КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ, 2021

Андрей Анисимов
О важности ровного дыхания

Техника — молодёжи // № 3’2021 (1066)

Рис. Геннадия ТИЩЕНКО

Ефим проснулся оттого, что корабль вздрогнул и закачался. Видавшее виды судёнышко протестующее заскрипело, на камбузе что-то с металлическим звоном упало. Качнувшись пару раз, оно замерло, продолжая поскрипывать и пощёлкивать, словно жалуясь на эту неожиданную встряску.

«Никак «вдох», — подумал Ефим. Потом перевёл взгляд на табло таймера. Цифры показывали 338 часов, почти двадцать местных суток, — ровно столько же, сколько разделяло предыдущие «вдохи». Продолжительность каждого цикла была одинаковой на удивление.

С соседней койки послышалось сонное мычание Тимура:

— М-м-м… Что, «вдох» был?

— Да. — Ефим спустил на пол ноги и замер, ожидая чего-то. Несколько секунд ничего не происходило, затем корабль потряс ещё один толчок. Корпус ответил на него новой серией щелчков и скрипов, на этот раз куда более громких и пугающих. Казалось, ещё немного, и корабль попросту развалится.

— Когда-нибудь нас опрокинет. — Тимур тоже сел, слушая доносящиеся отовсюду корабельные скрипы. — Что-то сегодня сильнее обычного, нет?

— Пожалуй, да, — согласился Ефим. — Но «вдох» совсем короткий. Заметил?

— Вероятно, это ещё не конец, — предположил Тимур.

Словно в ответ на его слова, корабль снова заходил ходуном от новой серии толчков и неожиданно резко просел. Ефим ойкнул, Тимур судорожно вцепился в край койки. Корабль запрыгал на амортизаторах, но на этом встряска закончилось. Качнувшись несколько раз из стороны в сторону, стальная махина замерла.

— Кажется, мы куда-то провалились, — заметил Ефим.

— Дюзы бы не помяло, — сказал Тимур и начал одеваться.

Ефим поднялся с койки, протянул руку к табло таймера и обнулил показания. С этой секунды начался отсчёт нового интервала между «вдохами». Сделав это, Ефим перебрался к иллюминатору.

«Вдох» изменил окрестности до неузнаваемости. Росший вокруг лес «зонтичных» деревьев полностью исчез; вместо него к небу теперь тянулось редколесье диковинных «пальм» со стволами, напоминающими конические ажурные башни. Странного вида произрастания к тому же ещё и двигались, совершая плавные волнообразные движения из стороны в сторону, причём каждое в своём ритме. От ярких «земляничных» полян, раскинувшихся на многие километры в округе, тоже не осталось и следа: сейчас их место заняли серые кочки «мышиной травы» и множество крошечных мелких болот. Последние успели не только обрасти здешним камышом — пугливым растением, сразу меняющим цвет стоило только к нему прикоснуться, — но и обзавестись живностью: в них уже вовсю плескались невесть как попавшие сюда жнявки. Чуть поодаль виднелась деревушка диртогов. Она почти не изменилась, в том плане, что пузырчатые дома аборигенов какими были до «вдоха», такими и остались, поменялось лишь их взаимное расположение. Каждый новый «вдох» перемешивал жилища аборигенов, как шары в барабане лототрона, то сваливая в одну кучу, то рассыпая на площади в несколько гектаров. Местных, похоже, такое положение дел вполне устраивало.

— Ну и планета, — проворчал Тимур, тоже выглядывая в иллюминатор. — Никакой стабильности!

— Стабильность тут не в почёте, — сказал Ефим и потянулся к своему комбинезону. — Позавтракаем, или пойдём посмотрим сначала на эти чудеса?

— Никуда они от нас не денутся, — заметил Тимур. — По крайней мере, в ближайшие триста с лишним часов — точно.

По дороге в камбуз Ефим проверил состояние зондирующей сети. Как он и предполагал, часть её ячеек опять оказались повреждёнными. На планете, где сегодня рядом с тобой высится холм, через две стандартные недели плещется озеро, а ещё через две — может вылезти какая-нибудь диковина, раза в два выше эвкалипта, ожидать, что такая большая и хлипкая конструкция сможет уцелеть, было верхом самонадеянности. Сеть рвалась при каждом «вдохе», из-за чего её то и дело приходилось латать.

