Клуб 12 стульев

Семен Альтов Как Иван Грозный сына убил Лекция

А теперь, товарищи, давайте получим удовольствие от этой картины! Тебе сколько лет, мальчик? Пятнадцать?! Отвернись! Тебе еще рано смотреть такие вещи!

Итак, сейчас у нас на глазах Иван Грозный будет убивать своего сына. Как от каждого произведения искусства, от этой волнующей картины слезятся глаза. Хотя любители живописи по трещинам полотна легко определят, что картина далеко не новая. Скажу честно, картина старая. — Она была нарисована в 1885 году. А к девяноста годам и мы с вами выглядим уже не так, как в момент рождения.

Это полотно — программное произведение Ильи Ефимовича Репина. Оно посвящено вечной проблеме отцов и детей.

На картине изображен драматичный момент в жизни Ивана Грозного — он убивает своего сына! Такое случается не каждый день. Хотя, казалось бы, что может быть проще?! Но посмотрите, как мастерски делает это Репин! Это убийство безусловно удалось Илье Ефимовичу, талантливому художнику, родившемуся в 1844 году в семье родителей. Глядя на Грозного, чувствуешь, что он встревожен случившимся. Волосы у него стоят дыбом! Причем посмотрите: стоят волосок к волоску! Как все выписано! А глаза! Как убедительно они вылезают из орбит! Художнику на всех картинах удавались глаза. Особенно хорош у Ивана Грозного левый глаз! Ниже, под глазом, мы видим губы. Их две. Между ними страдание.

А сын Иван?! Нет, он не равнодушный свидетель происходящего, а еще живой его участник. А может, и неживой. Ученые расходятся во мнениях: жив царевич или нет. Во всяком случае, пульс не прощупывается.

Полотно умышленно залито кровью. Она служит прекрасным фоном для розовой одежды царевича, его зеленых сапог. Ковер ручной работы тоже. Похоже, Ивану Грозному придется где-то доставать новый коврик! Так что ему еще не раз придется пожалеть о случившемся!

А вот и губы царевича. Они чуть приоткрыты. Если всмотреться, то можно услышать легкий протяжный стон. «А-а-а!» — доносится с полотна через десятилетия. Теперь давайте дружно вглядимся в полуприкрытые глаза царевича. В них мы заметим застывший ужас. И хотя, как я говорил, картина нарисована девяносто лет назад, ужас царевича до сих пор не прошел! То есть он потрясен случившимся. От кого угодно, но от папы он такого не ожидал!

Обратите внимание на искусную игру света и тени! Смотрите, как тень падает на пол вслед за царевичем! Нет у царя теперь ни сына, ни тени!

Что же будет с царевичем дальше? Оправится ли он от нанесенного ему удара? Боюсь, что нет. Это глубокая душевная травма на всю жизнь. С ней Иван и умрет. Потому что в те годы медицина была бессильна помочь человеку в подобных случаях.

Какой урок можно извлечь из этой картины сегодня? Надо сдерживать себя, товарищи! Помните: нервные клетки никем не восстанавливаются!

Ознакомившись с картиной, еще раз убеждаешься, что порка — не метод воспитания подрастающего поколения! Вместо того чтобы нервно стучать скипетром по голове царевича, почему Ивану Грозному было не поговорить с сыном, не объяснить, что тот в чем-то не прав! Тогда не было бы этого несчастного случая, не было бы этой картины и мне не пришлось бы вам ничего о ней рассказывать!

Виктор Гастелло Жизнь по вертикали

Новосел Чупахин залез на стул,　приладил отбойный молоток, приобретенный по случаю вместе с компрессором, и навалился грудью. Панель не выдержала, рухнула. Чупахин нелепо замахал руками, потерял равновесие и, дико закричав, сорвался с шестнадцатого этажа.

В эти страшные, предсмертные мгновения вся жизнь, как и полагается, прошла перед его глазами.

До двенадцатого этажа шли детство, юность и молодость включительно.

Чупахин увидел себя в коротких штанишках, а вот он уже и в школе, первые тайные затяжки сигаретой и явные неприятности по этому поводу, выпускной вечер, институт… первая любовь, потом вторая, третья… от второй — мальчик, от третьей — неприятности по службе. Законный брак, жена Клава, широкая, как русская печка, и дом на слом на месте проживания.

На траверзе одиннадцатого этажа Чупахину впервые страстно захотелось на работу. Работу он увидел в цветном изображении. За окном серый, унылый дождь, а в комнате тепло и уютно. Макрушина, как обычно, висит на телефоне — у нее уйма подруг, и у всех не сложилось, надо помочь.

— Да брось ты его, — говорит она неведомой Джульетте. — Ему цена пятак в базарный день.

Джульетта, видимо, лучше знает базарные цены и что-то возражает Макрушиной. Это выводит Макрушину из себя.

— Ну и дура! — кричит она возмущенно в трубку.

А в углу комнаты жгучая брюнетка Рябухина, прикрываясь служебными вопросами, упорно соблазняет строгого красавца Пахова. Пахову Рябухина не нравится, и поэтому он прикрывается броней порядочности — холодно именует Рябухину по имени и отчеству. Сам же Пахов не прочь поволочиться за юной Семухиной, но Семухиной надо замуж, и она бегает консультироваться к холостым инженерам. Жгучая брюнетка Рябухина нравится Чупахину… Но — увы! Рябухина любит видных мужчин — это ее принципы, и за них она готова пойти на смерть. Чупахин дружит с Паховым — когда они идут в столовую или по улице, женщины смотрят на них с интересом. Это приятно.

— А где наш полированный шкаф, — обычно спрашивает Макрушина, — опять его нет на месте?

— Ты в него тайно влюблена. — защищает приятеля Чупахин.

— Я?! — фырчит Макрушина. — Как можно любить шкаф, да еще без антресолей!

В районе восьмого этажа Чупахин почувствовал, что очень дует.

«Не хватает еще простудиться», — подумал он и поднял воротник рубашки. На работу захотелось еще сильнее.

И опять он увидел свою комнату… Ближе к обеду у женщин все обговорено, обмерено, и они со стоном включаются в работу.

Пахов заговорщицки подмигивает Чупахину, они встают и идут из комнаты.

— Мы к экономистам, на первый этаж, — говорит небрежно Пахов. И уже в коридоре бросает, как боевой клич, традиционную фразу: — А почему бы нам не попить пивка?

В пивном баре тихо, еще не накурено, никто никого пока не уважает и поэтому спокойно.

Чупахину представилось все это так ясно, что он почувствовал на языке вкус пива…

На уровне пятого этажа Чупахин испытал неожиданное облегчение и даже тихую радость. Ему привиделась скучная физиономия Забулина из соседнего отдела.

«У, скупердяй, — в душе обругал его Чупахин. — Ну должен пятьдесят рублей, но нельзя же об этом без конца долдонить. Вот и бери у таких взаймы… Ха… теперь плакали его денежки».

Забулин был уныло настойчив.

— Ну что ты, Вася, за мной ходишь, — говорил Чупахин. — Целы твои деньги, как в швейцарском банке. Спроси через месяц, скажу: целы, через два — тоже будут целы. И тайна вклада сохранена — никто не знает, что твои деньги у меня.

Но Вася совершенно не понимал, сколь надежно хранятся его деньги.

После третьего этажа пошли воспоминания о будущем. Чупахин снова увидел свою работу… Все шушукаются — о покойнике плохо не говорят, — по рукам ходит список, искренне расстроен только Забулин. После обеда все идут на похороны… А Пахов с кем-то еще удирает пить пиво…

— Господи, — застонал Чупахин, — хотя бы в такой день постеснялись…

Настроение окончательно испортилось.

А ведь как хорошо все складывалось. Незадолго перед выселением удалось прописать недавно умершую бабушку, и на одну комнату получилось больше… И вот теперь Чупахин летел к бабушке…

Эх, не следовало самому сверлить дырки. Ведь подпольный сервис плотно блокировал дом. Вот и надо было поручить тому, с усиками.

«Рубль на дырку пожалел, — продолжал корить себя Чупахин. — А теперь похороны влетят в копеечку…»

Дом стоял на пригорке, поэтому Чупахин и в зоне нулевого цикла продолжал движение.

Если бы Жизнь начать сначала… Не прописывал бы усопшую бабушку, нехорошо это, отдал бы долг, сделал много добрых и хороших дел, бездельника Пахова — из жизни вон… и… Нулевой цикл кончился.

В котлован с водой, оставленный строителями. Чупахин вошел как олимпийская чемпионка Вайцеховская — почти без брызг. Несколько секунд под водой что-то клокотало, потом Чупахин вынырнул, выплюнул кусок арматуры и размашистыми саженками поплыл к берегу. На краю котлована он отряхнулся, как собака, и зло выругался:

. — Дом сдали, а кругом грязь, вода… А ведь обещали все заасфальтировать! И лифт не работает, тащись теперь на шестнадцатый этаж.

Герман Дробиз Опрокиднев, участник кавказской легенды

Однажды Опрокиднев особенно удачно рассчитал паропровод высокого давления и получил за это отпуск в августе.

Много чего повидал в своей быстротекущей жизни техник Опрокиднев, но, как ни странно, еще ни разу не посещал Кавказ. И Опрокиднев вылетел на Кавказ.

Он выбрал его еще и потому, что имел тайное намерение на некоторый период забыть женщин родного института и закрутиться в вихрях настоящего, крупного лирического чувства. Абаев и Джазовадзе, а также Курсовкин и лично Эдуард Фомич Вуровин неоднократно информировали его о том, что на Кавказе проживают совсем другие женщины. Вернее, отдыхая на Кавказе, они становятся совсем другими.

И едва сойдя с трапа самолета, он. в чем был, отправился на поиски женщины, еще ничего не знающей о его безумной любви к ней. А был он в светлом летнем костюме с платиновой искрой, в алой сатиновой косоворотке с перламутровой пуговкой, в новеньких скрипучих сандалиях, плетенных дерюжкой, в велосипедистской шапочке с черным целлулоидным козырьком и словом «ТАРТУ», написанным на эстонском языке. Темные гангстерские очки задорно сидели на курносом, слегка облупившемся носу и, пряча до поры до времени темпераментные взгляды озорных глаз Опрокиднева, подчеркивали пунцовый румянец его щек.

Женщину он увидел сразу.

В центре площади стоял открытый экскурсионный автобус. В нем плотными рядами сидели отдыхающие.

Рядом с водителем стояла юная женщина в кожаных шортах и брезентовой штормовке. Ее колени золотились как апельсины. Возле губ она держала милицейский мегаскоп.

— Экскурсия в горы! — кричала она. — Мы проедем там, где не ступала нога человека. Ущелье духов! Вид с Вершины грез на Долину слез! Древние кавказские легенды, объясняющие происхождение гор, морей и океанов! Семь легенд о вечной любви! Торопитесь! Осталось два свободных места! Одно! Ни одного! Поехали!

И тут только Опрокиднев опомнился. Одним прыжком догнал он автобус, перемахнул через низкий бортик и в бессознательной заботе о равновесии крепко ухватил укутанный в штормовку стан экскурсовода.

— Мест нет, гражданин! — закричала женщина-экскурсовод и обдала его дымным взглядом. — Ждите следующую машину.

— Только с вами! — бормотал Опрокиднев, доверчиво прижимаясь к упругому брезенту.

— Ладно, пусть едет, — пожалел кто-то из пассажиров. Женщина-экскурсовод одернула штормовку, отчего Опрокиднев сместился в угол кузова, и сказала:

— Пусть едет. Но это дело надо перекурить.

Несколько мужчин протянули ей сигареты. Особенно старательно это сделали Опрокиднев и смуглый юноша, сидевший во втором ряду. Острая конкуренция была налицо.

Женщина внимательно оглядела желающих дать ей закурить и выбрала опрокидневскую «Экстру». Смуглый юноша издал гортанный выкрик, напоминающий клекот орла, и вышвырнул свой «Филип Моррис» на дорогу.

Автобус покинул городские кварталы и вошел в первый поворот серпантина.

— Кого тошнит, остановка на семнадцатом километре, — объявила женщина. — Просьба потерпеть. Посмотрите направо — направо виднеется Черное море. Один из крупнейших внутренних бассейнов нашей страны. Обратите внимание на эти волны. С них Айвазовский писал свой «Девятый вал». Если хотите, расскажу анекдот про Айвазовского.

— Просим, просим! — закричал Опрокиднев.

— Женщины могут не слушать, — предупредила она.

— Почему это? — обиделась старушка в последнем ряду. — Что мы, шуток не понимаем?

Женщина-экскурсовод рассказала анекдот про Айвазовского, потом — про Лермонтова и княжну Тамару, потом — про сухумский обезьяний питомник. В автобусе наладилась атмосфера полного взаимопонимания. Особенно сплачивали коллектив виражи серпантина: экскурсанты мотались в кузове, как грибы в лукошке. Женщина-экскурсовод грохалась на колени к Опрокидневу. Смуглый юноша перед каждым входом в вираж печально спрашивал: «Это еще не семнадцатый километр?» Его участь была решена.

— Марина! — жарко шептал Опрокиднев.

— Не здесь и не так, — строго отвечала она. — И с чего ты взял, что Марина?

Так они ехали-ехали, и вдруг дорога уперлась в скалу, и они приехали.

Место было замечательное. Справа была самая большая гора, слева — гора поменьше. Между ними чернело ущелье. В него с диким ревом улетал седой, как профессор, водопад. Он разбивался о прозрачное озерцо, где сновали форели.

— Это место, — закричала Марина в милицейский мегафон, — по плотности легенд на квадратный километр не имеет себе равных на всем Кавказском хребте. Легенда первая — о происхождении самой большой горы. Однажды княжна Тамара уехала далеко на север, и Демон затосковал. «Я хочу посмотреть, как она там проводит время», — сказал он. Тридцать лет и три года ставил он камень на камень, пока не сложил гору. Потом он взобрался на вершину и посмотрел на север. Каково же было его удивление, когда он увидел, что Тамара давно уже замужем.

В это время из-за скалы появился смуглый юноша.

— Скажите, уважаемая, — спросил он. — а какая легенда связана с этим водопадом?

Опрокиднев посмотрел на Марину, и сердце остановилось у него в груди: любимая растерялась. Очевидно, с водопадом ничего легендарного еще не было.

— Да-да, — потребовали остальные. — Расскажите про водопад.

И тогда Опрокиднев подошел к самому краю пропасти и негромко сказал:

— Рассказывай, Марина.

И прыгнул вниз.

— С этим водопадом, — начала Марина, — связана трогательная легенда. Один командированный полюбил девушку. Вот здесь. «Если ты не ответишь мне взаимностью, — сказал он, — я спрыгну со скалы». — «Прыгай, — ответила она, — но поскорей, а то я опоздаю на автобус». И он прыгнул. С тех пор его дух вечно реет над этими суровыми водами, протягивает руки из бездны и спрашивает прохожих, не опоздала ли его девушка на автобус.

— Ого-го!!! — простонал Опрокиднев со дна ущелья, плавая среди форелей. Ледяные струи ласково шипели на его горячих ногах.

Некоторые из экскурсантов заплакали.

— А по-моему, это не дух, — сказал смуглый юноша. — По-моему, это тот тип, который опоздал, а потом еще не дал нам остановиться на семнадцатом километре.

Опрокиднев выпрыгнул из воды по пояс, простер руки к скале и, стуча зубами от холода, крикнул:

— Не порти легенду, провинциал!

— Жаль, старичок, что ты прихворнул, — сказала Марина, навестив Опрокиднева в больнице, где он лечил простуду. — Легенду с водопадом у нас в экскурсионном бюро утвердили с восторгом. Если не возражаешь, отработаем август вместе.

— Марина! — ахнул Опрокиднев.

— Не здесь и не так, — строго ответила она.

К вечеру он выздоровел, а утром уже мчался в автобусе. Колени женщины-экскурсовода освещали дорогу к легенде. Автобус вечным демоном кружил над скалами.

— Этот август я не забуду никогда! — крикнул водителю Опрокиднев.

С тех пор к его многочисленным титулам прибавился еще один: «Опрокиднев, участник кавказской легенды».

Николай Елин Владимир Кашаев Ощутить себя личностью…

Великое это дело — спорт!

Да что там — великое! Мировое! Помогает человеку, попросту говоря, личностью себя ощутить. Вот я, скажем, как боксом занялся, так и ощутил. Через год примерно. Вообще-то я и раньше, конечно, себя ею ощущал. Сижу, допустим, на службе — и ощущаю. Но только до тех пор, пока начальник наш не войдет, Александр Иваныч, и не начнет меня распекать за то. что я вроде бы ничего не делаю. Тут я сразу этой вещью ощущать себя перестаю, куда-то она из меня вылетает. Сижу краснею, будто он мне в любви объясняется, и не знаю, что сказать. То ли у меня воля слабая, то ли у него голос сильный, но только теряюсь я как-то и так, беззащитный, перед ним и сижу.

Ну, и надоело мне это.

Хватит, думаю, попил ты моей кровушки! Больше я терпеть не стану. Теперь держись у меня!

И записался я в секцию бокса. Поначалу, конечно, тяжело пришлось. Ковры, из которых пыль на веревке выколачивают, стал за родственников почитать. Близость у нас с ними духовная появилась. Ну а потом постепенно привык, освоился. Месяцев через пять мы с этими коврами уже по разные стороны веревки оказались. А через год у меня уже такая техника была, что я бы и любого человека мог на бой вызвать, если бы он только ростом был пониже и жил поближе. А про Александра Иваныча и говорить нечего. Я его теперь нисколько не боялся. Он, конечно, мужчина здоровый, и кулачищи — во! Но зато я техникой прекрасно владею, а против нее никакая сила не устоит. В общем, в один прекрасный день решил я ему бой дать.

Утром прихожу на службу, сажусь, как обычно, за стол, достаю бутерброды и начинаю себя личностью ощущать. И вдруг он входит, начальник. Раньше у меня бы руки-ноги отнялись, так бы и застыл с набитым ртом. Но недаром же со мной тренер возился, реакцию развивал! У меня теперь реакция появилась как у летчика. Не успел наш Александр Иваныч вслед за животом голову в дверь протиснуть, как я сделал нырок и мгновенно под столом очутился. Сижу пережидаю.

— Где этот бездельник? — спрашивает начальник и головой по сторонам крутит. — Хотел ему всыпать по первое число, а его нет. Где это он, интересно, пропадает?!

