Глава 12 Последняя дверь

Тем вечером Кики почувствовала, что в груди у нее так и клокочет. Недовольство, копившееся в Кики все последнее время, бродило в ней и просилось наружу.

«Она все портит. Она все портит. Мою жизнь в моем любимом Корико. Из-за нее даже Дзидзи ходит какой-то сам не свой. На нее даже Соно полагается. С ней даже Томбо дружить хочет. Горожане такие легкомысленные: им лишь бы чего новенького. А эта Кэкэ вечно ухмыляется, что бы ни случилось. Как она может все время быть спокойной?»

Кики казалось, что против нее ополчился весь мир. Ей так не хотелось в чем-либо уступить Кэкэ, что она наделала уйму глупостей. Отбросила ведьминскую гордость и ведьминские правила, забросила работу, швырнула на ветер свои деньги, радостно транжирила… Теперь стоило ей только вспомнить все это, как она готова была от стыда сквозь землю провалиться.

Двенадцатилетняя девочка, явившаяся из ниоткуда, перевернула жизнь Кики с ног на голову. Под влиянием Кэкэ Кики мало-помалу теряла себя. Куда только исчезла прежняя Кики, весела и жизнерадостная? Эти полгода прошли словно в тумане. Что же дальше-то будет?

«Я больше не нужна».

Рядышком с Кики, свернувшись клубком на одеяле, крепко спал Дзидзи. Кики вдруг начали душить слезы. Она подтянула к себе подушку и зарылась в нее лицом, чтобы не издать ни звука, — только плечи ходили ходуном.

Ведьмочка никогда и представить не могла, что ей может быть настолько одиноко.

«Я хочу исчезнуть. Мне так стыдно, что я сама себя выносить больше не могу. Я хочу покончить со всем…»

Кики вдруг словно что-то толкнуло в бок. Она посмотрела распухшими от слез глазами на полку, где стояла книга «Последняя дверь». Кики опустила босые ноги на пол и тихонько подошла к полке. Едва осознавая, что она делает, Кики сняла книгу с полки, а та словно только этого и дожидалась — тут же распахнулась прямо посередине.

Кики подошла к окну, подставила книгу под лунные лучи и принялась разбирать буквы. И как всегда, ей удалось прочитать лишь разрозненные фразы. Вот что там было написано:

«Ну вот, ты открыла дверь.

Ты бросила на меня лишь один взгляд и сбежала, и все же…

У тебя было такое лицо, будто мир рухнул, и все же…

Эта дверь открывается, когда все кончено.

Не убегай, входи, ну же!»

Закончив читать, Кики застыла, уставившись вдаль.

— Дверь, которая открывается, когда все кончено… — пробормотала Кики. Она бросилась к кровати, засунула босые ноги в туфли, схватила метлу и выскочила на улицу. — Я хочу уйти куда угодно!

Кики замерла и окинула небо ищущим взглядом.

Над далекой цепью гор, чернеющих и ночном мраке, распростерлось темно-синее небо. Синева была такой насыщенной и глубокой, что казалось, в ней можно утонуть. Кики поднялась на цыпочки и потянулась рукой к небу.

— Я всегда была едина с небом. Я и небо — нас двое, но мы одно целое. Моя «последняя дверь» непременно должна быть там, по ту сторону небес!

Кики вскочила на помело и рванула прямо вверх. Она мчалась как стрела, прямо вперед, все выше и выше. Вдруг сзади раздался жалобный вскрик:

— Ай!

Кики обернулась и увидела Дзидзи. Он болтался на венике, цепляясь за него передними лапами, — и когда только успел вскочить? Однако Кики бросила на кота лишь беглый взгляд, а потом снова устремилась вверх, не давая себе и секундной передышки. Воздух стал холоднее, мороз начал пощипывать щеки. Кики только сжала черенок покрепче и гнала помело дальше и дальше, выше и выше.

Она поглядела вниз и увидела далеко внизу крохотный Корико. Озаренный ночными огнями, он был похож на островок света во тьме.

В центре этого островка света ясно виднелся кружок циферблата на часовой башне. Для Кики эти часы всегда были сердцем города. Когда ей было тринадцать лет и Кики отправилась навстречу взрослой ведьминской жизни, она долетела до Корико и первой увидела высокую башню, похожую на ручку. Ведьмочка тогда еще шутливо подумала о том, что стоило бы взяться за нее да раскрутить весь город, как огромный волчок, — вот это было бы веселье! Тогда она была ведьмой-первогодкой, и ей все казалось по плечу. Кики перевела взгляд туда, где располагалась булочная Соно «Камень-ножницы-буханка».

