

— За что? Я просто тут стоял…

— Этого достаточно. Постой еще немного.

— Пожалуйста! Хотя я ничего не понимаю.

— Поймешь в свое время.

Вернувшись в кухню из холла, где стоял телефон, миссис Хейвуд продолжила приготовление завтрака. Овес, шпинат, морковка, салат, два яйца, немного рисовой муки и порошковый протеин были методично опущены в кухонный комбайн и вышли оттуда в виде густой серо-зеленой смеси, которой миссис Хейвуд начинала день.

Она отказывалась верить, что Джорджа убили. Нет, у него закружилась голова, когда он стоял на вершине Башни, и он упал сам. А произошло это потому, что он неправильно питался и не привык подниматься на большую высоту. Это она твердила и Куинну, и шерифу Ласситеру, и полицейским Чикото, и Джону Ронде, не пытаясь объяснить себе или им, что Джордж в Башне делал. На вопросы об Альберте она отвечала молчанием.

— Что, Вилли, тоскуешь? — спросила она вслух. — Так тебе и надо. Кто задерживал моего сына допоздна? Из-за кого он спал меньше восьми часов? Кто заставлял его есть ресторанную еду, где полно холестерина и совсем нет рибофлавина и кальция? С кем он часами сидел в кино, вместо того чтобы заниматься спортом?

В последние дни она начала разговаривать сама с собой и с людьми, которых не было рядом, да и не могло быть. Большей частью она повторяла то, что вычитала в книгах о разумной диете, самовнушении, развитии силы воли, активном образе жизни, а также о достижении счастья и спокойствия путем медитации. Она верила авторам этих книг как пророкам, и ее не смущало, что они часто противоречат самим себе и друг другу.

— Эти полицейские так глупы, что не могут понять элементарных вещей. Во-первых, Джордж устал от подъема по ступенькам, поскольку его организм не был к этому готов. Его артерии были забиты холестерином, сердечная мышца плохо работала. Во-вторых, ему следовало утром получить не меньше восьмидесяти пяти граммов протеина и, по крайней мере, один грамм кальция, чего он, конечно, не сделал.

Перелив смесь из миски в большой стакан, она посмотрела ее на свет и увидала в сероватой кашице юность, здоровье, оптимизм, счастье, безмятежность, чистые артерии, крепкие мышцы, удачу в делах и вечную жизнь.

— Если бы Джордж так завтракал, — сказала она, поднося стакан ко рту, — он был бы сейчас жив. И не страдал бы головокружениями.

Первый глоток был горьким. Она сделала второй, но смесь оставалась такой же — горькой, слишком жидкой для еды и слишком густой для питья.

— Я что-то забыла положить. Но что? Что?

Наступил сентябрь. Салли с Ричардом вернулись в школу, и Марта помогала им по вечерам делать уроки. Однажды Ричард написал сочинение «Как я провел лето» и принес матери, чтобы она проверила, много ли в нем ошибок.

— Кошмарный почерк, — сказала Марта, — или теперь в школах не учат писать красиво?

— Учат, — бодро отозвался Ричард, — но я не стараюсь.

— Ничего не могу разобрать.

— А ты попробуй.

— Я-то попробую, но вот что скажет учитель?..

Из сочинения следовало, что Ричард все лето трудился, не разгибая спины.

— Это ты о себе пишешь?

— Ну да! Вот же заголовок: «Как я провел лето». Слушай, мам, знаешь, как живут некоторые ребята?

— Знаю, — вздохнула Марта. — Ты мне говорил, разъезжают в собственных «кадиллаках», получают по пятьдесят долларов в неделю на карманные расходы и возвращаются домой, когда хотят.

— Я не о том, мам. Некоторые… один, во всяком случае, печатает на машинке.

— В таком возрасте?

— Ну да! А что?

— Если ты сейчас начнешь все печатать на машинке, то разучишься писать от руки, когда придет время поступать в колледж.

— Но ты говоришь, что я и сейчас не умею!

— Вот что, умник, забирай-ка свои каракули и все перепиши заново! Слышишь?

Ричард закатил глаза и, став по стойке смирно, ответил:

— Так точно!

— Иначе хорошей оценки тебе не видать.

— Мам, а разве у нас не было когда-то машинки?

— Была.

— Где она?

— Не знаю, — ответила Марта после секундного колебания.

— Так, может, она до сих пор валяется где-нибудь в гараже или кладовке? Я сейчас поищу.

— Не надо, Ричард, ты ее не найдешь.

— Но ты ведь не знаешь, где она?

— Я знаю, где ее нет, так что не лезь ни в кладовку, ни в гараж. И хватит рассказывать, как живут другие. Считай, что в нашем доме нарушаются права человека, а посему: кругом, марш.

Она говорила намеренно веселым тоном, чтобы сын не заметил, как поразило ее внезапное упоминание о пишущей машинке, портативной машинке Патрика, на которой он в свое время так и не научился хорошо печатать. Машинка была подержанной, строптивой, клавиши в ней цеплялись одна за другую, поля съезжали, а звонок звонил, когда хотел. Она вспомнила, как терпеливо Патрик склонялся над ней, стараясь овладеть очередной премудростью, в которой преуспел не больше, чём в остальных. «Зачем я была такой упрямой? — думала Марта. — Я постоянно внушала ему, что он может, а он не мог, и когда падал, я успевала подложить подушку. Вот он и не разобрался, на что способен, а на что нет».

Ричард ушел к себе, а Марта набрала номер в Сан-Феличе. Куинн снял трубку после второго звонка.

— Алло!

— Это Марта, Джо.

— Я как раз сидел и думал, не начнешь ли ты мной тяготиться, если я опять позвоню. Тут кое-что случилось. В каком-то гараже в Сан-Диего отыскали Брата Венец, он там работает механиком. Мы с Ласситером съездили туда вчера и попробовали его допросить, но ничего не вышло. Стойкий Брат заявил, что видит меня первый раз в жизни и о Башне ничего не знает. Так что очередной тупик, но на всякий случай я тебе рассказываю.

— Спасибо, — сказала Марта. — Как тебе работается?

— Неплохо. Ни единой лодки продать пока не удалось, но я не теряю надежды.

— В субботу приедешь?

— Не знаю. Хочу наведаться в Лос-Анджелес, вдруг миссис Харли Бакстер Вуд вернулась?

— Это тетка Кармы?

— Да.

— Но ты говорил, что дом заперт на сто замков, значит, она уехала надолго.

— У нее двое детей, а занятия в школе начались, оттягивать возвращение больше нельзя.

— Как ты думаешь, почему она уехала?

— Если я прав и Карма с ней, то она бережет ее от посягательств Братьев и Сестер.

Последовало неловкое молчание, какое бывает, когда люди говорят об одном, а думают о другом.

— Джо…

— Скучаешь по мне, Марта?

— Ты ведь знаешь, что да… Послушай, Джо, мне тоже есть что тебе рассказать, хотя не знаю, важно ли это. Пять лет назад, когда было дознание, я забыла сказать полицейским, а когда вспомнила, решила, что это не имеет значения. Мне Ричард только что напомнил…

— О чем ты?

— О пишущей машинке Патрика. За неделю до того вечера он положил ее на заднее сиденье, чтобы отвезти в ремонтную мастерскую, но все забывал, и я думаю, она так и лежала сзади, когда он посадил того бродягу.