Бокс научил меня умению переждать атаку противника, затаиться до времени. Но тут, к несчастью, я делаю неосторожное движение головой… Заметил! Заметил меня, старый агрессор, черт его подери!

— Вы под столом?! Что вы здесь делаете?

В голове проносятся десятки возможных вариантов защиты: чиню паркет: завязываю шнурки; обдумываю ответ на письмо из главка… В доли секунды перебираю и отбрасываю эти варианты. Наконец нахожу нужное решение:

— Уронил важную бумагу. Вот. поднимаю…

Издалека показываю ему бумагу, в которую был завернут бутерброд.

Противник идет на сближение:

— Где циркуляр номер семь? Куда вы его засунули?!

Я не люблю ближнего боя, предпочитаю работать на дистанции. Вылезаю с другой стороны стола. Попутно боковым зрением замечаю подложенную под ножку стола мятую бумажку. Пускаю в ход свою левую. Мгновенный выпад — и бумажка у меня в руке! Так и есть — тот самый циркуляр! Еще раз левой! Протягиваю циркуляр начальнику.

— Вот он. Я с ним персонально работаю. Взял под свой личный контроль.

Соперник явно не ожидал, что поединок пойдет по такому руслу. Следует секундное замешательство, но вскоре он приходит в себя и меняет тактику:

— А где вы были вчера во второй половине дня? Я заходил, вас не было на месте…

Он пытается загнать меня в угол, но я легко парирую очередную атаку:

— Я искал вас. Хотел отдать вам циркуляр. Наверное, мы разминулись.

Он переполнен спортивной злостью, но начинает понимать, что победа на сей раз от него ускользнула. Неудовлетворенный исходом встречи, начальник поворачивается и покидает поле боя. И вот тут-то я наконец пускаю в ход свой коронный удар правой, удар, который я тренировал долгие месяцы и который ставит точку в нашем бескомпромиссном, остром поединке. Дождавшись, пока за соперником закроется дверь, я изо всех сил грохаю кулаком по столу и тихо, но с выражением говорю:

— Вот старый зануда! Чтоб тебе провалиться!!

После этого я сажусь на свое место, достаю недоеденный бутерброд и спокойно продолжаю ощущать себя личностью.

Дмитрий Иванов Владимир Трифонов Еще не вечер

Фалалеев провожал жену утренним поездом и потому явился на службу с опозданием.

— Ну что, Фалалеев, — спросили приятели, — проводил жену-то?

— Проводил, — сказал Фалалеев.

— А как надолго? — спросили приятели. — На сколько ден?

— Да на трое суток, — сказал Фалалеев. — Трое суток у нее командировка.

— Трое суток — это срок, — сказали приятели. — За трое суток это, боже ж мой, чего можно накуролесить, каких дров наломать.

Сам не зная отчего, Фалалеев потаенно улыбнулся в ответ, будто его поощрили, будто и точно получились у него трехдневные каникулы. Так он и просидел до конца дня, сберегая в области солнечного сплетения чувство неясной радости и предвкушение чего-то особенного.

Можно было многое. Можно было, к примеру, сесть, будто ненароком, в один автобус с голенастой секретаршей Верочкой и завести с ней шутливый разговор о том о сем. А потом, вроде шутя, пригласить ее к себе на чашку чая. И скорее всего — так чувствовалось по многим незначащим деталям — Верочка не стала бы брыкаться, а заскочила бы к нему на минуту-другую поглядеть телевизор. Правда, в фалалеевском телевизоре ничего такого особенного не показывали, то же, что и у всех. Но телевизор. ясное дело, был только поводом. Тем более что в серванте стояла бутылочка легкого десертного вина, без труда восполнимая к приезду жены, так как в соседнем магазине подобное вино не пользовалось успехом ввиду своей десертности.

Однако дальнейшего развития этой мысли Фалалеев не допустил, разумно предоставляя остальное случаю.

Автобус с Верочкой ушел, не дождавшись от Фалалеева решительных действий. А дома было пусто, чисто и не находилось самому себе никакого применения. Фалалеев бесцельно помотался по квартире, потом вышел на угол скверика и, оттоптавшись минут пять в очереди, без большой убежденности выхлебал кружку пива. Оттого он почувствовал себя еще более одиноким и неустроенным, метнул несъеденной сушкой в воробья, не попал и, вернувшись домой, лег на софу, как был, в пальто. Желая отвлечься, он стал складывать ладошку перед зажженной лампой, чтобы тень на стене походила на всяких зверей и птиц.

«Детей, что ли, завести. — раздраженно подумал он, — или аквариум с гуппиями. Все же в квартире что-нибудь гуркало бы».

И выпитое пиво его толком не брало, и безвозвратно утекало каникулярное время.

Фалалеев поставил себе на грудь телефон и стал перелистывать записную книжку. Каких-то старых телефонов в ней хватало. Но иных абонентов он позабыл, другие могли оказаться записанными по служебной надобности, третьи, должно быть, не помнили его. Правда, в пару-тройку мест можно было попробовать, но Фалалеев струсил, боясь нарваться на родителей или мужей. Полежав без действия, Фалалеев придумал себе теорию, что, пожалуй, неприглядно самому искать приключений, и если уж что случится, то пусть случится само собой, без его видимой активности. Скажем, возьмут сейчас и позвонят ему. и вроде как деваться было некуда.

Фалалеев вперился в телефон и лежал так минут сорок, предаваясь тоскливым мыслям и тщетности индукции и дедукции. Телефон молчал.

«Вот ведь, ни одна сволочь не позвонит, — думал Фалалеев, — не спросит: как. мол, ты там, Фалалеев? Может, не знаешь, куда себя деть? Интересно, мол, посмотреть, какой ты теперь стал, как поживаешь, и вообще… Может, повидаемся? Может, и сегодня? Да нет, время еще детское… Хочешь, я к тебе заеду, или ты ко мне приезжай… До какого метро мне ехать?.. А подъезд который?..»

Фалалеев подозрительно взглянул на телефон. Может, отключили или трубка плохо лежит?

— Седьмая! — тут же откликнулось «09».

— Мне квартирный телефон не подскажете? На фамилию Фалалеев. — сказал Фалалеев и назвал свой адрес.

«Вот и в справочном можно мой телефон узнать, — подосадовал Фалалеев, когда ему подсказали его номер. — Можно все узнать, если только захотеть!»

Часам к двум его сморил сон. Он отставил телефон, кое-как разостлал на софе свои спальные принадлежности и погасил свет.

Звонок раздался в половине третьего. Фалалеев заметался и, путаясь в пододеяльнике, упал локтями на пол и, ухватив трубку, тут же нечаянно уронил ее на рычаг. На его последующее хриплое «я слушаю» городская телефонная сеть ответила равнодушным отбоем.

Следующие пять минут Фалалеев лежал с открытыми глазами. «Конечно, из автомата, — горько думал он. — Где же сейчас, среди ночи, еще одну двушку найдешь?»

И тут позвонили опять.

— Не спите? — сказал вкрадчивый голос, явно привыкший говорить с Фалалеевым на «ты» и маскирующийся ввиду необычности беседы.

— А что? — принимая игру, спросил Фалалеев. — Как говорится, еще не вечер.

Он яростно отпихивал ногой одеяло.

— Вы меня, конечно, не узнаете? — сказали там.

— Допустим… — туманно ответил Фалалеев, разобрав наконец, что голос мужской.

— А вот тут одна девушка утверждает, что вряд ли дотянет до утра, если не увидит вас. Девушку жалко, потому что это красивая девушка.

— Интересное сообщение… — сказал Фалалеев, с трудом возрождая в сонной памяти искусство телефонных пассажей. — И зовут эту девушку?..

— Она блондинка, — сказали там, помолчав. — Стройная, среднего роста… Это все, что мне поручено вам передать.

— А высокой брюнетки у вас там нет?

Там опять помолчали.

— Есть, — сказал наконец вкрадчивый голос, — высокая брюнетка есть, и тоже хотела бы вас видеть.

На фалалеевскую уловку было отвечено достойно, и опять слово было за ним.

— Я вообще-то всегда симпатизировал рыженьким, — сказал Фалалеев, — а?

На этот раз заминка была более продолжительной, и Фалалеев почти возликовал. Конечно, он сейчас в момент схватит такси и скоро будет там, откуда звонят. Но уж никто не скажет, что он заглотал первую же наживку.

— Будет рыженькая, — сказал вкрадчивый голос. — Будет, раз у вас уж такие железные принципы.

Фалалееву было трудновато, держа трубку, одновременно натягивать носки, поэтому он сказал с некоторой натугой:

— Вы, кажется, там выпиваете?

— Это нельзя назвать именно так, — ответили там, — но для желающих найдется бокал «Твиши».

— Я бы предпочел что-нибудь покрепче, — сказал Фалалеев.

— Будет, — сказали там, помолчав. — Будет покрепче.

— Кстати, что это у вас там звучит? — спросил Фалалеев. накидывая на шею галстучную петлю. — Магнитофон?

— А вам хочется?..

— Если говорить честно, — напрягся Фалалеев, выдумывая, — я люблю музыку живьем. Пусть будет даже только трио: рояль, контрабас, ударник…

Там опять произошла заминка.

— Заметано, — сказал вкрадчивый голос.

— Ну а теперь, — сказал Фалалеев, вставая одетым, — как мне до вас ехать с Таганки?

— С Таганки?..

На этот раз заминка была слишком уж продолжительной, и Фалалеев крикнул, забеспокоившись:

— Алло!

— Простите, — сказал вдруг голос, бывший ранее вкрадчивым. — У вас какой номер телефона?

Фалалеев назвал.

— Извините, — сказали там. — Мы не так набрали. Это ошибка… Простите, ради бога!..

Фалалеев сходил на кухню и жадно попил воды, присосавшись к носику чайника. Только потом ему хватило сил сказать:

— Стрелять надо таких гадов. Нажрутся так, что не могут номер верно набрать… А у людей душевные травмы…

Через три дня Фалалеев встречал жену утренним поездом и потому опять опоздал на службу.

— Ну что, Фалалеев, — спросили приятели, — встретил жену-то?

— Встретил, — сказал Фалалеев.

— Надолго уезжала? — спросили приятели. — На сколько дён?

— На трое суток, — сказал Фалалеев.

— Трое суток — это срок! — сказали приятели. — Наломал дровишек?

— А вот представьте себе, нет! — сказал Фалалеев. — И не думал даже!..

И он сидел до конца дня, сберегая в области солнечного сплетения чувство неясной гордости и даже некоторого превосходства над другими, что всегда бывает с человеком, одолевшим дурные желания.

Аркадий Инин Леонид Осадчук Таинственно звенит хрусталь

Я пересматриваю содержимое своих карманов только один раз в год — тридцать первого декабря. Хотите верьте, хотите нет. Врать мне ни к чему. Ведь ни о чем, кроме моей лени, это не говорит.

Хотя, честно говоря, дело здесь не только в лени. Просто для меня это ритуал. Таинственный. Священный. Немного потусторонний. (На всякий случай сообщаю: я убежденный атеист и активист общества «Знание».)

Но все же в эти предновогодние минуты я вызываю тени прошлого. Яснее вижу настоящее. И даже слегка проникаю в будущее.

Я достаю три своих костюма (новогодний штришок к вопросу о благосостоянии). Я вытряхиваю на стол содержимое двадцати четырех карманов.

Воспоминания… Радостные и грустные… Сбывшиеся мечты… Надежды, которые уже не осуществятся…

Я освобождаю на столе место. Сюда ляжет все, что уйдет со мной в новый год.

Я придвигаю к столу корзину. В ней останется все, что должно остаться.

Два предмета уверенно ложатся на чистое пространство. Записная книжка и авторучка. Уже много лет они кочуют из кармана в карман. Из года в год. Прежде с ними третьей путешествовала расческа, но она мне уже, к сожалению, не нужна.

Маленький календарик. Он всегда ложится в корзину. Триста шестьдесят пять дней, которые никогда не повторятся. Красные кружочки дней рождения. Я переношу их на новый календарь. Не все. Некоторые исчезнут. Как исчезли адреса из записной книжки. Как забылись глаза и волосы.

Билеты… Трамвайные, троллейбусные, автобусные. Маленькие доказательства большого уважения к общественному порядку. Счастливый билет… Впрочем, сейчас это подтвердить невозможно: цифры совсем стерлись. Она была не очень сильна в математике. Может, она и ошиблась. Может, сумма первых трех цифр не равна сумме последних. Но все равно билет не может не быть счастливым, раз его мне дала она. Иначе как я найду ее в новом году?

Старинная монета, медная, тяжелая. Она помогает мне решать сложные жизненные проблемы. Пойти в кино или пойти спать? Заказать омлет или яичницу? Я щелчком подбрасываю монету: «орел» или «решка»?.. Метод не очень научный, но избавляет от лишних размышлений.

Два письма из двух журналов — рецензии на мой рассказ. Один рецензент скорбит: «Литературные достоинства погубила избитая тема». Другой сокрушается: «Даже свежая, оригинальная тема не может скрыть литературную слабость». Очень люблю наших критиков за умение по-разному, но одинаково верно смотреть на вещи. Ведь в главном они сошлись: рассказ не напечатали.

Гора в корзине растет. Меня это всегда огорчает. Так сказать, все тщетно, все преходяще… Впрочем, при небольшом умственном напряжении можно предложить другую трактовку. Более утешительную, даже зовущую: Мы берем с собой в новый год только лучшее, сметая в корзину старье и хлам!»

Бодрая формулировка придает силы. Я решительно сметаю со стола кучу билетов. В кино, театры, пригласительные билеты… За каждым из них — целый вечер. Радостный или убитый. Убитых, пожалуй, больше.

Кредитная справка. Телевизор сгорел еще в августе. Кредит заканчивается только в феврале.

Пуговицы, вырванные «с мясом». Шесть штук. В новом году их будет больше. Я получаю квартиру, и мне придется ездить в троллейбусе с пересадкой.

Много заметок, начинающихся словами «сделать», «написать», «решить». В новом году мне придется писать те же слова. К сожалению, и дела те же.

Описание гимнастики йогов. Отличные ребята эти йоги. Время от времени они проверяют свои взгляды на жизнь, становясь на голову. Это дает им возможность увидеть многие вещи повернутыми с головы на ноги.

С йогами связана моя красивая мечта — делать зарядку. Кто-то из классиков-юмористов сказал: «Самое легкое дело на свете — бросить курить. Лично я бросал семьдесят два раза». Классиков я уважаю. Но все же мне кажется, что самое легкое — начать делать зарядку. Лично я начинал сто сорок четыре раза. Начну и в новом году. По традиции. Но Василий Алексеев и другие чемпионы могут спать спокойно.

…Я всегда с волнением ожидаю минуту, когда на столе останется последний предмет. Куда он отправится? В новый год или в корзину? Для меня это символично.

Сегодня мне повезло. Последним остался гривенник. Потом я открываю шампанское. Наливаю в бокал. Подхожу к окну. Тихонько чокаюсь о стекло со всеми, кто идет по улице.

Таинственно звенит хрусталь…

С Новым годом!

Лутфулла Кабиров Пусть вся махалля знает

Спросите в нашей махалле — как найти Анварака? И вас обязательно переспросят:

— Какого? Того, что в прошлом году за границу ездил, или у которого внук родился?

Ничего удивительного в этом нет. Каждый в нашей махалле имеет такую приставку-характеристику. И уж ни с кем другим его не перепутаешь. Есть, например, Джура, который на свадьбе пять баранов зарезал, есть Ходжинияз, у которого уши торчат…

Когда Акмаль стал моим соседом, его стали называть Акмаль, который переехал в нашу махаллю».

Ему это прозвище не понравилось. Но людям не прикажешь называть себя по-другому.

Как-то мой сосед зашел к Рашид-бобо, у которого крыша дома красная, и объявил:

— Покупаю машину!

— Какую? — поинтересовался Рашид-бобо.

— «Запорожец».

— «Жигули» лучше, — авторитетно сказал старик, — или «Москвич»…

— На такую машину у меня денег не хватит… — простодушно признался Акмаль.

Он купил заветный «Запорожец».

И теперь про него в махалле говорят: «Акмаль, у которого денег нет».

Александр Каневский Смелый почин

Я зашел в театр повидаться с главным режиссером, своим бывшим одноклассником. Застал его мрачным и удрученным.

— В чем дело? — спросил я.

— Театр горит. Причем постоянно: зимой и летом, утром и вечером, в будние дни и в выходные.

— А вы принимали какие-нибудь меры?

— Еще бы! Пробовали хвалить спектакли в газетах — это отпугнуло зрителей еще больше: пробовали ругать — не помогло. Продавали билеты в рассрочку, потом в кредит, потом давали бесплатно, потом доплачивали — не идут!

Я положил ему руки на плечи, посмотрел прямо в глаза и спросил:

— Скажи правду: ты можешь поставить хороший спектакль?

— Не могу, — твердо и уверенно ответил он. — А план выполнять надо!

Мы беседовали в театральном буфете. За соседними столиками сидели и пили пиво несколько случайно попавших в театр иногородних зрителей. Прозвучал звонок, извещавший о начале нового действия, — зрители продолжали сидеть.

— И так всегда, — пожаловался мой друг. — Если и забредут в театр несколько человек — после первой же картины убегают в буфет, и отсюда их трактором не вытащишь… Как быть дальше — не представляю!

И вдруг меня осенило:

— А ты попробуй буфет перевести в зрительный зал, а зрительный зал — в помещение буфета.

— Гениально! — закричал мой друг. — Просто и гениально! Вот что значит — человек со стороны!

Через месяц я снова заглянул к нему в театр. У кассы толпилась очередь. Висело объявление: «Свободных мест нет. Принимаются предварительные заявки от отдельных лиц и коллективов».

Моя идея была полностью реализована и творчески разработана.

В зрительном зале стояли ряды столиков. Ложи были оборудованы под отдельные кабинеты. За кулисами устроили кухню. Расширили ассортимент, придумали фирменные блюда. Каждое блюдо подавалось после третьего звонка и пользовалось неизменным успехом. Из зала часто слышались крики «Браво!», «Бис!». Вызывали поваров, вручали им цветы.

На кухне готовились специальные лакомства для детей, имелись комплексные и диетические обеды. В театр потянулись пионеры и пенсионеры.

В праздничном, нарядном фойе висели фотографии официантов. У входа вместо афиш красовались художественно оформленные меню.

