Клаудия очнулась на диване, когда Дэн, нагнувшись над свечами, сделал глубокий вдох.
— Нет! — Клаудия вмиг оказалась на ногах.
— Какого?.. — Он отшатнулся. — Я ж только хотел задуть, а не помочиться на них.
— Да-да. Прости. Все в порядке. Я слежу за ними. Я… Просто не трогай их.
Клаудия подошла к столу, проверила свечи, убедилась, что ни одну из них не задули. Две уже догорели — золотая и зеленая. Три еще слабо помаргивали. Она подошла к Дэну, обняла за шею. Он него несло баром: сигареты, подгоревший жир, пивной дух.
Он чмокнул ее в лоб, потом прижал сильнее, обхватил за бедра. Его губы начали искать ее рот.
Клаудия со смехом отпихнула мужа:
— Не дури. Тебе срочно надо в кровать.
— А тебе надо пойти со мной.
— Отстань, Дэн! — Она уперлась ладонями ему в грудь. — Ты что, рехнулся? Середина ночи!
Он надул губы как обиженный мальчишка, против чего она никогда не могла устоять.
— Сама первая начала. Набросилась на меня… а кругом свечки горят… И вино… — Он ткнул пальцем в сторону журнального столика, затем глянул на него еще раз, точно увидел впервые. Вскинул глаза на жену: мол, что за фигня творится в этом вашем Клубе книголюбов?
— Ничего я не начинала. Просто встретила мужа после тяжелого трудового дня.
— Ах так, не начинала?! — Он сгреб ее в охапку и, будто она ничего не весила, с хохотом перекинул через плечо.
— Дэн! Поставь меня на место! Прекрати сию минуту. Уймись! Уронишь!
Не обращая внимания на возмущенные вопли, он оттащил ее в спальню, где превратил (пусть и капельку неуклюже) ее протесты в стоны.
Допотопные жалюзи закрывали окно напротив кровати Клаудии. Широкие металлические пластинки, скрепленные двумя желтыми полотняными лентами. По утрам в комнату пробивались лишь скудные крохи света, поскольку соседний дом стоял почти вплотную. Каждое утро Клаудия, разглядывая жалюзи, затевала одну и ту же игру, пытаясь угадать: солнечно на улице или пасмурно. Задача не из простых. Если угадывала, считала, что это добрый знак и день будет удачным. Сегодня поставила на солнце.
Ну и вечер вчера выдался. Вечер желаний. Клаудия засунула в рот градусник и перебирала в памяти вчерашние события вплоть до возвращения мужа… и после. Дэн все еще дрых у нее под боком. Клаудия положила градусник на тумбочку, села на кровати, сбросив ноги на пол, и аккуратно отметила 37,1 напротив третьего февраля.
Дэн отправился в ванную, когда она, уже одетая, пила кофе на кухне. Клаудия услышала мощное журчание, но звука опустившегося сиденья унитаза так и не дождалась. Надо надеяться, они не станут цапаться с самого утра. А впрочем, вполне возможно, поскольку оба не выспались.
Сегодня она выбрала костюм с длинной юбкой, что должно было придать ей собранный вид и помочь худо-бедно справиться со смертельной усталостью и легким похмельем. В кухню ввалился полусонный Дэн: халат подпоясан кое-как, одна пижамная штанина задралась, открыв волосатую икру.
— Отлично выглядишь. — Он полез в буфет у нее за спиной. — Спасибо за кофе.
— Не за что.
Клаудия обожала его утренний запах — только Дэн и ничего кроме, ни дезодорантов, ни шампуней, ни лосьона после бритья; крепкий мужской дух несвежей пижамы и немытых волос. Хотя без кислого запашка пивного перегара она запросто обошлась бы.
— Что-то не нравится мне ваш книжный Клуб в последнее время. — Дэн сонно ухмыльнулся. — Посиделки за полночь, свечки цветные, дорогущие книжки по оккультизму. — Он прислонился к раковине и отхлебнул кофе.
— Ой, тут такое дело… — Клаудия оборвала себя, но после паузы продолжила: — Это затея Линдси — ну, с желаниями… Хотя не только она… вообще-то мы все согласились…
Дэн молча смотрел на нее.
