Как рыба без воды. Мемуары наизнанку

Глава Х. Знавал я врунов

Вранье — что-то вроде матча по боксу.

Зрителем быть доводилось, и не раз, но сам не участвовал.

Уж поверьте на слово…

Во вранье, как в боксе, есть любители и есть профессионалы.

Есть вранье любительское, способное довести вас до белого каления, потому что вас откровенно считают кретином, и есть профессиональное передергивание, или высший пилотаж вранья, каким владеют только актеры, и, в отличие от остальных случаев, оно доставляет мне истинное удовольствие.

Итак, как-то раз столкнулся я с враньем. Или так: знавал я одного вруна…

И звали его Бернар Блие.

Он был виртуозом, филигранщиком. Кружевницей, плетущей лживые отговорки, канатоходцем, скользящим от одного сомнительного доказательства к другому…

…к тому же олимпийским чемпионом по загадочным улыбкам и обладателем невинного взора семилетнего мальчика.

Словом, как и во многих других областях, здесь он не имел себе равных.

Я оценил это с самого начала нашей совместной работы на «Рассеянном».

Надо сказать, я оказывал ему лишь умеренное сопротивление.

Встаньте на мое место. Я снимаю свой первый фильм как режиссер, и мне выпадает работать с таким титаном, как Блие! Я был никто, а он — всё. Я снимал свой первый фильм, а он — свой сто сороковой.

Ему полагалось мне подчиняться, а трясся от ужаса я!

Вы представляете, ну как я скажу ему: «Тут сделайте так, а там эдак». «Слабовато вышло, Бернар! Придется переснять!»

Тем более что за ним установилась репутация человека не слишком сговорчивого, особенно в общении с кретинами. А поскольку невозможно знать наверняка, что ты не кретин, то я на всякий случай вел себя осторожно.

Однажды утром он пришел на съемки в глубокой задумчивости. Под задумчивостью я подразумеваю тонкое сочетание лени и дурного настроения. В общем, был не в духе и не горел желанием работать.

Нам предстояло снять длинный монолог на фоне долгого путешествия по длинному коридору.

По дороге мы сталкивались с артистами массовки, которые выходили из одного кабинета и тут же исчезали в другом, — словом, жизнь кипела, как на заводе в разгар рабочего дня.

— Пьер, я хочу тебе кое-что сказать.

Я: — Слушаю тебя, Бернар.

Блие: — Мне тут пришла в голову одна мысль… А что если мне взять в руки папку?

Я: — Папку?

Блие: — Да, папку.

Я: — Да зачем?

Блие: — Да затем, что я директор! А у любого уважающего себя директора в руках папка!

Я: — Да… Но… Как хотите, Бернар. Ассистент!

Ассистент: — Да?

Я: — Дайте ему папку!

Ассистент: — О ля-ля!

Я: — Что «о ля-ля»?

Ассистент (подходит ко мне и шепчет мне на ухо).

— Он не выучил текст…

Я: — Прости, что?

Ассистент: — Я его знаю, когда он не знает текста, он всегда требует папку и кладет туда текст.

Я: — Но он же не всегда играет директоров…

Ассистент: — Ну и что? Когда он военный, то требует штабную карту, когда сидит в ресторане — просит меню… Я знаю одно: если он не выучил текст, то способен потребовать бортовой журнал даже в дельтаплане! Вот увидишь, он в начале сцены откроет папку.

Я: — Надо же… Ну… Мотор, снимаем! Вперед, Бернар.

Блие (оглядывается по сторонам и открывает папку). «Итак, Фигье, сегодня у вас назначена встреча с Гастье. Это очень важный клиент, и он…» (Ищет строку.)

Проблема в том, что чтение текста на ходу довольно затруднительно. Чтобы читать, надо смотреть вниз, а чтобы видеть, куда идешь, надо смотреть вперед, а когда снова опускаешь глаза, чтобы читать дальше, уже не помнишь, где остановился, а пока найдешь, образуется маленькая заминка, которая вполне может показаться большим провалом в памяти.

Случилась заминка. Тогда я сказал:

— Стоп!

Блие: — Почему ты сказал «стоп»?

Я: — Потому что была заминка и я решил, что ты забыл текст.

Блие: — Да вовсе нет, я не забыл, это просто пауза! Ты что, хотел, чтоб я гнал весь текст без выражения, без запятых, без точек, без ничего?

Я: — Нет, конечно.

Блие: — И что ж тогда?

Я: — Прости, Бернар, я был не прав!

Блие: — Ей-богу, что за люди, все переврут!

Я: — Сейчас переснимем! Мотор! Поехали!

Блие (открывая папку). «Итак, Фигье, сегодня у вас назначена встреча с Гастье. Это очень важный клиент, и он требует полной конфиденциальности своей… своей… ну, в общем, этой…» Все, стоп, забыл!

