Клуб "Твайлайт". Часть 1

Глава 7

Посёлок Лесенки, июль 2017 года

Марине не спалось. Дождь шуршал, мелко стучал в окно, полоскал скрипучие деревья. Ветер немного развернулся, потекло с подоконника, пришлось подставлять выцветший таз. В ванной Марина вспомнила о вещах Игната, замочила футболку и штаны в другом тазу. У кровати Бориса она постояла, прислушиваясь к дыханию раненого, выглянула из окна. Черный джип не подавал признаков жизни. Марина наконец почувствовала долгожданную усталость, обессиленность, которая вытеснила из головы возбуждение и желание куда-то бежать и к чему-то прислушиваться в напряженной тишине. Она легла на полусдувшийся матрас и крепко заснула.

Мергелевск, июль 2017 года

В нескольких километрах от того места, где в старом, превращенном в общагу профилактории спала Марина, а под её окнами в черном джипе дожидались смены уставшие бойцы экс-супруга медузы Валюшки, в самом центре Мергелевска из пронизанного ливнем позднего вечера к черному лексусу подошли двое молодых мужчин. Один из них, высокий, темно- и густоволосый, спасался от дождя под растопыренным пиджаком, второй, с бритой налысо головой, плотный, приземистый и на первый взгляд неповоротливый, так и прошел неприкрытым сквозь ливень от своей машины к автомобилю Рената. Оба, фыркая и отряхиваясь, сели в лексус.

Макар, встревоженный, но еще сохраняющий хладнокровие, обернулся к молодым людям и взволнованно спросил:

— Звонить Андрею Эльмировичу?

Артем и Вадим переглянулись.

— Погодь, — сказал Вадим. — Успеем еще родню перепугать. Пил?

— Пил. Много. В «Шашлыках». От меня отмахнулся. Взял такси и… всё. Телефон отключен. Дома его нет, по клубам искал, в ирландском пабе искал — нигде нет.

— Эта его… последняя… как там ее…Альбина?

— Альбина Викторовна? Я нового номера ее не знаю. Как и адреса. Но… не думаю…

— Я вот тоже не думаю, — Вадим крякнул, почесав в затылке.

— Я бы вам не звонил. Подумал бы: ну, загулял шеф, мало ли. Хотя на него не похоже. И раз вы велели звонить в подобном случае… — в голосе шофера помимо его воли промелькнули обиженные нотки.

— Велели. Не просто так велели. Ты с Ренатом сколько? С марта? Без году неделя. Макарушка, ты парень молодой, всего не знаешь. Ты нас не ругай, мы Рената — как облупленного, а ты пока нет, — объяснил Ярник.

— Это верно, — признал Макар.

— Молоденчик. А ну, припомни, чем шеф вчера занимался. С кем встречался, куда ездил.

Макар отвернулся, потер лоб, наблюдая, как елозят по стеклу дворники:

— Вчерашний день был очень напряженным. Гости в «Твайлайте», чехи, концерт. Потом ветер этот, дождь…

— Это мы знаем, Артём Петрович вон до самого конца досидел, рулонный газон в воздухе ловил, положение обязывает. Да, Артём Петрович?

Олейников кивнул бритой головой. В обязанности начальника безопасности входила проверка территории клуба после окончания мероприятия. Начало непогоды пришлось как раз на последние часы его смены.

— Кроме обычных рабочих моментов что-нить наблюдалось? — продолжал допытываться Вадим.

Макар еще старательнее думал. Что наблюдалось? Наблюдалась Надежда Александровна. Об этом он и сообщил со-продюсеру:

— Надежда Александровна уехала на машине с молодым человеком из чешского оркестра.

Ярник постарался скрыть улыбку и отреагировать на сообщение шофера со всей серьезностью:

— Макар, этот факт мы опустим как несущественный. Вряд ли из-за него Ренат Тимурович напился и умотал в неизвестном направлении.