После завтрака оба выбрались наружу.

Хотя очередной «вдох» снова перекроил округу по-новому, казалось, в окружающем мире ничего не изменилось: жнявки как ни в чём не бывало строили во вновь образовавшихся болотах гнёзда, стараясь плевками сбить вьющихся над ними невероятно огромных стрекоз, слизни-трубачи выводили замысловатые трели, карабкаясь по стволам только час назад выросших «пальм», а в деревне вовсю гомонили диртоги, копаясь возле своих домов. Судя по всему: уже что-то сажали. Делянок отсюда видно не было, но и не видя их Ефим знал, что там сейчас происходит. Из домов вытаскивают мешочки с семенами и начинают посадку. Кому что нужно: нитяные клубни, сахарный «табак» или какой-нибудь совсем уж экзотический фосфоресцирующий «виноград». Опущенные в почву, сразу после «вдоха» семена прорастали буквально на глазах. В другое время активность роста была ниже, но, в любом случае, тягаться с местными произрастаниями растениям из других миров было трудно. Как и с их разнообразием.

Планета была настоящим раем для разного рода представителей растительного мира и всевозможной живности, являясь, по сути, и сама живым существом.

Сажая здесь свой разведывательный рейдер, Ефим и Тимур даже и предполагать не могли, какой удивительный мир им посчастливилось открыть. Он был полон жизни и обитаем, что автоматически ставило его в разряд миров, к которым обращено повышенное внимание, но самое интересное ждало землян впереди. Кое-как наладив контакт с аборигенами, космонавты приступили к изучению новой планеты, и вот тут-то их и ждал сюрприз.

В один прекрасный день земная твердь под ногами неожиданно вспучилась, едва не опрокинув корабль, и на глазах изумлённых людей начала проделывать невозможные вещи: менять рельеф, «заглатывать» растущие на ней растения, «выталкивая» взамен другие. Как выяснилось — явление по местным меркам вполне заурядное. Аборигены, именовавшие себя дир-тогами, называли это «вдохом», ибо, как они утверждали, мир их — живой, а то, что появляется на его поверхности, — часть его, вроде шерсти на какой-нибудь зверушке, которая то выпадает, то отрастает, то меняет окрас. Пири — так они называли свою планету — «дышит», и каждый новый «вдох» приносит что-нибудь новенькое, меняя её обличье. Неизменным оставалось лишь зверьё, они сами да их странные дома, которые, кстати, тоже были растительными.

Как ни парадоксально звучало подобное объяснение, факты говорили в пользу его: реальность происходящих вокруг метаморфоз была тому подтверждением. Кроме того, взятые пробы грунта показали, что верхние слои планеты представляют собой какую-то неизвестную органическую, чрезвычайно сложно организованную субстанцию, которую и грунтом-то назвать трудно было. Планета и впрямь оказалась живой — в самом широком и полном смысле этого слова. Выражаясь иными словами: это был исполинский организм, поистине планетарных масштабов.

Пири «дышала» со строгой периодичностью, и за всё время, которое земляне провели здесь, ритм этот не сбился ни разу. И ни разу не было так, чтобы не появилось что-нибудь ранее невиданное. Где предел разнообразию растительных форм, которые она исторгала из себя, ещё предстояло выяснить.

Выйдя из корабля приятели в первую очередь оглядели своё судно.

Корабль стоял в обширной низинке, которой чуть-чуть не хватило глубины, чтобы стать ещё одним болотом. Тимур заглянул под корму и цокнул языком. Дюзы были целы, но резкое проседание почвы заставило лапы амортизаторов зарыться в мягкую почву ещё глубже. Между выхлопными кольцами и поверхностью промежуток остался всего ничего.

— Если будем стартовать из такого положения, пожжём обшивку кормы, как пить дать, — заявил Тимур.

— Если что, расстелем гасящее покрытие, — откликнулся Ефим.

Тимур выбрался из-под кормы. Потом оглядел разложенные вокруг ячейки зонда.

— Чей ныне черёд возиться с сетью?

— Кажется, мой, — сказал Ефим.

— Отлично. Тогда я займусь флорой.

Тимур исчез в корабле, вернувшись с камерой и набором для взятия проб. Повесив набор на плечо, он поднял камеру и принялся снимать «пальмы». Ефим взялся за ремонт зонда.

