Календарные обычаи и обряды народов Передней Азии

Предлагаемая читателям книга является продолжением вышедших изданий «Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии. Новый год» (М., 1985), «Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии. Годовой цикл» (М., 1989), «Календарные обычаи и обряды народов Юго-Восточной Азии. Годовой цикл» (М.,1993), подготовленных Институтом этнографии АН СССР — ныне Институт этнологии и антропологии РАН.

Две из названных книг посвящены календарным обычаям и обрядам новогоднего цикла, а также праздникам годового цикла пяти народов Восточной Азии — китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев. В третьей книге рассматривались календарные обычаи и обряды, народные праздники года народов Юго-Восточной Азии — вьетов, лао, кхмеров, таи, бирманцев, малайцев, яванцев, балийцев и тагалов.

Данная книга рассказывает о календарных обычаях и обрядах, праздниках годового цикла народов Передней Азии — персов, курдов, турок, арабов, евреев. Работа над этой монографией осуществлялась при финансовой поддержке в 1994 г. Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ), а в 1995–1997 гг. — Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) (Исследовательский проект № 94-06-19212).

Книга, с которой вам предстоит познакомиться, как и ранее опубликованные монографии по народам Восточной и Юго-Восточной Азии (Календарные обычаи, 1985; Календарные обычаи, 1989, Календарные обычаи, 1993), составляет часть многолетнего фундаментального исследования о календарных обычаях и обрядах народов зарубежной Азии, которое осуществляется коллективом Отдела зарубежной Азии и Океании (ныне Отдел Азиатско-тихоокеанских исследований) Института этнологии и антропологии РАН.

Изучение календарных обычаев и обрядов, праздников годового цикла народов зарубежной Азии, как мы уже не раз отмечали, явилось своеобразным откликом на труды о календарно-праздничной обрядности народов зарубежной Европы (Календарные обряды, 1973; Календарные обряды, 1977; Календарные обряды, 1978; Календарные обряды, 1983), подготовленные большим коллективом советских этнографов под руководством С.А. Токарева. В целом необходимо отметить, что появление подобного сериала по календарно-праздничной культуре народов зарубежной Европы и Азии не имеет аналогов в мировой науке.

Обращение к изучению календарных обычаев и обрядов, народных праздников годового цикла народов зарубежной Азии имеет не только научно-теоретическое значение. Оно было актуализировано к жизни также тем огромным интересом, который сложился в конце 70-х — начале 80-х годов в нашем обществе в культуре народов Азии: своеобразию восточных календарей, неповторимым обычаям и обрядам, отдельным реалиям и атрибутам праздников. Причины и истоки этого интереса пока недостаточно изучены. Но, несомненно, он имел огромный положительный эффект — расширял знания о других народах (в данном случае о народах зарубежной Азии), создавал, формировал их положительные стереотипы.

Сегодня мы должны вспомнить и подчеркнуть, что изучение истории, культуры, этнографии стран Востока всегда было приоритетным направлением в отечественной науке. О понимании российским обществом важности изучения языков и культуры народов Востока в начале XIX в. свидетельствуют такие факты. В 1804 г. был принят Устав о преподавании в Казанском и Московском университетах арабского и персидского языков. В 1818 г. состоялось открытие в Главном педагогическом институте (будущий Санкт-Петербургский университет) кафедры восточных языков. На открытии кафедры выступил президент императорской Академии наук С.С. Уваров, который в своей речи отметил, что «из Азии проистекали все религии, все науки, вся философия. Она одна сохранила чудесный дар производить все большие явления морального мира; там находили мы истинный, единственный источник всеобщего просвещения, и кто мог бы не гореть желанием созерцать вблизи богатства сего неисчерпаемого рудника ума человеческого». И далее он подчеркнул, что изучение восточных языков необходимо потому, что Россия «повелевает целою третью сего пространственного края» и находится «в непрерывных сношениях с Турцией, Китаем, Персиею» (цит. по: [Новикова, 1974, с. 7]). Думается, что сказанное С.С. Уваровым более 180 лет назад по-прежнему актуально и важно.

Несомненно, что изучение, воссоздание, понимание этнокультурного облика народов зарубежной Азии невозможны без всестороннего исследования их календарно-праздничной культуры.

Как мы уже отмечали, три основные идеи вдохновляли авторов и определили их поиск в исследовании пока еще малоизвестной области, широко именуемой «календарные обычаи и обряды народов зарубежной Азии». Это идея Н.Н. Чебоксарова о неповторимости культурного облика каждого народа, проходящая через все труды ученого. Это опыт сравнительно-типологического анализа праздничной обрядности народов мира, реализованный С.А. Токаревым на материале народов зарубежной Европы. И наконец, глубоко гуманистическая система взглядов Н.И. Конрада об исторической и типологической близости культур Запада и Востока. Все эти идеи сегодня уже звучат по-новому, более широко и значимо.

Народы, календарная обрядность и праздники годового цикла, которые будут рассмотрены в данной книге, живут в огромном историко-этнографическом регионе — Передняя Азия, этнический состав которого отличается большой сложностью и пестротой. Для данного исследования выбраны пять народов: персы, курды, турки, арабы, евреи. Это определялось наличием источников и литературы, традиций в изучении этнографии народов этого региона.

Под термином «Передняя Азия» в этнографической науке обычно понимают юго-западную часть Азиатского материка, выступающего далеко на запад и вклинивающегося между Европой и Африкой. К Передней Азии с географической точки зрения относится та часть Азии, которая образуется полуостровами Анатолийским и Аравийским, областями, лежащими между ними, а также западной частью Иранского Нагорья. К Передней Азии относятся лежащие далее к востоку Восточный Иран и Афганистан. В этих границах Передняя Азия в основном совпадает с понятием «Ближний и Средний Восток». Географическое же положение — на стыке трех материков Старого Света — Азии, Африки и Европы — сыграло положительную роль в истории этих народов.

Для этого региона характерно богатство природных условий: мощные горные системы соседствуют с приморскими равнинами, обширные пустыни и полупустыни — с плодородными оазисами, занимающими значительно меньшую площадь. Здесь произрастают в диком виде полезные растения, отсюда ведут свое начало многие важнейшие сельскохозяйственные культуры, например, пшеница и рожь. Не случайно Н.И. Вавилов выделил Переднеазиатский регион как один из важнейших и древнейших центров происхождения культурных растений. Наряду со Средиземноморьем Передняя Азия является родиной пшеницы, ячменя, ржи и овса [Вавилов, 1960, с. 29–57].

В глубокой древности (конец IV — начало III тысячелетия до н. э.) почти одновременно с возникновением древнеегипетской цивилизации в Двуречье, в долинах Тигра и Евфрата, а позднее в Южной Аравии и других областях возникает плужное земледелие [Шнирельман, 1989 (1)]. Это был хозяйственно-культурный тип (ХКТ) пашенных земледельцев засушливой зоны с развитой ирригационной системой. Характеристику этого ХКТ мы находим у Н.Н. Чебоксарова, который, в частности, отмечал, что тип пашенных земледельцев засушливой зоны является одним из древнейших. Для него характерно преобладание в составе сельскохозяйственных культур сухоустойчивых злаков, например, пшеницы, ячменя, овса. Известны здесь бахчевые культуры, а также виноград и плодовые деревья. Высокой степени достигает искусственное орошение, одной из совершенных форм которого является арычная система. Земледельцы этой зоны создали все основные орудия сельскохозяйственного труда. Одно из важнейших изобретений земледельцев засушливого пояса — духовая печь и умение выпекать кислый хлеб. Животноводство играло подсобную, но значительную роль (крупный рогатый скот, овцы, козы). В качестве тягловой силы использовались быки, реже коровы и ослы; традиционное транспортное средство — двуколки-арбы с большими колесами. Жилища — глинобитные, саманные, сырцово-кирпичные, реже каменные, прямоугольные в плане дома с земляным полом, с плоской или плоско-двускатной крышей. Постепенно сырцовый кирпич заменялся обожженным. Круглую форму имели традиционные плетеные зернохранилища на сваях. Преобладающая пища — растительная: хлеб, лепешки, каши, мучные похлебки; среди напитков — кислое молоко, а также виноградное вино [Чебоксаров, Чебоксарова, 1971, с. 209].

Для некоторых народов Передней Азии с глубокой древности был характерен ХКТ кочевников-скотоводов степных, полупустынных и пустынных зон [Шнирельман, 1980, 1989 (2)]. Большую роль играли лошади, верблюды, козы. В хозяйственной деятельности многих народов Передней Азии в XIX–XX вв. наблюдается сочетание черт различных ХКТ, многие народы в ходе своего исторического развития переходили от одного хозяйственно-культурного типа к другому.

Передняя Азия — один из древнейших очагов цивилизации нашей планеты. В Палестине уже в IX–VIII тысячелетиях до н. э. существовали зачатки земледелия и скотоводства. В Месопотамии (Двуречье) в IV тысячелетии до н. э., а в Западном Иране, может быть, и несколько ранее возникло ирригационное земледелие. В VI–I тысячелетиях до н. э. в Передней Азии складываются рабовладельческие государства: Древневавилонское царство в Месопотамии, Элам в Западном Иране, Хеттское царство в Малой Азии, финикийские города-государства в Леванте, Майн и Саба в юго-западной части Аравии, Урарту на Армянском нагорье.

Огромную культурную роль играли страны и народы Передней Азии в средние века, когда существовала созданная арабами империя — Халифат. Велико влияние арабской науки, искусства, техники на последующее развитие европейских, а также многих других народов мира.

Передняя Азия — родина двух мировых религий — христианства и ислама, трех монотеистических религий — иудаизма, христианства и ислама; подавляющее большинство населения исповедует ислам.

Ислам (по-арабски — «покорность» Богу) возник на рубеже VI–VII вв. Основатель ислама — пророк Мухаммад (Мухаммед), проповедь которого получила широкое распространение после его переселения из Мекки в Медину в 622 г. Это переселение — хиджра (приходится на (15) 16 июля 622 г.) — является начальной датой мусульманского летосчисления. Ислам — монотеистическая религия, которая отвергла древнеарабское языческое многобожие и провозгласила поклонение единому Богу — Аллаху. Это выражено в основном догмате ислама: «Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммад его посланник». Мухаммад считается последним из всех пророков, передавших людям божественное откровение. Священная книга мусульман — Коран («Чтение») составлен в VII в.; считается, что до начала VIII в. он подвергался некоторым изменениям. Коран предусматривает для правоверного мусульманина пять основных религиозных обязанностей: признавать догмат о единобожии; пять раз в день совершать установленную молитву; соблюдать пост в месяц рамадан (араб.) // рамазан (перс.); совершать паломничество (хадж) в месяц зу-л-хиджжа в священный город мусульман — Мекку; платить налог (закят) в мусульманскую казну. Широкое распространение ислама в период арабских завоеваний существенно видоизменило его и породило ряд новых течений и направлений. Основные направления ислама — это суннизм и шиизм.

Сунниты признают наряду с Кораном сунну — устное священное предание. Шиизм (от араб. шиа, шаа — «присоединиться к кому-либо») возник еще в VII в. как партия приверженцев халифа Али. Основная масса арабов, турки, афганцы, большая часть курдов и белуджей, таджики, узбеки, туркмены принадлежат к мусульманам-суннитам.

Подавляющее население Ирана — мусульмане-шииты (персы, луры, бахтиары, азербайджанцы, шахсевены, кашкайцы, часть курдов); шиизм распространен среди арабов Ирака, Йемена и некоторых других стран.

Христианство в Передней Азии исповедуют айсоры, армяне, греки, болгары, грузины, часть арабов Сирии, Ливана и Палестины.

Евреи исповедуют иудаизм.

В Передней Азии проживает также население, которое относится к различным сектам (религиозным учениям). В основе их вероучений лежат христианские, исламские, иудейские и другие представления. Так, например, некоторые группы курдов принадлежат к сектам али-аллахов и йезидов (езидов). В Южном Ливане и в области Джебель-Друз в Сирии проживают друзы — последователи особого вероучения. В городах Ливана живут представители христиан-маронитов, которые пользуются известной самостоятельностью в местном управлении. Среди персов сохраняются последователи древнейшей религии зороастризма, их именуют гебрами. В быту гебров сохранилось немало архаических особенностей. В Саудовской Аравии официально признанным пониманием ислама является ваххабитское учение (религиозно-политическое течение в суннизме, основано в XVIII в. проповедником Мухаммадом ибн Абд ал-Ваххабом).

В Передней Азии находятся главные центры паломничества мусульман — Мекка и Медина в Саудовской Аравии, Кербела, Эн-Неджеф в Ираке, Дамаск в Сирии, Мешхед в Иране.

Мировые и национальные религии оказывают огромную роль на календарно-праздничную культуру народов Передней Азии.

Подавляющее большинство народов Передней Азии говорит на языках трех лингвистических групп — семитской, иранской и тюркской.

Хронологический срез исследования: конец XIX — первая половина XX в. Это время, когда еще традиционная календарная обрядность бытовала довольно широко. При характеристике отдельных явлений авторы там, где это позволял литературный, музейный или полевой этнографический материал, стремились проследить истоки и генезис, выявить старинные обычаи и обряды, дать исторические экскурсы. Однако они сознают, что при современном уровне знаний соотношение разного вида источников не всегда равное, что определило и известные колебания в хронологических рамках.

Интерес к традиционной культуре народов мира, а также стремление сохранить лучшее из ее достояний в наши дни, в век все возрастающей урбанизации, нивелировки, стандартизации, наступления так называемой массовой культуры, стали очень актуальными. Эти проблемы одинаково волнуют ученых и писателей, журналистов и общественных деятелей. Сбережения наиболее ценного из традиционной культуры народов мира справедливо воспринимается не только как бережное отношение к истокам, но и как настоящее и будущее любого этноса, а также человечества в целом.

