Книга Легиона

8

Конфиденциальность входила в условия договора с Фугасом, и, следственно, последняя выходка была вопиющим его нарушением. Платон устроил Фугасу серьезную экзекуцию, угрозив всевозможными бедами, в первую очередь — лишением пайка и гонорара, если тот еще раз ляпнет хоть слово о Легионе не то что прессе, но даже случайному собутыльнику. От себя же лично, в качестве премии, пообещал его просто придушить. Нелегкая дернула Фугаса в этот момент ухмыльнуться, и он тотчас увидел, как лицо гостя превратилось в страшную белую маску, а руки, оказавшиеся вдруг непомерно длинными, схватили его за уши и притянули почти вплотную к этой маске.

— Ну-ка, посмотри мне в глаза… внимательнее… еще смотри… не смей отводить, хуже будет… — Тихий и сиплый голос, с колючей отчетливостью произносящий каждую букву, казался режущим, словно скальпель.

Когда Фугас высмотрел в его глазах что-то для себя крайне неприятное и начал от страха икать, Платон оттолкнул его голову, как случайно оказавшийся в руках ненужный предмет.

— Мы не собираемся с вами шутить, и вы не пытайтесь шутить с нами, — сказал он спокойно.

В течение нескольких дней Платон скупал в ларьках все газеты, без исключения, и тщательно их просматривал. К счастью, пресс-конференция Фугаса не имела серьезного резонанса. Материал дали только четыре газеты, не брезгующие ничем, такие, как «Аномалия» и «Северный мистик», да и то в ключе курьезного репортажа о забавном городском сумасшедшем. В одной из заметок, в числе смешных выдумок чудака, упоминалось о следователе прокуратуры Софроновой, по словам Фугасова, будто бы обратившейся к нему за помощью.

— Пустяки, — отмахнулась Марго, — вряд ли мое начальство сует нос в такие газеты. Я больше опасаюсь реакции Легиона на эту историю.

Но время шло, и со стороны Легиона никакой дополнительной активности не последовало. Фугас жил и здравствовал, ковырялся в своей электронике и, оправившись от шока, вызванного наездом Платона, пребывал в жизнерадостном состоянии. Платон заверил его, что по окончании военных действий, после сокрушения Легиона, Фугас сможет писать мемуары, давать интервью и торчать перед телекамерами хоть до посинения.

А вот до стола прокурора маленькая газетная вырезка, неведомо какими путями, в конце концов добралась, и Марго была вызвана для объяснений.

— Сумасшедший — он и есть сумасшедший, — пожала она плечами, — мне рекомендовали его как специалиста по всякой там телепатии, а он оказался психом.

— Ну ладно, проехали, — прокурор благодушно смахнул со стола заметку в мусорную корзину. — Да вот еще что… ты Легиона-то особенно не разрабатывай. Я тебе что велел? Самоубийства копить. Вот ты и копи. Поняла? — Он поднял указательный палец и тонко улыбнулся. — Иногда следует понимать начальство буквально. Это большая премудрость, когда как понимать. Смекаешь?

На Марго этот разговор произвел неприятное, более того, жуткое впечатление. Почему он так по-свойски, по-домашнему упомянул Легиона? Человек, случайно столкнувшийся в газетной заметке со странным именем, не станет употреблять его так запросто, будто привычно. И то, что Легион связан с самоубийствами, для него тоже вроде бы само собой разумеется. А ведь он это вычитал, как потешную версию, в той же газетенке. Того и гляди, как покойный Володечка, скажет: «Не смей умышлять на Легиона!» Что это значит? Осознает ли он смысл своих слов или действует по команде, как зомби? В любом случае вывод один: его теперь надо остерегаться.

Марго явилась домой в ужасе, и Платону ее рассказ тоже не понравился.

— Вполне логично, но скверно. Такого следовало ожидать, но начинается слишком рано. Мы еще совсем не готовы.

— Мягко сказано. Я теряю голову: когда все подряд начнут действовать по его указке, весь мир превратится в одну большую психушку! И мы с тобой — если найдем в себе силы сохранить разум, нас просто уничтожат физически!

— Подожди устраивать панику, приведи себя в порядок. Истерика — это то, чего мы себе не можем позволить. Обрати внимание, он показывает нам свое слабое место. Помнишь, мы говорили о его двойственности и вероятной рефлексии? Он сейчас еще раз подтверждает эту догадку. Смотри сама: он может, или нам кажется, что может, заставить почти всякого человека сделать все, что угодно. Но на деле, чего он требует от людей? Во-первых, самоубийств, причем, строго дозированных. Я убежден, они ему абсолютно необходимы. А сверх этого он использует свои практически неограниченные возможности только ради того, чтобы предотвращать любую огласку. Значит, он осознает самоубийства как собственные преступления и стремится их скрыть, засекретить. Рано или поздно мы этим обстоятельством воспользуемся.

— Я уже говорила: ты великий утешитель… Посмотрим… Ладно, я в порядке и готова заняться делом.

— Стало быть, все в норме… Тогда давай так: подберем еще одного подходящего телепата, и я одновременно стану надзирать за Фугасом. А ты будешь искать по тюрьмам и лагерям твоего электронного… как его назвать?.. злодея, гения, мага.

Они снова вернулись к списку, оставшемуся в наследство от покойного Гронского. Там имелось теперь, после вычеркивания Володечки, четыре фамилии и два телефонных номера. Попытки по ним дозвониться никакого результата не дали. Тогда Марго по служебным каналам запросила адреса всех четверых — и получила их только два, а двое других в качестве жителей Петербурга нигде не значились.

— Они живут, как птицы небесные, — озабоченно констатировал Платон, — ищи ветра в поле. Спасибо, хоть двое нашлось.

— Начнем с женщины, — предложила Марго, — все-таки в них этот бес реже вселяется… Костоедова Елизавета Петровна… гм… императрица.

— Только с неаппетитной фамилией… ну, да ладно… поехали ее искать.

Телепатка оказалась миниатюрным и миловидным, очень юным созданием с карими глазами и добрым собачьим взглядом. Она встретила их приветливо и, еще не выяснив, кто они и зачем пришли, предложила чай из диких трав собственного сбора. Она выглядела человеком абсолютно нормальным, и только внимательно вглядевшись в ее слишком близко к переносице посаженные глаза, Марго уловила в их глубине нечто настораживающее — не то чтобы безумие, а скорее готовность к безумию.

— Господи, какая молоденькая, — удивилась Марго, прихлебывая ароматный, но безвкусный желто-зеленый напиток. — Сколько вам лет?

— Девятнадцать.

— И когда же это с вами случилось? — Марго сочувственно покачала головой.

