КАПитальный промысел. Свечи по-домашнему. Обслуживание и ремонт погружных насосов... ("Сделай сам" №4∙2000)

Рука к перу, перо — к бумаге

А. Б. Иванов

В прошлый раз мы начинали как бы с конца — с бумаги и ее предшественников. А теперь обратимся к тому, что помянуто первым — к перу. Не обойдемся, конечно, и без упоминания о чернилах — ведь без них и перо, и бумага бесполезны. Итак, перо…

В знаменитом сборнике Владимира Ивановича Даля «Пословицы русского народа» есть то ли пословица, то ли загадка, звучащая страшновато: «Голову срезали, сердце вынули, дают пить, велят говорить». Ничего изуверского в ней, однако, нет — просто речь идет о том, как приготовить для писания одно из старейших орудий письма — птичье перо. Им люди пользовались на протяжении множества веков, а отчасти пользуются и ныне. Однако не с пера в буквальном смысле слова — птичьего — начиналась история пишущих инструментов. В предшествующих частях нашего повествования, впрочем, мы уже касались частично этого вопроса. Так что не будем здесь повторять сказанного: ведь мы уже знаем, чем писали на глине и на пальмовых листьях, на бересте и восковых табличках. Если охарактеризовать все такие инструменты вкратце, то назвать их можно своего рода и разного вида резцами — даже не слишком заточенные стилусы и древнерусские писала для берестяных грамот. А вот папирус в силу природных своих свойств потребовал совсем другого пишущего орудия. Оно отыскалось в непосредственной близости от зарослей папируса. И оказался им тростник — еще один род растений, живущих около воды, представитель семейства злаковых. И тоже, как и бамбук, хота и в меньшей степени, превосходящий размерами большинство своих родственников.

Стебель тростника — с плотной наружной оболочкой и пористой сердцевиной — прекрасное орудие для письма. От него надо отрезать небольшой кусочек и один из кончиков такого стержня заострить, срезав наискосок. Получится прекрасное перо — легкое, удобное, притом недорогое: ведь тростника всюду, где есть хоть какие-нибудь водоемы, можно найти достаточно. Пишущий кончик тростника обычно расщепляется продольно — это делали еще древние египтяне. Древнеегипетские писцы всегда держали при себе две тростинки — для черной и для красной краски (можно сказать — и чернил). А помещались эти чернила в углублениях небольшой дощечки — палетки, которая неизменно сопровождала писца (запасные чернила носили в небольших сосудах, тоже при себе — в древности в глиняных, а в последующие века и в стеклянных: стекло египтяне научились выделывать в незапамятные времена).

Проходили века и даже тысячелетия, а орудие для письма почти не менялось. Тростниковыми перьями писали на папирусе, а потом и на пергаменте греки и римляне, византийцы и арабы. Усвоили их и наши предки-славяне. Во многих книгах на церковно-славянском языке можно встретить упоминание о трости — это отнюдь не палка, на которую опираются при ходьбе, а именно тростниковое перо Тростниками писали потом и на бумаге, особенно народы Востока, употреблявшие его

вплоть до новейших времен. Интересно, что восточные народы — арабы, персы и тюрки — заимствовали для обозначения тростникового пера греческое слово калá-мос, превратив его в название калям, калем и т. п. Славяне же, как мы видим, использовали свое собственное, исконно славянское название, одинаково обозначающее как само растение, так и изготовленный из него инструмент для писания.