«Та первая ночь, когда я спала, вся перемазавшись в муке… День, когда я повесила на дверь табличку ”Ведьмина служба доставки”… Ой, а вон там, где огни сияют, точно бусы в два ряда, — это же фонари на мосту через Большую реку… Одна старушка, с которой я когда-то познакомилась, сбросила с него красную туфельку. Она сама была тогда еще маленькой девочкой… Столько воспоминаний, столько любимых мест… И теперь всему этому конец, всему…»

Из глаз Кики градом покатились слезы.

«Этот город стал моим. Я вернулась сюда, потому что полюбила его… — Перед внутренним взором Кики вереницей проходили знакомые и дорогие лица. — Я была спокойна и счастлива: ведь у меня были все они. Куда же я от них от всех уйду? Если я исчезну, я потеряю все. Разве так должно быть?» — вопрошала Кики саму себя. Ей было больно даже смотреть на раскинувшийся под ней Корико.

«Кэкэ — она же такая маленькая в сравнении с городом…» — Кики задрожала, осознав, что все, до сих пор бывшее ей опорой в жизни, — все это сосредоточилось в Корико.

Кики подхватило порывом ветра. Волосы ее встали дыбом, слезы размазало по мокрым щекам. Кики замотала головой, пытаясь стряхнуть их. И тут она зацепила краем глаза линию, четко отделявшую свет от тьмы. Побережье! Место, где Кики впервые повстречала Томбо. Это случилось жарким летним днем, когда они оба пришли на пляж. Кики вдруг увидела Томбо словно прямо перед собой.

«Я хочу показать ее тебе. — Это сказал Томбо, когда вертушка была готова. Да, он именно так и сказал: — Я так хочу, чтобы ты ее увидела, очень хочу…»

Слова Томбо эхом отозвались в ушах Кики.

По телу ведьмочки снова пробежала дрожь — ее буквально трясло. И тут она наконец забыла о соперничестве и поняла, что она чувствует на самом деле, в глубине своего сердца.

«Я люблю Томбо. Я люблю Томбо. И я люблю город Корико».

И тут — ах! Помело, которое все это время летело навстречу черному небу, клюнуло черенком, точно сломанное, и устремилось вертикально вниз, со страшной скоростью. Оно словно падало так целеустремленно, словно вдруг обрело собственную волю. Помело летело отвесно, вниз и вниз, падало, рассекая мир на две половинки. И Кики почувствовала, словно от нее что-то отрывается, разлетается кусками во все стороны. Поначалу ветер бил ей в лицо так, что она почти не могла дышать, но потом он каким-то чудом переменился: теперь это был тот же ласковый и теплый ветер, который обдувал Кики в тот день, когда она решила стать ведьмой и впервые поднялась в небо.

В конце концов Кики упала на землю у подножия невысокого холма — упала с такой силой, что ее подбросило вверх, а потом она снова упала и покатилась по земле.

В голове Кики мельтешили путаные мысли: «Дверь открылась? Я попала в другой мир?»

Лежа на земле, она открыла глаза. Вокруг стояла непроглядная тьма. Кики посмотрела вверх и увидела перед собой небо со сверкающими звездами. Рядом, плотно прижавшись к ее боку, лежал свернувшийся в клубок Дзидзи; Кики чувствовала тепло его тельца.

«Кажется, я еще жива», — подумала Кики.

Наконец, несмотря на страшную боль во всем теле, она поднялась на ноги. Кики взяла Дзидзи на руки и, волоча за собой помело, вернулась домой. На улицах было совсем темно, и только знакомый и родной запах Корико плыл в воздухе, окутывая Кики.

Кики распахнула глаза. Похоже, добравшись до постели, она просто рухнула на нее и уснула. Через окно, занавески на котором так и остались незадернутыми, на лицо Кики падали лучи утреннего солнца. Дверь в комнату Кэкэ была приоткрыта. Кики встала и робко заглянула внутрь. Что это? Внутри было чисто и пусто, от вещей Кэкэ, еще вчера разбросанных по всему дому как попало, не осталось и следа. Кики на мгновение застыла, растерянно осматривая пустую комнату.

