Книга Легиона

6

На следующий день Марго получила папку. Ее принесли перед обеденным перерывом. Некто по фамилии Сидоров, сорока шести лет от роду, не работающий, проживающий далеко от Охты, на Петергофском шоссе, вскрыл себе вены вчера в девятом часу утра.

Марго совершила специальный выезд на место происшествия, чтобы повторно допросить очевидцев, точнее, очевидца, ибо единственным свидетелем по делу была подруга покойного, имевшая статус приходящей любовницы и проживающая в том же доме. Накануне она осталась ночевать у Сидорова, но поскольку, в отличие от него, работала, то завела будильник на половину восьмого. Она продавщица, в магазин ей к девяти, поэтому села на кухне завтракать в восемь. А Сидоров продолжал лежать в постели. Точное время? Ровно восемь, точнее некуда. Она включила телевизор, и едва успела присесть за стол и налить себе рюмочку для опохмелки, началась программа новостей. Какой канал? Первый. А минут через пять, когда показали чеченского президента, вышел из комнаты Сидоров, сказал, из солидарности выпьет с ней кофе, ну и, ясное дело, стопочку. Но сперва пошел в ванную, или, может, в уборную, кто его знает, санузел-то совмещенный. Он там застрял, но она его дергать не стала, потому что не дело это — торопить человека в уборной, а выпила кофе самостоятельно. Когда новости кончились, она посмотрела прогноз погоды — в Петербурге плюс два и снег с дождем, выключила телевизор и окликнула Сидорова через дверь, но он не ответил. Вообще-то он пустого базара не любил, поэтому она оставила его в покое и пошла в комнату делать макияж — с похмелья все-таки, а в магазине надо прилично выглядеть. Уже направляясь к выходу, забежала на кухню, сказать «чао», а он все сидит в ванной. Во сколько? Без пятнадцати девять, по часам заметила, ей только-только добежать до магазина. Она стала его звать, потом стучать кулаками и, наконец, решилась высадить плечом дверь, хотя знала, что он бы этого не одобрил. Он сидел на полу с распоротой рукой, в луже крови. Она перетянула ему руку как можно туже первым, что попалось под руку — полотенцем. Он был без сознания, и пульс не прощупывался. Она вызвала «Скорую помощь». Вот и все. Да, еще позвонила в магазин, что опоздает.

Зная, что новости на первом канале не запаздывают, Марго тем не менее позвонила в Москву на телевидение. Редакторша программы заверила ее, что и на этот раз по времени все было точно, передача вышла в эфир ровно в восемь, чеченский президент появился на экране в восемь ноль девять, а прогноз погоды закончился в восемь двадцать два.

В нарушение служебной этики и закона, Марго принесла эту папку домой показать Платону. Он изучил ее, как и диктофонную запись показаний свидетельницы, во всех подробностях, и на лице его заиграла напряженная сухая улыбка:

— Отлично. Теперь мы умеем фиксировать, когда этот волк собирается испить крови.

Марго не понравились плотоядные складки около его напряженных губ и охотничий блеск в глазах.

— Прямо так уже и «умеем»? — спросила она нарочито ленивым тоном. — И именно мы с тобой?

Платон не пожелал заметить саркастическую интонацию:

— Оператора найдем, с ним задержки не будет. А что единичного совпадения мало, это верно. — Он коротко усмехнулся. — У тебя обнаружился подлинно научный склад интеллекта. Будем проверять… Только я нюхом чую, что мы засекли этого вурдалака.

Марго нанесла визит Паулс. И не только по финансовой надобности — за ней все же время от времени следовало присматривать.

Лолу она обнаружила не в лучшей форме. В ее поведении чувствовалась настороженность и неуверенность, движения иногда прерывались непонятными и неприятными заминками, наподобие стоп-кадра в кино, а в глазах, в глубине, поселился, по-видимому, ставший привычным, страх. Марго подумала, что и в ее собственном взгляде, наверное, читается нечто подобное.

От прежней Лолиты остались шикарная журнальная внешность первосортной шлюхи и хорошие манеры. Марго она приняла радушно, и притом вполне искренне. Как у них уже было заведено, сели выпить, по причине дрянной погоды расположившись у электрического камина.

Марго неспешно отчитывалась: по ее понятиям о справедливости Паулс за свои деньги имела право на информацию, да и по-человечески — тоже. И еще она надеялась, что сообщения об определенных успехах расследования приободрят Лолу, но та лишь зябко куталась в плед, и к страху в ее глазах прибавилось еще и загнанное выражение.

