Книга Легиона

5

Марго писала следственное заключение по делу о вполне заурядном убийстве во время вооруженного ограбления, когда ей принесли и положили на стол две новые папки. Мельком глянув на них и убедившись, что речь идет о двух очередных самоубийствах, она рассеянно отложила их в сторону — и тут же на себя разозлилась. Значит, она уже привыкла к этому безобразию, стала воспринимать его, как обыденное. А ведь число самоубийц скоро дойдет до сотни, они же с Платоном топчутся на месте. И сама она дошла до того, что смотрит на эти, все-таки, убийства, как на нечто неприятное, но неизбежное и чуть ли не естественное. Марго ощутила короткий укол страха и вдруг поняла, что страх в ней давно уже поселился, она просто загнала его в глубину сознания.

Вечером она выплеснула свое раздражение на Платона. Если он не может предложить ничего конкретного, пусть хотя бы объяснит, чем он занят целыми днями. Вопрос был отчасти риторический, поскольку Марго видела, как он без конца перетасовывает на компьютере отрывочные и загадочные фразы из откровений Философьева, стараясь получить связный текст. Но она хотела понять, чего он ожидает от этого текста и что ищет в библиотеках.

Платон словно бы и не заметил агрессии в ее тоне. От текстов «эпилептиков» он хочет только одного, хотя и не простого результата: понять, что же такое Легион сейчас, ибо приходится признать, что в какой-то форме он существует. К сожалению, текстов маловато, но кое-чего он достиг и готов поделиться с Марго своими мыслями. А вот что касается библиотек, то они имеют к интересующей их тематике гораздо более прямое отношение, чем, по-видимому, предполагает Марго.

— Это в каком же смысле? — недоверчивым тоном спросила она, стараясь настроиться на критический лад по отношению к его речам.

— Если ты помнишь, — начал Платон лекторским тоном, — в диктофонных записях, сделанных во время сеансов гипноза, присутствует непонятное слово «гаах». Это не междометие и не случайный возглас, поскольку оно встречается трижды, и у разных людей. Естественно, я решил выяснить, что это такое…

— И ты хочешь сказать, что занимался этой интересной проблемой целую неделю?

— Примерно… В общедоступных словарях и энциклопедиях слово «гаах» не обнаружилось, — продолжил Платон невозмутимо, не реагируя на ее скептическую интонацию, — но я проявил дотошность, и в старом издании «Британской энциклопедии», более чем столетней давности, нашел идентичное слово, с несколько другим написанием — «гаввах», через дабл-ю.

У Марго сама собой пропала охота вставлять замечания, она сидела смирно, как послушная школьница. Удивительно… сколько всего случилась за год, для нее, можно сказать, весь мир перевернулся, она сама теперь — другой человек, да и Платон тоже, и отношения у них стали совсем иными, чем раньше, — диковатыми, странными, но одно осталось неизменным: как только Платон начинал говорить, она растопыривала уши и внимательно слушала.

— Это редчайший случай, чтобы из «Британской энциклопедии» исключали слово. Вероятно, обнаружилась ненадежность или непроверяемость источника.

— И что же там написано? — Против собственной воли, Марго была заинтригована.

— Там написано, — он позволил себе едва заметную усмешку, — что это — одно из понятий восточной алхимии, обозначающее некую разновидность биологической энергии, специфическую эманацию, присущую только живой материи. И все. Возможно, эта заметка была исключена из последующих изданий именно из-за расплывчатости формулировки. «Британская энциклопедия» всегда гордилась точностью и конкретностью.

— Это их проблемы. А ты сам по этому поводу что думаешь?

— Для начала я не стал думать, а стал искать. На Востоке алхимия многократно подвергалась запретам, и сведений о ней очень мало. Но отдельные отрывки из древних рукописей сохранились и были опубликованы, а кое-что проникло в трактаты европейских алхимиков. Я нашел два упоминания о «гаах», и оба — весьма туманные. «Гаах» — это эманация, дающая возможность видеть сквозь непрозрачные предметы и получать знания, недоступные обыкновенному человеку. «Гаах» связана с человеческими жертвоприношениями, ее когда-то использовали жрецы кровожадных культов, запрещенных еще в древности. Иметь дело с «гаах» крайне опасно, и на голову пользователя рано или поздно обрушиваются умопомрачительные несчастья.

— Постой-ка. Что значит «связаны с человеческими жертвоприношениями»? Нельзя ли поконкретнее?

— Самое конкретное, что мне встретилось — «кровавые жертвоприношения», или в другом варианте перевода — «жертвоприношения кровью».

— Все равно не очень-то понятно. Ну, и что же дальше?

— Дальше, уже зная, что меня интересует, я мог обратиться за консультацией к специалистам.

— О, Господи! — У Марго вырвался истерический смешок. — Где же ты нашел специалистов по такой бредятине?

