Клуб "Твайлайт". Часть 1

Глава 13

Мергелевск, июль 2017 года

… Как же я люблю сумерки над Мергелевском! Красиво, словно акварель!…

Ренат вздрогнул, проснулся и в ужасе уставился на кудрявые рыжие вихры на онемевшей руке. Вспомнил, облегчённо выдохнул сквозь зубы, упав головой на подушку. Он у Алёны. Утром после рыбалки вернулся в клуб, посмотрел новый номер к текущей программе, почувствовал, что отключается после бессонной ночи, и решил отправиться в ближайший отель. Алёна перехватила его у входа в клуб, отвела к себе, дала немного выспаться и… разбудила, чтобы потом заснуть у него под боком. Секс с ней всегда был непредсказуемым и богатым на ощущения. При этом рыжая журналистка никогда не скрывала, что личная жизнь для неё на втором плане, после работы. У неё было несколько «постоянных» любовников, Ренат — один из них. Последний раз они виделись больше года назад, как раз перед его романом с Альбиной. И откуда только Донькова узнала, что он опять свободен?

Муратов лежал, уставившись в потолок. За окном медленно гас день, шум улицы проникал даже через толстые рамы, по потолку скакали тени, в узкой полоске между жалюзи и подоконником полыхал закат. Сумерки иногда заставали его врасплох, как бы ни пытался он заполнять конец каждого дня работой и развлечениями. Ренат боролся, заранее зная, что проиграет — наркоман в предвкушении наслаждения и неминуемой боли-ломки. Он встал, выпил воды на кухне, снова лёг. Город гудел. Сумерки уже ждали его, с зельем-отравой наготове — омутом воспоминаний. Ренат попытался заснуть, но в ушах звучала песня, начало которой всё же попало в его уши в машине Артёма, «Спи, сладкая моя…», «Sleep, Sugar…». Тогда он понял, что бороться бесполезно, прекратил сопротивление и позволил затянуть себя в водоворот прошлого.

— Красиво, словно акварель, — она прикасалась пальчиком к стеклу, словно накладывала на весенний город невидимые мазки.

Он приподнялся на локтях, но смотрел не в окно, а на неё. Она сама была как акварель: огненное на белом, брызги веснушек на груди и плечах, размытые розовые тени во впадинках. Она заметила его жадный взгляд, смутилась, сползла вниз по подушке:

— Не смотри так.

— Как?

— Ты знаешь.

— Глупенькая, — рассмеялся Ренат, — ты теперь стопроцентно моя девушка. Как мне на тебя ещё смотреть? Главное, если вдруг кто-то другой на тебя так глядеть будет, скажи. Я вырву ему глаза. А если к тебе опять кто-то прикоснётся, сердце выдерну. И ты больше не уговоришь меня кого-либо пощадить.

— Ты всё-таки страшный человек, Ренат Муратов, — она усмехнулась, коснулась его подбородка. — Меня предупреждали, а я не послушала. И глаза у тебя страшные, — прохладные пальчики легли ему на щёки и век, — и красивые. Я тебя так боялась… давно… Смешно вспоминать… Мне тогда… плохого о тебе наговорили.

Ренат поцеловал её в ладошку, лёг на бок, опершись на локоть:

— Кто?

— Неважно. Всё в прошлом. Сегодня мой день рождения. Мне восемнадцать. Самый счастливый день.

— Тебе было… хорошо со мной? Тебе понравилось?

Она перекатилась к нему под бок, спрятала лицо на плече у шеи, смущённо протянула:

— Да.

— А потом… больно было?

Она помотала головой, защекотав подбородок кудряшками:

— Нет. Немножко. Чуть-чуть, — приподнялась, с надеждой заглядывая ему в лицо: — А тебе? Тебе было со мной хорошо?

— Глупенькая, — он вдруг почувствовал, что краснеет. — Разве по мне незаметно? С парнями всё просто, это с девчонками приходится… повозиться.

— Как всё это странно, — сказала она задумчиво. — Я раньше на такие темы даже с подружками стеснялась говорить. Что изменилось? Мне не стыдно, мне с тобой легко. Почему?

— Потому что мы теперь вместе… Раньше говорили: познали друг друга… Но ты всё-таки почемучка!

— Скажи ещё раз. Мне нравится.

— Почемучка. А хочешь расскажу, какая ты?

— Расскажи! Какая я? — она положила ладошки ему на грудь, упёрлась в них подбородком, выжидательно округлив глаза. На щеках её заиграли ямочки.

— Сладкая, как карамель. Солёная, как море. Красивая, как солнце. Я каждую нашу встречу помню. Ты многого не знаешь про нас, а я расскажу тебе однажды: как увидел тебя в первый раз, как ты пела, как я ходил за тобой, а ты злилась, как обижал тебя, а потом мучился…

— Ренат, — сказала она задумчиво, — я теперь понимаю, что даже плохое между нами было хорошим. Наверное, это и есть счастье.

— У меня есть для тебя подарок, в машине. Я не взял с собой, растерялся… не ожидал, что ты…

— Что попрошу тебя остаться со мной сегодня?

— Да.

— Не жалеешь?

— Глупенькая почемучка. Я так долго ждал этого. Иди сюда.

Он начал засыпать, а боль не утихала. Она пришла за ним даже в сон, эта боль, в ту самую комнату с видом на университетский парк и корабли вдали. Простыни с розочками, запах карамели и моря.