В ответ, не спрашивая, что именно посетительница имеет в виду, Лиза звонко рассмеялась:

— Думаю, что с рождения. Сколько помню себя, всегда знала мысли всех, кого видела. И долго не могла поверить, что другие этого не могут. Я и говорить начала только после четырех лет — мне это казалось ненужным.

— Вы живете одна? А родители?

— Мать далеко, на Алтае, — ее лицо поскучнело и сделалось безучастным, — а отца вообще нет.

— Извините. Но поверьте, это не праздное любопытство.

Лиза лишь чуть заметно кивнула.

Она явно располагала к доверию, и Платон, без всякого предварительного прощупывания, коротко изложил, зачем они к ней явились. Он при этом не стал скрывать, что предлагаемая работа таит в себе определенную опасность. Ее это не испугало, но совершенно ошарашила смерть Гронского, к которому она питала огромное почтение. Что же касалось Володечки, то его судьба не вызвала у нее даже серьезного удивления.

— Он сам шел к этому, — обронила Лиза равнодушно, — он жил нечисто.

В целом услышанное не показалось ей невероятным, и она изъявила готовность помочь без всяких предварительных условий. Проблемы возникли, когда выяснилось, что от нее потребуются огромные затраты времени — недели, а быть может, и месяцы.

— Вы знаете… боюсь, что я не смогу столько. — Она искренне огорчилась.

Марго удалось без больших усилий вытянуть из нее, в чем дело. Оказалось, она вынуждена зарабатывать в качестве экстрасенса-целителя, и деньги ей нужны не только на прожитие, но главным образом для поездки в Америку, в школу неошаманизма. К весне — школа летняя — она должна накопить пять тысяч долларов, а сейчас у нее меньше трех, и потому ей приходится трудиться в поте лица.

Марго в изумлении успела уже приоткрыть рот, но была остановлена предостерегающим жестом Платона:

— Если вся загвоздка в деньгах, то мы скомпенсируем все ваши затраты, и вы поедете в свой шаманский университет. Дело настолько серьезное, что мы добудем для этого деньги.

Лиза согласилась мгновенно и даже заметно повеселела. Брать деньги за целительство — нехорошо и опасно, можно только продукты. Она, конечно, ни с кого ничего не требует и берет, кто сколько даст, но все равно очень рада, что может избежать этого.

— Если экстрасенс хочет жить чисто, ему нельзя брать никаких денег.

— Но зачем вам этот… неошаманизм? — Марго смогла, наконец, задать свой вопрос. — Вы ведь и так уже… — Она замялась, затрудняясь сколько-нибудь четко аттестовать достижения Лизы.

— Что: и так уже? — строго спросила та. — Я всего лишь человек с природными способностями. Мне нужно знание, нужны новые технологии и, главное, нужна преемственность дара. Без этого ничего не получится.

Марго не рискнула проявить дальнейшее любопытство, слишком потрясенная тем, что о шаманских делах можно говорить в терминах «новые технологии».

— А что такое неошаманизм? — задал Платон более рациональный вопрос.

— Его создатель — О’Брайен. Он возродил шаманизм на основе современных знаний. Он использует новейшие средства для выхода в высшие миры.

— А какие именно?

— Психоделическую музыку, он выпустил специальные диски. Технику йоги. Цветные стробоскопы… я не знаю всего.

— И, разумеется, химию? Какие-нибудь препараты?

— Да, конечно. Ведь классический шаманизм тоже использовал мухоморы.

— Ничего себе — шаман с лазерными дисками, — недоверчиво протянула Марго. — Я-то думала, шаман всегда с бубном.

— Дело не в бубне, а в сути. Даже в старину в Сибири бывало камлание не только с бубном, но и с луком и стрелой. Оно считалось более древним и более сильным. Суть шаманизма не в бубне, а в путешествии в параллельные миры, влияющие на события нашего мира. Бубен обтягивался шкурой трехгодовалого теленка оленя, он, как и стрела, был символическим транспортным средством, на котором совершалось путешествие в верхние миры. Так что это — всего лишь символ, помогавший совершить пространственный переход. Зная это, современный шаман в бубне не нуждается, у него есть другие средства… Я вас, наверное, утомила моими пояснениями? — В ее голосе звучал определенный апломб и удовлетворенность академической глубиной своих познаний.

— Нет, что вы… очень образовательно, — без большого энтузиазма откликнулась Марго. — Но, увы, нам пора откланиваться.

— Ну вот, — сокрушенно заявила она в машине, — мы и допрыгались до шамана с бубном.

— Не волнуйся, бубнов не будет, — утешил ее Платон. — Будут лазерные диски и стробоскопы, она же тебе все объяснила.

— Хрен редьки не слаще, — недовольно процедила Марго, и разговор оборвался.

На самом деле ее раздражала вовсе не шаманка — от нее остались, в конечном итоге, положительные эмоции. Портила Марго настроение необходимость искать электронного гения, компьютерного пакостника, отбывающего где-то в лагерях заслуженное наказание. Она хорошо помнила омерзение, которое он у нее вызывал во время следствия несколько лет назад, и отчетливое ощущение, что любые контакты с ним, даже по долгу службы, рано или поздно принесут несчастье. В свое время, упрятав его за колючую проволоку, она облегченно вздохнула, а теперь ей предстоит искать его и иметь с ним дело по собственной воле.

На запрос, составленный по всей форме и отосланный месяц назад, Марго пока никакого ответа не получила. Понимая, что ей придется более активно заняться поисками, она откладывала их под любыми предлогами. Сейчас все предлоги были исчерпаны, и она безоговорочно решила с ближайшего понедельника вплотную приступить к неприятному делу.

Но жизнь часто потворствует тайным желаниям человека вопреки его явным и разумным намерениям. В понедельник утром позвонил Фугас и сообщил, что «виртуальный осиновый кол» готов.

Они тотчас сорвались в его лабораторию. Новый прибор располагался в углу и был отгорожен от остальной территории неуклюжей самопальной ширмой, несомненно собственноручным изделием Фугаса. Сначала он не хотел пускать их за ширму, заявив, что аппарат совершенно секретный и до получения на него патента никому не будет показан, но после довольно долгих препирательств им все же было разрешено обозрение этого продукта научной мысли.

Аппарат был громоздким, занимал целый стол и чем-то напоминал первый радиопередатчик Александра Попова, виденный Марго в свое время на картинке в школьном учебнике физики. Состоял он в основном из нагромождения разных электронных приборов, но кроме них имелись четыре глянцевых темных цилиндра непонятной природы и длинные стеклянные трубки со впаянными электродами, заполненные какой-то жидкостью, в коей плавали мелкие зеленые не то крупинки, не то листики, в общем, нечто вроде микроскопических водорослей. Объяснять принцип действия этого изумительного сооружения Фугас наотрез отказался, утверждая, что это — его частная интеллектуальная собственность. Впрочем, ни Марго, ни Платон не сомневались: он долго не выдержит и скоро сам начнет хвастаться и болтать о гениальности своего изобретения.