— В Институте Востока, естественно. — Платон глянул на нее с недоумением. — И они мне кое в чем помогли. Во-первых, лингвистические данные. Язык часто хранит сведения о том, что сами люди давно забыли. Слово «гаах» встречается в культовых текстах Древнего Вавилона, и еще Финикии, и, в зависимости от контекста, переводится, как «сила крови» или «знание крови». Во-вторых, я нашел человека, специально занимающегося эзотерическими культами…

— А это что такое? — бесцеремонно перебила Марго.

— Культы, к участию в которых допускался ограниченный круг посвященных. По-нашему — работавшие в режиме секретности. Именно поэтому о них известно немногое… Так вот, в Древнем мире, и в частности, в Финикии, существовали секты, жрецы которых использовали в ритуалах энергию «гаах». С ее помощью они заставляли говорить мертвых, а также вступали в общение с подземными богами, которые передавали им удивительные знания и дар предвидения. Прямых описаний обрядов нет, но по косвенным указаниям в текстах эффект «гаах» был ограничен во времени истечением крови жертвы.

— Экая мерзость… хотя, отчасти похоже на то, с чем мы имеем дело. Но ведь это все восточные страшилки, и к тому же допотопного времени.

— Эти страшилки бытуют во всем мире, в фольклоре и мифологии. Вспомни, например, «Одиссею». Когда Одиссей отправляется ко входу в Аид, чтобы услышать пророчества старца Тиресия, тот обретает дар провидения только отведав жертвенной крови: «Но отойди же от ямы, свой меч отложи отточенный, чтобы мне крови напиться и всю тебе правду поведать».

— Ты что, и Гомера всего наизусть помнишь? — возмущенно спросила Марго, не в шутку раздражившись его излишней образованностью.

— Нет, конечно. Но я просматривал все, что мог найти о кровавых жертвоприношениях. Для нас тут главное что — душа Тиресия получает дар прозрения с помощью крови, да и к другим мертвым, которые толпятся за спиной Тиресия, память и способность общаться возвращаются только тогда, когда они получают доступ к жертвенной крови… Подобные сюжеты встречаются в фольклоре на всех континентах. Да хоть наши самые обыкновенные вурдалаки. Кто такой вурдалак? Покойник, пьющий кровь живых людей. А зачем ему это? Чтобы вернуть себе память. Мотивация тяги к свежей крови всюду одна: отведав ее, покойник восстанавливает свою память, а стало быть, и личность — что по сути одно и то же.

— Я понимаю, к чему ты клонишь. Но ведь все это — всего лишь сказки, нельзя же к ним относиться серьезно.

— Мы столкнулись с чем-то, что нельзя назвать иначе, как сверхъестественным. И не нужно бояться этого слова: сверхъестественное — всего лишь лежащее за пределами усвоенного нами опыта. И если мы хотим чего-то добиться, то должны расширить свой разум до возможностей восприятия и логических операций на уровне этого самого сверхъестественного.

— Сложновато для меня это.

— Если сложновато, нечего сюда и соваться. Пора бы тебе понять, что в этом деле отпечатков пальцев и фотороботов не предвидится.

— Это, увы, единственное, что мне понятно, — примирительно проворчала Марго.

— Кровь — многоуровневая динамическая структура: чем больше ее изучают, тем сложнее она оказывается. Это не просто физиологическая жидкость, переносящая кислород и убивающая бактерии. Кровь, например, содержит полную информацию об организме: в принципе, по одной капле крови можно восстановить человека. И она же — главный накопитель энергии. Практически вся биологическая энергия человека находится именно в крови. Куда же девается энергия при ее истечении? Скорее всего, во всех этих легендах, к которым ты относишься столь скептически, речь идет именно об энергетическом заряде крови.

— Ладно, спорить не буду, давай дальше.

— Ты подумай: если, прямо скажем, не слишком-то аппетитная сказочка тысячелетиями передается из поколения в поколение, значит, она имеет какую-то информационную ценность.

— Я же сказала: спорить не буду.

— А теперь взглянем на дело совсем с другой стороны. В поступках каждого сумасшедшего и любого преступника, какими бы абсурдными они ни казались, обязательно присутствует своя логика. Это Шекспир… ну а ты наверняка знаешь это из опыта. «Просто так» преступления не совершаются. Значит, если мы говорим о Легионе, то эти, называя вещи своими именами, убийства, сопровождаемые обильным истечением крови, зачем-то ему нужны. Всерьез нужны, ибо он проявляет о них заботу с достойной лучшего применения методичностью.

Впервые вместо принятого у них в обиходе неопределенного «оно» и «это» Платон употребил местоимение «он». Значит, признал его существование… И Марго, уже второй раз за день, на долю секунды испытала бездумный панический страх, который тотчас заставила себя подавить. Только бы он не заметил…

— Ты говоришь о нем так, будто он — реальный человек, — пробормотала Марго, непроизвольно употребив местоимение мужского рода и тем самым, по сути, тоже признав его реальность.

— Человек, не человек — не знаю, но действующее лицо — определенно. В конце концов, мы имеем дело с фактами, а факты — штука упрямая, как говорил один из классиков философии.