Шофер пожал плечами:

— Как скажете… А, еще кое-что. Но это точно ерунда. Вчера по просьбе шефа я заезжал за одной дамой к ней домой. Очень милая дама в возрасте, элегантная, но простая, поболтали с ней по дороге… Шеф с ней весь вечер общался. И после концерта. Я у них за столиком минут десять посидел, пока Ренат Тимурович распоряжение отдавал. Говорили они о каких-то мушкетерах и кардиналах, вроде фильм обсуждали.

Артем и Вадим переглянулись.

— Что за дама? Как зовут? — напряженно спросил Ярник.

— Вера… Сергеевна.

— Вера Сергеевна? Не знаю такой. Что за тусовка? Администрация?

— Вряд ли. Кажется, она преподавала что-то у шефа, в университете.

— Вера Алексеевна! Проект! Ну как же я не докумекал! — ахнул со-продюсер. — Артем?

— Да поехали уже! — с некоторым раздражением отозвался начальник службы безопасности. — Понятно ведь все.

— К Вере Алексеевне? — немного удивился Макар.

— Нет, гони в Портозону.

— Шеф там?

— Там, там. Езжай. Очень быстро, Макар.

Шеф был там. Сидел на качелях в обнимку с промокшим бомжеватого вида мужичком во дворе облупленной трехэтажки, «офицерской», пятидесятых годов, уже готовящейся под снос. Мужичок обрадовался появлению «спасателей». Сказал:

— Орал шибко, если что. Все требовал кого-то… Я ему: нету здесь с такой фамилией, если что, я в этом доме всех знаю, сам временно проживаю в сороковой, пока не завалили… Я тут с ним все время сидел… Думаю: жалко мужика — оберут, брать что, небось, найдется… Хотел к себе пригласить, если что…

Действительно, документы Муратова, бумажник и телефон с севшей батареей нашлись у него в кармане пиджака. За честность, доброту и заботу «сквоттеру» пожертвовали пять сотен, на «перевести дух, а то малость переволновался». Ренат попытался на прощанье облобызать нового приятеля, но друзья категорично пресекли все нежности. Шефа погрузили в машину, раздели до трусов, обтерли и завернули в плед. Привалившись к Артему, Муратов открыл глаза и отрывисто выговорил в спинку водительского кресла:

— Трус. Опять не попался. Прячется. Я ждал.

— Д’Артаньян-абый, — устало проговорил Вадим, обернувшись с переднего сидения, — ты, когда в зюзю, совершенно невменяем. Сколько раз тебе говорить: переехал он давно. И родители его переехали. Ты же сам знаешь это прекрасно, какого прёшься каждый раз морду евонную бить?

— Трус, — упрямо повторил Ренат, закрывая глаза.

— Никогда шефа таким не видел, — признался Макар, выезжая из дворика.

Артем хмыкнул.

— Такое с ним нечасто, — сказал Вадим, показывая водителю какой-то замысловатый путь дворами. — Последний раз… когда, Тёма?

— В феврале, — сказал Олейников, подумав. — На Валентина.

— Точно! Ну, это вообще у нас такая старая добрая традиция, имей в виду, — сообщил Ярник Макару. — На день Святого Валентина у нас мордобой и догонялки по городу, по памятным местам, — Вадим широко ухмыльнулся. — Альбина… как ее… Викторовна… была в шоке.

Шофёр напряг челюсти, но не выдержал — тоже улыбнулся уголком рта.

— Просто, Макарушка, совпало все как-то… О, тут тормозни, — сказал Вадим.

Они подъехали к непритязательного вида забегаловке у доков, должно быть, ровеснице «офицерских» домиков. Макару не слишком улыбалось оставлять упитого шефа в салоне почти нового автомобиля.

— Да, кидай его тут. Зашевелится — увидим, — успокоил шофера Ярник. — А изгваздает — вымоешь. Тебе за это нормальные деньги платят, я знаю. Хотя Ренатик в отключке тихий, как ветошь, непотребств не творит. Заходи. Славная бухаловка, да? Классика, русский хюгге, осим хаим. Мы тут часто бываем.