«А была ли она здесь в самом деле?.. Или мне это приснилось?..»

Кики тихонько притронулась к левой руке, которой больнее всего ударилась вчера о землю, — кисть по-прежнему ныла. Кики достала свое зелье от кашля и осторожно приложила его к ушибу: ей почему-то показалось, что это должно помочь. И в самом деле, боль смягчилась и стала не такой острой.

— Кэкэ ушла, — тихо сказал Дзидзи, подойдя к Кики.

— Ушла? В самом деле? — переспросила Кики.

— Взяла и ушла, рано-рано утром. Я хотел ее догнать, но почти сразу потерял из виду… — сказал Дзидзи.

«Ну почему именно теперь, когда со мной все уже в порядке?..»

Девочка, которая ходила, покачиваясь взад-вперед, которая появилась внезапно, как видение, и так же внезапно исчезла… В груди Кики все сжалось от боли.

Она подбежала к Соно.

— Ты насчет Кэкэ, да? — спросила та, едва увидев лицо Кики. — Она приходила рано утром, сказала, что снова отправляется в путь. Я, конечно, попыталась ее отговорить… И что, ты думаешь, она мне ответила? Мол, в этом городе, сколько ни оставайся, больше ничего интересного не будет! А потом она вышла на улицу и пошла прямо вперед, и мне вдруг показалось, что она тает прямо на глазах. Такая маленькая, такая хрупкая, такая одинокая… Я не могла на это смотреть, кинулась за ней вдогонку, но она вдруг свернула за угол. Я, конечно, бегом за ней… Глядь, а ее нигде нет. Исчезла.

Кики молча смотрела на Соно.

— А ведь она и в само деле была ведьмой. Потому и ушла: ведь в одном городе может жить только одна ведьма… — проговорила Соно.

— Я… Не знаю… Это правило… Оно такое старое… — запинаясь, с трудом проговорила Кики. На глазах у нее вдруг выступили слезы. — Простите. Я просто не знаю, что делать. — Кики отвернулась.

«Ей всего двенадцать лет. У нее были такие тонкие руки; когда она шла, казалось, вот-вот испарится. А я? Я хоть раз попробовала встать на ее место, хоть раз попыталась подумать о том, каково ей?»

И теперь Кики отчаянно жаждала узнать, что же происходило в душе Кэкэ.

Кики вернулась домой, обнаружила, что оставила дверь открытой нараспашку, и хотела было ее закрыть, но тут из-за покачнувшейся створки выпала и скользнула на пол записка. На ней торопливым почерком было написано:

Мне хотелось бы попросить Вас вернуть мне любезно принятую Вами на хранение книгу «Последняя дверь». Сегодня, на платформе Центральной станции, в половине двенадцатого. Прошу Вас прийти точно вовремя.

Кики посмотрела на часы. До половины двенадцатого осталось всего тридцать минут. Кики сняла книгу с полки. Она пристально посмотрела на обложку и привычным жестом провела пальцами по бумаге. Книга тихонько раскрылась. И вот что в ней было написано:

«Я всегда буду здесь. Будь спокойна. Ведь я всегда рядом».

Кики закрыла книгу и немножко постояла, прижимая ее к груди.

— Дзидзи, полетели! — позвала она и вышла на улицу.


Платформа Центральной станции выходила на побережье, на платформе стояла маленькая покачивающаяся фигурка. Это была Кэкэ. У Кики вдруг перехватило горло.

— Кэкэ! Это же Кэкэ! Нашлась! — закричал Дзидзи.

Когда Кики приземлилась рядом с Кэкэ, та удивленно воззрилась на нее:

— Как ты узнала, что я здесь?

— Я получила письмо, в котором было сказано, что я должна доставить книгу сюда.

— Ах вот оно что, это опять папа! Вечно он лезет в чужие дела… Наверняка он решил устроить так, чтобы мы с тобой снова встретились. — Кэкэ обреченно потрясла головой.

— Так, значит, это все-таки твоя книга? Я иногда подумывала, что она, должно быть, твоя.

— Да нет! Она папина… То есть мамина… Ну, он так говорил…

— Значит, ты все-таки вовсе не сирота? — Кики улыбнулась, слегка подтрунивая над Кэкэ.

— На деле все одно что сирота! — Кэкэ надула губы и отвернулась.

