Китай. Большой исторический путеводитель

«НАНКИНСКОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ»

Период до начала полномасштабной японской агрессии в 1937 г. получил название «нанкинского десятилетия» — это были годы довольно успешного развития страны, особенно на фоне того, что было до них и что наступило после.

Впрочем, не все было гладко — и это еще мягко сказано. Оппозиционные Чан Кайши партийные группировки смыкались с милитаристами и порою начинались военные действия, грозившие вновь перерасти в гражданскую войну. Правительственным войскам пришлось встретиться на поле боя и с вчерашними союзниками — Фэн Юйсяном и освободителем Пекина Янь Сишанем. В устранении этой угрозы большую помощь оказал маньчжурский Чжан Сюелян. Противостояния обострились и на Севере, и на Юге, и только когда японские войска в 1931 г. вступили в Маньчжурию и отторгли ее от Китая — соперники решили наконец-то прекратить раздоры.

В ноябре 1931 г. прошел IV объединительный конгресс Гоминьдана. На нем был достигнут компромисс между сторонниками Чан Кайши и группировкой Ван Цзинвэя — главы прежнего уханьского правительства. Помимо выраженной левизны своих социально-политических взглядов, Ван Цзинвэй стоял на паназитских и японофильских позициях — несмотря на агрессию в Маньчжурии, он считал, что для блага Китая необходимо тесное сотрудничество со Страной восходящего солнца.

В результате взаимных уступок Ван Цзинвэй возглавил образованное в январе 1932 г. новое Национальное правительство, а Чан Кайши вновь стал главнокомандующим НРА. Только в 1935 г., на очередном конгрессе Чан Кайши возглавил и правительство, выступив под лозунгами национализма и восстановления территориальной целостности страны: прояпонская ориентация Ван Цзинвэя стала неприемлемой для большинства видных деятелей Гоминьдана.

Несмотря на всю привлекательность и силу личности Чан Кайши, надежного механизма власти в стране ему создать не удалось. Он умело старался примирить различные группировки и различные точки зрения, ему удалось покончить с «войной всех против всех» — и это было немало. Но четкой программы Чан Кайши не имел — хотя, возможно, при тогдашней политической ситуации оно и к лучшему. «Сложившаяся структура гоминьдановского режима даже к середине 30-х гг. политически была чрезвычайно слабой и уязвимой. Центральный государственный аппарат только начинал складываться, а местный по-прежнему оставался старым, в основном милитаристским. Гоминьдан фактически был конгломератом разнородных фракций и группировок, прочно не связанных ни сильной политической организацией, ни объединяющей идеей и программой. Существенно меняет облик Гоминьдана и гипертрофированная политическая роль армии. Это сказывается как в перенесении в партию военных методов решения политических разногласий, в забвении демократической процедуры, в усилении автократического начала, так и в прямом сращивании партийного и военного аппаратов. Повышение политической роли военного фактора отнюдь не свидетельствовало о боевой мощи НРА. Скорее наоборот, военная слабость НРА отчетливо проявилась в столкновениях с японской армией и с вооруженными силами КПК» (А.В. Меликсетов).

Чувствуя необходимость выдвинуть идеологическую платформу, которая могла бы привлечь к нему умы и души, Гоминьдан не шел дальше попыток приспособить к текущему моменту идеи Сунь Ятсена в их ставшей уже хрестоматийной трактовке. За новое могло сойти и несколько подзабытое старое: широко пропагандируемое «Движение за новую жизнь» призвано было утверждать в повседневности основные конфуцианские принципы: уважения к старшим, правильного ритуала, целомудрия, стыда. К ним добавились национальное чувство и готовность встать на защиту отечества. «Был издан кодекс из 96 правил, детально регламентировавший «правильное» поведение. Поборникам «новой жизни» предписывалось, например, не чавкать за едой, не курить, не плевать, ходить в застегнутом мундире, убивать крыс и мух, покупать китайские товары и т. п. По указанию сверху в стране было создано 1300 местных ассоциаций в поддержку нового движения. Откровенно авторитарный, полувоенный характер этой инициативы гоминьдановских властей со всей ясностью обнаруживает и ее внутреннюю слабость: лишенное связи с традиционными символами и ценностями китайской культуры, «Движение за новую жизнь», как и позднейшие идеологические кампании при коммунистах, могло обеспечить связь между правящими верхами и обществом лишь посредством приказов и палочной дисциплины, что отнюдь не способствовало развитию той гражданской ответственности, которую силилась внедрить в народ новая идеология» (В.В. Малявин).

Популярности Гоминьдану прибавляла его патриотическая позиция в международных отношениях, направленная на отмену всех прежних унизительных для Китая договоров.

