Капетинги и Франция

Глава VI Территориальная основа Капетингская патримония

Капетингам понадобилось три столетия, чтобы, не опасаясь насмешек, называться «императорами в своем королевстве». Они добились этого потому, что в обществе, где обладание землей являлось единственным источником могущества, они смогли создать более значительный домен, чем домены других суверенов в ту же эпоху, домен, в котором официальный документ, составленный в 1328 г, вследствие довольно точной переписи, насчитывал на тот момент, когда угасла первая капетингская династия 23 671 приход и 2 469 987 дворов, все, что в территориальном плане переводится как 313 663 квадратных километра; совокупность же апанажей и крупных фьефов вне домена достигала только приблизительно трети этой площади, то есть 110 721 квадратный километр[154].

Хорошо было бы оценить с такой же точностью королевский домен при избрании Гуго Капета в 987 г. и потом сравнить точно путь, пройденный династией. К сожалению, это невозможно. Только появление документа типа «Состояние приходов и дворов» 1328 г. дает такую точность, и появление его совпадает с концом династии.

Однако можно по картам исторического атласа Огюста Лоньона[155] проследить развитие королевского домена, и автор этого атласа в его классических уроках о формировании французского единства[156] дает там комментарий выше всяких похвал. Но карты и комментарий представляют для пользующихся ими без предупреждения возможность рождения иллюзии, что король, получая графство, город или кастелянство, вступает в абсолютное обладание этими владениями, в то время как в действительности он этим приобретением только заменяет державшего их сеньора и получает по ним только права замещенного сеньора.

Ибо эти права не содержат в себе непременно обладания и могут представлять собой лишь теоретическую власть, не распространяясь на все части графства, города или кастелянства. Превосходную иллюстрацию этого состояния вещей дает сам капетингский домен во времена Филиппа I и Людовика VI, потому что мы наблюдаем этих суверенов, которые заняты в течение почти всего своего правления тем, что заставляют признать с мечом в руке свою власть и права на земли, которые с давних пор являются частью их семейной патримонии.

Домен сеньора, — а королевский домен ничем от него не отличается, по крайней мере в XI–XII вв., в самом деле состоит из земель, но еще больше из прав. Получится даже так, что с XIII в. некоторые сеньориальные домены будут состоять только из прав, что будет приводить, как тогда говорили, к «сеньорам без земли»; и интересно было бы уточнить, в каком русле происходила эволюция королевского домена и не было ли усиление прав более значительным и выгодным, чем увеличение земель.

К сожалению, историю королевского домена в своей совокупности еще предстоит написать. Один только американский эрудит В.М. Ньюман позволил, на наш взгляд, себе попытку заняться этой темой в очень достойной диссертации, посвященной королевскому домену с 987 по 1180 гг.[157], то есть периоду, по которому у нас имеется менее всего документов. Пример г-на Ньюмена заслуживает того, чтобы его продолжили для других периодов.

Этот эрудит занялся экономическими вопросами. Он рассмотрел как часть домена только те области и земли, на которых конкретный документ показывает нам короля, пользующегося своим правом и если так можно выразиться, доходным правом. Никто не смог бы его порицать за подобную точку зрения. Конечно, чтение его книги, особенно тех страниц, где в продолжение Огюста Лоньона, но в совершенно отличном духе он рисует широкими мазками историческую географию домена с 987 по 1180 гг., оставляет впечатление разительного контраста с книгой его предшественника.

Это впечатление усиливается еще больше, если сопоставить составленные им карты домена при Г енрихе I и Людовике VII с картами из атласа Лоньона. Это означает только то, что один из историков был неправ за счет другого. Это значит только то, что они рассматривали вопрос по-разному. Лоньон видел домен в его политическом аспекте; Ньюман рассматривает его как экономическую целостность. Домен же был одновременно экономическим и политическим образованием; и судя по тому, под каким углом зрения он рассматривается, его границы и значение существенно меняются.

При экономическом подходе он остается главным образом совокупностью земель и прав, которыми король прямо пользуется как собственник. Именно так рассматривали его современники Капетингов. То же самое было при Валуа. Поэтому доходы, получаемые королем в качестве суверена, получили название «экстраординарных» доходов, а земли стали управляться специальной администрацией, отличной от администрации, на которой лежала ответственность собственно за управление доменом.