Сохраняет свою актуальность введенное Д.С. Лихачевым понятие «экология культуры», которое означает и сбережение культурной среды, и активную, действенную память о прошлом, и понимание невосполнимости разрушения памятников и явлений культуры, и осознание страшной опасности забвения. Это понятие существенно необходимо для этики, для нравственной среды, в которой живет как отдельный человек, так и целый народ [Лихачев, 1987, с. 485].

В богатейшем наследии народов мира, в их историко-культурном генофонде особое место принадлежит календарным обычаям и обрядам, народным праздникам. Связанные с трудовой деятельностью народов, обычаи и обряды годового цикла — сложное общественное явление. Они отражают этническую, социально-политическую, историко-культурную жизнь народов на разных этапах развития. Правильнее сказать — они часть, причем важная, этой жизни. Мы вправе рассматривать их как концентрированное выражение духовной и материальной культуры любого народа, они несут на себе печать этнической специфики. В то же время календарные обычаи и обряды, народные праздники отражают типологическую общность общечеловеческой культуры, влияние историко-культурных контактов и связей.

Календарные обычаи и обряды, народные праздники года пронизывает и объединяет идея продолжения жизни, бессмертия человеческого рода, призыв к счастью, благополучию, долголетию, богатому урожаю и хорошему приплоду скота. Жизнь человека, коллектива в календарных обычаях и обрядах неотделима от природы. Ритм природы и космоса был ритмом человека и его деятельности. Связь макрокосмоса и микрокосмоса была более тесной и взаимообусловленной. Конечно, это понимается современными людьми иначе, чем в древности или даже столетие назад, однако сам характер этого контакта стал более драматичным, а проблема приобрела большую остроту.

Календарные обычаи и обряды оптимистичны по своей природе. Заложенный в них эстетический, нравственный, эмоциональный заряд, направленный на продолжение жизни, противостоит, даже не допускает (!) мысли о победе зла, о «возможности» гибели человека, человеческого коллектива, человечества. Идея непрерывности жизни подчеркивается в календарной обрядности той ролью, которая принадлежит в ней старикам и особенно детям. Участие в народных праздниках представителей всех поколений, а также детей символизирует вечное продолжение человеческого рода.

Гуманистическая идея, утверждающая Жизнь, является доминирующей в календарной обрядности. В ней пафос подавляющего большинства обычаев и обрядов. В философском плане она противостоит человеконенавистническим взглядам, утверждающим, что война является естественным состоянием.

Таким образом, изучение календарных обычаев и обрядов, народных праздников года, лучших традиций, связанных с ними, непосредственно выходит на актуальные проблемы современности, созвучно темам сохранения мира, жизни и культуры. В этом нам видится важнейшая гуманистическая ценность календарных обычаев и обрядов, народных, традиционных праздников.

Думается, что изучение календарных обычаев и обрядов народов мира, в том числе и зарубежной Азии, приобретает особую актуальность сегодня, когда мы являемся свидетелями страшных этнических, конфессиональных, расовых конфликтов, в которые часто помимо их воли оказываются втянутыми сотни тысяч простых людей, народы. Между тем такой праздник несет в себе миролюбивый настрой, он ориентирован на победу добра над злом. Этнографические материалы говорят о том, что совместное участие в праздниках представителей разных народов побеждает расовые, конфессиональные, этнические предрассудки. Вот лишь два примера. М.А. Родионов, характеризуя этикет ливанцев, замечает, что «существует общеливанская традиция посещения иноверных соседей в дни их календарных праздников» [Родионов, 1988, с. 92]. Он пишет, что мусульманская молодежь присоединяется к молодым христианам во время календарных карнавальных увеселений, колядований, гуляний. Те и другие гадают в Ночь решения судьбы (Лайталал-кадр) у мусульман, в 27-й день месяца рамадан (по мусульманскому лунному календарю), а у христиан — 6 января, в ночь перед Рождеством (по христианскому православному календарю) [Родионов, 1988, с. 92]. Близкий обычай характерен для праздников курдов-езидов. О.Г. Герасимов рассказывает, что в первую пятницу Нового года курды-езиды устраивают игрища (таввафи): «В них принимают участие и мусульмане и христиане» [Герасимов, 1993, с. 225]. Игрища продолжаются целый месяц. А начинается праздник с приготовления в огромных котлах пшеничной каши с мясом и жиром (гариса). Приготовленную кашу раздают всем присутствующим.

В широком гуманитарном, культурологическом аспекте для народов Передней Азии изучение календарной обрядности и праздничной культуры имеет особое значение. Сложность исторических судеб народов этого огромного региона, синкретизм их культур предопределили календарным обычаям и обрядам, праздникам годового цикла исключительную роль — быть средоточием, сокровищницей, важнейшим резервуаром для сохранения и непрерывного возрождения традиционной культурной самобытности народов Передней Азии. И эта предопределенность календарно-праздничной культуры не случайна, так как календарные обычаи и обряды годового цикла произрастают из самых глубин многотысячелетнего труда земледельца и скотовода.

Календарные обычаи и обряды народов Передней Азии: проблемы источниковедения

Обращение к изучению календарных обычаев и обрядов народов мира, в том числе и народов Передней Азии (хронологический срез: конец XIX — середина XX в.), сопряжено с решением ряда источниковедческих вопросов.

Каков круг источников, дающих нам сведения об этой важнейшей стороне традиционной культуры? Конечно, приоритетными должны быть собственно этнографические материалы, полевые наблюдения и записи авторов либо работы других ученых, основанные на непосредственных наблюдениях за теми или иными обрядами, обычаями, за ходом календарного праздника, за театрализованными представлениями или народными развлечениями.

В последние годы отечественные этнографы имели возможность посещать страны Передней Азии, проводить там этнографические наблюдения. Работали среди изучаемых народов и авторы данной монографии, например, Б.-Р. Логашова — в Иране и Афганистане, О.И. Жигалина — среди курдов Ирана, А.Э. Тенишева собирала материал в Турции, И.А. Амирьянц — в Тунисе, Е.Э. Носенко проводила исследования в Израиле.

Свидетельства, касающиеся исторической этнографии, могут быть также извлечены из письменных источников — летописей, хроник, географо-этнографических описаний. Ценными источниками являются музейные коллекции, это, прежде всего, касается атрибутов праздников, календарных обычаев и обрядов (к примеру, одежда, музыкальные инструменты, праздничная утварь, украшения жилища и т. п.).

Атмосферу народных развлечений, игр, обрядовых действ прекрасно передают произведения изобразительного искусства, которые в некоторых случаях (особенно когда «молчат» письменные памятники) являются уникальными источниками для воссоздания картины праздников. Наконец, важные материалы могут быть взяты из мифологического наследия, произведений фольклора и художественной литературы, сюжетов народных театрализованных представлений.

Интересные материалы по календарным обычаям и обрядам народов Передней Азии можно найти в записках путешественников, а в наши дни — в очерках журналистов-востоковедов, научно-популярных зарисовках, статьях, книгах, написанных учеными.

Несомненно, в каждом конкретном случае, при описании какого-либо праздника, того или иного обычая или обряда, значение каждого из перечисленных видов источников (этнографические, письменные памятники, музейные коллекции, иконографические материалы, произведения художественной литературы) будет разным, но, наверное, лишь расширение круга источников позволит воссоздать более полную и яркую картину этого важнейшего компонента традиционной культуры. Хотя, конечно, при этом необходимо постоянно учитывать специфику каждого вида источников, своеобразие жанра и историю его развития.

Среди письменных памятников особое место занимают великие священные Книги человечества: Авеста, Библия — Ветхий завет (Тора) и Новый завет, Коран.

Отечественные ученые-востоковеды внесли огромную лепту в изучение и перевод на русский язык многих ценнейших классических памятников культуры народов Передней Азии. Достаточно, например, упомянуть труд великого хорезмийца Абу Рейхана (Абурейхана) Бируни (973-1048) «Памятники минувших поколений» (Аль-Асар-аль-Бакия), на русском языке опубликованный в Ташкенте в 1957 г. в переводе и с примечаниями М.А. Салье [Бируни, 1957]. Как отмечал И.Ю. Крачковский, в нем содержится описание гражданской хронологии всех эр и всех праздников известных Бируни народов и религий: греков, римлян, персов, согдийцев, хорезмийцев, харранцев, коптов, христиан, евреев, домусульманских арабов, мусульман [Крачковский, 1950, с. 64]. Он же особо подчеркивал, что, будучи мусульманином, Бируни дал также систематические описания календарей и праздников народов, исповедовавших другие религии. Для нашей проблематики наибольший интерес представляют Следующие главы сочинения А. Бируни: «Слово о празднествах и знаменательных днях в месяцах персов», «Речь о днях, которые отмечают в своих месяцах евреи», «Речь о том, какие [праздники] справляли арабы в эпоху неведения», «Речь о знаменательных днях, которые отмечают люди ислама» [Бируни, 1957, с. 223–252, 303–316, 368–384]. Хотя, конечно, правильнее сказать, что весь этот уникальный, энциклопедический труд А. Бируни является бесценным источником по календарно-праздничной культуре народов Передней Азии древности и средневековья вплоть до X в.

Сам А. Бируни, определяя мотивы написания им сочинения «Памятники минувших поколений», вспоминал: «А затем [скажу]: один образованный человек спросил меня, каковы способы летосчисления, которыми пользуются народы, в чем состоит различие их корней, то есть начальных дат, и ветвей, то есть месяцев и годов; какие причины побуждают людей [установить ту или иную эру], какие существуют знаменательные праздники и памятные даты, [приуроченные] к определенным периодам и работам, а также другие обряды, которые одни народы исполняют в отличие от других. Он настойчиво побуждал меня изложить эти [сведения] наивозможно ясным образом, чтобы они стали близки пониманию изучающего и избавили его от необходимости одолевать различные книги и расспрашивать тех, кто им следует» [Бируни, 1957, с. 8].

Отмечая огромную значимость работы А. Бируни, С.П. Толстов (1907–1976) особо подчеркивал, что в центре внимания автора «Аль-Асар-аль-Бакии» была не история деятельности царей и героев, не история политических событий, а история культуры народов, их обычаев и нравов, поэтому этот труд можно рассматривать как историко-этнографическое исследование. С.П. Толстов обратил внимание на то, что среди источников, к которым обращался А. Бируни, были не только письменные памятники, но и этнографические материалы: устная традиция, устная информация и личные наблюдения [Толстов, 1957, с. XV–XVI]. Детальное описание А. Бируни календарей, календарных праздников и важнейших дат, связанных с сельскохозяйственным циклом у различных народов Передней Азии, делает его сочинение «Памятники минувших поколений» историко-этнографической энциклопедией хозяйственной жизни, обрядов и обычаев, верований, календарно-праздничной культуры народов этого региона с древнейших времен до конца X в. н. э.

Из обширного круга источников по истории, культуре и этнографии народов Передней Азии, ставших доступными нашему читателю благодаря неустанному труду отечественных востоковедов, в качестве примера приведем сочинение Рашид-ад-Дина (XIII–XIV вв.) «Переписка» в блестящем переводе на русский язык А.И. Фалиной [Рашид-ад-Дин, 1971]. В нем содержится богатый материал, отражающий развитие сельского хозяйства, устройство ирригационной системы в Иране и сопредельных странах в эпоху монгольского владычества. Как известно, Рашид-ад-Дин придавал первостепенное значение развитию сельского хозяйства, труду земледельца — райата. Вот как наставлял он своего сына Джалал-ад-Дина (письмо № 21): «Оберегай ра’иатов, которые являются людьми землепашества, так как [они] причина существования мира и связи рода человеческого со средствами жизни. И приумножение выгоды, и переизбыток доходом [с земледелия] связаны и зависят от споспешествования и помощи им. Земледелец проявляет старание в устройстве земли и в рытье каналов и в зимнюю пору, когда морозный воздух изменяет окраску и запахи сада, [когда] отвердевают и замерзают слезинки дождя // на глазах ветра и веках холодного ветерка, [когда] передовые отряды // войска зимы поднимают знамена стужи и столкновения воздушных [потоков] сковывают поры вселенной и чувство обоняния у людей, [когда] приятная на вкус вода превращается в руслах речек и ручейков в камень, [когда холод] берет пиалу из рук тюльпана и похищает золотую корону с головы нарцисса и шиповника, когда делает он лицо деревьев сада шафранным от слабости и бессилия.

Стихи:

Стихи:

Земледелец трудится и тогда, когда наступает та пора, когда из-за силы зноя и жары воздух становится подобным зажженному огню и приближаются к кипению источники воды, а кусок стали из-за знойности самума становится мягким, подобно воску.

Стихи:

Во время забот об уборке посевов и [требующих] выносливости работ в пору жатвы доведи до завершения чары своего великодушия. Смотри, приложи все старания и усилия в прославлении их и в [оказании им] уважения, не проявляй лености и нерадивости в охране земледелия и в защите земледельцев, // так как [пренебрежение этим] вызывает неурожай и становится причиной больших потерь» [Рашид-ад-Дин, 1971, с. 145–146].