— Согласились загадывать желания. Произносим заклинание, зажигаем свечу… Похоже, у нас кое-что получается. — Клаудия убрала волосы за уши и поправила очки на носу.
— Вы загадываете желания? — недоверчиво переспросил Дэн.
— Да. Для Типпи, например.
— Для… Типпи?
— Это кот Мары.
Дэн, не спуская глаз с Клаудии, пил кофе. Прервался на мгновение, снова отпил.
— В первый раз мы пожелали, чтоб ливень прекратился, и представь — дождя как не бывало. А вчера загадали целую кучу желаний.
— Вчера дождя не было.
— При чем тут дождь!.. Мы другое загадывали. («Он не понимает».) Это все Линдси придумала, ты ж ее знаешь.
Дэн медленно кивнул:
— Как тогда с фэн-шуй?
Когда они въехали в эту квартиру, Линдси, невзирая на их протесты, пригласила специалистку по фэн-шуй. «За мой счет! — заявила она. — Подарок вам на новоселье». Дэн, на его счастье, специалистку не застал и не видел, как та шастала по квартире и давала указания, зато китайский фонарь, который она повесила перед дверью в прихожей, каждый божий день колотил его по макушке. Через неделю Дэн не выдержал и потребовал снять чертову штуковину. Никаких катаклизмов в их жизни за сим не последовало, и, обнаружив, что золотая рыбка, которую по фэн-шуй надлежало держать на журнальном столике, плавает кверху брюхом, Дэн без труда убедил Клаудию избавиться и от аквариума.
— Так что, собственно, напридумывала Линдси?
— Клуб желаний. — Клаудия помолчала. — Мы вроде как объединяем нашу энергию и загадываем желания. Дико звучит, сама знаю, но у нас получается. Правда.
Дэн снова припал к чашке с кофе.
— Я загадала, чтобы у нас был ребенок.
Дэн смягчился.
— Понятно, — улыбнулся он. — Стало быть, очередная дурацкая затея Линдси в духе «Нового века». И что дальше? Так и будете скопом загадывать желания про кошек и детей?
— Вроде этого.
— Только чтоб никаких больше дохлых рыбин!
Клаудия рассмеялась: дескать, дохлые рыбы, скажешь тоже. Ха-ха! Но на самом деле не была так уверена, что без этого обойдется.
— Ну, мне пора, а то опоздаю. — Она подошла к мужу и у него за спиной вылила в раковину остатки кофе.
— Опоздание гарантирую. — Дэн коварно ухмыльнулся.
— С ума сошел? — Клаудия отковыляла от него усталой походкой ковбоя, целый день объезжавшего лошадей. — После вчерашнего?
По коридору она еще брела ковбойской походочкой, но к журнальному столику в гостиной приблизилась уже своим обычным шагом. И застонала:
— Ну и кавардак!
Сзади подошел Дэн с кружкой в руках.
— Не бери в голову. Так и быть, приберу за вашим Клубом желаний. Только, чур, в следующий раз загадаете уборщицу!
В восторге от собственного остроумия, он с хохотом наклонился расчистить на столе местечко для своей кружки.
«Господи, как я его люблю», — подумала Клаудия. Его волнистые каштановые волосы — они всегда чуточку длинноваты. Ямочки на щеках — они становятся глубже всякий раз, когда он веселится от души. Дэн выпрямился, и Клаудия потянулась к нему, обняла.
Дэн обхватил ее руками, крепко прижал, потом чуть отпустил, погладил по спине. Они потихоньку раскачивались вперед-назад, медленно кружась, танцевали без музыки, как когда-то.
— Давненько… — выдохнула она.
— М-м?
Клаудия пожалела, что вернула мужа оттуда, куда унесли его мысли.
— Давненько мы так с тобой не танцевали. Без музыки… Просто потому, что мы вдвоем и нам хорошо.
Дэн зарылся лицом в ее волосы.
— М-м-м.
Одной рукой продолжая обнимать жену за талию, другой Дэн гладил ее по волосам, бережно убирал их от лица.
— Ты — моя музыка… Иной мне не надо.