С точки зрения политической под доменом понимается кроме собственно домена то, что называют ленной зависимостью, то есть фьефы, на которых осуществляется более или менее непосредственный сюзеренитет короля. Было бы также логично добавить сюда земли, на которых король может заставить лишь уважать свои права суверенитета. Но следует уточнить, что сюзеренитет и суверенитет порой претворяются друг в друга, и первый часто определяется экономическими реалиями, уплатой прав или штрафов, возможностью взимать финансовую помощь.

В этих условиях мы отдаем себе отчет, что вопрос много сложнее, чем можно предположить, читая карту исторической географии. В действительности карту королевского домена в широком смысле слова, кажется, установить невозможно. И эта невозможность не новость. Может, широкая перепись, осуществленная Палатой Счетов, вновь воссозданной в начале XIV в., была осуществлена, чтобы установить права короля и продолжить таким образом дело расследователей Филиппа Красивого и, возможно, Людовика Святого.

Следует добавить, что капетингские суверены были очень щедрыми и раздавали часто направо и налево до такой степени, что иногда не знали, что именно они даровали, а что было у них захвачено. Ибо за исключением кадастра домениалъных земель и полной регистрации прав короля, узурпации, «soupp rises», как говорили в XIII в., были частыми, и первая капетингская династия исчезнет в тот самый момент, когда корона будет прилагать настойчивые усилия, чтобы стабилизировать дела в этой сфере.

Это был домен, рассмотренный с точки зрения экономической, позволявший королю жить и действовать. Именно король стал изыскивать средства, чтобы сделать эффективным и в свою очередь прибыльным свой сюзеренитет. И именно после развития этого сюзеренитета, когда последний стал эффективно осуществляться, стало возможным воплотить в определенной степени суверенитет короля. Только тогда Капетинг стал настоящим королем Франции.

Жаль, что начало этих действий нам неизвестно. Мы видим, как в течение почти двух столетий Капетинги сражаются с захватом земель окружавшими их сеньорами, мелкими и крупными феодалами, и отмечаем, что, собственно говоря, приведение к повиновению феодалов домена потребовало от королей больше всего усилий. Потом, когда со временем эти феодалы были подчинены, королевская власть делает огромный рывок и становится хозяйкой всего королевства.

Итак, когда мы хотим узнать, какими средствами располагали короли от Гуго Капета до и включая Людовика VII, мы можем собрать лишь некоторые неопределенные указания. Можно только допустить — и Ньюман первый признает это, — что домен Гуго Капета был сокращен до незначительных владений, список которых этот эрудит терпеливо восстановил. Более богатая картина, которую он также нарисовал для последующих правлений, включая правление Людовика VII, также не особо впечатляет.

Следует ли тогда думать, что то, что называют церковным доменом, и было настоящим источником власти, впрочем, очень относительной, которой обладали Капетинги в первые дни династии? Здесь также мнения историков разделяются. Спорят, что следует понимать под королевской епархией, королевским монастырем. И потому как принимается одно или другое мнение, список этих епархий или монастырей или удлиняется, или сокращается. И различия значительны. Ф. Лот утверждает, что из 77 епископских кафедр, которые насчитывает королевство, от 20 до 25 находятся в ведении короля, что обеспечивает ему доходы во время периодов, когда эти кафедры вакантны, ибо он применяет свое право регалии[158]. Ему также приписывают патронаж над 51 монастырем разного значения. Ньюман сокращает эти цифры[159] только до 6 конкретных епархий, 6 очень вероятных и 2 вероятных, в целом максимум 15. Он допускает с уверенностью существование 9 монастырей, 2 возможно, 4 вероятно, и всего 30 максимум. И впрочем, даже если договориться о числе епархий и монастырей, останется уточнить существенное — что церковные домены могли приносить королю.

Как ни рассматривай, проблема королевского домена кажется изначально неразрешимой. Все, что можно сказать, так это то, что первые Капетинги владели доменом, с которого они жили без уточнения домениальных доходов до конца XII в.

