Камни Рун

Глава 22. Колотая рана

Вашимшанская делегация состояла из пяти человек. Посол был невысоким мужчиной средних лет в титуле графа, имел болезненный вид и выражение лица такое, будто бы хотел оказаться где угодно, только не в Акрильсере. Сопровождало его несколько помощников, один из которых, очевидно, состоял с послом в кровном родстве: такой же презрительный изгиб губ и водянистые, ничего не выражающие глаза.

— Милорд Дранос, — поклонился Бальдур. — Рад принимать вас в своем скромном жилище.

Граф высокомерно окинул гостиный зал взглядом и только протянул в ответ:

— Да, и в самом деле, скромном… Ну что же поделать, Бальдур. Бывает.

Такая грубость могла бы привести к серьезным последствиям, но статус хозяина дома и в самом деле был невелик. Единственное, что привело послов в этот дом — факт, что здесь укрывалась принцесса Отавия.

Далее последовали ничего не значащие поклоны и знакомства. Перед госпожой Виолой и учителем посол растекся патокой, так же был предельно вежлив и учтив с принцессой. Меня удостоили лишь мимолетного взгляда, хотя глаз посла и задержался на моем жетоне мага.

В целом, вечер прошел отвратительно. Единственное, что спасало меня от рывка через весь стол, дабы воткнуть трость в глаз вашимшанцу, это Отавия. Принцесса была в том самом платье, за которое я торговался на рынке, а украшал ее шею подаренный мною же амулет.

Последняя Форлорн сидела на другом конце стола, но одно ее присутствие вселяло в меня покой и уверенность. Тем более довольно быстро принцесса указала зарвавшемуся вашимшанцу его место, ответив на его грубость какой-то подколкой, столь незаметной, что сначала мужчина даже и не понял, что над ним издеваются. Потом, когда же до посла дошло, что «призовая лошадь» не только имеет зубы, но и с удовольствием пускает их в ход, лицо его залилось красным, а сам вашимшанец запыхтел, как накрытый крышкой котел.

Если опустить множество ничего не значащих слов, пустых фраз, завуалированных оскорблений и таких же завуалированных просьб и комплиментов, то вывод этого ужина был один: Отавия сейчас же должна перейти под защиту посольства, которое, передав грамоты местному двору, снарядит обратную экспедицию на материк уже через неделю.

В какой-то момент посол и вовсе начал настаивать, чтобы принцесса отправилась с ним во дворец прямо из-за стола, но, как верно заметила госпожа Виола, такая спешка выглядит не лучшим образом.

— Дайте девушке собраться и одеться так, как подобает, — укоризненно покачала головой волшебница. — Мы не представляли ее двору, сохраняя инкогнито.

— До утра! — отрезал посол. — У меня есть четкие инструкции, госпожа архимаг. Принцессу Отавию горячо ждут в Синелите!

— Если меня так горячо ждут, то стоило бы выразить больше почтения, — осадила посла принцесса.

Ее слова прозвучали, как пощечина, но крыть послу было нечем. Мужчина выпучил глаза, но оскорбление проглотил, после чего вся делегация быстро засобиралась обратно во дворец.

— Мы с госпожой архимагом составим вам компанию, — спокойно сказал Осиор, вставая из-за стола вместе с гостями.

Не знаю как Виола это допустила, но сейчас Трибунальный Истигатор был при полном боевом параде, даже булаву достал, кою и придерживал одной рукой. Выглядело все это вкупе с его словами весьма угрожающе, настолько угрожающе, что перечить Осиору не стали.

Когда в доме стало наконец-то тихо, я подошел к принцессе, что застыла у порога, и взял Отавию за руку.

— Ты как? — просто спросил я.

— Надо собираться, — ответила девушка, не поворачивая головы. — В одном этот индюк прав — меня ждут в Синелите.

После ухода вашимшанцев дом будто бы умер. Бальдур скрылся в своей части дома, слуги и рабы убирали со стола, Витати вовсе не показывала носа из своей комнаты. Я возбужденно побродил по коридорам, вышел во двор, постоял, наблюдая, как солнце окончательно скрывается за горизонтом, и уже в сумерках вернулся под крышу.

Вот так все и закончится? Отавия уедет, я останусь с учителем и госпожой архимагом, пытаясь разобраться в том, что же со мной произошло. Вот так все и будет, да?