— Для чего ты так подробно рассказываешь? Я слишком боюсь всего этого, и у меня совсем нет любопытства.

— Это лирика, — строго сказала Марго. — Раз ты замешана в этом деле, тебе нужно знать о нем все, что возможно. Человеку слепым кротом быть негоже.

— Экая ты вся разумная, правильная. И из какой книжки ты вылезла…

— Мне это за комплимент считать, или как?

— За комплимент, ясное дело. — Лола неожиданно развеселилась. — А вообще-то, ты не из книжки, ты из кино. Знаешь, кто ты? Американский шериф. Он, уж если в кого вцепится, ни за что не выпустит. Полгорода разнесет, половину населения перестреляет, но преступника арестует или прикончит.

— Зря ты так, — благодушно проворчала Марго, — полицейские у них юридически грамотные, нашим по этой части до них далеко. Я была раз на встрече с их стажерами, так представь себе, у них каждый случай не то что применения, а просто извлечения на свет божий табельного оружия служит предметом специального разбирательства. С показаниями, протоколом и заключением хотя бы помощника прокурора. Вот так-то… Ну ладно, засиделась я у тебя что-то. Ты уж не обижайся, буду и дальше держать тебя в курсе дела… на всякий случай.

К найму второй квартиры Платон подошел научно. Прочертив на плане микрорайона через их дом линию в направлении, указанном покойным Гронским, он отметил в «зоне» несколько домов, наиболее удаленных от этой линии.

— Нам годится любой из них, — пояснил он, — так мы его запеленгуем с максимальной точностью.

Снять квартиру труда не составило. Из двух предлагавшихся вариантов Платон предпочел помещение на втором этаже.

— Теперь прыгать в окошко можно, сколько захочется, — откомментировал он свой выбор со сдержанной улыбкой. — Грязновато внизу, но сойдет.

В рабочем обиходе Марго и Платона новое обиталище стало именоваться «явка-два», а первая квартира задним числом получила название «явка-один».

Итак, гнездышко было готово, требовалось подобрать для него обитателя.

В списке, оставшемся в наследство от Гронского, значилось пять фамилий, четыре мужских и одна женская, номера телефонов были написаны лишь около трех. В течение целого дня ни один из них на звонки не отзывался, лишь поздним вечером, после одиннадцати, удалось дозвониться по номеру, соответствующему неблагозвучной фамилии Гурдыбов. В ответ на извинения по поводу столь позднего звонка сонный голос баритонального тембра изрек:

— Все в порядке, я только что встал.

— Может, лучше позвонить завтра утром? — деликатно предложил Платон.

— Да нет же! Днем я сплю и телефон отключаю, — почему-то обиженным тоном откликнулся телепат, но, как видно, снизойдя к явному невежеству звонящего, назидательно добавил: — Ночь — главное время суток. На сон ее расходуют только убогие люди.

Без комментариев проглотив этот своеобразный комплимент, Платон поинтересовался, когда с ним можно встретиться.

— Я принимаю только по ночам, — последовал безапелляционный ответ. — И вообще, я занятой человек. Но чувствую, у вас дело срочное. Готов, в виде исключения, встретиться прямо сейчас.

По указанному адресу они нашли сильно обветшалый дом, на фасаде которого, несмотря на темное время суток, светилось лишь несколько окон, что придавало ему нежилой вид. На лестнице было темно и шныряли кошки, табличек с номерами квартир при свете зажигалки они не обнаружили и позвонили наугад в одну из дверей на площадке третьего этажа. Открыли без задержки, перед ними стояла кряжистая усатая женщина с бульдожьей челюстью.

— Чего надо? — приветствовала она их с дежурной, ненапористой хамоватостью.

— Извините, если ошиблись. Мы ищем двадцать девятую квартиру.

Угрюмое выражение на ее лице неожиданно сменила умильная улыбка:

— Так вы к Володечке, к колдуну? Это вам на пятый этаж. Наверху не спешите, осторожненько ноги ставьте, там одной ступенечки не хватает… Да уж ладно, постойте, я фонарик возьму, посвечу. — Она ретировалась назад, в шипящее и смердящее запахом жарящейся рыбы нутро своей кухни, и действительно вернулась с фонариком.

— Так что, он и вправду колдун? — рассеянно спросила Марго, в слабом свете пляшущего луча выискивая взглядом ожидаемую дыру между ступеньками.

