Карл Великий

Глава 4. Народ франков под властью Карла Великого

По словам самого короля, «народ франков» является «народом Господа» (MGH Capitularia, I, р. 44). В состав державы Карла Великого входили многочисленные народы, представлявшие собой весьма разнородный конгломерат. Однако, по мнению короля, ни разница в происхождении, ни в количестве накопленных богатств, ни в сосредоточенной в руках ряда лиц власти не должны мешать его подданным жить в мире. Сознавая, что люди, населяющие его страну, очень разные, король хотел внушить им чувство принадлежности к единой державе, чувство, которое должно их объединять. Он хотел, чтобы все жили в согласии и добрососедстве. Для этого повсюду в его королевстве должен царить мир.

«И да воцарятся мир, согласие и единение среди всего христианского народа, и да пребудут в мире епископы, аббаты, графы, судьи, великие и малые мира сего, ибо соблюдение мира есть первейшая радость, кою мы можем доставить Господу» (Admonitio Generalis, 789, MGH Capitularia, I, p. 62).

Тем не менее указы, исходившие от короля и его канцелярии, не всегда отражали это стремление к объединению; нередко народ продолжали именовать, согласно делению, принятому у римлян, т. е. делить его на две группы: свободных и несвободных, «ибо существуют только свободные и рабы» (MGH Capitularia, I, по. 58). Согласно римскому праву, между свободными и несвободными могут находится только вольноотпущенники. Поэтому, когда король хотел обложить штрафом людей, плохо охранявших побережье, он обратился к трем категориям населения:

«Если свободные люди, живущие в прибрежной полосе, будучи призванными на помощь, на призыв не откликнулись, они должны заплатить двадцать солидов, дабы половина суммы пошла королю, а половина народу. Если на помощь не пришел вольноотпущенник, то пусть он уплатит пятнадцать солидов и пусть его накажут палками. Если же на призыв не откликнулся раб, то пусть он уплатит десять солидов и будет наказан палками» (MGH Capitularia, I, р. 99).

Когда возник этнический термин «франки» (franci), использовавшийся для обозначения ряда германских племен, все еще существовало античное деление людей на свободных, вольноотпущенников и рабов; постепенно понятие «франк» (franc) стало ассимилироваться с определением «свободный» (franc). Первым препятствием для употребления понятия «христианский народ» стало наличие несвободных христиан, не входивших в состав «народа Господнего», а причислявшихся всего лишь к второсортным его представителям. Между несвободными и королем стояла преграда в лице хозяина. Сознавая это, король проявлял особую заботу по отношению к христианам, пребывающим в зависимости: например, он требует, чтобы священники обучали детей таких людей вместе с детьми людей свободных (MGH Capitularia, I, р. 62). Однако парадокс существования унитарного понятия «народ Господень» совместно с римским делением людей на свободных и несвободных по-прежнему остается.

Ни римская дуалистическая классификация, ни идеальное христианское определение сами по себе не дают полной картины социального состава общества, в которое входили не только свободные и несвободные единоверцы, но и власть имущие и подчиненные, богатые и бедные, мужчины и женщины: ни одна из групп не имеет четких границ. Но в королевском окружении не смогли дать формулировку, отражавшую социальное, экономическое или правовое деление общества. Король по-прежнему привержен главному — и оно действительно было таковым — определению, а именно francus homo. Так кто же этот человек?

1. Francus homo является основным элементом, наиболее важной единицей народа франков, которым правил Карл Великий. Это свободный человек и верный подданный короля, поэтому главная его задача — в присутствии королевских представителей принести присягу на верность королю.

«Итак, я, такой-то, приношу присягу на верность господину моему королю Карлу и сыновьям его, ибо я верен ему и буду верным всю свою жизнь, без лжи и без обмана» (Legationis edictum duplex, 789, MGH Capitularia, I, p.63).

Верность являлась своеобразной точкой отсчета публичной активности человека; приобщившись к когорте верных, он получал право участвовать во всех общественных акциях, проводимых королевской властью; эта же власть наделяла свободного человека правами и обязанностями. Однако не все имели право присягать. Перечисляя тех, кому следует приносить присягу, Карл описывает социальный состав общества, которым он правит:

«Епископы, аббаты, королевские вассалы, виконты, архидиаконы, каноники, клирики, что живут по уставу св. Бенедикта, и те, кои по сему уставу не живут, а также судейские, вигье, сотники, священники и все люди, начиная с двенадцати лет и до старости, до тех пор, пока они имеют силы прибыть на собрание и повиноваться приказам своего господина, крестьяне, люди епископов, аббатов, графов и других держателей фиска, колоны, находящиеся в зависимости у церквей, пользующихся бенефициями, министериалы, те, кто связан узами вассальной зависимости, те, у кого есть лошади, оружие, щиты, копья, мечи, пусть все эти люди приносят присягу» (Капитулярий 792 г. MGH Capitularia, I, р. 66).

