Картины былого Тихого Дона. Книга первая.

Яков Петрович Бакланов. Родился 15 марта 1809 г., умер 18 февраля 1873 г.

В 1801 году, в царствование Государя Императора Александра I, к России добровольно присоединилось большое и богатое Грузинское царство, лежащее за Кавказскими горами. Сообщение между Тереком, лежащим по нашу сторону Кавказского хребта, и Грузией, лежащей по ту сторону гор, могло быть только через горы, по так называемой Военно-Грузинской дороге. Эта дорога шла через владения кавказских горцев, черкесов, чеченцев и татар, постоянно нападавших на русских людей; нужно было смирить их, сделать Кавказ безопасным для его жителей. Для этого России пришлось приступить к постепенному завоеванию Кавказа, к постройке целого ряда небольших укреплений. Шаг за шагом подавались русские войска в горы, занимая и умиротворяя Кавказ. Эта Кавказская война тянулась 63 года, с 1801 года по 1864 год, когда покорение Кавказа было, наконец, окончено.

Кавказская война не походила ни на одну из войн. Враг был повсюду. Сегодня «мирной» татарин - завтра брался за винтовку и из-за скалы стрелял по нашим казакам и солдатам. Все население Кавказа, - юноши, старики, женщины - были прекрасными воинами и отличными наездниками. Жители исповедовали магометанскую веру. Их священники призывали их к войне с христианами, обещая им очищение от грехов и вечную жизнь за убийство русских. Ко всему этому, местность была такова, что действовать большими отрядами было невозможно. Отряды двигались… да что двигались, отряды дрались на тропинках, по которым ходили только козы. Один неверный шаг, и падаешь с громадной кручи в каменный мешок. В долинах росли дремучие леса. Дубы, орешины, вязы, дикая яблоня буйной толпою спускались с гор в долины. Плющ обвивал их стволы; кусты ягод и терна, перемешавшись с высокой травою, образовали такую чащу, через которую мог пробраться только дикий барс или чеченец, выросший в этих лесах. Тропинки были редки - каждая вела в засаду, на верную смерть. Тут мира не было никогда. Иногда по несколько месяцев все тихо: притаились чеченцы в горах… Вдруг грянет вестовая пушка и подымет тревогу в нашем укреплении. Беда, если прозевают казаки! - пожар поднимется заревом к небу, и обезглавлены острыми шашками защитники городка… Тут, на Кавказе, была жизнь такая же, какую некогда вели в донских степях казаки, борясь с татарами.

Сюда, на эту вечную войну, шли донские казаки. Они шли сюда, не обученные владеть пикою, шашкою и ружьем, а между тем, тут побеждал тот, кто ловчее рубил, сильнее колол, метче стрелял. Казаки шли сюда на плохих лошадях, а тут были лихие аргамаки, ловкие и быстрые кабардинцы, золотистые карабахи. Тут побеждал тот, у кого лошадь была вернее. Тут нужно было вечно учиться, тут надо было иметь полки вместе, всегда на примете… А донских казаков разбирали повсюду. Они сопровождали почту, чиновников, у каждого человека, служащего на Кавказе, был непременно донской казак. Ослабленные сотни не учились, и, когда наступал бой, они были хуже черноморских или линейных казаков, нынешних терцев и кубанцев. Горцы не боялись донцов, смеялись над грозными казачьими пиками и называли донских казаков «камышом». И бедные донцы только гибли безропотно под ударами острых шашек. Под меткими выстрелами чеченцев.

Но все это быстро переменилось, когда, в 1846 году, на Кавказ с 20-м полком прибыл войсковой старшина Яков Петрович Бакланов.

Яков Петрович родился 15 марта 1809 года в Гугнинской станице. Отец его был простой, неграмотный казак, заслуживший расторопностью и хорошей службой чин хорунжего. Тогда первый офицерский чин давал права потомственного дворянства, и Яков Петрович считался дворянином. Отцу заниматься сыном было некогда. Наступал знаменательный 1812-й год, и отец Якова Петровича ушел с полком в армию выгонять французов. Мальчик рос сам по себе, на улице, с детьми других казаков Гугнинской станицы. Когда мальчику минуло пять лет, бабка его отдала старухе Кудимовне в науку. У Кудимовны Яков Петрович изучал азы, его передали приходскому пономарю, а потом и станичному дьячку, и мальчик изучил псалтырь и часослов. Дальше учиться Бакланову уже не пришлось. Отец его, вернувшийся в 1815 году домой, пробыл в семье недолго. Из Бессарабии на Россию шла чума, донские полки были расставлены по кордонам. Пошел на границу и отец Якова Петровича и взял мальчика с собой - пусть-де учится у полковых писарей. Не столько учился грамоте молодой Бакланов, сколько сидел в хате со старыми казаками и слушал их рассказы про войны, про Наполеона, про то, как одерживали донцы победы. И загоралось сердце мальчика, и хотелось и ему таких же великих подвигов, такой же славы. Яков Петрович был отличный стрелок из ружья, - здесь, в полку, он стал и лихим наездником, научился колоть пикою и стрелять. И рос мальчик богатырем. Рослый, могучего сложения, крепкий и сильный, бесстрашный - Бакланов был настоящим казаком.