Марина сидела, обняв колени, склонив на них кудрявую голову, смотрела на него грустно, почти не моргая. Он глядел на неё, заложив руки за голову. Руки были его нынешние, загрубевшие от работы в саду. И на щеках была щетина. А Марина была восемнадцатилетней, такой, какой он её запомнил, с веснушками на плечах и ресницами до самых бровей, только грустной, без улыбки и смешинок в глазах. Она всегда была грустной в его снах, в отличие от воспоминаний.

— Отпусти меня, — жалобно попросил Ренат. — Ну зачем я тебе теперь? Ты где-то далеко, живёшь, наверное, счастливо с мужем и детишками, ты ведь всегда мечтала о семье и детях, а я так и застрял в нашей первой и последней ночи вдвоём. Друзьям вру, ищу твои черты во всех встречных девчонках, бедокурю, как выпью, разговариваю со сновидениями… Я помню каждое твоё слово, каждый твой вздох. Одни думают, я тебя забыл, другие, что я тебя ненавижу, а я бы всё отдал, лишь бы увидеть тебя наяву… Но я не могу так больше, не справляюсь, понимаешь? Мне тридцать с хвостиком, а я всё ещё там… Словно программа зависла: те же сумерки, та же наша ночь, каждый сон…Зачем ты так со мной? Отпусти меня! Отпусти.

Она молчала, как всегда в его снах, потом вдруг заговорила, выдохнула в блеск сумерек своим волшебным голосом:

— Хорошо. Уходи.

Сумерки погасли. Марина растворилась во тьме, хлынувшей из университетского парка. И Рената подбросило, он протянул руку, словно и вправду мог удержать что-либо в своём сне:

— Нет, пожалуйста, не надо! Я не хотел этого!

Утром Алёна рассказывала последние сплетни из мира журналистики и снова клянчила у него интервью: «ну, Ренатик, ну любименький, один маленький двадцатиминутный выпуск». Потом сказала с милой обиженной гримаской:

— Ты во сне просил кого-то тебя отпустить. Так смешно стонал: отпусти меня! ну зачем я тебе? А потом как заорёшь: не надо! Я чуть не описалась.

— Наверное, налоговая снилась, — натужно отшутился Муратов. — Или устал я. Я всегда со сне разговариваю, когда устаю.

— Буду знать, — лукаво улыбнулась Алёна. — А ты изменился. Осунулся. Сбрей эту гадость, колешься.

— Подумаю, — уклончиво пообещал Ренат.

Вернувшись домой, он открыл шкаф, сдвинул в сторону подставку под мужские перстни, долго смотрел на затёртую фиолетовую коробочку с золотыми буквами на крышке, но не открыл её, а спрятал обратно.

Посёлок Кольбино, июль 2017 года

Кот сидел у окна, выжидательно глядя сквозь стекло.

— А, это ты? — сказал Ренат, раздвигая створки. — Как там тебя?

У кота была какая-то забавная кличка, что-то из компьютерной области. Соседи говорили, но Ренат её всё время забывал. Котяра неспеша зашёл в дом, покрутился у кадки с цветком, присел, потоптался, оттолкнулся от пола и приземлился на диван. Прошёлся, хотел спрыгнуть, упал — филейная часть перевалила, соседи любимца явно раскормили.

— Жрать хочешь, наркоман? — спросил Ренат.

Котяра заинтересованно обнюхал мелкого бычка со вчерашней рыбалки, зевнул и ушёл в угол на пятно солнца — вылизывать роскошный мех, серый с аккуратными квадратными пятнами-подпалинами.

— Ну вот, — огорчённо произнёс Муратов, сидя на корточках с рыбкой на ладони. — А я старался, ловил.

Макар, раздевшись до пояса, затеял традиционную еженедельную уборку в салоне лексуса: автомойкам шофёр не доверял. Муратов с завистью поглядел на накачанный торс водителя — чувствуется, что парень ещё недавно был в спорте, да и после травмы себя не запустил, а вот Ренату последние загруженные работой недели на пользу не пошли, он похудел, тело словно жилами обмотало вместо мышц.

— Идём, — сказал он коту, подумал и неуверенно позвал: — Эй, Матрица? Вай-фай?

Кот послушно подбежал к ноге, если можно было назвать бегом неторопливый шаг лапок в лохматых «штанишках», несущих объёмное пузо. Вдвоём с котом они вышли во двор, прошлись по лужайке. Пушистик позволил подсадить себя на забор из валунов, продефилировал поверху, с писклявым благодарным мявом исчез в ухоженном соседском саду.

— Ренат Тимурович, — крикнул снизу Макар, — приходил парень из дома с башенками, кота искал. Я сказал, он в доме и вы его потом перекинете.

— Уже, — сказал Ренат, спускаясь к воротам. — Ну что, съездил? Отвёз?

— Ага.

— Опять пирожками кормили?

— Угу. Ксюшина бабушка велела вам кланяться. Мы с ней поговорили так хорошо, за чаем. Ксюша всё-таки хорошая девочка. Вы с ней помягче, Ренат Тимурович. Она только с виду такая боевая.

— Что, понравилась?

— Нет, не в этом дело, — шофёр помотал головой, смущенно улыбнувшись. — Просто… я ведь тоже из небогатой семьи. Знаю, что такое всего своим трудом добиваться. Талант — это хорошо…но не всегда. Ксюше несладко пришлось… знаете?

— Не знаю, — суховато сообщил Ренат. «Своим трудом»? Оговорка по Фрейду?

