Как рыба без воды. Мемуары наизнанку

Глава XVI. И хмель нам голову кружит

Некоторые из моих знакомых прыгали через резиночку, кто-то стремился побить рекорд скорости, а кое-кто штурмовал непролазные джунгли. Я снимался в кино с Жераром Депардье.

Да… Это тоже экстремальный вид спорта.

С Депардье надо не спускать глаз, следить, как за молоком на плите — за молоком в переносном смысле. Познакомившись с ним, начинаешь задумываться: а что же ему в детстве наливали в бутылочку?

Конечно, это не человек, а фейерверк, но, между нами говоря, основной его цвет — красное полусухое.

Говорят, для винодела это нормально, но он все-таки не совсем нормальный винодел. Нормальный сначала посадит, потом польет, а Жерар сначала зальет, а потом сядет — за езду в пьяном виде на мотоцикле.

Словом, глаз с него спускать нельзя.

Как-то раз лежим мы с ним под машиной…

Нет, это было не наутро после буйно проведенной ночи, так надо было по фильму «Беглецы».

Мы лежали под машиной, потому что я только что ограбил банк, нас окружила полиция, я держу Жерара под дулом пистолета и после перестрелки начинаю переговоры с комиссаром полиции:

— Я требую машину, и немедленно.

Мы спокойно ждем, пока выставят камеру. Спокойно потому, что план крупный, неподвижный, реплика одна, особых неприятностей не предвидится…

И тут Жерар заговаривает со мной про мою баржу:

— А какая у тебя баржа?

— Баржа…

— Ведь ты живешь на барже?

— Да, на барже.

— И здорово жить на барже?

— Ну да, иначе я б не жил на барже.

«Мотор! Работаем…» Со всех сторон стрельба, мелкие перебежки, пулеметные очереди, стук пуль о машину, пробитые шины сдуваются, и тут я ору:

— Я требую баржу, и немедленно!

— Стоп!

Я уверен, что этот негодяй все сделал нарочно. Он обожал сбивать меня с толку, а сбить меня — дело нетрудное. А тут еще он лежал под дулом моего пистолета. Я думал, мне ничто не угрожает.

Естественно, тут же прибегает разъяренный Вебер. Он всегда и во всем стремится к совершенству. Вебер — это аккуратист, подвижник, жрец. И речи нет о том, чтоб звук наложить потом, значит, все придется переснимать. После того как организуют новую перестрелку.

Жерар мне говорит:

— Ты повнимательней! Говори не «баржа», а «машина». Только не перепутай, говори «машина», а не «баржа»…

Заботливый такой, внимательный — вот негодяй!

— Давай повтори: машина…

— Машина.

— Правильно. А не баржа.

— Нет, не баржа.

Мотор, пулемет, пули, опять колеса взрываются, машина оседает, и я ору:

— Я требую маржу, и набедренно!

— Стоп!

Вебер налетает на нас. Я втягиваю голову в плечи, но он, как это ни странно, обращается к Жерару:

— Он что, напился?

А тот, лицемерная задница, озабоченно смотрит на меня и говорит:

— Да вроде нет…

К несчастью для него, этих трех слов хватило, чтобы в воздухе повис такой запах абсента, что можно было разливать по рюмкам. Запах перегара был дьявольский, нечеловеческий. Уверяю вас, его можно было распознать за версту… и сообразить, что ближе подходить не стоит. Можно упасть в обморок.

Естественно, до всех тут же доходит, в чем дело, я начинаю улыбаться. Он себя выдал, факт налицо, с меня сняты все обвинения, от истины никуда не уйти, да и от Вебера тоже…

Сюрприз: Франсис Вебер в ярости кидается на меня:

— Я так и знал! Ты напился!

— Я?!

— Ты, а кто же? Жерар мне неделю назад поклялся больше не пить! И ты немедленно поклянись!

Я мог бы протестовать, но я не доносчик. Так что пришлось дать слово.

И в довершение всего Вебер сказал Жерару:

— А ты за ним присматривай!

Присматривать за мной! За мной!

Ей-богу, все давно знают, чего стоят клятвы Депардье!

Дело нехитрое: если он поклялся не пить, на него нападает хандра, а когда он хандрит, то пьет!

Мы это знали по крайней мере со времен «Невезучих». И больше боялись того, что будет на следующий день после клятвы, чем на следующий день после пьянки.

Сцена с портье, например, навсегда останется в моей памяти. Мне бьют морду, и потом я ползу по гостиничному холлу. Депардье входит во вращающуюся дверь, сгребает меня в охапку и зовет носильщика.

Просто, не правда ли? То есть просто, если на трезвую голову, а я знал, что такой головы у него в тот день не было. Если он выпьет, у него глаза незаметно сходятся к носу. Так вот, в тот день они просто приклеились к крыльям носа. Он был совершенно в стельку. Ну я-то был в курсе, потому что уже немного его изучил, Веберу же он выдал себя еще одной маленькой деталью.

О, совсем крошечной: на первом дубле он вошел во вращающуюся дверь, сделал полный оборот и стал искать меня на улице.

Естественно, Вебер был вне себя, и дубль пришлось переснимать.

Начали. Входит Депардье… Все в норме. Тут он наступает мне на руку… Всем весом…

Депардье стоит у вас на руке. Вы можете себе это представить?

И если бы еще Депардье порожняком, а то полный под завязку!

Естественно, я заорал.

— Теперь ты мне решил кадр запороть?!

— Да я не виноват, это все он!

И Жерар добавляет:

— Браздиде, я дебдожко уздал.

— Да, устал в стельку! Переснимаем!

Третий дубль. И тут, о чудо, он входит, сгребает меня… Да разве могут полбутылки рома помешать ему поднять меня в воздух — наоборот, так ему легче держать равновесие. Словом, все прошло отлично. Правда, мы так и не поняли, кого он все время звал!

— Брагразих! Баргазних!

В конце съемочного дня Вебер поручил своему ассистенту Филиппу следить за нами.

И тот следил. Глаз не спускал. Думаю, в бытность ассистентом у него не было задания труднее.