В антрактах между первым, вторым и третьим актами посетители могли пройтись в бывший буфет и перехватить кусочек спектакля.

Театр быстро приобрел собственное лицо и легко конкурировал с соседними ресторанами.

— Я счастлив!.. Я окрылен!.. — Мой друг благодарно тряс мне руки. — Спасибо тебе! Впервые за всю жизнь я ощутил свою полезность обществу.

— А как общество отнеслось к твоей реформе?

— Чудесно!.. Недавно появилась великолепная статья… Меня хвалят! Меня ставят в пример!

И он показал мне огромную рецензию в «Советской торговле» под названием «Вари, выдумывай, пробуй!».

Герберт Кемоклидзе Ночное кафе

Не так давно решили открыть у нас в городе ночное кафе. Некоторые говорили, что ночью надо спать, а не коктейли хлестать, другие считали, что наш город для ночного кафе еще не созрел, но большинство было «за», и я — среди этого большинства. Поэтому назначили меня ответственным за это дело.

Исхлопотал я помещение, оборудование соответствующее, персонал подобрал, продукты подвез и объявил через газету об открытии ночного культурного заведения.

К моменту открытия возле дверей собралась огромная толпа. Машины не могли проехать по улице, страшно гудели — шум стоял неимоверный, кто-то на кого-то наступил, милиция прикатила, «скорая помощь», даже пожарники зачем-то.

Пора уже открывать, а швейцар дядя Володя — крупный такой детина, из бывших банщиков — прижался в уголок, и позументы на нем дрожат.

— Открывай! — приказываю я ему.

— Как же я открою, — лепечет он, — меня ведь тут же затопчут, и следов потом не найдешь… Надо было мне с вами связываться, тер бы я спины в бане и в ус не дул!

Тогда выхожу я через черный ход к толпе и говорю:

— Прошу вас. товарищи, проявить высокую сознательность. Вас тут не меньше тысячи, а посадочных мест всего двадцать восемь. Отберите из своей среды наиболее нуждающихся в посещении нашего заведения в количестве, соответствующем числу мест.

Тут начался страшный гвалт, взяли меня в клещи: один кричит, что он бессонницей страдает, другой — что ему ночью маленький ребенок мешает спать, третий — что у него дядя большой начальник, и вообще все что-нибудь кричат. Я уже понемногу рассудок начинаю терять, боюсь, упаду сейчас, и тогда меня затопчут.

Тут пробивается через толпу здоровенный дядька, килограммов на сто пятьдесят, приподнимает меня от земли и говорит:

— Слушай, эти доводы все лапша по сравнению с моими. Нас тут целая бригада приехала в командировку, а гостиницы забиты. Что же теперь, на садовых скамейках куковать? Впускай нас — мы хоть у тебя под крышей ночь скоротаем.

— А сколько вас? — спрашиваю.

— Двадцать восемь со мной.

— Лады, — говорю, — как раз все проблемы на сегодня будут решены.

Запустил я эту бригаду через черный ход, на парадных дверях табличку повесил «Мест нет и не будет» — толпа поволновалась-поволновалась и понемножку начала рассасываться. Только по телефону еще долго трезвонили, но я не подходил.

Дядькина бригада тем временем скинула фуфайки, сапоги тоже, все в гардеробе пооставляли, сидят за столиками в носках, блаженствуют, официантки у них заказы принимают.

— Ну как? — спрашиваю у посетителей. — Нравится?

— Хорошо, — отвечает за всех дядька, — уютно. Только вот чемоданы не знаем куда поставить — путаются они под ногами, мешают.

— Гардероб у нас, — поясняю я, — на чемоданы не рассчитан, но можете в виде исключения снести их в мой кабинет.

Заставили они кабинет чемоданами, снова расселись по местам, коктейли через соломинку и так просто тянут, покуривают, музыка играет — все как положено. Двое даже в пляс пустились.

Но скоро, смотрю, начинают члены бригады понемножку позевывать — сперва в кулак, а потом уже в открытую.

— Не скучно ли? — спрашиваю я с беспокойством.

— Понимаешь, — говорит дядька, — мы за день умотались в дороге, глаза слипаются, а завтра вставать к семи. Опять же сидеть — суточных не хватит. Завалимся-ка мы лучше спать. У тебя раскладушек не припасено?

— Нет, — говорю, — на это мы не рассчитывали.

— Ну ладно, — успокаивает, — у нас у многих надувные матрацы есть. Расположимся как-нибудь. Так что спокойной ночи, можете идти со своим персоналом домой, мы уж сами устроимся, по-простецки.

Так эта бригада целую неделю у меня в кафе и прожила. Я им раскладушки раздобыл, кухню под душ переоборудовал, скатерти на простыни поменял через базу, телевизор из дома принес. Тихо так жили, мирно, дядя Володя их будил по утрам, вечером после работы беседы устраивали, диспуты, о жизни говорили. По рублю в сутки они за все платили. Расставались прямо-таки со слезами. Правда, им на смену другая бригада приехала.

Официанток мы постепенно уволили — горничных набрали. Администратора также взяли. Народу все больше стало приходить из числа командированных. Отказывать начали. Ругань пошла, жалобы, бронирование ввели. Иностранных туристов скоро присылать обещают. Людное сделалось место. Поговаривают, что пора открыть неподалеку ночное кафе.

Лев Корсунский Открытие

Прибежал я на работу, вижу — направляется ко мне Самсонов.

— Поздравляю! — сказал Самсонов, загадочно улыбаясь.

— Спасибо. — говорю, — и вас тоже. «С чем же, — думаю, — он меня поздравляет? Праздник, что ли, какой сегодня? Да нет вроде».

Только зашел в наш кабинет, как Архипчук тут же бросился меня обнимать.

— Поздравляю! — прохрипел он.

— Спасибо, — говорю. — И тебя тоже.

— А ты меня с чем поздравляешь? — удивился Архипчук.

— А ты меня с чем?

— Я тебя — с открытием.

— С каким открытием?

— Ох, скромник какой! — залюбовался мной Архипчук.

Уж не издеваются ли они надо мной? Дело в том, что я вряд ли совершил какое-нибудь открытие, потому что последнее время все больше на машинке для шефа печатаю. Конечно, не пристало мне, научному работнику, таким делом заниматься, да я ведь не гордый.

— Ну, старик, — похлопал меня по плечу Зайцев, — замечательную вы с Пискуновым статью отгрохали.

— Да чего там, — засмущался я и скорее побежал к Пискунову. — С чем это все меня поздравляют? — прошептал я ему в ухо.

— А ты разве не читал нашу статью в журнале? — удивился Пискунов. — Мы же с тобой как-никак открытие совершили.

— Я ничего не совершал, — разозлился я.

— А помнишь, что ты в прошлом году сделал?

— Чего?

— Бразильские джинсы мне достал, вот я и сделал тебя своим соавтором.

— А какое хоть открытие-то? — поинтересовался я.

— Да там чего-то про электричество.

— Какое электричество? — удивился я. — Разве ты точно не знаешь?

— Мне говорили, — потерял терпение Пискунов, — да я позабыл, нас ведь там несколько соавторов. Я Бабушкину путевку в санаторий достал, вот он меня и записал в соавторы, а я уж тебя записал. Нам ведь нужны научные работы, а ему все равно, сколько соавторов.

— Когда же, — говорю, — запись на это открытие была?

— Да еще в том году.

Отправился я к Бабушкину выяснять, что же мы открыли.

— Помню, помню, — оживился Бабушкин, — сделали мы какое-то открытие, только вот какое — забыл. Я ведь часто всякие открытия делаю. Ты сходи к Волкову, мы у него записывались. Может, он знает.

И он не знал.

«Интересно. — думаю, — кто же его все-таки сделал?» Показал мне Волков эту статью. Прочитал я ее внимательно, не понял, правда, ничего. Забыл я все эти премудрости, а попросить объяснить вроде неудобно.

Отправился в наш отдел, встретил по дороге Поповского, поздоровался с ним, а он мне не ответил. Посмотрел на меня с отвращением и отвернулся.

«Почему бы это?» — думаю. Испортил он мне настроение. Вместо того чтобы поздравить, такие взгляды бросает. Завидует, что ли? Главное, что мне скоро квартиру должны дать, а он в месткоме околачивается — как бы не навредил.

— Что это Поповский со мной не разговаривает? — спросил я у Пискунова.

— Так ведь наше открытие опровергает его открытие, — объяснил мне Пискунов. — Ну, ему и обидно, конечно.

«Некстати, — думаю, — я со своим открытием вылез. Надо идти к Поповскому мириться».

— Ты на меня не обижайся, — миролюбиво сказал я Поповскому. — Я ведь случайно все это открыл.

— Ты что, — поморщился он, — издеваешься, что ли? Я над своей работой пять лет корпел, а ты ее взял да уничтожил.

— Так ведь науку остановить нельзя. — беспомощно развел я руками и по-идиотски заулыбался.

— Нечего было соваться со своей статьей, если знаешь, что товарища этим в гроб загоняешь.

— Ну извини, — говорю, — не подумал. А в чем твое открытие?

— Об электричестве, — насупился Поповский.

— Так и мое — об электричестве. А в чем там суть?

— Я уж не помню, — говорит, — хорошее было открытие.

— Слушай, — доверительно сказал я ему, — не делал я этого открытия, меня на него только записали.

— Какая, — заскрипел он зубами, — разница? Меня на мое тоже записали. Надо знать, куда записываешься!

Повернулся и ушел.

«Эх, не видать мне квартиры», — затосковал я.

— Ты, — закричал я Пискунову, — больше меня ни на какие открытия не записывай! Ни к чему мне ваши интриги!

Сел за машинку и начал работать.

Александр Курляндский Овчарка Барсик

В помещении собачьего клуба было холодно и неуютно. Председатель и его заместитель обсуждали ближайшую выставку. Неожиданно дверь открылась, и в комнату вошел слесарь с огромным рыжим котом на рукаве телогрейки.

— Тебе чего, дядя Паша? — спросил председатель.

— Скоро выставка у вас, — помялся слесарь. — Надо бы Барсику первое место дать.

— Какому Барсику? — не понял председатель.

— Ему вот, Барсику, — сказал слесарь и кивнул на кота. — Я медали не заслужил — пусть хоть у него покрасуется.

Председатель захохотал:

— Ты думаешь, что говоришь? У нас собачья выставка, а ты с кошкой лезешь!

— С котом.

— Какая разница?

— Разница, конечно, небольшая, — сказал слесарь. — Только, если вы Барсику медаль не дадите, я вам отопление отключу.

И немного подумав, добавил:

— И воду…

Наступила напряженная тишина. Председатель и его заместитель во все глаза уставились на слесаря. Тот как ни в чем не бывало поглаживал кота по рыженькой спинке. Наконец председатель не выдержал:

— Вообще-то, если говорить честно, кошка от собаки не очень отличается. Те же четыре лапы, хвост, два уха…

— Что вы говорите?! — вспыхнул заместитель. — У бегемота тоже два уха. Может, и его в собаки зачислить?

— Бегемота нельзя, — вздохнул председатель, — бегемоты лаять не умеют.

— А кошки ваши умеют?

— Конечно. Когда за собаками гонятся. Та от нее — на дерево, а кошка как подбежит к дереву, как задерет кверху морду, как давай ее облаивать!

— Вы все перепутали! Не кошка собаку облаивает, а наоборот.

— Знаете. Петр Гаврилович, — не выдержал председатель. — Если вы не прекратите эти вот штучки, я перестану вам помогать с телефоном. Брошу все, и ходите всю жизнь «спаренным»!

Заместитель опустил глаза, потом искоса взглянул на кота:

— Не-е… Вообще-то мне этот кобелек нравится. И расцветка его нравится, и экстерьер. Только нельзя же так… сразу. Надо подумать, как его провести. По какой секции.

— По секции сторожевых! Ведь это же кот — лучший сторож от всяких мышей.

— А может, по секции охотничьих? Он не только сторожит, но еще эту дичь и преследует. Давайте проведем его как борзую по мышам?

— Как борзую — нельзя. Борзые ростом повыше.

— А может, это еще щенок?

— На борзую он даже как щенок не потянет, — председатель посмотрел на кота. — Скорее уж доберман.

— Нет! У доберманов все хвосты резаные. А у нашего что — снова отрос?

— Да, отрос! Кормили хорошо, вот он и вырос!

— Ну, тогда этот кот уже не собака, а ящерица. Его не на выставку, а к змеям, в террариум!

— Опять вы за старое?! — с угрозой сказал председатель.

— Ну хорошо, хорошо. Не хотите по охотничьим — давайте по декоративным. У меня там к председателю секции ход имеется. Его дочка в институт поступает, где у меня с ректором щенки от одной суки.

— Мало ли у кого от одной суки? У меня вон с одним балетмейстером тоже от одной… Ну и что? Он же не приглашает меня танцевать в Большой театр!

— А вы его об этом просили?

— Эй, послушайте, — вдруг вступил в разговор слесарь. — Я, конечно, в собаках не очень… Но у нас как такие дела делаются… Предположим, надо выписать деньги за водопровод. А выписывают за отопление. Поняли?

— Понял! — обрадовался заместитель. — Дадим ему медаль как коту, а проведем — как собаке… А что, если создать в нашем клубе кошачью секцию? Бывают же, так сказать, разные ответвления от породы. Разные, так сказать, мутации. В конце концов, кошки не птицы.

— Верно! — сказал председатель. — И крыльев у них нет, и клюва.

— И яйца они не откладывают!

— Ив жаркие страны не улетают!

— Ну просто совсем как собаки!

Председатель вытер лоб и посмотрел на слесаря:

— Вот если бы ваш кот птицей был, тогда уж другое дело. Тогда действительно ничем не поможешь.

Тут дверь открылась, и в комнату вошел монтер Митя с огромным рыжим попугаем на рукаве телогрейки.

— Тебе чего, Митя? — испуганно спросил председатель.

— Скоро выставка у вас, — сказал Митя. — Надо бы Сенечке медаль дать…

Андрей Кучаев Ребус

Я шел пустынной улицей, когда меня остановил какой-то человек. Остановил довольно бесцеремонно, преградив мне дорогу и глядя на меня очень недружелюбно.

— Вам чего? — ласково спросил я.

— С-с-с… — начал человек, тыча куда-то в меня пальцем.

— Не понимаю, — я постарался ободрить человека приветливой улыбкой.

— С-с-с… — продолжал он, беря меня за рукав. Очевидно, он боялся, что я уйду раньше, чем он успеет выговориться.

— Ничего, ничего, — успокоил я человека. — Вы не волнуйтесь, постарайтесь расслабиться, и тогда ваше заикание, безусловно, пройдет.

— С-с-с, — мрачно настаивал человек, и рука его крепче сжала мой локоть.

— Ну что? Что значит это ваше «с-с-с»? — я постарался поймать взгляд собеседника. — Ах, ну да! Как же я раньше не догадался! — Я громко расхохотался. — Вы хотите узнать, сколько времени? Сейчас скажу!

Я поднес часы к глазам, человек радостно закивал и заулыбался.

— С-с-с! — напирал он, показывая на мои часы.

— Половина первого. Ночи, разумеется, — я сделал озабоченное лицо. — А теперь позвольте мне пройти.

— С-с-с! — человек отчаянно замотал головой и взял меня за оба локтя.

— Не понимаю, — пожал я плечами. — Вы что, хотите начать какую-нибудь фразу со слов «скажите, пожалуйста»? А что вам сказать? Как вам попасть домой? Или к знакомым? Ну, этого я, извините, знать не могу! — Я решительно попытался высвободиться.

В конце улицы появился прохожий. Он быстро двигался в нашу сторону.

— О-о! — изумленно воскликнул я. — Смотрите-ка, кто к нам идет! Прохожий! Сейчас он нам поможет.

— C-c-cl — шипел человек, явно недовольный появлением прохожего. Он даже повернул меня к свету, а сам встал в тень.

Прохожий поравнялся с нами и хотел проскочить мимо. но я его остановил окриком, и он подошел:

— В чем дело?

— Да вот!

— С-с-с!

— Хм… — прохожий оглядел человека, который держал меня за руки. — Он вам что-то хочет сказать, — наконец заключил прохожий.

— Точно, — согласился я.

— С-с-с1 — мотал головой тот человек.

Тем временем к нам подошли еще несколько запоздалых пешеходов. Стали гадать, что же должны означать эти «с-с-с».

— Сретенка?

— Следуйте за мной?

— Сигарету?!

Все эти предположения человек, державший меня за руки, отметал энергичными движениями головы, продолжая настаивать:

— С-с-с!

Ему подсказывали, задавали наводящие вопросы, на него сердились, а он стоял на своем:

— C-c-c!!

Тут кто-то хлопнул человека по спине.

— С-с-снимай часы! — вырвалось у него, и он облегченно запыхтел. — Я в этом месте всегда волнуюсь, — объяснил он собравшимся. — Всегда на этом проклятом слове запинаюсь. Спасибо, помогли.

Кругом шумно загалдели, и народ стал потихонечку расходиться.

— И кто бы мог подумать, что именно эта фраза? — доносилось до меня.

— Ну ты что, глухой? — строго спросил меня тот человек. — Тебе говорят, снимай часы. Ну!

— Ах, часы, — кивнул я и принялся снимать часы.

— Просто ребус! — донеслось до меня, и последний пешеход исчез.

Я снял часы и отдал их человеку.

— С-с-с, — начал опять он.

— Пожалуйста, — ответил я и зашагал прочь.

Михаил Липскеров Воспоминание

В последние годы в прессе появилось колоссальное количество воспоминаний людей, друживших с Владимиром Высоцким. По моим подсчетам, с младенчества с ним дружили около ста двадцати тысяч человек, в последующие годы прибавилось еще около четырех миллионов. И каждый из них, судя по воспоминаниям. внес громадный вклад в его творчество.

Недавно мне попались в руки воспоминания о Высоцком еще одного его друга, и я считаю своим долгом вас с ними познакомить.

Хочу рассказать о своей дружбе о Владимиром Высоцким, с которым я не был знаком, и о своем вкладе в его творчество, благодаря которому (я имею в виду вклад) он стал тем, чем он стал.

В конце пятидесятых Володя написал свои первые, несовершенные стихи. Я понял, что должен помочь ему как художник художнику. Чтобы быть объективным, стихов я не читал, но жестоко раскритиковал их в газете «Литературный листок». «Нет, господин Высоцкий» называлась рецензия. Меня приняли в Союз писателей.