— И что же, эта штука сможет нейтрализовать опасные телепатические сигналы, которые нас беспокоят? — спросил Платон с точно отмеренным оттенком сомнения, достаточным, чтобы спровоцировать на дополнительные объяснения, но не дающим повода для перехода к активной обороне.

— А это мы скоро увидим. Как говорится, вскрытие покажет. — Фугас радостно покашлял и повторил нараспев: — Увидим, увидим, вскрытие покажет.

Он явно пребывал в эйфории от сознания собственной гениальности.

— Можно вопрос? — вмешалась Марго. — Предположим, вы включили этот ваш аппарат на какое-то время, на сутки, к примеру. И он все это время будет нейтрализовать все телепатические сигналы? Или только те, о которых у нас с вами идет речь? — Она нарочито избегала произнесения вслух имени Легиона. — Только вы уж заранее извините, если я глупость спрашиваю.

— Это не глупость, — поддержал ее Платон, — я хотел спросить то же самое.

— Вы оба не понимаете сущности задачи, которую я решаю. — Фугас сделался серьезным и мгновенно стал похож на верблюда и лицом, и осанкой. — Во-первых, вы пользуетесь неудачными терминами. «Телепатические сигналы» — это чепуха. Давайте говорить «биоэнергетические импульсы», так будет лучше… Так вот, вы видите здесь, в числе прочего, электронную аппаратуру. Она может вырабатывать только электромагнитные поля. Проще говоря, радиосигналы. Никакого отношения к биоэнергетическим импульсам они не имеют. У тех и других принципиально различная природа. Надеюсь, это понятно?

— Понятно. Но тогда как же…

— А вот так. Я не собираюсь выдавать вам сути моих открытий. Скажу только, что здесь, — он сделал паузу и простер руки над своим детищем, — происходят сложнейшие электронные процессы. И как их побочный продукт, с точки зрения электроники, но никак не нашей с вами, совершается аккумуляция биоэнергии, достаточная для импульсного выброса. Вот он-то и должен подавить те самые сигналы, которые вы так неудачно называете телепатическими. Биоэнергетические сигналы, по своему смыслу, имеют импульсный характер. Нейтрализующий сигнал, соответственно, тоже должен быть импульсным.

— Иными словами, вы хотите сказать, что ваш аппарат не может работать в непрерывном режиме.

— Дело не в том, что он не может работать, а в том, что не может быть непрерывного режима. Объясняю еще раз. — Фугас нажал клавишу на панели управления, и зажглось несколько сигнальных лампочек. — Сейчас аппарат находится в рабочем дежурном режиме. Теперь я включаю накопитель, — он нажал другую клавишу, и с задержкой в долю секунды вспыхнула яркая красная лампочка. — Только что приборы сформировали и отправили в пространство мощный биоэнергетический импульс, который подавил или отменил, как хотите, все другие импульсы такой же природы. Это вроде охоты: утка летит, вы стреляете. — Он сдержанно кашлянул, предлагая оценить остроумие сравнения. — Теперь все, надеюсь, понятно?

— Понятно… И с какой частотой… с какой скоростью ваш аппарат может формировать импульсы?

— Вопрос по существу. Ровно с такой скоростью, с какой вы будете успевать нажимать клавишу. Приборам требуются десятые доли секунды.

— Отлично. Когда вы готовы приступить к практическим испытаниям?

— Хоть завтра.

Договорились, что Платон с утра явится в лабораторию и затем будет заниматься жизнеобеспечением Фугаса и подменять его во время сна таким образом, чтобы наблюдение было круглосуточным и непрерывным.

Одновременно в одной из «явочных» квартир в «зоне» поселили Лизу, и Марго, в свою очередь, должна была заниматься ее жизнеобеспечением. Об этом Фугас, естественно, ничего не знал. Связь между собой Марго и Платон поддерживали по сотовому телефону.

Потянулись дни напряженного ожидания, утомительные и нервные для всех, кроме Фугаса. Тому было все нипочем. Он пил водку, требуя усиленного пайка в связи с выходом «на боевое дежурство», ни на секунду не терял своей идиотической жизнерадостности и непрерывно, когда не спал, изводил Платона тяжеловесным остроумием и разглагольствованиями о собственной гениальности. Спал он, к сожалению, мало.

Остальные же, включая Лизу, которая, по-видимому, невольно перенимала психологическое состояние Марго, не могли отделаться от постоянного предчувствия чего-то страшного. А ведь, чисто формально, ожидались предельно простые и будничные события: рано или поздно должны были загореться сигнальные лампочки и включиться звонки, кстати, вовсе не громкие, нескольких постоянно включенных «приборов» Фугаса, после чего он, либо Платон, нажмет клавишу своего безумного генератора. Казалось бы, реальной причины для нервозности не было, и тем не менее и Марго с Лизой, и Платон, отнюдь не отличавшийся мнительностью, все время испытывали ощущение близкой опасности. Особенно обострялось оно по ночам.

Через несколько дней даже Фугас стал проявлять беспокойство, но оно напоминало нетерпение ребенка, ожидающего, когда же, наконец, можно будет взять из-под елки подарки.

Почти недельное ожидание так всех измотало, что когда на исходе шестых суток, в воскресенье под утро, ожидаемое событие совершилось, его восприняли если не с радостью, то с облегчением, а Фугас — с откровенным ликованием.

В четыре тридцать две раздались звонки трех «приборов» Фугаса, и он, раздувшись от важности, нажал клавишу генератора, который помигал лампочками и, по утверждению своего создателя, выплеснул в астральное или какое-то другое неведомое пространство мощный импульс, призванный заблокировать все другие мыслимые и немыслимые сигналы родственной ему природы. Платон снимал процедуру нажатия клавиши видеокамерой, причем Фугас настоял, чтобы крупным планом были показаны настольный календарь и часы, хотя дата и время съемки и так отмечались в кадре.

— Это же историческая съемка, — заявил он, от возбуждения брызгая слюной, — все должно быть предельно наглядно.

Покончив с историческими кадрами, Платон позвонил Марго и получил ожидаемый ответ:

— Да, да, нам все новости уже известны.

Они договорились в телефонных разговорах не пользоваться открытым текстом, хотя и не знали, есть ли в этом какой-либо смысл. Впрочем, пока обсуждать было нечего. О том, сработала или нет «глушилка» Фугаса, станет известно только завтра по тому, состоялось только что или не состоялось очередное самоубийство.

Снова потянулось томительное ожидание. Платон испытывал ощущения человека, выстрелившего в своего противника наугад в темноте и не знающего, попал он в него или тот лишь временно затаился.