Шестнадцатилетним мальчиком Бакланов был зачислен на службу урядником в казачий Попова полк и вместе с отцом, командовавшим в этом же полку сотней, пошел в Крым. В самый день отхода Якова Петровича на службу отец его отслужил молебен и сказал ему:

- Служи, Яков, верою и правдой Богу, Государю и нашему великому Донскому войску. Помни всегда, что твой отец без малейшего покровительства, одною честной службой дошел до штаб-офицерского чина. Храни ненарушимо простоту отцовских обычаев, будь строг к себе, а больше всего - не забывай свою благодатную родину, наш Тихий Дон, который вскормил, взлелеял и воспитал тебя!..

Тот самый завет, что был дан Платову, и почти теми же словами, был дан и молодому Бакланову.

Всю жизнь помнил и свято хранил отцовский завет Бакланов.

Так началась служба Якова Петровича и начались его странствования с полком то в Турцию, то на Кавказ. В Турции, в деле под Бургасом, он участвовал с сотней своего отца в атаке на турецкую конницу. В этой атаке под ним была убита лошадь.

В 1834 году с донским казачьим Жирова полком Бакланов первый раз попал за Кубань, в кавказские войска, бывшие под начальством генерала Засса.

Этот генерал от обороны перешел к наступлению, двинул наши полки за Кубань и начал целый ряд набегов на татар, живших между реками Кубанью и Лабою.

Здесь Бакланов впервые узнал, что такое Кавказская война. Недешево далась она ему. «Но спасибо Зассу и горцам, - говорил Яков Петрович, - они меня научили многому…»

Однажды, в набеге на Чамлыкское укрепление, Бакланов своею храбростью обративший на себя внимание генерала Засса, командовал всеми казаками отряда. А их было около 2 с половиной тысяч. Бакланов был в это время в чине сотника. Ему было приказано остаться на левом берегу реки Лабы и прикрывать отход отряда генерала Засса.

Бакланов выбрал позицию около одной весьма крутой и лесистой горы и раскинул здесь лаву. Однако, держаться против стремительных атак горцев, налетавших то на один, то на другой фланг, было трудно. Напрасно Бакланов скакал с одного фланга на другой, ободряя казаков. Только удержит на одном фланге, глядишь, сорвался другой и подается назад. Вдруг он увидал, что громадная толпа горцев кинулась на самую середину лавы, стремительным натиском опрокинула и прорвала ряды казачьи, и разрезала их надвое. Все перемешалось. Казаки бросились назад. Бакланов поскакал устраивать порядок, но, проскакивая через лес, попал на засаду. Четверо спешенных горцев караулили его. Едва он поравнялся с ними, раздался залп и лошадь Бакланова упала, пораженная двумя пулями в голову. Бакланов очутился один в лесу против четырех горцев. Тут сообразил он, что у него есть двустволка, которая была за плечами, и пара пистолетов, которые он носил за поясом, подражая черкесам. Бакланов сознавался потом, что первое чувство было чувство необычайного страха, он мог только схватить свою двустволку. Это движение спасло его. Черкесы, видя перед собою богатыря с ружьем, поняли, что он дешево не отдаст свою жизнь, и медлили с нападением. Тихо было в лесу. И конница черкесская, и казаки умчались далеко. Здесь было только четверо врагов против одного казака. И, вот, в эту минуту Бакланов вспомнил, как хорошо он стрелял с самого детства. Он живо приложился и одним выстрелом убил двух врагов… Остальные готовились кинуться на него, но тут послышался топот конских копы г, треск ломаемых сучьев, и горцы, оставшиеся против него, оба с ружьями, засуетились и не стреляли.

И вдруг мимо Бакланова понеслись горцы. Казаки гнали их. Притиснутые ими пешие черкесы стояли рядом с Баклановым и ни одному из них не пришло в голову пырнуть кинжалом казака. На Якова Петровича налетали и конные горцы. Одного из них, чуть было не опрокинувшего его своею лошадью, Яков Петрович свалил пистолетным выстрелом. От него шарахнулись в сторону. Тут чьи-то сильные руки подхватили его. Это были его ординарцы. Ему подвели заводную лошадь. Могучим прыжком вскочил на нее Бакланов и помчался вперед останавливать увлекшихся преследованием казаков. В это время за Лабою раздался пушечный выстрел. Это был условный знак, что казаки могут возвращаться домой. Бакланов спасся.