Макар принялся аккуратно складывать замшевую тряпочку, пахнущую полиролем:

— У нас в спортшколе гимнастика была, насмотрелся всякого, мы с пацанами девочек по домам каждую тренировку провожали, всех, чтобы не обидел никто. Девчонки в таком спорте часто симпатичные и на виду, понимаете? Я с одной встречался, мне восемнадцать было, ей шестнадцать. Бальные танцы. С пяти лет занималась, красивая, как статуэтка. С ней мама всегда на соревнования ездила, не очень-то помогало. Мы расстались в конце концов: я первый не выдержал, сил больше не было — ревновал, как дурак. Пока я с тренировки с цветами доберусь, глядь, а возле Ирки уже кто-то крутится. Раз с одним сцепился, мужику за сороковник, всё туда же… А кто поёт, им ещё хуже. Если на сцене стоит, значит, для всех! Ксюшу один придурок до университета выследил, она пряталась даже. Работу, чтоб петь, сейчас только по кабакам можно найти. Она уже и в Макдональдс уходила, и в магазине подрабатывала, платят копейки, а у бабушки на одни лекарства в месяц — вся пенсия. Анна Степановна очень переживает.

— Передай ей, пусть не волнуется больше. У нас Ксюша даже на бэквокале будет больше получать, чем в забегаловках типа «Большого Лимана».

— Спасибо, — Макар кивнул с серьёзным лицом.

Парень близко к сердцу принял семью Антиповых. Ренату нравилось давать шофёру несложные поручения социального, если так можно выразиться, характера, Макар выполнял их с особым старанием. Хороший парень. Не зря Ренат его взял. У Муратова вообще было чутьё на людей. Ксюша, конечно, непростой… экземпляр. Но Ренату не надо объяснять, с какими сложностями приходится сталкиваться девушкам в мире шоу-бизнеса, он отлично знает оборотную сторону популярности…

Мергелевск, ЮМУ, ноябрь 2006 года

Прозвенел звонок. Марина вылетела из аудитории первая, понеслась по коридору. Она в последнее время носилась, а не ходила. Ренат только успевал заметить в толпе рыжую макушку, а она уже исчезала за углом.

На репетициях они очень мило общались, вежливо, исключительно на темы оперы. Ренат каждую ночь перед сном, лёжа в кровати, составлял план «подката», даже продумывал заранее, что скажет и куда Марину пригласит, а на следующий день спотыкался о её холодность или просто терял её след: вот она рядом, стоит, опустив глаза, а вот её уже нет. Нужно было на что-то решаться. А он не мог, боялся. Дядя Андрей очень чётко сформулировал свои требования: последние курсы в универе ни во что не влипать, сдавать все сессии, ограничить до минимума общение с противоположным полом — морально и физически готовиться к новой, взрослой жизни.

Есть надежда, что женитьба в ближайшие два-три года ему не грозит, Лейла только выглядит зрелой барышней, а в голове у неё обычные девчачьи таракашки. Да и школу окончить надо, она хорошо учится, мечтает стать ресторатором. Рената Лейла воспринимает как брата. Но он теперь боится с ней общаться: что если девятикласснице стукнет в голову подростковая романтика и она действительно захочет за него замуж? (Опекуны девчонке не в чём не отказывают, словно хотят компенсировать ей потерю семьи). Но инициатива женитьбы на Лейле принадлежит тёте. Зоя Борисовна, в ответ на протесты Рената, с чувством высказалась за последними семейными посиделками: все говорят, если татарских парней не женить до двадцати пяти, то фиг кого-нибудь из них потом отловишь. Поэтому, Ренатик, сыночек, будет свадьба. Хочешь дальше учиться — учись. Хочешь бизнес свой, мы не против. Ресторан «Ренессанс» хорошо бы снять, там в прошлом году Альберт Эдуардович дочь замуж выдавал, обе семьи довольны остались. Ренат понимал, что ни слова против сказать не сможет — дядя никогда ему ни в чём не отказывал: спонсировал друзей, гасил скандалы, вызволял из проблем. Пришло время расплачиваться по счетам.

Большая перемена. В столовой Марины нет, в кафетерии тоже. Что она ест в последнее время? На лице одни глаза остались. Впереди сессия, дополнительные нагрузки. О чём почемучка думает вообще? Ренат уже собирался выйти, но замешкался, распутывая наушники, и увидел, как Марина проскользнула от дверей кафетерия к сэндвич-бару. Пооглядывалась, поднимаясь на цыпочки, облегчённо выдохнула, принялась читать меню, огорчённо подняв бровки. Скидок сегодня нет, бюджетные варианты с колбасой с грифельной доски стёрты. Марина вздохнула и двинулась к выходу, взвалив на плечо рюкзачок.

— Стоять! — он догнал её, растолкав очередь, и поймал за локоть. — Сядь! Я сказал, сядь! Вадим, иди сюда. Садись рядом. Посторожи её, чтоб не убежала.

Ярник, тоже только что вошедший и задумчиво разглядывающий меню в нескольких шагах от стойки, изумлённо вытаращил глаза. Ренат потом с ним объяснится. А может, и нет. В конце концов, какое Атосу дело? Пусть радуется, что благодаря дружбе с главным «мушкетёром» учится за счёт Муратова-старшего. Ренат, кстати, и по его счетам сейчас платит.

— Ренат…

— Просто посиди рядом.

Марина медленно опустилась на стул. На щеках у неё проступили красные пятна. Вадим дёрнул скулой, сел напротив, глядя в угол. Ренат внаглую протиснулся к стойке мимо очереди, набрал еды, поставил поднос перед Мариной:

— Вадим, теперь иди, потом поговорим, окей?

Ярник сидел.

— Вадим!

«Атос» встал, прошёл мимо Муратова, плечо к плечу, с горечью шепнул на ухо другу:

— Дурак.