В отличие от Платона Фугас не сомневался в поражении цели и пребывал в приподнятом настроении:

— Ну-с, господин Легион, к барьеру! — декламировал он веселым голосом. — Заряжайте ваш пистолет, за вами еще один выстрел!

Его самодовольство и легкомыслие изрядно раздражало Платона.

— Да подождите вы кукарекать, — проворчал он, — может быть, он вообще не заметил ваших усилий.

— Был, был в истории такой персонаж, — благодушно балагурил в ответ Фугас, приняв горделивую верблюжью осанку, — если помните, его звали Фома.

В пять восемнадцать, через сорок шесть минут после первого сигнала звонки Фугасовых приборов опять заработали. Торжествующе оглянувшись на Платона и заодно убедившись, что в его руках — работающая видеокамера, он вычурным актерским жестом нажал клавишу генератора помех.

— Все, господин Легион, игра сыграна! — радостно бубнил Фугас. — Заказывайте себе виртуальный гроб! — Он долго смеялся, то есть покашливал, на всякие лады повторяя: — Да, да, виртуальный гроб, господин Легион!

— Помолчали бы лучше, вы же не в цирке фокусы показываете, — не сдержался Платон, — накликаете какую-нибудь пакость.

— Ах, как мы все-таки суеверны! Все маловеры так суеверны! — запел беззаботно Фугас, не подозревая, с каким трудом поглядывающий исподлобья собеседник подавляет желание стукнуть его по голове чем попало.

В пять двадцать восемь звонки и сигнальные лампочки приборов ожили в третий раз за сегодняшний день.

— Шах и мат! — объявил Фугас, нажимая клавишу. — Я добил его! И вы, почтеннейший Фома, наконец уверовали?

Фугас получался кругом прав, и останавливать его было бесполезно.

— Примите поздравления, — не очень жизнерадостно выдавил из себя Платон. — Насчет того, что вы добили его, пока сомневаюсь, но он определенно на вашу аппаратуру реагирует. Это уже кое-что.

— «Кое-что»! — возмущенно передразнил Фугас. — Это не «кое-что», а победа! Выигрыш всухую!

Звонок сотового телефона у Платона в кармане избавил его от необходимости комментировать бахвальство Фугаса.

— Приезжай как можно скорее, — лаконично попросила Марго, и в трубке раздались короткие гудки.

Строго наказав Фугасу не терять бдительности, Платон вылетел на лестницу.

На «явочной» квартире ничего особенно страшного не происходило. Лиза, бледная и неподвижная, лежала на диванчике, и около нее суетилась Марго, пытаясь заставить ее выпить воды.

Платон, взяв больную за руку и нащупав пульс, тут же отошел от нее, сел за стол и закурил сигарету:

— Ничего опасного. Просто глубокий обморок.

— Я боялась, что это сердечный приступ. В первый момент мне показалось, что она умерла… или умирает. Это было так внезапно… — Марго осознала, что устроила панику без достаточной причины, и теперь чувствовала себя несколько неловко.

— Как это случилось?

— Очень просто. Она сидела вот здесь, где сейчас сидишь ты. После приема второго сигнала она сказала, что это — чудовищное насилие, и попросила воды, а минут через десять вскрикнула и потеряла сознание. Я уложила ее и позвонила тебе… наверное, можно было и подождать, но я не могла понять, что с ней творится.

— Это была ее реакция на третий сигнал. Но ты все сделала правильно, — снисходительно заметил Платон и добавил со скептической интонацией: — Опасаюсь, что для шаманской профессии она слишком впечатлительна.

— Иронизировать, когда имеется повод, проще простого. — Марго сочла нужным взять Лизу под защиту. — Лучше помог бы ей прийти в себя.

— Зачем? Пусть отдохнет. В конце концов, обморок — это защитная реакция организма.

Платон оказался прав: вскоре Лиза зашевелилась, открыла глаза и без посторонней помощи приняла сидячее положение.

— Извините. Со мной такое редко бывает.

Отвергнув предложенный кофе, как совокупность ядовитых веществ, Лиза изготовила подходящий к случаю травяной отвар, который вернул ей силы и жизнерадостность. Говорить она начала сама, не дожидаясь, когда ее об этом попросят.

— Боюсь, что разочарую вас. Мои впечатления очень скудные. В первый раз было то, что вам уже известно со слов… других людей. Но все-таки попробую описать. Это был совершенно внезапный импульс, предлагающий совершить самоубийство, вскрыв себе вены ножницами или ножом. Он был адресован не мне, но если бы мне, я бы не устояла. В этом какая-то непреодолимая сила. Это и внешний приказ, и внезапно возникшая внутренняя потребность, или необходимость, будто человек всю жизнь готовился только к этому — по сигналу вскрыть себе вены… И вдруг на меня обрушилось еще что-то, вроде кошмарного шума, только не звукового, вы понимаете. Этот шум был отвратителен и причинял боль, он мучительно бил по нервам, но в нем потонуло все — и первый сигнал, и вообще, все мое сознание… Я, конечно, говорю бестолково…

— Нет, нет, вы хорошо говорите, — поспешно заверил ее Платон.

— А во второй раз было ощущение жуткого, чудовищного насилия, настолько непреодолимого, что я даже не понимала, чего ему от меня надо. Я просто чувствовала, что подвергаюсь обработке каким-то сверхсильным давлением, превращаюсь из человека в вещество, в плазму… Ну, а третий сигнал… бр-р… как будто сразу ко всем нервам приложили раскаленные утюги… мне казалось, я взорвалась, распалась на атомы. Когда я очнулась, то прежде всего удивилась, что у меня есть руки, ноги, глаза… Вот, пожалуй, и все. — Она улыбнулась. — В общем, впечатления червяка, которого расклевывает курица.

— А дополнительный сигнал, заглушающий первый, как вы его удачно назвали — шум, он каждый раз появлялся?

— Во второй раз — да, я даже успела подумать, что это оборонительная реакция моего подсознания… А в третий раз — не знаю. Был такой сильный шок, что я отключилась и не успела ничего ни понять, ни заметить.

— Не очень-то складно у нас получается, — подвела итог Марго. — Похоже, эта работенка для тебя слишком опасная. Думаю, нам лучше всего отвезти тебя прямо сейчас домой. Не стоит тебе с нами связываться.

— Ничего подобного, — выждав небольшую паузу, спокойно высказалась Лиза, — я не собираюсь пасовать перед этой злой силой. Мне предстоит и в будущем сталкиваться с такими вещами, я должна научиться с ними справляться… А вот насчет поехать домой, это ты хорошо придумала. Здесь — слишком близко. Дома у меня лучше получится.