Мне не хотелось с этим мириться. Не хотелось отпускать Отавию. Пусть я стал калекой, пусть лишился своих сил, но последние недели вместе с ней были лучшим, что со мной случалось. Серьезно, это было лучшее время. Никаких тревог, никаких забот. Мы, словно старая женатая пара, проводили вместе время, прогуливались, читали, говорили, но все больше — просто молчали. Но молчание это было не тяжелым, не пустым. Наше молчание было наполнено смыслом и говорило больше любых слов. Это была комфортная тишина, она возникает между людьми, которым нечего доказывать друг другу. Иногда Отавия брала меня за руку или подходила чуть ближе, чем того позволяли приличия, и я мог насладиться запахом ее волос. Я же откровенно наслаждался царственным профилем девушки, наблюдал, как тонкие пальцы переворачивают страницы очередной книги, как ветер играет в золотисто-белых волосах наследницы империи, превращая ту в простую девушку. Вместе с Отавией я был счастлив и я не желал, чтобы это счастье когда-либо заканчивалось.

Но что я мог сделать? Предложить ей остаться? Но как? Зачем? Ее ждала империя, двор, политика. Она была рождена для этого. Мир Отавии — это мир интриг дворцовых коридоров, мой мир сейчас — эта глупая трость, что я таскаю за собой, не в силах самостоятельно удержаться на ногах.

Но нельзя себя жалеть, хватит. Если я ничего не могу изменить, это не отменяет того, что я должен что-то сказать. Отавия единственная из живущих, кто знает мою постыдную тайну, знает об Эдриасе и том, как я стал магом. И даже это знание не стало проблемой, не разделило нас. Она приняла горькую правду совершенно спокойно, не упрекнув, не оттолкнув. Приняла, как должное, потому что, в сути своей, правда эта ничего не меняла. Она не делала меня хуже и лучше, она вообще ничего не значила, ведь прямо сейчас, в доме лекаря, мы были укрыты от тревог этого мира. Это были наши дни, которые мы проводили, как того хотели, а не как от нас требовали статус или дворцовое расписание.

Так что молчать нельзя, определенно нельзя. Единственное, на что я сейчас способен — это говорить или молчать. Молчал же я слишком долго, пришло время говорить.

Толкнув дверь в комнату принцессы, я увидел, что внутри темно.

— Отавия? — тихо спросил я, но ответом мне была полная тишина. — Ты тут?

На самой границе зрения метнулась какая-то тень. Мои глаза еще не привыкли к полумраку, так что я не понял, что происходит, а когда смог разглядеть силуэт, было уже поздно.

Трое. Один держит тело Отавии, перекинув его через плечо, как мешок, а двое других — приготовили короткие клинки, что тускло блеснули во тьме.

Первым же желанием было поднять щиты, но магия не отозвалась. Только пустота, только немощь. В попытке защититься, я поднял перед собой трость, но неизвестные в темных масках выполнили синхронный выпад. Первый клинок я кое-как отклонил бесполезной палкой, а вот второй — вошел мне в грудь до половины, разорвав ткань парадного костюма на спине. Рывок — клинок вышел из моего тела без всякого сопротивления, а сам я тяжело осел на пол. Руки мигом похолодели, а из раны на груди хлынула кровь.

— Это он? — спросил тот, что держал девушку.

— Да, точно он, — ответила одна из масок. — Все, уходим, ему конец.

Третья маска мерзко гоготнула, после чего все трое, переступив через меня, вышли прочь. Я же остался на полу. Рубашка мигом пропиталась кровью, а последнее, что я увидел, вывернув голову — золотисто-белые волосы принцессы и легкий румянец на щеках. Жива, еще жива… Может, Осиор и Виола успеют…

Додумать я не успел. Мое сознание устремилось навстречу вечности, навстречу Пустоте.

— Рей! Рей! Очнись!

Знакомый голос.

— Рей, вставай! Ох, все в крови…

— Я не могу встать, я умер, — ответил я назойливому голосу.

— И как ты тогда со мной разговариваешь?

— Ты — мое посмертное видение. А так я умер. Я умею убивать, меня одна молчаливая келандка научила, с такой раной не живут.

— С какой раной?

— В грудь, едва ли не по рукоять всадили клинок.

— В эту грудь?

Кто-то ткнул меня пальцем в место, куда вошел клинок.