Япония проявляла недоброжелательность по отношению к нанкинскому правительству с момента его образования. Особенно резко это проявилось, когда был возобновлен Северный поход: пытаясь сорвать его, японские войска заняли г. Цзинань в Шаньдуне и устроили там 3 мая 1928 г. бойню китайского населения, в результате чего было убито и ранено более 10 тысяч человек. Это не смогло помешать успешному завершению похода, но Япония признала новое китайское правительство только в январе 1929 г.

Первыми из держав это сделали США — в июле 1928 г. Американское правительство всегда поддерживало дружественные отношения с Гоминьданом. Следом о признании заявила Англия.

Для Китая очень болезненна была проблема иностранных концессий — фактически отторгнутых от него территорий. Проявив дипломатические упорство, гоминдановское правительство добилось освобождения 20 из них (при общей численности 33). Были пересмотрены пункты договоров, предусматривающие экстерриториальность (неподсудность китайской юрисдикции) иностранных граждан.

Сложно складывались отношения с СССР. Советское правительство всесторонне поддерживало КПК, вступившую в открытую борьбу с Гоминьданом. Китайская сторона предъявляла правительству СССР претензии по поводу того, что советские консульства и торгпредства помогают коммунистам вести свою пропаганду, направленную против законной власти, что при необходимости те находят в них убежище. Ставился вопрос о закрытии советских учреждений.

Нанкинское правительство требовало полной передачи Китаю КВЖД, что в общем-то отражало настроения большинства китайцев. Проблема эта вскоре обострилась из-за действий маньчжурского лидера милитариста Чжана Сюэляна, находившегося, как мы помним, в относительном согласии с Чан Кайши. В мае 1929 г., явно не без одобрения Нанкина, было совершено нападение на советское консульство в Харбине, а в июле войска Чжан Сюэляна осуществили захват КВЖД. Все советские служащие были отстранены от работы, часть из них подверглась аресту. Такие действия встретили открытую поддержку Национального правительства. Иного и быть не могло, на стороне маньчжурских властей были даже многие руководящие деятели КПК.

Правительство СССР ответило решительными мерами, что было оправдано еще и тем, что заодно с милитаристскими частями действовали отряды русских белогвардейцев, обосновавшихся в Маньчжурии после окончания гражданской войны. Была сформирована Особая Дальневосточная армия под командованием В.К. Блюхера — недавнего главы советских советников при Гоминьдане. Дело дошло до крупного вооруженного конфликта, с советской стороны в сражениях участвовали танки. 20-тысячная маньчжурская группировка была разбита, половина ее солдат и офицеров оказалась в плену. С ними обращались гуманно, вели активную пропагандистскую работу, разъясняя, что они стали жертвами происков мировой буржуазии и ее наймитов. Дипломаты тем временем искали пути к примирению, и в конце 1929 г. представители СССР подписали соглашения сначала с маньчжурской стороной (в Ново-Уссурийске), а потом с китайской (в Хабаровске) — ситуация на КВЖД была возвращена к изначальному состоянию. Однако китайские руководители придерживались прежней точки зрения — КВЖД целиком должна принадлежать их стране. Проблема эта становилась яблоком раздора на всех последующих советско-китайских переговорах. Дипломатические отношения между странами были восстановлены только в 1932 г., после того, как Япония совершила агрессию в Маньчжурии.

Вторжение туда японской Квантунской армии началось в октябре 1931 г. с территории Кореи (аннексированной Японией в 1910 г.) после явно спровоцированного инцидента. Оккупация была проведена быстро, милитаристским войскам явно не по силам было оказать эффективное сопротивление — и они его почти не оказывали.

Японскому руководству было очень желательно, чтобы нанкинское правительство не просто согласилось на этот захват, но и признало бы его важным шагом к созданию «сферы совместного процветания», которая объединила бы под эгидой Японии сначала весь дальневосточный регион, (включая, разумеется, Китай), а потом и многие другие страны Азии.

Но китайская сторона не собиралась идти навстречу таким пожеланиям. Япония пошла на обострение ситуации: в январе 1932 г. в устье Янцзы высадился большой японский десант и завязал бои с китайской армией на подступах к Шанхаю. Но китайцы — и военнослужащие, и пришедшие им на помощь мирные жители сражались героически, и нападавшие не смогли захватить город.

Тогда в Маньчжурии, провинции со сложным этническим составом населения, была инспирирована кампания за полную независимость от Китая. Поддержав эту «инициативу», японские оккупационные власти приступили к созданию государства Маньчжоу-го. Причем не просто государства, а империи, во главе которой, после некоторых колебаний, согласился встать последний китайский император из маньчжурской династии Пу И.