Когда Володя записал на магнитофонную пленку свою первую песню, я в газете «Культура в жизни» сравнил его с Окуджавой. Что по тем временам приравнивалось к грабежу со взломом. Эта моя дружеская поддержка оставила Володю практически без работы и без куска хлеба. Что необходимо каждому художнику. Ибо сытое брюхо к творенью глухо. Поэтому, и только поэтому, я наступил на горло Володиной песне.

После первого цикла песен я в журнале «Музыка на службе» написал, что музыка песен Высоцкого не имеет ничего общего с музыкой Баха. Гёнделя и Моцарта. В доказательство я приводил песню:

«Попробуйте, — писал я, — уложить это «б…» в верхний регистр Домского органа». Я был прав. Никому это не пришло в голову. Тем более что в то время Домский орган был на капремонте.

За эту статью меня приняли в Союз композиторов. И дальше я делал все, чтобы выковать из Володи художника. Как вы думаете, за что меня приняли в Союз кинематографистов? Правильно. За разгромные рецензии на фильмы с Володиным участием. В этих статьях я впервые ввел в обиход выражение «эстетическая диверсия». И заметьте, чем разгромнее были рецензии, тем лучше он играл. И чем лучше он играл, тем разгромнее были рецензии.

В середине шестидесятых в нашей жизни произошли большие события. На основании песни «А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты» я внес переворот в военное дело. Я доказал, что в борьбе двух социальных систем нейтральной полосы быть не может. Есть только один передовой край, который хочет отодвинуть назад «некий Высоцкий». Меня пригласили на чашку чая в Генштаб и присвоили звание капитана в штатском, а Володя с трудом остался на свободе. Что и помогло подняться ему на новую творческую высоту. И в этом моя неоценимая заслуга.

А теперь о Театре на Таганке. Со дня его основания в 1964 году я не уставал писать, что это «не наш театр», что «формализм, экзистенциализм и эмпириокритицизм не способны ничего дать советскому зрителю». И результат оказался налицо, Театр на Таганке стал самым популярным театром, а Володя Высоцкий, которого я в одной из статей назвал «ущербным Гамлетом с Большого Каретного», — любимцем театральной Москвы. И такого же Парижа.

Я думаю, нет нужды сообщать вам, что после этого меня приняли в ряды Всероссийского театрального общества.

Много, очень много я сделал для Высоцкого. Мои труды увенчались успехом. В июле 1980-го Володи не стало. Вся Москва была на его похоронах, оголив олимпийские трибуны. Он стал любимцем других стран мира. Его пластинки расходятся миллионными тиражами, книги его стихов невозможно достать.

И это я, давя его на каждом шагу, помог ему достичь такого положения.

Причем он не первый. Это я в свое время написал донос на Достоевского, и мы получили «Преступление и наказание», это я выгнал из страны Бердяева, это я в тридцатых попридушил Булгакова, а в сороковых, — Платонова, это я в сорок шестом назвал Зощенко пошляком, а Ахматову — блудницей, это я разогнал «Новый мир» шестидесятых.

Я сделал все, чтобы самым талантливым было как можно хуже, чтобы они выстояли и стали еще талантливее. И не страшно, что многие из них ушли раньше положенного срока.

Они сделали достаточно.

А я вынужден жить. Потому что наша земля никогда не оскудевала талантами. И всем я должен помочь. И для этого я должен жить. Ура!

Эдуард Медведкин Стакан воды

Гаврилову пришла пора жениться.

Гаврилов жениться не хотел. Ему и холостому было хорошо. И хотя умом понимал: надо! — сердце говорило: «Брось, сгинь, нудьга!»

Он довольно успешно разрушал доводы уговаривающих и даже сам переходил в атаку. Не без успеха. Двух женатиков, которые особенно усердствовали, он убедил сбежать от семьи на Колыму.

Но однажды его сразили наповал. «И кто тебе на старости лет стакан воды принесет? Заболеешь — налиться некому подать».

Ночью Гаврилову приснилось, что он лежит в грязной, неубранной квартире, один, старый, немощный, по седой, давно не бритой щетине текут слезы, и впалая, больная грудь исходит, захлебывается криком-шепотом: «Воды… воды…»

Утром он срочно произвел инвентаризацию потенциальных невест. Более других ему нравились Валечка, Лялечка и Танечка.

Валечка, несомненно, кандидат номер один. Тоненькая, воздушная. Глаза голубые, как море возле скал Алупки, где они отдыхали вдвоем. Сплошное очарование. При виде ее Гаврилову хотелось раздавать прохожим карманные деньги и целовать комнатных собачек, которых ненавидел. Но с точки зрения стакана воды… Она же актриса. Такие даже на пенсии бегают вечерами в театр. А если как раз в это время его посетят жажда и немощь одновременно?

Вот Лялечка попроще. Веселая, бойкая. Попроси не только стакан — графин, тазик, корыто принесет. И не простой воды — газированной. Но… красивая. От поклонников отбоя нет. И моложе. На нее всегда будет спрос. И когда-нибудь от него, пожилого, с больной правой почкой, ее вполне сможет увести мужчина с крепкой печенью.

Танечка сегодня-то хороша — а завтра? Она постарше и болезненнее. Того гляди ему самому придется дежурить рядом. Конечно, она любит его, и характер чудесный, но не это главное.

После недельного зондирования разных вариантов Гаврилов остановился на своей бывшей соученице Зосе. Все сходилось к тому, что Зося в решительный момент будет со стаканом воды на месте. И не слишком привлекательна, и здоровье на редкость, и отчаянная домоседка. Ее уж никто не уведет: просто из квартиры не вызовет.

Итак, Зося. Сомнений нет! Верняк! Гаврилов сделал предложение, добился согласия и сочетался законным браком.

Цепи Гименея оказались тяжелыми и со многими заусенцами. Его холостяцкая квартира преобразилась. Пустые светлые комнаты наполнились приданым суженой: диванчиками, сервантами, шкафами, скульптурка-ми (белыми слониками, серыми носорогами и желтыми цыплятами). Старые, пыльные ковры забрались на стены. Кухню заполонили кастрюли, кастрюльки, дуршлаги, противни, ухваты, чайники, чайнички, сковородки. Горы немытой посуды забаррикадировали умывальник. Несвежее белье навечно улеглось мокнуть в ванну. Появился стойкий запах скисшего борща, подгоревшей каши и выкипевшего супа.

Вместе с Зосей к Гаврилову перебрались подслеповатая сестра ее бабушки, две сонные болонки, Тяпа и Ляпа, ленивый кот Марципан. Гаврилов вздрагивал от омерзения, когда болонки лизали его руки или, не дай бог, нос, когда зазевается.

Он титанически нес свой крест. Конечная цель — стакан воды в трудную минуту — оправдывала каждодневный кошмар. Он ласково улыбался бабушке, мотал ей клубки шерсти, убирал, обтирал, стирал и кормил ее, а также Тяпу, Ляпу, Марципана, мылся сам не в ванной, а на лестнице, поливая себя из кружки, питался килькой в томатном соусе. Он научился в хаосе вещей находить свободное местечко и чистый участок стола. Не мог он только преодолеть свой ужас перед увеличивающимися объемами супруги. С каждым днем она раздавалась, как воздушный шар братьев Монгольфье. И раздражала ее страсть к очеркам о современной семье. Зося периодически орошала газетные страницы горькими слезами, и тогда Гаврилову казалось, что у них в спальне ухает паровая баба.

Так, съежившись, жил Гаврилов. И дожил до немощи и болезни. Бедный Гаврилов лежал в постели, обложенный подушками, и таял на глазах. Он угасал, но, к своему удивлению, не ощущал страха. Наоборот. «Отмучился, — спокойно думал он. — Все. Хана!» Никогда он не услышит визга потомков Тяпы-Ляпы, не увидит громадную, в пять рекламных тумб спину жены, не отравит организм кухонными запахами, и паровой молот больше не заколотит по мозгам стотонным грузом.

Умиротворенная улыбка коснулась его губ. Ему хотелось запеть, но в тот же миг грудь затряслась, и против собственной воли тихий шепот вырвался наружу:

— Воды… воды… — И счастливая мысль. Он понимал: последняя мысль. Слабеющая мысль: «Все! Все… Вс…»

Угаснуть ему не удалось. Когда-то он рассчитал верно — Зося уловила шепот и протянула заготовленный стакан воды.

Михаил Мишин Появился Сидоров…

Второклассники с грохотом прыгали по партам, кидались тряпкой, лупили друг друга по головам книжками. Было очень весело.

В класс вошел Сидоров. Возня стала стихать.

— Быстрее рассаживайтесь, товарищи. — сказал Сидоров. — У нас сегодня будет собрание.

Второклассники сели за парты.

— Товарищи. — обратился к ним Сидоров. — Для нормальной работы собрания нам необходимо избрать президиум. Какие будут предложения?

Девочка на второй парте у окна подняла руку.

— Пожалуйста, — сказал Сидоров.

— А Вова Юриков щекочется, — сказала девочка и села.

— Юриков, — сказал Сидоров.

— А она первая начала! — сказал сосед девочки.

— Больше серьезности, товарищи, — призвал Сидоров.

— А что такое «президиум»? — спросил кто-то сзади.

— Стыдно, — строго сказал Сидоров. — Вы, кажется, уже не в первом классе. Что, нет предложений? Тогда я предлагаю избрать президиум в составе двух человек. Кто за это предложение, поднимите руку.

Все подняли руки.

— Опустите, — предложил Сидоров. — Кто против?

Мальчик на третьей парте поднял руку.

— Ты против? — спросил Сидоров.

— Можно выйти? — спросил мальчик.

— Как собрание решит, — сказал Сидоров. — Как, товарищи, отпустим?

— Отпустим, — пискнул кто-то.

Мальчик вышел.

— Так, — сказал Сидоров. — Какие будут предложения по составу президиума?

Девочка, которая раньше жаловалась на Вову Юрико-ва, подняла руку.

— Слово для внесения предложения предоставляется товарищу Плющ Ларисе.

— В президиум нашего собрания я предлагаю выбрать…

— Избрать, — поправил Сидоров.

— Я предлагаю избрать, — сказала Плющ Лариса, запнулась и покраснела. — Ой, я забыла, кого надо…

— Хорошо, что ты голову дома не забыла, — сказал Сидоров. — Товарищи, Лариса хотела нам предложить избрать в президиум Сидорова и Бляшкина. Правильно, Лариса?

— Правильно, — сказала Лариса.

— Кто за это предложение, — сказал Сидоров, — прошу голосовать.

Робко поднялась первая рука, затем — все остальные.

— Принимается единогласно. Ну, Бляшкин, быстрее, сами себя задерживаем.

Смущенный Бляшкин вышел к Сидорову. Сидоров пересадил мальчика и девочку с первой парты назад, парту развернули, и за нее лицом к классу сел Бляшкин.

— Товарищи, — сказал Сидоров. — В повестке дня у нас два вопроса: о работе санитаров второго «б» класса и выборы новых санитаров. Докладчик по первому вопросу просит пятнадцать минут. Какие будут соображения по регламенту, товарищи?

В классе стало слышно, как Юриков ковыряет парту гвоздиком. Юриков испугался тишины и перестал.

— А что это такое? — боязливо спросила Таня Щукина.

Все с надеждой посмотрели на умного Бляшкина. Но что такое регламент, не знал даже член президиума.

— Регламент, — разъяснил Сидоров, — это свод правил, устанавливающий процедуру собрания. Надо знать, Бляшкин, теперь дай мне слово.

— Честное слово, — сказал послушный Бляшкин, — я больше не буду…

— Что ты не будешь? — с досадой сказал Сидоров. — Ты скажи, что мне предоставляется слово для доклада.

— Слово предоставляется, — сказал Бляшкин и сел, красный как рак.

— Товарищи! — начал Сидоров. — День ото дня растет и хорошеет наш второй «б» класс. Вместе с тем у нас порой встречаются еще факты формального отношения санитаров к своим обязанностям. Еще не всегда они должным образом проверяют чистоту рук у своих товарищей. Нередки случаи, когда на одежде товарищей имеют место кляксы. С подобным благодушием пора покончить. Хочется думать, — завершил Сидоров, — что настоящее собрание поможет поднять работу санитаров второго «б» класса на еще более высокую ступень.

Сидоров закончил доклад и сказал:

— Теперь начинаем прения. Кто хочет выступить? Ну, товарищи, смелее, это же волнует всех. Поднимайте руки.

Вова Юриков поднял руку.

— Бляшкин, — сказал Сидоров. — Дай товарищу слово.

— Честное слово… ой, слово предоставляется, — сказал Бляшкин.

— А меня вчера санитары записали, что у меня руки грязные, а я мыл, а они не отмылись, а меня все равно записали, — сказал Вова Юриков.

— Частные вопросы, — сказал Сидоров. — мне представляется целесообразным решать в рабочем порядке. Кто еще хочет выступить? Так, тогда переходим ко второму вопросу повестки. Выборы санитаров. Бляшкин, ты будешь вести собрание как следует?

— Буду, — пообещал Бляшкин.

— Тогда спроси, какие есть кандидатуры.

— Какие кандидатуры есть? — спросил Бляшкин и, поглядев на Сидорова, добавил: — Сами себя задерживаем.

— Таня Щукина, — сказал Сидоров. — Ты тоже забыла?

— Нет! — сказала Таня. — Сейчас. Я предлагаю избрать новыми санитарами Сашу Васильева и Надю Морозову.

— Молодец, — сказал Сидоров. — Нет других предложений?

— Юрикова надо выбрать. Вовку! — закричало несколько голосов. — Давайте Вовку!

— Товарищи. — сказал Сидоров. — К делу следует подходить со всей ответственностью. Юриков для такой работы еще не созрел. Ему надо еще много поработать над собой.

— Что, съел? — сказала Плющ Лариса. — Съел?

— Лариса — крыса. — сказал Вова Юриков и двинул соседку локтем.

— Тише, товарищи. — сказал Сидоров. — Есть предложение подвести черту. Кто за это предложение? Бляшкин!

— Кто? — спросил Бляшкин. — Руки поднимайте.

Все. кроме Юрикова, подняли руки.

— Юриков, — сказал Сидоров. — Ты что, не хочешь голосовать за своих товарищей? Подумай хорошенько.

Забаллотированный Юриков посопел носом и поднял руку.

— Так, — сказал Сидоров. — Единогласно. Разрешите от имени собрания поздравить избранных товарищей и выразить уверенность. Что надо сказать, ребята?

— Спасибо, — сказали новые санитары второго «б» класса.

— Бляшкин, объяви о закрытии собрания, — сказал Сидоров, — и садись на место.

— Собрание закрывается. — сказал Бляшкин и сел на место.

— У кого ко мне есть вопросы? — спросил Сидоров.

— А когда у нас еще будет собрание? — спросила Таня Щукина.

— Скоро, — пообещал Сидоров. — Следующий раз будем вести протокол.

— Про… чего? — заинтересовался Юриков.

— Я потом все объясню, — сказал Сидоров. — А сейчас можно идти домой.

Второй «б» беспорядочно выкатился в коридор. Кто-то за кем-то гнался, кто-то лупил кого-то портфелем, кто-то скакал на одной ноге… Промчавшись по коридору, класс скатился вниз по лестнице, и крики уже слышались во дворе.

Сидорову просто смешно было смотреть на такую неорганизованность. Вожатый Сидоров был уже большой — он учился в шестом классе. Конечно, ему могло быть смешно.

Лев Новоженов Одинокий велосипедист

Если ночью случится встретить вам на улице одинокого велосипедиста, не удивляйтесь — это Федор Петрович, я его знаю. Федор Петрович катается на велосипеде только ночью.

В детстве папа обещал купить маленькому Федюшке велосипед. Но неожиданно уехал в командировку. С тех пор прошло тридцать четыре года. Папа все не возвращался. И Федюшка, теперь уже Федор Петрович, решил сам осуществить давно затаенную мечту. Каждый вечер, когда люди расходятся по своим квартирам, Федор Петрович выводит из дому никелированную машину и колесит пустынными улицами, по которым когда-то не успел прокатиться.

Однажды — это было часов в семь-восемь вечера, когда Федор Петрович вернулся со службы и пил с женой и детишками чай, — в дверь позвонили. Федор Петрович открыл дверь: на пороге стоял пожилой человек, лицо его избороздили следы жизненных бурь.

— Здравствуйте, — сказал человек, — я ваш папа.

— Папа, папочка вернулся! — вскричал Федор Петрович. — А я тебя давно уже жду.

— Командировка была очень трудной, — сказал папа. — И потом я сбился с дороги. Хочу чаю. И бутербродов.

— Ну, конечно! Как я не понял сразу, — засуетился Федор Петрович. — Налейте папе чаю. Папочка, а я купил велосипед.

— Очень жаль, сынок, — сказал папа, — я сам собирался тебе сделать этот подарок. Завтра же хотел пойти в магазин.

— Ну ничего, папочка, не расстраивайся. Скажи, почему от тебя так долго не было писем?

— Ты же знаешь, сынок, как работает у нас почта, — горестно вздохнул отец.

— Да, папочка, я знаю, как работает у нас почта, — сказал Федор Петрович.

— Ну вот, когда теперь мы все вместе, — проговорил Федор Петрович, и счастливая улыбка озарила его лицо, — я с папочкой пойду в зоопарк.

— Я тебе обещаю это, — ответил папа.

Словно детство, далекое детство вернулось к Федору Петровичу снова. В зоопарке он кормил булкой слона, поил пивом папу, и вместе они хохотали над очень смешными обезьянами. Потом они пошли в Парк культуры и отдыха, и Федор Петрович так долго катался на чертовом колесе, что у него поднялось кровяное давление (220 x 187) и закололо в сердце. Пришлось взять бюллетень.

Но история наша — со счастливым концом. Федор Петрович выздоровел и снова вернулся к своим обязанностям. Живет он с папой очень дружно. Отец больше не ездит в командировки. Он не нарадуется на своего сына, который стал хорошим семьянином и нужным членом общества.

Каждый вечер Федор Петрович выкатывает на улицу свой велосипед. У дверей его провожает вся семья.

— Смотри, Федюша, осторожней веди себя на проезжей части, — напутствует папа. — И не возвращайся очень поздно, а то я буду волноваться.

— Хорошо, папочка, — весело отвечает Федор Петрович.