— Но ведь тот человек, который заглядывал ко мне в дом, — это был твой отец, так?

— Да. Вечно ему что-то надо — оставил бы уже меня в покое! — Это снова была прежняя, нахальная Кэкэ, какой Кики знала ее с первой встречи. И Кики подумала: «Какое счастье, что я снова смогла увидеть ее такой!»

— Кэкэ, ты ждешь поезд? Уезжаешь? — Кики посмотрела на рельсы.

— Ох уж эта ваша деревня! Мне тут сказали, его еще час ждать придется! Опаздывает, видите ли! Ну куда это годится? Я уже и улыбнулась, и большой палец показала… Все без толку.

— Так ты в самом деле уезжаешь…

— Нельзя же без конца дурака валять!

— Опять ты вредничаешь… Ну раз так, давай вместе ждать! Можно?

Кики очень хотелось сказать Кэкэ: «Давай вернемся домой!» Но она смотрела в неуловимо изменившееся лицо Кэкэ и понимала, что это приглашение нужно только ей одной. А Кэкэ уже приняла свое решение.

Кики присела на скамейку, Кэкэ нехотя плюхнулась рядом. Морской бриз дул им в лицо, играя волосами.

— А я видела. — Кэкэ повернулась к Кики, и ее глаза блеснули. — Видела, как ты падала.

— Правда?

— Это было очень страшно. Меня всю затрясло. Ты как будто разрезала ночное небо пополам. Мне тоже было так больно… Я очень рада, что ты осталась жива.

— Да, мне повезло. Но я сильно ударилась. — Кики погладила левую руку.

— Болит?

— Да. Но знаешь, честно говоря, я рада этой боли, — пожав плечами, улыбнулась Кики.

— Опять ты строишь из себя примерную девочку… Знаешь, когда я это увидела, то именно тогда и решила уехать. Так и подумала: «Хватит. Пора возвращаться». Дорога домой так и встала перед глазами…

— Я тоже видела ее. Видела дорогу. Последняя дверь открылась… И эта последняя дверь вела к новому началу. На землю — не в небо.

Кэкэ кивнула и улыбнулась. И Кики улыбнулась ей в ответ.

— Кэкэ, а где твой дом?

— О-о-очень далеко на севере. В громадном городе. Гора-а-аздо больше этого. И дом у меня тоже громадный. Мы богатые. Только мамы у меня нет… Она умерла, когда мне было четыре года. Слишком рано… У меня нет ни братьев, ни сестер. Папа меня баловал, так что у меня тоже началась болезнь «Паинькина Паника». Говорят, мама была замечательной женщиной. Папа очень боится потерять после мамы еще и меня. Но ведь я не она, об этом нельзя забывать. В общем, я сбежала из дома. Хотела сбежать совсем ненадолго, а вон как все вышло…

Кэкэ достала из рюкзака сумочку, которую когда-то назвала своей «сумкой с сокровищами». Она приложила красные бусины, свисавшие с концов шнурков, к глазам и позвала: «Дзидзи!» У Дзидзи разом вся шерсть встала дыбом.

— Ой, так вот что это было? — вскрикнула Кики.

— Эти бусины в темноте светятся, — пояснила Кэкэ. Она открыла мешочек, вынула из него листок слегка пожелтелой бумаги и протянула его Кики.

— Можно прочитать?

— Можно. Раньше я не понимала, что там написано, но теперь начинаю понемногу вникать…

Кики развернула сложенный лист. На нем, жирными буквами, было что-то написано авторучкой.

— Это мамино завещание, — сказала Кэкэ.

«Кэкэ, я верю, что память — это волшебство. Мы были вместе совсем недолго, но в наших с тобой воспоминаниях заключена магия».

— Плакать нельзя! — строго предупредила Кэкэ, как только Кики дочитала. — Правда, что бы там мама ни написала, у меня-то воспоминаний о ней нет. Это только ей так казалось.

— Думаешь? — отозвалась Кики. — Но ведь ты есть, сидишь здесь. Меня кажется, это тоже своего рода память. Память ведь такое чудо, если вдуматься. Ее не увидеть… но и не уничтожить. Чем не магия? Мне кажется, моя жизнь в Корико — это тоже волшебство. Я попала сюда по чистой случайности, но теперь город полон моими воспоминаниями. Моя память — это я. отказавшись от своих воспоминаний, я откажусь от самой себя. Я поняла это там, в небе.