Ренат усмехнулся. Он и сам знает, что дурак. В толпе студентов, что сейчас таращатся на них с Мариной, есть и тот «рот», что подкармливается дядей и рад будет слить между зубов последний отчёт о поведении Муратова-младшего. К чёрту! Он ничего не нарушает, просто поговорит с партнёршей по пьесе. Подумаешь, дружеская беседа увлечённых одним делом людей.

Марина сидела, не шевелясь.

— Ешь!

— Не буду.

— Будешь. Вот, кофе. Как ты любишь. Бутерброд с острым перцем, — Муратов развернул хрусткую обёртку сэндвича, пластиковой палочкой размешал сахар в латте.

— Я не буду есть!

— А если свалю, будешь?

Марина невольно перевела взгляд на поднос.

— Тогда я сейчас уйду. Пришло время нам с тобой поговорить. По тебе видно, что ты всё поняла. Но ты… неправильно всё поняла. Я просто немного увлёкся, было и прошло. Такой я человек, влюбчивый и… разлюбчивый. Короче, хватит от меня шарахаться. Ходи в столовку, питайся нормально, тебя ветром скоро сдует. Не носись по лестницам — убьёшься. Не надо прятаться за шторой у запасного выхода — там дует. И ещё… Если я тебя так напрягаю, брошу театр. Время ещё есть, найдут кого-нибудь другого… Ладно… — он поднялся, скрипнув стулом. — Чтоб всё съела.

Марина догнала его у дверей кафетерия, дёрнула за рукав. Ренат обернулся, сердце у него тревожно стучало — она могла и не пойти за ним, но она пошла, маленькая, очень ответственная почемучка. Их толкали, и она оказалась совсем рядом. Он увидел всё сразу: и аккуратный носик, и складочки на нижних веках, из-за которых всегда казалось, что глаза у неё улыбаются, и нежные пухлые губки с трещинкой внизу, и веснушку в уголке рта. Если сейчас она такая, то какой же станет лет через пять? Будет убивать парней одним только взглядом? Марина сказала, глядя в сторону:

— Не надо. Из оперы не уходи. Никого они уже не найдут, это сложно. Ты поёшь… хорошо, распелся, на это время нужно. У нас на Новый Год концерт с номерами из «Сына-соперника», а в феврале премьера. Так нельзя, — и сердито добавила: — Ты просто… не выдумывай ничего. Ничего не надо… такого.

— Если не уйду из проекта, перестанешь от меня убегать?

Марина вскинула глаза, насупилась.

— Я хотел сказать, мы можем просто общаться? Без «такого».

Она угрюмо кивнула.

— Иди ешь.

Марина послушно вернулась за столик, он сел напротив. Она осторожно откусывала от бутерброда, стараясь, чтобы соус не падал на подбородок. Ренату стало смешно, он потер губы, чтобы скрыть улыбку. Забавная конфетка. Повезёт кому-то на свежачок. Видно же, что дальше подростковых поцелуйчиков почемучка не заходила, иначе он почувствовал бы ещё при первой встрече. Кем будет тот, кто первым откусит от карамельной девочки? У Рената сразу испортилось настроение. В голову полезли… картины.

— Мы договорились? — сухо спросил он, откидываясь на спинку стула и закидывая ногу на ногу. — Ты больше не убегаешь?

— Нет, — она вытерла салфеткой рот, посмотрела на него серьёзно. — Я тебя больше не боюсь.

— Да? — Муратов приподнял брови. — Приятно слышать. А боялась почему? Я так и не понял.

— Мне сказали, что ты плохо обращаешься с девушками.

— Колесова. Понятно.

— Нет. Не Надя. Другой человек.

— Интере-е-есненько… — Ренат прищурился, проговорил лениво: — Тебя дезинформировали. Я не обижаю девушек. Я их ОЧЕНЬ люблю.

— Об этом мне тоже рассказали, — протянула Марина. С сарказмом? Он не ослышался?

— И что? Я совсем тебе не нравлюсь?

Марина опустила глаза, помотала головой.

— А кто нравится?

— Я обязана отвечать?

— Нет. Проехали, просто полюбопытствовал… Ладно… Работаем вместе дальше, Дона Леонора? — Ренат протянул Марине ладонь. — Мир?

Она помедлила и пожала его руку. Он даже смог отпустить её ладошку, ни на одну лишнюю секунду не задержав в своей. Марина ушла со звонком на третью пару. Ренат склонился над столом, приложился лбом о столешницу, прошептал:

— Пёс брехливый. Что ж ты творишь?

Марина сидела в лекционном зале. Культурология, можно немного расслабиться. Спать только хочется, от сытости. Марина действительно недоедала в последнее время, даже не от того, что пряталась от «мушкетёров», а от нервов — она всегда переставала есть, когда нервничала. Вадим всё-таки здорово её перепугал.

Пока преподавательница водила по проекции указкой, повернувшись к студентам спиной, Марина перебежала на галёрку. Отсюда всех видно. Теперь, когда Муратов немного развеял её страхи, пришло время двигаться дальше. Так. Времени у неё мало, нужно что-то решать. Если в ближайшее время она в кого-нибудь не влюбится, ей несдобровать: перед глазами всё ещё стоит Ренат с пластиковой палочкой для кофе. Вот так всё и начинается. Девчонки ведутся на подобные знаки внимания. Но она не поведётся.