Не забыт тростник и сейчас, и не только в мусульманских странах. Им охотно пользуются в наши дни художники-каллиграфы, возрождающие — и не без успеха — столь уважаемое в старину искусство каллиграфии (напомним: по-гречески калос — красивый, прекрасный и графо — пишу). В любом руководстве по каллиграфии можно найти советы, как приготовить для себя тростниковое перо, как его заострить, как расщепить, а на конце расщепа прожечь маленькую дырочку, предназначенную для того, чтобы перо дальше не растрескивалось. Иные из художников совершенствуют древний калам: например, вместо одной продольной прорези делают две, на разном расстоянии от центра. Тогда штрих получается двойной как бы окаймленный тонкой чертой вдоль основной, более широкой линии. Есть и другие тонкости, о которых мы не будем говорить — ведь наверняка большинство наших читателей не собираются становиться профессиональными каллиграфами. Впрочем, сделать себе древнее орудие для письма может любой желающий. И попробовать писать красиво и своеобразно. А чтобы закончить разговор о пишущем тростнике, отметим, что современные фломастеры, маркеры и капиллярные ручки (фломастеры начали появляться лет 70 назад, но распространились широко и усовершенствовались лишь в последние десятилетия) можно с полным правом назвать далекими, но все же непосредственными потомками того орудия для письма, которое впервые появилось на египетской земле более пяти тысяч лет назад.

В Европе да и в Передней Азии, где более тысячи лет назад располагались владения Византийской империи, тростник вовсе не редкость: это растение — сущий космополит и встречается, можно сказать, всюду на Земле. Так что не трудностью добыть его объясняется замена пишущих «тростей» птичьими перьями, но скорее повсеместным распространением сперва пергамента, а потом бумаги. Папирус вряд ли выдержит соприкосновение с твердым и острым краем птичьего пера, а более прочные и более гладкие поверхности материалов, заменивших папирус, на это способны. Так что уже во второй половине I тысячелетия в ряду орудий письма перо прочно вышло на первое место и сохранило его, по крайней мере в странах христианской европейской культуры, вплоть до середины XIX века. О его всеобщности говорит хотя бы то, что во многих языках мира слово перо одинаково обозначает и перо птичье, и перо писчее, как и в русском языке. Оно сохраняет это значение и поныне, когда давным-давно птичьи перья уже почти вышли из употребления.

Для письма в разных странах употребляли различные перья — орлиные и ястребиные, журавлиные и вороньи, перья дикой утки и степной дрофы. И даже павлиньи. Но всего лучше оказались перья гусиные и — отчасти — лебяжьи. Последние, например, у нас на Руси всегда подавались «наверх» — в царские хоромы — «про Государев обиход». Павлиньими перьями у нас тоже писали, но больше ради хвастовства. Гусиные же везде и всюду преобладали.

При всей кажущейся простоте такого орудия письма подготовка его сопряжена с определенными тонкостями. Так, наиболее удобны для писания перья левого крыла. Причем только пять перьев по-настоящему хороши, в особенности же второе и третье с верхнего края крыла. Если просто взять перо, наискось срезать его и даже расщепить продольно, писать оно будет плохо. Чтобы его сделать пригодным для письма, следует потереть ствол пера кусочком кожи, удалить прилегающую к кончику сердцевину и обмакнуть в кипящую воду — лучше взять раствор квасцов (1 ч. л. на стакан). Нагревать перо в таком вареве следует минут 10–15, соблюдая, естественно, осторожность, чтобы не ошпариться. Затем хорошо подержать кончик пера в горячем (60°) песке. Можно и аккуратно, чтобы не раздавить, провести по кончику пера не слишком нагретым утюгом. Очинять перо надо лишь после того, как оно остынет. Испокон веков для этого употребляли маленькие, часто складные ножички, которые оттого и получили (тоже на всех языках) название перочинных. Этим ножом срезанному кончику придается нужная форма (ее именно у птичьего пера унаследовали перья стальные и все прочие металлические). Прожечь раскаленной булавкой отверстие в конце расщипа тоже неплохо, хотя и не столь уж обязательно. Закончив все эти процедуры, перо можно обмакнуть в чернила. И писать все, что захочется (например, на листе самодельной бумаги, о которой мы рассказывали в предыдущем номере журнала).