Сильные и слабые объединены в этом описании, однако все, кто в нем указан, являлись людьми свободными, имеющими в личном владении некоторую собственность или же пользующиеся бенефициями. Среди них нет нищих. Согласно королевскому капитулярию, верный человек — тот, кто разделяет судьбу королевства и вне зависимости от происхождения способен нести службу.

И сразу возникает вопрос, что на практике означает эта служба.

Главная служба — военная; на нее каждую весну призывались свободные люди из определенных областей; из них формировалось войско. Таким образом, на первый план в характеристике человека верного выступают его воинские качества. Порядок призыва в войско в основном соответствовал порядку созыва для принятия присяги; франк, владеющий одним или несколькими мансами на правах собственности или бенефиция, обязан был участвовать в битве, сражаясь в зависимости от имеющихся у него средств в определенном воинском подразделении и месте:

«Каждый свободный, имеющий четыре манса в собственности или же в держании от кого-нибудь, должен снарядиться и самостоятельно, на свои собственные средства, отправиться в войско» (MGH Capitularia, I, р. 137).

Владелец четырех мансов являлся примером тех воинов, которые составляли основу армии. Владелец 12 мансов поставлял армии полностью снаряженного всадника. Мане в среднем равен 12 га, поэтому есть основания полагать, что позволить себе приобрести полное снаряжение всадника могли только владельцы 120 га земли. Владельцу четырех мансов (около 40 га) обеспечено место пехотинца. Но в армии, одерживающей победы преимущественно за счет кавалерии, элитным воином считается прежде всего крупный землевладелец, который не только наделен всеми правами и исполняет все воинские обязанности, но и в отличие от малоимущего свободного человека в состоянии обеспечить себе необходимую амуницию.

Наконец, верный человек — это тот, кто теоретически обязан являться на королевские собрания. Мы уже отмечали, что знать вместо себя нередко посылала своих представителей. Не бывая на королевских собраниях, верный человек тем не менее принимал активное участие в ассамблеях графства, где решались прежде всего юридические вопросы: местные собрания обладали правом вершить суд в пределах своей области, именуемой пагом (pagus) или графством. Он также заседал на собрании округа (mallus), более мелкой, по сравнению с графством, территориальной административной единицы. Однако королю желательно видеть на Генеральном собрании всех свободных франков; в королевских представлениях этот идеал достаточно живуч. Законодательство не отражало реального положения вещей.

«И пусть все являются на собрание, первый раз с приближением лета, а второй раз по осени» (MGH 72 Capitularia, I, р. 46).

В зависимости от того, беден человек или богат, понятие francus homo получает дополнительное, уточняющее значение.

На вершине властной иерархии находятся высшие духовные чины, графы, королевские вассалы. Однако даже эта группа гомогенна только на первый взгляд; королю прекрасно известны имеющиеся в ней различия, и он их учитывает при раздаче земель, пришедшейся на время великого потрясения 780 г.

В каждой группе он выделяет магнатов (fortiores), платящих налог в один серебряный ливр и получающих доход по меньшей мере с 400 мансов (около 4000 га). Другие, именуемые «средние» (médiocres), отдают в казну половину серебряного ливра и получают доход по крайней мере с 200 мансов. Что же касается «малых» (minores или humiliores), которые, несмотря на свое название, владеют 100 мансами, то их налог составит пять солидов (Capitularia, I, р. 51). Однако и первые, и вторые, и третьи числятся среди оптиматов (optimates) и в полной мере пользуются правами свободных людей. Иначе обстоят дела на другом конце иерархической лестницы.

Между малоземельным нуждающимся крестьянином, с трудом добывающим пропитание на нескольких арпанах земли, полученных для обработки от хозяина, и могущественным графом, владеющим обширными угодьями и получающим доходы от своей должности (honores), имеющим вотчину и обладающим властью над людьми, разница огромна; однако и здесь есть свои нюансы. Права и обязанности верных людей меняются в зависимости от конкретной социальной группы; у каждой группы цели и задачи разные. Сколько должно пройти времени, чтобы неимущий смог снарядиться на войну или явиться на собрание, чтобы исполнить свои обязанности советника? Если свободный человек не делает этого, то теряет часть своих функций, и в этом король видит угрозу созданному им порядку. Чтобы этого не случилось, он старается издавать законы в пользу свободных бедняков, позволяющие им пользоваться своими правами и выполнять свой долг. Воинская повинность требует больших затрат, и король предусматривает возможные варианты ее исполнения:

