Клубника на десерт

Глава 12

18 января

От Коула Джареду

Сладость, можешь не напоминать мне, что лыжный сезон уже наполовину прошел. Я в курсе! Как и о том, что в этом году я ни разу не заглядывал в Колорадо. Я бы с радостью пообещал тебе скоро приехать, но боюсь соврать. Да и есть ли смысл приезжать, если самый горячий холостяк Коды теперь не доступен? Впредь будешь знать, как вступать в моногамные отношения со всякими злыми копами! В общем, мы с Джонатаном толком не виделись уже несколько недель. Со дня на день он должен вернуться, и я страшно рад. Знаю, ты обязательно попытаешься разглядеть в этих словах нечто большее, но поверь, сладость, все не так, как ты думаешь.

***

Я проторчал в Сан-Диего без малого две недели и все это время постоянно ловил себя на мыслях о Коуле. Было сюрпризом узнать, что в Финиксе, кроме меня, он больше ни с кем не встречается. Я с самого начала полагал, что, находясь дома, он видится и с другими мужчинами. Не только со мной. Разумеется, я не знал, сколько их и насколько регулярны их встречи, и желания это выяснить у меня ни разу не возникало. Во-первых, это было не мое дело, а во-вторых, я боялся узнать, каким будет ответ. Я и не осознавал, насколько сильно обеспокоен этим вопросом, пока не обнаружил, что ошибался.

Еще я часто вспоминал, что чувствовал, когда удерживал и целовал его. И всегда возбуждался от этих воспоминаний, что в деловой командировке было не очень-то кстати. Много раз я порывался позвонить ему и попросить прилететь в Сан-Диего, но в итоге так и не набрался смелости. Идея принадлежала не ему, и я был уверен, что он откажется.

В пятницу днем я вернулся в Финикс и, как только сошел с трапа самолета, сразу набрал Коула.

– Привет, прелесть, – сказал он, подняв трубку. – Ты наконец-таки дома?

– Да. А что? Ты скучал по мне?

– Нисколько.

– Значит ты не будешь возражать, если сперва я заеду в офис.

– Прелесть, тебя не было двенадцать дней! Оно точно не может подождать до завтра?

– Увы. Но я ненадолго. К пяти буду дома.

– Ну, – сказал он, – все равно я сегодня вечером жутко занят. Позвоню тебе завтра. Может быть.

– Хорошо, – согласился я, улыбаясь. Меня было не обмануть.

Заходя в кабинет Маркуса, я все еще усмехался, как идиот, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы отложить мысли о Коуле и сосредоточиться на работе.

– Заходи, Джон, – сказал Маркус. – Закрой дверь.

– Да, сэр.

– Джон, очень скоро у нас начинается вся эта хренотень с реструктуризацией, – заговорил он, когда я сел. – Старшим менеджерам по связям с клиентами позволено выбрать локацию по старшинству. Йенсен, Макдональд, Нгуен и Симмонс шли впереди, так что теперь твоя очередь.

После нашей последней встречи я редко задумывался о реструктуризации, и сейчас все мои тогдашние опасения не только вернулись, но и усилились. Мысль о переезде мне активно не нравилась. В основном из-за Коула – вынужденно признался самому себе я.

– Какие у меня варианты?

– Юта, Вегас или Колорадо.

– Черт! – вырвалось у меня. К счастью Маркус не был чувствителен к сквернословию. Обхватив голову руками, я закрыл глаза и сосчитал до пяти. Потом еще раз. А потом взвесил доступные мне варианты.

Как и следовало ожидать, Аризона и три калифорнийские локации ушли первыми. Наилучшим вариантом из трех оставшихся был Колорадо – если б я мог уговорить себя, что это не станет шагом назад. Что касается Юты, то там было, конечно, красиво, однако для тех, кто не скрывал свою гомосексуальность, этот штат не годился.

Возможно с моей стороны это было предубеждением. Возможно в Юте меня ждал теплый прием. Но рисковать мне не хотелось.

А значит оставался Город греха (неофициальное название Лас-Вегаса – прим. пер.).

– Джон, ты не обязан принимать решение прямо сейчас. Впереди выходные. Подумай, а в понедельник дай мне ответ, – сказал Маркус. На меня снизошло облегчение, хотя я сомневался, что два дополнительных дня на раздумья хоть сколько-нибудь облегчат мне муки выбора.