Лучше выбирать из однокурсников, они всегда перед глазами. Миша Беркутов очень симпатичный парень, хорошо разбирается в компьютерах, отформатировал ей флэшку, которую она уже «похоронила». Кажется, она ему нравится, не всерьёз, но, как говорится, главное начать. Итак, Миша…

Теперь ей понятно, почему перед Муратовым расстилается ковровая дорожка из девушек. Ну, про глаза… красивые глаза. Голос тоже… Юмор? Интеллект? В наличие. Руки… руки, конечно, это Маринина слабость… Кто там следующий? Дима. Дима… Фамилию она не помнит. Ещё один первокурсник, недавно попавший в оперный проект. На лицо не очень, но юморной. Заметно выделяет Марину на репетициях, она даже стала опасаться, что Вадим опять начнёт допрос с пристрастием.

Вадим… У неё до сих пор в животе холодно становится, когда она вспоминает о том вечере в «Кактусе». Зато теперь Марина полностью доверяет суждениям Нади. Та сразу сказала, что Ярник с приветом. Марину никогда так… не лапали, её вообще никогда ещё не лапали. А если рассказать Муратову про приставания Вадима? Нет. Они оба над ней посмеются, небось сами между собой это обсудили и перетёрли. Поэтому, может, Муратов и передумал за ней ухлёстывать — испугался, что она и его покусает. И слава богу. А то все уже замечать начали. А Вера Алексеевна вообще улыбается лукаво каждый раз, когда они с Ренатом оказываются рядом на репетициях.

Марина опять отвлеклась. На сытый желудок ничего не хотелось, даже влюбляться. Она мысленно отложила свои планы на потом и принялась внимательно слушать лекцию. Муратов снова побеспокоил её ум уже ночью, когда она засыпала, по привычке глядя сквозь окно и прутья балконной решётки на блестящие огни вдалеке. Деревья в парке облетели, и корабли огненным ожерельем скользили по бухте. Пришёл сон. Хороший, немного тревожный. Ей снилось, что она целуется с Муратовым в коридорчике «Кактуса». Губы у Рената мягкие, нежные, а не злые и требовательные, как у Вадима. Они целуются глубоко, но ей не противно, а приятно…

Муратов залез на балкон блока номер четыреста одиннадцать после полуночи. Марина спала под розовым ночником, улыбаясь во сне. Ночи стали холодными, и у неё появилось тёплое стёганое одеяло. В нём она была похожа на сахарную вату.

В последний раз. Он посмотрит на неё в последний раз. Прощальный раз. Это всего лишь … блажь, «twist in his sobriety»[1]. Ему просто нужно отвлечься… развлечься. Существует много способов выпутаться из этого… наваждения, Ренат в них большой специалист. Есть, в конце концов, девушки, общение с которыми никакой опасности для его будущей семейной жизни не представляет, дядя это тоже понимает, поэтому и позволял ему до сих пор… многое. А в остальном… зря он пообещал Андрею Эльмировичу вести чинную, правильную жизнь, зря. Впрочем, хорошо зная своего племянника, дядя вряд ли ему поверил.

Посёлок Лесенки, август 2017 года

Через несколько дней после ухода Танникова прицеп увёз его массажный контейнер. Марина решила, что это была последняя ниточка, соединявшая её с Борисом. Она всё время возвращалась мыслями к их последнему… разговору, успокаивая себя тем, что поступила правильно.

Она уволилась. Жить в профилактории ей оставалось неделю. Начались репетиции. Миша договорился об аренде небольшого зала в Лесенках. Им, как участникам лайн-апа, сделали скидку. Марина думала, ей будет тяжелее. Когда она в первый раз пришла на репетицию, музыканты встретили её очень тепло. Все, кроме барабанщика Степана, но даже он изобразил нечто вроде приятного удивления. На мгновенье Марине показалось, что Степан потерял к ней интерес. Только показалось. До некоторого времени дело ограничилось взглядами. Очень говорящими взглядами, но это… пока.

Сет-лист на стыке электричества и акустики у «Больших Надежд» был, на её взгляд, провальным. Спасти их от позора могли только «Восковые крылья», сингл, который группа выпустила год назад и который попал на двадцатое место в хит-парад радио «Ретро-Стрим». На что рассчитывает Миша? Какой ещё «Таймлайн»? Или как там этот клуб называется?

Юлию Марина так и не увидела. Как Миша от неё избавился, осталось для неё загадкой. К смене вокалистки музыканты отнесли с заметным спокойствием, лишь иногда в их репликах, разумеется, когда рядом не было барабанщика, мелькали фразочки, выдающие облегчение от ухода Юли. Марина же очень уставала. Долгий простой, жара и несколько простуд в холодном мае сказались на голосе — уменьшился диапазон и ухудшился тембр. Она понимала, что если она хочет и дальше петь, нужно искать фониатра и восстанавливаться. С другой стороны, хочет ли она петь? Работа в «Больших Надеждах» тоже не мёд. Полжизни в дешёвых отелях, в палатках на полигонах, вместо нормальной еды — вечная шаурма, до которой так охочи Макс и Миша (у них весь гастрольный инстаграм — по местам лучшей «шавухи»)

На репетиции побывала журналистка местной газетёнки, сыпала словечками «трендсеттер, селеб, культуртрегер, драйв» и комментариями, свидетельствующими о её полном невежестве в музыкальной области. Интересовалась загадочной новой солисткой, видимо, считая её единственной новостью, достойной внимания и перетирания в местечковой прессе. Миша вывел Марину из-под удара, журналистка уехала разочарованной, но обещала быть на концерте. Пусть.