«Тот, кто владеет тремя мансами, пусть объединится с тем, кто имеет один манс, и тот пусть окажет ему помощь, дабы он смог отправиться в войско за них двоих. А тот, у кого два манса, пусть объединится с тем, у кого тоже есть два манса, и пусть один из них с помощью второго снарядится и отправится на военную службу. К тому, у кого один манс, пусть присоединятся еще трое, также имеющие по одному мансу каждый, и пусть они помогут одному из них снарядиться и отправиться в войско, а трое помогавших пусть остаются дома. Повелеваем и приказываем… чтобы люди свободные, но бедные, которые в год предыдущий пренебрегли нашим напоминанием, адресованным вассалам нашим, об обязанности их прибыть в войско на условиях, указанных нами выше, не помогли товарищам своим исполнить их службу и согласно нашему повелению явиться в войско, и сами туда также не явились, полностью уплатили бы hériban» (MGH Capitularia, I, p.137).

Не забывает король и о тех, у кого очень мало земли:

«Те, у кого земли только половина манса, пусть объединятся вшестером и одного соберут в войско.

И те бедные люди, чье имущество стоит не более пяти солидов, пусть сделают так же, т. е. пусть отправят одного из шести. Каждому бедному человеку, который отправится в поход против врага, надо дать пять солидов» (MGH Capitularia, I, р.134).

Монарх прекрасно понимает, какую угрозу для него представляют бедные подданные: свободный человек, франк чувствует себя ущемленным. С помощью капитуляриев, повторяющих друг друга, Карл Великий пытается исправить это зло. Он обвиняет судей, графов в том, что они ускоряют процесс обнищания свободных людей и превращения их в людей зависимых.

«Об утеснениях, чинимых людям свободным, но бедным, тем, которые должны идти служить в войско, но вынуждены терпеть гонения со стороны судей… Никто не смеет доводить до состояния рабского… людей, вынужденных просить у короля мира и защиты, ибо пребывают они в нужде и бедности…» (MGH Capitularia, I, р. 125).

«Об утеснениях людей свободных, но бедных: людям могущественным не дозволяется преследовать их злонамеренно и несправедливо, не дозволяется принуждать их продавать или отдавать имеющееся у них имущество» (MGH, Capitularia, I, р. 125).

«Люди свободные, согласно закону, должны быть судимы по справедливости; однако случается, что вместо справедливости их всячески утесняют, и они вынуждены обращаться к защитникам, но даже и в этом случае им зачастую возвращают только самую малость из того, что им причитается, и самые могущественные завладевают большей частью их имущества» (MGH Capitularia, I, р. 132).

Таким образом, основой каролингского общества являлся человек свободный, хотя его свобода зиждилась уже не на античных законах. Чтобы человек оставался свободным, ему необходимо иметь достаточное количество земли. В королевском законодательстве этот постулат выражен вполне четко: свобода, т. е. возможность полностью реализовать права свободного человека, отныне связана с владением землей.

2. Организация землевладения, частично унаследованная от предшествующих времен, в эпоху Карла Великого способствовала укрупнению сельских сеньорий. Мелкие землевладельцы практически не имели шансов избежать обнищания, в результате которого у этого слоя общества постепенно отбирались права свободных людей. Как уже отмечалось выше, наблюдалась тенденция как добровольного, так и насильного включения мелких вотчин в состав более крупных владений, доменов (villa) или вилл (villae). Домен создается для повышения рентабельности хозяйства, у него только один хозяин, которому принадлежит земля, а следовательно, и люди. Домениальная система пользовалась успехом во всем королевстве и устанавливалась на землях, принадлежащих фиску, светской знати, в больших церковных вотчинах. Ее распространению содействовало укрепление каролингских порядков.

Домен передавался по наследству, его можно купить, получить в дар или в качестве бенефиция. Земельная собственность существовала в самых разнообразных формах. 3 августа 800 г. клирик Деодат передал аббатству Сен-Бертен все свое имущество, состоящее, по его собственным словам, из аллодиального владения, доставшегося ему от отца, и из купленных им земель. В 813 г. на юге Франции некий Бреденгий передал монастырю в Аньяне все приобретенные и полученные им в дар земли. В обоих случаях прослеживается тенденция к собирательству земель под эгидой двух крупных монастырей, т. е. становление домениальной системы. При Карле Великом домен еще не сформировался окончательно, не имел стабильных границ: его площадь могла быть самой разной, на этих землях выращивались различные культуры, но главное — его структурные характеристики также отличались разнообразием, а именно с их помощью и происходило формирование «пейзажа» королевства.