— А как же, колдун и есть. Тут у нас была ведьма на втором этаже, никому житья не давала, так Володечка ее усмирил.

— Это как, житья не давала? Скандалила, что ли?

— Нет, это я с ней больше скандалила. Порчу она насылала, на все квартиры подряд — то телевизор не работает, то холодильник сам размораживается, а то что-нибудь и похуже.

— И как же он ее усмирил?

— А просто. Встретил на лестнице и спрашивает: «Ну, сколько это будет еще продолжаться?» Голос строгий такой, а сам он стал расширяться, так что от перил до стенки все место занял, ей-то дуре и не пройти. Тут она как захнычет, извини, мол, больше не буду, и все ему кланяется. А потом говорит: «Ты уж прости меня глупую, что сразу тебя не признала, я вот только сейчас поняла, что ты — Люцифер». А он и ни капельки не смягчился. «Ну, смотри у меня», — говорит, и ушел.

«Володечка» оказался экземпляром столь странным, что, как показалось Марго, не только у нее, но и у Платона возникли сомнения, можно ли иметь с ним дело. Открыв дверь, он долго стоял на пороге, созерцая посетителей без заметного интереса и никак не выражая своего к ним отношения. Он дважды приоткрыл рот, как бы собираясь что-то сказать, но так и не счел нужным этого сделать. Покатые плечи, короткая конусообразная шея, совершенно круглые желтые глаза и манера резко захлопывать рот, будто он только что проглотил какую-то мелкую живность и боится ее упустить, делали его похожим на гигантского грызуна-мутанта. И, неведомо как, возникало впечатление, что его тело обладает непомерной пугающей тяжестью. В довершение всего этого, одет он был в женский жакет большого размера. Возраст его нельзя было угадать даже приблизительно. Не меньше двадцати пяти и не больше пятидесяти, решила Марго.

Наконец колдун отодвинулся назад и в сторону, уступая гостям путь в прихожую, а затем проследовал впереди них на кухню. Его способ перемещения трудно было назвать ходьбой, он словно перетекал из одной конфигурации в другую, наподобие огромной амебы, и это плавное движение завораживало. Угнездившись на стуле, он с безразличием пронаблюдал, как посетители, помедлив, разместились, за неимением других стульев, на деревянной скамье у стены. При этом он успел дважды проглотить воображаемое насекомое.

— Хотите чаю? — спросил он, берясь за стакан с бурой жидкостью.

— Нет, спасибо, — быстро сказала Марго, опасаясь, что Платон может опрометчиво выразить согласие. Ибо успела заметить, что чай заварен в чугунной сковородке, стоящей посередине стола, хотя у плиты на полке имелся заварной чайник.

— Чай с живой праной можно сварить только в сковороде, — пояснил он равнодушно.

Марго не понравилось, что он напрямую отвечал ее мыслям. Ничего не поделаешь, телепат, огорченно подумала она.

— С праной? — удивился Платон. — При чем здесь прана?

Марго хотела уже разозлиться — что ему, мало здесь одного клоуна, — но бестактное выступление Платона неожиданно оказалось удачным.

— Прана — энергия дыхания, — внушительно произнес Володечка, ему явно нравилось поучать, и неуместный вопрос Платона пробудил его к жизни. — Все живое имеет дыхание. Если я правильно обращаюсь к чаю, он соглашается отдать мне свою прану.

— Отлично, — заявил Платон радостно, — но мы здесь по другому вопросу. Нам посоветовал к вам обратиться Аристарх Александрович Гронский… вы его знаете?

Никакой реакции не последовало, хозяин дома продолжал прихлебывать свой коричневый напиток.

— Так знаете или нет?

— Знаю.

— Он сказал, что вы сможете справиться со стоящей перед нами задачей…

— Я могу все.

— То есть как?

— Все что угодно.

— Тем лучше. Ситуация такая: нам известно, что некий сильный… чрезвычайно сильный телепат время от времени приказывает отдельным людям совершить самоубийство… вскрыть себе вены. И они это делают… Вам это не кажется… скажем так, нереальным?

— Не кажется. Дело обычное.

— Нам нужно перехватить и запеленговать этот сигнал. То есть отметить точное время и направление, с которого он поступает. Вам это под силу?

— Я же сказал: мне все под силу.

— Гм… тогда второй вопрос: вы нам согласны помочь? Он приоткрыл рот, тут же захлопнул его и безразлично уставился в стену своими круглыми звериными глазками, будто ничего и не слышал.