Вечером после очередной репетиции Борис ждал Марину у профилактория. Под липами. Марина даже не замедлила шаг. Она очень устала. В душе клокотали злость и раздражение (Степан всё-таки улучил момент и прижался к ней в углу у кулера, будто бы протискиваясь между опорами зала), вид массажиста хорошего настроения не добавил, тем более, что Танников был гладко выбрит, свеж, красив и хорошо одет. Он подошёл, взял её за руку и молча повёл на каменистый пляжик. Там она села на выбеленную солью скамейку, прислонясь плечом к осы́павшейся «пальме». Боря остался стоять.

— Работала? — спросил он.

Она кивнула. Горло саднило.

— Когда уходишь?

— Уже. Ушла.

Боря поднял брови.

— Я пою опять, — объяснила Марина. Она немного рассказывала ему про группу.

— Ты же не хотела, — озадаченно проговорил массажист.

— Хочу пою, не хочу — тоже пою, — устало сказала Марина. — Предложили, я согласилась. А ты зачем приехал?

— Расплатиться по долгам. Одним хорошим предложением. Ты же просила… Марин, я всё помню. Ты мне жизнь спасла. Другая бы испугалась, сдала б меня отморозкам. Ты же понимала всё, но не сдала.

У Марины чуть не вырвалось: «Хочешь отблагодарить? Я передумала, не надо искать мне работу! Защити меня, Боря, ты сильный, я ведь тебе нравлюсь: я опять вляпалась в то же дерьмо, на этот раз по собственной воле». Но она вспомнила шрамы на плече у массажиста и покачала головой:

— Я ведь уже объяснила, что… не хочу… чтоб ты был мне что-то должен, не нужно этого.

Борис прищурился — судя по лицу, тоже вспомнил, как она «объясняла»:

— Ну, то что ты не хочешь, я понял. Вопрос: почему? Тебе что, девочки нравятся?

— Боря, — с упрёком проговорила Марина.

— А что? Бывает ведь. Нет? Ну, прости. Должен же я знать, за что меня отшили.

— Ты хороший и очень привлекательный, — сказала она, прикрывая глаза. — Можно я в другой раз тебе объясню?

Боря фыркнул, с досадой поддал носком дорогой замшевой туфли пляжную гальку — обувь запылилась мелкими ракушками и влажным песком.

— Короче, — сказал он. — У меня есть для тебя работа. Не отказывайся. Дело хорошее и несложное. Я говорил тебе, что Кардашев передо мной в долгу? А я в долгу перед тобой. Сечёшь?

— Нет, — устало сказала Марина.

— Кардашев предлагает тебе работать у него. Моделью. Натурщицей. Ты картины его видела? Маринкин, интернет для чего изобрели? Он рисует только рыжих, со спины, вполоборота… Нет, не нагишом, не волнуйся, хотя что в этом плохого, не понимаю. Платит хорошо, налом за каждую постановку, или как договоритесь. Обещал приплачивать за кофе, если согласишься, Кардашев — кофеман со стажем, благо здоровья хватает. У старика сейчас творческий кризис, пресса его поругивает, картины продаются плохо. Ему до сих пор всё похрен было, а тут он тебя увидел и оживился. Я же говорил — харизма, пользуйся, пока есть. Сразу уточню: ничего такого в мыслях у Терентича нет. У него двадцать лет назад жена умерла, с тех пор он один бобылём. Она тоже рыжая была, тётя Анжела. Дочка у Кардашева в Италии живёт, третий раз замужем, Игната мама. Внук здесь, мамаше он на фиг не нужен. Люся из старика только деньги тянуть умеет, а Игнасика- ретрограсика учить надо. Он на первом курсе в ЮМУ. Что касается тебя, с Терентича — питание, проживание в доме в посёлке, прочие расходы. Даже готов заключить с тобой договор, если захочешь.

Марина слушала Бориса в полном смятении:

— Что за благотворительность ни с того ни с сего? Какая к чертям собачьим харизма? Хочешь сказать, другую натурщицу твой Кардашев найти не может? Ты что ему про меня нарассказал? — с подозрением спросила она. — Что я бедствую?

— А что, нет? — жёстко парировал Танников. — Посмотри на себя? Сколько тебе лет? Тридцать два? Тридцать пять?… Двадцать восемь?!! Красивая ведь… девчонка! А во что себя превратила?! То тряпьё, в которое ты одеваешься… у меня слов нет! Как питаешься? Где живёшь? У тебя ещё одна молодость имеется, запасная?! Решай, Марина! Кардашев и Игнат на три недели уехали: старик в санаторий, подлечиться, а пацан — к мамке, та в Москву собралась, жаждет повидаться с отпрыском. Если сомневаешься, просто хотя бы поживи у них, присмотри за домом. В тепле, с баблом, старик тебя не обидит. Там и определишься. Кота, кстати, будешь кормить — и мне не придётся эту тварь глупую к себе забирать…

— Кардашев доверит свой дом мне? — с недоверием спросила Марина. — Совершенно постороннему человеку?

— Уже доверил. Под мою ответственность, — массажист сморщил нос. — Да ну, шучу. Я ему рассказал про то, как Валюшка мне деньги через тебя передавала. Старик впечатлился. Да и должок за ним, он помнит…

Марина забыла про усталость и раздражение. Она смотрела на Бориса, раскрыв рот.

— А как же мои репетиции? Посёлок далеко.

— Марина, люди давно изобрели наземный транспорт: автобусы, маршрутки, такси.

— Да, верно…

— Обещаю, приставать больше не буду, — проговорил массажист с улыбкой. — Я в последнее время у Терентича в доме редко бываю. Тем более, бизнес свой зачинаю. Бизнес-шмизнес. Ну, решай!… Вот и умничка! Давай, рысью, час на сборы, отвезу. Считай, твой первый рабочий день сегодня.