— Хм-м… — Кэкэ глубоко вздохнула и уставилась в небо. — Выходит, магию тоже нужно понимать… — негромко проговорила она, словно обращаясь сама к себе.

Потом она продолжила свой рассказ:

— Папа мне говорил, что мама была ведьмой, — наверное, это и в самом деле так. Когда я приехала сюда, совсем одна, то вдруг заметила, что мне все удается, чего захочу. Правда, сама не знаю, как это выходило… Может, потому, что ты тут была…

— А эта книга — она волшебная? — спросила Кики, кивая на книгу в своих руках.

— Эту книгу прислал мне папа, когда я сюда приехала. Правда, сделал он это как-то странно, через тебя… Наверное, сам не знал, как лучше. Но он явно считал, что она должна быть у меня под рукой, раз уж я сбежала из дома. Я сама ничего о ней не знала, но когда ты ее принесла, то сразу догадалась. Там ведь на обложке написано «Последняя дверь». А папа когда-то давным-давно рассказывал мне, что перед смертью мама произнесла: «Когда все будет кончено, откроется новая дверь. Поэтому даже в разлуке мы всегда будем вместе».

— Вот как… Вчера ночью я тоже открывала эту книгу, и там было сказано: «Эта дверь открывается, когда все кончено… Входи, ну же!» Потому-то я и полетела в небо. Мне показалось, дверь там, в вышине.

— Это все я виновата… — понурилась Кэкэ.

— Нет, это моя вина! — горячо возразила Кики. — Знаешь, эта книга, конечно, иногда лезет не в свое дело, но, может, попробуем один раз открыть ее вместе?

— Вместе?..

Они улыбнулись друг другу. А потом разом взялись за книгу с двух сторон и с хлопком раскрыли ее. Вот что там было написано:

«Единственное куда дороже, чем все».

— И что бы это значило? — нахмурилась Кики.

— А я понимаю. Ведь это же ты, Кики, сказала мне, что уметь все-превсе — это как-то неправильно. Да и неинтересно это, как оказалось на самом деле. Перестаешь понимать, кто ты есть, а этом нет ничего хорошего. Прости меня, Кики. Я узнала о тебе из слухов и приехала в Корико — хотела одним глазком на тебя взглянуть. А потом увидела, что тебя все так любят, что у тебя есть такой замечательный кот, а в придачу еще и такой потрясающий друг, как Томбо, и мама тоже есть — все, чего только можно пожелать! Мне так и захотелось сделать тебе какую-нибудь пакость. Я думала отнять все это у тебя и забрать себе. Но теперь с этим покончено. То, что я увидела, напугало меня до глубины души. Мне было очень страшно, когда ты падала. — Кэкэ побледнела, ее передернуло. Кики вспомнила вчерашнее и посмотрела в небо. Глдя на нее, вверх посмотрела и Кэкэ.

— В небе есть какое-то волшебство.

— Все потому, что оно бескрайнее… — кивнула Кики.

Вдалеке показался приближающийся поезд, и Кэкэ поднялась со скамейки:

— Ну, похоже, прибывает — пора прощаться.

— Но ведь ты еще вернешься? — Кики тоже встала.

— Сама не знаю.

— Кэкэ, а ты станешь ведьмой?

— Тоже не знаю. Думаю, сначала мне нужно отыскать то «единственное», что будет для меня ценнее «всего».

Кэкэ слегка прикусила губу. На вид казалось, они ничуточки не изменилась со времени их первой встречи.

Поезд остановился, пассажиры сошли на платформу. Кэкэ поднялась в тамбур и обернулась:

— Дзидзи, а ты не хочешь стать моим котиком?

Дзидзи, стоявший у ног Кики, вздрогнул всем телом. Он взметнулся и одним прыжком оказался у Кэкэ на плече. Кэкэ крепко-крепко обняла его.

— Да? Правда? Не может быть… Дзидзи, ты такой милый… — Кэкэ подняла Дзидзи перед собой и поцеловала его в мордочку. — Прощай.

И опустила Дзидзи на пол.

Поезд тронулся. Дзидзи выпрыгнул из тамбура, и они вместе с Кики, которая махала рукой вслед, бежали за уходящим поездом до самого края платформы.


Спустя несколько дней после этого Кики написала письмо Кокири:

Мама, а что ты чувствовала, когда поняла, что любишь папу? Расскажешь мне?