В каком-то оцепенении я выехал домой. Всю дорогу я пытался убедить себя, что для тревожного трепета внутри нет оснований. Быть может, в Вегасе мне будет не так уж и плохо. За последние несколько лет я провел там немало времени и хорошо изучил город – по крайней мере, значительную его часть. Я знал, где поесть, хотя в местных ресторанах было слишком дорого, а Коул готовил намного лучше. Я знал, где находятся местные магазины, хотя ненавидел шоппинг. И я знал, куда пойти, если мне захочется секса. Хотя в данный момент не испытывал ни малейшего желания вновь попасть в любое из тех мест.

Я не знал, что сказать Коулу. И, что еще важнее, не представлял, какой будет его реакция. Он мог расстроиться. Или предложить навещать меня – поскольку легко мог себе это позволить, – а мне в таком случае грозило стать его очередным «другом» на расстоянии. С другой стороны он с равной вероятностью мог отпустить меня и, недолго думая, найти мне замену. У меня не было уверенности в том, сумею ли я с этим справиться, если все закончится именно так.

Добравшись до дома, я – несмотря на последние слова Коула по телефону – нисколько не удивился, когда увидел на своей улице его машину. Он оказался, конечно, на кухне, был как всегда босиком и нарезал овощи. Во время разлуки я думал о нем, не переставая, и все же радость от встречи была подпорчена перспективой в ближайшем будущем уехать из Финикса.

– Вижу, ты оказался не так уж и занят, – сказал я, обнимая его со спины. Он напрягся, но уворачиваться не стал.

– Решил, что смогу тебя втиснуть.

Моя ладонь спустилась от его живота к паху, а губы коснулись бабочки у него на шее.

– Во всех смыслах этого слова, надеюсь? – спросил я, и он рассмеялся.

– Возможно. – Тут он, действуя по привычке, наконец оттолкнул меня. – После ужина.

Я оставил его готовить, а сам ушел разбирать вещи и принимать душ. Увидев в ванной клубничный шампунь, я улыбнулся. Открыл его и понюхал, потому что этот запах дарил мне ощущение счастья. Но потом я вспомнил разговор с Маркусом, и мое сердце упало.

Когда я вышел из ванной, меня встретил восхитительный аромат. Кажется, это было étouffée, одно из любимых блюд Коула, а значит пить нам предстояло риоху. Последовав за ароматом на кухню, я обнаружил там открытую бутылку вина и понял, что угадал. Устояв перед соблазном еще раз поцеловать его, я налил себе выпить и вместе с бокалом вернулся в спальню, чтобы закончить разбирать вещи.

Уже допивая вино, я вдруг заметил, что пью испанское красное – любимое вино Зака – и машинально приготовился к боли. К сожалениям. К неизбежному приступу меланхолии.

…Но на сей раз ничего не почувствовал.

К полной своей неожиданности я обнаружил, что чувство утраты, которое на протяжении десяти лет охватывало меня при мысли о Заке, наконец-то ушло, оставив после себя только легкий, щемящий шлейф. Столько лет я с тоской оглядывался назад, а сейчас мне стало все равно. Я точно прозрел.

Ощущение свободы было настолько ошеломляющим, что меня слегка повело.

Я почувствовал, что мне по-настоящему хорошо. Хорошо от того, что в моей жизни есть Коул. Я ощутил, что так правильно.

А потом, точно удар исподтишка, пришло понимание того, что скоро все кончится. Что в самом ближайшем будущем я перееду в другой штат. Что тогда будет?

– Господи боже, – донесся из-за соседней комнаты голос Коула, – ты идешь, или мне ужинать в одиночестве?

Я невольно улыбнулся. Никогда он не мог просто взять и сказать, что ужин готов. Нет, ему непременно надо было выразиться так, словно я был обязан сам о том догадаться.

– Я немного занят, – решил я его подразнить.

– Ну и ладно, солнце. Мне больше достанется.

Конечно же я ничем не был занят и сразу присоединился к нему за столом. Ужин получился, как всегда, потрясающе вкусным, и я вспомнил о том, как он впервые кормил меня étouffée в Вегасе. Воспоминание согрело меня. Но заодно принесло на хвосте мысль о том, куда я скоро уеду.

Один. Без него.

– Ты собираешься сказать, что случилось, – заговорил он, выдергивая меня из размышлений, – или весь вечер так и будешь сидеть и кипеть под крышкой?

И пусть он отчитал меня, будто ребенка, его слова заставили меня улыбнуться.

– Я настолько прозрачен? – спросил я.

– Как стекло.

Я ненадолго задумался над тем, как подать ему свою новость, но вариантов было немного. Точнее, он был один: сказать прямо.