— Хорошо, — покорно согласилась Марго, — будем говорить о Легионе.

— Если тебе психологически будет легче, станем считать слово «Легион» названием условным, обозначающим нечто, в чем нам предстоит разбираться. — Платон сделал паузу, чтобы дождаться подтверждающего кивка с ее стороны. — Перечислим известные нам свойства этого «нечто». Первое: он, или оно, периодически убивает людей одним и тем же способом, обуславливающим обильное истечение крови. Зачем он это делает — оставим пока знак вопроса.

— Вурдалак — он вурдалак и есть, — пожала плечами Марго.

— Второе: это «нечто» каким-то образом связано с конкретным, физически умершим человеком. Третье: он или оно обладает волей и разумом, хотя и действует со своей специфической логикой, нам пока непонятной. Четвертое: оно способно неведомым для нас образом вселяться в сознание почти любого человека, подменять его разум и диктовать ему любые действия, вплоть до самоуничтожения. Одно из последствий таких вторжений — эпилепсия. И, наконец, пятое: оно способно внушать убеждение в собственном всезнании, всемогуществе и благости, или, проще говоря, претендует в сознании людей на положение божества. Кажется, ничего не забыл?.. Ага, центр его активности почему-то на Охте… Можешь добавить что-нибудь?

— Пожалуй, все… только вот еще: если все это не сплошной бред, в чем я пока не уверена, то он внушает своим последователям, что имеет право претендовать на роль легального божества, и возможно, на собственный культ.

— Действительно, об этом я не подумал. А насчет собственного культа… это ты здорово… мне не пришло в голову. Конечно, вилами на воде писано… да ведь и остальное… Ну, хорошо. Итак: объективно существует нечто, обладающее вышеназванными свойствами. И мы с тобой, стало быть, хотим это нечто обезвредить… Ты чему улыбаешься?

— Звучит смешно. Как можно это обезвредить? Если оно такое, как ты говоришь… нематериальное… что ему можно сделать? Все равно, что воевать со снегопадом.

— Во-первых, к твоему сведению, со снегопадом воевать можно. И вполне успешно. А во-вторых, давай лучше поищем его слабые места. Главное — он не всемогущ и не всеведущ, иначе давно бы нас вычислил и уничтожил.

— А если мы для него — все равно, что муравьи, и наша возня его не беспокоит?

— Надеюсь, что нет. Но как возможную гипотезу будем иметь в виду… Второе слабое место — его двойственность. С одной стороны, он своим апологетам внушает, что он — сплошное благо. И одновременно кое-кого убивает. Как совместить это? С учетом того, что мы знаем о «гаах», логично предположить, что убийства — вынужденные, — единственное для него средство поддержать свою жизнеспособность. И заметь, на Земле крови льется и без него предостаточно — значит, для него важны убийства, организованные им самим, и притом совершенно определенным образом… Кроме того, чисто гипотетически, я могу наметить третье слабое место: противоречие между претензией на всеблагостность и необходимостью убивать должно порождать у всякой мыслящей и чувствующей структуры жестокие комплексы. Он должен болезненно реагировать на любые негативные или хотя бы критические мнения по своему адресу… Так что видишь, все не так уж и безнадежно: три слабых места мы у него уже знаем. Может, и другие найдутся.

— Послушай, или я — полная дура, или тебя слегка заносит. Что проку с этих его «слабых мест» и с твоих гипотез, если мы и понятия не имеем, как к нему подступиться? А реально, на практике, как мы можем этим воспользоваться?

— Вполне конкретно. Поскольку он не всезнающ, мы можем готовить против него масштабные акции, соблюдая, конечно, определенную скрытность. Меры безопасности нам еще предстоит разработать. Второе: если самоубийства жизненно необходимы для его существования, то если им воспрепятствовать на какой-то срок, возможно уничтожение Легиона. И наконец, его вероятная рефлексия: активные нападки на него и разоблачения в средствах информации могут вывести его из себя, заставить потерять равновесие и спровоцировать на неадекватные действия.

То, что он называл Легиона по имени, окончательно разозлило Марго:

— Ты меня смешишь. Да если бы мы могли, как ты изволил выразиться, «воспрепятствовать самоубийствам», стали бы мы копаться в этом дерьме! Я восхищена твоей любознательностью, но лично меня в этом деле ничего не интересует, кроме как именно «воспрепятствовать самоубийствам»!

— А я… хочу… его… уничтожить, — произнес Платон глухо, словно давясь словами, но тут же перешел на прежний ровный тон: — Всякое явление имеет свой механизм действия. Волевой импульс Легиона, предписывающий человеку самоуничтожение, транслируется каким-то образом. Стало быть, в принципе, его можно заблокировать или подавить помехами. Другое дело, что пока мы не знаем, как это сделать практически.

— То-то и оно, что не знаем… Я как-то Лолке присоветовала нанять шамана с бубном. Вот и нам, видно, пришла пора звать шамана. Если, конечно, не выяснится, что ты где-то успел научиться шаманствовать.