Развёрнутая сеть оказалась повреждённой сразу в нескольких местах выросшими «пальмами» и, в придачу, сильно деформирована произошедшими рельефными изменениями. Повреждённые ячейки легко заменялись новыми, а вот с положением их пришлось повозиться. Полотнище необходимо было разместить так, чтобы в горизонтальной плоскости лежало хотя бы семьдесят процентов её площади, а из-за болот сделать это оказалось не так-то и просто. Перекосы грозили нарушить отсканированную картину того, что лежало внизу, впрочем, и правильно расположенная, сеть всё равно мало что давала: структура субстанции не менялась, в ней ничего не появлялось и не исчезало, а растения появлялись словно ниоткуда и исчезали никуда, буквально растворяясь в ней.

Ремонт Ефим закончил быстро, после чего принялся пересоединять ячейки, стараясь расположить их между многочисленными болотами как можно симметричнее. Он уже заканчивал, когда за спиной неожиданно раздалось:

— Лёгкого дыхания, И-фим.

Ефим обернулся. Стоявший за его спиной староста деревни чем-то напоминал гнома: ростом метр с кепкой, коренастый, с копной седых волос, никогда не видевших гребешка. Лицо у него тоже было гномье — покрытое сетью морщин и доброе. А вот голос резко контрастировал с внешностью: грубый и низкий, он больше подходил какому-нибудь сказочному великану, вроде людоеда, нежели этому маленькому существу.

— Лёгкого дыхания, Пнак, — поздоровался Ефим на диртогский манер. Затем поинтересовался:

— Вышел поглядеть, что изменилось в округе?

— Надо знать, что Пири подарила нам после этого «вдоха», — проговорил Пнак и улыбнулся, породив к жизни множество новых морщин.

— Или, что отняла, — сказал Ефим.

Лицо Пнака отобразило удивление.

— Почему отняла? Одно заменяется другим, и это другое не может быть хуже. Всё, что даёт Пири, — всё хорошо.

— А это? — Ефим кивнул на раскачивающиеся «пальмы». — На что сгодится такое?

— Не знаю, — честно признался староста. — Я такого ещё не видел.

— Ну и ну! — покачал головой Ефим. — Что же это получается, иногда приходится начинать с чистого листа… То есть, узнавать, что это такое и для чего может сгодиться?

— Конечно.

— Что же в этом хорошего? Не лучше ли, когда точно знаешь, что где растёт, и для чего это годно. Постоянство имеет свои преимущества. Разве нет?

Староста снова изобразил удивление и отрицательно покрутил головой:

— Конечно, нет. Разве плохо, когда тебе дарят что-нибудь такое, чего у тебя не было до этого?

— Одно дело подарок, другое — необходимые в быту вещи и материалы, — возразил Ефим. — На мой взгляд, это здорово усложняет жизнь.

— Зато делает её интереснее.

— Кому что, — философски заметил Ефим и пнул отсоединённую от сети повреждённую ячейку. — С этими «вдохами» одни проблемы.

Староста поглядел на свёрнутую в тугой комок вычлененную часть сети.

— Испортилось?

— Да. Скоро чинить будет уже нечем. Запасных ячеек почти не осталось.

— Вырастите другие.

Ефим вздохнул.

— Это не выращивается, Пнак. Я уже объяснял.

Староста растопырил пальцы рук — жест соответствующий человеческому пожатию плечами. Втолковать местным, что есть что-то, что невозможно получить, посадив семя, или из того, что выросло само, оказалось делом безнадёжным. Всё, что диртоги использовали в обиходе, имело исключительно растительное, реже — животное, происхождение. Металл, керамика и прочее было им совершенно незнакомо.

— Надо было прихватить с собой побольше семян, — назидательным тоном проговорил Пнак. — Или хорошую семядолю. Чтоб вырастить их здесь. Вот и всё. Мы, когда уходим надолго и далеко, всегда так делаем.

Ефим лишь качнул в ответ головой; доказывать что-либо было бесполезно.

Выдав это наставление, Пнак снова улыбнулся и начал прощаться:

— Пусть Пири даст тебе то, что тебе нужно. Лёгкого дыхания, И-фим.

— Лёгкого дыхания, — откликнулся Ефим.