Вот истукан, мысленно выругалась Марго.

Володечка перевел взгляд на нее, будто лишь сейчас заметил, и изрек:

— Кому адресованы эти сообщения, вы не знаете.

— Не знаем, — подтвердила она.

— И времени выхода на связь тоже не знаете.

— Именно так.

— Значит, надо сидеть и ждать, — глубокомысленно заключил телепат и умолк, глядя вдаль и, как будто, ожидая озарения свыше.

Вскоре он, по-видимому, его получил и задумчиво объявил результат:

— Пять долларов в час и по десять за каждый сигнал.

Вымогатель и кровопийца, аттестовала его про себя Марго. Вот фигу ему… найдем другого.

— Ну ладно, только для вас: три в час и пять за сигнал.

— Договорились, — поспешно согласился Платон, чувствуя, что Марго готова послать прохвоста подальше. — Дополнительные условия: во-первых, ваше рабочее место будет на Охте, мы вас туда доставим. И второе: в течение всего времени ваших дежурств один из нас будет находиться в соседней комнате.

Последовала долгая пауза и решительный ответ:

— Тогда еще десять в сутки.

Терпение Марго лопнуло:

— Да идите вы к черту! Пошли отсюда, Платон.

Володечка боязливо подул себе на плечи:

— Не нужно произносить таких слов… Ладно, буду терпеть вас бесплатно. Я сговорчивый, — совершенно неожиданно для слушателей он кокетливо хихикнул.

Его водворили на «явку-два» следующей ночью.

Платон проанализировал имеющуюся в их распоряжении уже целую сотню самоубийств и установил, что по времени они распределяются равномерно в течение суток. Таким образом, время дежурства не имеет значения, и пожелание Володечки функционировать только по ночам было сочтено приемлемым. Дабы никто из участников не переутомлялся, «рабочий день», выражаясь условно, установили с полуночи до пяти утра. Ассистирование Володечке, по крайней мере на ближайшие дни, Платон взял полностью на себя, поскольку Марго надо ходить еще и на службу. Но первое дежурство она пропустить не могла, поэтому поехали втроем.

Очутившись в «зоне», Володечка, в отличие от покойного Гронского, ни восторга, ни интереса не выказал.

— Беспокойное место. Шумно, — изрек он недовольно.

— То есть как, шумно? — поразилась Марго: ей казалось, кругом полная тишина.

— Астральный шум сильный. Ментальный шум тоже. И вообще… везде так и шныряют.

— Кто шныряет?

— Лярвы.

— Что такое лярвы? — заинтересовался Платон.

— И здесь на стенках висят.

— Но что это? Объясните.

— Блевотина человека в астрале.

— Перестаньте валять дурака! — взбеленилась Марго. — Отвечайте толком, когда вас спрашивают! И пользуйтесь, пожалуйста, пристойными словами.

— Я-то пристойными пользуюсь, — флегматично огрызнулся Володечка, — а вот вы… задаете глупые вопросы, да еще злитесь, тут в астральном поле и появляются новые лярвы. Вы их и выпускаете. А они сами собой не пропадают, значит, загрязняете астрал… Злоба, страх, раздражение, обиды всякие — каждый раз возникают лярвы. Здесь их и так полно… место такое.

— Понятно, — примирительным тоном объявил Платон, — вы уж простите наше незнание. Если вы не против, я немного введу вас в курс дела.

— Не надо.

— Просто кое-какие детали, отмеченные во время сеанса Аристарха Александровича Гронского, для вашей же…

— Мне не нужны профанические знания. Все, что понадобится, я выясню сам.

— Но это необходимо для вашей безопасности…

— У вас нет силы. Вы не можете меня защитить. У меня есть сила. Я сам о себе позабочусь.

Он уселся у стола, выпрямив свое веретенообразное туловище и слегка запрокинув голову, словно высматривал что-то в одному ему видной дали. Марго и Платон коротали время на кухне за кофе и газетой с кроссвордами и лишь изредка заглядывали к нему — он сидел неподвижно, столбом, словно гигантский суслик, караулящий свою норку. От предложенного растворимого кофе он отказался, снизойдя до краткого объяснения:

— У него мертвая прана.

Так он просидел, не вставая с места, до пяти утра, и за это время не сделал ни одной пометки на лежащей перед ним бумаге и ни разу не включил диктофон.