Для этой эпохи мы, наконец, получаем менее размытые сведения. Прево Лозанны по имени Конон в 1223 г. после смерти Филиппа-Августа узнает из уст самих королевских служащих, исполняющих волю усопшего короля, что отец последнего, то есть Людовик VII, имел едва 19 000 парижских ливров в месяц, то есть годовой доход в 228 000 парижских ливров. Кому-то пришла в голову счастливая мысль записать эти сведения, и записки сохранились[160].

Не пытаясь узнать, как можно прокомментировать эти цифры, и идет ли речь о полных доходах или о том, что, после упорядочивания расходов на центральную и локальную администрацию, оседало в королевских сундуках, мы можем воспользоваться ими, чтобы пролить некоторый свет на прошлое, доселе очень неизвестное.

Ибо если мы не знаем хорошо, что представлял собой королевский домен в самом начале династии, то мы относительно лучше осведомлены о приобретениях, сделанных заботами суверенов до Филиппа-Августа. Изучение этих приобретений позволит нам отдать отчет в увеличении домена в этот период и, сравнив с цифрами прево Лозанны, оценить с некоторой долей уверенности доходы первых Капетингов. Кроме того, это изучение позволит нам уяснить и средства, использованные суверенами для возрастания своих доходов.

23 декабря неопределенного года, между 980 и 991 гг., и что наиболее вероятно, к концу этого периода, Ева, вдова Готье, графа де Дре, умершего до 980 г., последовала в могилу за своим супругом. Имущество осталось без прямого наследника. Поскольку для фьефов наследование еще не было твердо установлено, король Гуго Капет получил графство Дре или, точнее, половину этого графства, вторая половина которого перешла герцогу Нормандскому, быть может, по соглашению с Гуго. Но в 991 г. король передает свое новое владение Эду I, графу Шартрскому в качестве платы за помощь Капетингам в борьбе против претендента на трон Карла Лотарингского.

Это единственное приобретение, сделанное мимоходом, которое можно с уверенностью приписать основателю династии. Но поскольку мы видим, что он владеет аббатством Корби, не зная, является ли это владение предшествующим или последующим по отношению к его избранию королем (987 г.), остается предполагать, что перед нами другое приобретение, более стабильное, первого из Капетингов.

Напротив, правление Роберта Благочестивого обнаруживает значительное расширение домена в самом прямом смысле. В самом деле, этому королю принадлежит честь аннексии Бургундии. Герцог этой страны умер в Пуйи-сюр-Луар 15 октября 1002 г. Он принадлежал к капетингской династии, являясь третьим сыном Гуго Великого и дядей короля Роберта. Он не оставил прямого наследника. Однако около 974 г. он женился на Герберге, графине де Макон, вдове Адальберта, сына и соправителя итальянского короля Беренгария, и матери Ота-Гийома, сына от первого брака. Мать и сын так ловко воспользовались ситуацией, что герцог Генрих принял пасынка и назначил его своим наследником герцогства Бургундского и двух графств — Оксерр и Отен, которыми он прямо владел внутри герцогства. Но вмешался король Роберт. В самом деле, было недопустимо, чтобы такой крупный фьеф, как герцогство Бургундское, был отдан новому герцогу без согласия короля. Требовалась королевская инвеститура, чтобы наследнику великого вассала вступить законно во владение своим фьефом. С другой стороны, герцог Генрих не оставил наследника своего рода. Усыновление им своего пасынка Ота-Гийома было исчезающей практикой во французском обществе этого времени. Итак, если и допускалась наследственная передача герцогства, но усыновление не было признано, французский король, племянник усопшего герцога мог вести себя как наследник в герцогстве Бургундия.

Впрочем, мы мало знаем, что произошло. От-Гийом отказался склониться перед претензиями короля Роберта, и последнему потребовались годы войны, с 1003 по 1016 гг., чтобы, наконец, наложить руку на герцогство. Но ненадолго. Ибо если Роберт сохранял в нем администрацию до конца своего правления, то его старший сын Генрих, едва став королем, отдал своему юному брату Роберту в 1032 г. все отцовские завоевания в Бургундии.