— И остерегайся почтальонов! — кричит папа.

Так что вы не удивляйтесь, если встретите ночью одинокого велосипедиста.

Евгений Обухов Гвозди (Документы, обнаруженные не археологами)

«Как мы есть плотники Вахремеевы, миром и по твоему наказу подряженные на строительство новаго собора, соблаговоли, царь-батюшко, повелеть выдать на сие строительное дело 5 (пять) пудов гвоздей каленых».

«Звон, карман расхлебенили! Сроду к царю не ходили с такими-то запросами. Небось хватит с них и двух пудов. Пущай дьяк грамоту-то ихову перепишет как подобает.

Боярин Покровский».

«Ревностно радея о благе государственном и неусыпно рачея, мы, государь, и прочая, и прочая, и прочая, считаем достаточным выдать означенным плотникам вместо двух пудов 20 фунтов гвоздей каленых».

Подпись закорючиста, печать.

«Онфим! Посылаю тебе с девкой ключи от анбара, поди, там в ларе гвозди. Отвесь по цареву указу плотникам, какие с утра во дворе дожидаются. Да гляди, ты им все двадцать-то фунтов не давай, все одно — холопы, грамоты да счета не ведают. Бог даст, и не поймут ничего.

Боярин Покровский».

«Егорий! Возьми в избе короб какой да бежи к боярскому анбару, гвоздей домой отнесешь, огород городить станем. А взамен возьми тех, что в чулане в мешочке висят, плотникам отдашь на боярском подворье. Да любых-то не неси, выбери, какие уже зело ржавью пошли. Пусть их и берут. А боярину-то на глаза с коробом не попадайся и окромя гвоздей сам мешочек плотникам не давай, он и нам под табак сгодится. Онфим».

Из путеводителя:

«…Покровский собор является уникальным объектом деревянного зодчества. Особо ценно в этом памятнике то, что, как установлено в процессе реставрации, срублен он неизвестными плотниками без единого гвоздя».

Владимир Панков Двойная ирония судьбы

Коля Сидоров с годами разочаровался в своей жене Лиде.

— Все ей не так — получаю мало, дружки у меня, куль-турки, вишь, не хватает, — а ведь забывает при этом, что и сама-то не подарок. Ох не подарок!

И вот однажды, после показа по телевидению жутко известной кинокомедии «Ирония судьбы» пришла в голову Коле Сидорову идея. Даже не идея, а так, мысль… А что, мол, вот, если где-то в Ленинграде имеется точно такая же улица Молодежная, дом 3, квартира 8, как и у него. и живет там душевная женщина, у которой, может быть, «все так», которая не станет попрекать насчет получки, культурки и лишний раз чокнуться с дружками… Эх, ну почему киноартистам любая романтика по плечу, а нам, простым, не по зубам, что ли?..

Взял Коля Сидоров билет на самолет и, Лиде слова не говоря, махнул в Ленинград.

Поискал там улицу Молодежную — нашел. Дом, квартиру отыскал — все совпало, как в кино! Ключ к двери не подошел — не беда, не всегда же жизнь совпадает с искусством. Позвонил, не барин.

Дверь открыла миловидная испуганная женщина. Ну точно такая, как ожидал: губы, ресницы — все на месте.

Вошел Коля Сидоров в помещение — сердце тает, морда сияет, — а сам паспорт протягивает. Вот, мол, какая бывает судьбы ирония, у меня тоже в Москве улица Молодежная, дом 3, квартира 8, будем знакомы, Коля…

— Проходите, — женщина вроде не рада — кинофильма, что ли, не видела?

Коля прошел, огляделся:

— Все как у нас в Москве… Мусоропровод есть?

— Есть.

— Надо же!.. Шкаф ну такой же, телевизор… А вот люстра другая. Немецкая?

— Чешская.

— Чешскую не достал, — вздохнул Коля и спросил сдержанно: — Одна живете?

— С мужем.

— К-как с мужем? — вот этого Сидоров явно не ожидал. — Ипполит, что ли?

— Нет, Федя. Вы знаете, он у меня очень ревнивый и должен с минуты на минуту прийти…

И тут точно — звонок в дверь. А от этого звонка всю Колину романтику в один миг сдуло. Вдруг откуда невесть паника: ноги ватные, лицо бледное. Сгоряча под диван-кровать сунулся, не влез — ив шкаф!

— Стойте, куда вы? — женщина нервничает. — Еще хуже будет…

А муж, видно, от задержки перед закрытой дверью накаляется, свой личный ключ отыскивает и врывается в жилище в зверском состоянии.

И как назло, в этот же момент Коля навстречу ему из шкафа вываливается и поневоле оживленно приветствует хозяина:

— Здрасте.

Федя в шоке:

— З-здрасте.

А Коля уже снова свой паспорт протягивает:

— Ну надо!.. Не поверите, чистая судьбы ирония!.. Я сам из Москвы буду, с улицы Молодежной, дом три, квартира восемь. Будем знакомы.

Хозяин кино вроде вспомнил, но спросил с подозрением:

— В бане выпил, что ли?

— Да нет, при чем тут баня?

— А что ж приехал тогда?

— А что, к вам в Ленинград только мытому можно?

— А ну дыхни…

Коля с удовольствием дыхнул.

— Ты же трезвый, — оскорбился вдруг хозяин.

— А у меня с собой, — успокоил его Коля.

И вот новые знакомые садятся к столу, осушают по мензурке, настроение у них резко улучшается, последние барьеры недоверия и подозрительности исчезли, и все сразу становится как везде — что в Москве, что в Ленинграде.

— Эх, брат Коля, — начинает плакаться хозяин Федя, — очень я разочаровался с годами в своей жене Свете. И все-то ей не так — и получаю мало, и дружки у меня, и культурки, не хватает, — а ведь забывает при этом, что и сама-то не подарок…

— Ох не подарок, — вторит ему Коля и критически оглядывает хмурую женщину за столом…

Уезжая из Ленинграда поездом, Коля подумал на вокзале: хорошо все-таки, что съездил, душевные люди живут в городе на Неве, правда иронии не получилось, но посидели хорошо…

Утречком позвонил Коля в дверь своей квартиры. Раз позвонил, два… Обиделась Лидка-то. Целый день неизвестно где гудел. Придется своим ключом…

Открыл — и ахнул! В комнате у Лиды — мужик! В один миг вскипела кровь молодецкая. Но тут Лидуха, в своем кримпленовом платье, наперерез выскочила.

— Познакомьтесь, — говорит мужику, — это мой муж Коля, а это товарищ из Киева… Ты не поверишь, Коля, у товарища в Киеве точно такой адрес, как и у нас, — Молодежная улица, дом три, квартира восемь… Представляешь, какая ирония судьбы!

— Да, ирония… — хмуро согласился Сидоров и спросил у киевлянина: — Разочаровался с годами?

Киевлянин радостно кивнул.

Виктор Славкин Крик души Эпистолярная история

Начальнику ЖЭКа № 5

от жильца квартиры № 37

Селимонова К. П.

Заявление

Примите меры к гадам соседям, от их смежной звукоизоляции спать совсем невозможно.

Каждую ночь из-под их стены слышны заграничные слова. Хотели мы написать куца следует, что шпионы у нас гнездо свили, но, во-первых, не знаем, куда следует, а во-вторых, оказалось — магнитофон. Он у них по ночам иностранные слова крутит, а когда начинаешь с ними по-хорошему лаяться или разок-другой от нервов треснуть хочешь, то они же над нами просто издеваются. Говорят, что это они во сне английский язык учат. Постыдились бы такое говорить при ребенке нашем Кольке, который с нами присутствовал. Он даже днем этот английский выучить не умеет, что можно подтвердить вторым годом обучения в одном и том же классе. Просим разобраться в этом хулиганстве, а то обещаю не последние физические руководства, пока по ночам не засну мирным сном, как все нормальные люди, в том числе и англичане.

Отец семейства трех человек

Селимонов К. П.

Начальнику ЖЭКа № 5

от жильца квартиры № 37

Селимонова К. П.

Заявление

Пишу Вам во второй раз, сколько можно. В последнее time совсем доконали нас соседи своей звукоизоляцией. Хоть мы и научились спать под бубуканье их магнитофона, но наша life дала трещину. К тому же началось у нас в нашей family натуральное нервное заболевание — заговариваемся. Встанешь morning — голова полна не наших words, а днем эти выражения из нас так и прут. Тут yesterday после work пошел я с my friend Vasia на уголок немножко пивка drink и брякнул ему кое-что из моего нервного заболевания, a Vasia подумал, что я его какой-то экспериментальной бранью шуганул, и по face мне врезал. Потом, правда, попросил слова переписать. Я уж в hospital ходил, выслушал меня врач и сказал, что ничего не понял, потому что at school проходил German, и то больше тройки никогда не имел. А мой child Kolla таскает теперь по английскому одни fives, что тоже свидетельствует о его тяжелом состоянии. Скажите соседям, пусть перестанут хулиганить at night, а то разговаривать с ними по-хорошему у меня теперь рука не поднимается — совсем доконала меня зарубежная зараза. Help me! А то хана.

Отец family трех peoples

Selimonoff К.Р

То chief GEK № 5 from

longer of flat № 37

Selimonoff К. P.

Заявление

То be or not to be — that is a question! (Далее следует текст на чистейшем английском языке, который мы приводим ниже.) Досточтимый сэр! Вынужден побеспокоить Вас еще раз по безотлагательному делу. Наша семья Селимоновых доведена до крайнего отчаяния, и единственное, что нам остается, — это уповать на Ваше милосердие. Жизнь наша превратилась в сущий ад — мы потеряли всякий контакт с миром, лишены какой бы то ни было коммуникабельности с окружающими людьми. А без радости взаимного общения стоит ли жить на этом свете?.. Лишь кое-как общаемся мы с нашими соседями из смежной квартиры, но это сделалось слишком мучительно для нас. Посудите сами, что общего можно иметь с людьми, которые до сих пор не овладели дифтонгом «th» и вместо Past Perfect употребляют Past Continuous?! А нашего мальчика Николаса, хоть и учится он теперь в специализированной английской школе, учителя совсем не понимают, потому что отвечает он уроки на йоркширском диалекте. Настоящим покорнейше просим посодействовать нашему обмену в дом, жильцы которого будут соответствовать нашему культурному уровню. В противном случае мы вынуждены будем выехать в город Йоркшир, где живут такие же простые люди, как мы. с хорошим знанием английского языка.

С искренним к Вам почтением

Константин П. Селимонов, эсквайр

Ефим Смолин Мустанг

Еще не вставало солнце над прериями, еще посапывали жеребцы в корале, еще не седлал старший ковбой свою любимицу кобылу Долли, когда за тысячи километров от Дикого Запада, в Горстройпроекте, пронесся с быстротой летящего лассо слух о смене начальства…

Степан гудков стоял, чуть побледневший, широко расставив ноги в потертых джинсах, и курил. Он не замечал устремленных на него взглядов. Как всегда, когда предстояло опасное дело, он весь уходил в себя, вспоминая…

А ему было что вспомнить. О его умении укрощать начальство ходили легенды. Их было восемь на памяти Гудкова — восемь директоров, восемь «темных лошадок». И все они, словно завороженные Гудковым, быстро теряли свой норов и мирно пощипывали его сослуживцев, а он, так и не выпустив за десять лет работы ни одного проекта, ни разу не выпал из своего старого доброго седла инженера-проектанта.

Мистика? О нет! Человек в джинсах не верил ни в черта, ни в амулеты! Только расчет! Первый начальник Гудкова сбросил трех отчаянных молодцов с обветренными от бесконечных прогулов лицами. Гудков удержался — стал болеть за любимое начальником «Динамо». Со вторым он болел за «Спартака», а когда этот второй покинул высшую лигу, стал болеть с третьим…

Он умел многое такое, что не снилось даже огрубевшим в прериях ковбоям. Кто из них, способных по ржанию кобылы определить, насколько разбавлено пиво в таверне «Лошадиный зуб», мог так же, как Гудков, увлечься вместе с начальником собиранием марок или бегом трусцой? Кто мог так, как Гудков, на полном скаку примчать директору ящик пива жарким днем, ловить с ним холодной зимой рыбу на мормышку или женихов для перезревших дочерей?

Кто мог, прицелясь в игольное ушко, вышивать крестом вместе с директрисой и ловко закатывать консервные банки? Никто…

Но схватка, что предстояла ему сейчас, была ни на что не похожа. У новенького, кажется, не было никаких побочных интересов. Даже место молоденькой секретарши заняла старушка, поднимавшая телефонную трубку двумя ручонками…

Вот почему был бледен Степан Гудков. Вот почему, когда настал час схватки, сотни сослуживцев устремились к замочной скважине в двери директорского кабинета, и топот их ног напоминал гон дикого табуна… Директор посмотрел на Гудкова бешеным взглядом мустанга, потянул ноздрями воздух и поднялся на ноги. Мышцы Степана напряглись.

— Где проект? — спросил мустанг, нетерпеливо перебирая бумаги.

Осторожно, следя за каждым движением противника, Гудков протянул вперед рулон, похожий на дуло винчестера.

Мустанг дернул шеей:

— И это жилой дом? Ни окон! Ни дверей! Не дом, а огурец!

Гудков напружинился, готовый отпрыгнуть в любую секунду:

— Похоже, правда? Вы, видно, тоже консервированием огурчиков…

Мустанг взвился на дыбы:

— Еще раз спрашиваю: где окна?!

Вот она, смертельная секунда! Ошибись — и затопчет, затопчет! Уже чувствуя разгоряченное дыхание мустанга у себя над ухом, Гудков произнес сквозь зубы:

— Ну забыл. Такое горе ведь — «Спартачок»-то наш…

И снова ошибка! Мустанг пошел кругами вокруг стола, выплясывая какой-то дьявольский танец смерти:

— Прекратите делать из меня папуаса! Я в последний раз…

Но Гудков не дрогнул. Восемь лет езды на директорских шеях — о, это будет почище любого родео!

— Вы о каком папуасе? С марки Новой Гвинеи? С бубном в зубах? Я ведь тоже увлекаюсь…

Пена клочьями полетела с губ мустанга:

— Довольно! Вот ручка, бумага — пишите заявление!

Прыжок — и Гудков почувствовал себя на коне:

— Понял! Играть в слова будем? «За-я-вле-ни-е». Посмотрим, кто больше…

Мустанг задышал всей грудью, заходил по кабинету часто-часто… Человек в джинсах не давал ему опомниться, он словно слился с иноходцем, шел за ним след в след модной трусцой.

— Так, хорошо, следите за дыханием…

Обессиленный мустанг рухнул, удары стреноженного сердца гулко отдавались в тишине.

— Сердечко-то болит? — участливо поинтересовался Гудков.

Мустанг кивнул.

А Гудков уже набрасывал узду:

— Под левую лопатку отдает?

— Отдает, — эхом отозвался мустанг.

— Вот и у меня так же…

Мустанг совершенно человеческим взглядом, с интересом посмотрел на Гудкова:

— А вы что принимаете?

— А вы?

— Я…

— И я…

Спустя час качающейся походкой ковбоя гудков вышел из кабинета. Он был без хлыста, крупные капли пота блестели на лбу. Сотни пар глаз устремились на него:

— Ну как? Как он?

— Будем жить! — коротко бросил Гудков и пошел к своему коралю на третьем этаже Горстройпроекта…

Варлен Стронгин Круиз

Подходит август месяц, пора с семьей в отпуск ехать, а куда — решить не могу. Дочка говорит:

— Поедем в круиз.

— Это где? — спрашиваю я. — Мисхор знаю, Круиз — первый раз слышу.

Дочка объясняет, что круиз — это морское путешествие на теплоходе по маршруту Одесса — Батуми — Одесса.

«Места неплохие, — думаю я. — но что-то слово «круиз» мне не очень нравится — не совсем понятное и даже подозрительное».

А дочка не унимается: поедем, поедем, мол, такое путешествие, что закачаешься!

Жена дочке поддакивает. В результате поехали. И прямо скажу — качало меня только два раза: когда билеты брал и на обратном пути под Новороссийском. А остальное время больше трясло и в основном нервировало.

Началось с посадки. Поднимаемся мы по трапу на теплоход, тут подходит к нам симпатичная девушка и говорит:

— Здравствуйте. Я вас провожу в каюту.

— Кого — вас? — спрашиваю я.

— Вас.

— А вы знаете, кто мы?

— Знаю. Вы пассажиры нашего корабля.

— Ха! А может, мы жулики какие или проходимцы? Почему вы у нас не спрашиваете документов?

— Зачем? У вас есть билеты. Разрешите я вас провожу в каюту.

— А это к чему? Мы что, маленькие? Сами найдем! — сказал я, взял у девушки ключи и пошел искать каюту. Полчаса проходил. Наконец нашел. Жарища невыносимая.

— Открой окно, — говорю я дочке.

— Не окно, а иллюминатор, — говорит она. — Но он вряд ли поможет. Лучше включу кондиционер.

— Что?! — засмеялся я. — Он же не работает!

— Почему? — удивляется жена.

— А потому, что ты никогда в поездах не ездила, ничего не знаешь.

Дочка поворачивает какой-то регулятор, под потолком что-то зашумело, и потянуло прохладой.

— Вот те на! — говорю я вслух. — Работает! Да еще как! Застудить может!

— Тогда включим горячую кондицию, — говорит дочка, поворачивает регулятор в другую сторону, и чувствую я — действительно идет теплый воздух.

Меня от этого даже передернуло.

— Хватит, — говорю я. — Идем завтракать. Посмотрим, какие у них там кондиции.

Садимся за столик. Ждем. Пять минут. Десять.

— Ну вот, — говорю я дочке, — где официанты? Нету!

— И не будет, — говорит она. — пока холодные закуски не съешь, они не подойдут.

Смотрю я на стол, а там творог с сахаром, сыр с маслом, шпроты с луком…

— Зато горчицы нет! — говорю я.

— Вот, — подает дочка.

— А где перец?

— Вот.

Не успел я съесть закуски, уже горячее несут. Потом кофе с булочкой.

— Куда спешите? — говорю я официантке. — Не горит же?!

— Горит, — отвечает официантка. — Сегодня солнце жаркое. Не пропустите ультрафиолетовые лучи.

— Да, — говорит жена, — сейчас самое полезное солнце. Пора идти загорать.

— Можно, — согласился я. — Пойдем на пляж.