В машине Марина спросила:

— Он алкоголик, Кардашев?

Борис с неохотой кивнул:

— Бывший. Как чувствует, что накатывает, едет в санаторий, особый. Уже пятнадцать лет так и спасается. А как ты…?

— Просто ощущение… Есть в нём что-то такое…надлом. Я встречала таких людей, в музыкальных тусовках в основном… Жизнь жестока с талантливыми людьми, алкоголь часто становится решением.

— Охренеть! Тебе двадцать восемь! Ты на шесть меня младше, а выдаёшь иногда… перлы житейского опыта. Жизнь и к тебе была жестока?

— Немного, — Марина посмотрела в окно. Они проезжали самую красивую часть пути, с видом на яхт-клуб и парусники. — О каком долге ты всё время говоришь? Чем Кардашев тебе обязан?

— Пятнадцать лет назад старик взял меня к себе, когда умер мой батя. Был у Терентича самый пик запоя, белая горячка маячила на горизонте. Я был девятнадцатилетним пацаном с разбитым сердцем, ругался с матерью. С Кардашевым дочь порвала, из-за пьянки. Короче, нашли мы друг друга. По большому счёту, он меня тоже вытащил… из ада. Но до сих пор считает, что это я его спас, заставил опять рисовать. Ну да, заставил. Я с девчонкой встречался, у неё отец держал крупный салон. Так сложилось, что он заинтересовался работами Терентича. Тот в то время писал, как бешеный, с душой, страстью. Пил и рисовал. Не хотел ничего продавать, я уговорил. И понеслось. Его работы сейчас в нескольких музеях современного искусства, у нас и на западе. Совет: иногда заглядывай в интернет.

Марина помолчала, переваривая услышанное. Потом сказала:

— Извини меня… за тот вечер. Это не из-за тебя. Просто у меня… в жизни был случай, много лет назад… Один парень… он однажды совершил одну глупость и чуть не погиб. Я очень из-за него переживала и попала в неприятности.

— Ренат? — тихо спросил Борис, глядя на дорогу.

— Да… Ты меня… я вспоминать стала… и поэтому… прости.

Боря выдохнул сквозь напряжённые губы:

— Значит, у меня ещё есть надежда?

— Прости… нет. Я просто пыталась смягчить… — Марина жалко улыбнулась, готовая провалиться сквозь землю.

Танников рассмеялся:

— Да ладно, не оправдывайся, не судьба, значит… И всё же… что там стряслось? С тобой и тем парнем.

— Стряслось то, что я… влюбилась… — выдохнула Марина.

Мергелевск, ЮМУ, ноябрь 2006 года

Грипп у Аниды Батистовны совпал с подготовкой к концерту ко Дню Факультета, в котором участвовали хор Тараса Семёновича и «Биг Пош», поэтому было принято решение отложить совместные репетиции оперы. Солисты распевались в фоностудии по отдельности, и Марина с Ренатом почти не пересекались. Муратов держал обещание: Марина перестала «случайно» встречать его в коридорах университета, кафетерии и столовой. Она иногда видела его издалека, всегда в компании «мушкетёров», но он ни разу не посмотрел в её сторону. Вадим тоже затих, хотя его взгляд на себе Марина всё-таки иногда ловила. Ярник продолжал ходить на репетиции «Биг Пош», и она ничего не могла с этим поделать. Не приставал больше, и то хорошо.

Марина начала успокаиваться, удивляясь самой себе: почему вдруг она решила, что может влюбиться в Муратова? Такие мальчики вообще не в её вкусе. И что бы там ни говорила мама по поводу интересного общения с хулиганами, Марине совсем не хотелось, чтобы оно было НАСТОЛЬКО интересным. Тем более, что по университету поползли разговоры. Студенты шептались, что муратовская команда ушла в полный отрыв. Муратов за неделю до дня рождения уже начал отмечать: текила в «Кактусе» льётся рекой, девчонки сбиваются в стаи и чистят пёрышки, «Д’Артаньяну» грозит большой штраф за драку в баре, но для него это, разумеется, не проблема.

Стас Образов шутил, что Ренату нужно лучше стараться — ещё пара скандалов, и «Биг Пош» сможет купить новую барабанную установку за спонсорскую «компенсацию» Муратова-старшего.

Группа готовила на концерт две песни: авторскую «Big Bang» и кавер песни «Send me a song[2]» группы «Celtic Woman». Марина репетировала каждый день. Ей очень нравилась лиричная «Пришли мне песню»:

Когда-нибудь ты окажешься вдали от меня.

Но, быть может, я последую за тобой,

Я услышу твоё пение

Даже слабое, в дыхании ветра.

Только пообещай прислать мне свою песню.

За четыре дня до концерта она с ужасом выяснила, что совершенно не готова к зачёту по истории религии. В конспектах у неё был полный хаос. Она путала конфуцианство с даосизмом, а национальные религии Индии снились ей по ночам. Вечером накануне зачёта она дала религиям последний решительный бой, чувствуя, как всё больше превращается в душе в убеждённую атеистку. Но в семь часов в блоке наверху начались массовые гуляния. Гремела музыка, грохотала двигаемая мебель, потолок вибрировал от взрывов хохота: панельная семиэтажка охотно делилась весельем со всеми желающими и нежелающими.

Марина продержалась ровно час. Потом встала, решительно вынула из ушей бесполезные беруши (музыка, гремящая наверху, резонировала в костях черепа) и отправилась на четвёртый этаж, как была, в стареньком домашнем свитерке и подвёрнутых до колен перепачканных чернилами джинсах.