Земельные держания, где проживали люди независимо от своего социального положения, где сеяли и собирали урожай, назывались мансами. Владелец домена располагался в господском мансе (mansus indominicatus). Его окружали крестьянские мансы, наделы, где жили и каждодневно трудились земледельцы. Бреденгий, уроженец Лангедока, современник Карла Великого, писал об этом предельно ясно:

«Я, Бреденгий, передаю монастырю в Аньяне помещичий манс, где проживаю я сам, а также остальные мансы, пребывающие в зависимости от хозяйского манса, и все это вместе с постройками, деревьями, дорогами, лугами, полями, пахотными землями, прудами и ручьями, садами, виноградниками…» (Capitularia, I, по. 50).

Таким образом, манс сеньора или крестьянина являлся основной составляющей единицей виллы. Этот термин не имеет юридического содержания: для хозяина манс чаще всего был аллодиальным владением или же бенефицием; для крестьянина — это держание в обмен на определенные обязательства. Во втором случае каролингские скрибы пытались определить манс, используя римские дефиниции: мансы в их представлении уподобляются людям и могут быть свободными, полусвободными и рабскими. Анализ категорий держателей и собственно земель свидетельствует, что имеющиеся между ними различия, в сущности, особого интереса не представляют. Рассмотрим, например, владение Палезо, где держатели имели разный статус: три держателя, два раба и один свободный должны были за пользование свободным маисом, который они совместно обрабатывали, нести барщину и установленные повинности (Polyptique de l'abbe Irminon / Ed. B. Guerard, t. II, p. 6).

С двух одинаковых по площади свободных мансов в Палезо собирали разные оброки. Но возможно, что с мансов, как свободных, так и полусвободных, станут взимать одинаковые поборы: примером служат земли в Вильнев-Сен-Жорж (Ibid., t. II, р. 6 et 230).

Юридический статус людей и земель, площадь обрабатываемых участков, вид выращиваемых культур никак не влияли на повинности. Рабы могли работать на барщине меньше времени, чем свободные. Небольшой участок мог быть обложен большим числом повинностей, чем значительно более крупный. С одного, плодами которого кормились несколько многодетных семей, могли взимать такой же натуральный оброк, как и с соседнего, кормившего всего несколько человек. И все же функционирование механизмов, приводивших в движение домениальную систему, было не лишено определенной логики; однако она не связана — по крайней мере напрямую — ни с прежними институциональными рамками, ни с новыми экономическими требованиями. Чтобы ее понять, следует пристальнее приглядеться к процессу становления сельского домениального владения.

Домен являлся основной структурной единицей сельской жизни. Он состоял из двух типов мансов: хозяйских и крестьянских; в нем были представлены две, на первый взгляд, социальные группы, реально существующие в деревне: крестьяне и сеньоры.

Крестьяне, которых называли земледельцами (colon), рабы (mancipia), люди зависимые (servi), жители домена (villani), сельские жители (rustici) обрабатывали мансы или наделы, принадлежащие землевладельцам. Статус этих людей, равно как и их земель, был различным. Среди них находились земледельцы, бывшие некогда свободными, а теперь эту свободу утратившие: отныне они вынуждены вести оседлый образ жизни, трудиться на земле и исполнять повинности (их еще называют вилланами). Рядом с ними проживали бывшие несвободные люди, получившие от своего хозяина землю, они также работали и несли аналогичные повинности. К этой весьма размытой группе примыкают владельцы аллодов, превративших свои земли в разряд держаний; уйдя, таким образом, от всякой ответственности, они в то же время становились на путь перехода к положению людей зависимых. Можно вычленить и другие категории зависимых землепользователей, однако в глазах хозяина все они одинаковы. В описи, составленной Вальдадом для марсельского аббатства Сен-Виктор, в отдельных случаях проводится различие между земледельцем и поденщиком; тем не менее в целом все держатели земли объединены вместе и именуются одним словом mancipia: основной характеристикой этого понятия являются тщательно перечисленные повинности и уровень зависимости, который эти повинности отражают. Все большее распространение получает денежный оброк, своего рода налог с урожая, размер которого был установлен во времена Карла Великого; он просуществовал многие века; также все без исключения люди, проживающие в домене, обязаны отрабатывать барщину; эти черты хозяйственной системы домена подчеркиваются в полиптиках. Объяснение этому процессу следует искать у владельцев.

Вторая группа людей, проживающих в домене, именуется хозяевами (domini); они отвечают за экономическую и общественную жизнь поместий, обязаны заботиться об урожайности земель и о защите своих людей.