— К сожалению, нет. У меня не настолько широкое образование, — Платон безмятежно улыбнулся. — Поэтому придется пригласить профессионального шамана.

— Что?! — Вялая маска скептицизма мигом слетела с лица Марго.

— Не волнуйся, ничего страшного. Шаманы бывают разные. Не обязательно с бубном.

— Например?

— Существуют телепаты. Существуют люди, якобы, умеющие измерять биополя и улавливать биосигналы.

— По-моему, это еще хуже. Неужто ты готов иметь с ними дело?

— Ничего не поделаешь: закон адекватности. Для охоты на сумасшедшего медведя нужна безумная собака.

— Они все шарлатаны или ненормальные.

— Или то и другое сразу. Так все говорят. Но кто тебе сказал, что экстрасенс должен быть нормальным человеком? Он уже по сути своей ненормален. Нам нужен такой, у кого поменьше шарлатанства и побольше ненормальности. Их сейчас много, так что выбор богатый.

— Хорошо, я согласна. И с чего ты хочешь начать?

— Не с «чего», а с «кого». С телепатов. Телепатия, к твоему сведению, не считается в наше время ни чем-то сверхъестественным, ни шарлатанством. Другое дело, что эффективность у них невысокая, и зависит от многих случайностей. Опыт может получиться либо не получиться, и никто не может сказать, почему. Они в основном над этим и бьются, над воспроизводимостью опытов. Но сейчас, несмотря на несколько унизительное собирательное название — «парапсихология», их область деятельности признается вполне законным ответвлением науки.

— И как же с ними вступить в контакт? У них своя биржа, что ли?

— Биржи нет. А в контакт я уже вступил. И имей в виду, что первый из них, с кем тебе предстоит познакомиться, не коммерческий экстрасенс, предлагающий свои услуги за деньги, а ученый. Меня ему представили люди, мнение которых он уважает, и услышав, что речь идет о сложной нестандартной проблеме, он заинтересовался. Думаю, лучше всего пригласить его к нам на ужин. Не пугайся, в быту он человек непритязательный.

На следующий день, во время подготовки к приему гостя, Платон сообщил о нем некоторые предварительные сведения. Прежде всего, он — признанный авторитет во всем, что касается передачи мыслей и образов на расстоянии. Зовут его Аристарх Александрович Гронский, он происходит из старинной дворянской семьи, и в их роду постоянно бытовал интерес к оккультизму и вообще ко всяким загадочным явлениям. После революции и красного террора Гронских в России уцелело мало. Но его бабка сделала весьма своеобразную карьеру: во время второй мировой войны она входила в специальный штат оккультистов, приближенных к Сталину, который, как и Гитлер, к оккультизму относился серьезно. Семейная легенда гласит, что она могла на гладкой поверхности воды вызывать изображения карт германского Генерального штаба настолько ясно, что их могли рассматривать присутствующие генералы. Кончила она плохо, несмотря на свои феноменальные способности не сумев разглядеть вовремя ни приказа о своем аресте, ни списка приговоренных к расстрелу. Родители Гронского погибли в лагерях, он воспитывался в детдоме, и собственное происхождение стало ему известно только в зрелом возрасте. Сейчас ему за шестьдесят. Телепатией увлекается давно, со времени окончания Психологического факультета, когда он начал экспериментировать с картами Зенера.

— С какими картами? — удивилась Марго.

— Карты Зенера — классический объект телепатии. Это набор карточек с различными геометрическими фигурами. Во время сеанса связи телепат-«передатчик» выбирает одну из них и сосредоточивается на геометрическом образе, а телепат-«приемник» должен выбрать соответствующую карту. При этом они могут находиться на разных континентах, или, к примеру, на самолете и на подводной лодке. В лучших опытах число совпадений превышает восемьдесят процентов, то есть о случайности результата не может быть и речи.

— Надо же… только этого нам не хватало… — горестно покачала головой Марго. Впрочем, то, что Гронский вырос в детдоме, пробудило к нему невольную симпатию.

— Если хочешь, чтобы работа с ним была продуктивной, — в голосе Платона появились нотки раздражения, что наблюдалось крайне редко, — постарайся преодолеть твое… несколько отсталое представление об этих вещах. По тематике телепатии постоянно появляются научные публикации, это не входит в компетенцию базарных гадалок, это — раздел науки.

— Ладно… постараюсь, — уныло пообещала Марго, но в ее тоне не чувствовалось оптимизма.