— На какой еще пляж? — говорит дочка. — Там не протолкнешься. У нас на корабле есть свой бассейн. И вокруг стоят шезлонги.

«Шезлонги, — думаю я. — Снова какое-то странное слово, и не наше*.

— Пойдем на пляж, — заупрямился я. — Не сахарная. Протолкнешься. В тесноте не в обиде.

А жена — за дочку:

— Зачем в тесноте, когда можно без!

Потащили они меня к бассейну, лег я на этот самый шезлонг. Удобно. Спина не болит, как от лежака. Вокруг никого. Благодать. Но непривычно. Как-то не по себе. Нервничаю. Ворочаюсь. Еле дождался ужина. Зашли мы в каюту переодеться. А там на столе лежит программка концерта с участием Валерия Ободзинского.

— Ура! — закричала дочка.

— Уряяя! — передразнил я ее. — Знаем мы эти авансы. Заманивают. А петь выйдет какой-нибудь Тютькин! Вот увидишь!

Сидим мы в музыкальном салоне. Так у них концертный зал называется. Зал хороший, а вот название его мне явно не по душе. Непонятное какое-то. Подходит время выступать Ободзинскому.

«Ну, — думаю, — сейчас вся их липа откроется! Такой будет салон!»

Но тут выходит конферансье и объявляет: «Выступает Валерий Ободзинский!»

Я своим ушам не верю, глазам — тоже, песни не слушаю, дождался конца выступления, подхожу к певцу и трогаю его за руку.

— Вы Валерий?

— Валерий.

— И Ободзинский?

— Ободзинский. А почему вы меня трогаете?

— Просто хочу пожать вашу руку. Здорово поете. А вы все-таки Ободзинский?

Больше он мне ничего не сказал, посмотрел как-то искоса и незаметно скрылся. Настроение у меня — сами понимаете какое. А тут еще после концерта конферансье пригласил всех в ночной бар, и нет чтобы сделать это скромно — мол, моя такая обязанность, — он вызывающе, с издевательской улыбкой, нагло сказал: «К вашим услугам ночной бар, всю ночь играет эстрадный ансамбль!»

— Посмотрим! — озлобился я. — Посмотрим, как они будут работать в ночную смену! И будут ли вообще!

Приходим мы в бар. Это слово мне с давних пор не нравится, как и само заведение. Не люблю я мешать напитки. Заказываю шампанское. Приносят. Трогаю рукой — холодное. Музыка заиграла. Дочка танцует. Даже жену пригласили. Я не смотрю, с кем они танцуют, жду. когда выгонять начнут.

Час ночи, второй — официанты носятся, музыка играет. Я еще заказываю. Приносят шампанское, и снова холодное. Просидел я в этом баре до четырех утра, и никто меня не выгнал.

«Ну ничего, — думаю. — Это только в первый день, а потом…»

Но, к удивлению, так прошла вся неделя. Загорел я, вроде даже поправился, но нервную систему испортил вконец.

Жена говорит:

— Может, останемся на второй круиз?

Дочка ей поддакивает. Но тут посмотрели они на меня и замолчали. Жена слезу вытерла, дочка в сторону отвернулась. Ни слова не говоря, погрузились мы в поезд. Отъехали. Жарища невыносимая. Кондиция не работает Но чувствую — начинаю успокаиваться. Проводник принес чай. Почти без заварки. Жена с дочкой возмущаются, а я полностью в себя пришел. Даже повеселел.

Леонид Треер Классик

По пятницам у книжного магазина темнела толпа. В вечерних сумерках шла перекличка, и собравшиеся, волнуясь, выкрикивали свои фамилии.

Дмитрий Сулин, человек практически культурный, был командирован в магазин женой.

— Ребенок растет, — сказала Алиса, — а в доме нет классиков.

Конкретных фамилий она не назвала, и Сулин решил ориентироваться на месте. Он попал сюда впервые и теперь пытался разобраться в очередях.

Через полчаса бестолковых блужданий он понял, что собравшиеся делятся на знатоков и дилетантов. Дилетанты слушали знатоков, раскрыв рты.

Сулин приткнулся к кучке, в центре которой высилась рослая дама. Дама возглавляла очередь на сочинения поэта NN.

— Кто такой NN? — тихо спросил Сулин соседа, полного блондина с мечтательным взглядом.

— Без понятия, — прошептал сосед. — Знаю только, что выходит в третьем квартале, а я на него двадцать второй…

Дмитрий побрел дальше и остановился у следующей кучки, где властвовал умами энергичный парень.

— Агата Кристи выйдет через год, — пророчески изрекал парень. — Старуху выпустят стотысячным тиражом. Но до нас Агата не дойдет…

Сулин бродил долго, но очереди на классиков так и не нашел. Устав толкаться, он остановил старичка с тематическим планом какого-то издательства и попросил совета.

— Вы опоздали, — грустно сказал старичок. — Классиков уже расхватали… Для ребенка? — Знаток задумался. — Вон там, — он кивнул в сторону, — делают список на «Библиотеку путешествий». Это битый номер, но попробуйте.

Сулин взглянул в указанном направлении и увидел кипение страстей. Множество людей нервно размахивали руками и говорили все сразу. Дмитрий ринулся к ним и начал просачиваться поближе и центру.

— Вы! Книгофоб! — кричала дама в шубке — Не топчите мне ноги. Я стою тут с вчера!

— Безобразие! — возмущался смуглый мужчина — Пачему тут женщины? Зачэм женщине путешествий?!

В этот момент овладел инициативой молодой моряк. Он вел себя очень решительно, и массы, раздираемые противоречиями, признали в нем лидера. Зычным голосом моряк успокоил публику и приказал выстроиться по одному. После нескольких минут суматохи очередь была построена, и хвост ее. обиженно сверкая глазами, выглядывал из-за угла. К великому огорчению Сулина, он оказался почти в конце. Моряк записывал фамилии граждан, рисовал на их ладонях жирные порядковые номера и гусиное перо. Это был условный знак, не позволяющий посторонним проникать в очередь.

— Товарищи! — объявил моряк. — Переклички будут по пятницам, в семь вечера. Прошу не мыть правую руку.

Сулин получил номер 371. Он огорченно разглядывал ладонь, татуированную фиолетовыми цифрами, и чувствовал, что номер действительно битый. Но ничего другого не оставалось. Каждую пятницу он приходил к магазину и терпеливо исполнял положенный обряд.

Однажды Сулин простудился, пропустил одну перекличку и очень волновался, что его вычеркнут. Но благодаря справке от врача место в очереди удалось сохранить.

Приближалась суббота, 16 июня, — день подписки на «Библиотеку путешествий». Число желающих достигло 600 человек, и Сулин с удовольствием отмечал, что он уже почти в середине.

15 июня, в пятницу, состоялся последний сбор. Все были возбуждены. Первые двести номеров улыбались и говорили, что хватит всем.

— Товарищи! — сказал моряк. — Этой ночью возможны попытки организовать другую очередь. Нужна бдительность. Я остаюсь до утра. Кто со мной?

Присутствующие переглядывались. Торчать всю ночь у магазина никому не хотелось.

— Мужчины! — закричали женщины. — Как вам не стыдно!

Сулин подошел к моряку. Все облегченно вздохнули.

Ночь была теплая. Когда опустели улицы, моряк поставил Сулина на углу, а сам начал прогуливаться у входа. Каждые полчаса он включал фонарик, тонкий луч ощупывал фасад, пронизывал витрину и медленно ползал по книжным полкам, точно противник мог затаиться внутри магазина. Никаких происшествий не случилось. Лишь в четыре утра к Дмитрию подошел какой-то тип с портфелем. Сулин напрягся, готовясь звать на помощь, но тип негромко сказал: «Чанов, номер четыреста первый. Только что из командировки. Какие новости?» Узнав что подписка сегодня, Чанов облегченно вздохнул: «Успел…» — и ушел досыпать, полный надежд.

Когда первый луч, точно пуповина, связал город с солнцем, к магазину потянулись десятки людей с решительными лицами.

В девять ноль-ноль вся очередь была в сборе. Ползли смутные слухи об уменьшении тиража. Толком никто ничего не знал. Страсти накалялись.

В десять ноль-ноль, когда номера выстроились у магазина, держась друг за друга, как детсадовцы при переходе улицы, на крыльцо вышел директор магазина и объявил, что подписаться смогут триста человек. Первые триста номеров ликовали. Остальные вели себя по-разному. Одни уходили большими шагами, не оборачиваясь. Другие оставались на месте, демонстрируя презрение к происходящему.

«Почему так? — с горечью подумал Сулин — Почему всегда везет другим?» Он стоял у магазина, надеясь на чудо. Но чуда не произошло.

В следующую пятницу привычка привела его на старое место. У магазина, как обычно, толпился народ. Многих он уже знал. Теперь у Сулина был опыт. Он взял в руки лист бумаги, написал на нем крупными буквами свою фамилию и начал слушать знатоков. Идея была проста — надо самому организовать очередь и быть в ней первым. Но ничего интересного в этот вечер Дмитрий не услышал. Выстраивались за Софоклом, какими-то поэтами — все это не волновало Сулина. Он уже уходил, когда сутулый человек в джинсах выхватил у него лист и пробежал глазами написанную фамилию.

— Очень хорошо! — воскликнул человек. — Как раз то, что я искал!

Он поставил свою фамилию и передал бумагу подскочившей женщине. Их окружили люди. Некоторое время недоумевающий Сулин следил за движением листа, потом потерял его из виду и, махнув рукой, отправился домой.

Ровно через неделю он опять был у магазина.

Человек пятьдесят стояли в сторонке, окружив сутулого в джинсах. Дмитрий подошел к ним и потрогал за рукав ближайшего гражданина.

— На кого подписка? — тихо спросил он.

— Трехтомник Сулина, — прошептал гражданин.

— Выходит в четвертом квартале. Говорят, изумительно написано…

Сулин растерянно оглянулся, пошел прочь, затем вернулся и на всякий случай занял очередь. Он был семьдесят девятым.

Аркадий Хайт Когда я смотрюсь в зеркало

Сколько я себя помню, меня всегда за кого-то принимают. За кого — не знаю, но только не за меня. Видно, есть в моем лице что-то настолько банальное и ординарное, что оно напоминает все лица сразу. Даже у меня, когда я смотрюсь в зеркало, возникает ощущение, что этого человека я уже встречал. Только не помню где — в автобусе, булочной или на службе.

Раньше, когда я был молодым и наивным, я часто спорил, горячился, даже документы предъявлял, но с годами смирился. Понял, что все равно ничего не докажешь, только людей против себя настроишь. Так и хожу по улицам, похожий на других. Прикрываю воротником свое чужое лицо.

— Володя!

Это, наверное, меня. Хотя вообще меня зовут Петей. Оглядываюсь: через всю улицу бежит ко мне невысокая полная женщина в брючном костюме. Женщина не в моем вкусе, но ее это, кажется, не смущает.

— Вовочка, — кричит она издалека, — милый! Куда ж ты пропал, бессовестный? Не звонишь, не заходишь…

— Да закрутился, — осторожно говорю я, — дел полно.

— Ладно уж, — грозит она пальчиком, — знаю я твои дела. Не первый год знакомы.

Не первый. Понятно. Значит, это у нас длится давно.

Женщина берет меня за руку:

— Слушай, может, зайдешь ко мне, а? Хоть на минуточку?

Я не могу отказать, когда на меня смотрят такими глазами:

— Ладно, только ненадолго.

Я сижу с неизвестной женщиной в незнакомой квартире. Мы пьем сухое вино, которое я терпеть не могу, и вспоминаем Гагры, в которых я никогда не был. Постепенно разговор истощается. Несколько минут мы сидим молча.

— Эх ты, — говорит моя новая знакомая, — я из-за тебя на все иду, мужа обманываю.

Во мне просыпается мужская солидарность:

— Вот это нехорошо. Мужа обманывать — последнее дело.

— Подлец, — устало говорит женщина. Нотации мне читаешь после всего? Да ты, да ты… Знаешь, кто ты?

Узнать я не успеваю, потому что хлопает входная дверь.

— Муж, — испуганно говорит женщина.

Я быстро оглядываю комнату: стол с недопитыми бокалами вина, пепельница, полная окурков, женщина в домашнем халате… Не хватает только мужа, вернувшегося из командировки.

А вот и он! В дверь заглядывает лысоватый мужчина с густыми, как у пуделя, бакенбардами. Он внимательно смотрит на меня и многозначительно произносит:

— Та-ак…

Затем решительными шагами направляется ко мне. Я закрываю глаза и поглубже вжимаюсь в кресло. Я не люблю, когда так смотрят. Мне всегда кажется, что это плохая примета.

— Та-ак, — повторяет муж, — пожаловали наконец.

— Это не я… это недоразумение!

— Какое там недоразумение?! Постыдились бы, Семен Борисыч! Взяли деньги на две недели, а сами полгода не отдаете.

Час от часу не легче. И этот меня с кем-то путает. Хотя уж лучше быть пойманным должником, чем застигнутым любовником.

— А я, собственно, как раз пришел отдавать… Сколько я вам должен?

— А вы уже забыли?.. Пятьдесят рубликов!

— Сколько?! — я испуганно смотрю на женщину, но она молчит. Ей моих денег не жалко. Честь дороже.

— У меня с собой только тридцать, — жалко улыбаюсь я. — Если не возражаете, двадцатку я завтра поднесу.

Муж вырывает деньги у меня из рук:

— Давайте уж! Только смотрите, завтра непременно.

Я выскакиваю из квартиры, забыв попрощаться с моей возлюбленной. Заметая следы, кружу какими-то переулками и проходными дворами и, только убедившись, что погони за мной нет, спокойно выхожу на улицу.

На улице меня поджидает какой-то широкоплечий мужчина.

— Валерий? — полувопросительно говорит он.

На всякий случай я киваю.

— Долго же я ждал этой минуты, — радостно говорит мужчина и с размаху бьет меня по щеке.

— За что? — кричу я. — За что?

— За то. Месяц прошел, а уже забыл. Мне Кульчицкий все рассказал.

— Какой Кульчицкий? Не знаю я никакого Кульчицкого!

— Да?.. Может, ты и Тарасова не знаешь? — говорит он и снова надвигается на меня.

Я чувствую, что лучше согласиться:

— Тарасова знаю. Кого знаю, того знаю.

— Ну вот что: завтра сам явишься к Иван Матвеичу и все расскажешь, как было.

— Расскажу, — охотно соглашаюсь я.

— Смотри, я проверю.

— Обязательно, — говорю я. — Доверяй, но проверяй.

Несколько секунд он смотрит на меня, прикидывая, не добавить ли еще. Затем поворачивается и не спеша уходит в глубь улицы.

Интересно, за что этот Валерий получил по морде? Что он такого натворил?

Я иду по бульвару, погруженный в мысли о неизвестных мне Кульчицком, Тарасове и многих-многих других, о которых я никогда не узнаю.

— Гражданин, — окликает меня пожилая женщина с коляской, — что же это вы? Сказали на минутку, а сами на полчаса ушли.

— Извините, — по привычке говорю я, — задержался немного.

— Задержался! Будто у меня других дел нет, как за вашим ребенком смотреть.

И она решительным движением катит ко мне коляску. Это уж слишком. Даже для меня.

— Простите, — говорю я, — но это не мой ребенок.

— Как не ваш? Вы же сами просили за ним поглядеть.

— Вы ошиблись. Вас просил другой человек.

Женщина внимательно меня разглядывает:

— Странно… И внешность такая же, и одежда.

— Одежда — может быть, но не ребенок. Это не мой ребенок, понимаете? У меня вообще нет детей.

— Странно, очень странно.

От наших голосов ребенок просыпается. Он высовывается из коляски, протягивает ко мне ручки и говорит:

— Папа, папа!

— Чудовище! — говорит женщина. — Это же надо — отказаться от своего ребенка!

Она с презрением отворачивается и, размахивая хозяйственной сумкой, скрывается в темной аллее.

Мы остаемся вдвоем. Я и чужой ребенок. Подождем. Должен же за ним прийти настоящий отец. Проходит пять минут… десять… Никого.

Начинается дождь. Мелкий, противный. Мимо нас бегут люди, похожие на меня, но настоящего отца все нет. Ребенок начинает хныкать. Наверное, он замерз или хочет есть. Я заглядываю в коляску. Симпатичный мальчик. даже чем-то на меня похож. Может, действительно пойти с ним домой? Посидим, обогреемся, а потом вернемся.

Я иду по улице, толкая перед собой коляску с чужим ребенком. Холодные капли дождя падают мне за шиворот, но я не обращаю внимания. Мне хорошо. Сейчас улицы пустынны, и я хоть несколько минут могу побыть самим собой. А мне это нужно, очень нужно. Ведь день не окончен, впереди еще встреча с женой. Интересно, за кого она меня примет сегодня?..

Валерий Чудодеев Глаголы женского рода

Очнулась. Взглянула.

Обомлела — проспала! Вскочила, стала будить. Буркнул, отвернулся. Растолкала, подняла. Кинулась разогревать, накрывать, накручиваться. Позвала. Молчит. Заглянула — накрылся, храпит. Пощекотала. Лягнул. Рявкнула. Замычал, поднялся, поплелся. Опоздаю! Выскочила, помчалась.

Отходит! Догнала, уцепилась, повисла. Доехала. Спрыгнула. Звенит! Побежала, ворвалась, отпихнула, проскочила. Отлегло!

Поднялась. Уселась. Вскочила, позвонила, напомнила погасить, выключить, причесать, застегнуть, обуть… Бросил. Разложилась, начала работать.

Шепчутся. Прислушалась — завезли, расфасовывают, будут давать. Отпросилась, выскочила, заняла, вернулась.

Спохватилась, выбежала. Влетела — занимала, отошла. Не пускают. Пристыдила, объяснила, добилась — обхамили. Стоять — не пообедаешь. Встала. Движется! Приободрилась. Подошла. Кричат не выбивать. Кончилось. Рыдать хочется. Возмутилась. Обозвали. Поплелась. Поднажала. Помчалась. Прибежала, плюхнулась, отдышалась. Позвонила. Говорит. задержится. Зашиваются, авралят — врет! Выскочила!

Забежала, обула, одела, потащила. Ласкается, обнимает, подлизывается. Выясняется — полез, опрокинул, разбил. Шлепнула. Орет, обзывается. Ходить не умеет — говорить научился. Придется отучать.