— И вы не восприняли ни одного сообщения? — спросил Платон, стараясь преувеличенным удивлением скрыть проснувшуюся в нем подозрительность.

— Не воспринял. Такого, какое вам надо.

— Но неужели не было ничего интересного?

— Что интересное? Шум? Вам это неинтересно, — он вдруг по-детски лукаво скосил глаза: — А вы помните, что каждый сигнал стоит пятеру?

Это было, пожалуй, единственной в нем чертой, вызывающей симпатию: мгновенное превращение тяжеловесного монстра в ребенка. Тоже монстра, но все-таки ребенка.

В машине Володечка получил свои честно заработанные пятнадцать долларов, и был доставлен домой.

Оставшись с Платоном вдвоем, Марго первая задала вопрос, вертевшийся у обоих на языке:

— А он не шарлатан?

— Кто его знает… Надеюсь, Гронский не мог так ошибиться.

Следующие две ночи дали такой же, то есть нулевой, результат, и Марго одолели сомнения:

— Может попробуем кого другого?

— Не спеши. Убийства повторяются с периодичностью примерно раз в неделю. — Они давно уже в обиходе стали именовать эти самоубийства их подлинными названиями, убийствами. — А неделя — это сто шестьдесят восемь часов. Значит, вероятность, что очередное убийство выпадет именно на эти три дежурства — менее десяти процентов. Думаю, менять его рано.

— Больно грамотный ты, — проворчала Марго. Ее раздражал застой в делах.

— Чисто полицейский ход мысли, — пожал он плечами.

В последующие несколько ночей Платон ассистировал Володечке самостоятельно, а Марго в одиночку отсыпалась в своей постели.

Володечка не менял своего поведения, он отсиживал свои пятичасовые смены неподвижно, с терпением стерегущего добычу животного, и неизменно отказывался от кофе и бутербродов, так что в конце концов Платон перестал что-либо ему предлагать.

В первый раз телепат пошевелился во время шестого дежурства в час тридцать ночи. Как удалось подглядеть Платону из коридора, он довольно долго что-то старательно рисовал на бумаге. Хотя на столе лежал диктофон, и Володечка согласился с присутствием этого прибора, он заранее объявил, что включать его не намерен, дабы не подвергаться воздействию дурной энергии, исходящей от этого неправедного изобретения.

С результатом его стараний Платон смог ознакомиться в пять, по окончании смены. На листе бумаги были жирно нарисованы три стрелки, с некоторым разнобоем указывающие примерно одно направление, южное. Также имелась запись корявыми печатными буквами: «Приказ разрезать свои руки и вены тоже так штоб сильно текла кровь очень сильный приказ даже мне хочитца это зделать но не буду». В дополнение ко всем добродетелям Володечка был еще и малограмотным.

Через день Марго получила соответствующее дело, по порядку уже сто четвертое. Покойника обнаружили и вызвали «скорую» только утром, но по медицинскому заключению самоубийство было совершено в первой половине ночи. Марго нашла врача, писавшего заключение, и пыталась добиться от него уточнения времени.

— От часа до трех, точнее сказать не могу. Да вам-то какая разница?

— Значит, разница есть, если спрашиваю, — хмуро огрызнулась она.

— Я понимаю… да вы не сердитесь. Только если вы сомневаетесь, то напрасно: здесь самоубийство чистое, без подвоха. — Его лицо выражало недоумение и покорность.

Марго стало совестно: чего же она так? Усталый пожилой человек, и она его разбудила после ночной смены — мог бы и послать ее подальше.

— Да, вы совершенно правы, так оно и есть. Но поверьте, это действительно важно, иначе не стала бы вас беспокоить. Извините, пожалуйста.

— Ну что вы, — почему-то смутился врач, — это моя работа.

Итак, концы с концами вроде бы сходились, но Платон, повинуясь своей занудной методичности, продолжал пасти по ночам телепата и тратить Лолитины доллары, пока тот не зафиксировал еще один сигнал. На это раз запись гласила: «Приказание сибя убить сильней чем впрошлый раз откуда идет не знаю идет со всех сторон мне сичас не нравитца это дело потому что хочитца убить себя». Отдельно, внизу листа, имелась любопытнейшая приписка: «Все время попадаитца слово легион мне нравитца это слово».

Когда Марго получила на службе папку, подтверждающую достоверность донесения Володечки, с ним расплатились согласно с договоренностью, добавив поощрительную десятку премиальных, и предупредили, что его услуги могут еще понадобиться в будущем.