От экономической деятельности сеньора зависела оснащенность поместья: сооружение водяных мельниц, давилен, хозяйственных построек требовало большого труда и немалых затрат; тем не менее количество их повсюду неуклонно росло. Хозяин предоставлял крестьянам свои рощи для заготовок дров и под выпас скота. Он определял размер площадей леса, подлежащих корчеванию, и вид культур, которые станут разводить на освоенных участках, принимал решение об удобрении почвы: именно в эпоху Карла Великого в земли стали вносить мергель. На принадлежащих ему землях владелец выделял себе надел, более обширный и более плодородный, чем остальные; он обычно являлся образцовым. Сеньор надзирал за строительством домов для крестьян, которых он обязан был защищать. Он мог решить увеличить домен за счет деревень (villares), устроенных по уже имеющемуся образцу; отвечал за постройку на своей земле церкви и организацию всего, что необходимо для отправления культа. Иногда под его опекой оказывались окрестные поселения ремесленников (vici), например, аббат монастыря Сен-Рикье Ангильберт оказывал им покровительство; однако хозяин и сам открывал в своем поместье ткацкие мастерские, кузницу, заготавливал впрок продукты, содержал собственных столяров… Таким образом, домен являлся самодостаточной экономической единицей, что, впрочем, уже не было жизненной необходимостью, ибо существовали рынки, но производить все нужное в поместье гораздо удобнее.

Сам король являл собой пример крепкого хозяина-землевладельца, заботящегося о прибыльности и процветании своих поместий.

«Женским помещениям нашим вовремя, как установлено, давать материал для работы, а именно лен, шерсть, вайду, алую и красную краски, гребни для чесания шерсти, ворсянку, мыло, жиры, сосуды и прочую мелочь, которая там нужна.

Чтобы каждый управляющий имел в своем ведении добрых мастеров, а именно кузнецов, серебряных и золотых дел мастеров, сапожников, дубильщиков, плотников, оружейников, рыболовов, птицеловов, мыловаров, пивоваров, т. е. тех, кто сведущ в изготовлении пива, яблочных, грушевых и других разных напитков, хлебопеков, которые бы изготовляли для наших потребностей пшеничный хлеб, людей, умеющих хорошо плести тенета для охоты и сети для рыбной ловли…» (Капитулярий о поместьях. Цит. по: А.П. Левандовский. Карл Великий. М., 1995. С. 214).

Без сомнения, конечной целью деятельности домена была экономическая отдача; структура, которую хотел и сумел придать домену король, являлась прогрессивным шагом в управлении земельными владениями. И хотя она не получила всеобщего распространения и при создании ее были допущены различного рода отклонения, тем не менее она считалась образцовой, ибо ее поддерживал сам король.

«Пусть управляющие наши ежегодно к Рождеству Господню раздельно, ясно и по порядку извещают нас о всех наших доходах, чтобы мы могли знать, чего и сколько имеем по отдельным статьям… сколько вспахано быками, на которых работают наши погонщики, сколько пахоты… сколько поросят… сколько с мельниц… сколько с лесов, сколько с полей, сколько с мостов и судов… сколько с рынков, сколько с виноградников и тех, кто платит вином, сколько сена, сколько дров… сколько с пустошей… сколько пшена и проса… сколько воска…. Сколько сала…и мыла… сколько пива, вина виноградного — нового и старого… сколько зерна… сколько кур, яиц и гусей….сколько от… кузнецов… сапожников… выделывателей кож… седельников… слесарей…. Сколько от рудников железных и свинцовых…» (Капитулярий о поместьях, с. 216–217).

Домен являлся не только местом хозяйственной деятельности. Уже говорилось о том, что владелец его обязан был защищать своих людей; теперь необходимо напомнить и об узах, связывавших людей, проживавших на землях домена, с его владельцем. Экономические изменения превратили держателей земли вне зависимости от того, были они свободными или нет, в людей подчиненных и обремененных повинностями. Взамен они получили покровительство и материальную помощь; хозяин должен был ограждать их от врагов или давать средства, чтобы они смогли самостоятельно организовать оборону; в периоды недорода сеньор помогал своим людям продовольствием. Он имел также и моральные обязательства: это прежде всего постройка или содержание церквей, выплаты священникам, поддержание и активизация религиозной жизни. Еще сеньор обязан был следить, чтобы на его земле не совершались преступления.

«Чтобы управляющие наши не допускали людей наших причинять нам какой-либо ущерб воровством или другими проступками» (Цит. соч., с. 209).