Великого мастерства в написании букв достигали в минувшие века художники-каллиграфы, да и просто умелые писцы. Их нарочно отбирали для тех канцелярий, где составлялись важные документы. В России, например, так называемая Собственная Его Величества канцелярия зорко присматривалась к «входящим» бумагам. И когда обнаруживался особенно удачный почерк, его обладателя вызывали в Петербург и производили в писари, если это был солдат или унтер-офицер, или в канцеляристы Государевой канцелярии (такого в конце концов ждали «классные чины» Табели о рангах). Так поступали и в других ведомствах, в частности в Министерстве иностранных дел. И такой порядок продержался почти до самого конца XIX века, когда начали уже распространяться первые пишущие машинки. Но не только умением красиво писать можно было отличиться, но даже и умением особенно удачно очинять перья: в иных департаментах и отделениях различных ведомств сплошь да рядом этим исключительно занимались особые чиновники.

Выше мы говорили, что птичьи перья ныне вышли из употребления. В общем это действительно так. Но птичьими перьями любят и сейчас пользоваться некоторые художники-каллиграфы. Да еще в Англии в конторе страхового общества «Ллойд», во всяком случае, до недавнего времени, записи производились исключительно гусиным пером — Англия, как известно, страна стойких традиций. У «Ллойда» писали обычным пером. Каллиграфы же часто пользуются одним черенком пера, срезая его бородку и укорачивая. И нередко вставляют укороченный черенок в обычную ручку-«вставочку».

Для нас со словом «писчее перо» все же чаще связано представление о пере металлическом. А появились такие перья уже давно, впервые в 1548 году в немецком городе Нюрнберге. Их стал применять некий Иоганн Нейдорфер-старший.

Делались такие перья и позже, там же, в Германии. Попадали они и в Россию. И стоили весьма дорого — около двух рублей штука. На такие деньги семья рядового горожанина-посадника могла прожить месяца два, а то и три. А на столе у государя иногда лежали золотые перья, иные из них сохранились в собрании Государственной Оружейной палаты Московского Кремля. Но лишь в середине XIX века, когда металлурги наладили выпуск недорогой по цене высококачественной стали, перья из нее стали производить посредством штамповки в больших количествах — сперва в Англии, затем и в других европейских странах, в частности в Германии. Оттуда преимущественно их и ввозили поначалу в Россию, а продавали гроссами — эта старинная немецкая единица измерения представляет собой 12 дюжин (144 штуки). Вскоре и на наших заводах началось производство перьев. Люди старшего поколения, несомненно, помнят те времена, когда ручка-«вставочка» с металлическим пером, которое обмакивалось в чернила, была, по существу, единственным массовым орудием для письма — даже и в первое послевоенное десятилетие так называемые «вечные ручки», в просторечье «самописки», были не то чтобы диковиной или роскошью, но все же достаточно дорогой вещью.

Еще одна из собранных В. И. Далем пословиц непроизвольно приходит на память, кода речь заходит о появлении этих самых «вечных ручек». История их, как это ни покажется неожиданным, насчитывает едва ли не целое тысячелетие, а предками «вечных ручек» можно считать чернилодержатели восточных каламов — прикрепленные к пишущему концу калама с одной стороны и воткнутые другим концом в сердцевину тростинки пластинки из той же оболочки тростника. Получалось нечто похожее на современный чертежный рейсфедер (кстати говоря, изобретенный еще в XVII веке). Чернилодержатель наполняли чернилами с помощью кисточки или как-нибудь иначе. И одной заправки хватало уже на много строчек. Есть заслуживающие доверия сведения, что в качестве емкости для чернил использовали внутренность выскобленного внутри птичьего пера. А на одной из миниатюр Библии на армянском языке, датированной 1166 годом от Рождества Христова, изображен писец с несколько необычным орудием труда: палочкой, скорее всего бамбуковой, посреди которой виден шар, заполненный несомненно чернилами (Библия эта хранится в знаменитом Матенадаране — хранилище древних рукописей и книг в столице Армении Ереване). Там же в другой рукописи, хотя и не имеющей иллюстраций, есть такая приписка писца: «Считайте достойным памяти, что 900 строк написал, только единожды обмакнув ручку». Рукопись же эта лишь чуточку моложе Библии. 900 строк зараз — чем не «вечное перо»? Насколько широко были распространены такого рода пишущие приспособления и пользовались ли ими где-нибудь за пределами Армении, сказать трудно. Но само их существование доказывает, что человеческая мысль уже в далекой старине искала способов снабдить пишущее орудие запасом чернил и избавить человека от слишком частого обмакивания пера в чернильницу.