В «бухаловке» на десять столиков, то ли из ностальгических побуждений, то ли по пофигизму владельцев за десятилетия не изменившей минималистичному советскому дизайну, можно было резать ломтями терпкий дымный, влажный пивной воздух и поливать его густым соусом из людского гомона. Посетители циркулировали от стойки к столам. Дождь с волос и плеч новоприбывших превращался в пар, бледные усталые лица наливались специфическим румянцем. Шипел пивной кран, дребезжал кассовый аппарат, звенела мелочь. Здесь не принимали карты и вообще с подозрением относились ко всему умозрительному, зато разговоры велись такие, что, наслушавшись, можно было бы писать трактаты по философии. Люди в поисках вай-фая в это место не забредали. Сюда приходили за счастьем, измеряемым не в мегабайтах, а кегах и человеко-разговоро-часах.

Липкому деревянному столу с потертым лаком столешницы досталось два окошка. В одно хорошо просматривался припаркованный у пивной лексус со спящим Муратовым. Из второго открывался вид на бурное море, бьющееся о волноломную насыпь из цилиндрических бетонных блоков.

— Тебе не наливаем, — сообщил Вадим, водружая из объятий на столик две пол-литровые пивные кружки и неуместную на их фоне бутылочку с лимонадом «тархун».

Макар пожал плечами. Ему было не привыкать, тем более к выпивке он был совершенно равнодушен. Он снял пиджак и ослабил узел галстука.

— Мы сами доберемся, — сказал Ярник, разрывая зубами маслянистую упаковку с сушеными кальмарами. — Шефа с утра разбуди в шесть.

— Он же меня убьет, — ужаснулся шофер.

— Убьет он тебя, если пробежку пропустит. Да, не боись. Ему полезно дурную голову проветрить. А ты потом в машине выспишься.

Макар вздохнул и тоже вгрызся в пучок кальмаров. Пожевав, одним глотком опустошил несерьезную бутылочку с «тархуном»:

— Чего он так? Шеф.

Олейников по обыкновению хмыкнул, Ярник задумался и ответил:

— А вот здесь, Макарушка, мы вступаем на скользкий путь психоанализа. Сечешь в психоанализе? Вот и мы не очень. Есть такая профессия — души лечить. Странная профессия. Вот я в жизни ни одну с помощью нее излеченную душу не встречал, а недолеченных — сколько угодно. Наш Ренатик — плодородное поле для произрастания всякой разной психической хрени и кормушка для специалистов широкого профиля, иными словами, мозгоправов.

Макар подумал, кивнул с умным видом и сказал:

— Понял. Девушка.

— Девушка, — добродушно согласился Ярник. — Была одна такая. Первая любовь… как он там…импринтинг. Некоторые говорят, на всю жизнь.

— Плохо.

— Что ты! Хорошо! — со-продюсер с воодушевлением похлопал шофера по плечу. — Знаешь, какой он завтра будет? — Вадим кивнул в сторону лексуса. — Фонтан идей. А все почему?

— Почему? — простодушно повторил шофер.

— Потому что тонкая душевная организация. На том и стоим. Понял?

Макар опять понимающе кивнул. Муратов взял его на работу благодаря протекции Артема Петровича Олейникова, после травмы, не слишком серьезной, но навсегда закрывшей двадцати двухлетнему пареньку дорогу в большой спорт. Макар благодарил судьбу: ему повезло найти место, о котором многие оставшиеся без работы ровесники могли только мечтать, где от него требовалось то, что и так по жизни давалось без труда: хорошо водить машину, не болтать лишнего, выполнять несложные поручения. И в некоторых случаях, таких, как сейчас, проявлять инициативу и лояльность, углубленно.