Дверь ей открыл… Муратов. Открыл и уставился. Марина на миг потеряла дар речи. Она остро почувствовала каждое пятно на джинсах и тесноту свитерка, севшего от частых стирок и откровенно обтянувшего грудь. Марина сделала вид, что чешет шею, прикрываясь.

— Я …это… пытаюсь заниматься. Мой блок внизу. Очень громко… у вас.

Муратов молчал и пялился. В коридорчике появилась Дана, поднырнула бойфренду под мышку, прижалась к груди. Ренат поднял руку и обнял Рудникову за плечо, продолжая таращиться на Марину. Дана вопросительно кивнула первокурснице.

— У меня завтра зачёт, — начала объяснять Марина. — Я живу внизу. Всё слышно. Вы не могли бы потише…?

— Мамочки, — насмешливо протянула Рудникова, — первый курс? Какое старание! Ренатик, мы тоже такими были? Не верится.

— Хотя бы музыку… — Марина почувствовала, как у неё против воли обиженно надуваются губы.

— Эй, Антошка, иди копай картошку, у нас вообще-то день рождения, — Дана поморщилась. — Трудно потерпеть?

— Нет, но…

— На часы посмотри! Девяти ещё нет. Мы погуляем и выключим. Имеем право, — бросила девушка, закрывая дверь.

— Я… — сказала Марина дверной ручке, подняла руку, чтобы ещё раз постучать… и ушла.

Она столкнулась с Вадимом на лестнице. Ярник схватил её за локоть, тревожно оглянувшись на лестничную площадку пятого этажа:

— Ты что? Ты откуда? Где ты была?

— Да отстань ты, надоели вы все! — Марина вырвала у него руку, чувствуя, что вот-вот заплачет. — Я вообще заниматься не могу! Повключали на всю общагу!

Мимо прошли два парня с обнимку с подозрительно звенящими пакетами, кивнули Вадиму и заговорили с ним. Марина воспользовалась тем, что Ярник отвлёкся, и побежала вниз, к себе. В блоке она села за стол и уставилась в конспект. А потом вдруг поняла, что музыка уже не гремит, а едва-едва просачивается к ней в блок. Марина посидела несколько минут, с недоверием прислушиваясь, с облегчением выдохнула и начала учить. Ближе к одиннадцати наверху захлопала дверь, и всё стихло. Марина хорошо выспалась и сдала зачёт.

Обе песни имели на концерте большой успех. Марину начали узнавать. Если бы она снова возжелала влюбиться, то выбирать ей теперь было из кого. Однако всеобщее внимание быстро надоело, даже начало напрягать. Популярность, оказывается, имела больше минусов, чем плюсов: с ней постоянно заговаривали незнакомые ребята (и не только с ФПР, но и со всего ЮМУ — концерт был общеуниверситетский), не давая иногда добраться до столовой за всю большую перемену, вечерами в дверь блока стучались мальчики с предложением пойти погулять, на лекциях поклонники и поклонницы с первого курса садились сзади, чтобы поболтать. Марина опять начала плохо кушать, запираться (до разговора с Вадимом и концерта дверь в её комнату почти всегда была открыта) и втыкать в уши беруши за выполнением домашнего задания.

В довесок ко всему, над Мариной стали посмеиваться в группе: Леночке и другим девочкам показалось, что к солистке «Биг Пош» неровно дышит молодой преподаватель английского Данила Евгеньевич, сам недавний выпускник лингвистического вуза. Препод часто обращался к Марине на парах, чем вгонял её в жуткую краску, не столько из-за внимания, сколько из-за неуверенности в предмете. Появилась у него манера присаживаться к ней на парту и с иронией посматривать сверху вниз. Данила Евгеньевич Марине в общем нравился, на факультете вообще симпатичных мужиков преподавало раз и обчёлся, но во-первых, из девочек по нему вздыхало пол первого курса, во-вторых, ей становилось тревожно, когда препод после пары задерживал её в коридоре и начинал пространно рассуждать о пользе изучения иностранных языков. Стоя рядом с Данилой Евгеньевичем, Марина с беспокойством оглядывалась по сторонам, от чего тот тоже принимался вертеть головой. Даже запах его дорогого мужского парфюма теперь ассоциировался у неё с тревогой.

К счастью, ни Вадим, ни Ренат никак не проявлялись. Марина постепенно привыкала к вниманию и научилось избегать лишнего общения, просто отмалчиваясь и на переменах напуская на себя озабоченный вид. Вот-вот должны были возобновиться репетиции оперы, и она наивно надеялась, что Муратов и Ярник побоятся крутиться возле ставшей популярной первокурсницы.

Всё изменилось дождливым ноябрьским вечером. Марина допоздна засиделась за столом над переводом с английского, благо была суббота и утром можно было как следует выспаться. В тексте описывались достопримечательности Лондона. Данила Евгеньевич опять будет цепляться к каждому слову на паре, требуя то точности, то художественной выразительности. Одолев примерно половину текста, Марина вынула из ушей наушники: музыка отвлекала. Какой-то звук со стороны балкона заставил её прислушаться. Что-то заскрипело, громко стукнуло и зазвенело. Снизу, с улицы, послышался шелест, словно дождь с силой забарабанил по бетонной площадке под балконами. Ливень? Такой сильный? Марина встала и отодвинула штору…

[1] англ. Заскок, помутнение рассудка. Строчка из одноимённой песни Таниты Тикарам (1988).

[2] Англ. Пришли мне песню.