Платон глянул на Марго с любопытством: с чего бы это они уже успели перейти на «ты», но Лиза истолковала его взгляд по-своему:

— Не бойтесь, я не пропущу ничего. Это такое сильное, что я не прозеваю даже во сне. Не беспокойтесь за меня, я справлюсь.

— Ладно, попробуем, — неохотно согласилась Марго, — но по первости мы за тобой будем приглядывать… Только ты мне объясни вот что: ежели ты, к примеру, согласилась бы с нами расстаться, то ведь эти сигналы теперь все равно бы тебя доставали? Или нет?

— Нет, — засмеялась Лиза, — нужно настроиться. Если не настроиться, ничего не почувствуешь.

— Что значит настроиться? — вмешался Платон.

— Вот этого мне никак не объяснить. Нужно захотеть, что ли… нет, нужно именно настроиться… Но вот, что было бы здесь — не знаю. Здесь слишком близко к этому. И вообще, тут такое место… плохое какое-то.

В результате решили, что Марго сейчас отправится к Лизе, а Платон — к Фугасу, чтобы дать тому возможность немного поспать. А в середине дня, когда Марго поедет на службу, к Лизе переберется Платон.

Утро и первая половина дня не принесли ничего нового. К двум часам дня Марго поехала в прокуратуру, и еще ни разу за долгую трудовую жизнь она не подходила к своему рабочему столу с таким нетерпением и волнением.

В числе ожидавших ее документов дел о самоубийствах не было. На случай ошибки она навела в канцелярии справки — нет, такие дела не поступали. Тогда она обзвонила станции «скорой помощи» — за ночь произошло два самоубийства, но оба — с помощью больших доз снотворного, а случаев вскрытия вен не было.

Она не могла найти в себе силы торчать на работе и заниматься текущими делами — не просидев за столом и получаса, Марго удалилась. Ее захлестнула безграничная эйфория, и только какими-то последними остатками благоразумия она понимала, что теряет чувство реальности и что это опасно.

К моменту встречи с Платоном ей удалось восстановить в себе главенство здравого смысла, чтобы они вместе могли дать трезвую оценку происшедшему. Оба сошлись во мнении, что победу праздновать рано и что Легион не позволит себя уничтожить без отчаянного сопротивления. Оба считали, что у них впервые появилось реальное оружие против Легиона, но его предстоит основательно усовершенствовать.

— И еще одна неприятная забота, — хмуро добавил Платон, — мы не можем исключительно полагаться на такую личность, как Фугас. Ты с этим согласна?

— Да. — Марго не колебалась ни секунды, хотя и догадалась, к чему он клонит. — Ты считаешь необходимым проникнуть в секреты Фугаса, грубо говоря, выкрасть его изобретение?

— Именно так.

— Я тоже думаю, что у нас нет выбора. Как только мы сообщим ему о первом успехе, он тут же начнет выдуриваться. Хотелось бы потянуть с этим, сколько возможно.

— Все, что мог, я зафиксировал — зарисовал схемы «приборов», со всех сторон сфотографировал, скопировал все надписи на деталях. Но лучше всего, чтобы специалист глянул на это собственными глазами. Где же твой черный гений электроники?

— Сведений о нем пока нет. Но под амнистию он не попал, это я проверить смогла. Если жив, значит, в лагере. А вытащить человека из лагеря — сам понимаешь, дело не быстрое.

— Придется поискать на время другого, хоть и не хочется обрастать лишними людьми.

Дальнейшие дела организовали так: дежурства Фугаса и Платона в лаборатории продолжались, Марго часть времени проводила на службе, а остальное — у Лизы. Та обещала в отсутствие Марго не «настраиваться» на контакт с Легионом, но иногда это обещание нарушала, в чем чистосердечно признавалась post factum.

— Ничего не могу поделать: иной раз просто чувствую необходимость. Да ты не беспокойся, я думаю, у меня уже есть иммунитет.

Марго пришлось поневоле примириться с ее упрямством. Передышку, по неизвестным причинам предоставленную им Легионом, она использовала для поисков специалиста по электронике. Не имея подходящих знакомств, она, естественно, обратилась за помощью к Паулс, тем более, что ее следовало проинформировать о первых ощутимых успехах в войне с Легионом.

Марго заявилась к Лоле все еще в бравом, приподнятом настроении, а та, напротив, выглядела сонной, вялой и даже пришибленной.

— Чего это ты такая? — удивилась Марго, привыкшая видеть Лолиту собранной и подтянутой, независимо от ее душевного состояния. — Приболела, что ли?

Лола медленно покачала головой, словно прикидывая, стоит ли открывать рот, чтобы заговорить:

— Нет, я здорова… Настроение дерьмовое.

— Есть причина?

— Не знаю… Есть, наверное. Только для тебя это не причина.

— И все-таки?

— Кругом гадость какая-то. Везде. Висит в воздухе. Дышать, и то противно.

— Насчет воздуха ты напрасно, воздух у тебя превосходный, — утешила ее Марго. — Это у тебя, не иначе, из-за погоды. На улице, действительно, пакость: слякоть и мокрый снег.

— Я же сразу сказала: ты не поймешь. При чем здесь погода? — В голосе Лолы появились раздраженные нотки, что она позволяла себе крайне редко. — И все люди словно взбесились. Ведут себя дико, странно. У нас кассирша — ни с того, ни с сего, прихватила наличность и сбежала. И ведь, главное, никакого шанса — ее сразу же и поймала наша служба безопасности, и в милицию не звонили. Живет без мужа, с ребенком, несколько лет безупречной работы — какая оса ее укусила?

— Это чисто российское, — заметила философски Марго, — я не раз с таким сталкивалась: человек лет двадцать работает, считается эталоном честности, и вдруг возьмет да и стащит какую-нибудь мелочь, и вся жизнь — псу под хвост. Это у нас, действительно, в воздухе. Да ведь не только что появилось, а всегда было.

— Может быть. Ну, а наша администрация? Все прямо осатанели… Под суд, под суд немедленно!.. А на самом деле им хотелось бы разорвать ее на месте руками. Я говорю: мы все деловые люди, так давайте действовать в соответствии с нашей выгодой. Для чего нам трепать имя фирмы по судам и газетам? Все на месте, да и, сами понимаете, что наличность — тьфу… Кассиршу эту не судить, а лечить надо. Или предложить другую работу, ну, уволить в крайнем случае… Так нет, кричат — чтоб другим неповадно было… Требуют крови, прямо как одурели. Только почему вдруг все сразу? — Лола на секунду примолкла и ворчливо добавила: — Вот и ты какая-то дурная, по-моему.

— У меня есть причина. Имею право… Ты меня, может, сесть пригласишь? Заодно и сама отдохнешь, а то бегаешь из угла в угол, что кошка ошпаренная. Коньяк-то у тебя, кстати, есть?