– В нашей компании началась реструктуризация, и начальство попросило меня переехать.

Коул ничего не сказал. По сути, он вообще никак не отреагировал, только стал совсем неподвижен.

– Давно ты об этом знаешь? – в конце концов спросил он.

– О том, что существует такая вероятность – несколько месяцев. Но точно все выяснилось только сегодня.

Минуту Коул молчал, словно размышляя над моими словами, а потом его странная неподвижность внезапно исчезла, и он снова превратился в самого себя.

– Куда переезжаешь?

– Мне нужно выбрать между Колорадо, Ютой и Вегасом.

– Полагаю, ты выберешь Колорадо.

– Нет.

– Почему? – удивился он. – Ты жил там. По-моему, это очевидный выбор.

– Да, но… – Я не знал, что ответить. Говорить о Заке мне не хотелось. – Колорадо осталось в прошлом, и возвращаться туда я не хочу.

И по его глазам я увидел, что он меня понял. Более того – ему стало приятно, что он сразу же попытался скрыть, быстро опустив взгляд в тарелку.

Но я успел это увидеть.

– Значит, остаются Вегас и Юта, – проговорил он. – И что в итоге: Сион или Город греха? (в Библии Сион называется «городом Божьим» и в переносном смысле обозначает Иерусалим, то же название носит национальный парк в штате Юта /читается как Зайон/ – прим. пер.)

– Наверное, Вегас.

– Хороший выбор, солнце. – Он так и сидел, опустив голову и скрывая за волосами выражение своего лица. Я вдруг понял, что, если раньше он делал так постоянно, то в последнее время – почти нет. – Все удовольствия сразу куда предпочтительней вечной жизни, ведь так?

До конца вечера эта тема больше не обсуждалась. Коул, не замолкая, непринужденно болтал, и у меня возникло ощущение, что он делает это намеренно – чтобы не дать мне вернуться к предыдущему разговору. Ближе к ночи он, как это часто бывало, заснул рядом со мной на диване. Когда я осторожно разбудил его, он последовал за мной в спальню и занял свою половину кровати – что было бы нормально, успей мы позаниматься сексом, но не проявить ко мне интереса в первую ночь после возвращения было на него не похоже. Проявлять инициативу я не стал. Лег на свою половину и выключил свет.

Какое-то время мы лежали в темноте и молчали. По его дыханию было ясно, что он не спит.

– Ты хочешь уезжать? – наконец спросил он.

– Нет.

– Но уедешь. – Это был не вопрос.

– А что еще мне остается?

Он молчал. Мне хотелось увидеть его лицо, чтобы получить какое-то представление, о чем он думает, но я знал: он специально выждал время и завел этот разговор в темноте. Чтобы скрыть от меня… что бы там ни было.

– Не знаю, солнце, – в конце концов проговорил он. – Ты мне скажи: что еще тебе остается?

– Ничего.

– Если ты откажешься, то потеряешь работу?

– Нет.

– Нет? Тебя не уволят? Тогда в чем проблема? Зачем уезжать, если не хочется?

– Иначе меня понизят.

Последовала пауза. А потом он резко выпрямился, сел мне на бедра и навис надо мной, хотя в темноте ни он, ни я не могли разглядеть лиц друг друга.

– Ты станешь меньше получать? В этом все дело? Придется потуже затянуть пояс?

– Нет! – Я терпеть не мог, когда Коул заводил речь о деньгах. Он был до смешного богат, и его представление о том, сколько денег зарабатывают нормальные люди, было несколько искаженным. Иногда казалось, что в его воображении все, кто не был миллионером, находились в шаге от живущих на улице нищих. – Деньги у меня есть, – раздраженно ответил я. – И дело совсем не в них.

– Ну, а в чем, солнце? Объясни так, чтобы я понял. Зачем делать что-то против своей воли только потому, что тебя попросили? Почему не выбрать вариант, при котором ты будешь счастлив?

– Я не для того девять лет надрывал свою задницу, чтобы согласиться на понижение!

Глядя мне в лицо, он замер. А потом внезапно скатился с меня. Переместился обратно на свою половину кровати, накрылся одеялом и, насколько можно было судить в темноте, повернулся ко мне спиной.

– То есть, все? – раздраженно спросил я. – Тебе больше нечего мне сказать?

Он вздохнул.

– Солнце, ты принимаешь тени на стене за реальность. Я понятия не имею, как сделать так, чтобы ты повернулся и увидел свет.

– И что, черт возьми, это значит?