Я: — Ой, прости, Бернар, я думал, это пауза!

Блие: — А вот этого типа здесь не было.

Я: — Что ты сказал?

Блие: — Статиста. На репетиции его здесь не было.

Я: — Да нет, он был, Бернар.

Блие: — Нет, его не было! А тут он открыл дверь и отвлек меня!

Я: — Ах да. Да, теперь я тоже по…

Блие: — Его тут не было!

Я: — Его тут… (Статисту.) На репетиции вас тут не было.

Статист: — Был, господин Ришар!

И тут я поймал взгляд Бернара. Это не был взгляд семилетнего мальчугана, а кого-то другого, сердитого человека. Воинственного. Мясника с Батиньольской бойни. Тот, кто никогда не видал Бернара в такие моменты, не сможет понять, как я перепугался.

И отважно завопил на статиста:

— Нет, вас здесь не было!

Ассистент, прекрасно знавший эту пьесу, вставил свою реплику:

— И правда, вас здесь не было!

Статист: — Неужели?

Статист и сам сообразил, что теперь настал его черед, и он один против нас всех. Он быстро смекнул, что выбор у него невелик: либо настаивать, либо согласиться, поэтому после секундного колебания он сказал:

— Да ладно, чего уж… Не было меня.

Я: — Вот видите! Из-за вас Бернар сбился! Нехорошо, очень нехорошо!

Ассистент: — И правда, нехорошо.

Я: — Вот именно. Значит, вы открываете дверь только после того, как он пройдет. Как мы уже говорили.

Ассистент: — И тогда он не попадет в кадр.

Я: — Вот именно! Э-э, то есть как это?

Ассистент: — Если он откроет дверь после, то не попадет в кадр.

Я: — Да… И прекрасно! Пусть сидит в комнате, мы на него и так насмотрелись! Мотор! Давай, Бернар…

Блие: «Итак, Фигье, сегодня у вас назначена встреча с Гастье. Это очень важный клиент, и он требует полной конфиденциальности о характере продукции, потому что… В туалете слили воду! В туалете слили воду, когда я говорил.

Я: — Я ничего не слышал. Кто ходил в туалет во время съемки?

Ассистент: — Никто…

Блие: — Я слышал, кто-то слил воду в туалете!

Я: — Бернар, ну посмотри, в туалете никого не… (Я открываю дверь.) А вы что здесь делаете?

Статист: — Вы же сказали не выходить, я и не выхожу!

Я: — Это еще не повод сливать воду!

Статист: — Но я не сливал воду, господин Ришар!

Я (Бернару). — Он не сливал воду!

Блие: — Сливал, сливал! Я слышал! Он слил воду!

Я (статисту). — Он слышал!

Блие: — Я даже сбился из-за этого!

Статист: — Но, господин Ришар, как я мог слить воду и не заметить?

Я: — Послушайте, Бернару все-таки лучше знать! Если он слышал, значит, вы эту воду слили!

Статист: — Неужели? Ну ладно, пусть… слил я воду…

Я: — Ну что ж, начнем сначала!

Словом, он испробовал все. Под конец он прицепился к тексту: он, видите ли, был так плохо написан, так сумбурен и т. д. Наконец с семнадцатого дубля мы сняли сцену…

Он в конце концов выучил текст наизусть! Еще бы, времени у него было предостаточно! Он вернул мне папку, упрекнув за то, что я посоветовал ему взять ее в руки: папка все время мешала ему играть…

А после, вечером, когда все разошлись, он пришел ко мне… Со смущенным и покаянным видом человека, который хочет раз и навсегда купить себе чистую совесть.

— Прости, Пьер… Утром я проснулся и вспомнил, что сегодня годовщина смерти моего отца, у меня в голове помутилось.

— Я понимаю, Бернар. Если бы я знал, то сократил бы сцену в коридоре.

— Лучше текст… лучше б ты текст сократил, мне б стало легче… хоть немного!

Он с великим трудом подавил подкатившее к горлу рыдание и ушел, унося с собой свою грузную тень. Со спины мне было видно, как он рукавом украдкой вытирает глаза. Убедился, что я увидел, что он не хочет, чтоб я это видел, и исчез…

Ассистент режиссера подошел ко мне и прошептал на ухо:

— Годовщина смерти отца у него была неделю назад.

Вот так. Он не сдавался до самого конца.

Однако именно благодаря последней детали его вранье становилось скорее забавным, чем несносным, ведь с датами не поспоришь. Значит, в глубине души он знал, что бессовестно врет.

Несомненно, есть два разряда врунов: любители, которым нет прощения, которые попадаются на собственных выдумках, и профессионалы, такие, как Бернар Блие, которые в глубине души все прекрасно понимают, но развлекаются.

…Хотя я сам… Для меня вранье — вроде бокса. Зрителем бывал, и не раз, а самому не доводилось…

Уж поверьте на слово…