До сих пор Макара не устраивал в Ренате Тимуровиче только склочный характер шефовой пассии, но после разрыва с Альбиной, инициатором которого стал сам Муратов, жизнь наладилась, а Макар окончательно проникся к шефу безмерным уважением. Разница в возрасте между ним и Ренатом была не такой уж большой, но Макару Муратов и его друзья всегда казались солидными, состоявшимися, зрелым. Может, из-за должностей и денег? Может. Но вряд ли только. У университетских друзей генерального были хватка и харизма. И вера в шефа. У них Макар все эти месяцы учился той самой пресловутой лояльности. Даже у легкомысленной Надежды Александровны, у которой пятниц на неделе было гораздо больше семи, которая могла спорить с Муратовым до хрипоты и драки в буквальном смысле, но которая всегда уступала Ренату и однажды, после очередной бурной ссоры с хлопаньем дверью, торжественным уходом и не менее торжественным возвращением, поймав изумленный взгляд Макара, сипло объяснила:

— Эпатаж, ворчание и брюзжание входят в список моих обязанностей, мальчик.

Друзья шефа определенно что-то о нем знали. Быть может, видели на Муратове печать божьего внимания?

Сам Макар и не мечтал к тридцатнику хоть отдаленно похоже преуспеть в жизни. И с родственниками не повезло, и таланта особого бог не дал. Впрочем небольшая надежда стать кем-то более значительным все же оставалась — недавно шеф начал поручать ему дела скорее секретарского характера: составить расписание на день, сделать кое-какие звонки, пообщаться с персоналом. Макар расценил это как маленькое, но успешное продвижение по службе. К сожалению, наблюдательная Альбина Викторовна сделала аналогичный вывод. То, что девушке генерального страсть как хотелось приобщиться к его бизнесу, Макару стало понятно с первых же дней работы у Муратова. Альбина именно себя видела в качестве секретаря и личного помощника владельца «Твайлайта». Макар не стал бы переходить хозяйке дорогу, если бы у него был выбор, он просто выполнял приказы. Столкновение интересов значительно осложнило его жизнь. Хорошо, что Альбина Викторовна ушла. Пусть никогда не возвращается. Странно, что шеф не замечал ее стараний. А может, как раз замечал?

— Я поеду, — встрепенулся Макар, выйдя из задумчивости.

Артем и Вадим уже давно вели им только понятный неспешный разговор на извечном языке людей, предпочитающих одну марку пива.

— Давай, — Вадим на прощание поднял в воздух руку. — Завтра отчитаешься. Хотя … сам с утра заеду, помогу с реанимацией.

Ярник и Олейников остались за столиком вдвоем. Артём посмотрел, как отъезжает от стоянки черный лексус и вздохнул:

— Это когда-нибудь пройдет? Не мальчик же двадцатилетний. Пора вылечиться. А спроси — зенки свои черные вытаращит, будто дело совсем в другом.

— Может, и в другом, — предположил Вадим, с удовольствием отхлебывая из кружки и разглядывая ее содержимое против тусклой лампочки на стене забегаловки. — Одно дело разлюбить, другое — простить. В трезвом виде это еще контролируется, а стоит дать слабину — вот вам и макрозадача, вылезает из подсознания кровавыми буквами по экрану: Убить Лёху! Серия надцатая, не подумайте, ради бога, что последняя.

— Не, не другое это, — вздохнул Олейников. — Все одно.

Вадим промолчал. Спорить было не о чем. Все уже давно переспорено. Это так, круги по воде. Иногда приходит волна, которая только кажется обессилевшей и вялой, но вспомнишь, где эпицентр, и потянет в прошлое. А нечего в то прошлое лезть. А уж для него, Вадима, это и вовсе опасно.

Посёлок Лесенки, июль 2017 года

… — Вот, послушай, — сказал Ренат.

Он вытащил один наушник и воткнул его Марине в ухо. Та потянулась ближе, наклонилась, дыша ему в подбородок, — шнур у наушника был короткий.

— Красиво как. Что это?

— Это Кинг Кримзэн, «При дворе малинового короля».

— Кинг — это по-английски король, да?

— Угу.

— Ура, я кое-что знаю!

— Знает она… Уж чего-чего, а новых слов для тебя тут много, — Ренат, фыркнул теплым Марине в волосы. — Прогрессивный рок, семидесятые. Куча смысла, не то, что сейчас.