— Да, именно сюда, — уверенно ответил я.

Странно, палец ощущался вполне реальным.

— Вставай давай!

А потом мир вокруг меня взорвался от хлесткой пощечины. Было больно, но скорее обидно.

От неожиданности я перекатился по полу и вскочил на ноги, готовясь к бою.

Передо мной стояла Витати. В одной руке келандка сжимала свою тяжелую саблю, во второй — короткий меч. Мой меч, с этим клинком мы пересекли весь континент, с ним я прибыл в Нипс.

— Ну, наконец-то, — выдала дочь Степей, — на, тебе пригодится.

И бросила мне оружие.

— Но я…

Закончить я не успел. Просто поймал клинок, который-то и в руках удержать теперь не мог. Поймал легко и непринужденно, будто бы он ничего не весил.

— Пойдем, я чувствую след твоего амулета. Они недалеко ушли.

— Куда я пойду? Я и идти-то… — начал я объяснять келандке, но вместо этого Витати схватила меня за шею и толкнула на столик, за которым Отавия готовилась ко сну и расчесывала волосы.

Столик этот был очень похож на тот, что стоял в спальне принцессы во дворце. Единственное отличие — тут зеркало было медным, чуть мутным, а в Шамограде Отавия пользовалась стеклянным. В него-то, в медное зеркало, я сейчас и смотрел, не понимая, что происходит.

— Надеюсь, до тебя дошло, — бросила келандка, поднимая с пола фонарь и поднимая его повыше, чтобы я точно смог разглядеть собственное отражение.

На меня смотрел Рей. Тот Рей, что выехал из Шамограда почти год назад. Молодой, здоровый и полный сил.

— Что со мной случилось?

— Я думаю, тебя одарила Пустота, — серьезно ответила келандка.

— Но как…

Мне резко стало плохо, мир качнулся, а отражение в медном зеркале стало сжиматься. Лицо резко осунулось, сам я стал ниже, будто бы у меня подкосились колени, а рука, что держала меч, ослабла.

— Не смей! Даже не думай! — вскрикнула келандка. — Это не ты! Вот — ты! Молодой, здоровый и сильный! Не позволяй Пустоте помыкать тобой!

Я еще раз взглянул в зеркало. Часть моего лица выглядела изможденно, часть — вполне обычно.

— Но как я…

— Ты каждую ночь приходил в норму. В свою старую норму. А наутро превращался в развалину. Не думай о случившимся! Думай о сражении, о бое! Как тебе удалось отражать мои атаки на заднем дворе?

— Случайность… У меня была крепкая трость… — начал я, но моментально получил по уху. — Хватит драться!

— Не будь идиотом! Соберись, контролируй эту силу! Ее дает тебе камень рун, ее дает тебе пустота! Пользуйся!

— Но как?! Что мне делать?! — прокричал я, поворачиваясь к Витати.

— Вроде перестал… — пробормотала винефик. — А теперь — даже не смей перекидываться обратно в калеку! Понял?!

— Да я не умею!

Этот удар в ухо я сумел заблокировать. Просто поймал кисть винефика и сжал в своих пальцах.

— Я говорил, хватит драться! — прокричал я.

— Идем! — проигнорировала мою просьбу винефик. — Неизвестно, сколько у твоей златовласки времени…

Такого прозвища для Отавии я еще от Витати не слышал. Видимо, винефик берегла его для особого случая, такой, как этот.

— Как ты их найдешь? — спросил я.

— А ты обратись к пустоте внутри себя, сам поймешь, — рыкнула винефик, выходя в коридор.

И впервые за эти пять минут я не стал спорить с ней. Просто вдохнул-выдохнул, отчего рубашка на груди затрещала по швам, а после посмотрел на мир магическим зрением, что осталось у меня от Эдриаса. Пустота… Ничто не бывает пусто. Амулет, что носила как украшение на своей груди Отавия, оставлял четкий магический след. Белая сила, она будто бы расталкивала остальные магические потоки, превращая маршрут, которым похитили принцессу, в явную и ясную тропу.

Интересно, как это чувствует Витати? А она чувствует — я видел. Просто не видит. Надо поговорить с ней об этом, раскрыть все карты. Уверен, слепому есть, чему научить зрячего, как и всегда.

