Клуб желаний

26

Стиральная машина щелкнула, барабан завертелся. Мара посмотрела на часы. Открытие в галерее продлится часов до восьми, встретиться они договорились в половине шестого. Сейчас пять, и если штаны выстираются за десять минут плюс двадцать минут на сушку, то она опоздает на каких-нибудь четверть часа. Считай, прибудет вовремя, — то есть если б она была самолетом.

Да, конечно, надо было раньше позаботиться. Но откуда ей было знать, что выйти абсолютно не в чем?! И ладно бы это было пресловутое женское нытье накануне выхода в свет (ах, совершенно нечего надеть!), Мара все чаще стонала нечто иное: «Мне нечего надеть, потому что ничего не налезает!» Она действительно ничего не могла надеть.

Кровать и комод завалены забракованной одеждой — брюками, юбками и платьями, которые стали малы. Отыскалась одна пара штанов, в которых можно было бы пойти, если не застегивать верхнюю пуговицу, а сверху надеть длинный свитер. Но молния, как на грех, разъезжалась, и штаны сползали. В итоге остались только брюки, в которых Мара сегодня весь день, да и у тех на правом колене два пятна от кетчупа — капнуло из чизбургера, который она жевала в машине по дороге домой.

В какой-то момент Мара от безысходности полезла в шкаф Генри. И разревелась. «Что со мной происходит? Жирная корова!»

Это ужасно, просто ужасно — и то, как она сама себя ощущает, и то, как на нее пялятся знакомые. Она хоть и не слышит, но кожей чувствует, как они перешептываются у нее за спиной. Всякий раз с отвращением глядя на себя в зеркало, Мара клялась, что до конца дней своих не съест ни кусочка. И всякий раз, оказываясь у холодильника, клятву нарушала.

А бедняга Генри? Спина и грудь сплошь в волосах. Правда, от лысины не осталось и следа, зато бреется он так часто, что Мара со счету сбилась. На руках и на ногах волосы все гуще. А от доктора Бернштейна толку мало — взял анализы на гормоны, но результатов пока нет. Вчера за ужином Генри рассказал, как его подкалывают ребята из бейсбольной команды: дескать, переживают, что тренер О'Коннор бросит их и перейдет работать талисманом в команду «Росомах». Генри ухмылялся, потирая макушку. Ему явно нравилось ощущение волос на бывшей проплешине, но донимала непрошеная волосатость во всех прочих местах.

Стиральная машина заходила ходуном, пришлось остановить процесс и уложить белье поравномерней. Мара снова глянула на часы.

Начало шестого. Что-то больно долго стирает… но что теперь поделаешь? Слишком поздно она обнаружила, что кроме этих штанов ей надеть нечего.

Теперь брюки крутились в машине, крутились и крутились. «Надо бы позвонить девчонкам… Хотя я опоздаю на самую малость. И потом, это же Линдси и Клаудия.

Они не обидятся, если я приду к шести, все-таки надо позвонить». Мара отправилась наверх за телефоном. Однако, войдя в кухню, она прошла мимо телефона и двинулась прямиком к холодильнику.

Все вокруг говорили — громко и оживленно. То в одном, то в другом углу галереи раздавались взрывы смеха. Работы Джил занимали кирпичные стены галереи и несколько стендов посреди зала. Мощные лампы идеально освещали картины, людей, великолепный паркет. Гости расхаживали по галерее, с бокалами и канапе на палочках в руках, и беззаботно трещали. Интересно, подумала Линдси, когда-нибудь у нее пройдет аллергия на светские вечеринки?

Ее муж, Джеймс, живо нашел с кем поговорить о недвижимости и теперь горячо обсуждал с собеседником все чердаки в округе, а Линдси потягивала вино и старательно изображала интерес ко всему происходящему.

Вообще-то открытие выставки — дело хорошее. Линдси это обожала: людей посмотреть, себя показать, отовариться, потрепаться. Кто-нибудь из знакомых непременно появится… Но сегодня она только и делала, что обшаривала глазами толпу, выискивая Джил, а та будто сквозь землю провалилась. Между прочим, как и Клаудия с Марой. Куда они все запропастились?

Линдси посмотрела на часы — четверть седьмого. В восемь все закончится. Почему они опаздывают?

Открылась входная дверь, Линдси в который раз повернула голову, но в галерею зашла парочка — оба лет двадцати, оба одеты в стиле 1970-х.

— Пойду присмотрю что-нибудь для дома, — сказала Линдси мужу. Но сегодня искусство ее не особенно интересовало. Хотелось еще выпить, снять напряжение.

— Оставь пару баксов на такси, — с ухмылкой бросил Джеймс и снова вернулся к своим чердакам.