— Семидесятые? Такое старьё?

— Сама ты… Это же золотой век рока! Слушай, самая красивая часть. Я треки порезал, потому что ты не выдержишь. Композиция называется «Эпитафия».

— Грустная.

— Да, веселого мало. Самое лучшее — всегда невеселое.

— Почему?

— Потому что. Вырастешь — поймешь, — Ренат нажал на паузу, потянулся, откинулся назад, на локти; солнце только этого и ждало — заиграло на его лице зайчиками. — Они были как дети. Потерянные дети. Боялись, ждали чего-то, искали и все выражали через музыку. Поэтому больше такого не будет.

— Почему?

— Дети выросли и устали ждать — стали циниками и шутами. Или ушли — бухло, ЛСД… Но если бы я мог выбирать, прожил бы свою жизнь в семидесятых. Искал бы свое предназначение через музыку. Был бы хиппи — ребенком цветов. Ты любишь цветы?

— Люблю, — сказала Марина. — Живые, на земле.

— Вот и я, — Ренат наклонил голову и улыбнулся, глядя на нее своим «особым» взглядом.

— Не смотри так, — сказала Марина смутившись.

— Как?

— Ты знаешь.

Ренат засмеялся, сел и легонько щелкнул Марину по носу:

— И все-таки хорошо, что я родился сейчас, а не тогда.

— Почему?

— Ты знаешь, почемучка. Слушай, — он нажал на кнопку.

Марина вслушалась. Мелодия накатывала волнами, от смысла песни щемило в груди и хотелось плакать.

— Ренат, представляешь, я все-все понимаю! Каждое слово! — удивилась Марина. — Когда это я выучила английский?!

Ренат не ответил. Марина чувствовала его теплое дыхание на волосах. Она слушала. Слушать было тяжело: дерево шуршало листвой, из плеера пробивалась другая мелодия, Марина ее узнала: Фрэнк Синатра «Странники в ночи». Песня становились все громче. Навязчивый голос Синатры перебивал сладкую мелодию «Эпитафии».

— Ренат, выключи, я не слышу! Выключи вторую песню! Ренат!

Ренат молчал. Марина подняла голову. На поляне она была одна. Ветер шелестел листвой липы над головой. Внизу под холмами парковой зоны виднелось здание университета. Почему-то пахло аптекой. Фрэнк Синатра шумно исполнял «Странники в ночи»…

Марина проснулась и какое-то время ошеломленно моргала, вглядываясь в серый потолок комнаты профилактория. Сон растворился, оставив боль в сердце и привкус разочарования. Из сновидения не стерлись только шуршание дождя да Синатра, орущий из телефона. Марина поняла, что еще не разу не слышала, как звенит ее новый мобильный, а настройкам занимался Боря.

— Что за хрень? — с досадой проговорила она, шаря по полу.

— Я думал, тебе понравится, — бодро отозвался Борис из своего угла. — Классика.

— Угу, классика… Алло.

Это был Вазген. Заискивающе интересовался, выйдет ли Марина сегодня на работу. Марина сказала, что не выйдет. Даже не стала объяснять, почему. Только напомнила работодателю, что из профилактория ее скоро попросят. Вазген завздыхал, согласился дать ей еще один выходной, сказал, что поищет другое жилье. Марина умолчала о том, что больше не собирается работать на «Каталке», и положила трубку.

— Значит, проведешь весь день со мной? — вкрадчиво поинтересовался Боря, уже вполне резво, но с тенью боли на опухшем лице переворачиваясь на спину.

— И не надейся, — сказала Марина.

Она села, натянув на коленки старое летнее платьице, в котором спала. Холодно кивнула массажисту:

— Что?

— Да ничего, — отозвался тот, откровенно ее рассматривая одним открытым глазом и щелочкой второго. — Злишься, Маринкин?

— Ничуть.

— Я же вижу. Какие планы на сегодня?

— В супермаркет схожу. Тебе капельницу надо поставить.

— Терентьич сказал, приедет — поставит.