Внешний вид телепата Марго отчасти разочаровал. Она ожидала увидеть взлохмаченного фанатика своей псевдонауки с безумным блеском в глазах, а он оказался спокойным седым человеком в элегантном сером костюме, непримечательной внешности и с безупречными манерами. Ей подумалось, он больше похож на международного шпиона, чем на телепата, — впрочем, ее представления о тех и других были почерпнуты из книжек и кинофильмов. За столом он охотнее слушал, чем говорил, но, поддерживая беседу, рассказал смешную историю о сеансе дальней связи с Американским континентом. Проводился он в рамках программ международной ассоциации телепатов, и время начала работы согласовывалось по телефону. Дело было в советские времена, и за полчаса до начала сеанса к нему заявились два вежливых человека из КГБ, которым поручили присутствовать при сеансе связи с Америкой. Они просидели весь вечер в углу на диване, пока хозяин дома тужился над восприятием сигналов, как на грех в этот день абсолютно неуловимых. Когда уже после полуночи он сообщил им, что сегодня его постигла неудача и сеанс не состоялся, они невозмутимо откланялись и удалились.

Платон упорно старался направить разговор на конкретные возможности телепатии. В частности, его интересовало, можно ли перехватить «чужой» сигнал, адресованный другому человеку.

— Иногда такое случается, — Гронский бросил короткий удивленный взгляд на Платона, — но в нашем деле это считается помехой.

— А можно ли уловить направление, откуда поступает сигнал?

Ответ последовал неожиданный:

— Или да, или нет.

Марго откровенно фыркнула.

— Я понимаю, это звучит забавно, но так оно и есть. Если я чувствую направление, то знаю об этом, а если не чувствую — то и не почувствую, как ни старайся.

Свои способности как приемника — а это в их деле наиболее существенно — Гронский оценивал трезво. Он дал список людей, по общему признанию обладавших существенно большими возможностями. Марго почувствовала, что Платон счел этот список ценным приобретением.

Предварительное «прощупывание» телепата длилось уже более часа, и Марго дивилась, с какой непринужденностью он скрывал наверняка возникшее у него недоумение — какого черта его сюда пригласили? Щекотливость ситуации заключалась в том, что помочь он мог, только зная основные обстоятельства дела, и они должны были решить на ходу, в его присутствии, достаточно ли он «свой», чтобы выложить ему свои невеселые заботы.

— Ну что же, Марго, — рассеянным тоном спросил Платон, откупоривая вторую бутылку коньяка, — мы рискнем обременить Аристарха Александровича просьбой о помощи?

Как всегда, реплика Платона была точно рассчитана: он давал возможность Марго остановить посвящение в их дела телепата, но ставил перед ней энергетический барьер — свое несогласие она могла выразить только с помощью жесткого «вето». Слегка раздражившись тем, что он уже все решил за них двоих, она, тем не менее, кивнула и обронила бесцветным голосом:

— Почему нет? Давай рискнем, — и, предвидя ненужные с ее точки зрения тактичные реверансы в свой адрес, добавила: — Только, давай, рассказывать будешь ты.

Платон ухитрился изложить суть дела как чисто научную, а не криминальную, проблему, и Гронский именно так ее и воспринял — как сложную интеллектуальную, чуть ли не абстрактную, задачу.

Удивительные люди, подумала Марго. Пожалуй, больше всего ее поразило, что, выслушивая историю, после которой любой нормальный человек выразил бы желание измерить температуру рассказчика, Гронский не выказал ни чрезмерного изумления, ни сомнений в правдоподобности услышанного. Значит, все-таки, все они — сумасшедшие, с некоторым удовлетворением решила Марго.

— Постараюсь помочь, — деловито, хотя и несколько высокопарно, заявил телепат. — Такую интересную возможность упускать нельзя. Смею надеяться, мы здесь можем столкнуться с совершенно не изученными явлениями.

— Ничуть не сомневаюсь, — поддакнул ему Платон.

Марго решила внести разумную ноту в их диалог:

— Только давайте заранее согласуем меры безопасности.

— Какие меры? — любезно поинтересовался Гронский, но с таким видом, будто только что обратил внимание на существование Марго.

— Безопасности. Вашей личной безопасности. В этом деле — кругом трупы, а вы разговариваете, словно собираетесь на научный семинар.

— О, конечно, мы все согласуем. Но, полагаю, это лучше сделать в контексте общей организации исследования, — заткнув рот Марго сей ученой сентенцией, Платон занялся обсуждением деталей предстоящего эксперимента. О Марго они просто забыли, и она, удалившись на кухню, принялась варить кофе, нарочито гремя посудой.

Порешили на том, что Гронский на несколько дней поселится в явочной квартире в «зоне». Марго пыталась настоять на постоянном присутствии напарника, но телепат категорически отказался:

— Биополе любого ассистента, и особенно ваше, эмоционально активное, — телепат галантно поклонился в сторону Марго, — будет создавать помехи. Вам наверняка хорошо известно, — добавил он, обращаясь уже только к Платону, — что во время самых страшных эпидемий врачи почти не болеют. Со мной — то же самое: я профессионал.

Единственным, на чем ей удалось настоять, было обещание все время держать под рукой мобильный телефон с однокнопочной настройкой вызова номера Марго. Телепат был также снабжен диктофоном и обязался фиксировать с его помощью, либо на бумаге, любые свои впечатления, и даже мысли, имеющие отношение к делу. Кроме того, на время добровольного заточения он взял с собой черновую рукопись научной статьи, которую намеревался отредактировать.