В 1837 году Бакланов был отправлен на Дон, а в 1839 году назначен в только что собранный в Новочеркасске учебный полк, где казаки должны были изучать новый устав. Служба Бакланова в этом полку принесла ему впоследствии много пользы.

В 1845 году Бакланов, в чине войскового старшины, был назначен в No 20 казачий полк, а в 1846 году принял этот полк на законном основании.

Прежняя служба его на Кавказе, приключение, когда он на Лабе был окружен четырьмя горцами и когда спасло его умение стрелять да ловкость на коне, живо вспомнились ему в этот год. В учебном полку Бакланов многому научился, много читал он книг, особенно по военной истории, и стал за эти годы образованным человеком. Он понял, что оставлять донские казачьи полки в том положении, как они были на Кавказе, разобранными на ординарцы и денщики нельзя. Понял он, что не умеющий владеть оружием, на плохой, заморенной лошади, донец станет легкой добычею ловкого черкеса-джигита. И вот, Бакланов стал делать то, чего до него еще никто не делал. Прежде всего он собрал свой полк. Он вытребовал со всех станиц, от всех чиновников, из всех штабов казаков своего полка. Нужно было исписать пуды бумаги, испытать много неприятностей, чтобы получить от Бакланова хоть одного казака вестовым или ординарцем. Потом он одел полк. Форменные мундиры и шаровары были запрятаны в сундуки для смотров и парадов. Каждый казак сам должен был достать себе одежду. С убитых татар снимали черкески и в них одевались донцы Баклановского No 20 полка. Появились у казаков и отличные черкесские шашки, и кинжалы, и меткие нарезные чеченские ружья. Кони казачьи не стояли худые и заморенные, с пропитым овсом и не знающие чистки. Бакланов потребовал от казаков холи лошади и корма. За одну украденную овсинку он мог запороть казака, и казаки это знали. И вскорелошади в его полку стали неузнаваемы. Они стали сильными и ловкими, и не страшны были казакам черкесские кони.

Но нужно было обучить полк. И вот, Бакланов устроил вечерние беседы с офицерами.

- О храбрости казака, - часто говаривал Яков Петрович на этих беседах, - заботиться не надо, потому что донскому казаку нельзя не быть храбрым, но надо, чтобы этот казак смыслил что-нибудь и побольше одной только храбрости.

И он неутомимо обучал казаков разведывательной службе, саперному и артиллерийскому делу. Чтобы легче сделать это, он собрал особую седьмую учебную сотню. В ней готовились учителя на весь полк под его наблюдением. В каждой сотне один взвод был снабжен шанцевым инструментом, и люди его особо обучались саперному делу. При полку были собраны еще пластунская команда из лучших стрелков и наездников, употреблявшаяся на самые опасные разведки, и ракетная, которая работала, как конногорная батарея, посылая в неприятеля особые, начиненные порохом и пулями, ракеты.

Бакланов беззаветно любил родной ему тихий Дон, он и мысли не допускал, чтобы донской казак мог в чем-нибудь уступить линейному, а, между тем, не мог Яков Петрович не сознаться, что приходившие с Дона казаки не обладали ни той опытностью, ни теми боевыми сноровками, которые имели линейцы. И вот, Яков Петрович лично водил разъезды и приучал казаков разведывать в новой и непривычной для донских казаков горной стране.

- Все заметь, - говорил он казакам, - ничего не моги проглядеть, а тебя чтобы никто не видел.

Никто в Баклановском полку не смел во время боя покинуть рядов; легко раненные должны были оставаться во фронте, те, кто лишился лошади, должны были биться до той поры, пока не добывали себе новой.

- Покажи врагам, - говорил Бакланов, - что думка твоя не о жизни, а о славе и чести донского казачества.

Сам Бакланов был необыкновенно приметлив и памятлив на местность. Казаки знали, что с ним не пропадут. Так, обучив свой полк, Бакланов начал делать со своими донцами набеги на чеченские аулы, отбивать у них скот, врываться в самое гнездо их, делать то, на что раньше немногие и из линейцев отваживались. Имея лазутчиков из местных жителей, из которых наиболее известны Али-Бей и Ибрагим, Бакланов всегда врасплох налетал на неприятеля, появлялся, как снег на голову. Чеченцы трепетали перед ним, и скоро имя грозного Боклю, как называли горцы Бакланова, стало страшным для всей Чечни. Донские дротики уже не называли более презрительно камышом. «Даджал», что значит, дьявол, - вот было обычное наименование чеченцами Бакланова.

А он и лицом, и сложением был грозен. Лицо его было изрыто оспой, громадный нос, густые, нависшие на глаза брови, глаза, мечущие молнии, толстые губы и бакенбарды, вьющиеся по ветру.