— Он же не собирался приезжать…вроде.

— Не собирался. Ему ближний свет сюда из посёлка. Но приедет. Заинтересовала ты старика.

— Это чем же?

Марина поднялась, выглянула в окно — джип был на месте. Она пошла в ванную, крикнула оттуда:

— Ночью вставал? Чего меня не разбудил?

— Сам справился. Кружило немного только… Чем заинтересовала? Это у тебя спросить надо! Думаешь, он ради меня сюда поедет? К моим выкрутасам он уже привык, да и капельницу я себе и сам смог бы поставить… Не, я не в том смысле! Кардашев порядочный мужик, интеллигент, творческая личность… возраст, опять же! Просто он художник! Известный! Вечно в поисках интересной натуры. Что, не слышала?.. А чему я удивляюсь? У тебя даже телека нет!

Марина вышла из ванной с зубной щеткой во рту, бросила на кровать к Боре свой мобильный:

— На. Мелодию поменяй. Поштавь какие-нибудь… колокольщики.

— Чем Синатра не угодил?

— Угодил. Надоел просто. У нас его по кабакам петь любят с рязанским акцентом.

— И часто ты… по кабакам?

— Случалось.

— Я же говорю: девушка-загадка. Вся такая недотрога на вид, но с анамнезом… прочитать бы историю твоей болезни… Ты во сне звала какого-то Рената, — Борис оторвался от экрана телефона и встретился с Мариной взглядом.

— Я иногда разговариваю спросонья, — сухо сообщила она. — Только если сильно устаю. Не пугайся.

— Кто такой Ренат?

— Что тебе купить в маркете? Что тебе вообще есть можно?

— Не беспокойся. Терентьич все привезет. Одна просьба. У меня там у кабака машина припаркована. Надеюсь, бойцы до нее не добрались. Ключ в кармане джинсов. В багажнике коробка — как раз забрал телевизор из кабинета, принеси. Я тут загнусь от скуки.

У джипа прохлаждался крепкий парень в бейсболке. Он затушил сигарету, двинулся за Мариной по тропинке. Она шла, не чувствуя ног, теребя телефон в кармане брюк. Выскочила из рощицы и припустила туда, где у киосков толпились люди. Но «боец» и не собирался ее преследовать — накупил пирожков у дагестанцев и пошел назад. Видимо, специалисты по удалению татуировок проголодались. Марина, продышавшись влажным морским бризом, повернула к Лесенкам.

…Дождь и серое море. На пляже было пусто, у шезлонгов, ругаясь и гогоча, возились чайки. Марина впервые с конца мая пропустила утреннее купание и тренировку на боксерской груше в старом спортзале профилактория. Она клевала носом, плетясь обратно. Взбодрил ее только вид покупок, разложенных на столе у Анзура: шмат мяса с косточкой, молодая свеколка, сочная морковь, от которой она — не выдержала — отхватила и отправила в рот кусочек, аккуратные помидорки-сливки. Марине пришлось перед готовкой отмыть электрическую плитку и стол — на кухне она всегда была, как хирург, — не терпела грязи. Пока варилось мясо, она поднялась к себе. Борис смотрел телевизор, подвешенный над кроватью. Крошечная антенна, выброшенная в окно, ловила только два канала. По экрану шли титры, играла печальная мелодия. Массажист фыркнул, щелкая пультом:

— Пришлось смотреть наш сериал. Говно.

— М-м-м? — отозвалась Марина, роясь в ящичке. — Почему?

— Два друга влюбились в институте в одну девушку. И вот спустя тридцать с лишним лет, уже с седыми буклями и латексными морщинами, они до сих пор не могут поделить предмет страсти. Кто там у них на канале сценарии пишет? Ты в такое веришь?

— М-м-м.

— Я ж забыл, ты не романтик. Но даже я не верю.

— Может, сыграли плохо?

— Скорее всего. Актриса далеко не секс-бомба. И все эмоции изображает одним приемом — выпучиванием глаз. Я бы мимо прошел, даже не заметил.