Из XII века перенесемся сразу в XVIII, из Армении же — в Англию, про изобретательность жителей которой даже песня сложена: вспомните — «Англичанин-мудрец, чтоб работе помочь…» Напоминать знаменитую «Дубинушку» вряд ли стоит далее. Поистине «мудрецом» оказался и некий Джозеф Брама, которого часто называют изобретателем «вечного пера». Этот самый Брама родился в 1749 году. А ближе к концу XVIII века он обратил свой взор к снаряжению людей пишущих. В «туманном Альбионе», становившемся страной по преимуществу промышленной, приходило в ту пору в упадок животноводство и птицеводство. Стали возникать трудности с гусиными перьями, которые к тому же заметно подорожали. И тогда Брама придумал разрезать одно перо на несколько частей — трубочек. Он даже и машинку особую для того разработал. Кусочек гусиного пера, нужным образом очиненного, Брама вставлял в небольшую. металлическую трубку, а внутрь наливал чернила. Плохо писала такая ручка, а кляксы сажала щедро. Все же изобретение это получило некое, хотя и неширокое распространение.

А позже тот же Брама придумал и другое устройство: бачок с чернилами, устанавливаемый под потолком. От него по трубочкам чернила подавались к перьям. Человеку наших дней трудно даже представить себе такое. Однако же в то время в иных британских «офисах» это устройство применялось.

На протяжении XIX века было запатентовано немало систем — употребим расхожее современное слово — «авторучек». Трубки и трубочки, приставные к перу баллончики с поршнем — наподобие медицинского шприца, даже прочные соломины с пробочкой. А после того, как в 1837 году американец Чарлз Гудийр сумел получить впервые резину, обработав парами смеси крепких кислот натуральный каучук, появились хорошо известные всем пипетки. Они тоже сразу пошли в дело. Американец же, изобретатель и позже фабрикант по фамилии Паркер в 1891 году наладил серийный выпуск авторучек, уже почти не отличимых от нынешних перьевых. И в первые годы XX века «самопишущие» начали распространяться по всему миру. Позже, уже ближе к середине века, стали появляться ручки, снабженные «картриджами» — вставными баллончиками с чернилами. И даже конструкции пера с регулируемой шириной линии письма появились. А также широко вошли в обиход ручки с пером, до кончика прикрытым. Авторучки сохраняются и поныне, хотя их потеснили уже упоминавшиеся капиллярные ручки — собственно говоря, фломастеры, а особенно ручки шариковые.

Металлический шарик в качестве пишущего элемента запатентовал один венгерский изобретатель в 1929 году, причем как инструмент для росписи тканей. После окончания Второй мировой войны шариковые ручки стали довольно быстро распространяться повсеместно. Помогло этому прежде всего освоение разного рода полимерных материалов, трубочки из которых, заполненные пишущей пастой, сделали их дешевыми, одноразовыми и устранили необходимость ручку перезаряжать, наполняя под давлением чернильной пастой опустевшую трубочку, в старых ручках чаще всего металлическую. Шарик начали также сочетать с заполняемым чернилами или особой краской тампоном, взятым у фломастера. И еще много всяких конструкций появилось, с набором которых можно сейчас встретиться в любом магазине, торгующем подобными товарами.

Интересно, что в отличие от нас, пользующихся понятием шариковая ручка, в странах английского языка, где такие устройства распространились прежде всего, их называют шариковый карандаш (ball pencil). Они и в самом деле более всего схожи именно с карандашом, ибо линия, наносимая ими на бумагу, всегда одинакова и не допускается письма (с нажимом), свойственного и птичьему перу, и всем его автоматизированным наследникам. С распространением шариковых ручек в школах исчез некогда занимавший почетное место в младших классах предмет чистописание. И почерк большинства из нас теперь более всего напоминает то, что прежде называлось — «пишет как курица лапой». Впрочем, за так называемый прогресс всегда приходится чем-либо расплачиваться. И раз уж слово «карандаш» прозвучало, обратимся теперь к этому орудию письма.