Таким образом, эти бургундские приобретения оказались мимолетными, и если рассматривать борьбу, которую потребовало их завоевание, то трудно думать, что операция, оплачиваемая короной, принесла реальную пользу. И все-таки она заслуживает упоминания, ибо показывает нам, что капетингская королевская власть изначально оказалась способна на длительные и напряженные военные усилия, плодом которых был не один лишь список земель и прав, восстанавливаемый по документам. Правда, король Роберт получил помощь герцога Рихарда II Нормандского. Но получил бы он эту помощь, если бы его власть была ничтожна?

Кроме этого мимолетного приобретения Роберт Благочестивый восстановил свою власть над графствами Дрё и Мелен и подготовил присоединение к короне графства Санского.

Дре он получил только путем переуступки, сделанной ему Эдом I, графом Шартрским; но мы не знаем обстоятельств, оснований и даже даты этого акта. Мелен, графство, составляющее часть патримонии династии, было отдано Гуго Капетом до его избрания королем Бушару Достопочтенному, графу Вандомскому. Со смертью последнего в 1007 г. графство Мелен перешло к его сыну, епископу Парижскому Рено. Когда в 1016 г. он умер, графство естественно отошло к короне.

В Сансе граф Фромон пребывал в конфликте с архиепископом Льетри, которому он не простил того, что тот взял верх над его сыном Бруноном. Со смертью Фромона в 1012 г. отношения между архиепископом и братом его старого соперника, графом Рено, еще более усложняются, потому что, по свидетельству хроники Сен-Пьер-ле-Виф, когда во время службы архиепископ давал поцелуй мира графу «nlle, vultum avertens, ei offendebat»[161]. Архиепископ в результате попросил защиты короля. Роберт Благочестивый 22 апреля 1015 г. захватил Санс, затем после незначительных военных операций король и граф договорились, Рено сохранял графство пожизненно. С его смертью половина города Санса и графство целиком должны были вернуться к королю, архиепископ же получал другую половину города. В 1055 г. граф Рено умер, и соглашение 1016 г. было приведено в исполнение.

Это стало единственным приобретением Г енриха I. В конечном счете как мы видели, он оставил плоды совершенных его отцом в Бургундии завоеваний своему брату Роберту, получив от графств Оксеррского и Неверского лишь оммаж. Сеньория Корби, данная в качестве приданного за его сестрой Адель в результате брака последней с графом Бодуэном V Фландрским, также вышла из домена. Он также оставил герцогу Роберту Нормандскому сюзеренитет над французским Вексеном, то есть областью между Уазой и Оптом.

Эти утраты были частично возмещены Филиппом I.

14 ноября 1060 г. граф Анжуйский Жоффруа Мартел умер, не оставив детей и разделив свою землю между племянниками Фульком и Жоффруа Бородатым. Наследование фьефов теперь превращалось в обычай. Но Фульк, недовольный разделом, напал на брата. Мы плохо знаем, что произошло, ибо хроники противоречат друг другу. Тем не менее, они согласны в том, что виконтетво Гатине было отдано Фульком королю Филиппу. В целом предполагают, что это была плата за капетингский нейтралитет. Этот факт демонстрирует, заметим, что в 1069 г. (дата соглашения) капетингский суверен вовсе не был ничтожным сеньором, потому что дорогой ценой заплатили за его безучастность. Впрочем, трудно определить границы нового капетингского приобретения. Но поскольку в 1120 г. преемник Филиппа I в свою очередь приобрел некоторые кастелянства Гатине, мы вправе думать, что дар Фулька включал четыре кастелянства — Шато-Ландон, Ла Шапель-ла-Рен, Лорре-ле-Бокаж в современном департаменте Сены-на-Марне, и Лоррис в современном Луаре.