Рассказывают, что раз пришли к казакам черкесы и просили казаков показать им Бакланова. Они хотели убедиться, правда ли, что грозный Боклю, действительно, «даджал», то есть черт.

Очередной казак доложил об этом Бакланову.

- Проси! - сказал Бакланов. Живо засунул он руку в печь и сажей вымазал себе лицо.

Черкесы вошли, встали в избе и в страхе жались друг к другу. Яков Петрович сидел и дико водил глазами, выворачивая их. Потом он поднялся и медленно стал приближаться к гостям, щелкая зубами. Испуганные черкесы начали пятиться к дверям и, наконец, шарахнулись из комнаты.

- Даджал! Даджал! - кричали они.

То, что Бакланов кидался в самую сечу боя и выходил целым и невредимым, то, что, будучи даже тяжко ранен, он оставался в строю, внушило и казакам и солдатам мысль, что он заколдованный, заговоренный, что его можно убить только серебряной пулей. И верили в него, и боялись, и обожали его казаки!

Скоро с молодцами-донцами, готовыми жизнь свою отдать за него, за славу Дона, Бакланов стал страшен всему Кавказу. Имя донского казака снова было так же грозно, как и в двенадцатом году, как во время азовских походов. С уважением говорили о донских казаках в армии, со страхом думали о них черкесы и татары.

Во всей кавказской армии, казачьих и солдатских полках знали тогда песню про Бакланова.

5 декабря 1848 года в Куринском укреплении, где стояли Тенгинский пехотный и 20-й донской казачий полки, произошла тревога. Горцы напали на батальон Тенгинского полка, занимавшийся в лесу рубкой дров. Дело вышло пустое, так как по первому выстрелу уже летели баклановские сотни, и перед ними живо умчались чеченцы. Началась погоня. Один казак, занесенный лошадью, был схвачен чеченцами, да двое свалились, простреленные пулями. Сам Бакланов был ранен. Он вдруг пошатнулся и выпустил поводья. Казаки хотели уже было подхватить его, но он схватил поводья в правую руку, крикнул: «Вперед» и помчался отдавать распоряжения. Пуля перебила ему ключицу левой руки. Кровь проступила через рукав желтой черкески и окрасила се. Но Бакланов, превозмогая страшную боль, продолжал распоряжаться в бою. Только тогда, когда все было кончено и казаки сняли с убитых оружие, Бакланов прилег на бурку и казак платком перевязал ему руку. Верхом вернулся он в Куринское, и туда казаки привезли искусного горского врача.

Вечером казаки разговаривали между собою.

- Как же это могло случиться, - спрашивал молодой казак, - что сам заколдованный Бакланов получил такую сильную рану?

- Э, друг… Он не поладил с самим, - сказал старый казак, - вот он его и подвел.

- Ну, да это ему нисколько и не больно, - заметил сидевший тут же урядник, - потому что сила дана ему от Бога страшенная!..

Замолчали казаки. Храбрость и выносливость Бакланова были так велики, что казакам не верилось, чтобы обыкновенный человек мог все это переносить.

Несмотря на жестокую боль, через четыре дня Бакланов уже стоял в строю и руководил войсками. Он в это время был назначен начальником подвижного резерва в Куринском укреплении.

В марте месяце 1849 года Бакланов стал часто пропадать из своей квартиры. Возьмет с собою двух-трех пластунов, сядет на коня еще до света и уедет с ними. Пропадает весь день, а вернется к ночи. Спрашивать, куда ездил Бакланов у пластунов, это был бы напрасный труд. Они были немы, как рыбы.

Как-то, незадолго до Пасхи, приходят вахмистры к Бакланову и докладывают ему, что людям нечем будет разговеться: все бараны поедены.

- Экие прорвы станичники! - сказал Бакланов. - Да ведь баранов-то этих было до тысячи. Неужли поели?

- Поели, ваше высокоблагородие.

- Ну, надо купить новых. Деньги есть.

- Купить, ваше высокоблагородие, так что невозможно. На линии не продают. Самим надо разговеться, а соседи мичиковцы, зная наши волчьи повадки, так их запрятали, что и нашими цепкими руками их не добыть.

- Ну, надо добыть. Ступайте с Богом.

Вахмистры ушли, а Бакланов лег на лежанку. У него был такой обычай: как задумает набег, так и ляжет на печь, лежит и в это время каждую мелочь обдумает. Казаки это живо подметили.

Заходят на другой день, спрашивают у ординарца:

- Что полковник?

- Лежит.

- Ну, быть Делу, - и по всем сотням стали готовиться к набегу.

И, действительно, после полудня Бакланов потребовал к себе сотенных командиров и отдал им приказание:

-Накормить лошадей, дать людям поужинать и затем к 8-ми часам вечера трем сотням быть в совершенной готовности на Герзель-аульской дороге.