Мы уже говорили, что порой словари сами по себе сохраняют сведения о происхождении того или иного предмета. Так обстоит дело с бумагой, о чем уже шла речь. И слово «карандаш», на разных языках произнесенное, в некотором роде знакомит нас с его историей. Особенно ярко проявляется это в немецком языке: по-немецки карандаш называется der Bleistift, что в буквальном переводе означает свинцовая палочка. По-французски и по-английски (le crayon и the pencil) слово карандаш таких черт лишено. Но зато у него есть в этих языках синоним — lе graphite и thegraphit. Вообще-то такое слово вполне равнозначно нашему понятию графит. Но им иной раз именуют не только это своеобразное вещество, но и орудие для писания и рисования.

Обратимся, однако, прежде всего к свинцу. Этот металл при соприкосновении с бумагой оставит на ней видимый след — не слишком яркую, но вполне различимую серую черту. Сходную черту способно нанести и серебро. Реже серебром, а чаще свинцом — пластинкой или диском, а позже именно палочкой — пользовались уже в поздние римские века и в Византии. Именно таким инструментом расчерчивали по линейке лист пергамента, прежде чем заполнять его записями. Строчки, выведенные по линейке, оказывались куда ровней и красивей. И в Европе поступали точно так же, о чем свидетельствует немецкий язык. Пишущую палочку позже стали оправлять в металлическую оправу, предохраняя руки писца от загрязнения. Такие карандаши, которые уже ближе к современным, распространились по Европе, а также в мусульманских странах, начиная с XII века. А в XVI веке впервые в ход пошли стержни из графита, тоже в металлической оправе. Хрупкий графит трудно обточить тонко. Поэтому были эти пишущие орудия в толщину не менее чем в детский мизинец. Кстати, многие знают: что в военной форме ряда стран мира используется такое украшение, как аксельбант — нарядные витые шнуры с суживающимися металлическими наконечниками (в буквальном переводе с немецкого — плечевая лента). Происхождение они ведут от подвешиваемых к плечу на шнурке карандашей. Такие карандаши (графитовые) носили сперва только адъютанты военачальников. Ими они могли быстро записать приказ или донесение.

Тонко обточить графитовый стержень, как уже говорилось, весьма сложно. Поэтому в конце XVIII — начале XIX века карандашные стержни стали делать из смеси графитового порошка с глиной, а сами стержни вставлять в деревянные оправы. Вскоре так же начали выпускать и карандаши цветные — графитовый порошок в них заменяли теми или иными минеральными красками. Сам процесс выработки карандашей постепенно механизировался и автоматизировался. И во второй половине XIX века карандаш принял привычную для нас форму. А в XX столетии в целях экономии дерева карандашные стержни стали помещать в металлические или пластмассовые корпуса с пружинками, это и есть те самые цанговые карандаши, которыми многие из нас пользуются и поныне (die Zange по-немецки означает клещи или вообще щипцы: металлические пластинки, охватывающие пишущий стержень, и впрямь похожи на своеобразные щипцы). На этом мы закончим разговор о карандашах, поскольку от «старенького» мы вновь подошли к «новенькому».

Однако прежде чем перейти к другим сюжетам, остановимся на самом понятии карандаш. Слово это составное, по происхождению тюркское — кара означает черный, а даш (или таш) — камень. Не вполне ясно, когда и как оно попало в русский язык. В большинстве книг и словарей происхождение русского названия относят к XVIII веку. Между тем, в трудах выдающегося русского историка И. Е. Забелина, автора капитального исследования «Домашний быт русских царей и цариц», на основании архивных источников указывается, что на столе у государей XVII века — Михаила Федоровича и Алексея Михайловича — лежали пишущие принадлежности под названием карандаши. Установить точное время появления такого названия не представляется возможным. Притом у самих тюрков карандаш называется совсем по-другому, а именно, куршун калем (или калям) — дословно свинцовое перо. История самого орудия таким образом подтверждается, история же русского слова еще более запутывается.