Ни Марго, ни Платон больше не сомневались: с помощью телепатов можно с достаточной степенью надежности перехватывать импульсы, инициирующие самоубийства. Но эта возможность, увы, ничего не могла дать, если не удастся найти способа блокировать или подавлять эти дьявольские сигналы. Платон заявил, ему нужно думать и консультироваться, но сначала следует отыскать место, где находится предполагаемый источник импульсов.

Линии, проведенные на плане от обеих квартир в направлениях, указанных телепатами, пересеклись на обнесенной забором территории складов. Выбрав из окрестных многоэтажек самую высокую и забравшись на открытую лестничную площадку верхнего шестнадцатого этажа, Платон и Марго долго разглядывали в бинокль это место, выглядящее внешне уныло и буднично и тем не менее казавшееся обоим теперь зловещим.

О солидности владельцев территории свидетельствовали не только ее размеры, приблизительно с футбольное поле, но и прежде всего забор — высокий, сплошной, в две доски, увенчанный наверху метровой паутиной колючей проволоки на консолях. На переднем плане, сразу за проходной и воротами виднелись четыре эллинга — серебристые, длинные, с выступающими полукольцами ребер, они напоминали гигантских гусениц, улегшихся рядком отдохнуть. А за ними, в дальней части площадки, стояли два трехэтажных здания и несколько легких металлических построек, похожих на большие гаражи. Между зданиями время от времени с деловитым видом курсировали какие-то люди, судя по одежде и манере держаться, «белые воротнички». Там явно размещались учреждения, причем активно функционирующие. Несколько раз из здания в здание проследовали люди в белых халатах.

— Значит, все-таки лаборатория, — задумчиво и негромко пробормотал Платон.

Насмотревшись вдоволь, они удалились восвояси, возбужденные, особенно Марго, тем, что в этом деле впервые появилось нечто видимое и осязаемое, помимо трупов. Но оба понимали, что их отделяет глубочайшая пропасть от того момента, когда на преступника можно будет надеть наручники. И в глубине сознания маячил неисчезающий проклятый вопрос: а есть ли у этого преступника руки как таковые? Если это — чистый обособившийся разум, то на что ему можно надеть наручники, или что — вместо наручников?

Платон продолжал консультации с парапсихологами, экстрасенсами и прочими мистагогами, а Марго занялась более прозаическими материями, отысканием владельца серебристых эллингов и предполагаемой лаборатории за колючей проволокой. Это оказалось не слишком сложным, но результат получился не вдохновляющий.

Территория принадлежала концерну «РАП», что расшифровывалось, как «Российское авиационное приборостроение». Это был один из осколков, и отнюдь не мелких, бывшего советского оборонного комплекса. Узнать о концерне не удалось практически ничего, кроме того, что он владеет десятками объектов во всех концах страны общей стоимостью более четырех миллиардов долларов. Подобно тому, как в термитнике поддерживается температура и состав воздуха каменноугольного леса точно такие, какими они были сто миллионов лет назад, на предприятиях концерна сохранялся уклад ушедшего в прошлое режима, защищенный от контакта с внешним миром барьерами повышенной секретности, отлаженным механизмом слежки за поведением и настроением сотрудников и специфической системой оплаты труда, ставящей во главу угла лояльность по отношению к фирме и личную преданность начальству.

Выяснить даже в общих чертах, чем занимается филиал РАПа на Охте, Марго не удалось. Ей пришло в голову, что хоть что-нибудь о делах концерна может знать Паулс: ведь в конце концов, как в любой специфической социальной сфере, среди предпринимателей должны циркулировать свои сплетни и бытовать свой бизнес-фольклор.

Лола, без сомнения, была польщена, что Марго к ней обратилась за помощью интеллектуального характера, но без подготовки сказать ничего не могла. Обещала разузнать, что сумеет.

Со свойственной ей пунктуальностью она позвонила точно в оговоренный срок, через два дня. Честно предупредив, что сведения весьма скудные, тем не менее передавать их по телефону не пожелала. Марго подумала было, что Лолита просто ищет повода выпить с нею, да заодно и разжиться свежими новостями о ходе расследования — но оказалось, нет. Она боялась говорить об этом концерне даже дома, и вдвойне — по телефону. Стало быть, ее интуиция, причудливый гибрид женского инстинкта и чутья дельца, уже увязала это военно-промышленное чудище со своим злополучным покойным братцем. А ведь Марго ни словом не обмолвилась, откуда идет ее интерес к концерну.