С Клаудией все ясно, эта вечно опаздывает, непонятно только, почему именно сегодня это так тревожит… Но Мара-то где? Линдси маневрировала в толпе, выискивая хоть одно знакомое лицо. Потягивая вино, осмотрела работы Джил и пошла снова наполнить бокал.

Расставленные по галерее скульптуры другого мастера — не Джил — заинтересовали Линдси. Одну она заприметила сразу, и брови у нее поползли вверх. Забавно было бы подежурить возле этого «цветочка» весь вечер, понаблюдать за реакцией проходящих мимо: кто сообразит, что это такое, а кто — нет. Урок психологии.

— Ума не приложу, где Джил. Открытие собственной выставки! Как она может пропустить такое событие? — услышала Линдси женский голос за спиной.

— Собирается устроить эффектный выход? — отозвался высокий темноволосый мужчина. — Или вообще не явится?

Линдси медленно двинулась вокруг еще одного стеклянного цветка, делая вид, что хочет полюбоваться им со всех сторон, а разговор за спиной ей вовсе не интересен.

— Ни за что. Она никогда не пропустит открытия. Ей нравится быть в центре внимания. Не позвонить ли? Узнать, все ли в порядке?

Мужчина пожал плечами:

— А оно тебе надо?

— Пожалуй, ты прав, Дэвис. А я дурочка, — рассмеялась дама. — Наверняка Джил просто капризничает. Ее отец частенько говаривал мне, что с ее матерью тоже бывало нелегко.

Пара прошла мимо. Линдси ужасно хотелось пойти следом, но это было бы чересчур. Джил вообще не явится? Прогуляет открытие своей собственной выставки? Да что с ней творится?

Линдси снова принялась высматривать среди гостей Клаудию и Мару. «Убью обеих! Хороши, нечего сказать, — уломали меня заявиться сюда для разговора с Джил, а сами пожаловать не изволили. Даже не позвонили!» Линдси открыла сумку и на всякий случай проверила телефон. Ни единого звонка.

Бродя по галерее, Линдси углядела несколько небольших полотен на задней стене, явно не имевших отношения ни к абстракции, ни к выставке Джил, которая оказалась на удивление скромной. Линдси медленно прошла мимо них, разглядывая каждую и рассеянно прикладываясь к бокалу.

Узкий коридор вел к кабинету, у двери которого на кирпичной стене одиноко висела картина. Оглянувшись по сторонам, Линдси скользнула в коридор, куда, по всему, посторонним вход был воспрещен. На полотне — как ни странно, очень хорошем — был изображен фабричный пейзаж. Тона серые, черные и ржаво-коричневые, но было что-то такое в дымящих трубах, в цвете звездного неба. Что-то неотразимо притягательное. «С удовольствием побывала бы там…» И вдруг картина, к великому изумлению Линдси, словно ожила: звезды замерцали, дым потянулся вверх. Линдси мотнула головой и заглянула в бокал — может, кто тайком подсыпал какой гадости? Нет, должно быть, просто выпила лишнего.

Когда Линдси снова подняла глаза, картина вновь была просто картиной. Линдси еще постояла перед полотном — вдруг снова получится? — гадая, с чего бы ей захотелось побывать на фабрике.

— Это не продается, — услышала она сзади женский голос и по мягкому тону поняла, что ей не грозит оказаться в полиции за вторжение на запретную территорию.

— Я случайно заметила и… решила взглянуть. Вы не против?

— Нисколько, — спокойно откликнулась женщина. — Я лишь хотела объяснить, что она не продается.

— Необыкновенная вещь.

Губы женщины тронула мимолетная улыбка, словно она знала, какой сейчас глюк приключился с Линдси.

— Вы правы. Ее писала моя мать. Она и была необыкновенной женщиной… Волшебной.

— Боюсь, вы подумаете, что я не в своем уме… (Линдси решила признаться — вино развязало ей язык, и вдобавок, кажется, дама и так все знала.) Но клянусь вам, у меня на глазах картина ожила!

Незнакомка и бровью не повела. Ничего не сказав, она явно ждала продолжения.

— Это не какая-нибудь особая краска, нет? — Линдси снова повернулась к картине. — Голограмма, к примеру?

— Голограмма? Ну что вы!

«Ясно. Больше мне в этой галерее показываться нельзя». Линдси постаралась утешиться мыслью, что она не первый гость, перебравший шардоне на открытии выставки.

— Но вы правы, картина волшебная, — заметила незнакомка, и, когда Линдси обернулась — не ослышалась ли? — безмятежность на лице женщины сменилась улыбкой.