Картины былого Тихого Дона. Книга первая.

Как управлялось войско во времена Азовских походов

Всеми делами в станице или городке ведал выборный на год станичный атаман. Важные же вопросы решались на кругу, в общем сборе, на площади, а зимою - в станичной избе. Казаки неохотно шли в атаманы. Обыкновенно, избранный долго отпрашивался и откланивался перед кругом, иногда даже в землю кланялся, чтобы его «ослобонили» от этой чести.

В каждой станице был свой день для выбора атамана. В Верхне-Курмоярской станице, например, выборы бывали в Богоявление, в Есауловском - в четверг на масленице и т. д. В день выборов, после утрени, вся станица скликалась в станичную избу. Атаман вставал, молился перед иконами, кланялся на все стороны и говорил:

- Простите, атаманы молодцы, в чем кому согрешил! Станица отвечала:

- Благодарим, Зиновий Михайлович, что потрудился. Атаман клал шапку на стол, поверх клал насеку. Насека в старые времена приготовлялась так: на терновом стволе, еще на корне делали ножом насечки. Насечки во время роста заплывали кожицей и образовывали наплывы, получалась пестрая палка. Палку украшали серебряной булавой. Название «насека» получала именно от этих насечек. Севши на место, атаман приказывал есаулу доложить:

- Кому, честная станица, прикажете насеку взять? В станичной избе поднимался шум. Каждый кричал своего выборного.

- Софрону Самойловичу! Софрону Самойловичу! - наконец, согласятся все.

Тогда еще и еще раз - обыкновенно до трех раз, а если голоса разделятся, то и больше, докладывал есаул.

Наконец, согласятся на Софрона Самойловича.

Софрон Самойлович, старик, наиболее уважаемый и почитаемый в станице, принимал насеку и становился на место атамана. По его приказу есаул опять докладывал:

- Вот, честная станица Курмоярская! Старый атаман свои годы отходил, а вам без атамана быть нельзя, так на кого, честная станица, покажете?

Тут уже поднимался невообразимый шум. Каждый кричал своего выборного.

- Макия, Макия, Макия Яковлевича! - кричат одни.

- Якова, Якова Матвеевича! - вопят другие, третьи еще кого-нибудь. Нужно, было иметь есаулу очень хорошее ухо, чтобы уловить, за кого больше голосов подают. Есаул докладывает это имя старику, старик спрашивает еще раз:

- Так на Якова Матвеевича порешили?

Опять крики. Но уже ясно становится, что большинство за него. Старик спрашивает и в третий раз и потом вручает Якову Матвеевичу насеку. Яков Матвеевич, перекрестившись, принимает насеку. Старики, в знак поздравления, накрывают его шапками и он садится к старому атаману на главное место. К атаману в подписные старики, то есть в судьи, выбирали еще десять лучших людей из станицы.

На их обязанности было, в случае опасности от неприятеля, бежать по полям со знаменами, скликать народ в станицу в осаду, мирить ссорящихся, по общим делам брать штрафы на выпивку, знать очередь в нарядах на службу, объявлять кругу о преступлениях и ждать от него приговора.

Суд творился на кругу или на сборе. Сбор происходил по закличке в станичной избе. Закличка делалась так: по улицам ходил есаул и резким протяжным, станичным, есаульским голосом кричал: «Атаманы-молодцы, вся честная станица Курмоярская! Сходитесь на беседу ради станичного дела! А кто не придет, на том станичный приговор - осьмуха!»

Когда казаки соберутся, к ним выходил атаман с есаулом и атаман приказывал жалобщику доложить свое дело.

Проситель выходил на середину, кланялся на все стороны и рассказывал, о чем он просит. Старики-судьи слушали внимательно. Но на сборе казаки обыкновенно разговаривали о своих делах, так что часто и не слышали о чем идет речь. Атаман, выслушавши жалобщика, говорил есаулу:

- Есаул, доложи!

Есаул кричал станичным голосом:

- Атаманы-молодцы, вся честная станица Курмоярская! Помолчите!

Но казаки не сразу умолкали. Есаул бил тростью о пол и опять кричал:

- Помолчите-ста, атаманы-молодцы, помолчите-ста! Говор и крик переходит в шепот. Тогда вставал уже сам атаман и говорил:

- Помолчите, атаманы-молодцы!

Наконец, наступала тишина полная, и атаман говорил:

- Вот, Аксен Пахомович просит о том-то. Что скажете? Дать или не дать?

И казаки отвечали или: «Не дать? За что?», или: «В добрый час!».

Потом вызывали обвиняемого в каком-либо проступке. Он тоже кланялся казакам, и есаул докладывал его дело.

- Вот, честная станица! - говорил атаман, - старики присудили наказать его плетьми за то-то! Как прикажете? Простить ли его или выстегать?