Во многих письмах Рашид-ад-Дина упоминаются и праздники, прежде всего, мусульманские. Так, например, в выше цитированном письме сыну Джалал-ад-Дину (письмо № 21) Рашид-ад-Дин призывает его соблюдать пост в месяц рамазан: «Считай необходимым и обязательным пост в рамазан и не разговляйся, дабы не произошел [какой-нибудь] ужасный несчастный случай и не [случилось бы] какой-нибудь смертельной болезни» [Рашид-ад-Дин, 1971, с. 143–144]. В одном из писем (№ 14) при перечислении жалованья придворным особо выделяются праздничные «священные ночи» — Ночь великих милостей и Ночь предопределения. Среди довольствия придворным упоминаются праздничные сладости (для их изготовления предназначались мед, масло, мука), мясо, хлеб, сало (курдючное), крупы (пшено, рис). Для праздничных церемоний «священных ночей» специально выделялись свечи (50 штук) и масло для светильников [Рашид-ад-Дин, 1971, с. 107–108].

К числу наиболее ценных источников при изучении календарных обычаев и обрядов, праздников годового цикла народов Передней Азии, несомненно, должны быть отнесены музейные коллекции, прежде всего, этнографические собрания. Правда, знакомство с материалами ряда музеев по этнографии народов Передней Азии как у нас в стране, так и за рубежом показывает, что темы «Календарные обычаи и обряды» и «Народные праздники годового цикла» редко выделяются в специальные самостоятельные экспозиции. Сам этот факт требует дополнительного осмысления. Однако почти все музеи дают материалы к интересующим нас темам в других разделах, посвященных сельскохозяйственной деятельности, материальной культуре (например, праздничная одежда, детали убранства дома и алтарей), развлечениям, народному театру, музыкальным инструментам, народным верованиям, религии, праздничным мистериям. И тогда оказывается, что с календарно-праздничной культурой связано очень многое.

Всемирной известностью пользуются собрания Музея антропологии и этнографии (МАЭ) им. Петра Великого («Кунсткамера») в Санкт-Петербурге. Музей, основанный в 1714 г., сегодня один из старейших и крупнейших этнографических музеев мира. Его богатейшие коллекции создавались на протяжении более чем двух с половиной веков стараниями российских ученых и путешественников [Станюкович, 1978; Шафрановская, 1979, 1994]. В сокровищнице музея достойное место занимают коллекции по народам зарубежной Азии. Более того, восточные фонды составляют более половины всего собрания музея [Решетов, 1980, с. 98–107]. Богаты и интересны коллекции по народам Передней Азии, в том числе по персам, туркам, арабам. Они в основном формировались в конце XIX — первой половине XX в. русскими и советскими востоковедами. Среди собирателей В.В. Бартольд, А.А. Ромаскевич, Ю.Н. Марр, С.М. Марр, Р.А. Галунов [Ближний и Средний Восток, 1964, с. 3; Шафрановская, 1979, с. 69–76; Кисляков В.Н., 1983 (2), с. 89].

Для изучения календарной обрядности персов большой интерес представляют те коллекции МАЭ, в которых имеются праздничная одежда [Люшкевич, 1970, с. 282–312], народная утварь, предметы домашнего обихода, изделия ремесленников.

Уникальны экспонаты коллекций, повествующие о мистерии первых десяти дней месяца мохаррам (Шахсей-Вахсей). Они, в частности, включают такие предметы ритуального культа, как имитация тела Хусейна, его головы, рубашки, а также рук Аббаса. Эти вещи верующие носили во время шествий на 10-й день месяца мохаррам (МАЭ, кол. № 3922-17, 3922-18, 3922-19, 3422-20, 3922-21, 392222, 3922-23). В этой же коллекции макет попоны лошади Хусейна (МАЭ, кол. № 3922-25) [Марр С.М., 1970, с. 313–336; Николаичева, 1970, с. 367–383]. О создании в МАЭ этой редкой экспозиции по шиитскому культу писала Е.П. Николаичева. Она отмечала, что первые коллекции были собраны в Тегеране в 1925–1926 гг. сотрудником советского торгпредства Р.А. Галуновым и поступили в музей в 1928 г. (кол. № 3771 и 3922, насчитывающие 41 предмет). В те же годы в Тегеране и Исфагане Ю.Н. Марр и С.М. Марр наблюдали праздник Шахсей-Вахсей. В Исфагане они собрали еще 19 предметов, которые поступили в МАЭ в 1927 г. и являются частью собранной ими большой коллекции (кол. № 3341). В фондах МАЭ имеется также богатый иллюстрированный материал, запечатлевший грандиозные шествия и мистерии первых дней месяца мохаррам. Это фото коллекции, собранные А.А. Ромаскевичем в северных районах Ирана, главным образом в Мешхеде, в 1910 и 1916 гг., а также в Исфагане в 1925 г. Ряд фотографий, как отмечает Е.П. Николаичева, был привезен Р.А. Галуновым [Николаичева, 1970, с. 367].

В МАЭ хранится единственная в своем роде коллекция кукол. Представлены куклы двух народных персидских театров — марионеток и «Петрушки» [Шафрановская, 1979, с. 74].

В коллекциях МАЭ по арабам для изучения календарно-праздничной культуры представляют интерес женские украшения, одежда, предметы быта кочевников [Буланова, 1970, с. 262–281]. Важными для воссоздания календарной обрядности турок являются праздничная одежда турок, утварь, а также экспонаты, рассказывающие о народном теневом театре, героем которого является Карагёз [Курылев, 1970, с. 235–261; Шафрановская, 1979, с. 75].

Богатые материалы для изучения календарно-праздничной культуры народов Передней Азии имеются в собрании Государственного музея Востока (бывш. Государственный музей искусств народов Востока) в Москве [Глухарева, 1978, с. 14–15, илл. 70–78; Румянцева, 1982, с. 159–179; Она же, 1993, с. 159–179].

Как известно, собрание произведений искусств Ирана в Государственном музее Востока — одно из лучших в Европе [Масленицына, 1975; Сазонова, 1994]. Оно дает представление о развитии иранской керамики и бронзы начиная с III–II тысячелетий до н. э. по XIV в. н. э.; интересна коллекция тканей XVI–XVIII вв. В собрании так называемых лицевых тканей (на них изображались лица, люди) наибольший интерес представляет ткань, на которой изображены двое юношей, музицирующих в саду (XVI в.). С религиозно-обрядовой жизнью персов связаны хранящиеся в музее маленькие шелковистые молитвенные коврики (намазлыки), датируемые XVIII–XIX вв. Обычно намазлыки украшались изображениями михраба — ниши в мечети, указывающей направление на Мекку, а также светильников, ваз с цветами, деревьев. Большую известность имели намазлыки, изготовлявшиеся в Канаше. Ценными источниками являются и имеющиеся в музее миниатюры. Они обычно служили иллюстрациями к литературным произведениям, рукописям, но нередко миниатюры исполняли на отдельных листах. В собрании музея хранится рукопись Хамсэ («Пять поэм») XV в. прославленного поэта Низами, с 56 миниатюрами неизвестного художника гератской школы. В 1519 г. каллиграфом Мир Али ал-Хусайни была переписана поэма Джами «Золотая цепь». В музее имеются миниатюры к этой рукописи, созданные мастером из Мешхеда. Обращают на себя внимание отдельные листы миниатюр ширазской школы XVI в. для рукописи «Шах-наме» («Книга царей») Фирдуоси. С искусством миниатюры была тесно связана лаковая живопись, которая наносилась на нарядно-праздничные изделия из папье-маше — обложки для книг, футляры для зеркал, небольшие длинные коробочки-пеналы, каламданы для каламов. На них изображались кусты, сплошь покрытые цветами и бутонами, а также сюжеты из миниатюр с многофигурными сценами. В музее имеется иранская коллекция изделий из папье-маше с лаковой живописью XVI–XIX вв.

Турецкое собрание в Государственном музее Востока сравнительно невелико [Глухарева, 1978, с. 15, илл. 86, 87; Румянцева, 1993, с. 172–176, илл. 99]. Это фаянсы XVI–XVII вв. из Изника. Для орнамента турецкой керамики характерны крупные цветочные мотивы — тюльпаны, гвоздики, гиацинты, а также цветущие кусты. Узор, состоящий из побегов тюльпана, украшающий атласную ткань (XVIII в.), возможно, связан с древней аграрной символикой цветов, с весенними Праздниками цветов — тюльпанов, маков, роз, издревле известными народам Передней и Средней Азии. Интересен представленный в музее турецкий шелковый молитвенный коврик с изображением трех кипарисов, а также тюльпанов и гвоздик, вытканный в XVIII в.

Искусство арабских стран собрано в коллекциях Государственного музея Востока [Румянцева, 1993, с. 176–179]. Для изучения календарно-праздничной культуры важен иракский металлический пенал (XIII в.), инкрустированный узором, воспроизводящим знаки Зодиака. В коллекции современной живописи обращают на себя внимание полотна художников, посвященные теме крестьянского труда, народного праздника. Например, картины иракских художников Джава да Салима «Музыканты у халифа» (1958), Исмаила ал-Шехли «Народный праздник» (1970), работы сирийского мастера Абдель-Манана Нури Шамма «Крестьяне за столом» (60-е годы), «Сирийская деревня» (1968), картина йеменского художника Али Гафада «Радость жатвы» (1970), а также полотна иорданских мастеров Садида «Крестьянка» (1950), Азиза «Бедуин», «Восточная семья» (1960). В собрании современного декоративно-прикладного искусства прекрасны вышитые народные костюмы Йемена.

Источником для понимания и восприятия атмосферы праздничного действа являются иконографические материалы, произведения изобразительного искусства. Так, например, в период правления арабской династии Аббасидов (VIII–X вв.) роскошные дворцы халифа, знати, богатых граждан украшались резьбой, монументальной живописью. Недалеко от Багдада сохранились развалины древнего города Самарра, который с 836 по 883 г. был временной столицей халифа. Росписями в Самарре украшались главным образом жилые помещения дворцов. Среди них было немало праздничных сюжетов. На стенах бани при дворцовом гареме сохранились росписи, изображающие танцовщиц, всадников, сцены охоты, пиров [Веймарн, Каптерева, Подольских, 1960, с. 43–50]. Танцовщицы запечатлены в момент исполнения ими танцевального дуэта, очевидно на праздничном пиру. В руках у них чаши для вина и сосуды с узкими длинными горловинами. О празднике свидетельствует и стоящее рядом с ними блюдо с разнообразными сладостями, уложенными горкой [Веймарн, Каптерева, Подольских, 1960, с. 50, илл. 20].

Уникальными первоисточниками являются средневековые арабские миниатюры (о них подробнее см.: [Денике, 1923 (1); Он же, 1923 (2), с. 24–54; Борисов, 1938; Вермарн, Каптерева, Подольских, 1960, с. 54–68; Крачковская, 1962 (1), с. 171–184; Она же, 1962 (2), с. 63–67; Веймарн, 1974, с. 49–55]), а также персидские (подробнее см.: [Денике, 1923 (2), с. 54–148; Денике, 1938; Иванов, Грек, Акимушкин, 1962; Акимушкин, Иванов, 1968; Веймарн, 1974, с. 96–107, 127–143; Масленицына, 1975, с. 121–149; Сазонова, 1994, с. 28–32]) и турецкие (подробнее см.: [Денике, 1923 (2), с. 148–161]) миниатюры, особенно те из них, на которых запечатлены сцены праздничных пиров, угощений, развлечений, игр, охоты, хозяйственной деятельности (пахота, дойка коров и кобылиц, шествия верблюдов, отары овец, табуны лошадей), картины городской и сельской жизни, базары, бани.

Одним из ярчайших примеров арабско-месопотамской школы миниатюры являются иллюстрации к «Макамат» арабского писателя ал-Харири (Абу Мухаммад ал-Касим ал-Харири) (1054–1122). Героем «Макамат» является Абу-Зайда из Саруджа — авантюрист и поэт. В новеллах повествуется о его путешествиях и приключениях. В Санкт-Петербурге, в Институте востоковедения РАН, хранится древний манускрипт этого произведения ал-Харири. В рукописи немногим меньше ста миниатюр, в создании которых, по мнению ученых, участвовало несколько мастеров. Миниатюры к произведению ал-Харири хранятся и в других собраниях мира. Сюжеты некоторых из них связаны с темой праздника. Такова, например, миниатюра «Праздничное шествие» (1237) (Парижский манускрипт): нарядно одетые всадники с разноцветными знаменами и красочными штандартами призывными звуками двух огромных золотых труб-карнаев и дробью барабана возвещают о приближении праздничной процессии. Торжественность момента подчеркивается художником Йахия (Яхья) ибн Махмудом: нарядными костюмами участников шествия — бледно-синей и оранжево-красной цветовой гаммой тканей одежд, обилием золота на поясах, в украшениях, чалмах и в конской сбруе [Веймарн, Каптерева, Подольских, 1960, с. 64–65, илл. 26; Веймарн, 1974, с. 54, илл. 31].