Староста ушёл. Проводив его взглядом, Ефим усмехнулся: семян, видите ли, прихватить побольше. Одно семя для топливных насосов, другое для навигационных плат, третье — для фильтров очистки. А что? Неплохо было бы вместо объёмистых ремонтных комплектов, возить с собой этакие вот зародыши вещей, узлов и агрегатов. Опусти такое в питательную среду — и получай, что нужно. Красота!

Продолжая усмехаться, Ефим собрал остатки повреждённой сети, сгрёб их в охапку и пошёл к кораблю. Он не успел пройти и десятка метров, как земля под ним вздрогнула, забившись в мелких судорогах, издавая при этом низкое, утробное ворчание. Продолжая дрожать, она раз-другой колыхнулась, поднялась и опала, точно где-то внизу прошла волна, и прямо перед Ефимом разверзлась неширокая, но значительной глубины, трещина.

Ефим оторопело уставился на неё, как на какое-то диво. До этого момента он ни разу не видел, чтобы поверхность разрывало при «вдохе», да и сам «вдох» был какой-то странный: дёрганный, сопровождающийся звуковыми эффектами, и, самое главное, — внеплановый. Такого нарушения ритма они не фиксировали ни разу.

Поверхность успокоилась, хотя колебания, совсем слабые, продолжали ощущаться. Это тоже было не типично. «Вдохи» никогда не длились так долго.

Из-за качающихся «пальм» показался испуганный Тимур.

— Ефим, что это было?

— Хотел бы я знать. — Ефим указал на трещину. — Видал?

— С той стороны корабля такая же. Одно болото сразу слилось в неё. Хорошо, до корабля не дошла.

— Надо бы спросить у старосты, — перебил его Ефим, кладя на землю свою ношу. — Что-то мне не нравятся эти. «неправильные» «вдохи».

Пнака они нашли возле ещё одной трещины, тянущейся прямо через деревушку. Диртоги толпились возле разрыва, о чём-то переговариваясь и жестикулируя. По всей видимости, произошедшее для них было таким же аномальным явлением, как и для землян. Ещё недавно беззаботно улыбающийся староста сейчас выглядел очень озабоченным.

— Пнак! — окликнул его Тимур. — Пнак, что происходит?

Староста горестно вздохнул:

— Плохо дело, Таймур, — проговорил он, произнося имя человека на свой лад. — У Пири началось неровное дыхание.

— Неровное дыхание? — переспросил Ефим. — Как это понимать?

— Болезнь, — коротко ответил староста. — Такое случается… редко. Все болеют. Пири большая, могучая, сильная, но недуги иногда одолевают и её. Дыхание её срывается, и её начинает першить.

— Першить!? — Ефим обалдело уставился на дир-тога.

— Першить, — подтвердил Пнак. — Но это ещё ничего. Случаются недуги и посерьёзнее, и тогда.

Слова старосты оборвал донёсшийся из глубины глухой рык. Земля опять задёргалась, покрываясь трещинами разломов, в которые с шумом начали низвергаться потоки воды. Неподалёку, не устояв, рухнули две или три «пальмы».

Ефим бросил взгляд туда, где над деревьями виднелась носовая часть их корабля. Та металась из стороны в сторону, как пьяная, «танцуя» на амортизаторах.

Умолкшие было диртоги снова загомонили. Многие начали прятаться в свои жилища.

— Плохо дело. — промолвил староста.

Ефим переглянулся с Тимуром, потом оба, не сговариваясь, повернулись спиной к деревне и двинулись к кораблю. Шаги их становились всё шире, и вскоре они уже неслись во весь опор, при каждом касании с землёй чувствуя, как её продолжает бить лихорадочная дрожь.

— Ты слышал!? — задыхаясь от бега, выкрикнул Тимур. — Першить! Планета ходуном ходит, того и гляди — всё полетит в тартарары. И это называется перхота!

— Будь оно всё неладно! — Ефим рванул рукоятку люка и пулей влетел внутрь, успев заметить, как позади упали ещё несколько «пальм».

— Проклятье! — вспомнил он. — Корма.

— Чёрт с ней, с кормой! — гаркнул Тимур, захлопывая крышку и бросаясь наверх, в ходовую рубку. — Надо уносить отсюда ноги. Першит! Стартуем, да побыстрее, пока эта планета не начала кашлять!