– Ничего. Спокойной ночи.

В ту ночь я почти не спал. Мне хотелось разбудить его, заставить поговорить со мной. Заняться с ним любовью. Обнять. Но, как обычно уважая возведенные им стены, тревожить его сон я не стал. Утро прошло в напряженно-неловкой, формальной обстановке. Остро чувствовуя всю неправильность происходящего, я загрустил. Мы словно стали чужими. Словно и не было тех восьми месяцев, что мы встречались.

После завтрака он принял душ, потом, пока я сидел на кровати и наблюдал за ним, начал бриться и одеваться. Все это время он молчал, иногда настороженно на меня поглядывая, но в конце концов с драматическим вздохом повернулся ко мне лицом.

– Господи боже, солнце, хватит кукситься. Выкладывай уже, что ты там хочешь сказать.

Его бесцеремонность вызвала у меня улыбку.

– Коул, мне нужно знать… – Я затих, не зная, как задать вопрос, что жил в моем сердце.

Не зная, ответит ли он, или хочу ли я услышать его ответ.

– Что именно, солнце?

Я не мог смотреть на него, страшась увидеть в его глазах насмешку. Опустил глаза в пол и сказал:

– Мне нужно знать, что будет с нами, если я перееду.

Сначала он ничего не ответил. Мы оба замерли. Я был не в силах поднять глаза. Сидел и в полной тишине, которая, казалось, растянулась на целую вечность, смотрел на его босые ноги. Когда я уже готовился попросить его забыть о своем вопросе, он вдруг подошел ко мне, и я почувствовал, как на макушку мне легко опустилась его ладонь, а пальцы начали перебирать мои волосы. С его стороны это было настолько необычным жестом, что в горле у меня вырос ком.

– Я не знаю, солнце, – сказал он. – Наверняка мне ясно одно: я живу здесь. И до Вегаса, и до Юты легко добраться. Но мой дом – в Финиксе.

Я взглянул на него, надеясь увидеть в его глазах нечто, что могло бы помочь, но его стены остались незыблемы.

– Ты хочешь, чтобы я остался?

– Пожалуйста, не пытайся переложить это на меня. Уезжать или оставаться – ты должен сам решить, чего хочешь.

– Ты мне не помогаешь. Скажи, чего хочешь ты.

– Я хочу, чтобы ты выбрал то, что ощущается правильным. – Он убрал с моих волос руку и отошел в сторону – прочь от меня, как поступал всегда. – Я не могу помочь тебе, Джонни. Ты должен определиться сам.

***

Днем мне предстояло обедать с отцом. Я пригласил с собой Коула, но он отказался, и в ресторан я пришел один. Отец сразу пустился в разговоры о баскетболе и о том, чтобы через неделю-две сходить со мной на игру, потом поведал о своем парикмахере, у которого он стригся последние десять лет и который вышел на пенсию, и наконец завел речь об отпуске – на работе настаивали, чтобы отец куда-нибудь съездил, но куда, он не знал. Я же все это время думал о Вегасе.

Мне потребовалось некоторое время на то, чтобы набраться храбрости и сказать слова, которые до сих пор я еще ни разу не произносил. По крайней мере, с шестнадцати лет – точно.

– Папа, – в конце концов прервал я его монолог о том, стоит ему или нет записываться в тренажерный зал. – Мне нужен твой совет.

Минуту отец рассматривал меня с совершенно ошарашенным видом.

– Серьезно? – в итоге спросил он. – На нас что, надвигается апокалипсис?

Я выдавил улыбку.

– Насколько я знаю – нет.

– Слава богу. А то я надеюсь перед смертью еще хотя бы раз позаниматься сексом.

Какого черта? Отец никогда – ни единого раза – не заикался при мне о своей интимной жизни. Я почувствовал, что краснею, и, пока он не успел развить тему, ринулся в бой:

– Помнишь, я говорил, что в нашей компании намечается реструктуризация? Несколько месяцев они раскачивались, но теперь процесс запущен, и мне предстоит решить, что делать.

– Какой у тебя выбор?

– Переехать в Юту или Вегас. – Колорадо я не стал даже упоминать. – Или остаться и согласиться на понижение.

– Юта или Вегас? Невелик выбор.

– Я знаю.

– Джон, все очень просто. Ты хочешь переезжать?

– Нет.

– Тогда не переезжай.

Свести всю мою жизнь к одному-единственному вопросу? Все было далеко не так просто.