Информация, действительно, была скромной. В Петербурге РАП имеет четыре объекта: два завода, конструкторское бюро и склад комплектующих деталей и готовой продукции. Склад располагается на Охте, несомненно, именно его Марго и наблюдала в бинокль три дня назад.

— Прости, там действительно только склад? — недоуменно перебила Марго. — И никаких производственных или исследовательских подразделений?

— Нет… склад, он и есть склад. А почему он у тебя вызывает сомнения? — в свою очередь удивилась Лола.

— Да так… объясню чуть позднее. Сначала ты договори до конца.

— Говорить почти нечего. В смысле платежей и поставок концерн вполне корректен, но его все равно недолюбливают. Это можно понять: промышленные монстры никому не нравятся. Руководство концерна не агрессивно, и за последнюю пару лет здесь у нас они никого не сожрали, видно мелкая дичь им не нужна. Но их все равно боятся. Тоже понятно: слишком большая сила за ними. Ведь они не только авиаприборы делают, а еще и системы вооружения. Но есть и другое: о них говорят чаще всего с омерзением. Вот это парадоксально — могучая фирма, ведет себя вроде бы пристойно, а все время ползут гаденькие слухи. Будто оружие поставляют кому попало, в том числе откровенным бандитам, и зеленый свет им дают чуть ли не прямо из Кремля. Будто втайне от всего мира разрабатывают космическое оружие, запрещенное международными соглашениями. Будто у них иногда бесследно исчезают люди, и концов найти невозможно. Будто у них целый штат колдунов, напускающих порчу на тех, кто стоит у них на дороге. И все остальные сплетни примерно в таком же духе. А конкретного — ничего. Странно.

— Да, не густо, — согласилась Марго. — Теперь послушай меня.

В течение всего ее рассказа Лола сидела тихо, не шевелясь и не задавая вопросов. Впрочем, отметила Марго с удовольствием, она была напугана не слишком сильно.

— Странно… уж к чему-чему, а к оборонке мой покойный братец отношения не имел. Папаша — да, а тот нет. Ладно, это лирика, как ты говоришь… Так тебе что — хотелось бы побывать в этих домишках на складе?

— Хотелось бы… — недовольно передразнила ее Марго. — Если бы, да кабы… Небось, в спальню президента проще пробраться, чем туда. А ты чего спрашиваешь? Вопрос риторический, или как?

— Или как… Пока ничего не знаю. Тем более, ничего не обещаю. В жизни расклады бывают разные, сама знаешь. Попробую выяснить, нельзя ли под них подкопаться.

— Ты что такое надумала? — вскинулась Марго.

— Пока ничего. Если надумаю, поставлю тебя в известность.

На том и расстались. Марго волей-неволей погрузилась в дела служебные. Удивительное совпадение: и Платон, и Лолита сейчас вели себя по отношению к ней одинаково. Оба что-то разнюхивали, а ей предлагали передохнуть, постоять в сторонке.

Платон являлся домой только ночевать. Днем он торчал в библиотеках, а вечерами якшался с экстрасенсами, магами, лозоходцами и прочей шушерой, и возвращался поздно, голодный и одуревший. У Марго давно не было так много свободного времени, и — странное дело — вместо того, чтобы сесть почитать книжку или, на худой конец, к телевизору, она предпочитала навещать обе пустующие квартиры в «зоне» и прогуливаться там по улицам, на которых ей была знакома уже каждая выбоина в асфальте. Ее тянуло туда.

Она с детства знала расхожую присказку, что преступника-де тянет на место преступления. Но, всю взрослую жизнь имея дело с преступниками, знала также, что это чисто литературная выдумка. Преступники стараются держаться подальше от места правонарушения… может быть, потому что тоже знают эту присказку с детства. А она не преступник… и вот болтается в «зоне»… Чего она ждет от этих прогулок?.. Скорее всего, ничего.

Но даже бессмысленная настойчивость иногда вознаграждается. Бесцельные прогулки Марго принесли неожиданный урожай. Она дважды видела в «зоне» Володечку-телепата. Любопытно было уже то, что, стало быть, существовали причины, способные заставить Володечку подняться с койки не в одиннадцать, а по крайней мере в восемь вечера. В первый раз он мелькнул на другой стороне улицы, и пока она стояла у светофора перед непрерывным потоком машин, пропал без следа. Во второй раз ей удалось «сесть ему на хвост», и она пасла его в течение более двух часов. К ее удивлению, он, как и она сама, шлялся по улицам без видимой цели, методично каждые пятнадцать-двадцать минут выпивая по банке пива. Надо думать, в пиве полно живой праны… однако, куда же в него столько лезет… этой жидкой праны?