На сеньора была возложена обязанность поддерживать общественный порядок, гражданский и моральный дух людей, проживавших в его поместье. Положение сеньора разительно отличалось от положения зависимых от него людей, даже если они и являлись свободными. Сельское общество делилось на сеньоров и крестьян. Усадьба сеньора являлась лучшим свидетельством различия в положении этих двух групп. В центре господской земли находилось хозяйское жилье (curtis): каменный дом с большим числом комнат, значительным по размерам залом с камином. Дом окружали хозяйственные постройки и жилища некоторых из подвластных ему людей; все вместе это составляло двор. Усадьба, подобно крепости, была обнесена высоким тыном, имелся ров и каменные ворота. Крепостная ограда, окружавшая двор, свидетельствовала о том, что усадьбы сеньоров предназначались не только для жилья, но и для обороны. Жилище землевладельца, вписавшись в пейзаж, доминировало в нем, подобно тому, как его хозяин занимал господствующее положение в сельском обществе, где медленно, но неуклонно происходили перемены.

«Нашли мы в фисковом владении Геннеп королевскую усадьбу добротной каменной постройки, с парадным залом и тремя спальнями; над которыми, этажом выше, расположены одиннадцать маленьких комнат; имеются также подвал и две крытых галереи. Во дворе же стоят семь деревянных хижин, где есть по комнате, и прочие хозяйственные постройки, конюшня, кухня, хлебопекарня, два навеса для телег, два больших сарая. Двор хорошо защищен, обнесен тыном, с каменными воротами, с надстроенной над ними каморкой. Есть еще маленький дворик, он тоже окружен изгородью и обсажен различными деревьями» (Геннепский список. MGH Capitularia, I, р. 254).

Поддерживаемый королем процесс расширения прав сеньора над подвластными ему людьми, сооружение сельских усадеб способствовали созданию сельской сеньории.

Во времена Карла Великого земля являлась главной заботой людей, именно на основании отношения к земле формировались основные общественные дефиниции. Общепризнан вклад короля в развитие домениальной системы землевладения, распространившейся на фисковые поместья, частные владения знати и монастыри; своим успехом эта система во многом обязана активной политике короля. Карл также внес свой вклад в становление системы денежных отношений.

3. Монетой, имевшей хождение во времена Карла Великого, был серебряный денье. Продолжая реформу, начатую его отцом Пипином в 755 г., Карл осуществлял ее более масштабно; именно он ввел в королевстве строгий контроль за чеканкой и весом монет. Пипин чеканил монеты, на которых можно было прочесть его имя и название монетного двора; Карл постепенно убрал эти названия, равно как и большую часть самих монетных дворов, процветавших во времена Меровингов; став монополистом в этой сфере, король резко ограничил их число. Он отказался от чеканки тремиссисов, напоминавших золотые по виду, но отнюдь не являвшихся таковыми по содержанию. В результате появился серебряный денье, вес которого на основании издаваемых Карлом законов становился все больше; вскоре чеканка его стала прерогативой королевских монетных дворов.

Серебряный денье, составлявший сначала одну двадцать вторую, а затем одну двадцатую от двадцатой части ливра, позволял франкскому миру конкурировать с империями, где в ходу были золотые монеты: золотую номизму сохранила Византия, исламский Восток использовал золотой динар. Зато на Западе отдавали приоритет серебру: в Андалусии имел хождение серебряный дирхем, в Мерсии также применяли серебряные монеты, все они были вполне сравнимы с каролингским денье. В западноевропейской «серебряной» зоне наблюдалось даже внешнее сходство различных монет. Между «серебряной» и «золотой» зонами существовал обмен. Каролингский денье позволял королевству извлекать изрядные выгоды из международной торговли. Используемый для внутренних платежей, он стал объединяющим элементом королевства, размеры которого постоянно увеличивались: королевский профиль, изображенный на монете, был известен повсюду. Введение денье является заслугой Пипина, но именно Карл Великий установил королевскую монополию на чеканку денег.

Серебряный ливр периода расцвета монетных дворов Карла Великого весил 491 г и равнялся 240 денье. Серебро на монетные дворы доставляли из рудников Гарца, Богемии, Меле и, быть может, даже Пиренеев. Законы, принятые в 773, 781 и 794 гг., были направлены на улучшение качества и определили внешний вид денье. В период с 774 по 794 г. — точная дата еще не установлена — на монетах появилась королевская монограмма и равносторонний крест, ставший впоследствии отличительным знаком денье на протяжении всего Средневековья. Для укрепления королевской монополии на чеканку монеты был издан целый ряд указов; важное постановление, которому предшествовал комплекс мер, было принято после коронации в 800 г.

После каждого изменения во внешнем виде выпускаемых им монет, король повелевал использовать только вновь отчеканенные монеты и запрещал расплачиваться старыми.

«И пусть никто не смеет ни давать, ни получать те денье, которые мы чеканили прежде, до настоящего указа, а тот, кто дерзнет это сделать, должен уплатить штраф» (Мантуанский капитулярий, 781 г. MGH Capitularia, I, р. 190).