Ровно в 8 часов Бакланов выехал к построенным на дороге сотням, снял папаху, перекрестился, и сотни тронулись в путь.

- Час добрый, - говорили им пехотинцы, вышедшие их провожать.

- Спасибо, - отвечали казаки, и сотня за сотней скрывались за воротами Куринского укрепления.

Спустились вниз, перешли через речку Яман-Су и вступили в горное ущелье. Ночь была темна, как могила; поднялся ветер и закрутил снежной метелью. Ничего не стало видно. Забросив пики за плечо, быстро подавались казаки в неизвестную даль. Бакланов ехал впереди отряда. Вдруг он остановился и заявил, что отряд идет не по той дороге. Проводник, человек испытанной честности, родившийся в этом краю, стал клясться и божиться, что он не ошибается.

- Не по той дороге ведешь, негодяй! - кричал на татарина Бакланов.

- По той дороге, полковник! Ты не знаешь, ты не можешь знать дороги, потому что ты не был здесь, а я был, - кричал и обиженный татарин.

- А где же сухое дерево, которое должно быть вправо от дороги? - вдруг спросил его Бакланов. - Я его вот уже час, как ищу; ты видел сам, сколько раз слезал я с лошади и ложился на землю.

Проводник так и присел в ужасе.

- Сухое дерево?.. Точно, должно было быть здесь сухое дерево.

Остановились, разослали пластунов искать сухое дерево и точно, нашли его вправо от покинутой дороги. А, между тем, Бакланов здесь никогда не был. И пошли между казаками таинственные рассказы о том, что «значит, уж так ему от Бога дано знать дороги, ще никогда не бывал…»

А, между тем, в свои тайные поездки Великим постом Бакланов разведал, рассмотрел и запомнил все тропинки и дорожки вокруг Куринского укрепления, и знал пути не хуже местных жителей.

Отыскавши сухое дерево, Бакланов повел казаков к хорошо знакомому ему хутору, куда на ночь загоняли чеченцы громадные отары овец и баранов.

Осторожно по ветру прокрались баклановские пластуны к овечьим загонам. И не успели их почуять злобные собаки, как грянул одиночный выстрел, упал часовой пастух, быстро прикончили и его товарищей, согнали овец и прямо через горы, по еле видным тропинкам, вглядываясь в Большую Медведицу да Волосожарь, пошли за Баклановым домой.

- С ним не пропадешь, - говорили казаки, указывая на Бакланова, ехавшего впереди отряда.

В половине января 1850 года военные действия главного чеченского отряда были перенесены в Аргунь. Нужно было проложить широкую просеку через Большую Чечню. Бакланов в это время произвел набег к Мичику и на аул Ауху и на его хутора Сатый-Юрт, Марцык-Юрт и Мустажа-Отар.

В полночь 23 февраля Бакланов со своим полком пришел из Куринского укрепления в аул Хасав-Юрт, куда собралось пять батальонов пехоты и восемь орудий. Поджидали гребенских казаков, но они опоздали. Начальник отряда, полковник Майдель, боялся потерять время и решил идти на чеченцев без гребснцов. В авангард был послан Бакланов с донскими казаками. Ночь была темная. Отряд шел ощупью» между двумя реками, волны которых плескались о камни и заглушали шум шагов пехоты и топот конницы. Вскоре дорога спустилась в глубокий овраг, за которым было первое препятствие - длинный ров, нарочно выкопанный горцами. Здесь не было караула. Пехота живо повязала фашины и фашинами, хворостом и землею забросала канаву. Но дальше было препятствие посерьезнее. Ауховские горца считали его защитой всего своего аула. Это были, так называемые, Гойтсмировские ворота. Дорога подходила к высокой горе, такой крутой, что подняться на нее можно было только по узенькой дорожке. Эта дорожка у самой вершины упиралась в ворота, сделанные из громадных бревен, скованных между собою толстыми железными цепями. По сторонам ворот тянулись канавы, обнесенные плетнями из колючего кустарника. Канавы эти уходили в дремучий, непроходимый лес. Гойтемировские ворота были заняты очень сильным караулом.

Светало. Казаки марш-маршем неслись на плетни. Испуганные часовые, сделав несколько выстрелов в воздух, бежали. Казаки перепрыгнули на лихих конях плетни и канавы и широкою лавой прикрыли рабочих, разбиравших в сумерках начинавшегося дня ворота.