— Интеллектуальные занятия, не слишком интенсивные, не нарушают готовности к приему, — пояснил он, — важно избегать игры эмоций и посторонних влияний.

Телепата водворили в «зону» ранним утром, и Марго рассчитывала несколько дней пожить спокойно, то есть проводя дневные часы на службе, а вечерние — у телевизора и на кухне. Но уже вечером, уловив из телефонного разговора с Гронским, что тот до крайности возбужден, они нанесли ему инспекционный визит.

Телепат пребывал в ажиотаже, что по контрасту с его обычной чопорной сдержанностью казалось даже пугающим. Его распирали впечатления, и он обрадовался их приезду: ему было необходимо выговориться.

— Что-то невероятное! Я и не думал, что такое возможно! Здесь просто перекресток миров, другого названия не придумать!

— Это не обнадеживает, — скептическим тоном заметила Марго, — мы и с одним-то миром едва справляемся. — Ее разбирало любопытство, но она хотела выслушать отчет телепата в деловом, а не восторженном ключе.

Тот ее понял и продолжил более спокойно:

— Представьте себе, что вы много исследовали пространство, казавшееся пустым, и вам удавалось заметить лишь отдельные атомы, да и то крайне редко. И вдруг это пространство заполняется потоками, мириадами разнообразнейших частиц — вы догадываетесь, что я должен испытывать?

— Мы рады за вас… и за себя тоже.

— Я непрерывно, ежесекундно, улавливаю тысячи мыслей и образов… вернее, не улавливаю, а ощущаю… воспринять их все сразу выше моих возможностей, фиксируется ничтожная доля, только самые яркие, самые сильные… Вы знаете, слова беспомощны для описания того, что здесь творится!

— Давайте действовать по порядку. Прежде всего, вам необходимо успокоиться. — Платон извлек из кармана фляжку коньяка. — Как вам кажется, все эти мысли принадлежат одному человеку?

— Нет, таких людей не бывает! Это мысли тысяч, может быть, миллионов людей, их бесчисленное множество… Как бы вам объяснить… Представьте себе, что вы попали внутрь и можете следить за работой гигантского мозга, где вместо каждого нейрона — обычный человеческий мозг. Это сверхмозг, метамозг! Объединение в единый разум множества обычных умов… Я пока не в состоянии это осмыслить. Свихнуться можно.

— Нет, пожалуйста, только не это. — Марго его эйфория раздражала и внушала беспокойство. — А есть определенное направление, откуда приходят эти сигналы, вам удалось его зафиксировать?

— Отовсюду! Ими заполнено все пространство!.. Когда направление ощущалось четко, я отмечал его прямо здесь. — Убрав со стола руки, он откинулся на спинку стула, и Марго с Платоном увидели десятки стрелок, испещрявших столешницу. Стрелки имели самые разнообразные направления, но примерно половина из них дружно указывала в одну сторону, на северо-восток.

— Два жилых дома, склады, виадук над железнодорожным путем и еще один жилой дом, — перечислила Марго. Она настолько хорошо помнила карту микрорайона, что для нее не составило труда мысленно провести на ней линию, обозначенную доминирующим направлением стрелок.

— Все верно, — подтвердил Платон, — если аналогичные наблюдения повторить из другого дома, пересечение линий покажет вероятный источник. В морском деле, — его лицо болезненно скривилось, — это называется пеленгацией.

— Теперь о характере сигналов. Если я верно вас поняла, то они двух категорий — мысли и образы. Или, иначе — слова и картинки, правильно?

— Совершенно неправильно. Мысли — не обязательно слова. Есть мысли, не выразимые словами, например, о взаимоотношении понятий. Но есть и слова — обрывки стихов, возгласы, целые фразы, и умные, и бессмысленные… и просто отдельные слова. А образы тоже разные — звуки речи, шум, музыка, ощущения тепла, света, дождя — всего не перечесть. И картинки, разумеется, тоже… Даже приблизительно все описать невозможно… Фрагменты мыслей, ощущений, эмоций тысяч людей сразу. — Гронский сжал пальцами виски. — Боюсь, моя бедная голова может этого не выдержать.

— Может быть, вам стоит на время уехать отсюда? — предложил Платон.

— Нет, сутки я еще продержусь, а там посмотрим.

— Тогда хотя бы выпейте коньяка… И теперь вот что… То, что вы перечислили, по-видимому, просто рабочая циркуляция информации, пользуясь вашей терминологией, в сверх- или метамозге, внутри которого вы оказались. Вроде как цеховой производственный шум. А какие-нибудь императивы, приказы вам удалось уловить?

— В огромном количестве, тысячи. Просьбы, приказы, мольбы, требования — уйти или не уходить, встать с постели или лечь спать, что-то принести, унести, передать, что-нибудь немедленно сделать или не делать ни в коем случае.

— А приказа убить кого-нибудь? Или себя самого? Или, наоборот, не убивать? Чего-либо подобного не было?