Обращает на себя внимание миниатюра персидского художника Мохаммеди (Махаммади) из Герата (XVI в.), репродукция которой (в черно-белом исполнении) приведена в работе Б.П. Денике «Живопись Ирана» (М., 1938). На миниатюре «Сцена в поле» (1578 г.) (хранится в Лувре) — картина сельской жизни. Вот что писал о ней Б.П. Денике: «Ряд сцен трудовой жизни сельского населения проходит перед нами, искусно скомпонованных в одной картине в единое целое: здесь пожилой крестьянин пашет на волах, там рубят лес, а там у ручья наполняют водой кувшин, в палатках видны фигуры женщин. А какое верное и тонкое наблюдение природы в изображении животных, птиц, растений! Как верна вместе с тем линия!» [Денике, 1938, с. 130–131, илл. 45]. О.И. Галеркина отмечала также, что в произведении Мохаммеди встречается очень редкое (по ее мнению, единственное) изображение плуга. «В центральной части миниатюры на фоне каменистого пейзажа показан крестьянин, пашущий на двух быках зебу, — писала О.И. Галеркина. — Плуг, также, как и способ упряжки, очень близок к тому, что известно нам по среднеазиатским этнографическим материалам, хотя устройство современных плугов усложнено» [Галеркина, 1951, с. 14]. Мохаммеди рисовал и крестьянские праздники. Такова его работа «Танцующие крестьяне» (Публичная библиотека им. Салтыкова-Щедрина в Санкт-Петербурге), а также другие миниатюры, на которых он изобразил танцующих, ряженых и скоморохов [Денике, 1938, с. 131; Веймарн, 1974, с. 137]. Тема праздника, веселого пикника на природе звучит и в творчестве выдающегося художника, мастера иранской миниатюры Реза (Риза-йи) Аббаси (XVI–XVII вв.) [Денике, 1938, илл. 48; Веймарн, 1974, илл. 183–184]. Его внимание привлекли и бытовые сцены, таковы работы «Крестьянин, связывающий охапку дров» (1610–1615 гг.) и «Пастух» (1634 г.) [Веймарн, 1974, илл. 186, 192].

Характерное развитие миниатюрной живописи для культуры народов Передней Азии, в которой все внимание художника сосредоточено на мельчайших деталях, — блестящие страницы их культуры. Эти произведения искусства, помимо огромной художественной ценности, представляют большой интерес и как этнографический источник. В начале XX в. в Иране возникает новая разновидность миниатюры — бытовая, которая представляет собой рисунки с бытовыми сюжетами, картинами народной жизни. Подобные миниатюры представлены в экспозиции МАЭ им. Петра Великого [Ближний и Средний Восток, 1964, с. 18], некоторые из них были опубликованы в томе «Народы Передней Азии» [М., 1957, с. 216]. Среди сюжетов: женщина у знахарки, продавец деревянных ложек, красильня, лавка башмачника (МАЭ, кол. № 2447-14, 4260-7, 2704-53, 2704-85) (цит. по: [Народы Передней Азии, 1957, с. 567. Объяснение к илл. на с. 216]).

Обращают на себя внимание как этнографический источник картины, этюды, зарисовки русских художников, посещавших страны Передней Азии в конце XIX — начале XX в.

Своеобразным ключом для понимания стихий календарных обычаев и обрядов народов Передней Азии являются произведения фольклора и художественной литературы. Так, например, в классической лирике на фарси (газель) (IX–XV вв.) нередко воспеваются календарные праздники, прежде всего, Ноуруз и Праздник окончания поста месяца рамазан. Как отмечает М.Л. Рейснер, в поэзии Саади (нач. XIII в. — 1292) немало газелей, которые были написаны для застольного исполнения во время праздника Ноуруз. Вот некоторые фрагменты:

Тема весеннего пробуждения природы, радость праздника Ноуруз звучат и в другой газели Саади:

В поэзии Хафиза Ширази (ок. 1325–1390) праздник Ноуруз — это не только весенний ветер, веселое время препровождение в обществе музыкантов и виночерпия, но и повод для глубоких философских обобщений через призму земледельческих образов:

В средневековой лирической поэзии на фарси в жанре газели нередки мотивы, связанные и с мусульманским постом в месяц рамазан, и особенно с днем его окончания. Эта тема звучит в творчестве поэта Адиба Сабира Термези (ум. в 1143 или 1152 г.). По мнению М.Л. Рейснер, тематика Праздника разговения (араб. Ид ал-Фитр) после поста рамазан в жанре газели впервые появляется в творчестве Адиба Сабира Термези (в последующие века эта тема получила широкое распространение) [Рейснер, 1989, с. 101–102]:

В текст газели Адиб Сабир вводит образ мухтасиба, который в обычной жизни следил за правильностью соблюдения норм шариата в области торговли, ремесла, быта, морали, а во время рамазана — за порядком соблюдения поста. Примечательно, что в последующие века, например, в творчестве Хафиза, мухтасиб из нейтрального героя (как у Адиба Сабира) превращается в отрицательный персонаж, становится своеобразной маской гонителя и притеснителя. Примечательно, что Праздник разговения, знаменовавший окончание поста, ассоциировался с весельем и музыкой. В газели упоминается популярный многострунный инструмент уд. По мнению музыковедов, уд — инструмент арабского происхождения, но он был широко распространен у народов Передней Азии, Закавказья (у азербайджанцев и армян), Средней Азии (у узбеков) [Вертков, Благодатов, Язовицкая, 1975, с. 112, 120, 160, 419]. Главная примета праздника — обильное угощение, в том числе вино и жареное мясо.

Как мы уже отмечали, сведения о календарно-праздничной культуре народов Передней Азии (персов, курдов, турок, арабов, евреев) в XIX в. могут быть почерпнуты из дневниковых записей, публикаций русских путешественников — ученых, чиновников, врачей, военных, художников, писателей, паломников, посещавших страны этого региона. Сохранившиеся в них отдельные зарисовки быта, хозяйственной деятельности, данные о конфессиональной принадлежности различных народов Передней Азии, об истории городов, порой косвенные, но, тем не менее, интересные замечания о календарно-праздничной культуре делают эти материалы ценными источниками. Вот лишь несколько примеров из книги «Сирия, Ливан и Палестина в описаниях российских путешественников, консульских и военных обзорах первой половины XIX века», опубликованной в Москве в 1991 г. Так, в этой книге представлена работа публициста Н. Ст-на «Путевые заметки о Сирии и Палестине. 1844–1847», давно уже ставшая библиографической редкостью. Запоминается данная автором краткая, но емкая характеристика праздников арабов Сирии и Палестины: «Арабы всегда умеренные в пище, не большие охотники до крепких напитков; поэтому их праздники вовсе не отличаются ни объеданием, ни пьянством; все тот же горький кофе, все тот же пилав и жирная баранина, приправленные разною зеленью и плодами; только множество цветов и сластей разнообразят стол, а кофе беспрерывно сменяется щербетами. Но зато гуляния здесь бесконечны: наряды богаты, музыка и песни не умолкают ни на минуту, смелые игры живы и веселы, старый и малый неутомимы; один на все смотрит, все слушает, другой резвится и поет» [Сирия, Ливан, Палестина, 1991, с. 88]. Интересно и другое замечание Н. Ст-на: накануне торжественных праздников все мусульмане считают «священным долгом посетить гробницу родных, помолиться Богу, прочитать им похвалы и обновить свои надежды на жизнь вечную» [Сирия, Ливан, Палестина, 1991, с. 87].

С календарно-праздничной культурой арабов нерасторжимо связана широко бытовавшая в XIX в. традиция сказителей, рассказчиков. «Относительно воспоминаний страна полна народных преданий. Из них можно составить целые десятки книг. Многие предания сохранились поныне в бесчисленных рукописях, переходящих от отца к сыну вместе с правами на ученое звание сказочника. Мы уже имели случай говорить вам об уличных ежедневных литературных вечерах перед дверьми кофейни, — писал Н. Ст-н, — куда арабский сказочник приносит тотчас по закате солнца свою дедовскую книгу в лист, в которой широко расписаны „дела давно минувших дней, преданья старины глубокой“. Ровно два часа громким и звонким голосом прочитывает он из нее несколько заветных страниц, делая на многие места длинные собственные замечания, пересыпанные остротами, словами, которые в случае удачи могут упрочить за ним славу и, следовательно, удвоить его обыкновенный доход умножением слушателей в ущерб ученому собрату — чтецу соседней улицы. Арабы — страстные охотники слушать рассказы» [Сирия, Ливан, Палестина, 1991, с. 88–89].

В 1847–1849 гг. в «Журнале Министерства внутренних дел» были опубликованы двенадцать статей А.А. Рафаловича под общим названием «Записки русского врача, отправленного на Восток». В сборнике «Сирия, Ливан и Палестина в описаниях российских путешественников, консульских и военных обзорах первой половины XIX века» были переизданы пять (из 12) его статей, посвященные Сирии [Сирия, Ливан, Палестина, 1991, с. 90–104]. Путевые заметки А.А. Рафаловича, который был на Востоке в 1846–1848 гг., изобилуют тонкими этнографическими наблюдениями, описаниями этнического и конфессионального состава, характеристиками городов, селений, хозяйства.

В статьях содержатся и заметки о численности еврейского населения и его занятиях в городах Сирии, о еврейских кварталах, религиозных представлениях евреев. Так, посетив Иерусалим, он замечает, что среди 14 000 населения 6000 — это «евреи разных наций, плачущие здесь над развалинами храма своего, коего место занимает состоящий из двух мечетей Херам-Шериф» (курсив автора. — Р.Д.) [Сирия, Ливан, Палестина, 1991, с. 112]. А.А. Рафалович сообщает о сохранении евреями Иерусалима традиции приготовления пищи «с строгим соблюдением Еврейских обрядов», и далее: «…кухня во всей точности соображалась с законами Моисея» [Сирия, Ливан, Палестина, 1991, с. 113]. Упоминает А.А. Рафалович и о небольшой группе самаритян, или, как он пишет, «Самаританцев», коих он характеризует как «последний остаток древних соперников иудаизма» [Сирия, Ливан, Палестина, 1991, с. 119].

Богатые и разнообразные материалы по сложному этническому и конфессиональному составу Сирии, хозяйственной деятельности ее народов содержатся в отчете русского офицера П.П. Львова, побывавшего в Сирии в 1833–1834 гг. Немало наблюдений связано и с праздниками. Так, например, описывая Дамаск, П.П. Львов отмечает, что, по мнению мусульман, Дамаск (Шам) — это правоверный город. В Дамаске ежегодно собирался караван богомольцев, в Мекку. Время его отправления, как и обратного прихода, «составляет особый народный праздник», — писал П.П. Львов [Сирия, Ливан, Палестина, 1991, с. 220].

Ценными источниками представляются и сведения о календарных обычаях и обрядах народов Передней Азии в наши дни, содержащиеся в востоковедных научно-популярных изданиях. Многие из этих книг и статей, как правило, написаны отечественными специалистами (писателями, журналистами, переводчиками, учеными), работавшими в странах этого региона. Эти сочинения пронизаны большой симпатией и уважением к культуре народов Передней Азии; в них, как правило, присутствуют исторические экскурсы, яркие, живые описания особенностей быта и нравов, в том числе и календарных праздников. Особо надо отметить книги: Д.Е. Еремеева «Страна за Черным морем» (М., 1968), «На стыке Азии и Европы. Очерки о Турции и турках» (М., 1980) и Н.Г. Киреева «Анкара» (М., 1972), посвященные Турции; О. Герасимова «На ближневосточных перекрестках» (М., 1979), Г.Е. Темкина «Удивительные донумы. Десять рассказов о Сирии» (М., 1987), А.М. Васильева «Корни тамариска» (М., 1987), Д.Ф. Ибрагимова «На земле потомков Аладдина» (М., 1988), повествующие о народах Сирии и Ирана. Богатые и ценные материалы по истории и культуре арабов, персов, турок, курдов, евреев могут быть почерпнуты из книги О.Г. Герасимова «Восточные узоры» (М., 1991).

Вот как, например, описывает Д.Е. Еремеев праздник Шекер-байрамы («Сахарный, т. е. сладкий, праздник»), знаменующий окончание поста рамазан (тур. орун) у турок. Последние дни рамазана посвящены уборке в домах, чистке улиц и площадей. Тот, кто может, покупает или шьет себе новую одежду. Сам праздник Шекер-байрамы, отмечает Д.Е. Еремеев, фактически уже давно превратился в детский праздник. Начиная с самого утра все едят разнообразные сладости; в городах детям дарят леденцы, конфеты, рахат-лукум, засахаренные фрукты, сладкие пирожки, а в деревнях — кусочки сахара, мед, приготовленный из виноградного сока. Во время Шекер-байрамы на пустырях устраивают карусели, сооружают качели. Заезжие труппы бродячих актеров разбивают здесь свои балаганы и дают представления. В лавках продают дудки, свистелки, губные гармошки, трещотки, игрушки. Ребятишек катают по городу в деревянных тележках, старых грузовичках, допотопных фиакрах. Вместе с детьми веселятся и взрослые. По вечерам где-нибудь в тихом переулочке бродячие кукольники устраивают спектакли теневого театра [Еремеев, 1980, с. 57–58].