Медлить было нельзя. Ближайшие аулы лежали всего в двух, трех верстах от Гойтемировских ворот. Казаки поскакали к ним. Часть пехотинцев, не желая отставать от казаков, бежала рядом с лошадьми, хватаясь за гривы, за хвост, за стремена. Наконец, показались и аулы. Горцы встретили нац&отряд частой стрельбой из-за плетней, а потом бежали. Аулы были пусты. Казаки нашли там только стариков. При первых выстрелах у Гойтемировских ворот чеченцы угнали свои стада и увели семейства далеко в горы, а сами, схватив оружие, ускакали, чтобы отрезать путь нашим войскам. Майдель с Баклановым зажгли аулы и начали отступать.

До Гойтемировских ворот отступление шло без потерь, но у Гойтемировских ворот собрались толпы конных черкесов, пешие засели по обеим сторонам узкой тропинки и приготовились принять наш отряд под перекрестный огонь. Яков Петрович хотел было насесть на кавалерию, но едва он скомандовал: «Стой», как чеченская конница повернула назад и исчезла в лесу. Тогда Бакланов, перевернув фронт налево в карьере, схватил в свои руки значок и кинулся с кручи прямо в лесистый овраг, внизу которого протекала речка Яман-Су. Не только горцы, но и наша пехота были ошеломлены видом казаков, скакавших полным ходом по таким местам, где только с трудом могли пробираться пешие. Ружейный огонь горцев сразу умолк. Они собирались в кучи, чтобы принять Бакланова в кинжалы и шашки. Но казаки, по знаку Бакланова, на полном скаку спешились и с пиками в руках, пешком, бросились на черкесов. Два батальона Кабардинского полка, бежавшие за казаками, оцепили оставленных казаками лошадей. Началась рукопашная свалка. А в это время человек 80 горцев залезли на высокий курган, стоявший сбоку, и начали обстреливать казаков. Никто не решился пойти и выбить их. Доложили об этом Бакланову. Он весь переменился в лице. И обида за казаков, и гнев на них охватили его. Прискакав к кургану и жестоко отпоров казаков плетью, Бакланов крикнул: «Вперед!» и, выхватив шашку, повел на приступ. Через минуту курган был взят; мы потеряли шесть казаков убитыми, ранеными хорунжего Стоцкого и 25 казаков.

Горцы бежали, оставив 17 тел на месте. Это было славное дело, и Бакланов получил за него чин полковника.

В апреле 1850 года предстояла смена донским полкам, находившимся на Кавказе. Донской казачий 20-й полк должен был идти домой, а с ним вместе и его командир, грозный для горцев Боклю. Но Бакланов был так нужен на Кавказе, без него так осиротели бы полки кавказские, что князь Воронцов очень просил атамана и военного министра об оставлении Бакланова на линии и о назначении его командовать вновь прибывающим полком. Просьба эта была исполнена, и Бакланов получил в команду донской казачий 17-й полк. С ним осталось, по доброй воле, пять сотенных командиров: Березовский, Банников, Поляков, Захаров и Балабин и адъютант его Одноглазков. Осталось и несколько казаков.

Трогательно было прощание Бакланова с 20-м полком. Когда он выехал к полку - все эти железные богатыри, увешанные крестами, плакали от правого до левого фланга, как малые дети. Сжалось сердце у грозного «Даджала», он отвернулся в сторону, махнул рукой и, молча, выехал из ворот укрепления. За ним потянулись и его сотни. Он проводил их до Карасинского поста и там распростился со своими боевыми товарищами.

Пришедшие с Дона казаки расспрашивали у старых, что за командир Бакланов.

- Командир такой, - говорили казаки, - что при нем и отца родного не надо. Если есть нужда - иди прямо к нему: поможет и добрым словом, и советом, и деньгами. Простота такая, что ничего не пожалеет, последнюю рубашку снимет и отдаст, а тебя в нужде твоей выручит. Но на службе, братцы мои, держите ухо востро: вы не бойтесь чеченцев, а бойтесь своего асмодея: шаг назад - в куски изрубит.

Бакланов сейчас же принялся и из нового полка готовить железных богатырей, героев-баклановцев.

В этом году мы проводили новую линию и прорубали в лесах широкие просеки для того, чтобы обезопасить себя от нечаянных нападений неприятеля. 8 августа, когда назначенные на рубку леса на реке Мичике части стали подходить к лесу, они были встречены ружейным огнем. Лес оказался занятым горцами. Послали за орудиями. Но орудия еще не прибыли, как 5-я рота Кабардинского полка, составлявшая правую цепь, спустилась в овраг и с криком «Ура» кинулась в лес. Загремели из леса меткие чеченские выстрелы и начали валиться люди. На поддержку пятой роте побежали две роты резерва. Начался жестокий рукопашный бой в лесной чаще. Уже девяносто солдат выбыло из строя убитыми и ранеными, чеченцы начали одолевать наших.

Бакланов в это время находился на левом фланге, где расставлял цепь. Вдруг на взмыленной, запыхавшейся лошади подскакивает к нему офицер Кабардинского пехотного полка и докладывает:

- Полковник, спасайте кабардинцев! Нас рубят! Весь правый фланг в чрезвычайной опасности!