Старику Тики не повезло. Мы переступили через труп раба у крыльца на заднем дворе, а я даже остановился и закрыл ему глаза. Тики. Трудолюбив, добр, проницателен. Раб был умен и при этом свободнее многих других, кто не носил тонкий стальной ошейник. Верной службой он заслужил не только доверие, но и уважение акрильсерского лекаря, а для меня он стал надежной опорой. Тики никогда не кричал, не жаловался, всегда помогал, старался меня подбодрить. Где сейчас Ирман? Скорее всего, отправился хвостом за Осиором, как и обычно. Впрочем, судьба гадкого слуги интересовала меня меньше всего: Ирман был изворотлив и живуч, это признавала даже Виола. По-своему отважен, но не глуп, так что, я уверен, если слуга был в доме на момент похищения Отавии, сейчас он далеко — где-то на полпути ко дворцу. Но мы не можем ждать кавалерию в лице Осиора и Виолы. Маги сами нас найдут, а сейчас — нам нужно было спасти принцессу. Это понимал я, это осознавала Витати.

Пробираясь темными улицами Акрильсеры, стараясь при этом не привлекать к себе внимания, я думал, насколько обязан келандке. Она меня многому научила, показала во многом пример, дважды спасла только за последние полгода. Витати, при всей ее жесткости и жестокости была хорошим человеком, со своими тайнами и секретами, но именно она была самым надежным моим спутником из всех. У Осиора хватало своих бед и проблем, у него была Виола. Ирман… Что тут сказать? Мы со слугой ненавидели друг друга. С Отавией меня связывали чувства, но вот Витати… Не каждая сестра может быть так близка, как была дорога мне келандка.

Встала на место и история во дворе. Она знала о моих переменах по ночам, она пыталась до меня достучаться. А если…

Я едва не запнулся, когда понял, что и Отавия была в курсе. Поэтому она и приходила ко мне по ночам. Но почему они все молчали? Почему не говорили мне о переменах? Этот вопрос я шепотом задал келандке, пока мы вжимались в стену какого-то здания, пропуская мимо себя выпившую компанию.

— Когда в последний раз Осиор задавал тебе вопросы о том, что случилось в поле у Нипса, ты впал в ступор и встретился с Пустотой, — шепотом ответила винефик. — Как ты думаешь, хотелось ли нам опять погрузить тебя в это состояние?

— Так было нельзя! Вы должны были мне сказать! — прошипел я.

— Это не было чьим-то отдельным решением, — ответила келандка. — Мы решили так все вместе.

На этом мои споры резко прекратились. Они все знали, они все мне врали. Что бы что? Что бы защитить от этого знания? Я мог менять внешность? Если четки Магнуса были камнем рун, который Эдриас разрушил для того, чтобы захватить тело того мужчины, то, получается, Магнус никогда не был Магнусом? А кем он был? Неужели…

Эта загадка, разбитая на части, стала складываться в моей голове. Всплыл интерес господина Неро к случившемуся на конюшне, его расспросы. То, как быстро он оказался за пределами городских стен…

— Помнишь господина Трибунального Истигатора в тот вечер? — шепнул я келандке.

— У конюшен? Помню, — кивнула Витати.

— Ему нельзя верить.

— Я знаю.

— Что?!

— Я знаю. Я никогда ему не верила. Он лжец.

— Почему мне не говорила?

Опять кто-то идет. Мы снова скользнули в переулок и, пряча оружие, вжались в стену.

— Потому что это друг твоего учителя, а в твоих глазах Осиор непогрешим, — ответила келандка. — Ты бы мне поверил тогда? В Шамограде? Если бы не дошел своим умом?

В словах винефика был резон.

— То-то же, — подытожила Витати, наблюдая за моим выражением лица. — Поэтому я зря и не сотрясала воздух. Как видишь, всему свое время… Мы уже близко.

Келандка подняла ладонь, давая мне знак остановиться. Мы замерли на углу очередного дома. След привел нас куда-то к реке, к грузовым пристаням.

— Совсем близко, — шепнула Витати. — Вон там.

Винефик указала рукой на небольшое здание с трактиром на первом этаже. Принцессу удерживали где-то там, я тоже это видел в истинном зрении — шлейф белой магии уходил за угол, к задней двери.

Я перехватил меч, взвешивая оружие в руке. Приятно опять быть сильным и здоровым. И те, кто посмел напасть на дом Бальдура и украсть у меня Отавию, сейчас горько об этом пожалеют.