КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ, 2023

Техника — молодёжи // № 11’2023 (1108)

Накануне юбилейного выпуска «Техники — молодёжи»-2033, посвящённого столетию журнала, мы провели совместный с сайтом Фантлаб конкурс рассказов «Забытая технология будущего».

Мы практически не ограничивали фантазии наших потенциальных авторов. Они могли писать о чём угодно, о чём думают в 2033 году и какие события там происходят. Рассказ мог оказаться реалистичным для 2033 года, но фантастическим для нашего, 2023 года.

В итоге первое место занял рассказ «Вселенский аргонавт» Дмитрия Лопухова из Воронежа. Наградой победителю стала публикация его произведения в нашем журнале.

Стоит отметить, что иллюстрации к нему — это, своего рода, эксперимент. Они созданы нейросетью, ведь вы сейчас держите в руках журнал из 2033 года, а тогда, скорее всего, профессия художника-иллюстратора станет почти вымершей и именно нейросеть будет создавать подобные рисунки.

Дмитрий ЛОПУХОВ
Вселенский аргонавт

К Гавришкевичу я шёл с тяжёлым сердцем. Разругались мы три года назад из-за ерунды — Гавр был человеком сложным, умел легко простить предательство, подлость и издевки, но из-за мелочей обижался насмерть. Ссора зачалась в сентябре тридцатого — я укатил с женой к родителям и забыл, что Гавр просил ему что-то занести. Зашёл к нему через два дня — глазок на двери моргнул жёлтым, мне не открыли.

Я нырнул во влажное тепло подъезда — кисло тянуло мусоропроводом. Стены лифта густо покрывали надписи маркером, кнопки были оплавлены и кое-где выломаны, дырку на месте седьмого этажа залепили жвачкой.

Когда утром зазвонил телефон и на экране всплыло имя, я не поверил глазам. «Привет! Зайди сегодня. Дело есть», — так просто, после трёх лет вражды. И вот я уже плыл в подёргивающемся приступами падучей лифте. Вот стоял перед коричневой дверью и давил на звонок.

Глазок не моргнул — ого! — отворили сразу.

— Проходи, — нетерпеливо сказал Гавришкевич.

Мы дружили со студенческих времен. Дружили, впрочем, условно: Гавр держался от компании чуть в стороне, числился скорее попутчиком. Для полного членства в нашей шайке он был слишком не от мира сего. Сейчас бы ему поставили расстройство аутистического спектра, но тогда просто полагали легонько тюкнутым.

При этом Гавр здорово играл в футбол, бил всех в шахматы и умел управиться с байдаркой. Он был лишён фантазии, зато писал в студгазету основательные отчёты об удушливых собраниях. Играючи шёл на красный диплом и помогал нам на экзаменах.

Четырежды мы дрались из-за Гавра — один раз с футбольной командой. Как-то мы взяли его в поход и испугались, что он утонул; писали в милиции заявление, а оказалось, что Гавр ушёл ночью из палатки, перебрался как-то через реку — на остров нас вёз речной трамвай — и за сутки доковылял до дома.

Однажды он сочинил прибившейся к шайке девчонке стихи: «В сером спутнике схемы на монокристаллах кремния, симметрия твоего лица симпатична, на поверхности Мохоровичича продольные волны ускоряются, митральный клапан моего сердца закрывается с твоим квазисинхронично».

Наша шайка закончила с дипломами бакалавров и распалась. Гавришкевич пошёл в аспирантуру.

Я стоял на пороге, щурясь от света. Передо мной выстроились три пары начищенных оксфордов — Гавр презирал обувь без каблука. Даже в футбол в студенческие годы играл в туфлях. Из-за этого когда-то и произошло побоище.

В походы Гавр тоже ходил в оксфордах.

— Ну, — поторопил он.

Я расшнуровывал кеды и исподлобья посматривал на Гавра. Был он такой же, как и обычно, длинный, с непропорционально вытянутым лицом. Весь остроугольный: костлявые плечи, локти, резкие скулы, кадык пирамидой на шее, чёлка нелепым клинышком. Ни грамма не набран, подлец; а я за каждый истекший с последней встречи год наел по размеру к брюкам.

— Чего стряслось-то, Гавр?

— Ну так… Увидишь, — как-то очень обтекаемо ответил он. Потом ещё раз выступил против своей остроугольной натуры и добавил: — Странные дела. Вот.

Мы прошли по обклеенному пожелтевшими обоями коридору, Гавр толкнул облупившуюся дверь, и я увидел, что вся его комнатка завалена журналами. Пахло деревом и пылью — журналы были старыми.