Расспрашивать было некогда. Дело требовало немедленной помощи. Бакланов схватил ракетную команду и карьером помчался на место боя. Быстро скатились в глубокий овраг казаки и начали устанавливать ракетные станки. Толпа чеченцев с поднятыми шашками полетела на казаков. Молодые казаки смешались… Пошатнись они, и вся ракетная команда досталась бы чеченцам. Но выручил Бакланов.

Он спрыгнул с коня, выхватил их рук оторопевшего урядника ракету и сам положил ее на станок. Его пример ободрил людей. Казаки оправились. Раздалась команда: «Батарея, пли!» и восемнадцать огненных змей с шумом и треском влетели в ряды неприятеля. В эту же минуту прискакало 2 сотни 17-го полка, они побросали коней и пешком, с пиками наперевес, кинулись на чеченцев. Лес остался за нами и началась рубка его для прокладки новой линии.

В начале 1851 года в Куринское с прибывшим туда почтовым обозом Бакланову доставлена была неизвестно от кого и откуда посылка. Развернули ее, и в ней оказался черный значок, на котором вышита была адамова голова с двумя перекрещенными костями под нею и с вышитой кругом надписью: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь». Когда значок этот впервые появился перед полком, казаки были смущены его печальным видом, навевавшим мрачные думы о смерти. Но, когда казаки увидали, что этот черный значок наводит ужас на чеченцев - они полюбили его. Бакланов же с ним не расставался до конца жизни.

Одолеваемые со всех сторон нашими войсками, чеченцы решились на отчаянное предприятие. Они задумали напасть на Куринское укрепление. В день Успения Богородицы было особенно жарко и душно. Бакланов, пообедавши, лег отдохнуть в своем домике на горском ковре. Жара сморила его. Он совершенно разделся, снял даже рубашку и остался в одних чувяках. Вдруг раздался пушечный выстрел совсем близко, зазвенели окна в той комнатке, где спал Бакланов, и к нему влетел растерявшийся ординарец.

- Чеченцы в предместье, - крикнул он.

Выстрелы участились; шум, крики, скачка и суматоха на улице показывали, что дело не шуточное. Бакланов спросонья, как был без одежды, бросился к двери, вырвал из рук ординарца шашку, надел ее прямо на голое тело, накинул какую-то бурку и явился в таком виде перед казаками. Две сотни, собравшиеся по тревоге, кинулись за ним. Едва казаки вышли из укрепления - они увидали человек до восьмисот конных чеченцев, спускавшихся с гор. Казаки замялись. Но Бакланов выхватил из рук своего ординарца пику, крикнул: «Вперед!» и помчался в рукопашную свалку. Казаки не отстали от своего любимого начальника и горсть их врезалась в толпу неприятельской конницы. Работая пикой, Бакланов, как сказочный богатырь, валил вокруг себя толпы неприятеля. Горцы, дрогнувшие на первых порах, не могли поправиться и скоро бежали.

Казаки забрали пленных, и пленные были уверены, что страшный Бакланов, если и не настоящий даджал, то уже, наверное, приходится сродни ему.

Вскоре горцам пришлось окончательно убедиться, что грозный «Боклю», действительно, настоящий дьявол. Как-то вечером, у Бакланова собралось большое общество. Много было офицеров русских полков, пили чай, играли в карты, разговаривали. Было уже за десять, когда к Бакланову прошел ординарец и доложил, что его желает видеть лазутчик.

- Который? - спросил Бакланов.

- Али-бей, - ответил ординарец.

- Проси сюда.

Тихо, неслышными шагами прошел преданный Бакланову горец и таинственным шепотом стал докладывать.

- Шамиль, грозный предводитель чеченцев, узнал, что просека на реке Мичике окончена русскими. Ему доложили, что чеченцы не могут тебя остановить, и вот он… я боюсь и говорить, господин полковник.

- Ну! - ободрил его Бакланов.

- Шамиль тогда позвал из гор стрелка, и стрелок на Коране поклялся тебя убить. Стрелок приехал в наш аул. Много хвастал. Он говорит, что на пятьдесят шагов разбивает куриное яйцо, подброшенное кверху. Ну, только наши старики ему говорят, что они видали, как ты на полтораста шагов убиваешь муху. «Смотри, Джанем, - говорят ему наши старики, - если ты промахнешься - Боклю положит тебя на месте».

- Ну что же горец? - спросили Али-бея офицеры.

- Ничего, - отвечал чеченец, - побледнел немного, однако, скоро оправился. Я, говорит, только раз в жизни промах давал, да и то мне тогда всего семь лет было. Я, говорит, на Коране клялся. Он завтра на батарейке за рекой Мичиком засядет и будет тебя ждать, - сказал Али-бей Бакланову. - Ты завтра не езди на курган, - добавил он.