Спустя примерно неделю от Кокири пришел ответ:

Это случилось очень давно, но я и сейчас прекрасно помню, как это было. Мне было восемнадцать лет. Я жила в нашем маленьком городке обычной ведьминской жизнью. Тогда-то я и повстречала Окино. По всему было видно, что он очень хорошо ко мне относится, но он был обычным человеком. Тогда были не теперешние свободные времена: мое ведьмовство считалось недостатком. Поэтому я и решила, что я должна отказаться от него. Наши семьи, и моя, и его, были против, я была застенчива, поэтому я решила скрывать свои чувства и не видеться больше с Окино. Но потом я так устала подавлять свою любовь, что однажды ночью просто взяла и взлетела высоко-высоко в небо. Я хотела убежать от всех, убежать от себя, скрыться навсегда где-нибудь между облаков. А потом я решила еще раз взглянуть на свой городок, на прощание. Мне хотелось увидеть дом, где живет Окино.

И тогда я поняла.

Я люблю Окино. Люблю всей душой. И это такая же доподлинная правда, как то, что я живу и дышу. И пока я есть на свете, моя любовь не исчезнет из моего сердца. Так я подумала — и вдруг начала падать. Я падала и падала, отвесно вниз. В себя я пришла на склоне поросшего травой холма, с вывихнутой ногой.

Мне кажется, именно тогда я и стала взрослой. С того дня мы с Окино уже никогда не расставались. А я и поныне живу жизнью ведьмы.

Дочитав, Кики не смогла удержаться от смеха:

«Совсем как я!»

Она была так рада, что даже немного поплакала.


Друзья и знакомые Кэкэ очень огорчились, узнав об ее отъезде.

— Просто взяла и исчезла… — с тоской в голосе проговорила Соно.

— Наверняка она сейчас где-нибудь создает свой авиаклуб, — задумчиво протянул Томбо.

Кэкэ была как фейерверк: она шумно ворвалась в город, сверкнула и так же шумно исчезла. Но в этом была своеобразная, непривычная красота, и Кэкэ, как это и бывает с прекрасным фейерверком, осталась в душах людей незабываемым воспоминанием.


Осень была в самом разгаре. Вот уже совсем скоро Томбо предстояло отправиться на учебу в далекую техническую школу. И вот однажды он позвонил Кики:

— Ты не могла бы завтра со мной встретиться?

— Конечно! Ребята тоже придут?

— Нет, только я…

— Ой, только мы вдвоем? Здорово! — Кики даже подскочила от радости.

— Где именно встретимся? Кики, куда бы тебе хотелось пойти?

— На берег моря.

— Мне тоже. Я хочу увидеться с тобой на берегу. Вечером, хорошо? Возле питьевого фонтанчика.

— Тебе так нравятся закаты… — внезапно осипшим голосом проговорила Кики.

А потом они оба вдруг хором проговорили:

— Есть в них что-то волшебное.

— Да, и еще, Кики, ты будь как всегда…

— А? Ну конечно! Увезешь с собой воспоминание о моем всегдашнем платье! — рассмеялась Кики в ответ.


«Какие же в бухте Корико красивые закаты, никогда не надоедают…» — подумала Кики. Особенно были хороши осенние закаты, когда часть неба, освещенная уходящим солнцем, была особенно четко отделена от охваченной сумерками — не небо, а чудо какое-то.

Кики вспомнила, как Кэкэ говорила о том, что в небе скрыто некое волшебство. Она прошла по набережной через парк и спустилась на песчаный берег.

— Привет! — Томбо обернулся. — Спасибо, что пришла! — торжественно произнес он.

«Ой, он что, думал, что я могу не прийти?.. И что же мне ему ответить?.. Такой момент…»

— Спасибо! — выпалила Кики. Она растерялась и захлопала глазами, пряча взгляд. — Я тоже… — выдавила она.

Томбо тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Они стояли друг против друга, а в воздухе висела мучительная неловкость.

— Знаешь, мне через три дня придется уехать из Корико на учебу…

— Да, я помню.

— Это очень далеко отсюда, я нечасто смогу приезжать обратно. Кики, ты тоже куда-нибудь улетишь?

— Не улечу, ни в коем случае! Я так люблю Корико! Ведь это же твой город. И мой тоже. Так что я всегда буду здесь. Когда вернешься, постучи в дверь «Ведьминой службы доставки». Я непременно буду дома! Обещаю! — Кики говорила все горячее и громче. Томбо обрадовано, хотя и чуточку смущенно, кивал ей.