Гавр поднял с пола один из выпусков и протянул мне. На чёрной обложке, изображавшей звёздное небо, красными буквами значилось «Вселенский аргонавт». Я пожал плечами.

— Никогда не слышал, да? — спросил Гавр, — Вот и я. В СССР много было журналов. Их обожали, огромные тиражи, все читали. Сотни наименований, вот так. А про «Вселенский аргонавт» ни слова.

— И что?

— А то. Смотри, у меня шестьсот номеров. Один в месяц. Считать умеешь? Пятьдесят лет выходил, а о нём ни слуху.

Я повертел журнал в руках. Полистал — хрупкая пожелтевшая бумага, обычная печать. Внутри чёрно-белые иллюстрации, статьи и рассказы.

— Откуда у тебя это?

— Наследство… — Уточнять я не решился, знал, что его родители погибли в пожаре, и Гавр попал в дом малютки, а потом в приют.

А Гавр уже, волнуясь, бегал по комнате:

— Похоже на обычный советский научпоп, не отличишь от «Знания — силы» и от «Кванта». Но есть заковыка, я это по рассказам понял. Их нет в библиографиях! Вообще! Ни в Википедии, ни на Фантлабе, нигде. Смотри, — Гавр схватил с полки журнал, — в этом рассказ Ефремова «Палеонтологическая аномалия». А теперь проверь, поищи в интернете. Нет у него такого!

Я проверил — такого у Ивана Ефремова действительно не было. Гавр взял ещё один журнал:

— А вот Мартынов, рассказ «Кулак атланта». Проверяй.

Я проверил — не было и такого.

— А что статьи?

— Статьи обычные, — Гавр поморщился. — Чёрные дыры, выдающиеся успехи Страны Советов, путь от белка до ДНК, решение десятой проблемы Гильберта, юмор. Стихи встречаются.

— «Симметрия твоего лица симпатична», — улыбнулся я. Гавр нахмурился, и я поспешил сменить тему: — И что думаешь?

— Погоди, это ещё не всё. Раз в пять лет они публиковали прогнозы на будущее. Во многих журналах такое встречалось, ну, знаешь, коммунизм победит, на Марсе будут яблони цвести и мирный атом в каждом доме. Такая духоподъёмность. Но в этом.

Гавр взял со стола один из номеров, открыл и протянул мне. Я пробежался по заметке глазами, и у меня заныло меж лопаток.

Анонимный автор прогноза писал, что в течение ближайших лет миллионы людей по всей планете начнут собирать приборы. Мужчины и женщины будут жить обычной жизнью, ходить на службу и играть с детьми, а вечерами против своей воли мастерить. Каждый свою малую часть. Когда закончат, когда всё это соединят, окажется, что они построили колоссальные корабли. В них погрузятся люди Земли и полетят в чужую галактику, чтобы стать добровольно пищей для непостижимых звёздных тварей. Для этой трапезы, суммировал автор, и был когда-то создан человек.

Я посмотрел другие прогнозы — все они казались ненормальными и живописали картину мира, похожего на наш, но вставшего с ног на уродливую голову.

— Такие прогнозы у них каждые пять лет, — сказал Гавр.

Части слов в прогнозах были заключены в пунктирные прямоугольники. Я сперва подумал, что выделили ключевые тезисы, но куски казались случайными. Будто ребёнок провёл морфемный разбор, но не знал, что такое окончания и определил в них всё подряд.

Заверещал телефон — меня вытолкнуло из морока. Я отдышался, ответил — жена просила мчать домой.

— Прости, Гавр. Дела. — Я виновато пожал плечами. — Журналы твои, конечно, адские. Дашь пару?

Нелепое лицо Гавра вытянулось ещё сильнее, он побледнел:

— Ты что! Они только у меня должны, я же исследую, я.

— Ладно, ладно. Можно хотя бы сфотографирую? Я аккуратно.

Не спалось. Я рассматривал в телефоне фото «Вселенского аргонавта», но страницы почему-то поплыли. Получились только обложки: футуристические корабли и города ненаступившего будущего, абстракции, динозавры, ракеты. Я разглядел название типографии («Звезда») и адрес редакции (г. Молога, улица и дом смазались). Тираж — триста тысяч. Цена в копейках. Семьдесят второй год.

Молога. Такого города я не знал. Попробовал слово на вкус. Неприятное, порченная жижа и пыльная ветошь. Похоже на «Молох».