— А-ах. — Клаудия закрыла глаза, склонила голову. — Я тебя люблю.
— И я тебя люблю. — Он снова притянул ее к себе.
Клаудия высвободилась из его рук и лукаво улыбнулась:
— Теперь я из-за тебя точно опоздаю.
— Иди уж. — Он чмокнул ее. — И не переживай. Все под контролем.
Клаудия надела пальто, последний раз окинула взглядом стол, бокалы и свечи, котелок.
— Спасибо, милый.
— Всегда рад.
Клаудия сбежала по лестнице и шагнула в новый день. Вскинула голову к свинцово-серому небу. Чем оно сегодня грозит, дождем или снегом?
Входя в столовую, Клаудия потирала виски — все еще не отпустила вчерашняя встреча Клуба. Надо же, чтобы именно сегодня ей выпало дежурить по столовой. Обнаружив поутру напоминание в своей ячейке, она так и охнула. Хорошо хоть, что этот воз они потянут на пару с Генри О'Коннором, мужем Мары. Если повезет, будет минутка поболтать, Генри всегда ее смешит.
Столовая Академии наук и изящных искусств не походила ни на одну из школьных и институтских столовых, в каких доводилось бывать Клаудии. И дело было не только в меню — у нее в школе, например, соус песто не предлагали, — но в общей стерильной чистоте и новизне. Вдоль стен — отдельные кабинки, в центре — столы и стулья. Ресторан, да и только. Обстановка ее старой школьной столовой состояла из одинаковых столов и скамеек, исписанных вдоль и поперек и провонявших скисшим молоком.
В ее школе звезды-девчонки восседали в углу у окна, напротив звезд-мальчишек; здесь же, в Академии, восемь самых популярных девочек устроились за столом возле двери. В дни своего дежурства по столовой Клаудия с интересом следила за сложными перипетиями в жизни закрытого девичьего мирка, видела, как время от времени кто-нибудь удостаивался чести присоединиться к их кружку и присесть к ним за стол. Когда через несколько недель Клаудии снова выпадало дежурство по столовой, залетная «гостья» неизменно вновь оказывалась на своем старом месте или того хуже — отвергнутая за предательство прежними подругами, делила стол с другими такими же париями, изгнанными из общества или сразу нигде не пришедшимися ко двору.
Когда в середине второго семестра ее семья переехала (Клаудия как раз стала старшеклассницей), в новой школе ее сперва пустили только за стол таких вот изгоев. Она до сих пор помнит, как, выискивая свободное местечко, шла через всю столовую с подносом, где красовался комплексный обед (кусок отвратного мясного рулета с картофельным пюре и подливкой). Она же не знала, что никто никогда не берет «комплекс», да еще ее торопили — и злобная тетка за прилавком, и вся очередь. Из-за этого рулета она готова была сквозь землю провалиться — кругом все уплетали пиццу и горячие бутерброды с сыром. Ни одна живая душа не позвала ее сесть рядом. Понятное дело, никому не хотелось рисковать своим положением: кто знает, кто такая? Темная лошадка. Одета так себе, не слишком модно и не дорого. Плюс рулет…
Только за столом школьных изгоев оставались свободные места и никто не махал руками: «Занято!» Девочки за другими столами явно сочувствовали Клаудии — во всяком случае, некоторые, это было видно по их глазам, — но помочь не смели. Клаудия уселась на свободное место и принялась за свой обед. Пила кока-колу и ковыряла вилкой пюре.
Тогда-то к ней и подошла Молли Боннер. Клаудия не верила собственному везению. Судя по прическе, наряду и самоуверенности, Молли вполне могла оказаться королевой класса; было в ее манерах что-то царственное. «Добро пожаловать в нашу школу!» — с улыбкой приветствовала ее Молли и добавила, что если Клаудии что-то понадобится, она запросто может обращаться к ней или к кому-нибудь из ее подруг, и указала на свой стол. Почти все сидевшие там девочки, обернувшись, наблюдали за ними.
Клаудия выдавила неуверенное «спасибо».
— А откуда ты к нам приехала, Клаудия? — поинтересовалась Молли.