— Может, их все время сталкивало? Ситуации… совпадения… может, даже конкуренция… — Марина нашла упаковку одноразовых перчаток, достала несколько пар. — Натыкались везде друг на друга, сами не желали, так получалось, интересы пересекались…

— Может, — Борис зевнул. — Я начало не смотрел.

— Чем закончилось?

— Она осталась с тем, кому гримеры удачнее всего приклеили седые усы. А второй благородно уступил… О, новости! Хоть что-то.

Кардашев постучался, как раз когда Марина устала сражаться с банкой маслин — ключ-кольцо сорвался и пришлось орудовать ножом.

— Простите. Боря сказал, вы здесь.

— Входите, Георгий Терентьевич.

— Хозяева не будут против?

— Нет, они до вечера на стройке.

Кардашев вошел, осмотрелся. Протянул руку:

— Позвольте.

Врач ловко открыл банку, ухватив пальцами загнувшийся край крышки. Марина высыпала маслины в кастрюлю:

— Суп почти готов. Налить вам?

— Не откажусь. Друзей ваших не объем?

— Шутите? Я на роту наготовила. Сметанки? Лимон?

— Спасибо, — Кардашев без всяких церемоний учелся за стол. — Очень аппетитно выглядит, это я удачно зашёл. Любите готовить?

— Наверное, — Марина прислонилась к подоконнику, рассеянно вытерла с ладони засохшую капельку свекольного сока. — От бабушки научилась. Бабушка у меня была — всем поварам повар, столько рецептов хранила. Кое-что я успела усвоить, не все, к сожалению.

— Солянка тоже бабушкина?

— Да. Не по точному рецепту, конечно. Нужно свеклу с морковью в томатах в духовке запекать, бабушка говорила «до зеркала», чтоб блестело. Она меня учила и приговаривала: когда-нибудь с благодарностью вспоминать будешь. Как в воду глядела… Однажды…

Марина замолчала, раздумывая, стоит ли продолжать, гость терпеливо ждал. От его серьезного лица и сочувствия во взгляде ей нестерпимо захотелось говорить дальше.

— Я в Стокгольме работала в русском ресторане. Сначала на посуде, мытье полов, потом кое-что хозяевам рассказала, так они меня за три бабушкиных рецепта до самого моего ухода обедами кормили. Я без денег тогда осталась, одна совсем. А они кормили и даже учили кое-чему. У меня в жизни часто так бывает — когда кажется, что все плохо, появляется тот, кто начинает обо мне заботиться. Словно меня по жизни ведёт… кто-то…за ручку.

— Я называю этого кого-то Богом, — без всякого пафоса, со спокойной простотой сказал Кардашев, зачерпывая ложкой гущу с бугорком сметаны и россыпью маслин. — Сам с Ним за руку иду… Очень вкусно. Бабушка ваша давно умерла?

— Три года как. Я в Россию вернулась как раз из-за того, что она заболела. Успела попрощаться.

— А кофе у нее научились варить?

— Нет. У меня диплом баристы.

— Это хорошо.

Гость с аппетитом управился с полной тарелкой. От добавки, впрочем, отказался — ушел к больному. Марина долго стояла у подоконника, слушала мелкий дождь. «Ребятки» мужа-рогоносца выстроились у джипа, все трое курили, глядя на окна профилактория. Марина смотрела на них равнодушно, без страха — надоели.

Сны все искажают — события в них прорастают друг в друга, множатся, изгаляются над памятью. Все было так и не так. Было это и многое другое.

Мергелевск, ЮМУ, октябрь 2006 года

Марина потеряла Надю, потом увидела ее с одногруппниками совсем не с той стороны, где они договорились сесть. Студенты ФПР входили в малый актовый зал факультета плотной толпой. Марина пропускала всех вперед, топталась у входа, раздумывая, стоит ли вообще идти на концерт, поднималась на носочки, рассматривала зал, пытаясь угадать в затылках сидящих Вадима. Муратов возник рядом, вынул наушник из ее уха — даже не дёргал, просто взялся за него пальцами, а Марина сама шарахнулась к стене так, что шнур натянулся, а наушник вывалился. Ренат вставил его к себе в ухо, послушал, хмыкнул:

— Моби? Попса.