Потом я всё-таки заснул и до самого утра мне снились тревожные угловато-красные сны.

Гавришкевич позвонил через четыре дня. Не тратя время на приветствие, он неврастенично затараторил:

— Слово создаёт форму. А журнал — самое важное скопление слов. Раньше так. До революции журналы — альфа и омега. Писатель Аверченко не мог по улице пройти — люди в истерике, как к рок-звезде. Французская новая волна, это про кино, она тоже вокруг журнала. Люди формировали политические взгляды через них. «Оттепель» тоже журналы — «Новый мир», Твардовский. Люди придумывали в журналах будущее — фантастику.

— Ты как-то до хрена о журналах знаешь, — уважительно сказал я.

— В начале было Слово, понимаешь? Появилась вселенная, форма — спираль. Так? И пирамиды строили по велению слова — тоже форма. Слово создаёт форму, журнал содержит слово. То есть, журнал создаёт форму. Только понять бы какую.

Я потерял нить рассуждений Гавра. Меня окликнула жена — починить фен, я, закрыв трубку ладонью, ехидно напомнил, что из-за технического кретинизма не умею даже проверить аккумулятор в машине, куда уж забороть такой прибор.

— …В последнем выпуске рассказ Ильи Варшавского «Слово и геометрия». В библиографии нет. И это подсказка, понимаешь!

— Гавр, — я устал и решил спросить напрямик. — Ответь мне на вопрос. Почему всё это рассказываешь именно мне? Чего ты позвонил-то тогда? То есть, я рад, но ты ж со мной в ссоре.

— Только у тебя связь с журнальными делами.

Вот те на! Я служил в типографии, но менеджером по рекламе. Что ж, это лишний раз показывало, как мало смыслил в «журнальных делах» Гавришкевич ещё совсем недавно.

— Гавр… — начал я.

— Я разобрал про выделенные слова! Благодаря Варшавскому. И ещё Спинозе, у которого про мистику и дух геометрии. Надо, чтобы ты кое-куда съездил на днях, — Он чуть помолчал, а потом добавил: — Я сам не могу туда. А это очень важно.

Я вздохнул и согласился.

Я вышел из машины и пошёл к поросшим кустарником развалинам. На оранжевой каске возившегося рядом строительного мужичка поблёскивало солнце.

— Не из атомов всё состоит, — задыхался из трубки Гавр, — а из слов. Атом стал чем-то только тогда, когда его назвали словом. Значит слово может изменить всё — судьбу, например, мира. И из слов можно построить…

— Привет, — крикнул я строителю, заглушая квантово-лингвистического Гавришкевича. — Чего у вас тут?

— Гуляй, а?

Я протянул купюру.

— Дом был. Сгорел чёрт знает когда. Деньги наконец-то выделили. Не, ну их и раньше назначали, но там крали всё. Сносим, стройка будет.

— Слышал? — спросил я в трубку. Гавр молчал.

— А что-нибудь. необычное есть?

— Необычное! Ты с телевидения, что ли? Чё тут необычного. Бетономешалка. До пожара тут была. Не забрали почему-то, а ведь исправная. Ну, мы и используем.

Я с трудом понял, что сказал мне осипшим голосом Гавр, и уточнил у мужика:

— А что за мешалка?

— Модель? Там на корпусе маркировка. БСЭ-И2-Т20-531. Хрен его…

— Сфоткать? — спросил я у Гавра, но он бросил трубку Я перезвонил. Гавр не ответил.

Две недели спустя я решил сходить к Гавришкевичу. Он не брал трубку, не появлялся онлайн. Жена убеждала, что всё с ним нормально, очередной заскок, но я всё равно хотел проверить — надумал, что у Гавра инсульт или головой тюкнулся, лежит теперь, бедняга.

Я шагал по хрустящим жёлтым листьям, подставлял лицо октябрьскому солнцу и всё пытался понять, чего я вообще вожусь с Гавром. Универ — в прошлом, дорожки наши разошлись. От стыда за то, что мы с ним поступали по-свински, держали за шута и постоянно разыгрывали? А, может, я цеплялся за него как за последний артефакт ушедшей молодости?..

Подъезд Гавра выглядел иначе — чище и светлее, пахло свежестью. Все кнопки в лифте были на местах, на стенах ни следа от маркера. Я долго жал на звонок — глазок не моргал, мне не открывали. Взялся за ручку, повернул — дверь со скрипом распахнулась.

Три пары начищенных оксфордов стояли у порога. Гавр ушёл босиком?..