Рауль де Крепи, граф Вексена, Валуа, Амьена, Бар-сюр-Оба и Витри, отчим короля Филиппа I по браку с Анной Киевской, вдовой Генриха I, умер в 1074 г., оставив от первого брака сына Симона и двух дочерей, одна из которых была замужем за Варфоломеем де

Бруа, сыном Гуго Бардуля, сира де Питивье, другая — за Гербертом де Вермандуа. Наследие Рауля стало предметом спора между Филиппом I и Гуго Бардулем; его наследник Симон стал предметом матримониальных притязаний дочери Хильдеберта, графа Оверньского, и дочери герцога Вильгельма Нормандского, английского короля. Дабы избежать всех этих зол, Симон укрылся в монастыре и, вероятно, в апреле 1077 г. надел монашескую рясу. В продолжение всех этих событий мы не знаем, ни почему, ни каким образом Филипп I получил графство Вексен, но это произошло, конечно, с согласия Симона.

Между июнем 1097 г. и октябрем 1102 г. виконт Буржа Эд Арпен оказался без денег при подготовке к участию в крестовом походе. Дабы раздобыть их, он продал королю Филиппу свое виконтство, состоящее в основном из города Буржа и пригорода. Хроники, сообщающие нам об этой продаже, к сожалению, не сходятся в цене, полученной Эдом Арпеном. Одни[162] говорят о 60 000 су (приблизительно 3000 ливров), другие о 60 000 ливров[163], третьи[164] о 6000 су (приблизительно 300 ливров). Две последние кажутся одна чрезмерной, другая очень скромной. Первая кажется наиболее правдоподобной, но мы не могли бы положиться и на нее. Хронисты средневековья в том, что касается цифр, идет ли речь о деньгах или солдатах, дают крайне неточные данные. Однако тот факт, что они отмечают определенную цифру со столькими вариациями, показывает, что сумма им показалась значительной и достойной упоминания. Она должна была быть таковой, если считать, что превотство Буржа, правда, вместе с сеньорией Иссуден, дало в королевскую казну в 1202–1203 финансовом году ощутимый доход в 1977 ливров и 4 су[165]. Интересно и то, что Филипп I, по праву считающийся одним из наименее могущественных из первых Капетингов, изыскал из более чем скромных, как считается, доходов необходимые суммы на это приобретение.

Кроме того, ему обязаны возвращением Корби в королевский домен. Обстоятельства этого возвращения неясны. По всей вероятности, их можно рассматривать следующим образом. Бодуэн V, граф Фландрский, к которому сеньория Корби отошла по браку с Адель, сестрой короля Генриха I, оставил двух сыновей: Роберта Фриза, отстраненного от наследования и получившего фьеф в результате женитьбы на вдове графа Голландского Флорана, и Бодуэна VI, наследовавшего своему отцу и получившему Корби с остальным наследством. У Бодуэна VI от его жены Рихильды было двое сыновей, из которых старший, Арнуль, получил со смертью своего отца в 1070 г. Фландрию, в то время, как младшему, Бодуэну, досталось Эно. Оба наследника были очень молодыми, и их мать Рихильда правила от их имени к великому неудовольствию знати. Именно тогда Роберт Фриз потребовал отцовское наследство, от которого был отстранен. Его невестка пригрозила ему тюрьмой. Роберт воззвал к правосудию сюзерена Фландрии королю Филиппу I, своему дяде. Однако сумма в 4000 ливров золотом, своевременно уплаченная последнему Рихильдой, пресекла всякие слабые попытки королевского вмешательства в пользу Роберта Фриза. Напротив, Филипп включился в кампанию против своего племянника и сражался при Касселе 22 февраля 1071 г., в каковой битве юный Арнуль нашел свою смерть. Но через несколько дней после битвы Роберт Фриз был взят в плен и передан французскому королю. Поскольку Арнуль был мертв, Филипп I договорился с Робертом, отныне графом Фландрским, которого он женил на своей падчерице Берте Фризской. Так что различные тексты, сообщающие нам о возвращении Корби в руки Филиппа I, не оставляют никакого сомнения о вмешательстве Арнуля в эту передачу. С другой стороны, поскольку был заключен мир между королем и Робертом, ставшим графом Фландрским, вопрос о Корби больше не стоял, и можно сделать вывод, что эта сеньория явилась платой за вмешательство французского короля в пользу Арнуля. После смерти последнего, Роберт утвердил дар, сделанный Филиппу I незадачливым сыном Бодуэна VI.