Коран - священная книга магометан.

- Ладно, - сказал Бакланов, щедро наградил чеченца и отпустил его.

На другой день, в обычное время, войска вышли из Куринского укрепления. Бакланов, переправившись через реку Мичик, остановил колонну несколько раньше, чем обыкновенно, и в сопровождении одного ординарца поехал к батарейке, где его ожидал знаменитый стрелок Джанем. Поднимаясь на пригорок, Бакланов взял ружье из рук ординарца и, оставив казака, один выехал на батарейку, остановил лошадь и стал вглядываться в кусты. И, вот, он увидал среди-листвы черную шапку чеченца, и в ту же минуту сверкнул ствол ружья и грянул выстрел. Бог спас Бакланова. Джанем промахнулся второй раз в жизни; пуля только чуть задела край полушубка Бакланова. Чеченец поднялся до пояса и с ужасом увидал, что Бакланов, целый и невредимый, сидит на коне. Чеченец пригнулся за валом и стал вторично заряжать винтовку. Но руки у него тряслись и сам он суетился, и Бакланов понял, что второй выстрел не может быть верным. Тогда Бакланов вынул ногу из стремени, положил ее на шею лошади, оперся на нее рукой и приготовил свое ружье. Раздался выстрел. Чеченец опять промахнулся, и как только он немного высунулся, Бакланов спустил курок, и чеченец упал навзничь: пуля ему попала между бровей и прошла через голову.

И наши, и чеченцы внимательно следили за этим состязанием и, когда Бакланов медленно поехал к своим, наши войска приветствовали его громким «Ура!» а чеченцы, махая папахами, вскочили на завалы и кричали: «Якши Боклю! Браво Боклю! Молодец Боклю!»

И долго после этого в Чечне говорили: «Не хочешь ли убить Бакланова?» - и останавливали этим вопросом расхваставшихся стрелков.

30 декабря 1852 года Бакланов получил давно заслуженный им орден св. Георгия 4-й степени.

В 1855 году, уже в чине генерал-майора, Бакланов участвовал с казаками в разведке подступов к Карсу и в штурме Карса. 16 ноября этого года Каре был взят, и вскоре после этого Бакланов был назначен в Кутаиси. Тогдашний наместник Кавказа генерал Муравьев, призвавши Бакланова к себе, сказал ему:

- Я назначаю вас в Кутаиси… Когда вы можете отправиться?

- На Дону есть поговорка, - отвечал Бакланов, - голому собраться - только подпоясаться. Через два часа я могу быть в дороге.

- Этого не нужно. Но я прошу вас отправиться не позже завтрашнего утра.

Но Бакланову не пришлось быть в Кутаиси, он должен был уехать на Дон, а оттуда вскоре получил назначение в Польшу командовать собранными там для усмирения взбунтовавшихся поляков казачьими полками. Там генерал Бакланов управлял некоторое время Августовскою губернией. Но железное здоровье Бакланова пошатнулось. Хотя ему всего было 55 лет, но годы его жизни прожиты были во время постоянных походов и боевых тревог. Бакланов отпросился в отпуск на Дон. Но на Дону он заболел воспалением легких. Перемогаясь, он вернулся в Вильно и продолжал командовать до 1867 года донскими полками, расположенными в Польше. Зачисленный в этом году по войску Донскому, Бакланов остальное время жизни провел в Петербурге. 18 января 1873 года не стало казака-богатыря. Его похоронили в Петербурге в Новодевичьем монастыре и там его друзья поставили над могилой его памятник. На гранитной скале брошена кавказская бурка и на нее донская папаха. Под папахой лежит знаменитый баклановский черный значок - гроза Большой и Малой Чечни. Под значком венок с надписью: «Войска Донского Яков Петрович Бакланов. Родился 1809 г., умер 1873 г.»; на подстановке памятника изображены названия всех тех местностей, где сражался Яков Петрович. Имя Бакланова носит теперь 17-й донской казачий полк.

Жизнь Якова Петровича Бакланова весьма поучительна для донских казаков. Сын простого казака, он любовью к военному делу, непрерывными упражнениями в езде, рубке и стрельбе, отвагою и усердной работой достиг высокого звания генерал-лейтенанта, прославил свое имя, но, что дороже всего, прославил имя донского казака, неувядаемой славою покрыл и наш тихий Дон.

В 1909 году, 15 марта, в день столетия со дня рождения Якова Петровича, и в Новочсркасске, возле войскового собора, и в Петербурге на могиле Бакланова торжественно служили панихиды. Добрым словом, вечной памятью помянули донцы своего героя и постановили собирать деньги на постройку памятника Бакланову в Новочеркасске.