В начале 1932 г. границы Маньчжоу-го были расширены за счет аннексии еще нескольких северокитайских территорий. Руководство Гоминьдана понимало, что сил для противостояния агрессии у Китая пока недостаточно, да и в собственных его рядах было немало тех, кто выступал за стратегическое сотрудничество с Японией — среди них все тот же Ван Цзинвэй. Западные державы, на словах осуждая агрессора, реальной поддержки Китаю не оказывали (хотя межимпериалистические противоречия на Дальнем Востоке обострялись).

В мае 1933 г. нанкинское правительство было вынуждено подписать с Японией соглашение, которым предусматривалась демилитаризация граничащей с Шаньдунским полуостровом северо-восточной провинции Хэбэй. А по секретному договору, заключенному в июне 1935 г., практически весь Северный Китай подпадал под японский военный контроль. Но аппетиты японского правительства непрерывное росли: благодаря его подстрекательству, в 1935 г. традиционная монгольская знать во главе с князем Дэваном развернула движение за самоопределение Внутренней Монголии.

Несмотря ни на что, экономика гоминьдановского государства в «нанкинское десятилетие» развивалась довольно успешно. При этом Чан Кайши и другие руководители Гоминьдана были верны завету Сунь Ятсена — общество нуждается во всесторонней опеке. Поэтому все больший удельный вес в промышленности занимал государственный сектор, государственные органы определяли основные направления развития всей экономики и осуществляли чересчур дотошное государственное регулирование. Перед гоминьдановскими правителями был пример Мексики и Турции, которым жесткое государственное руководство экономикой позволило добиться довольно значительных успехов в преодолении отсталости. Немалое влияние оказывал и советский опыт осуществления ускоренной индустриализации плановыми методами (как раз в те годы советские люди доблестно выполняли задания первых сталинских пятилеток). Собственно, либерализм нигде в мире тогда не был в моде — США, Германия, Англия и другие передовые западные страны только за счет государственного регулирования смогли вырваться из трясины Великой депрессии.

Наконец-то были ликвидированы внутренние таможенные барьеры. Много внимания уделялось развитию инфраструктуры, в первую очередь транспорта. Становилось все больше железных дорог, которые теперь только на 1/3 принадлежали иностранному капиталу (раньше — почти целиком). Появились национальные пароходные компании — в том числе океанские, гражданские авиалинии. Была создана государственная банковская система. Крупные промышленные группировки, принадлежащие национальному капиталу и претендующие на монопольное положение на рынке, появились в текстильной, цементной, химической промышленности. Но роль иностранного капитала, в первую очередь японского, британского, американского была по-прежнему очень велика.

В условиях того времени эффективной оказалась практика, когда известные предприниматели и финансисты входили в советы государственных предприятий и банков, а крупные чиновники становились владельцами частных предприятий (вспомним, что в царской России знаменитый «русский Крупп» Алексей Иванович Путилов долгое время пребывал на посту «товарища» (по современным понятиям — заместителя) министра финансов. Вскоре, однако, стала проявляться хорошо нам знакомая негативная сторона такой практики: партийно-правительственная верхушка переплеталась с государственно-монополистической, частнопредпринимательской, финансовой; все более ненасытной и всеобъемлющей становилась коррупция. Тем не менее за десятилетие с 1926 по 1936 гг. промышленное производство возросло на 86%, а среднегодовой прирост составил 6,4% — это в те годы, когда весь западный мир страдал от экономического кризиса и его последствий.

В сфере социально-политической Гоминьдан также взял на себя руководящую роль. Быстро подавив попытки революционного влияния на рабочий класс, исходящие от КПК, Гоминьдан добился немалого успеха в создании рабочих организаций реформистского типа, в том числе на иностранных предприятиях. Можно сказать, что профсоюзы стали важным звеном гоминьдановского политического режима.

В сельской местности успехи были скромнее. У Гоминьдана просто не было сил, чтобы проводить активную политику в четырехсотмиллионной китайской деревне. Действовали законы, регулирующие арендные отношения, предпринимались изъятия запредельных излишков земли, а просто излишки облагались прогрессивным налогом. Организовывались социально уравновешенные крестьянские союзы, а не комбеды коммунистического образца — о которых нам не раз еще придется говорить. Но процесс сбора налогов в сельской местности нанкинское правительство вынуждено было, по образцу цинских времен, отдать на откуп местным властям — не без большого ущерба для казны, а ведь это всегда была важнейшая доходная статья китайского бюджета. Кое-где мероприятиям Гоминьдана активно противодействовала зажиточная верхушка: были даже случаи убийства правительственных чиновников и руководителей региональных парторганизаций.

В целом в «нанкинское десятилетие» китайская деревня в массе своей не бедствовала — кормила город и не голодала сама. Главной же социальной опорой Гоминьдана оставались армия и партийно-правительственная бюрократия.