Пишущий стержень карандаша зовут еще и грифелем. Слово это немецкое и означает глинистый сланец — темно-серую или черную горную породу, как и графит, способную оставлять след на бумаге или иной поверхности. Особенно часто тинистым сланцем пользовались для писания на так называемых аспидных досках — деревянных в основе, покрытых также глинистым сланцем, а то и просто сделанных из этого камня. Такие доски уже в XVII веке вытеснили вощеные таблички для записей (их тоже упоминает И. Е. Забелин в описании письменных принадлежностей государева стола). Аспидные доски были в ходу и позже — маленькие, настольные, и большие, настенные. Ими пользовались вплоть до конца XIX века. Записи на них легко стирались. Их заменили мел и доска, прежде обычная крашенная черной краской, а в наши дни обтянутая линолеумом. С ней знакомы все мы со школьных лет.

Грифелем писали не только на сланце. В приводимых Забелиным дворцовых описях мы встречаем записные книжки с каменными тастинками — полированными, мраморными и иными. А в XVIII да и в XIX веке были в ходу маленькие блокнотики со страницами из костяных пластинок. Такими особенно любили пользоваться красавицы на балах, записывая туда очередь кавалеров, приглашающих их на тот или иной танец. Во многих наших музеях можно видеть такие, подчас крохотные бальные карнé (само это слово — le carnet, переводимое как записная книжка, пришло в Россию из падкой на всяческие галантные выдумки Франции). Впрочем, здесь мы перешли как бы на обочину столбовой дороги письменности и письменных принадлежностей. И потому вернемся к более значимым вопросам их развития.

В Соединенных Штатах Америки, особенно в прошлом веке, было весьма принято среди людей, притязающих на видное положение в обществе, так или иначе — подчас просто за деньги — приобретать право именоваться полковником. Такой чин мог даваться властями отдельных штатов даже тем, кто и дня не прослужил в настоящей армии. «Полковником» был и уроженец штата Нью-Йорк некий Ремингтон, удачливый оружейный конструктор и предприниматель. Основанная им фирма существует и поныне. Разбогател Ремингтон, выпуская с 1864 года винтовки своей системы, вскоре завоевавшие признание во всем мире надежностью, скорострельностью и простотой устройства.

Талантливый изобретатель-самоучка, «полковник» Ремингтон не страдал узостью взглядов. И поэтому когда к нему явился другой изобретатель по фамилии Латам-Шолесс, житель города Милуоки на Среднем Западе, успевший разбогатеть на производстве оружия, фабрикант весьма заинтересовался преложенным ему устройством. А устройством этим было не что иное, как пишущая машинка, мало чем отличающаяся от всем известных ныне механических машинок. В ней печатные литеры помещались на особых рычагах. Другие рычаги и тяги связывали их с круглыми клавишами, собранными в клавиатуру. На каждой была написана буква или иной печатный знак. Такую машинку Латам-Шолесс разработал в 1867 году при участии двух других изобретателей — Глидцена и Суде. Американцам удалось в приемлемом для практики виде осуществить давнюю мечту человечества — создать такое устройство, которое печатало бы текст, нанося его на бумагу отдельными буквами (чем оно и отличается от печатного станка). Впервые это попытался сделать еще в XVI веке итальянец Ромнацетто. Огромная и тяжеловесная его машина по справедливости может быть отнесена к числу курьезов истории техники. Не лучше было и появившееся в 1714 году детище трудов англичанина Милла. И вот теперь настоящая пишущая машинка была построена. Собравшие ее талантливые механики, во всяком случае Глидцен и Суле, оказались не очень-то удачливыми бизнесменами. Они вскоре махнули рукой на казавшуюся бесполезной затею. А Латам-Шолесс выбрал правильный ход и предложил машинку Ремингтону. С его именем она и пошла в серийное производство.