И тоща, как часто и теперь, казаки невнимательно слушали на сборе, о чем идет речь.

Так, иной раз сын, не расслышав о ком и о чем дело, на вопрос атамана: «Простить его или выстегать?» крикнул: «В добрый час?». Когда же растолковали ему, что хотят бить его отца, он тут уже закричал иным голосом: «За что батюшку сечь! Не надо!».

Но если казаки находили, что какое-нибудь дело не стоит внимания, то атаман о нем и доклада сбору не делал. Отсюда на Дону и идет пословица: атаман не волен и в докладе.

Грамотных или, как тогда говорили - письменных людей было мало. В Черкасске и в некоторых верховых станицах, поближе к русским монастырям, бывали грамотные казаки. Их знали за десятки верст и к ним ездили по всякому письменному делу. Вместо расписок в получении грамот выдавали деревянные палочки с нарубкой на них, а для прочтения выписывали грамотного человека.

От всего войска в Черкасском городе выбирался войсковой атаман. Он выбирался также на один год. В помощь ему назначали старшин. Если атаман был не угоден войску, то его могли сменить и избрать другого атамана. Атаман всегда оставался в Черкасске. Если его посылали куда-либо или он сам уходил, на его место круг сейчас же избирал другого казака. Одного и того же атамана могли избрать и второй и третий раз.

Для решения войсковых дел, касающихся всего войска, собирался войсковой крут. Для собрания круга посылали от войска по станицам грамоту.

Так как на кругу решались многие дела по старому обычаю, - писаных законов на Дону не было, - то нужно было, чтобы у атамана были люди знающие эти обычаи, знающие, как раньше было. Такими людьми были бывшие атаманы, приобретшие опыт во время своего атаманства. Они и оставались при атамане, как его советники, и получали название старшин.

Помощником у войскового атамана был войсковой есаул. Кроме того, был войсковой дьяк, писавший войсковые грамоты и отписки, читавший на кругу царские грамоты, так как атаманы тогдашние, по большей части, были неграмотны.

В походах казаки собирались в сотни. В сотне бывало по два сотника. Сотни делились на курени, куреней было в сотне по десяти. Курень имел своего атамана и есаула.

Кроме походов, набегов и поисков, у казаков была еще и внутренняя служба. Служба эта состояла в охранении проезжающих через войско московских чиновников, в отвозе грамот и отписок от войска в Москву и привоз из Москвы царских грамот и жалованья. Люди, посылаемые в Москву за жалованьем, назывались «зимовой станицей». Зимовыми они назывались потому, что отправлялись в Москву зимой, оставались в Москве три месяца, а весною, по первой полой воде, возвращались обратно на Дон. В зимовую станицу назначалось от 4 до 100 человек. Начальником зимовой станицы был назначенный за старшего атаман и в помощь ему, если станица была большая, назначался и есаул. С жалованьем, хлебом, порохом и иными припасами зимовая станица шла рекой Доном на бударах (барках). Каждая станица на рубеже своего юрта встречала зимовую станицу ружейною и пушечною пальбой. В Москве зимовая станица пользовалась почетом. Все казаки являлись к самому царю и приглашались на обед к царскому столу. При приезде и при отъезде казаки получали от царя подарки: камки, тафту и хорошее сукно. Станица в Москве жила за царский счет.

Проезд в Москву и обратно далеко не был безопасен для казаков. Редкая станица проходила благополучно через степь. На казаков нападали татары, и им приходилось отбиваться от них. Путь на Москву станицы был подобен движению разъезда в неприятельской стране. Зоркими, чуткими и внимательными должны были быть казаки, опасаясь на каждом ночлеге ночного нападения, в каждом овраге или лесу - засады.

Но эта-то жизнь, сопряженная с вечной опасностью, вечной близостью к смерти, и создала из казаков людей спокойных перед опасностью, решительных в бою, чутких и сторожких в походе. Вся их жизнь была вечным воинским упражнением. Мальчиком казак играл в айданчики на станичной улице, наметывая себе глаза, или, прыгая и бегая, гонял кубарь. Едва хватало у него силы, он уже брал пищаль и шел стрелять чутких дроф, или скакал по степи, загоняя сорвавшийся в метель табун. Он ползал на животе, подкрадываясь к зверю, он переплывал Дон, спасаясь от татар, он знал, что промах из ружья для него - часто смерть или плен. Он делал сам все то, чему теперь мы учим казака на случай войны, и учителем его была жестокая смертельная опасность, а это учитель суровый!..

И оттого, в последующих боевых действиях, которые казаки имели уже наряду с русскими войсками, они выделялись своим искусством в военном ремесле, заслуживали себе большие награды, славу великую, ставились в пример всему свету.