Наконец, в 1104 г. принц Филипп, старший сын Филиппа I и Бертрады де Монфор, женился на Елизавете, дочери Ги Трусселя, сеньора де Монлери. Договоры, благоприятные для этого молодого человека и заключенные по этому случаю, привели в начале 1108 г. к тому, что сеньор де Монлери, прежде чем умереть, передал свою землю в руки наследного принца Людовика, будущего Людовика VI, соправителя своего отца с 1100 г., который и наследовал ему несколькими месяцами позднее, 3 августа 1108 г.

Поскольку он энергично сражался с феодалами Иль-де-Франса, в Людовике VI пытались видеть одного из наиболее активных созидателей домена. Но приобретения, сделанные им, были незначительны, и достаточно нескольких строк продолжателя Эмуэна[166], чтобы их перечислить: «Он купил у Фулька Анжуйского виконтство Гатине, сеньории Море и Ле Шатре в Бри, Боэсс, Иевр-ле-Шатель и Шанбон. Он укрепил также Моншове, Лорре-ле-Бокаж и Гре, а также Корбей и Ла Ферте-Але; к нему также попали Монлери и Шатофор»[167]. Его настоящим трудом было восстановление королевской власти в Иль-де-Франсе и Орлеане. История малоизвестная, путано рассказанная Сугерием в его книге о жизни Людовика VI, с неопределенной хронологией. Результатом этой неясности является то, что нам порой представляют как приобретения, то, что может быть лишь более удачным видом подчинения.

И если домен выходит из рук Людовика VI лучше управляемым, лучше подчиненным королевской власти, то труднее представить, чтобы он существенно возрос территориально. Силовые операции, проведенные королем, — не победные операции. Подчиненные сеньоры не теряют ни своих земель, ни своих титулов, и мы скоро обнаружим их самих — или же их непосредственных потомков — в королевском окружении как первых проводников королевской власти, приведенных к феодальному долгу.

Вошло в обычай по поводу домена при Людовике VI вспоминать о женитьбе наследного принца на Алиеноре и говорить о приобретении Аквитании. Однако известно, что Аквитания не составляла часть королевского домена. Она являлась приданым Алиеноры, и это приданое последовало за ней, когда Алиенора перешла из рук Людовика VII в руки Генриха Плантагенета. Если бы первый союз сопровождался рождением сына и если бы этот сын наследовал отцу на французском троне, тогда и только тогда Аквитания была бы присоединена к королевскому домену.

Можно даже спросить себя, увеличила ли серьезно Аквитания за время союза Людовика VII и Алиеноры доходы семейства. Щедрость пожалований, сделанных аквитанским церквам наследным принцем в момент своей свадьбы, позволяет несколько усомниться в этом. Кажется, что даже администрации Плантагенетов, много более совершенной, нежели администрация, которой располагал Людовик VII, не удалось извлечь из Аквитании значительные доходы.

Так что можно похвалить Людовика VI за попытку присоединения герцогства Аквитанского, но не более того, и следует избегать впечатления, что это присоединение было реализовано, хотя бы на время краткого союза Алиеноры и Людовика VII.

За исключением одной глубокой монографии о правлении этого суверена, история королевского домена во время этих сорока трех лет его правления остается довольно неточной. Известно, что не было значительных приобретений, и если происходило расширение домена, то его следует понимать как утверждение реальной королевской власти там, где прежде она была бездейственной. Также называют принесение королю нескольких церковных оммажей, особенно на Юге, но ценой передачи епархиям или аббатствам королевских прав, чем, впрочем, король чаше всего был не в состоянии воспользоваться.

В общем, если и нельзя отрицать прогресс капетингской династии с 987 по 1180 гг., то труднее узнать, действительно ли увеличился домен за эти два столетия. Ибо некоторые приобретения, о которых мы говорили и которые не были простыми проходящими приобретениями, кажется, щедро компенсировались утратами, из коих нам известна лишь малая их часть. Посмотрите на комментарии, сделанные Ньюманом к его таблицам, где он терпеливо собрал все сведения, предоставляемые нашими источниками по домену в рассматриваемый период, и мы быстро заметим, что значительный процент земель и прав, находящихся во владении Капетингов, нам известен по документам, упоминающим о потере этих земель и имущества короной, и эти таблицы, возможно, еще больше, чем состояние королевского домена с 987 по 1180 гг., показывают нам уровень убытков, понесенных в этой области.