– Пап, я много и тяжело работал, – принялся объяснять я. – Девять лет. В одной и той же компании. Я пробился наверх с самого низа. Ты серьезно считаешь, что мне следует дать им себя понизить?

– Никакие «они» тут не при чем, Джон. Это твое решение.

Он умолк, ожидая ответа, а я не знал, что сказать. Я чувствовал себя измученным и разбитым. Мне хотелось перенестись домой, забраться под одеяло и спать, пока все не закончится.

– Джон, – наконец заговорил он, – мне кажется, что в твоем случае все сводится в выбору между счастьем и честолюбием. Ты можешь разрешить управлять собой честолюбию. Бросить свою жизнь в Финиксе и погнаться за очередным повышением. А можешь забыть обо всем и делать то, что приносит тебе счастье. – Он повел плечами. – Лично мне хочется, чтобы ты остался. Но речь тут не обо мне.

Я не мог даже смотреть на него. Уставился в стол и сказал:

– Не думаю, что хочу уезжать из Финикса.

– А что думает Коул?

Я закрыл глаза в попытке вытеснить из головы и из сердца хаос.

– Не знаю. Он не говорит.

Мгновение тишины, а потом отец негромко сказал:

– Это хорошо.

– И чем, интересно, это хорошо, папа? – раздраженно отозвался я. – Если он никак мне не помог.

– Тем, что он не стал использовать твои чувства к нему – или свои к тебе, – чтобы навязать свое мнение. Он дал тебе возможность принять решение самому. – Отец пожал плечами. – По-моему, это замечательно.

– Я не хочу уезжать от него, – вымолвил я, и с моих плеч упал груз, о котором я если и подозревал, то смутно. Было таким облегчением произнести это вслух – и наконец признать, что главным фактором моих мук являлся именно Коул.

– Все настолько серьезно?

– Нет, – сказал я. – Пока что. Но я чувствую, что, кажется, стою на верном пути. Чего со мной не было уже очень давно. И я хочу узнать, куда этот путь ведет. – Отец отвернулся и уставился на какую-то точку за моим левым плечом. – Неужели это настолько плохо?

Вздохнув, он снова встретился со мной взглядом.

– Нет, – ответил он мягко. – Не плохо. Если бы ты оставался только ради него, я, может, и сказал бы, что ты поступаешь глупо. Но, Джон, здесь твой дом, и я… – Чтобы продолжить, ему пришлось опустить голову. – Джон, ты – все, что у меня осталось, и я не хочу, чтобы ты уезжал. Но я знаю, что в таких делах нельзя принимать в расчет постороннее мнение. Если оставаться, то ради себя. И если уезжать – тоже. Не отбрасывай свою жизнь просто потому, что кто-то от тебя это требует.

– Я не знаю, что выбрать.

– Прекращай так напряженно об этом думать. Ты пытаешься сделать выбор, основываясь на логике, но некоторые вещи логикой не измеришь. Я понимаю, это противоречит твоей рассудочности, – он пожал плечами, – но вот тебе мой совет: перестань думать. Выбери то, что ощущается правильным.

– Коул сказал в точности то же самое.

Качнув головой, отец улыбнулся.

– Кажется, этот твой пирожок начинает мне нравиться.

***

Когда я пришел домой, то Коула там не оказалось, хотя я был абсолютно уверен, что остаток выходных мы по традиции проведем вместе.

Я позвонил ему и, когда он ответил, расслышал в его голосе осторожность.

– Привет, солнце.

– Ты вернешься к ужину? – спросил я.

– Вряд ли.

– Значит, увидимся завтра?

– Нет.

– Коул, ты злишься? Прости, если я…

– Прелесть, я не злюсь.

– Тогда в чем дело?

– Маркус ждет от тебя решения в понедельник?

– Да, – сказал я, не вполне понимая, куда он клонит.

– Если хочешь, то в понедельник вечером я буду ждать тебя дома.

– Почему мне нельзя увидеть тебя сегодня?

– Потому что я не могу помочь тебе, солнце. Знаю, ты хочешь. Но я не могу. Нужно, чтобы ты сам решил, что для тебя правильно.

– Но Коул… – начал было я, чувствуя себя брошенным, но он перебил меня.

– Каким бы ни было твое решение, – сказал он тихо, – мы что-нибудь придумаем.

Я вздохнул. Мне по-прежнему хотелось, чтобы он сказал что-то еще, но после этого обещания на душе у меня стало легче. Мы что-нибудь придумаем.

– Хорошо, – сказал я.