«Эдикт наш относительно хождения денье потребно довести до сведения каждого, дабы новые денье вошли в оборот и ими бы расплачивались в каждом уголке, в каждом поселении, на каждом рынке, и все были бы обязаны их принимать» (Франкфуртский капитулярий, 794 г. MGH Capitularia, I, р.73).

Наряду с серебряным денье некоторые монетные дворы, в частности те, что находились на юге Галлии и в Италии, а также пфальцы, чеканили золотую монету; однако, похоже, король не стремился захватить монополию на чеканку золотых; хождению в стране чужеземных золотых монет власть не препятствовала. Теодульф, епископ Орлеанский, уверяет нас, что он видел, как в марсельском порту расплачивались арабскими динарами (Carmen ad Judices). Но серебряная монета на территории королевства использовалась только своя, королевская, и это подтверждают археологические находки; королевская монополия на ее чеканку строго соблюдалась и принесла свои результаты. Поддержанию финансового порядка способствовало не только желание упрочить престиж государства и власти, но и бдительный надзор за обменом денег.

Серебряный денье являлся своеобразным символом торговой активности каролингского мира. При обменах он выступал в роли товарного эквивалента или же референтной стоимости при осуществлении натурального обмена. Сами деньги редко становились предметом коммерческих сделок, т. е. заемных операций. В сфере торговли король проводил вполне определенную и достаточно жесткую политику. Прежде всего он ввел понятие «справедливая цена». Она не подвержена колебаниям спроса и предложения. Так, в поместье, специализирующемся на выращивании продовольственных культур, справедливой ценой должна быть цена зерна; она фиксируется и не подлежит изменению, даже — и особенно — если начинаются трудности с продовольствием.

«Тот, кто во время жатвы или сбора винограда без всякой нужды, а побуждаемый лишь корыстью, покупает зерно или вино по два денье за мюид и хранит его до тех пор, пока не сможет его продать по четыре или по шесть денье за мюид, или даже еще дороже, пусть он устыдится за то, что получил такую неправедную выгоду. Если же он сделал это из нужды, то такой поступок мы назовем коммерцией.

Если, благодарение Господу, кто-то собрал в своем аллоде или в своем бенефиции зерна больше, чем требуется ему самому и его людям, и он желает продать излишек, пусть продает овес не больше, чем по два денье за мюид, ячмень по три денье за мюид, полбу по три денье за мюид, рожь по четыре денье за мюид, пшеницу по шесть денье за мюид» (Нимвегенский капитулярий, ст. 17 и 18. MGH Capitularia, I, р. 140).

Каролингское законодательство осуждало получение выгоды, идет ли речь о предоставлении взаимообразно товаров или же о денежном займе. Ростовщичество категорически не одобрялось:

«Всем строжайше запрещается одалживать с целью получения выгоды» (Admonitio Generalis, 789, art. 5. MGH Capitularia, I, p. 62).

«Под ростовщичеством следует понимать тот случай, когда получают больше, чем одалживали. Например, если кто-то одолжил шесть су и просит вернуть ему больше, или если кто-то одолжил буассо пшеницы, а просит вернуть два буассо» (Нимвегенский капитулярий, ст. 11. MGH Capitularia, I, р. 140).

Пытаясь объяснить причины запрета, король ссылается на понятие «справедливая выгода».

«Тот, кто дает что-нибудь взаймы, остается в выгоде, и выгода эта справедлива, если он не требует вернуть больше того, чем он одолжил» (Нимвегенский капитулярий, ст. 16. Ibid.).

Надо признать, что понятие «справедливая выгода» до сих пор остается неясным; пожалуй, оно еще более туманно, чем понятие справедливой цены. Справедливый моральный выигрыш? Да, вероятно. Выигрыш в экономическом плане? В таком случае следовало бы соотнести его с постоянно возраставшей нехваткой продуктов питания или же с увеличением веса денье; но король ни о чем таком не упоминает.

Однако похоже, что это запретительное законодательство не слишком мешало проведению сделок. В границах огромного каролингского мира активно развивалась торговля, действовали рынки, да и до сама королевская власть, взяв под свой контроль денежное обращение, создала вокруг государства франков «серебряную» зону, где в ходу были серебряные денье. Основными торговыми партнерами франков являлись поселившиеся на островах англосаксы, Скандинавия, Андалусия. В нескольких посланиях, которыми Карл обменялся с Оффой, королем Мерсии, речь шла о защите купцов обоих государств, на чьей бы территории они не оказались.