Из Аддисона, ляпнула Клаудия и тут же поняла, что лучше было бы наврать, придумать какой-нибудь маленький городишко или выбрать навскидку любое другое местечко в любом другом штате. Нельзя было произносить вслух название этой рабочей городской окраины. Молли поджала губки, улыбка на ее лице сменилась гримасой.
— А сейчас где живешь? — продолжала она допрос.
В Форест-Хиллз, снова сказала правду Клаудия, и тон Милли в ту же секунду стал ледяным.
— А я из Форест-Вудз. — Молли демонстративно остановила взгляд на подносе Клаудии. — Скажи-ка… в Аддисоне все едят мясные рулеты?
Клаудия сглотнула:
— Н-нет.
— А ты их любишь?
— Н-не очень. — Клаудия поняла, что обречена.
— А если не любишь, зачем взяла? У тебя что, с мозгами проблема? — Молли помолчала. — Или ты мне врешь? — Она откровенно издевалась. — Не надо мне врать, Клаудия. По-моему, ты обожаешь рулеты.
Молли оглянулась на свой стол; подруги одобрительно ухмылялись. За ними наблюдало уже полстоловой. Клаудия подняла голову и встретилась взглядом с глазами своих новых одноклассников. Они жаждали крови.
— По-моему, тебе надо доесть свой рулет, — заявила Молли. — Как дома, в Аддисоне.
Клаудия посмотрела на свою остывшую тарелку. Землистый кусок мяса выглядел не менее зловеще, чем зеленые глаза Молли.
— Мне вообще н-не хочется есть.
— А по-моему, хочется. Принимайся-ка ты за свой рулет, Клодия.[10]
Так под общий смех и возгласы «Клодия!» родилось ее новое прозвище.
— Ешь свой рулет, а то никто здесь не будет с тобой дружить.
Клаудия опустила глаза на тарелку. Зал в ожидании затаил дыхание: станет есть или нет?
— Я не голодна, — отрезала Клаудия, хотя на самом деле не чувствовала и половины той решимости, что прозвучала в ее голосе. Когда летишь вниз, терять все равно нечего.
— Еще как голодна. Жуй свой рулет, будто ты в своем Аддисоне. — Молли с усмешкой снова оглянулась на подруг. — Если не съешь — никто не станет с тобой дружить. Ни один человек.
«А если съем — тем более». Уже не скрывая враждебности, Клаудия повторила:
— Я не голодна.
Теперь за стычкой следил весь зал, отступать было некуда. Клаудия с хладнокровным вызовом встретила взгляд Молли Боннер.
— По-моему, — передразнила она, — у тебя с мозгами проблема. И со слухом в придачу. Я три раза сказала, что не хочу есть.
По залу пронесся едва слышный, но физически ощутимый вздох.
Молли никак не ожидала такого ответа. Она, несомненно, рассчитывала на слезы, мольбы о пощаде, быть может, даже на первую в истории школы попытку отведать рулет с подливкой.
Чего-то подобного в иной момент ждала бы от себя и сама Клаудия. Сейчас же она упрямо двигалась внезапно обретенным курсом.
— Давай уточним. Если я съем это дерьмо, то рискую заполучить в подруги такую сучку, как ты. Хм-м. А второй вариант?
— Заполучить в подруги меня, — услышала она звонкий голос из-за соседнего стола.
Голос принадлежал Линдси Тейт.
Истинные драмы, разворачивающиеся в Академии, всякий раз возвращали Клаудию в отрочество, словно она не в столовую приходила, а на урок, которого нет в расписании, — урок социальной ретроспективы. Клаудия наблюдала за хитросплетениями отношений, гадая, сохранится ли очередная дружба между представителями разных слоев школьного общества. Но это непредсказуемо.
Бывает, человек решит, что ты подходишь ему в друзья, и создается впечатление, что тебе не оставили выбора. Линдси заняла сторону Клаудии, потому что та сумела дать отпор Молли Боннер. В тот день за Клаудию были сделаны два выбора. Она не собиралась восставать против Молли. Само как-то вышло. И с предложением Линдси дружить у Клаудии тоже не было выбора. А что еще ей оставалось? Столовая битком набита школьниками, и каждый только и ждет, чтоб Клаудия с Линдси объединились и задали Молли Боннер перцу. С тех пор вот уже двадцать лет Линдси Тейт-Макдермотт — подруга Клаудии.