— Я очень этому рад. Если ты улетишь, беда будет. Знаешь… Ой, что это я все время только о себе говорю — вечно со мной так…

— Ничего-ничего, говори.

— Я хочу в той школе заняться изучением насекомых.

— Каких насекомых? Стрекоз, что ли? Ну-ну! — Кики рассмеялась, и Томбо тоже.

— А-ха-ха! Да, именно их. Начну с того, что изучу самого себя. А вдруг в стрекозах скрываются настоящие чудеса? Я хотел бы их исследовать. Насекомые хоть и маленькие, но зато они мастера маскировки. А еще их умение летать! В насекомых столько всего удивительного, что от одной мысли об этом голова кругом идет. — Томбо вдруг дурашливо завращал глазами за стеклами своих круглых очков, которые придавали ему сходство со стрекозой. Наконец-то он вел себя совсем как обычно.

Он подошел поближе к набегающим на берег волнам и подозвал Кики:

— Эй, Кики, иди сюда!

Кики подошла и встала рядом.

— Ты слышишь? — спросил Томбо. — Тебе не кажется, что волны как будто что-то шепчут?

Кики подняла взгляд и посмотрела вдаль. Подбежав к самому берегу, волны начинали сверкать белыми пенными гребешками, словно хотели показать что-то, что они прятали все это время. Они шуршали — шур-шур, шур-шур — и пропадали в песке.

— И в самом деле, как будто что-то шепчут. И знаешь, похоже на человеческие голоса, — согласилась Кики.

— Пока я ждал тебя, Кики, я все вслушивался в этот звук… И подумал: а вдруг это волны приносят нам то, что они слышали там, на другом берегу моря? И так было всегда и будет всегда? Здорово же!

— Думаешь, морю можно рассказать какую-нибудь тайну?

— Ну да! — кивнул Томбо.

— Тогда… — Кики выпрямилась. Она набрала полную грудь воздуха и прокричала, обращаясь к морю: — Возьмите и нас двоих к себе в друзья!

Томбо подскочил к ней.

— Да-а! Вот это да! Давайте дружить!

Они посмотрели друг на друга и дружно расхохотались.

— Эти слова непременно дойдут до самых дальних берегов… Волны прошуршат их там, — сказала Кики.

— Кстати, Кики, а я вертушку принес. — Томбо достал из кармана причудливо изогнутую бамбуковую дощечку и две палочки. — Хотел показать ее тебе.

Томбо говорил точно так же, как в первый раз.

— Правда? Это та самая знаменитая заводная вертушка, которая умеет зависать и возвращаться? Ух ты!

— Ну, начинаю подготовку к спецзапуску! — Томбо приладил дощечку к палочке, воткнул вторую палочку сбоку и начал быстро-быстро их вращать.

— На вид она очень простая.

— Да, простая. Но в этом и есть мое волшебство. — Томбо улыбнулся, его глаза сияли. Он поднял руки, протянув их к морю и — хоп! — выпустил вертушку. Вертушка быстро помчалась вперед.

— Ой! Она же сейчас опять улетит неизвестно куда! — испугалась Кики, провожая ее взглядом.

Над морем вертушка вдруг на мгновение застыла, нырнула чуть вниз, а потом, все так же бешено вращаясь, медленно и плавно поплыла к Кики. Она тихо опустилась прям в подставленные ладони Кики.

— Ой, она вернулась! Вернулась ко мне!

— Ну разумеется! — гордо кивнул Томбо, выпятив грудь.


Они договорились, что в день отъезда Томбо Кики и Дзидзи придут на вокзал проводить его. И на том распрощались. Кики свернула за угол, на улицу, с которой уже была видна булочная «Камень-ножницы-буханка», как тут откуда-то из радиоприемника полилась песня Кары:

Ты опустишь голову, обнимешь колени руками

В ожидании неизвестно чего.

Ты заглядываешь в свои же глаза

Робко и малодушно.

А ведь там, за окном, дует ветер,

А ведь кто-то машет тебе рукой,

А ведь в твоей душе живет улыбка.

Когда-нибудь и для тебя настанет время,

Время встретиться с собой.

И для тебя непременно настанет время,

Время встретиться с собой.

Загрузка...