Пришли. Раздела, умыла, вскипятила, отшлепала, остудила, накормила, прополоскала, отняла, выключила, наказала, почистила, рассказала, протерла, переодела, подмела, спела, уложила.

Присела.

Забеспокоилась. Позвонила. Узнала — ушел, не задерживался. Обнаглел! Распоясался! Разведусь!

Сдернула, швырнула, легла.

Вскочила. Начала обзванивать. Не был, не заходил, не появлялся, не приводили, не привозили. Сломал? Попал?! Спутался?! Разбился?! Явился! Улыбается! Размахнулась. Не успела — упал. Подтащила, стянула, взвалила.

Ушла, уткнулась, разрыдалась. Заплакал. Подбежала, пощупала, подняла, переодела, укутала, подоткнула, застирала, повесила.

Легла.

Вскочила, накрутилась. Постояла. Поглядела. Вздохнула. Укрыла. Завела. Выключила.

Отключилась.

Евгений Шатько Я от Тамары…

Держа в руках навеки замолчавший будильник, я подошел к стеклянной двери мастерской. Уборщица выставила навстречу мне голый локоть и закрыла дверь на старую щетку.

— Позвольте! — возразил я. — Еще нет семи!

— У всех есть, а у него нету! — оскорбленно закричала она и удалилась.

Я беспорядочно побарабанил по стеклу и уже хотел поворачивать оглобли, когда к двери подошла дама в мохнатой шапке, какие носят гвардейцы английского королевского дворца. Дама тоже побарабанила в дверь, но не бессмысленно, как я, а по-собственному — три раза и один. Я предусмотрительно отступил в тень. Дама снова нетерпеливо отстучала свою морзянку и, как только появилась уборщица, быстро проговорила:

— Передайте Яше, я от Ламары.

Дверь распахнулась, и гвардейская шапка проскользнула в недра мастерской.

«Однако», — подумал я, задерживаясь в тени.

Через пять минут букингемская шапка проследовала обратно в сопровождении целеустремленного Яши в белом халате и с лупой на лысине. Они обменялись многозначительным рукопожатием, и шапка вскочила в длинную машину, которая как-то очень кстати подкатила к мастерской.

Тут я выступил из тьмы и произнес противным конспиративным голосом:

— Здрасьте, я от Тамары.

Яша повернулся, будто на шарнире.

— Проходите, — сказал он, оглянувшись.

Я прошел за стойку. На стенах здесь уютно тикали десятки часов, показывая разное время.

— С «сейками» очень неважно, — сразу предупредил Яша.

— Что ж так? — строго спросил я. — Тамара обещала, между прочим.

Яша подумал ровно три секунды и твердо сказал:

— Зайдете во вторник. Что у вас еще?

Я молча протянул будильник.

— Обменяем, — сказал Яша, бросил будильник в угол и открыл шкаф.

Я увидел дюжину старинных настольных часов, которые сделали бы честь среднему областному музею.

— Выбор слабоват, — пояснил Яша. — Семнадцатый век реализован.

Я выбрал восемнадцатый век: два ангелочка поддерживают агатовый циферблат.

— Вещь для камина, — одобрил Яша, упаковывая ангелочков в поролоновый мешок с эмблемой «Олимпиада-80». — Кстати, передайте Ткмаре: есть пуленепробиваемые стекла. Что у вас еще?

Я вспомнил, что жена третий месяц ждет люстру «Водопад», и поинтересовался как бы между прочим:

— Кто у нас в «Свете»?

— В «Свете» прокол. Зайдите в «Ковры» к Мавру. Мавр сделает.

Придя домой, я весело рассказал жене всю историю. Она так же шутливо сказала:

— Теперь нам нужен камин.

И со свойственной женщинам логикой спросила:

— Что у тебя было с Тамарой?

Я рассмеялся, но смех мой прозвучал фальшиво, и это еще больше насторожило жену.

На следующий день я отправился к Мавру. Мавр оказался крепкой брюнеткой с усиками. От растерянности я сказал, едва переступив порог кабинета:

— Вам привет от Яши.

Брюнетка сразу отрезала металлическим голосом:

— Ничего не знаю.

— Я от Тамары, — поправился я быстро. — Миль пардон!

Тогда брюнетка мгновенно подвинула мне кресло.

— Меня интересуют «Водопады», — объяснил я, располагаясь в кресле и закуривая. — А что вы скажете насчет камина, чтоб под часы?

Мавр ответила мне с подкупающей четкостью, будто делая доклад на месткоме:

— «Водопад» получите во второй декаде через Киев. А за камином съездите в первый понедельник в Егорьевское сельпо. К Медее Федоровне.

Получив «Водопад» и камин точно по графику, я понял, что стал частью исключительно точной, хорошо смазанной и безотказной машины «Я от Тамары».

Благодаря привету от Тамары моей жене делали прическу парикмахеры, которые причесывают дикторов телевидения, а сам я парился в финской бане вместе с хоккеистами первой сборной. Именем Тамары я вставил себе льготные зубы и положил на операцию пятерых родственников. Ссылаясь на Тамару, я стал останавливать и заворачивать такси, едущие в парк, и проходить в метро без билета. Наконец, мы с женой замахнулись на абсолютно недоступный гарнитур «Дарданеллы».

Директор Дворца мебели, услышав магическое «Я от Тамары», предложил мне сигару и попросил расписаться в книге почетных посетителей. А на прощание рекомендовал не уходить вечером из дома.

Во время ужина под нашими окнами заревели моторы. Из двух мебельных фургонов деловитые люди в синих комбинезонах начали выгружать и выносить сорок три предмета «Дарданелл». Поскольку целиком «Дарданеллы» не уместились в квартире, сервант был разобран, упакован в виде гроба, перевязан голубой лентой и поставлен в туалете. Затем комбинезоны убрали за собой мусор, подмели пол привезенным с собой веником и скрылись в ночи. В оцепенении мы посидели посреди «Дарданелл» и, не доужинав, легли спать. Спал я тревожно. Во сне я разбирал предметы какого-то бесконечного гарнитура, чтобы найти Тамару, а она пряталась неизвестно где, будто чудище из сказки «Аленький цветочек». Жена не спала совсем и наутро спросила изможденным, истаявшим голосом:

— Ты и теперь будешь утверждать, что у тебя ничего не было с Тамарой?

Я пробормотал что-то невнятное, а вечером мы скрылись из дома, опасаясь, что нам привезут кухонный гарнитур или кондиционную установку.

Через несколько дней мы успокоились… А как-то раз, когда мы прогуливались с женой, я увидел двери мастерской по ремонту часов.

— А вот здесь работает тот самый Яша, — сказал я жене. — Конечно, он просто винтик, просто даже смазка волшебной системы, но хочется поблагодарить его как человека. Давай я куплю коробку зефира в шоколаде и скажу на словах что-то теплое.

Хотя еще не было семи часов, дверь оказалась закрытой. Я постучал условным стуком. Мне открыл сам Яша. Он был без халата и без лупы на лбу и выглядел не так целеустремленно, как раньше.

— А я от Тама… — начал я, входя в мастерскую, увидел двоих скромных молодых людей в сером, которые укладывали в ящик музейные часы, и шутливо добавил: — Нет, я не от Тамары, я сам по себе.

— Вы нам не помешаете, — сказал один из скромных молодых людей — А может быть, и поможете. Останьтесь, пожалуйста, здесь.

Яша поглядел на меня без всякого энтузиазма и достал из угла старый, навеки замолчавший будильник.

— Все возвращается на круги своя. — сказал тот же молодой человек с мягкой улыбкой. — Даже старинные часы и камины.

— Тамара снят. — вдруг брякнул Яша, протягивая мне будильник.

— Знаете, я пойду, — сказал я. — Я спешу.

— Вам некуда больше спешить, — заметил тот же молодой человек и улыбнулся еще мягче…

Андрей Яхонтов Не судьба

В вагоне метро Макеев от нечего делать открыл книгу, которую вез другу в подарок, и прочитал: «Еду в английский клуб, — сказал граф жене, — буду утром».

Макеев недоверчиво улыбнулся. Он вспомнил, с каким трудом испросил у жены позволения задержаться в гостях подольше и с какой неохотой она отпускала его на этот день рождения одного. Макеев вздохнул, но без сожаления, без зависти к книжному графу — настроение набирало опьяняюще приподнятую силу. Горизонты свободы раздвигались перед ним на целый вечер. Даже разгульная. привольная, как ветер, мысль посетила — не на рождение ехать, а в пивбар закатиться, — однако Макеев тут же ее отогнал: дружба — дело святое, хотя допустить такую возможность, пусть только в воображении, и то было приятно. Мог, мог махнуть в пивбар, позавчера давали премию, и Макеев утаил десятку, жене сказал — на подарок начальнику.

Гостей собралось много. Кое-кого Макеев знал, но за столом оказался рядом с Танечкой, сослуживицей друга, которую видел впервые. Милая, симпатичная девушка. Вспомнились студенческие беззаботные годы, легкость знакомств, легкость расставаний. Вино кружило голову, Макеев шутил, смеялся, очаровательно за Танечкой ухаживал, и к концу вечера они сделались большими друзьями.

Перед тем как уходить, Макеев остановился против зеркала, постарался взглянуть на себя глазами Танечки — и очень ей понравился. Получился интересный и вовсе даже без животика мужчина.

Подавая Танечке пальто, Макеев осторожно спросил:

— Можно я вас провожу?

— Я так далеко живу… — сказала Таня.

Макеев взглянул на часы и взволнованно пообещал:

— Танечка, с вами — на край света.

— У меня, правда, мама уехала, — сказала она. — Но ничего, посидим вдвоем, чаю попьем. Я торт купила.

Сердце у Макеева запрыгало. Было только десять. Если на такси, можно к двенадцати домой успеть. «Хорошо, что десятку захватил», — подумал Макеев.

На улице метался ветер, шел снег. Стоянка такси находилась на противоположной стороне проспекта, а ближайший переход — метрах в пятистах. Уверенно подхватив Таню под руку, Макеев повел ее по скользкой мостовой.

На противоположном тротуаре их поджидал милиционер. Макеев хотел его не заметить, увлеченно стал Танечке о чем-то рассказывать, но милиционер вежливо козырнул и сделал шаг в их сторону:

— Граждане, уплатите штраф.

— За двоих? — тоскливо поинтересовался Макеев.

Он твердо знал, что может набрать рубль мелочью и заплатить за себя, не разменивая десятки, — обидно было менять из-за такой глупости.

Потом, коченея на стоянке такси, Макеев сжимал в кулаке пятерку и трешку и успокаивал себя: ведь у таксиста может не оказаться с десятки сдачи, и, пожалуй, к лучшему, что так случилось.

Такси мчалось по заснеженному городу, тараня холодный упругий воздух. Но внутри машины было тепло. Удобно развалясь, Макеев курил, слушал Танечкино щебетание и представлял, как они приедут в пустую, уютную квартиру, как потом трогательно будут прощаться…

Однако ехали уже чуть не полчаса. Макеев стал озабоченно поглядывать не только на часы, но и на счетчик. Казалось, если сидеть тихо, цифры побегут медленнее.

Миновали окружную дорогу.

— Теперь близко, — повернулась к нему Таня. — Люблю по ночной Москве кататься. А вы?

— Ужасно, — ответил Макеев.

В этот момент счетчик щелкнул особенно резко и выбросил красную цифру «три».

Сосущая тоска зародилась где-то в глубине души Макеева и, разрастаясь, захватывала, пропитывала весь организм. Все заботы и неурядицы вдруг навалились на него разом. Оштрафовали ни за что. Плакало пиво с раками… Жена могла в любой момент позвонить другу, а тот скажет: «Да он уже часа полтора как ушел…»

— Ой, — вскрикнула Таня, — не туда свернули!

— А что ж вы шоферу вовремя не подсказали? — стараясь говорить мягче, спросил Макеев.

— Не заметила. Ой, ну вот, опять не туда…

Макеев утер цигейковым пирожком взмокший лоб.

Наконец приехали. Макеев протянул шоферу пятерку, сдачи ждать не стал, вылез вслед за Таней.

— Слышь, мужик, в обратный конец плати, — потребовал шофер, — отсюда пассажиров не найдешь.

Макеев замешкался, выбирая между Таней и машиной. Словно надоевший счетчик, застучало в голове. Заплатить? Обратно на такси не хватит. Опоздать? А если вообще транспорт работать не будет?..

Макеев решительно шагнул назад:

— Спокойно, шеф. Я обратно еду.

— Как, разве вы не зайдете? — удивилась Таня.

— Нет, что вы. Я так, вас проводить…

Макеев порадовался, что в темноте не видно, как густо он покраснел.

Таня обиженно молчала.

— Я позвоню вам, — нерешительно улыбнулся Макеев и, испугавшись, как бы Таня не вздумала диктовать телефон прямо сейчас, дав шоферу повод поторопить его и тем самым вновь принизить, скорее залез в машину.

— Куда? — таксист даже не посмотрел в его сторону. «В английский клуб». — мысленно огрызнулся Макеев, а вслух вежливо назвал адрес.

Андрей Вознесенский Не забудь

Олег Дмитриев Звездный час Быль

Феликс Кривин Восьмистишия

Юрий Кузнецов Говорящий попугай

Новелла Матвеева

Александр Сивицкий Юрий Тимянский Его работа

Борис Слуцкий

Павел Хмара Плата

Владлен Бахнов Вариации на тему «Белеет парус одинокий»

Евгений ЕВТУШЕНКО

* * *

Булат ОКУДЖАВА

Королева Маруся

Расул ГАМЗАТОВ

Горный сонет

Павел АНТОКОЛЬСКИЙ

Лё Парусьон

Виктор БОКОВ

Парусина

Роберт РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Хватит!

Борис Брайнин Не в своей тарелке

Александр Иванов

Копия — в Московский зоопарк

Михаил Казовский Пальпация доктора Коробкова Сценарий фильма о медиках

Светлый коридор Центрального научно-исследовательского института проблем облысения (или сокращенно ЦНИИПО). На стене висит транспарант: Каждому лысому — полноценную шевелюру!» По коридору снуют люди в белых халатах и с озабоченными лицами. Дверь ординаторской открывается. В коридор с гневно перекошенными глазами выходит молодой врач Коробков. Вслед за ним выбегает директор ЦНИИПО Тараканов.

— Вы авантюрист! — кричит Тараканов вдогонку своему коллеге. — Приваривать волосы к голове при помощи лазера — это безумие! Только народная медицина — вот средство!

— Я докажу! — скрежещет зубами молодой ученый. Стремительно входит он в операционную и тут же припадает к экспериментальному лазеру. Медсестра Людочка вкатывает кресло с больным Онуфриенко. Он лыс, как пушечное ядро.

— Доктор, — слабо произносит Онуфриенко, — а жить-то буду?

— Мы сделаем все возможное, — сурово говорит Коробков.

Слышится выстрел лазерной пушки…

…Бледный, входит Коробков в собственную квартиру, рядовую квартиру простого врача: шесть комнат, две лоджии, бассейн с рыбками.

— Что случилось, Геннадий? — спрашивает красивая, но чуждая ему по духу жена-мещанка.

— Мы провалили эксперимент — говорит Коробков и садится в пальто на край бассейна. — Через час после операции у больного вылезли все пересаженные волосы…

— Что же ты собираешься делать? — нервно закуривает жена.

— Я уеду. Уеду в глушь, стану простым лекарем…

— Только без меня, — обрывает его супруга — Я ухожу к профессору Тараканову!..

…И вот уже бесконечной чередой тянутся служебные будни сельского врача Коробкова. Вместе с медсестрой Людочкой, которая и тут не покинула любимого шефа, он месит кирзовыми сапогами осеннюю грязь, мокнет под дождями, коченеет в морозы. В этих жутких условиях матереют характеры Коробкова и Людочки, крепнет их взаимное чувство. По ночам на квартире у доктора они начинают заниматься медико-биологическими экспериментами: Людочка бреет подопытных мышей, а Коробков, сконструировав из соседского самовара лазерную пушку, приваривает им шерсть обратно. Только где же ключ к истине?

Неожиданно дерзкий экспериментатор встречает на базаре своего бывшего пациента Онуфриенко. Тот по-прежнему лыс, хотя и лечится народными средствами по системе профессора Тараканова. Правда, вместо того, чтобы мазать средствами голову, он принимает их внутрь.

Коробков предлагает Онуфриенко вторично подвергнуться воздействию лазерного луча. Онуфриенко с горя соглашается…

…Тревожная ночь после операции. Людочка и Коробков не спят, ходят из угла в угол. Полчаса, час, утро… Медсестра осторожно подходит к Онуфриенко и дергает его за волосы.

— Держатся, — шепчет она. — Честное слово, держатся!..

Коробков и Людочка бросаются друг другу в объятия…

…Триумфальное возвращение Коробкова в родной ЦНИИПО.

— Простите меня, Геннадий, — говорит, растрогавшись, Тараканов. — У меня было о вас предвзятое мнение…

— А у меня — о вас, — улыбается Коробков. — Потому что, если не употреблять внутрь ваши народные средства, моему лазеру грош цена!

Ученые звонко смеются.

Не смеется только бывшая жена Коробкова. В отчаянии она рвет на себе волосы, и ее привозят в ЦНИИПО. Однако Коробков и Тараканов отказываются от операции.

— Наши методы эффективны только для хороших людей, — веско отвечают они.

Борис Козлов Особое задание

Коля Северцев, советский разведчик, получивший особое задание, вошел в приемную шефа рейхсканцелярии. Адъютант изумленно поднял брови:

— Колька? Друг! Ты как здесь оказался? — и стиснул Северцева в объятиях.

Друзья уселись на диван и, перебивая друг друга, рассказали о последних новостях там. в центре, и здесь, в логове.

— А я, Миша, — сказал Северцев, допив восьмую чашку эрзац-кофе, — прибыл к тебе по делу. Мне легализоваться надо. Помоги, брат.

Адъютант вздохнул и тоскливо уставился в окно на серые готические крыши.

— Трудная задача. — произнес он. — Куда же тебя пристрою? Все места уже заполнены, а новых штатов вермахт не дает. Ставили вопрос, писали, но пока безрезультатно. Просто не знаю, что и предпринять… Разве к Олегу Петровичу попробовать? Ты помнишь Олега Петровича? На восьмом этаже сидел у нас? Теперь он в министерстве авиации руководит… — Адъютант снял трубку телефона, вызвал нужный номер и попросил обер-штурмбаннфюрера Брюннера.