— Нет, ничего похожего… Убийства упоминались, но не в таком контексте.

— Давайте договоримся: если вы перехватываете жесткий императив совершить самоубийство, и особенно — конкретным способом — вскрытием вен, то постараетесь уловить направление, точно засекаете время и сразу звоните нам.

— Хорошо. Я, наверное, именно так поступил бы и без всякого инструктажа.

— А как вы думаете, оно… он, этот сверхмозг… замечает ваше, так сказать, безбилетное присутствие?

— Не знаю… этого я не почувствовал. Думаю, нет. Скорее всего, он воспринимает меня просто как частицу самого себя… если у него вообще существует процедура внутренней инспекции.

— Постойте-ка, — спохватилась Марго, — а как же вы будете спать? Вы здесь не заснете. Давайте, на ночь мы вас все-таки вывезем.

— Я об этом думал, конечно. Видите ли, одну ночь не поспать — для меня не проблема. А мне очень уж хочется выяснить, как все это будет выглядеть ночью. Дело в том, что обычная передача образов на расстоянии ночью бывает намного успешнее, чем днем.

— Что же, вам виднее, — не очень уверенно согласился Платон. — Но в любом случае, и именно ночью особенно: звоните в любой момент без стеснения, и мы немедленно здесь появимся.

Всю первую половину ночи невнятное беспокойство не оставляло Марго, ей не спалось, и около четырех она позвонила в «логово».

— Все невероятно интересно, — заявил телепат возбужденным и бодрым голосом, — вы и представить не можете, как интересно. Это стоит бессонной ночи. Но я не против, если утром, после десяти, вы меня заберете отсюда, чтобы я отдохнул.

Марго успокоилась и смогла, наконец, уснуть. Она проспала до одиннадцати, благо, выдался выходной день. Платон, просидевший полночи над книгами, беспробудно спал. Удивившись, что телепат до сих пор не позвонил, Марго набрала его номер — трубку никто не брал. Может быть, заснул все-таки, с надеждой подумала Марго, но вчерашняя тревога проснулась и терзала ее с удвоенной силой. Она бесцеремонно растолкала Платона и, не дав ему даже выпить кофе, заставила сесть за руль.

Дверь явочной квартиры оказалась захлопнутой, но внутри никого не было. В прихожей путь преграждала опрокинутая табуретка, на кухне горел газ под раскаленным выкипевшим кофейником, и все помещения заполнял смрад сгоревшего кофе. Телефонная трубка валялась под стулом, на котором обычно сидел телепат, а на столе обнаружился недоеденный бутерброд и пустая кофейная чашка. Положение кнопок диктофона соответствовало режиму записи, и кассета успела перемотаться целиком. Марго вернула пленку к началу.

Сначала было слышно негромкое покашливание и приглушенный ритмический стук — видимо, пальцами по столу. Потом пошел текст.

«Звуковой образ: музыка, тихая, но неприятная и неотвязная».

«Ощущение боли в пояснице и всплеск раздражения по этому поводу. Никаких образов».

«Зрительный образ: темная фигура в подворотне. С ней связано ощущение страха».

«Женский голос: однообразный перечень чисел. Вероятно, какой-то код».

«Целая серия зрительных образов: красивые яркие картинки парковой местности. Сезон — летний».

«Неясное видение двери… нет, скорее ощущение, что рядом дверь. Обостренное сексуальное влечение к объекту за дверью».

Отложив подробное изучение текста на будущее, Марго включила ускоренное прослушивание и нашла последнюю запись.

«Десять минут девятого. Сильный императивный импульс, сильнее всех прочих… непререкаемый, властный… да, он полностью подчиняет, неповиновение невозможно… требует что-то сделать, внушает страх… страх сделать неправильно… да, так и есть!.. О-о-о!»

Речь Гронского, вначале тихая и бесстрастная, к концу записи ускорялась и становилась громче, переходя почти на крик. Заканчивалось же все настоящим воплем, то ли страха, то ли боли.

— Вероятно, все-таки страха, — произнесла Марго вслух, отвечая собственным мыслям, и, встретив недоуменный взгляд Платона, пояснила: — Посторонних людей здесь, как будто, не было… впрочем, после проверю… следов насилия нет. В начале последней записи он еще совершенно спокоен, а бежал в ужасе от чего-то, что ему примерещилось. Табуретку по пути опрокинул, но дверь нашел время захлопнуть — значит, ему казалось, что этот его кошмар — здесь, внутри.

Пришлось опрашивать соседей, но долго ходить не понадобилось: двумя этажами ниже жила словоохотливая домохозяйка. Да, утром были жуткие крики на лестнице, не только она, все слышали. Точное время? В девятом часу, сына кормила завтраком. Ему до школы рукой подать, а приходится выгонять за полчаса, иначе обязательно опоздает. И чем он занимается по пути — кто его знает… Что, поточнее? Нет, точнее не помню… И сама ничего не видела. Кто видел? Полковник с восьмого этажа. Он и «скорую» вызвал, когда тот с лестничного балкона выпрыгнул. Потом милиция по квартирам ходила, паспорт его показывали. Дядька-то здесь не прописан, так они все выспрашивали, у кого был в гостях. Да только, вроде бы, никто не признался.