Многие друзья (Гейл, например) не переставали удивляться странности их союза. Их отношения не походили на задушевную женскую дружбу; Линдси и Клаудия просто не расходились — и все. Но, как в браке по расчету, когда мужчина и женщина незаметно влюбляются друг в друга и счастливо доживают бок о бок до глубокой старости, время сгладило острые углы их с Линдси дружбы. Теперь они стали настоящими подругами, хотя временами Клаудия все же ощущала холодок некоего подводного течения, которое давало о себе знать язвительным словом или недобрым взглядом. Впрочем, Клаудия не придавала этому большого значения — во всяком случае, не слишком задумывалась, — пока с высоты своих тридцати трех лет не взглянула на разыгрываемое в столовой представление на тему «человек и его положение в обществе».
В Академии деление на группы происходило в основном по финансовому принципу: самые популярные девочки принадлежали либо к семьям старой денежной аристократии, либо к семьям именитых нуворишей. Котировалась также слава — отпрыски артистов и спортивных звезд принимались с благосклонностью.
У них в школе в Форест-Вудз было то же самое, только тогда Клаудия этого не замечала. Денег у всех было больше, чем у ее семьи, а про неоднородность общества она еще понятия не имела. Знала только, что сама обретается в самом низу.
Ее просветили, что Линдси Тейт — внучка одного из наследников аптекарей Тейтов и что ее семья страшно богата, богаче Молли Боннер и ее свиты, оккупировавших лучший стол. Но Линдси организовала собственную группу, не желая искать дешевой популярности Молли, смахивающей на жевательную конфету — сладкую снаружи, пустую внутри, со вкусом, который быстро сходит на нет.
В то время Клаудия считала, что Линдси подняла мини-мятеж, отказавшись занять в обществе место, уготованное ей по праву рождения, и что ее независимость привела к ней сторонников. И только много позже, когда они выросли и жили в городе, Клаудию осенила иная мысль: нет, не Линдси тогда избегала общества.
Повзрослевшая Линдси спала и видела, как бы пробиться в свет, — и не просто в круг таких же, как она, богачей, но в высшее общество. Чтобы рядом с именами других знаменитостей и ее имя мелькало на страницах светской хроники. В колонках Анны Гербер,[11] среди участниц ежегодной весенней демонстрации мод Женского фонда. И т. д. и т. п. Линдси просто в лице менялась, когда кто-либо мимоходом упоминал при ней о приглашении на модный показ, — сама Линдси пока лишь мечтала об этом заветном призе.
В тот день в школьной столовой, услышав от новенькой сердитое «Я не голодна», Линдси решила, что та станет ценным приобретением для ее группы. Но подобный напор, как оказалось, был совершенно не в характере Клаудии, и позже всякий раз, когда Клаудия отказывалась постоять за себя, Линдси не скрывала разочарования.
За «звездным» мужским столом разгорелся бой — ребята обстреливали друг друга из трубочек жеваной бумагой. Клаудия какое-то время наблюдала за ними, надеясь, что битва уляжется сама собой. Не улеглась. И Генри, как на грех, на другом конце зала разбирался с второклассниками, затеявшими ссору, — вероятно, из-за сладкого.
А старшие уже вели огонь по другим столам — по «звездному» девчачьему и по столу изгоев; те готовились дать отпор. Клаудия шагнула в их сторону, мальчишки заметили ее маневр и принялись подталкивать друг друга локтями. Может, теперь угомонятся.
Один из парней (он сидел спиной к Клаудии) как раз прицеливался. Другой, не сводя с Клаудии глаз, наклонился и что-то ему сказал, предупредил, конечно. Тот все же стрельнул и попал в рюкзак на столе изгоев.
— Эй, эй! Ну-ка, прекра… — начала было Клаудия.
Ответный выстрел со стороны неприятелей угодил прямо ей в лоб. Оба стола радостно загоготали.
— Все, успокоились! — отходя, сказала Клаудия.
Но бой и так уже затих. Ничто так не сближает противников, как появление общего врага.