— И вправду, дурная… Почему именно коньяк?

— Для тепла и ясности в голове. Я ведь не о смысле жизни пришла посудачить, а о делах посерьезнее.

— Ты меня, однако, пугаешь. — Принеся коньяк и усевшись с ногами в кресле, Лола заметно оттаяла.

— Ну вот, так-то лучше, — заметила одобрительно Марго, — теперь с тобой и разговаривать можно.

С первых же ее слов лицо Лолы застыло, и вся она оцепенела, забыв даже о рюмке, которую держала в руке.

Закончив повествование о своих достижениях, Марго ожидала если не восхищения, то по крайней мере одобрения, но Лола продолжала сидеть молча и неподвижно. Ее глаза округлились, и вглядевшись, Марго поняла, что в них нет ничего, кроме страха.

— Знаешь, — Лола, наконец, нашла в себе силы заговорить, — я только сейчас поняла: когда мы с тобой все это затеяли, я, про себя, была уверена, что ничего не получится. Я действовала только для очистки совести, а иначе побоялась бы и пальцем шевельнуть…

— Не так уж и много ты действовала… Теперь послушай меня. Хватит тебе трястись от страха при одном упоминании его имени. Подумаешь, страшнее Легиона на свете зверя нет… А я тебе вот что скажу: нет такого зверя, который не оставлял бы следов. Мы вышли на его след, и надо его загонять. По этому поводу я и пришла. Довольно праздновать труса, налей-ка нам еще по рюмке и взбодрись. Или ты раздумала мне помогать в этом деле?

Лола покорно взялась за бутылку.

— Конечно, буду помогать, чем смогу. Куда я денусь? Теперь уже деться некуда… Что тебе нужно сейчас?

— Ну, ты действительно не хороша… Неужто не сообразила? Фугасов — человек ненадежный, нам нельзя от него зависеть. Нужен человек, круто смекающий в электронике, не только мозгом, но и руками. Чтобы он поглядел на цацки Фугасова, а потом сделал такие же. Кроме того, надо, чтобы он не болтал лишнего и не пытался на этом деле затеять самостоятельный бизнес… и вообще, знал бы, что ты его в любой момент можешь прижучить.

— Ну, у тебя и запросы… Попробую поискать.

— Только не тяни. Легион того и гляди может огрызнуться… У меня-то такой человек есть, да вот незадача: сидит в лагере, где — не знаю. Пока его оттуда выковыряешь…

— Завтра с утра займусь. Есть, куда ткнуться, но все бумажки в офисе… Ты что, уже дальше бежать собралась?

— Что поделаешь… время.

— Посиди пять минут. Давай-ка еще по рюмке. Все-таки тебя надо поздравить, ты уж извини, с опозданием. Это я от страха сдурела.

Марго согласно кивнула: похоже, Лолка пришла в себя, и следовало ее поддержать морально. Как всегда, когда речь заходила о конкретных вещах, ее деловая хватка брала верх над эмоциями. Порода такая…

— Я тебе вот что хотела сказать, — Лола замолкла и поглядела на собеседницу как бы с сомнением. — Только не говори сразу, что я несу околесицу… Мне кажется, в воздухе какая-то дурь. Я ведь только один эпизод рассказала. И другие люди ведут себя странно, не настолько, как кассирша, но все равно неадекватно. Крайне нервозно, неразумно и агрессивно. Я думаю… — она снова замялась и, набравшись решимости, выпалила: — Мне кажется, это оттого, что вы разворошили Легиона. Ты боишься, что он огрызнется, а он уже огрызается таким вот образом.

Марго отметила как положительный симптом то, что Лола рискнула назвать его вслух по имени. Но все же мозги ей вправить необходимо.

— Про околесицу говорить не буду. Хотя бы потому, что ты попросила. Но по-моему, это типичное суеверие, когда все неприятности приписываются абстрактной злой силе. Легион, как бы он непонятен ни был, явление конкретное, и нельзя на него валить все подряд, к примеру, затмения солнца… Ну, а как маловероятную, но, тем не менее, гипотезу твое заявление можно принять.

— Как ты научно стала выражаться, — хихикнула Лола. — Надо думать, от своего… родственника набралась? Но спасибо, что дурой не обругала, я ждала этого… И чтобы с этим покончить: я на него все подряд не валю. Просто у меня чувство такое, оно еще до твоего прихода возникло, что все эти свихи у людей, общая нервозность, как-то связаны с ним. Это не суеверие, а интуиция.

— Ладно, — усмехнулась Марго, вставая с кресла. — Знаешь, какая любимая присказка у Фугасова? Он ее напевает все время: вскрытие покажет.

Следующие несколько дней у Марго были суматошными. Устоявшийся ритм криминальной жизни города нарушился, преступность перехлестнула привычные рамки, и прокуратура была завалена неожиданными и срочными делами. Количество квартирных ограблений за неделю возросло вдвое, грабежей на улице — тоже. Подскочило число убийств, в основном за счет бессмысленных, то есть нераскрываемых, и изнасилований. Статистика угонов автомобилей и дорожно-транспортных происшествий, равно как и кабацких потасовок с увечьями, никого уже не беспокоила. Самоубийства участились более чем втрое, но случаев вскрытия вен «по-легионовски» среди них не было.

Мир явно сошел с ума, и Марго после разговора с Паулс не могла отделаться от ощущения, что это как-то связано с Легионом. Заразила ее Лолка, что ли?.. Он словно демонстрировал результаты необдуманного вмешательства в его дела, показывал, насколько высока и кошмарна цена всего лишь одного-единственного самоубийства в неделю. Может, не следовало его ворошить?

Мысли такого рода неотступно преследовали Марго, и она не могла поделиться ими с Платоном, женским чутьем осознавая, что в их отношениях тут же возникнет глубокая трещина, которую заделать никогда не удастся. Просто нужно взять себя в руки, не идти на поводу у суеверной Лолки и собственной мнительности, а энергично заняться делом.

Несмотря на нехватку времени, она активно взялась за поиски своего бывшего подследственного, одновременно затребовала из архива его дело и, в нарушение служебной этики, сняла с него ксерокопию. При этом она действовала не вполне логично, ибо, зная деловую корректность Паулс, не сомневалась, что обещанный ею человек появится через день или два. А поиски электронного пакостника еще неизвестно когда увенчаются успехом, но Марго в таких вещах привыкла полагаться на свою интуицию. Она теперь не доверяла начальству и торопилась использовать служебные каналы на случай, если в дальнейшем ее лишат такой возможности.

Лола справилась со своей задачей через двое суток, и как поняла Марго из ее рассказа, ей пришлось пошустрить основательно. Три года назад в Лолитиной фирме, то есть страховом обществе «Ковчег», за компьютерной сетью присматривал человек по фамилии Фрумкис. Естественно, он пытался клеиться к Лоле, но она осталась равнодушной к его предложениям.