Все было ясно, но для порядка съездили в морг и опознали труп. А вечером нанесли визит полковнику. Тот встретил их не слишком любезно:

— Я уже давал показания милиции. Мне сказать больше нечего.

— Видите ли, это дело уже вне компетенции милиции. Оно несколько сложнее, чем кажется.

Удостоверение Марго произвело надлежащий эффект, и полковник сделался более общительным. Точное время? Конечно, заметил. Он садится в свою машину каждый день ровно в восемь пятнадцать. Он заведует кафедрой в Академии тыла и транспорта и прибывает на службу в восемь сорок пять, за четверть часа до начала учебных занятий. Никогда не опаздывает и того же требует от своих офицеров. А крики он услышал, когда уже надел плащ-накидку и собирался надеть фуражку, стало быть в восемь двенадцать. Он открыл дверь и увидел пожилого человека приличного вида, который с отчаянным воплем бежал по лестнице сверху. Он хотел предложить ему свою помощь и спросил, что случилось, но тот почему-то испугался и его, полковника, и вместо того чтобы дождаться лифта, понесся дальше, на переход к седьмому этажу. Полковник последовал за ним, и он, выскочив на переходную площадку, не побежал дальше, а перелез через перила и спрыгнул вниз. Он, полковник, вызвал «Скорую помощь», объяснил им, в чем дело, и дал свой служебный телефон. На кафедру он прибыл в восемь пятьдесят шесть, с ним такое случается второй раз за последние три года. В первый раз — из-за визита германского канцлера, ГАИ тогда перекрыло движение. Когда успел дать показания милиции? На службе, они ему позвонили.

На улице дул резкий холодный ветер и хлестал дождь со снегом, дворники не успевали очищать ветровое стекло, и Платон вел машину медленно. Несмотря на включенную печку, Марго трясло от холода.

— Это нервное, — профессионально-врачебным тоном констатировал Платон, — тебе нужно выпить водки.

Дома она оделась в теплую кофту и опустила на окнах шторы, но ее все равно знобило, и казалось, за стеклом повисло что-то чужое, смертельно опасное. Платон же выглядел озабоченным, но спокойным.

— Экий ты невозмутимый, — не зная, к чему прицепиться, попрекнула его Марго, — из жести ты сделан, что ли?

— Я тебе уже раз говорил: на войне, как на войне. — Платон нисколько не раздражился ее беспричинной агрессией. — Давай лучше выпьем.

Марго только сейчас заметила, что он уже успел собрать на стол, и вполне толково.

— Да пойми же ты, — жалобно сказала она, — мне просто страшно. Я боюсь и толком не знаю, чего именно, и от этого еще страшнее.

— Ну и что? Это естественно, но уже не имеет значения. К твоему сведению, мне тоже страшно. Но к делу это никаким образом не относится. — Платон сосредоточенно занялся наполнением рюмок.

— Ну, как, ты в порядке? — спросил он, выдержав приличную с его точки зрения паузу, две или три минуты.

— Да, уже ничего, — уныло выговорила Марго ожидаемый им ответ.

Она поняла, что хотя бы минимального обсуждения событий избежать не удастся, и смирилась с этим.

— Как ты считаешь, сегодняшнее — это издержки производства или расширение ассортимента услуг нашего любезного Легиона? — Вопрос прозвучал желчно, и Марго подумала, что ему их теперешние дела — вовсе не как с гуся вода, хоть он и старается выглядеть непробиваемым. Уж чего-чего, а желчности в нем раньше не замечалось ни при каких обстоятельствах.

— Думаю, издержки производства.

— Я тоже. Значит, пока тактику менять не будем.

Некоторое время оба молча курили, и пауза показалась Марго томительной.

— Я вся — внимание.

— Завтра же присмотрю следующую кандидатуру.

— Тоже телепата?

— Ничего другого пока не придумать. Будем играть в открытую, выложим все, как есть. Если запросит деньги, заплатим. И поставим обязательным условием присутствие ассистента.

— Я согласна, — вяло кивнула Марго. Она ощущала полную беспомощность и хотела одного, чтобы этот разговор поскорее закончился.

— Нам понадобится в «зоне» еще одна квартирка. Чтобы определить направление с другой базы.

— Хорошо, — у Марго не хватило сил даже разозлиться: Платон не считал нужным хотя бы формально с ней посоветоваться, а просто давал поручение отправиться к Паулс за деньгами.

— Постарайся расслабиться. Ну, хоть немножко, — он заметно смягчился. — А вообще-то… теперь многое зависит от того, получишь ли ты завтра очередную папку.

— Ты знаешь, я все время только об этом думаю… А сейчас давай выпьем и пойдем спать, а то я разревусь прямо здесь, за столом.