Журналов в комнате не было. Вокруг огромного стола валялись бумажные обрезки, похожие на выщипанные перья птиц, а на столе. На столе громоздился лист ватмана, и на нём в виде извивающейся угловатой змейки тянулось длинное предложение из множества кусочков слов. Как будто маньяк или похититель вырезал и склеил из газетных заголовков тайное послание.

Я узнал эти кусочки — здесь поработал не маньяк, а решивший загадку Гавришкевич с помощью Варшавского, Спинозы, бог знает кого ещё. Таинственные прямоугольники со словами из жутких прогнозов, получается, следовало вырезать и собрать в правильном порядке.

В послании писали о предназначении, судьбе и доме. А ещё там был адрес сгоревшей заброшки, по которому я ездил две недели назад.

В углу стола валялась обложкой вверх раскрытая чёрная книга. В животе у меня всё сжалось в колючий угловатый ком, но я тут же сообразил, что это без обидный том Большой советской энциклопедии. На корешке белело «20».

Я аккуратно поднял книгу, перевернул — она лежала открытой на странице 531. На рисунке громоздились встроенные друг в друга геометрические объекты — вписанная в куб сфера с тетраэдром внутри. Подпись под картинкой гласила: «Модель Солнечной системы Кеплера».

Я сглотнул ставшую вдруг вязкой слюну. Бетономешалка БСЭ-И2-Т20-531…

БСЭ.

И2 — издание второе. Том 20, номер страницы. Из кусочков прогнозов на пятилетки ужаса Гавр собрал инструкцию и получил адрес. По адресу его ждала вторая часть подсказки…

По подоконнику робко зашуршал дождь, я посмотрел в окно — улица казалась чистой и игрушечно аккуратной. Я сел на корточки, заглянул под стол и понял что стряслось с журналами. Они были там, соединённые системой бумажных креплений в жуткое подобие оригами. Я подумал, что это огромный ком, но, присмотревшись, сообразил, что это объёмная копия рисунка из энциклопедии. В голове не укладывалось, как Гавр собрал такое из журналов.

Я с трудом вытащил это на свет. В центре конструкции была ведущая, казалось, в никуда дыра шириной в человеческое тело. И воздух в ней звенел от электрического напряжения. Мои пальцы застыли в паре сантиметров и. в голове на секунду всё стало по-другому. Упорядоченно, правильно, по-чужому.

Отдёрнул руку и ощутил, как взмокла от ледяного пота спина и свело пломбирно зубы.

Я выбежал из квартиры, спустился, пронёсся мимо своей машины и нервно пошёл, расшвыривая ногами мокрые жёлтые листья.

Волосы мазнуло порывом ветра, и я вспомнил как правильно-неправильно стало у меня в голове из-за лаза в жутком оригами. Подумалось, что все эти загадки могли бы быть инструкцией для спящего агента, который сам пока ещё не знал, что он агент. А потом, оценив абсурдность этих мыслей — Гавришкевич и агент! — я с облегчением засмеялся и зашагал обратно к машине.

Прошло три месяца, Гавришкевич не объявился. Его и не искали, по крайней мере ко мне никто не обращался. Я убеждал себя, что всё это в его стиле. Он точно так слинял в студенческие годы с турпохода — не выдержал подколок, таинственно форсировал реку, оставил нас в неведении. Вот опять.

А жизнь налаживалась. Не только на работе и в личных мелочах, но в целом. В городе, потом в стране и мире стало правильнее и нормальнее, а меня повысили до корпоративных клиентов. Мы с женой читали новости и ликовали. Её мать называла это «спокойствием курятника», но чего она, старуха, понимала.

…Мне грезилась чуть мультяшная картина: Гавр уходит через тоннель из журналов с фантастикой в светлый и правильный мир. Прямо метафора того, как люди раньше представляли путь в счастливое будущее. Как-то мне даже в голову пришло, что, может, Гавришкевич вообще мифологический герой — утащил в родной мир нашу судьбу, а нам — как ящерица хвост — отбросил судьбу мира своего. Если так, то что ж, порядок и спокойствие мне по душе, пусть живут в нашем хаосе.

Ходил я теперь только в туфлях — кеды казались бунтарскими и не гармонировали с миром.

По вечерам мы с женой расползались по комнатам. Симметрия лица супруги была мне симпатична, но не оставалось времени — я разбирал ненужные приборы, паял, соединял. Честно сказать, я не понимал, что собираю, но и пусть. Смешно, что я себе навыдумывал какой-то технический кретинизм — я ведь словно был создан для этого всего.