— Вовсе нет! — вспыхнула Марина, словно Муратов обидел ее лично. — Моби хорошо поет, все понятно.

Она учила английский по песням, как рекомендовала Колесова. Плейлист ей составили и сбросили на плеер одногруппники Виталик и Слава. Большинство треков Марине очень нравились, у Виталика и Славы был, с её точки зрения, неплохой вкус. Плеер сопровождал ее везде, кроме занятий. Она пыталась напевать песни, прибираясь в блоке или готовя ужин, поставив плейлист на бесконечное воспроизведение. Через неделю из бессвязной абракадабры начали проявляться отдельные слова, понятные из распечатанных теми же Славиком и Виталиком текстов. Произношение хромало, но абсолютный музыкальный слух потихоньку начал ставить на место язык, губы и гортань.

— Если по этому принципу будешь музыку выбирать, останешься пнём на всю жизнь, — жалостливо сказал Ренат.

— Почему это?

— Вот почемучка, ёлы! Просто слушай старших! Ты на концерт?

— Н…не знаю…

— В «Кактусе» в субботу вечеринка в честь посвящения. Придёшь?

— Не…не решила пока…

— Да ты ещё и заика!

Муратов поцокал языком, вскинул на плечо рюкзак и пошел в зал. Марина проводила его глазами и вдруг встретилась взглядом с Вадимом. Ярник стоял в самой середине актового и пристально смотрел на Марину. Он тоже повел головой в сторону Рената, двинувшегося к рядам, где сидели Артем и Алексей. Рядом с Ярником было пустое место, прижатое синим рюкзаком.

Вадим пришел к ней в блок накануне вечером, скромно стоял в коридоре, даже не пытаясь войти, расспрашивал её о лекциях англичанки, сказал, что в курсе того, что Марина поет в хоре, рекомендовал пойти на прослушивание студенческой группы «Биг Пош», ребята из нее как раз ищут солистку. Марина и сама не поняла, как согласилась прослушаться. Вадим обещал, что договорится с лидером группы, Стасом Образовым. Ушёл, вежливо попрощавшись, оставив Марину в недоумении: как этот парень мог быть таким разным, то ледяным, то теплым, то саркастичным, то дружелюбным? Колесовой о визите четверокурсника она говорить не стала.

Вадим кивнул на откидное место рядом. Марина нехотя кивнула в ответ.

— Ты где бродишь?! Мы ждём, ждём! Михеева, эй! — Марину за руку тянула Надя. — Там твой первый курс у самой сцены. Леночка тебе тоже место заняла. К ним пойдешь или к нам?

— Пойду к своим, — сказала Марина, косясь на Ярника. — Мне еще лекцию у Серёжика надо списать, я сегодня этику пропустила из-за хора.

— Как хочешь. Идём, — обиженно протянула Колесова, тут же позабыла об обиде и принялась рассказывать о новом пальто какой-то гламурной одногруппницы.

Марина на ходу оглянулась на Вадима, виновато пожала плечами. Ярник с равнодушным видом отвернулся, поднял рюкзак, пошел к «мушкетерам» во второй ряд. Весь концерт Марине казалось, что он на нее смотрит. Она кидала взгляды в сторону муратовцев, но Вадим сидел неподвижно, уставившись на сцену, даже не участвовал в болтовне приятелей.

Концерт был для Марины настоящим откровением. Декан в беседе с ней и мамой не преувеличивала: факультет продюсирования и рекламы действительно мог гордиться своими талантами. Студенты пели, танцевали и выступали с юмористическими номерами. Группа «Биг Пош» исполнила песню «Биг Дримз», «Большие мечты». У них, как упомянул Вадим, все песни начинались со слова «биг», в этом была их особенная «фишка». Спустя годы, солируя в «Больших Надеждах», Марина с горечью размышляла над этим совпадением.