Эти машинки так и называли «ремингтонами» повсюду, в том числе и в России. Труд на пишущих машинках с самого начала оказался женским по преимуществу — машинисток у нас поначалу именовали не иначе, как «барышнями-ремингтонистками». А комнаты, в которых они трудились, назывались «ремингтонными». «Ремингтонная» имелась, кстати, в Ясной Поляне у Льва Толстого. На машинке был отпечатан (с толстовской рукописи) роман «Воскресение» (1889 год), повесть «Хаджи Мурат» (начата в 1896 году) и все последующие произведения писателя. «Ремингтоны» легко и в течение многих лет одерживали верх над многими своими конкурентами, из которых самым опасным соперником для них были машинки фирмы «Хаммонд». В них печатал буквы на бумаге круглый металлический барабан с нанесенными на его окружности выпуклыми литерами. Достаточно сложный механизм оборачивал при нажатии на клавишу барабан на нужный угол и прижимал его к ленте. Машинки «Хаммонд» были и тяжелей, и медленней в работе. Зато барабан легко поддавался смене, давая возможность разнообразить шрифты.

Почти монопольному положению «ремингтонов» конец был положен лишь в первые годы наступившего XX столетия: с 1900 года появились и вскоре завоевали всеобщую популярность изделия фирмы «Андервуд» (часто употребляется у нас не совсем правильное написание «Ундервуд»), От «ремингтонов» первоначальной модели они отличались тем, что в них печатаемый текст можно было видеть в процессе работы. Конструкцию эту разработал в 1898 году изобретатель Вагнер. «Ундервуды» вскоре также стали именем нарицательным. Все остальные фирмы вынуждены были так изменить свои машинки, чтобы и в них печатаемый текст оказывался бы видимым. А работающих на машинках девушек все чаще стали именовать «пиш. барышнями», т. е. «пишущими барышнями».

Немало усовершенствований внесли потом различные изобретатели и фирмы. Электрические пишущие машинки, машинки со сменными печатающими шариками (прямые наследники машинок фирмы «Хаммонд») и многие другие усовершенствования приводят нас к порогу сегодняшнего дня. Им сродни отчасти и принтеры — печатающие приспособления компьютеров, на наших глазах триумфально шествующих по миру. Но тут мы опять же поставим точку. Ибо рассказ о них целиком и полностью выпадает из разряда «что старенького».

«Написано пером — не вырубишь топором», — исстари говорит наш народ. «Рукописи не горят» — решительно подтвердил, правда, устами Сатаны, Михаил Афанасьевич Булгаков. А лорд Джордж Гордон Байрон, прославленный английский поэт, ту же примерно мысль выразил иными словами: «Одной капли чернил достаточно, чтобы возбудить мысль у тысяч, даже у миллионов людей». Разумеется, все дело в мыслях, которые написаны пером, высказаны в рукописи, стали видимыми в линиях просохших чернил. К чернилам мы и обратимся в конце нашего повествования.

Немало труда и сил потратили египтологи вкупе с историками химии, чтобы раскрыть секрет: чем именно писали на папирусе древние египтяне. И только в первые десятилетия XX века это удалось — в основе египетских чернил лежала сажа, размешанная в воде с примесью камеди (застывшего сока, выделяемого, особенно при разрезе или повреждении некоторых видов деревьев). У нас камедью является сок, выделяемый вишневыми деревьями. На Востоке (Египет, расположенный куда западнее наших границ, часто тоже называют восточной страной) камедь получали из сока акаций различных видов.

Сажа прежде всего составляла основу чернил у большинства других народов мира. Да и само слово «чернила» неразрывно связано именно с черным цветом, равно как и выражение «написано черным по белому». Из сажи, полученной при сжигании хвойных деревьев, китайцы уже в древности получили свою знаменитую тушь, примешивали туда и сажу от сгорания различных растительных масел и смол. Сейчас тушь, правда, делают из копоти, получающейся при горении нефти и продуктов ее переработки. Сажей же, как уже говорилось, вместе с душистыми маслами, натирали сингалы свои надписи на пальмовых листьях. А русские люди готовили (особенно в дальних сибирских краях) прекрасные чернила, соскребая сажу в печных дымоходах и размешивая ее в чуть подслащенной воде.