— Алло, Брюннер? — спросил адъютант в прижатую ладонью трубку. — Это ты, Олег? Это я звоню, привет. Вот какое дело, Олег Петрович. Тут Северцева прислали в командировку, помоги парню устроиться. Найди ему какую-нибудь должностишку у себя, а то уже всюду переполнено… Тоже некуда? Жаль. Поговори с Гарингом, он тебе не откажет. Ну, поимей в виду, если что…

Адъютант посмотрел на приунывшего Северцева и стал звонить в генштаб генералу Аксельштоку, которого близкие называли просто Аксеновым. Адъютант долго объяснял ему важность задачи, ссылался на указание центра, но Аксельшток был неумолим и, со своей стороны, ссылался на переполненные штаты. Адъютант пригрозил генералу строгачом по возвращении и в сердцах бросил трубку.

— Куда мне тебя сунуть? — спросил он Северцева. — Ну скажи, куда? В столице все забито нашими ребятами. Вынуждены освобождать некоторые места для противника, а то просто неловко получается. На прошлой неделе Шмидт (помнишь Кузнецова?) достал секретный план наступления, а вышел скандал. Оказывается, его наши приготовили для дезинформации. Работать стало очень трудно, Коля.

— Как же быть? — вздохнул Северцев. — Ведь у меня командировка.

— Понимаю. Но посуди сам: я у себя недавно пятерых уволил по сокращению штатов. Куда же мне тебя пристроить? Впрочем!.. — Адъютант радостно хлопнул коллегу по плечу. — Мы вот что сделаем с тобой: подавайся ты, брат, на фронт, а? Там посвободней.

Северцев согласился, и друзья взялись разрабатывать конкретный план действий.

— Тут дело простое, — сказал адъютант. — Завтра наши ребята должны утверждать в ихней ставке план их летнего наступления. Копию повезет на фронт фельдъегерь Васька Гришин. Помнишь? Так вот он заболел. У него катар верхних дыхательных путей. Будь другом, возьми пакет и свези его в дивизию, где начштаба Фогельман. Это Соловьев, ты его знаешь. Ему и передашь.

На следующее утро Северцев уже летел на Восточный фронт с пакетом в портфеле. В центр ушла шифровка с сообщением, что агент номер 01366/5274 приступил к работе. А повеселевший адъютант Миша сел выписывать одному фельдмаршалу командировку в далекий город Винницу, где должна была состояться его встреча с фюрером.

Юрий Левитанский Вышел зайчик погулять

С. МАРШАК

Элегия на смерть Джона О’Грэя,

достопочтенного зайца, эсквайра

Григорий ПОЖЕНЯН

Другое дерево

Киноречитатив

Алексей Пьянов Скучаю по сохе

Александр Хорт Холостой выстрел Опыт театральной рецензии

Буховский драматический театр показал новый спектакль по пьесе зарубежного драматурга Филиппа Моррисона «Любовь без гарантии», повествующей об одном дне (незадолго до свадьбы) фабриканта Артура Челсдорфа и красавицы Сьюзен Хилдроп.

При поднятии занавеса мы видим на сцене обшитый дубовыми панелями кабинет в загородном доме Челсдорфов. Хозяин дома, молодой Артур, готовится к приему гостей.

— Эй, Джим, — обращается он к лакею, — дай-ка мне вечерний пиджак.

Джим (артист В. Федоров) приносит ему вечерний пиджак (пиджак мужской, сорт 1-й, швейная фабрика № 8). Сразу же становится ясно, что ему явно не хватает отточенности формы: один рукав короче другого, оттопыренные карманы, грубые швы — все это мешает правильному зрительскому восприятию образа.

В это время в кабинете появляется невеста Артура — Сьюзен, и почти тотчас между влюбленными происходит легкая размолвка, потому что хитрая и расчетливая Сьюзен без всяких для того оснований обвиняет жениха в излишней расточительности. Нужно видеть, с какой силой оскорбленный Артур (артист В. Коровин) пытается открыть дверь (домостроительный комбинат № 2) и, когда это ему не удается, убегает на второй этаж.

Оставшись одна, Сьюзен (артистка Г. Коршункова) бросается к сейфу. В колоритной роли несгораемого шкафа любопытна тумбочка для спальни, выпущенная мебельной фабрикой № 1. Она полностью лишена привычного для него образа хрестоматийного глянца. Более того, она вообще лишена глянца, и очень жаль, что в дальнейшем полностью выпадает из ансамбля. У нее плохо закреплены ножки.

Убедившись, что в сейфе имеется вполне достаточное для совместной жизни количество денег, Сьюзен делает хорошую мину при плохой игре и идет принимать гостей.

В течение всего второго действия приглашенные гости с интересом смотрят телевизор. Следует отметить, что недавно появившемуся в театре цветному телевизору «Весна», выпущенному Ветлугинским радиозаводом (срок гарантии — два года), ни в одном из эпизодов не удалось найти достаточно ярких красок для изображения важной роли телевизора фирмы «Вестингауз».

В третьем действии на сцене вновь появляется молодой Артур Челсдорф. Он уже малость поостыл после ссоры, поскольку отопительный сезон в театре начнется только 15 октября. Сьюзен напрямик спрашивает своего суженого, будет ли он любить ее вечно. Артур отвечает, что никаких гарантий на этот счет дать не может. Теперь уже убегает оскорбленная невеста, а Артур решает свести счеты с жизнью.

Помнится, Антон Павлович Чехов говорил, что если в первом действии на сцене висит ружье, то в третьем действии оно должно выстрелить. В спектакле «Любовь без гарантии» при поднятии занавеса на сцене как раз висит двустволка системы «Уэстли Ричардс», роль которой поручена курковому ружью производства Сметанкинского механического завода. Однако в третьем действии оно не выстреливает — у него, как всегда, заедает затвор.

Подобные издержки производства и не позволили спектаклю «Любовь без гарантии» стать событием в театральной жизни.

Рога и копыта

«Раки» на смену «моржам»

Борис Попков организовал группу любителей-пловцов, купающихся в крутом кипятке. «Полчаса, проведенные в кипящей воде, — говорит Б. Попков, — живительно действуют на организм, предохраняют его от инфекций и дают заряд бодрости минимум на неделю». Группа энтузиастов нового вида спорта называет себя «раками» — по аналогии с «моржами», купающимися в ледяной воде.

Никита БОГОСЛОВСКИЙ

Заявление

Прошу увеличить мою жилплощадь в связи с выигрышем в художественной лотерее полотна художника А. Туплина размером 10 x 20 метров.

Об изменениях в составах команд

Защитника команды «Темп» Митрофанова, забившего в первом тайме два гола в свои ворота, во втором тайме считать нападающим команды «Вихрь».

Прогноз погоды

Завтра в течение дня все возможно.

Михаил ГЕНИН

В каменных джунглях

В штате Огайо местными властями принято постановление о тлетворном влиянии музыки Шаинского, Френкеля и Фельцмана на молодежь Запада.

Достойный ответ

Когда иностранный корреспондент спросил у Менделеева, как ему удалось открыть свою знаменитую периодическую систему элементов, ученый коротко ответил:

— Элементарно.

Происшествия

На днях у проходной мясокомбината № 6 был задержан выходивший с предприятия разделочник Куницкий. Он держал язык за зубами.

Заметки рецензента

На концерте тенора В. Чупракова зрители досидели до первых «петухов».

Резервы на марше

На фабрике «Гознак» выпущено еще 3 миллиона рублей денег из сэкономленной бумаги.

Из любого пустяка

— Мой муж из любого пустяка готов сделать трагедию! — жаловалась однажды своей приятельнице жена Вильяма Шекспира.

Вадим ДАБУЖСКИЙ

Узелок на память

Отпуск покажется длиннее, если каждое утро по привычке выходить на работу.

Добрые советы

Если вы уходите с работы раньше положенного времени, то хоть домой-то приходите вовремя.

В мире открытий

После кропотливых многолетних исследований младший научный сотрудник П. Будилов сделал интересное наблюдение о жизни лесных растений: осины, как правило, растут над подосиновиками, а березы — соответственно над подберезовиками.

Александр КЛИМОВ

Очереди — нет!

Большой резонанс вызвал новый опыт обслуживания населения в районе-новостройке Калошино. Новоселы этого микрорайона не знают, что такое очередь: здесь нет ни одного магазина.

Спрашивайте — отвечаем

Гражданка Теплова в своем письме спрашивает: «У моего телевизора сломался штекер стоимостью 40 копеек. Где можно купить новый?» На этот вопрос отвечает заместитель министра Л. Выдринюк: «Новые телевизоры продаются во всех универсальных и специализированных магазинах. Организована также продажа в кредит».

На нет и суда нет

Казалось бы, правильно. Однако жизнь доказывает и обратное. Так, несмотря на утверждение завмага Жирновой Н. З. о том, что казенных денег у нее уже давно нет, суд над ней все-таки состоится.

Владимир КОЛЕЧИЦКИЙ

На высшей ступеньке

Более двадцати раз за день поднималась на высшую ступеньку пьедестала почета Дарья Ступина.

«И когда ж наконец лестницу-то починят?» — ворчала она, с трудом протирая верхние ряды окон в спортивном зале.

Рекордные привесы

Небывалых привесов добивается сотрудник объединения «Живсырье» К. Воротков при продаже молодняка крупного рогатого скота. В одну минуту на его весах животные прибавляют от 10 до 20 килограммов.

За чистоту языка

Следить за своей речью посоветовали друзья грузчику Илье Чердакову. Теперь Илья старается не употреблять таких слов, как «хронометр», «гипоциклоида», «ркацители» и «коммуникабельность».

Наблюдение метеоролога

От 70 до 150 мм осадков выпадает за неделю в каждой бутылке портвейна розового производства Охряпкинского винзавода.

Евгений ОБУХОВ

Берегись автомобиля!

Эффективный вклад в успешное проведение месячника «За безопасность движения» внес автомобилист Э. Травников. За день до начала месячника он продал свой «Запорожец».

Анатолий РАС

Демография

По-своему интересен возрастной состав семьи Трифона Швыцова. Его последняя дочь значительно старше его последней жены, а муж этой дочери намного старше его самого.

Кулинария

Пекарный цех диетического ресторана «ГТыубец» освоил выпуск новых чебуреков. Для их изготовления не нужна мука, не используется мясо, не употребляется лук, не требуется масла. А стоят новые чебуреки всего на 5 копеек дороже прежних.

Добро пожаловать!

В живописном уголке построен новый прекрасный санаторий. В его светлых, просторных корпусах одновременно смогут отдыхать 420 человек и примерно столько же — по путевкам.

В мире мудрых мыслей

В народе говорят: «В двадцать лет ума нет и не будет, в тридцать лет жены нет и не будет». Молодой ученый Е. Флячкин опроверг это утверждение: в двадцать лет у него появилась жена, а в тридцать — и ум.

Неисчерпаемая игра

Если правым полушарием думать за себя, а левым — за соперника, можно сыграть вничью.

Новые обряды

Замечательный обычай получил прописку в селе Гонобобели. Юноша и девушка, желающие сочетаться браком, сначала знакомятся, встречаются, подают заявление, расписываются, играют свадьбу, а затем уж заводят детей.

Благодарность

Уважаемый гражданин заведующий! Разрешите выразить вам искреннюю благодарность за исключительно теплое, заботливое нестандартное письмо № 7985603/ 17-рц-24375-исх.

Заявление

В связи с тем, что при разводе жена забрала себе всех детей, остальное совместно нажитое имущество прошу присудить мне.

Юридическая справка

Если проситель преподнес вам деньги или другой ценный подарок, а вы не удовлетворили его просьбу, то такое подношение следует считать бескорыстным подарком, но отнюдь не взяткой.

Объявление

Отдыхающий Ложкин из Свердловска! У кассы пляжа вас ожидает жена из Мытищ.

Городские новости

В городе Нечаеве на АТС установлено современное оборудование, которое позволит улучшить обслуживание граждан. Если нужный вам номер занят, автоматически включается любой свободный номер.

Данил РУДЫЙ

Объявление

Для работы в джазе требуются певцы типа «йе-йе» — 2 чел., типа «па-ра-па-па-ра» — 1 чел., типа «ля-ба-дя-ба-дя» — 2 чел.

Как самому построить пирамиду Хеопса

Возьмите 2–3 миллиона каменных блоков весом по 10 тонн каждый. Сложите их аккуратной горкой. А теперь отойдите на 5–6 километров и полюбуйтесь законченной работой. Невольная гордость охватит вас. когда вы увидите творение своих рук

Жаркое лето

57 младенцев принес за лето аист Митька, базирующийся в одном из сел Брянщины. Это на 11 младенцев больше, чем соответствующий показатель аиста Саньки за 1979 год.

Клад находит владельца

Евдокия Свиридова, обшаривая, как обычно, подкладку пиджака своего мужа, обнаружила там незаприходованные 6 рублей. В соответствии с существующим законодательством Евдокия выдала мужу 25 процентов находки, а остальное обратила в доход семьи.

Новое о «крылатых фразах»

Удалось установить, что фразу «после нас хоть потоп» независимо от Людовика XIV произнес на днях в квартире № 27 по Новолесной улице слесарь-сантехник Титков. Приятно отметить, что в отличие от самодура и кровопийцы Людовика Титков не остался голословным.

Знаете ли вы, что…

…Семен Вставкин не читает книг, газет и журналов? Таким образом за тридцать лет он сберег жизнь 53 деревьев.

Ратмир ТУМАНОВСКИЙ

Фразы

Смежная профессия помогает делать не свое дело.

Развалины сначала создают, а потом охраняют.

Ст. АФАНАСЬЕВ

Когда сценарий пишут двое, один из них обязательно автор.

Это был фильм, который до шестнадцати лет смотреть не разрешалось, а после шестнадцати — не хотелось.

Уважай старость — это твое будущее.

Трудно отдавать должное человеку, если ты брал у него взаймы.

Быть настойчивым ему мешало только упрямство.

Не позволяй плохим людям тебя обманывать — вокруг столько хороших.

Если человеку ничего не надо, значит, у него чего-то не хватает.

Если существуют домашние хозяйки, значит, где-то должны быть и дикие.

Чтобы не понимать Шекспира, надо быть Львом Толстым.

В наше время воспитанного человека можно встретить везде, даже среди образованных.

Нашел свое место в жизни — жди, когда оно освободится.

Михаил ГЕНИН

Вся беда в том, что у положительных людей больше отрицательных эмоций.

Точность — вежливость королей. А мы люди простые.

Здоровье у нас одно, а болезней много.

Краткость в романе была, но не хватало ее брата.

Олег ДОНСКОЙ

Ум берет один барьер за другим, глупость вообще не знает преград.

Владимир ЛЕБЕДЕВ

Откуда такой грохот? Каждый кует свое счастье.

Научен горьким опытом — научи товарища.

Многие принимали ванну. Но гениально ее принял только один.

Почему выходным называют день, когда люди не выходят на работу?

Если каждому — свое, кому же достанется чужое?

Не надо оправдывать доверие. Оно ни в чем не виновато.

Владимир КОЛЕЧИЦКИЙ

Самое свободное — это падение.

Александр КУЛИЧ

Цветное телевидение внесло в старые передачи новые краски.

Делить шкуру неубитого медведя надо поровну.

Как часто точка зрения не совпадает с точкой опоры!

Геннадий МАЛКИН

Как хочется порой помочь тем, кому нечего делать!

Сергей ПОПОВ

Писателя надо любить! Когда любишь, многое прощаешь.

Брак по расчету может быть счастливым, если расчет сделан правильно.

Если просят войти в положение, значит, оно незавидное.

Победителей не судят, и они этим часто пользуются.

Анатолий РАС

Для того чтобы считаться другом человека, мало быть собакой.

Изобретение — это новшество, уцелевшее при внедрении.

Все средства хороши, кроме безналичных.

Мир — сцена, люди — актеры, а зрителей опять нет.

Никто не стремится в лучший мир — все довольствуются тем, что есть.

Данил РУДЫЙ

В спорах рождаются спорные истины.

Не в деньгах счастье, но что-то такое в них все-таки есть.

Под влиянием среды сатирик превратился в юмориста.

Мы уже взяли столько милостей от природы, что вернуть их — наша задача.

Только при жизни удается быть вполне бессмертным.

Если я знаю только то, что ничего не знаю, следует ли мне повышать уровень своих знаний?

Среди писателей господствуют Дон Кихоты и Санчо Пансы, но не Сервантесы.

Ума хватает только на то, чтобы помалкивать.

Женщина должна знать все. Но не больше!

Мышление — процесс подсознательный. Оно замирает, как только о нем задумаешься.

Человек рожден свободным. И лишь потом он женится или выходит замуж.

Ратмир ТУМАНОВСКИЙ

Толковая женщина даже из обезьяны может сделать человека.

Светлана ТУМАНОВСКАЯ

Вопросы — ребрами

Куда девались девушки, которые начинают прятаться, как только к ним приходят свататься?

Может ли быть настоящим шестое чувство?

До свадьбы за билеты в театр должен платить жених. А кто после?

Если есть лечащие врачи, значит, наверное, есть и нелечащие?

Может ли непризнанный талант стать непризнанным гением?

Неужели первый не может хорошо смеяться?

Почему совесть говорит, когда ее никто об этом не просит?

Анатолий РАС

АШИПКИ

Авось и ныне там

Бальзамовский возраст

Беглые стихи

Безблатная путевка

Безопасная братва

Вверх кармашками

Взятки сладки

Ветхий совет

Вещная любовь

Второй муж окладистее первого

Голодная закуска

Графоманные пластинки

Губитель-рыболов

Двоюродный блат

Для обвода глаз

Днем согнем

Долг платежом страшен

Дома и сцены помогают

Дружок — умелые руки

Доходное тесто

Заказчику — первый кнут

Канцплощадка

Классная тоска

Лавровый веник

Лиха беда настала

Молчание — болото

Мелкий бас

Настоящий талант и сам прибьется

Нахально-инструментальный ансамбль

Невеселье

Немногославный человек

Не раз деленная любовь

Он из тех, кто делает по году

Пока пишу — надеюсь

Сватопредставпение

Сливки 20-процентной жидкости

Счастливые весов не наблюдают

Тестолюбивая натура

Торговая дочка

Убожественный фильм

Частолюбец

Чин чином вышибают

Честная собственность