Яркими этнографическими зарисовками изобилует книга О.Г. Герасимова «Восточные узоры». Тонкая наблюдательность автора, прекрасное знание истории и этнографии народов Передней Азии делают его работу ценным источником для изучения современной календарно-праздничной культуры арабов, персов, курдов, евреев, турок. Так, например, для воссоздания некоторых аспектов шиитского праздника — траурного поминовения Мохаррам (который приходится на первые десять дней первого месяца мусульманского лунного календаря — мохаррам) большой интерес представляет описание О.Г. Герасимовым мечети, в которой находится усыпальница халифа Али (661 г.) в г. Эн-Неджефе (Ирак), а также мечети в Кербеле (Ирак), воздвигнутой над могилой имама Хусейна (Хусайна) (погиб в 680 г.). О.Г. Герасимов пишет, что население современной Кербелы состоит только из одних мусульман-шиитов. Пребывание мусульман-суннитов в городе нежелательно, не говоря уже о христианах, которым запрещено здесь жить и работать. По архитектурному облику мечеть имама Хусейна похожа на мечеть халифа Али в Эн-Неджефе. В центре круглой, обнесенной стеной площади (сухн) находится мавзолей. В стене — четверо высоких ворот, украшенных изразцами с растительным орнаментом и инкрустацией перламутром. Купол мавзолея с усыпальницей и два минарета сплошь покрыты золотыми пластинками. Над стенами вокруг мечетей халифа Али и имама Хусейна трепещут на ветру зеленые, черные и красные полотна. Зеленый цвет — цвет ислама; черный цвет — знак траура по убиенным потомкам Али; красный цвет воспроизводит знамена, под которыми отряд имама Хусейна сражался с врагами. «Вот почему в дни мусульманских праздников над глинобитными хижинами в иракских деревнях вместе с государственным флагом Ирака плещутся зеленые, черные и красные знамена. В святых городах эти знамена вывешиваются и в будни» [Герасимов, 1993, с. 42–43]. О.Г. Герасимов обращает внимание на продающиеся в лавочках около мечети амулеты турба и разнообразные четки — из 33 и 99 зерен. Четки из 99 черных мелких зерен — это шиитские четки, они называются хусейния. Турба — это глиняные плитки, по форме круглые, прямоугольные и ромбовидные. На каждой плитке — незамысловатый орнамент и надпись из Корана. Они изготовляются из глины, добываемой в Кербеле в том месте, где произошел бой и был убит имам Хусейн. Во время молитвы шииты кладут перед собой кусочек такой глины, впитавшей, как они полагают, капли крови имама Хусейна, и во время поклонов касаются его лбом [Герасимов, 1993, с. 42–43].

Во время одной из поездок по Ираку О.Г. Герасимов посетил Иракский Курдистан, где им были записаны некоторые сведения о календарных праздниках курдов-езидов: о паломничестве езидов в начале октября к могиле шейха Али (в связи с праздником, который отмечается 13 октября); о религиозных игрищах таввафи, которые курды-езиды устраивают в первую пятницу нового года. Накануне праздника (в первый четверг нового года), вечером мужчины и женщины, старики и дети собираются вместе на центральной площади селения для выполнения коллективных обрядов. Утром в пятницу все едят пшеничную кашу (гариса) с мясом и жиром, которая варится без желтого куркумового корня. Кашу варят в огромных котлах и раздают всем желающим. Утром же собираются и музыканты, их одаривают деньгами, угощают, подносят им в неглубоких медных пиалах анисовую водку (арак). Затем устраиваются религиозные игрища таввафи. В игрищах таввафи главное — это коллективные танцы. Нарядно, празднично одетые мужчины и женщины танцуют вместе, взявшись за руки, образуя большой круг. В центре круга располагаются музыканты, они играют на деревянных дудках, бубнах и барабанах. Танцы продолжаются около трех часов. Затем они сменяются скачками, в которых участвуют только мужчины. Перед началом они обязательно стреляют в воздух из ружей. О.Г. Герасимов отмечает, что в новогодних игрищах таввафи, которые иногда продолжаются в течение целого месяца, вместе с курдами-езидами веселятся и танцуют и курды-мусульмане, и христиане [Герасимов, 1993, с. 223–225].

Календарные обычаи и обряды народов Передней Азии: некоторые проблемы отечественной историографии

В отечественной востоковедной науке интерес к календарным обычаям и обрядам, праздникам годового цикла народов Передней Азии неразрывно связан с изучением языка, истории, культуры, этнографии и религии этого огромного региона. В данном разделе мы коснемся историографии изучения календарных обычаев и обрядов персов, курдов, турок, арабов, евреев.

Необходимо отметить, что историографические исследования по русскому востоковедению, связанные с изучением народов Передней Азии, имеют в нашей стране давние традиции. Достаточно напомнить историографические работы В.В. Бартольда (1860–1930), И.Ю. Крачковского (1883–1951), А.Ю. Якубовского (1886–1953), Б.М. Данцига (1896–1973). О московской школе востоковедов и ее блестящих представителях писал А.П. Базиянц. В то же время несомненно, что приоритет в изучении историографии этнографических исследований по народам Передней Азии в нашей науке принадлежит В.Н. Кислякову [Кисляков В.Н., 1979, с. 190–192; он же, 1980, с. 60–61; он же, 1983 (1); он же, 1983 (2), с. 88–89].

Как отмечает В.Н. Кисляков, целенаправленно материалы по этнографии народов Передней Азии стали собираться российскими исследователями с 3040-х годов XIX в. (Кисляков В.Н., 1983 (1), с. 7; он же, 1983 (2), с. 88]. Так, например, в 1842–1843 гг. в течение восьми месяцев в Персии находился известный русский востоковед И.Н. Березин. В книге «Путешествие по Северной Персии», опубликованной в Казани в 1852 г., он описал ряд мусульманских праздников персов: Праздник жертвоприношения (Айд-и-курбан), Праздник Кадыра, пост Рамазан и Праздник окончания поста (Айд-и-фитр). Наиболее подробно И.Н. Березин описал мистерии первых дней месяца мохаррам. Увлеченно и с большой наблюдательностью он передает содержание театрализованных представлений (тазийе), посвященных борьбе Хусейна и его приверженцев с врагами, их трагической гибели. Примечательно, что И.Н. Березин, повествуя о том или ином увиденном им празднике, каждый раз сообщает точную дату (день, месяц, год), когда и где он наблюдал праздничное действо. Благодаря этому сочинение ученого становится и бесценным источником. От внимания И.Н. Березина не ускользают народные развлечения: борьба, кукольный театр, бой быков, петушиные бои, скачки, охота, выступления сказочников, акробатов, канатоходцев, циркачей, дрессировщиков [Березин, 1852, с. 178–181, 193–203, 281, 284, 289, 293–294, 307–347].

Или другой пример. В 1874 г. в Персии в течение месяца (с 9 июля по 5 августа) находился член императорского Русского географического общества П. Огородников. Им был, в частности, собран материал о праздновании Ноуруза, паломничестве в Мешхед, а также о театрализованных представлениях первых дней месяца мохаррам, которые автор наблюдал в 1874 г. в Шахруде [Огородников, 1878]. Вот что писал П. Огородников о Ноурузе: «Персы празднуют ноу-руз [так у автора. — Примеч. Р.Д.] (новый год, буквально — новый день) не по мусульманскому календарю, по которому он начинается с 1-го Мухаррама — месяца шиитской скорби по мученической кончине Имама Хюсейна, а так называемый Джелалийский, будто бы установленный еще мифическим Джемшидом. В первые три дня ноуруза делаются визиты и подарки, теплые — властям, легкие — родным и знакомым; еще семь дней торговля отдыхает, а затем вступает в свою обычную колею» [Огородников, 1878, с. 233]. П. Огородников обратил внимание на бытование среди персидских женщин обычая в предновогоднюю неделю, а точнее, «в последнюю среду перед Ноурузом» прыгать через ручьи или через бассейны (в воде которых скорняки промывают кожу). Как сообщает исследователь по мнению персов, «вода из бассейнов для промывки кожи… помогает девушкам выходить замуж, а женам плодиться… В последнюю среду перед Ноурузом, например, в знакомом вам Астерабаде с утра и до полудня к бассейнам скорняков, где уже толпятся местные львы, школьники-подростки и дети, наслаждаясь тамашей (зрелищем), как в силу какого-то предания и поверия девицы, жаждущие замужества, и дамы — побольше детей (что очень почетно), прыгают через три бассейна, придерживая первые правой рукой, а вторые левой расстегнутые шальвары и сорочку…»; и далее: «В силу того же обычая в Таврузе троекратно прыгают через ручей, не расстегиваясь» [Огородников, 1878, с. 233].

Интересно отметить, что об очистительной, благодарующей и благоприятной роли воды в обрядах персов, в частности в обрядах, проводившихся в последнюю среду перед Ноурузом, еще в XVII в. писал немецкий ученый, секретарь Голштинского посольства в Московию и Персию Адам Олеарий (цит. по: [Кисляков Н.А., 1973, с. 180, 190–191]).

В 1874 г. П. Огородников был свидетелем и наблюдателем массового паломничества персов к святыням, расположенным в Мешхеде, — к гробнице имама Риза. Отмечая особую значимость паломничества (как одной из важнейших составляющих религиозных, в данном случае мусульманских, календарных праздников у персов), П. Огородников писал, что человек, совершивший паломничество в Мекку — к гробнице Магомета, получил звание хаджи; совершивший паломничество в Мешхед — к гробнице имама Риза — звание мешхеди; совершивший паломничество в Кербелу — к гробнице Хусейна (Хюсейна) или в Неджеф (Эн-Неджеф) — к гробнице Али получал звание кербелалаи [Огородников, 1878, с. 10–11, 89–93, 271]. Большой интерес представляют страницы книги П. Огородникова, посвященные событиям первых дней месяца мухаррам (мохаррам, мухаррем) и связанным с поминовением Хусейна. Ученый наблюдал этот праздник в Шахруде, присутствовал на представлениях мистерий. «Репертуар мистерий не обширен, и сюжетом для большей части послужила гибель детей имама Али с их семействами в пустынях Кербела», — писал он [Огородников, 1878, с. 279]. Автор наблюдал представление, которое давалось на дворе городской мечети в течение 5–7 часов и включало следующие сюжеты: действие в пустыне, убийство шестимесячного сына Хусейна; захоронение погибших. По словам П. Огородникова, в Шахруде такие мистерии даются ежегодно в течение двух месяцев — месяца мохаррам и месяца сафар. В другое время представления могли даваться по просьбе (за определенную плату, «по найму») благочестивых людей [Огородников, 1878, с. 279, 287–291].

Как отмечает В.Н. Кисляков, XIX век — это время возросшего интереса в России к странам Передней Азии. Так, например, в Иране начиная с 30-х годов XIX в. побывало несколько научных экспедиций и отдельных исследователей, которые изучали этнографию. В конце XIX в. и в начале XX в. в России практиковались длительные командировки в страны Передней Азии (Ближнего Востока) учеников и преподавателей востоковедческих центров [Кисляков В.Н., 1983 (1), с. 8; 1982 (2), с. 88–89]. Основными целями этих командировок наряду с задачей овладения восточными языками были сбор диалектологических, фольклорных материалов, ознакомление с религиозной ситуацией, изучение памятников старины, этнографии, народных развлечений и народного театра, а также праздников. Так, богатые материалы, в том числе и по календарным обычаям и обрядам персов, были собраны в 1883–1886 и 1889 гг. В.А. Жуковским (1858–1918); в 1908, 1913–1915 гг. — А.А. Ромаскевичем (1885–1942); в 1910–1914 гг. — В.А. Ивановым. В начале XX в. ценные сведения по этнографии турок в Турции были собраны В.А. Гордлевским (1876–1956). В Ливане в 1896–1898 гг. данные по этнографии арабов изучались А.Е. Крымским (1871–1942).

В 20-е годы XX в. ценные полевые этнографические данные по календарно-праздничной культуре народов Передней Азии были собраны также Ю.Н. Марром (1893–1935) и С.М. Марр, А.Р. Галуновым, в 40-е годы — Н.А. Кисляковым (1901–1973) и А.З. Розенфельд (1910–1990).

Среди исследователей второй половины XIX в., обращавшихся к календарно-праздничной культуре народов Передней Азии, были известные ученые, такие, как, например, уже упоминавшийся И.Н. Березин, а также Г.С. Саблуков (1804–1880) (о творчестве и научном наследии Г.С. Саблукова подробнее см.: [Валеев, 1989, с. 13–24]), А.П. Берже (1828–1886) (например, см.: [Берже, 1855, с. 317–351, 582–608]; подробнее о творчестве А.П. Берже см.: [Карская, 1989, с. 38–77]). Календарно-праздничная культура арабов, турок, персов, курдов, евреев привлекала внимание и таких выдающихся ученых-востоковедов, как А.Е. Крымский (о творчестве и научном наследии А.Е. Крымского подробнее см.: [Гурницкий, 1980; Милибанд, 1995, кн. I, с. 122–224]), К.А. Иностранцев (1876–1941) (например, см.: [Иностранцев, 1904, с. 20–45; он же, 1909]). Подробнее о творчестве и научном наследии К.А. Иностранцева см.: [Милибанд, 1995, кн. I, с. 128–131], Н.М. Никольский (1877–1959) (например, см.: [Никольский, 1931; 1946, № 2 (16), с. 21–30]. Подробнее о творчестве и научном наследии Н.М. Никольского см.: [Милибанд, 1995, кн. II, с. 149–150]), В.А. Гордлевский (о творчестве и научном наследии В.А. Гордлевского подробнее см.: [Базиянц, 1979; Милибанд, 1995, кн. I, с. 318–320]), И.Ю. Крачковский (о творчестве и научном наследии И.Ю. Крачковского подробнее см.: [Винников, 1949; Милибанд, 1995, кн. I, с. 614–617]), О.Л. Вильчевский (например, см.: [Вильчевский, 1958, с. 180–227; он же, 1961]. Подробнее о творчестве и научном наследии О.Л. Вильчевского см.: [Жигалина, 1983, с. 42–64; Милибанд, 1995, кн. I, с. 237–238]), Е.Э. Бертельс (1890–1957) (например, см.: [Бертельс Е.С., 1924; он же, 1953, с. 33–42; он же, 1958]. Подробнее о творчестве и научном наследии Е.Э. Бертельса см.: [Милибанд, 1995, кн. I, с. 162–164]), И.С. Брагинский (1905–1989) (например, см.: [Брагинский, 1966; он же, 1984]. Подробнее о творчестве и научном наследии см.: [Милибанд, 1995, кн. I, с. 190–192]), С.П. Толстов (например, см.: [Толстов, 1932, с. 24–82; он же, 1950, с. 3–29; он же, 1957, с. VII–XXI; Список трудов С.П. Толстова, 1979, с. 173–179]).