– Тебя будет ждать бокал вина и твое любимое болоньезе. – Я улыбнулся. Паста в его исполнении и впрямь была одним из любимейших моих блюд. – И еще, солнце. У нас с тобой страшно давно не было десерта, – добавил он, и к моей радости в его голос вернулись привычные насмешливые нотки. – Предупреждаю, в понедельник ты от него не отвертишься.

Я рассмеялся.

– От десерта? Да ни за что.

***

Остаток субботы и половину воскресенья я бесцельно слонялся по дому.

Пока около четырех не позвонил Джулии.

– Составь мне компанию? А я куплю пиво и пиццу, – сказал я, когда она подняла трубку.

– Предложение, от которого невозможно отказаться, – ответила она, смеясь. – Через час буду.

С пивом и пиццей мы сели друг напротив друга в гостиной. Сначала она рассказала мне новости о своем муже и детях – старший ходил в театральную студию, младший играл в футбол, а средний в основном бил баклуши. Затем заговорила о своем брате Тони, который не умел хранить кому бы то ни было верность, но всегда удивлялся, почему мужчины его бросают.

Далее она поспрашивала меня о делах на работе, о Коуле и о том, что интересного мы в последнее время смотрели. И наконец спросила:

– Тебя что-то гложет?

– С чего ты взяла? – Она даже не озаботилась ответом. Допила свое пиво и открыла еще бутылку. И тогда я изложил ей свою дилемму. – А Коул с отцом повторяют одно: поступай так, как тебе покажется правильным, – подытожил я. – Но я понятия не имею, что делать.

Довольно долго она сидела и молча меня рассматривала. Я даже заерзал под ее испытующим взглядом.

– Вот, что я тебе скажу, Джон, – сказала она в итоге. – Мы разговариваем с тобой три часа. И всегда – всегда – при имени Коула ты улыбаешься. – Словно в подтверждение ее слов, я улыбнулся. – А при слове «Вегас», – тут я ощутил, как улыбка сползает с моего лица, – ты мрачнеешь. – Она пожала плечами. – Все просто. – Поставила пиво и встала.

– Ты уходишь?

– Мне пора домой, Джон. Но спасибо за ужин.

– Не за что.

– Дай мне потом знать, что ты выбрал.

Она ушла, а я остался сидеть и размышлять над ее словами. Все было до нелепого просто, и, хотя основывать на этом свое решение казалось глупостью, Джулия была совершенно права. При мысли о переезде в Вегас внутри меня все завязывалось узлом.

Я откинулся на спинку дивана. Закрыл глаза. И впервые за все время задумался об альтернативе. Запретив себе воспринимать понижение как позор, я начал думать о самой работе.

Став младшим менеджером по связям с клиентами, я буду работать из офиса в Финиксе. Мне придется много отвечать на звонки, но в основном в пределах рабочего дня. Да, моя зарплата уменьшится. Но незначительно. Зато станет меньше командировок.

Тут я остановился.

Не просто меньше. Их вообще почти не будет.

И узел в моей груди начал развязываться.

Я почти всегда буду дома. Я смогу пользоваться своими билетами в театр вместо того, чтобы отдавать их Джулии. Я смогу чаще встречаться с отцом, что сделает счастливей и меня, и, что еще важнее, его. Завязать с командировками значило вернуться к нормальной жизни. И перестать половину времени просиживать на чемоданах.

Быть может, я даже снова заведу кошку.

А Коул…

Я почувствовал, что улыбаюсь.

Да. А Коул каждый вечер будет ждать меня дома.

Я вспомнил, что чувствовал в пятницу, когда разбирал вещи. Насколько приятно и хорошо было вновь очутиться дома – с Коулом, который хлопотал на кухне. Я вспомнил свои ощущения настолько отчетливо, что в какой-то момент просто понял: так правильно.

Джулия, мой отец, Коул – именно об этом они мне и говорили. Все действительно было очень просто.

В понедельник я в прекрасном настроении выехал на работу, где озвучил свой выбор Маркусу. Он хоть и удивился, но заверил меня, что никаких проблем с этим не будет.

Перемены должны были вступить в силу еще через несколько недель, и до тех пор мне предстояло по-прежнему много ездить. Но теперь я видел в конце тоннеля спасительный свет.

После работы я вернулся домой и сказал о своем решении Коулу. И, хотя он постарался быстро отвернуться и спрятать свою реакцию, я успел увидеть на его лице облегчение.

Мне было плевать на ужин. Я выключил плиту. Взял его за руку и отвел в спальню…

И ощутил, что все правильно.