— Понимаешь, — принялась она объяснять с деловитой серьезностью, — он был длинный, с тощей шеей и костлявыми пальцами, а мужчина с такими руками в постели — одно несчастье, ничего, как надо, не сделает…

— Постой-ка, — перебила бесцеремонно Марго, — у нас, вроде, на очереди другие проблемы.

— Ну а я о чем говорю? — удивилась Лолита. — Так вот, я ему и сказала, что он мне без надобности. А он скоро вляпался в какую-то историю и, чтобы отмазаться, стал искать три штуки баксов. Ну, подкатился с этим ко мне, и я ему их дала, под расписку. Обещал через полгода вернуть, а когда срок истек, говорит: не могу, хоть режь. Я, естественно, отвечаю, мол, ни резать, ни наезжать не буду, но если в нашей фирме хочешь иметь лицо, а не морду, постарайся отдать. С этих пор он стал меня обходить сторонкой, и я скоро его невзлюбила.

— Из-за денег?

— Нет. Терпеть не могу мужчин, которые меня боятся. Один был такой, мужик, вроде, что надо…

— Подожди, про него потом. Сначала с этим покончим. Он для наших-то дел годится, что ли?

— Еще как годится. Даром, что руки костлявые и сам неуклюжий, он с компьютерами у нас чудеса делал. И любое приспособление, когда надо было, мог в пять минут смастерить. Тебя, как я понимаю, в первую очередь это интересует?

— Интересует.

— От нас он вскоре уволился. А расписка его у меня осталась. Вчера я его нашла, так и так, говорю, есть для тебя работенка. Дело чистое, криминалом не пахнет. Сделаешь — расписку порву, и еще приплачу, смотря по работе. Но если станешь болтать или заводить там свои шашни, то к тебе придут серьезные люди по этой самой расписочке должок выколачивать.

— И он что, согласился?

— А куда же он денется? — Лола подавила зевок, преобразовав его в насмешливую улыбку. — Так что он твой, с потрохами.

Наутро Марго получила свою новую собственность. Фрумкис был действительно крайне нескладным человеком, и Марго сразу же поймала себя на том, что прикидывает, как он стал бы вести себя в постели. Вот ведь, Лолкины заморочки… до чего прилипчивые… хуже тифа.

Он же старательно демонстрировал, что осознает себя именно собственностью. Не задавал вопросов, и вообще молчал, пока Марго или Платон к нему не обратятся, но зато, когда его о чем-либо спрашивали, отвечал быстро и четко, с радостной готовностью, казавшейся вполне искренней. Образцовый раб, заключила Марго.

Объяснив Фрумкису суть задачи — разобраться в схемах электронных устройств Фугаса, а затем сделать работающие копии, Платон привел его в «лабораторию» и представил как своего коллегу и помощника по сыскному агентству. Фрумкис вел себя идеально: не выказывал ни малейшего любопытства к аппаратуре, позволив себе лишь поинтересоваться, надежно ли она перехватывает сигналы, не бросал на Платона многозначительных взглядов и проложил кратчайший путь к сердцу Фугаса, при первой же возможности вытащив из кармана пальто бутылку водки. Уже на следующий день он был возведен, по витиеватому и загадочному определению Фугаса, в чин «полномочного ассистента» и допущен к тумблерам управления приборами, в то время как Платону они доверялись неохотно и ненадолго. Заглянув проведать их вечером, Платон обнаружил Фугаса мертвецки пьяным, спящим на раскладушке. При этом он издавал громкий и мерзкий храп, который уже сам по себе, вероятно, мог бы подавить любые сигналы Легиона. Фрумкис же, благоухающий водкой, но деятельный, копался в нутре «виртуального осинового кола», вооружившись блокнотом и портативным тестером.

Легион бездействовал, по части вспарывания вен, в общей сложности почти две недели. И только в ночь с двенадцатого на тринадцатый день, ровно в два замигали лампочки на приборах Фугаса, запищали зуммеры и зазвенели звонки.

Платон и Марго, избравшие в этот вечер местом ночлега ее квартирку, уже спали, когда зазвонил телефон, и Марго, стараясь не давать воли сонному раздражению, потянулась к трубке.

Это была Лиза:

— Мне снятся кошмары.

— Хорошо, сейчас буду. — Остатки сна у Марго мигом улетучились.

Лизу они специально не инструктировали на предмет телефонной конспирации, и вот надо же… сама придумала… боится открытого текста.

Когда они уже успели наспех одеться, позвонил Фрумкис:

— Вы знаете, мне во сне такое мерещится… — произнес он мечтательным тоном.

Ну, этот-то тертый калач… и, по-видимому, с крепкими нервами… тут все понятно.

Уходя, Платон протянул было руку к выключателю, но Марго попросила:

— Не гаси свет, не надо, — и, в ответ на его удивленный взгляд, пояснила: — Не люблю возвращаться в темную квартиру… с недавних пор… раньше меня темнота не беспокоила.

— Ты полагаешь, мы сегодня вернемся? — задумчиво поинтересовался он.

Забросив Марго к шаманке, Платон поехал на Охту, беспардонно превышая скорость.

Пробудившийся от пьяного сна Фугас выглядел отвратительно, а Фрумкис, в противоположность ему — свежим, деловитым и слегка возбужденным.

Сигнал был однократным и средней интенсивности.

— Запаздывание нашего импульса составило не больше половины секунды, — научно-производственным тоном отрапортовал Фрумкис.

Прокашлявшись и умывшись, Фугас приобрел более или менее человеческий облик. Он тут же удалился на кухню, откуда вернулся с бутылкой и рюмками.

— Предлагаю отметить начало охотничьего сезона. Вот, нас как раз трое… Картина «Охотники на привале»… — Он обрел свое обычное чувство юмора.

В отличие от них, Марго в это время пила в обществе Лизы настой из трав, бодрящий и ароматный.

Лиза на этот раз перенесла оба сигнала — и Легиона, и Фугаса — сравнительно легко, то ли оттого, что жила далеко от «зоны», на Пушкинской, то ли, как обещала, выработала в себе иммунитет.

В сумочке Марго запищал сотовый телефон — звонил Платон, чтобы пожелать спокойной ночи. Это значило, на Арсенальной все в порядке.

Следующая атака Легиона последовала через час, в три, секунда в секунду. Интенсивность импульса не увеличилась, и Лиза приняла его без вреда для себя, как и час назад, четко распознав оба сигнала.

Астрономическая точность Легиона почему-то вызвала у Марго отдельное раздражение. Как по секундомеру работает… аккуратист… недаром фамилия — Паулс, из немцев небось… то-то и Лолка такая всегда пунктуальная.