В первые десятилетия советской власти (в 20-е — начале 30-х годов) продолжалось изучение календарных обычаев и обрядов, праздников годового цикла, как древних земледельческих и скотоводческих, так и религиозных (прежде всего, мусульманских). Значительное внимание уделялось характеристике развлечений, народного театра, календарного фольклора. Так, например, в это время появляются работы Р.А. Галунова, посвященные борьбе персов, кукольному театру, развлечениям, искусству рассказчиков пардэзанов. В основе этих интересных публикаций Р.А. Галунова его личные полевые материалы, собранные в Иране в 20-х годах (1925, 1926, 1927 гг.) [Галунов, 1926, с. 87–110; 1928, с. 25–74; 1929 (1), с. 1–50; 1936, с. 55–83]. Так, рассказывая о персидском театре Петрушки, Р.А. Галунов дает перевод наиболее популярной пьесы этого театра, описывает музыкальные инструменты. Вот как пишет о работах Р.А. Галунова современный исследователь И.М. Стеблин-Каменский: «В своих замечательных статьях Р.А. Галунов дал описание нескольких разновидностей народного театра в Иране, в том числе пяти видов кукольного театра и театра плоских изображений, к одному из которых относится и искусство пардэзанов. Впоследствии народный театр в Иране пришел в упадок, и статьи Р.А. Галунова остаются важнейшим источником по его истории…» [Стеблин-Каменский, 1992, с. 171].

К изучению персидского народного театра, а также календарных праздников персов обращался в эти же годы Ю.Н. Марр. Отметим особо две его статьи, давно уже ставшие классическими: «Автобиография Мирзы Мохаммеда Кермани и его работа о поверьях и обычаях, связанных с „красной средой“» и «Кое-что о Пахлаван Качале и других видах народного театра в Персии» [Марр Ю.Н., 1927, с. 829–838; 1928, с. 75–94]. Работа о народном театре была написана Ю.Н. Марром на основании полевых материалов, собранных им в Иране в 1925 г. Большую ценность имеют и иллюстрации, сопровождающие статью (изображение кукол, театральные маски, выступление фокусников).

В эти же годы появляются работы, в которых освещаются календарные праздники турок, арабов, курдов, евреев. Однако постепенно календарно-праздничная проблематика отходит на второй план, а затем как бы совсем исчезает из поля зрения ученых. Впрочем, наверное, правильнее сказать, что сокращается число публикаций, а исследования продолжались, но в меньшем объеме. Подобное явление, конечно, было связано и с утверждением атеистической идеологии.

Частичное возвращение к данной проблематике начинается в 50-е годы в ходе создания фундаментального многотомного труда «Народы мира». В 1957 г. вышла в свет книга «Народы Передней Азии» (отв. редакторы Н.А. Кисляков и А.И. Першиц). Хотя при описании персов, курдов, турок, арабов, евреев в томе «Народы Передней Азии», к сожалению, специальных разделов о календарных праздниках не было, материалы об этой важнейшей стороне культуры народов были даны в других частях, таких, как «Общественный быт», «Религия», «Народный театр», «Народное творчество», «Фольклор». Особенно ценными стали великолепно подобранные и выполненные уникальные иллюстрации к главам тома, отражавшие на основе коллекций музея МАЭ им. Петра Великого и редких фотоматериалов (из фотоархива МАЭ) духовную культуру, в том числе и календарные обычаи и обряды, праздники годового цикла персов, курдов, турок, арабов. Многие иллюстрации со временем стали важнейшими источниками для изучения календарно-праздничной культуры народов этого региона.

В 1958 г. был опубликован «Переднеазиатский этнографический сборник» (отв. редакторы О.Л. Вильчевский и А.И. Першиц). Среди статей сборника важные для нашей темы работы И.М. Дьяконова «Народы Передней Азии» (с. 73-1091 и С.И. Брука «Этнический состав и размещение населения в странах Передней Азии» (с. 73-109). В работах А.И. Першица (с. 10-155) и И.М. Смилянской (с. 156–179) рассматривались вопросы социально-экономического развития в XIX в. народов Северной Аравии, Сирии, Ливана и Палестины. Интересные данные по календарным праздникам курдов имеются в работе О.Л. Вильчевского «Мукранские курды (этнографический очерк)» (с. 180–222). В частности, он описывает Праздник ложного эмира [Вильчевский, 1958, с. 204]. В статье Т.Ф. Аристовой «Очерк культуры и быта курдских крестьян Ирана» (с. 223–258) охарактеризованы зимние обычаи и обряды курдов-езидов (с. 252). В этом же сборнике опубликован и перевод Н.А. Кислякова с персидского языка этнографического труда известного иранского писателя и ученого Садека Хедаята «Нейрангистан» (с. 259–336). В сочинении Садека Хедаята содержится немало сведений о календарных обычаях и обрядах, имеется и специальный раздел, посвященный древним праздникам. Несомненно, этот труд — важный источник для изучения этнографии, культуры, фольклора, а также календарных обычаев и обрядов, праздников годового цикла персидского народа. Его ценность сохраняется по сей день.

Перевод работы Садека Хедаята был сопровожден вступительной статьей Н.А. Кислякова и его подробным комментарием.

Вообще Н.А. Кислякову принадлежит огромная заслуга в деле возрождения традиций российской востоковедной этнографической науки по изучению календарных обычаев и обрядов народов Передней Азии. Его работы, посвященные календарным праздникам персов, уже давно стали классическими. Вот лишь некоторые из них: «Сочинение Абу-Бекра Мухаммеда Нархаши „История Бухары“ как этнографический источник» [Кисляков Н.А., 1954, с. 57–67]; только что упоминавшийся перевод с персидского языка и публикация труда Садека Хедаята «Нейрангистан» [Хедаят Садек, 1958, с. 259–336]; статья «Некоторые иранские поверья и праздники в описаниях западноевропейских путешественников XVII в.» [Кисляков Н.А., 1973, с. 179–194]. Как один из ведущих специалистов в области этнографии народов Передней и Средней Азии Н.А. Кисляков способствовал развертыванию исследований по календарно-праздничной культуре народов этих регионов.

В 1970 г. под руководством Н.А. Кислякова был подготовлен и вышел в свет сборник «Традиционная культура народов Передней и Средней Азии» [Сборник Музея антропологии и этнографии, т. 26, Л., 1970], в котором впервые была опубликована значительная часть предметов из коллекции Отдела Передней и Средней Азии МАЭ им. Петра Великого. В сборнике были представлены и работы, характеризующие традиционную культуру народов Передней Азии — персов, турок, арабов (об этих статьях мы уже говорили выше). Среди публикаций этого сборника и великолепные работы С.М. Марр «Мохаррам. (Шиитские мистерии как пережиток древних переднеазиатских культов)» [Марр С.М., 1970, с. 313–366] и Е.П. Николаичевой «Описание коллекционных предметов по шиитскому культу». В Предисловии к сборнику этим статьям предпосланы следующие слова: «Особо следует отметить собранную советскими исследователями в Иране в 20-х годах текущего столетия богатейшую коллекцию по шиитским мистериям „мохаррам“ с подробным описанием самих церемоний и интерпретаций их: коллекция эта совершенно уникальна, подобных полных собраний по шиитским церемониям нет ни в одном музее мира…» [Предисловие, 1970, с. 4]. Нам же хочется добавить к этому, что публикацией статей С.М. Марр и Е.П. Николаичевой была восстановлена связь между разными поколениями отечественных ученых, возрождена традиция в деле изучения календарных обычаев и обрядов народов Передней Азии.

Истории календарных праздников, обычаев и обрядов годового цикла как непременной составляющей духовной культуры народов Передней Азии немало блестящих страниц посвятили отечественные востоковеды-литературоведы. Хочу обратить особое внимание на прекрасные работы В.Б. Никитиной (1922–1993) (о творчестве и научном наследии В.Б. Никитиной см.: [Милибанд, 1995, кн. II, с. 143–144]) — известного исследователя литературы Ирана. Так, характеризуя литературу иранцев в период арабского завоевания в VIII–IX вв., В.Б. Никитина отмечает, что литература в этот период имела своим истоком обрядно-зрелищные действа, народно-смеховую культуру, фольклор, праздники [Никитина, 1970, с. 36–38]. Продолжали бытовать доисламские праздники, в том числе Праздник зимнего солнцеворота — Саде. В этот день, как пишет В.Б. Никитина, «изгоняли нечисть» окуриванием, зажигали костры и гнали на них диких зверей и птиц. Праздник отличался обильным возлиянием и всеобщим весельем. Иногда к лапкам птиц привязывали горящую паклю и выпускали их. Жертвоприношения совершались в огромных масштабах. Во многих городах лавки и улицы освещались фонарями. В.Б. Никитина подчеркивает, что в XII в. сохранялись и широко бытовали традиционные весенние праздники с их весельем, разгулом, карнавальной стихией. Во время доисламского Нового года у иранцев бытовал обычай опрыскивать друг друга водой, которая очищала и спасала от болезней. «Этот обряд… отменяли, но затем он снова вошел в силу», — пишет В.Б. Никитина [Никитина, 1970, с. 37]. Детально она характеризует и весенний персидский праздник Зазывание весны. В это время юноши носили шесты, к которым прикрепляли букеты ранних цветов. Они брали также цветы в руки и укрепляли их за ушами и, обходя дома, пели хвалу весне, цветам, аисту (который, как полагали, принесет с собой весну). У каждого дома они с шутками просили вознаграждения. Вечером собранные угощения поедались, а на собранные деньги устраивался всеобщий пир. Во время праздника Зазывание весны обязательно готовили кисель из пшеничного солода. Приготовление киселя и его поедание, как полагали, способствовало хорошему урожаю в новом году, должно было отвести все беды. Заговор гласил: кисель — это жертва Богу. Многие весенние обряды сопровождались пирами, музыкой, пением, танцами, разыгрыванием сценок. Во всех развлечениях активно участвовали женщины. Их любимым развлечением было качание на качелях.

При этом в VIII–IX вв. отмечались и мусульманские праздники: мусульманский Новый год, Рамазан, Праздник жертвоприношения [Никитина, 1970, с. 37]. Большое внимание В.Б. Никитина уделяла и бытовавшему в средневековье народному театру — кукол и масок [Никитина, 1970, с. 43–46].

Истории «смеховой культуры» и развлечениям в Иране посвятил интересную статью Дж. Дорри [Дорри, 1971, с. 66–75].

Городской праздничной стихии турок периода средневековья посвящено немало страниц в работе И.В. Бородиной [Бородина, 1970, с. 387–395]. Она детально исследует грандиозные зрелищные представления в Стамбуле в XV–XVI вв., происхождение и выступления турецкого теневого театра Карагёз. О зрелищной культуре, кукольном теневом театре арабов пишет И.М. Фильштинский [Фильштинский, 1991, с. 665–666]. Автор отмечает, что развитию кукольного теневого театра способствовал подъем народной литературы. Первые упоминания о театре относятся к X в. На городской площади или близ дворца эмира на небольших подмостках сооружался экран в виде натянутого куска белой материи. Позади экрана ставились светильники. Между экраном и источником света с помощью кукловода двигались куклы. Зрители, сидевшие по другую сторону экрана, наблюдали движение теней. На судьбу арабского кукольного теневого театра огромное влияние оказало творчество египетского драматурга, режиссера, литератора и врача Ибн Даниаля (Мухаммад Ибн Даниаль) (1248–1310) [Тимофеев, 1975].

Календарно-праздничная культура народов Передней Азии не может быть в полной мере понята и охарактеризована без привлечения сравнительного материала, собранного советскими этнографами среди узбеков, таджиков, казахов, других народов Средней Азии и Казахстана (Древние обряды, 1986; Науруз, 1992), а также среди народов Дагестана (Календарь, 1987; Проблемы мифологии, 1988). Особенно хочется отметить прекрасные работы Е.М. Пещеревой [Пещерева, 1927, 1963], О.А. Сухаревой [Сухарева, 1986, с. 31–46], Дж. Х. Кармышевой [Кармышева Дж. Х., 1986, с. 47–70], Г.П. Снесарева [Снесарев, 1969]. Большую ценность имеют работы Н.П. Лобачевой [Лобачева, 1986, с. 6–31; 1995, с. 24–36], И. Мухиддинова [Мухиддинов, 1971; 1986, с. 70–93; 1989], А. Негмати [Негмати, 1989], Б.А. Байтанаева [Байтанаев, 1992, с. 5–13], А.Г. Булатовой [Булатова, 1988], М.А. Магомедовой [Магомедова, 1987].

Свидетельства о календарных праздниках персов, курдов, турок, арабов, евреев могут быть почерпнуты из энциклопедических изданий, например, «Мифы народов мира», «Ислам. Краткий справочник» (1983 г.), «Ислам. Энциклопедически словарь» (1991 г.), «Еврейская энциклопедия» (1991 г.).

Обобщающий материал по праздничной культуре мусульманских народов содержится в монографии Д.Е. Еремеева «Ислам: образ жизни и стиль мышления» [Еремеев, 1990, с. 39, 96-110, 151–162, 220–225].