Так что не было бы, возможно, парадоксом предположить, что в течение этих двух столетий королевский домен в своей совокупности мало изменился и что от Гуго Капета до Людовика VII доходы короны были приблизительно одинаковы.

Ибо что представлял во времена Гуго Капета королевский домен в его широком смысле, то есть земли, на которых король прямо или косвенно пользовался реальной властью, извлекая из нее доход? По мнению Ф. Лота[168] этот домен состоял, прежде всего, из ядра, которое составляли остатки патримонии Робертинов[169]: Парижская область, Орлеане, Этампе, Шатре, Пенсере, Мелене, несколько аллодов в Берри, порт Монтрей и аббатство Сен-Рикье-ан-Понтье, Корбийское аббатство в Амьенуа. Сюда же следует присоединить то, что новая династия унаследовала от своих предшественников Каролингов: несколько королевских дворцов на равнинах Эны и Уазы — Аттиньи, Компьень, Вербери, назначения в епархии Реймскую, Ланскую, Нуайонскую, Шалонскую, Лангрскую и Ле Пюи.

Вокруг этого домена от короля зависят ряд графств: Вандомуа, Корбонне, Гатине, Мелёне, Арсезе, Валуа, Суассонне, графства Понтуаз-Мелан и Бомон-сюр-Уаз, Бовези, графства Бретей, Амьенуа, Вермандуа, Понтье, Вимё. Сюда же надо добавить графства Санское и Жуаньи, виконтство Буржское и, несомненно, сеньорию Бурбон.

На всех этих различных частях домена Гуго Капета наследники этого короля по очереди пользовались, теряли, вновь обретали свои права. Наша документация, к несчастью, недостаточна для того, чтобы детально проследить изменения в сфере влияния этой власти. Но права короля, реализуемые или на короткое время утрачиваемые, оставались, и, вероятно, давали короне доходы, позволившие династии продержаться в течение двух первых веков своей истории.

В этих условиях возможно, что различия между доходами Гуго Капета и Людовика VII слабые. Но если это так, то надо отдавать отчет в том, что речь идет о разных временах, и не забывать, что 190 00 парижских ливров ежемесячного дохода, приписываемых Людовику VII судебными исполнителями Лозаннского превотства, представляли в конце X в. состояние более значительное.

Быть может, кто-то заметит, что не следует переносить на два столетия назад данную цифру доходов, рискуя впасть в серьезное заблуждение. Но это означало бы забыть, что большая часть королевских доходов фиксировалась древней традицией или длительными договоренностями, автоматически возобновляющимися.

Итак, если мы правы, то видим, что первые Капетинги были могущественными сеньорами, о чем мы часто забываем, когда говорим о «мелком сеньоре» Иль-де-Франса. Им достало мудрости, быть может, в силу обстоятельств, не иметь чрезмерных территориальных притязаний. Доходов их домена, не столь урезанного, как думают, хватало им на жизнь и на действия в этом домене и по соседству с ним. Права, которые их титул короля предоставлял им над великими и практически независимыми фьефами, позволил им возвыситься над своими крупными вассалами, ибо этими правами, как мы видели, отнюдь не пренебрегали. Но чтобы получить от них все то, что они могли дать, следовало, очевидно, чтобы непосредственный королевский домен, средоточие капетингского могущества, находился в крепких руках короля. Отсюда — необходимость военных действий, используемых Робертом Благочестивым, Филиппом I, Людовиком VI и Людовиком VII.

В 1180 г. сей труд был почти закончен. Отныне, не прекращая приобретений, если представлялся случай, Капетинги начинают медленный нажим на крупные фьефы и используют великие территориальные приобретения, которые за столетие сделают из них настоящих суверенов всего французского королевства.

Мы видим, что их труды были подготовлены, а средств всегда было предостаточно.