Позвонил Платон и сообщил, что ему по-прежнему снятся кошмары.

— Это даже хорошо, что избытком фантазии ты не страдаешь, — проворчала Марго, все еще злясь на бессмысленную методичность Легиона.

За минуту до четырех обе сидели, нахохлившись, и, следя за секундной стрелкой, Марго непроизвольно втянула голову в плечи, как кошка, на которую замахнулись палкой.

Удар последовал точно в ожидаемую секунду, и Марго показалось, что она его тоже почувствовала, хотя это была исключительно работа воображения. А лицо Лизы сморщилось, как от зубной боли, и она приложила пальцы к вискам, но через несколько секунд болезненное выражение сменилось удивлением:

— Сейчас был только один сигнал… первый.

Мысленно призывая себя к дисциплине, Марго выждала десять минут, и только тогда набрала номер Платона. Он не отвечал. Тогда она набрала номер сотового телефона, которым был снабжен Фрумкис, затем квартирный телефон Фугаса — все с тем же результатом.

— Если что, возвращайся, я все равно спать не буду, — напутствовала ее Лиза уже в дверях.

Марго добралась до Охты на первом подвернувшемся частнике и еще на значительном расстоянии от нужного места увидела в окнах окрестных домов оранжевые отсветы пламени. Послышалась сирена пожарного автомобиля, и тут же их обошла на большой скорости патрульная машина милиции.

Подъехав поближе, Марго отпустила частника и пошла дальше пешком. Дом Фугаса горел, и пожарные лестницы тянулись к верхним его этажам. Внизу суетились пожарники и милиция, метались полуодетые люди, санитары «скорой помощи» кого-то, отчаянно кричащего, силой укладывали на носилки. Несмотря на раннее время, пятый час утра, собралась стайка зрителей, и Марго в нее затесалась. Пытаться проникнуть внутрь было бессмысленно: на центральной лестнице, которая вела к мансарде Фугаса, со звоном лопались стекла, и сквозь горящие рамы хлестало бледное пламя.

Марго стала расспрашивать зрителей — в основном это были владельцы автомобилей, выскочившие, чтобы отогнать свои транспортные средства в безопасное место. Впечатления всех были почти одинаковые. В четвертом часу их разбудил звук сильного взрыва, и беспокойство за свои машины заставило их наспех одеться и выбраться на улицу. Верхняя часть дома была разрушена взрывом, полыхало пламя, и пожар быстро распространялся на нижележащие этажи. Один из свидетелей утверждал нечто странное: поскольку из его окна хорошо просматривался и дом, который сейчас горит, и запаркованная перед ним его собственная машина, он, услыхав взрыв и еще не успев одеться, глянул вниз и увидел отъезжающий на большой скорости милицейский автомобиль. Номер, конечно, разглядеть не мог. Предъявив свое удостоверение, Марго записала его адрес и телефон.

Она чувствовала, что из-за шокового состояния утратила способность быстро соображать, и старалась вернуть ее, сосредоточив все усилия только на этом. То ли эти усилия, то ли разговоры с автолюбителями привели ее к вопросу: а где же машина Платона? В обозреваемых окрестностях горящего дома ее не было. Несколько автомашин, хозяева которых не объявились, пожарные, как потенциальный материал новых возгораний и взрывов, отволокли в сторону, невзирая на визг и улюлюканье охранной сигнализации. Но серой «девятки» среди них не обнаружилось, и Марго быстрым шагом, почти бегом, отправилась ее искать.

Планомерно обходя все окрестные дворы и переулки, она все свои надежды сосредоточила на этой потертой «девятке», вернее, на ее отсутствии. Если нет машины, в доме не было и Платона.

Марго разумом понимала, что взрыв случился именно в лаборатории Фугаса, и это наверняка дело рук, или мозгов, или что у него там есть — Легиона, и в мансарде никто не мог остаться в живых — но тем не менее ее сознание отказывалось принять к сведению эти обстоятельства. Она искала Платона, ибо верила в него, верила, что он не такой человек, чтобы погибнуть от какого-то взрыва или пожара. А в критических ситуациях вера намного сильнее разума. Марго не к месту вспомнила столь ненавистное ей в свое время изречение: «Верую, ибо это абсурдно». Возможно, этот фанатик был вовсе не таким идиотом, как ей казалось.

Она отогнала отвлеченные мысли-паразиты и ускорила шаги, сконцентрировав внимание на осмотре всех машин серого цвета, попадающих в поле зрения.

«Девятку» она нашла в двух кварталах от Фугасова дома, в тупиковом кривом переулке, и бросилась к ней бегом. Машина стояла косо, одним колесом на поребрике, двигатель не заглох, работал, дверца была приоткрыта, из нее свешивалась нога водителя. За рулем сидел Платон, вернее, не сидел, а полулежал без сознания. Успев удивиться, что никто не попытался угнать машину, Марго приложила руку к его шее. Пульс прощупывался. Она покачала головой и неожиданно для себя удивленно сказала:

— Верую, ибо это абсурдно.

Перетаскивая Платона на соседнее сиденье, она, видно, причинила ему боль — он застонал и открыл глаза.

— А… это ты…

— Я отвезу тебя в травму. Куда лучше?

— В травму нельзя… домой…

Платон опять потерял сознание, но ее вера в него была столь велика, что она, вопреки здравому смыслу, подчинилась его приказу, даже отданному в таком состоянии.

Машину она вела кое-как — Платон только начал ее учить, чуть не насильно, а она-то, дура, еще отлынивала. Прав у нее, естественно, не было, и тем не менее она с некоторым злорадством подумала, что не завидует тому гаишнику, который попробует ее остановить.

Еще издали Марго разглядела пожарные лестницы, языки пламени и суету милиции у своего дома, и тотчас, не размышляя ни секунды, стала разворачиваться. Без всяких расспросов она знала, что пожар начался со взрыва в ее квартире. И подумала: странно, что именно сегодня на нее нашла блажь, уходя, оставить свет в квартире. Говорят, бывают вещие сны… а это тогда — вещая блажь.

Несмотря на то, что разворот на узкой улице в темное время суток был для нее пока сложным маневром, она улучила долю секунды, чтобы с нежностью взглянуть на Платона. Ведь надо же… в полубессознательном состоянии… единственные слова, на которые сил хватило… в травму нельзя… действительно было нельзя.

Марго сейчас доверяла только двум людям: Паулс и Лизе. Но к Лолке тоже нельзя — она под прицелом… Оставалась шаманка.

Лиза открыла, когда Марго еще не успела отпустить кнопку звонка, словно ждала ее прямо у двери, и они, сбежав вниз, к машине, вдвоем кое-как затащили Платона на Лизин третий этаж.