Впрочем, на Руси исстари получали жидкость, тоже именуемую чернилами, размешивая в воде железную ржавчину (особенно часто в ход шли отслужившие свой век гвозди). В бурый этот настой опять же добавляли камеди — вишневой или иной. Темно-бурые строчки многих памятников нашей письменности убеждают, что такой способ выделки чернил был на Руси широко распространен. Впрочем, присловью «черным по белому» дали основания чернила совсем другого рода. Их получали из так называемых «дубовых орешков» — шаровидных вздутий на внутренней поверхности дубовых листьев. На самом деле это никакие не «орешки», а след деятельности насекомых-орехотворок, откладывающих туда свои яички. В такие чернила добавляли после кипячения кристаллы железного купороса. Их при желании можно сделать самому. Темно-коричневые чернила дают кусочки дубовой коры, проваренные в кипятке. Наконец, превосходные черные чернила получались (и теперь их делают) из сгнивающих грибов — копринусов или навозников. Туда прибавляют еще разного рода дезинфицирующие прибавки, например чуточку креозота.

Монополии природного сырья для чернил положила конец химия, притом лишь ближе к концу XIX века: в 1885 году химик Христиан Август Леонарди получил патент на так называемые ализариновые чернила, дававшие красивый цвет, но обладающие резким и неприятным запахом. В дальнейшем химикам на основании органического синтеза удалось создать красители, лишенные запаха. Видов таких чернил весьма много. Один из них — столь распространенные у нас до недавнего времени чернила «Радуга». И это опять же — день сегодняшний.

На папирусе и пергаменте, а потом и на бумаге надписи выполнялись не только в черном цвете. В особенности часто начальные буквы рукописи и отдельных ее частей делались красными. Для получения красной краски (или, если угодно, чернил) с древности и до начала выработки синтетических красителей в ход шли киноварь или сурик (первая — это соединение ртути и серы, второй — железа и кислорода). Киноварью выписывали начальные буквы и строчки древние римляне. От них и пошли такие понятия, как рубрика и начать с красной строки. Первое название происходит от латинского прилагательного ruber (красный), второе понятно само по себе. И хотя уже давно начало абзацев и тематические подразделения книги и рукописей редко выделяются с помощью цвета, эти слова и посейчас живут в языке издателей и людей пишущих.

Прежде чем окончить свой экскурс в область веществ для письма, скажем еще о письме золотыми буквами (по-гречески хрисографии). Много для этого было рецептов и в Древнем Риме, и в Византии, и в странах Востока, и у нас на Руси. Все же чаще всего хрисографы использовали металлическое золото (и серебро тоже). Тончайшие листики расплющенного металла растирали в порошок и смешивали с рыбным клеем, после чего наносили заостренной палочкой на лист пергамента. Так, в частности, подписывали грамоты и указы императоры Византии. А у нас на Руси листовое («сусальное») золото смешивали с медом и капелькой патоки. После мед осторожно смывали с листа, золото же оставалось. «Писцу» наших дней к таким уловкам прибегать не надо — сейчас выпущены «золотые» и «серебряные» шариковые, так называемые гелевые ручки (слово гель едва ли нужно объяснять — это своего рода вещество, сочетающее в себе признаки твердого и жидкого тела: примером их могут служить такие лакомые вещи, как студень, иначе холодец, и разного рода фруктовые и ягодные желе). Но увы! — в наши дни редко что достойно написания золотыми буквами. Зато в памяти человечества поистине золотом вписаны многие люди и события. И не в последнюю очередь то, что связано с необычайным, хотя и привычным чудом — возможностью запечатлевать в безмолвных строках писаного текста и тем сохранять на века столь недолговечное и мимолетное по самой своей природе живое, звучащее слово.

(Окончание. Начало в № 3 за 2000 г.)