«Вы изволили писать нам относительно купцов. Повелеваем и в соответствии с желанием нашим приказываем, чтобы в королевстве нашем они находили защиту и покровительство и чтобы они могли законно торговать, согласно заведенным обычаям. Если же в каком-нибудь месте их станут несправедливо утеснять, пусть они сообщат об этом нам напрямую или же нашим судьям, и по распоряжению нашему будет произведен справедливый суд. А если кому-нибудь из наших купцов будут чинить препятствия в ваших землях, то пусть они обращаются к вашему справедливому суду, дабы ничто не омрачило наши отношения» (MGH Epistolae Karolini Aevi, II, p. 14Б).

Развитие торговли с северными странами повлекло за собой бурный рост городов Дуурстеде и Квентовик. Однако основные торговые пути по-прежнему ведут на юг. Король даже назначил специального графа наблюдать за торговлей между Францией и Андалусией; им стал Ауреол, чья резиденция располагалась на одном из пиренейских перевалов.

«В 806 г. умер граф Ауреол, надзиравший за торговлей между Испанией и Галлией; путь же торговцев пролегал через перевал в горах Пиренейских, и далее, по дороге к Уэске и Сарагосе» (MGH Scriptores, I, р. 122).

Через территорию, занимаемую франками, проходило несколько важных торговых путей, которые за Эльбой, терялись в степных регионах, где жили варяги-россы, а на юге вели к мусульманским странам Магриба. В результате иноземной торговли в каролингской Галлии появляются сукна с Севера, меха и рабы с Востока, византийские шелка и товары с берегов Африки. Выбор франкских товаров достаточно скуден: большую часть продовольствия вывозить за пределы королевства запрещалось, без ограничения можно было торговать только гончарными изделиями, изготовленными ремесленниками с берегов Рейна; особенно жестко политика протекционизма проводилась в отношении оружия и стальных доспехов, вызывавших восхищение и зависть соседей.

«И пусть никто не продает рабов, ни христианских, ни языческих, и не продает оружия, ни напрямую, ни через посредников, дабы не вышло оно за пределы нашего королевства» (MGH Capitularia, I, р. 190).

«А купцы, что отправляются к славянам и аварам… не должны привозить на продажу ни мечей, ни копий» (MGH Capitularia, I, р. 125).

Удерживание товаров, произведенных в стране, в пределах владений Каролингов, и королевская монополия на чеканку монеты дали свои результаты: среди археологических находок, сделанных на территории Галлии, практически нет иностранных серебряных монет. Впрочем, когда король покровительствует своим купцам, например еврею Исааку, он делает это исключительно ради пользы, которую тот ему приносит, а вовсе не для того, чтобы Исаак искал для него рынки сбыта галльских товаров. Целью каролингской торговли являлась не выгода, а снабжение, главным образом, продовольственными товарами. За границей искали редкостные изделия, всевозможные изысканные диковинки: несколько лет подряд столбцы Анналов заполнялись исключительно новостями о привезенном с Востока слоне. Ряд товаров раздобыть было практически невозможно, ибо торговой монополией на них обладал царь (basileus); не подлежали вывозу также некоторые восточные шелка, производство которых было налажено в мастерских халифа из дома Аббасидов: в таких случаях приходилось прибегать к обмену дарами. Доставленные из Багдада часы вызвали восторг у обитателей Ахенского дворца.

Дары, товары, денье… все находится под покровительством и под управлением короля, король правил всем.

Став императором, Карл Великий не изменил основы своей финансовой политики, но ужесточил контроль за ее исполнением. В 805 г. приняты основные законодательные акты, касающиеся денежных средств королевства. Число монетных дворов резко сократилось, монету начинают чеканить в королевских дворцах; в исключительном случае это могут позволить делать частному лицу, однако необходимо специальное, должным образом выправленное королевское разрешению. Графам поручено бдительно следить за оборотом денежной массы.

«Нам желательно, чтобы ни одна иная монета, кроме той, что чеканится у нас во дворцах, хождения не имела» (MGH Capitularia, I, р. 12Б).

В изображения, имеющиеся на денье, внесены изменения, в частности, на аверсе появилась имперская символика: император в лавровом венке и титул императора августа (Imperator Augustus), а на реверсе эмблема империи — храм и девиз: «христианская религия» (Christiana Religio). Такая монета являлась свидетельством царящего в империи единовластия. Любой житель, обладавший некоторым — большим или меньшим — количеством монет, мог видеть изображенного на них Карла Великого; монета становилась своего рода связующим звеном между монархом и его подданными.

Влияние Карла Великого на каролингское общество и экономику в конце VIII в. несомненно.

Во времена Пипина королевские указы относились ко всем сферам жизнедеятельности общества; Карл Великий продолжил и углубил традиции, заложенные отцом; но особое внимание он уделял сфере управления.

После того, как Карл стал императором, а точнее, за несколько лет до этого события, сфера управления получает новый импульс; и общественная и религиозная жизнь приобретает новое измерение.