Для воссоздания истоков многих календарных обычаев и обрядов уникальный материал дают исследования по истории Древнего Востока; материалы, добытые археологией. В этом направлении у нашей науки богатейшие традиции. Отметим в качестве примера исследования Е.В. Антоновой, посвященные культуре древних земледельцев Передней и Средней Азии [Антонова, 1984]. Из трудов отечественных археологов прежде всего надо отметить исследования советских ученых, многие десятилетия работавших в Средней Азии, Казахстане, на Северном Кавказе и в Закавказье. Отдельно хочется напомнить вклад Хорезмской археолого-этнографической экспедиции, созданной и многие годы возглавлявшейся С.П. Толстовым. В работах многих сотрудников этой экспедиции затрагивались вопросы календарно-праздничной культуры населения древнего Хорезма (например, см.: [Толстов, 1948; Кой-Крылган-кала, 1967; Садоков, 1970; Топрак-кала, 1984; Рапопорт, 1978, 1991]).

Ознакомление с историографической традицией изучения календарных обычаев и обрядов, праздников годового цикла народов Передней Азии отечественной наукой позволяет сделать некоторые предварительные выводы. Несомненно, что наша наука усилиями нескольких поколений ученых накопила огромный источниковедческий материал для исследования этой проблематики. Российскими учеными детально и всесторонне рассматривались как исторические аспекты отдельных праздников, так и их бытование в XIX — начале XX в. В то же время надо отметить, что не все праздники годового цикла персов, курдов, турок, арабов, евреев одинаково изучены. Наибольшее внимание привлекали праздники, связанные с Новым годом, обрядами весеннего цикла. Среди религиозных, например, мусульманских, более изученными оказались обычаи и обряды поста Рамадан (Рамазан), а также Праздник окончания поста. Среди шиитских — в центре исследования оказались первые дни месяца мохаррам.

Внимание российских ученых привлекали народные развлечения, народный театр персов, курдов, турок, арабов, евреев.

В последние годы появились новые интересные работы, посвященные календарным обычаям и обрядам, праздникам годового цикла народов Передней Азии, в том числе персов (И.М. Стеблин-Каменский, Б.-Р. Логашова), арабов (И.А. Амирьянц, У.А. Манасра), турок (Д.Е. Еремеев, В.П. Курылев, А.Э. Тенишева), курдов (Т.Ф. Аристова, О.И. Жигалина), евреев (Е.Э. Носенко).

Дальнейшее всестороннее, более углубленное изучение календарно-праздничной культуры народов Передней Азии — дело будущих исследователей.

Место календарных обычаев и обрядов в традиционной культуре

В центре данного исследования календарные обычаи и обряды, а также календарные, народные праздники годового цикла народов Передней Азии.

Как известно, в русской и европейской этнографической науке понятие «календарные обычаи и обряды» сформировалось в первой половине XIX в. и связано с именами русских ученых И.М. Снегирева [Снегирев, 1837, т. I–IV] и А.В. Терещенко [Терещенко, 1848]. Большой вклад в изучение именно «календарных» обычаев и обрядов внес немецкий этнограф Вильгельм Маннхардт сочинениями, которые датируются 60-70-ми годами XIX в. (подробнее см.: [Календарные обычаи, 1983, с. 12–13]).

Для изучения календарных праздников других народов мира, и в том числе народов Передней Азии, огромное значение имеют вопросы теории и методики их анализа. Отметим некоторые из них: обоснование связи календарных обычаев и обрядов с трудовой деятельностью земледельцев [Чичеров, 1957]; понимание праздников как выражения «двумерности средневековой жизни (официальной и народной)»; утверждение связи праздника с народным идеалом жизни, выраженным в первую очередь в карнавале [Бахтин, 1965]. Особенно ценным представляется опыт структурно-исторического анализа календарной обрядности, предпринятого С.А. Токаревым на материале народных обычаев стран зарубежной Европы [Токарев, 1973, с. 15–28], а также выявление общих элементов в годичном цикле русских аграрных праздников, осуществленное в известном исследовании В.Я. Проппа [Пропп, 1963]. Общетеоретическое значение имеет и проблема функциональной значимости обычаев и обрядов каждого календарного цикла, исследованная В.К. Соколовой на материале весенне-летних календарных обрядов русских, украинцев и белорусов [Соколова, 1979, с. 262–263].

Теоретическое значение имеют предпринятое исследователями выявление в календарных обычаях и обрядах, бытовавших в конце XIX — начале XX в., древнейших верований и культов (таких, например, как культы земли, предков, воды, солнца, огня, растительности). Ценными являются постановка проблемы о связи календарных обычаев и обрядов с фольклором, например, с обрядовой песней [Соколова, 1979], с играми и развлечениями, а также указания на изменение их функциональной роли в праздниках. Значительный интерес представляют исследования М.М. Громыко календарной обрядности русских (XIX в.) в плане изучения этнических традиций народов (см., например: [Громыко, 1986, с. 117–125, 161–266]).

В отечественной этнографической науке исследование календарных обычаев и обрядов, а также календарных праздников, как важнейших частей традиционной культуры народов мира, было неразрывно связано с разработкой теории этноса, с изучением этнического самосознания [Бромлей, 1973, с. 86–100; Чистов, 1972].

Своеобразие культуры народов рассматривалось отечественными этнографами как один из важнейших признаков этноса [Бромлей, 1983, с. 57, 58]. О важном месте культуры среди признаков этноса эмоционально и ярко в 1967 г. писал Н.Н. Чебоксаров: «…нет и не может быть даже двух народов с совершенно одинаковой культурой. Если народ утрачивает свою культурную специфику, он перестает существовать как отдельный самостоятельный этнос» [Чебоксаров, 967, с. 99]. Эта идея получила всестороннее развитие в работе Н.Н. Чебоксарова и И.А. Чебоксаровой «Народы, расы, культуры» (М., 1971; 1985).

Характеризуя культуру как один из основных компонентов этноса, Ю.В. Бромлей обращал внимание на наличие в ней двух генетически различных слоев: исторически более ранний («нижний») слой, который состоит из унаследованных от прошлого компонентов культуры, и исторически более поздний («верхний»), включающий новые современные культурные явления [Бромлей, 1983, с. 128–129]. Современный опыт народов, как положительный, так и особенно негативный, свидетельствует о том, что утрата или «отказ» от одного из этих компонентов (слоев) ведет к упадку культуры, к потере преемственности, духовности, забвению ее гуманистического характера. Компоненты культуры исторически более ранние — наиболее стабильны, именно они несут основную этническую нагрузку и составляют как бы ее каркас. Их часто обозначают терминами «традиция», «традиционная культура».

Опыт изучения календарных обычаев и обрядов, народных праздников годового цикла народов Восточной, Юго-Восточной и Передней Азии позволяет выделить в системе традиционной культуры такие понятия, как «календарная культура», «календарно-праздничная культура».

В отечественной этнографии в ряде исследований рассматривался вопрос о взаимоотношении понятий «обычай» и «обряд». Приоритет в теоретической постановке этой проблемы принадлежит С.А. Токареву, который в 1980 г. опубликовал в журнале «Советская этнография» статью «Обычаи и обряды как объект этнографического исследования» [Токарев, 1980, с. 26–36]. Основная идея статьи ученого состоит в том, что необходимо различать «обычай» и «обряд». По мнению С.А. Токарева, соотношение между обычаем и обрядом может быть выражено следующим образом: всякий обряд есть обычай, но не всякий обычай есть обряд. Определяя понятие «обряд», он писал: обряд — это такая разновидность обычая, «цель и смысл которой — выражение (здесь и далее курсив С.А. Токарева) (по большей части символическое) какой-либо идеи, чувства, действия либо замена непосредственного воздействия на предмет воображаемым (символическим) воздействием» [Токарев, 1980, с. 28]. При определении понятия «обряд» большинство исследователей выделяют среди его признаков символичность, знаковость, выражение некоей идеи (см., например: [Фрейденберг, 1936, с. 54; Токарев, 1980, с. 28; Арутюнов, 1981, с. 97; Аникин, Круглов, 1983, с. 57]). Отмечается, что обряд — это стереотипный способ деятельности. Синонимами понятия «обряд» часто выступают понятия «церемония», «церемониал», «ритуал» (см., например: [Токарев, 1980, с. 77; Итс, 1974, с. 48; Бромлей, 1983, с. 134]). Интересным представляется определение понятия «обряд», данное фольклористами В.П. Аникиным и Ю.Г. Кругловым, по мнению которых «обряды — это установленные традицией действия, имеющие для исполнителей магическое, юридическо-бытовое и ритуально-игровое значение» [Аникин, Круглов, 1983, с. 57]. Советскими этнографами и фольклористами было доказано существование обрядов религиозных и безрелигиозных. Была выдвинута и широко аргументирована теория трудовых истоков многих календарных обрядов (В.И. Чичеров, В.Я. Пропп).

Особое внимание исследователей привлекала социальная сущность обрядов. Многими авторами было показано, что обряды выполняют целый ряд важнейших для этноса функций (причем надо отметить, что это касается как календарных, так и семейных обрядов). Ритуалы играют роль механизма регуляции внутриэтнических связей; они участвуют в аккумуляции и диахронной трансмиссии культурного опыта этноса, выполняют функцию воспроизводства этнической специфики, жизненного уклада, форм общения людей, основных параметров материальной и духовной культуры (см., например: [Ионова, 1982; Бромлей, 1983, с. 134]). В народном, и в первую очередь в крестьянском, быту обряды были одним из регуляторов поведения личности в общине, выполняли регламентирующую и конформирующую роль.

Как отмечали многие отечественные исследователи, понятие «обычай» более широкое, чем понятие «обряд» [Суханов, 1973, с. 11; Токарев, 1980, с. 17; Арутюнов, 1981, с. 97]. По мнению Р.Ф. Итса, под обычаем следует понимать «установленное правило поведения в данной этнической общности» [Итс, 1974, с. 48]. Многие ученые обращают внимание на то, что исторически «обычай» и «обряд» тесно связаны друг с другом. В частности, утрачивая свою символичность, многие обряды становятся обычаями.

В современной этнографической науке, прежде всего, выделяются две большие группы обычаев и обрядов — семейные и календарные. Помимо этих традиционных групп, С.А. Токарев выделял общегражданские обычаи и обряды и профессиональные (т. е. принадлежащие той или иной социальной, классовой, сословной и конфессиональной — группе) [Календарные обычаи, 1983, с. 6]. Во введении к 4-му, заключительному тому «Календарных обычаев и обрядов зарубежной Европы» он подчеркивал, что между обычаями и обрядами календарными и всякими иными не существует резких граней [Календарные обряды, 1983, с. 6, 7].

Однако, имея постоянно в виду это положение С.А. Токарева, следует обратиться и к специфике обычаев и обрядов календарного цикла. В работах последних лет наиболее развернутые характеристики и определения, в частности календарного обряда, принадлежат фольклористам. Так, например, В.Н. Аникин и Ю.Г. Круглов писали, что календарные обряды — это обряды, связанные с хозяйственной трудовой деятельностью крестьянства (земледельца или скотовода) приурочены к определенным датам, временам астрономического года — зиме, весне, лету, осени, к зимнему и летнему солнцестоянию [Аникин, Круглов, 1983, с. 59]. Эта характеристика с учетом различий между «обрядом» и «обычаем» может быть применима и к последнему.

Изучение календарных обычаев и обрядов народов мира позволило отечественным ученым обратиться к их классификации по функциональному признаку. Одна из основополагающих работ принадлежит Е.Г. Кагарову. В статье «К вопросу о классификации народных обрядов» [Кагаров, 1928, с. 247–254]. На основе анализа богатого этнографического материала он разделил все обряды (в его работе речь идет о семейных и календарных обычаях и обрядах) по их функциональному назначению «с точки зрения их целевой установки» [Кагаров, 1928, с. 252] на две большие категории: 1) профилактические акты, имеющие целью оградить человека от злых сил, и 2) действия, связанные с продуцирующей магией, которые должны обеспечить какие-либо положительные ценности или блага (плодородие, богатство, любовь, милость божества) [Кагаров, 1928, с. 247, 249].

Другой классификационный подход был предложен С.А. Токаревым в 1972 г. [Токарев, 1973, с. 15–29]. На богатейшем материале народных обычаев и обрядов календарного цикла в странах зарубежной Европы он дал структурно-историческую классификацию обрядности европейских народов, сохранившейся к концу XIX — середине XX в. С.А. Токарев выделил следующие пласты: гадания о погоде и об урожае, примитивные магические действия, магия плодородия, появление образов духов и богов — покровителей плодородия, развлечения, игры и танцы, влияние мировых религий и их обрядности, связь с историческими событиями, имитация древних ритуально-магических традиций, рождение новых «мифологических» образов, сращивание с календарными обычаями и датами гражданских, национальных и революционных праздников. Предложенная С.А. Токаревым структурно-историческая классификация имеет огромное значение для дальнейших исследований, так как дает ключ к более четкому осознанию разновременности отдельных компонентов календарной обрядности, к пониманию ее сложнейшей структуры. Это особенно важно, когда мы обращаемся к изучению календарных обычаев и обрядов, а также народных праздников, бытовавших в конце XIX — начале XX в. и сохраняющихся в трансформированном виде в наши дни.

Функционально-временной принцип классификации календарных обрядов, основанный на выявлении целей и специфики обрядов каждого сезона, был предложен В.К. Соколовой [Соколова, 1979]. На материале календарной обрядности русских, украинцев и белорусов (XIX — начале XX в.) она убедительно показала, что обряды каждого времени года имели свою функциональную направленность. Так, например, новогодний праздничный цикл имел, как правило, подготовительный характер, основная его функция — обеспечить благополучие хозяйства и семьи на весь год; весенняя обрядность имела целью подготовку к предстоящим работам и их начало; функции летних обрядов состояли в сохранении урожая и подготовке к его уборке; основное назначение обрядов осенней поры — урожай будущего года [Соколова, 1979, с. 262, 263]. При этом В.К. Соколова обращала внимание на то, что каждый сезон отличался своими, ему присущими общими обрядами, например, очистительный, предохранительный или продуцирующей магии.

Вопросы функциональной направленности календарных обычаев и обрядов народов Восточной Азии (китайцев, корейцев, монголов, тибетцев) рассмотрены нами на примере праздников годового цикла [Джарылгасинова, 1988, с. 313–318].

Систематизируя изложенный материал, можно предложить следующее предварительное определение календарного обряда как важнейшей составляющей культурной традиции народов. Календарный обряд — это исторически сложившаяся или специально учрежденная стереотипизированная форма массового поведения, выражающаяся в повторении стандартизированных, связанных с определенными датами действий, форма поведения, которая имеет своим истоком трудовую, хозяйственную деятельность людей, обусловленную космическим ритмом природы, временами года; эта форма поведения призвана магическими (символическими) актами воздействовать на силы природы, окружающий мир (его материальные и духовные составные) в целях обеспечения процветания человеческого общества, получения богатого урожая, приплода скота и т. д.

Необходимо отметить, что в отечественной этнографической и фольклористической науке наиболее детально рассмотрены проблемы генезиса календарных обрядов, вопросы их классификаций, выявления функциональной направленности, характеристики их места в культуре этноса.

Обращаясь к определению понятия «календарный обычай», хочется вспомнить, как термин «обычай» трактует С.А. Арутюнов. По его мнению, под «обычаем» следует иметь в виду такие стереотипизированные формы поведения, которые связаны с деятельностью, имеющей практическое значение [Арутюнов, 1981, с. 97]. Можно считать, что календарные обычаи как часть традиционной культуры любого этноса — это стереотипизированные, приуроченные к определенным датам формы поведения, связанные с трудовой, хозяйственной деятельностью людей, обусловленной космическим ритмом природы, временами года, формы поведения, отражающие многовековой опыт рациональных фенологических и экологических народных знаний.

Календарные праздники и этнокультурная история

В центре нашего исследования наряду с календарными обычаями и обрядами народов Передней Азии — персов, курдов, турок, арабов, евреев — находятся и традиционные календарные праздники этих народов, праздничные циклы года.

Вопросы классификации праздников являются дискуссионными. Думается, что древнейшими и одними из важнейших следует считать календарные, которые складывались в течение веков и тысячелетий в процессе трудовой деятельности людей. В наши дни они неразрывно связаны с традиционной культурой народов. Однако необходимо иметь в виду, что в процессе социально-экономического и историко-культурного развития народов календарные праздники, прежде всего, аккумулировавшие важнейшие события, обычаи и обряды годового народного календаря, испытывали влияние господствующих идеологий, мировых религий, городской культуры, особенностей быта других сословий и классов. Сложнейшую структуру календарных праздников на рубеже XIX — начала XX в. позволяет понять предпринятый С.А. Токаревым в 1973 г. на материале календарной обрядности европейских народов структурно-исторический анализ обычаев, о чем мы уже говорили выше.

В истории человечества феномену праздника принадлежит особая роль. Не случайно М.М. Бахтин утверждал, что «празднество (всякое) — это важная первичная форма человеческой культуры» [Бахтин, 1965, с. 11]. Б.А. Рыбаков видит истоки основных календарных праздников в эпохе мезолита и неолита [Рыбаков, 1981]. Анализ протоиндийских текстов, относящихся к культуре Хараппы и Мохенджде-Даро (2300–1770 гг. до н. э.), позволил Н.В. Гурову вычленить специальный знак (шестилучевой знак в кругу), который, очевидно, обозначал «колесо», «колесницу», «праздник солнцестояния», «солнечный праздник», «праздничный мир», выражая тем самым идею движения солнца, времени, древнейшего календарного праздника. Другая черта древнего празднества — его общественный, социальный характер — выражена, например, в терминах славянских народов, обозначавших — праздники или лежавших в основе названий праздников. Это понятия: «толпа», «толпище»; «стадо»; «собор»; «соборище», «собрание», «сбор»; «сходбище»; «событка» («собутка», «соботка», «субботка»); «куп», «вкупе», «купно» («купала») [Рыбаков, 1981, с. 284].

Попытки определить феномен праздника, понять его роль в обществе предпринимались уже в античную эпоху (Геродот, Платон, Аристотель). Он является предметом исследования ученых в новое и новейшее время. В наши дни к изучению теории праздников, в том числе и календарных, обращаются этнографы, социологи, философы, историки, фольклористы, литературоведы многих стран.

Необходимо особо отметить социальную многофункциональность праздника вообще и календарного в частности. Среди его основных функций — торжественное обновление жизни; коммуникативная и регулятивная роль; компенсаторская, эмоционально-психологическая, идеологическая и нравственно-воспитательная функции. Как самоценное явление культуры, он имеет свои признаки, к числу которых исследователи относят «праздничное время», «праздничное настроение», «праздничное общение», «праздничное реально-идеальное или условное поведение», «праздничную ситуацию», «праздничную свободу» и т. д. [Арнольдов, 1985, с. 16].

При характеристике народных календарных праздников обращает на себя внимание их неразрывность с ритмом природы, человеческой деятельностью, биоритмами отдельной личности. Связанные с временами года, сезонами, трудовой жизнью общества, календарные праздники как бы являются «прерывами» в бесконечном течении времени. Каждый из них становится символом новой жизни, ее обновления, временем, в котором соединяются прошлое, настоящее и «идеальное» будущее.

Не претендуя на всестороннее раскрытие понятий «календарный праздник», «календарные праздники годового цикла», надо отметить, что эти термины, прежде всего, обозначают действа, проводимые в установленные традицией дни (или более значительные отрезки времени). Это даты, связанные как со сменой времен года, так и с важнейшими рубежами в хозяйственной и трудовой деятельности людей (земледельца, скотовода, рыболова). Эта «двуединая» связь [Серов, 1983, с. 43] отражалась как в самом празднике, так и в календарных обрядах, игравших важную роль в его структуре, непременными составляющими которой уже на ранних этапах развития календарного праздника становятся также развлечения, игры, народные зрелища, утверждение опыта и знаний об окружающем мире.

Основные даты народного праздничного годового цикла с давних времен, с эпохи зарождения государственности, сосуществовали и сопрягались с официальными. Несмотря на противостояние народного и государственного календарей, влияние последнего вряд ли можно отрицать. Более того, нередко бывало так, что из праздников народного календаря дольше сохранялись (хотя и в трансформированном виде) те, которые в определенные периоды истории объявлялись государственными.

Большое влияние на народные праздники годового цикла оказывает религия. Это имеет особое значение для народов Передней Азии, где зародились две мировые религии — христианство и ислам (а также многие другие национальные религии). Примечательно, что и официальные и религиозные праздники в основных своих датах оказывались «сопряженными» с древнейшим исконно народным календарем, они как бы произрастали из него. Поэтому при описании отдельных календарных обычаев и обрядов, праздничных циклов года авторы стараются обращать пристальное внимание на основные трудовые процессы, лежавшие в основе тех или иных обычаев и обрядов, а также на особенности климатических условий, в которых конкретно проводятся те или иные праздники.

Как неоднократно отмечали исследователи, традиционные календарные праздники играют огромную этноконсолидирующую, этносохранительную роль в жизни народов. Благодаря своему оптимистическому началу они помогают выстоять этносу в целом и его отдельным представителям в тяжелые времена, даже в экстремальных условиях [Жигульский, 1985, с. 166–171; Хан, 1993, с. 20–21; Джарылгасинова, 1977, с. 245, 253–255]. Известный польский социолог и культуролог, исследователь праздников К. Жигульский писал, что в экстремальных условиях в празднике видят форму защиты этнических ценностей. Он выполняет интеграционную роль, подтверждает единство и сплоченность семьи, группы родственников, народа в целом. При этом возрастает и футурологическая значимость праздника — как периода, обещающего лучшее будущее, подтверждающего, что тяжелая ситуация будет преодолена и восстановится нормальный ритм жизни [Жигульский, 1985, с. 171]. Пронзительный по своей трагичности материал содержится в мемуарах Н.Г. Гаген-Торн, где она рассказывает, как женщины разных национальностей и вероисповеданий отмечали тайком в лагерях свои религиозные праздники [Гаген-Торн, 1994, с. 247–248]. Здесь, наверное, необходимо вспомнить, что в дневниковых записях Н.И. Вавилова, которые он вел в период научной работы в Афганистане в 1924 г., есть заметка, что даже в самых трудных условиях его интерес к «полю» и к «зерну» открывал ему сердца простых людей [Вавилов, Букинич, 1929, с. 124–125]. А ведь это понятия одного таксономического уровня; «поле», «труд», «календарный обряд», «праздник», и они неотрывны от понятий «жизнь», «человеческий род», «человек».

Как и в предшествующих книгах, в данной монографии, посвященной календарным обычаям и обрядам, праздникам годового цикла народов Передней Азии (персов, курдов, турок, арабов, евреев), в отдельных главах представлены традиционные категории времени, показана специфика календарей изучаемых народов и их взаимосвязь с григорианским летосчислением.

Система календарей народов Передней Азии отличается большим разнообразием и сложностью. К древнейшему лунному календарю восходит арабский мусульманский календарь лунной хиджры, связанный с переселением (хиджра) Пророка Мухаммада из Мекки в Медину в 622 г. В тот год 1-й день 1-го лунного месяца — мухаррам (араб.) — мохаррам (перс.) пришелся на (15) 16 июля 622 г. Календарь лунной хиджры широко используется и в настоящее время в мусульманских странах. Поскольку лунный календарь отстает от солнечного, месяцы, а, следовательно, и мусульманские праздники передвигаются и «возвращаются» к исходному положению через 30 лет [Цыбульский, 1964, с. 11–13]. Данное обстоятельство затрудняет изложение системы праздников в году. Вот почему авторами избран при описании праздников годового цикла мусульманских народов в известной мере условный год, когда 1-й день 1-го месяца лунной хиджры — месяца мухаррам (мохаррам) приходится на середину июля по григорианскому летосчислению.

В Иране используются три календаря: иранский солнечной хиджры, иранский лунной хиджры и григорианский (1936 г.) [Цыбульский, 1964, с. 146, 151].

В Турции существует несколько календарей: арабский лунной хиджры, солнечной хиджры, солнечный турецкий календарь «Руми» (с 1840 г.) и григорианский (1925 г.) [Цыбульский, 1964, с. 124–128].

В Израиле применяется григорианский и лунно-солнечный иудейский календари, в которых счет годов ведется по солнцу, а месяцев — по луне. Лунно-солнечный иудейский календарь в IV в. до н. э. пришел на смену древнееврейскому лунному [Цыбульский, 1964, с. 115].

Как и в ранее опубликованных монографиях серии, повествующих о календарных обычаях и обрядах, праздниках годового цикла народов Восточной Азии — китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев [Календарные обычаи, 1985; Календарные обычаи, 1989], а также народов Юго-Восточной Азии — вьетов, лао, кхмеров, тай, бирманцев, малайцев, яванцев, балийцев, тагалов [Календарные обычаи, 1993], при изложении материала нами используется метод, который мы условно определили как последовательно-непрерывный, как метод непрерывного движения. При этом мы рассматриваем календарные обычаи и обряды, сменяющие друг друга на протяжении года праздники как единую ткань, как единый узор, затейливый орнамент, в котором один рисунок дополняет другой. Действительно, в реальной жизни люди исполняют различные календарные обычаи и обряды, отмечают разные по своему происхождению праздники, следуя череде текущих дней. А сами праздники соседствуют друг с другом (хотя порой их истоки, генезис так далеки друг от друга!), перемежаются, взаимовлияют и взаимопроникают.

Древние аграрные или скотоводческие культы соседствуют с христианскими или мусульманскими праздниками. Сельские торжества сменяются храмовыми, а те в свой срок государственными. И все это в течение одного большого цикла, называемого «год». Вот почему мы отказались от рассмотрения отдельно праздников — древних аграрных, или скотоводческих, или религиозных — мусульманских, христианских, иудейских и других. Ибо подобный раздельный метод изучения не дает, как нам кажется, полной картины жизни. Вот почему мы условно обозначили свой метод и как метод непрерывного потока, ибо он вызывает ассоциацию с непрерывностью времени и жизни, труда и праздника, макрокосмоса и микрокосмоса. Этот метод отражает диалектическое единство линейного и циклического времени, непрерывности и прерыва (кульминационного момента, кульминационной точки), движения Космоса, Жизни и Судьбы, человечества и человека. И все эти высокие философские категории неотрывны от календарно-праздничной культуры народов мира.

Главы монографии написаны следующими авторами: Введение и Заключение — Р.Ш. Джарылгасиновой, «Персы» — Б.-Р. Логашовой, «Курды» — О.И. Жигалиной, «Турки» — А.Э. Тенишевой, «Арабы» — И.А. Амирьянц, Р.К. Шидфаром, «Евреи» — Е.Э. Носенко. В главе «Персы» использованы рисунки Г.Н. Логашова (1927–1993).

Коллектив авторов благодарит художника Г.В. Воронову, выполнившую иллюстрации к книге.

Выражаем нашу благодарность художественному редактору Г.М. Коровиной за оформление книги.

На форзаце изображены фрагменты миниатюр к поэме «Семь красавиц» рукописи Хамсе Низами (Герат, 1491 г.) [Масленицына, 1975, илл. 107], «Празднование Хыдреллеза» (Библиотека Музея Топкапы. Стамбул. Турция) [Çay, 1990, Обложка] и орнамент иранской парчовой ткани XVII в. [Иранские ткани, 1975].