Марго в качестве топтуна была полным дилетантом, и мало-мальски внимательный человек мгновенно бы ее разоблачил, но Володечка, к счастью, был настолько занят процессами в астральном и ментальном мирах, что убогая реальность его не занимала.

Ее подмывало подойти к нему и спросить, какого черта ему здесь надо, но она воздержалась от этого шага: наверняка, в лучшем случае, вылепит что-нибудь заумное и хамоватое. Лучше оставить его в покое — так хотя бы есть шанс, что при очередном контакте что-нибудь выболтает. Впрочем, в мыслях Марго появление Володечки в «зоне» само собой увязалось с его же текстом: «Все время попадаитца слово легион мне нравитца это слово». Это ее почему-то настораживало.

Она рассказала об этом эпизоде Платону, но тот не был заметно обеспокоен:

— Надо как-нибудь придумать предлог, чтобы навестить его и прощупать, — обронил он рассеянно и, похоже, тут же забыл о телепате.

Тот, к величайшему изумлению обоих, через несколько дней сам дал о себе знать телефонным звонком, последовавшим точно в полночь.

— Ну, сколько еще это будет продолжаться? — задал он Марго свой коронный вопрос, из чего она заключила, что Володечка ее идентифицировал как ведьму.

— Вы о чем, собственно? — с искренним удивлением откликнулась она.

— Не умышляй на Легиона. Он — Спаситель.

— Уверяю вас, я ничего не злоумышляю.

— Обмануть меня хочешь? Кишка тонка.

— А кто такой Легион? И какое вы имеете к нему отношение?

— Легион знает все. Про тебя тоже знает. Я ему рассказал. Он тебя накажет. В последний раз говорю, перестань вредить Легиону. — Не дожидаясь ответа, он бросил трубку.

Платона неожиданное выступление Володечки почему-то развеселило:

— Значит, он болтался по «зоне», чтобы попробовать съякшаться с Легионом и наябедничать на тебя. Заметь — не на меня, только на тебя. Укротитель ведьм, ничего не поделаешь. — Он сдержанно засмеялся.

Марго не к месту подумалось, что она давно не слышала его смеха. Чувства юмора он не потерял, но оно проявлялось теперь или саркастическими усмешками, или сухой мимолетной улыбкой.

— Подожди веселиться, посмеешься потом, — решилась она призвать Платона к порядку. — Думаешь, он действительно умудрился вступить в контакт с Легионом? И действительно смог донести на нас?

— Не берусь судить, но уверен: сейчас это не имеет никакого значения, в любом случае от Легиона следует ждать гадостей. — Он перестал улыбаться, и лицо его сделалось тоскливым и настороженным. — А вообще, ты права. Нам нужно с ним разобраться.

— С кем именно?

— С обоими. Но сначала с Володечкой. Только немного позднее, чтобы не спугнуть раньше времени.

Но жизнь и Легион рассудили по-своему. Через несколько дней Марго получила папку с делом о самоубийстве гражданина Гурдыбова Владимира, не работающего, не женатого, закончившего свой земной путь в возрасте тридцати четырех лет.

— Вот и ответ. Выходит, сумел-таки наладить контакт, — мрачно усмехнулся Платон.

— Но что это значит? Наказание за надоедливость? Или за то, что сунулся, куда не надо? Или… божественный черный юмор?

— Как знать… Скорее всего, подвернулся под руку в качестве биологического сырья.

— Так или иначе, — отрешенно резюмировала Марго, — смертность среди телепатов пока стопроцентная.

— Смертность везде стопроцентная, — небрежно отмахнулся Платон.

Долго осмысливать гибель Володечки Марго не пришлось, потому что через два дня позвонила Паулс.

— У меня для тебя сюрприз, — промурлыкала она из трубки. Таких бархатистых оттенков в ее голосе Марго давно уже не слышала.

Она отправилась к Лоле немедленно. Ее ожидал накрытый стол и праздничная тональность общения: Лолита явно была довольна собой. И вполне обоснованно, как стало ясно после первых же ее слов.

Марго не могла вникнуть во все детали ее повествования, но общий смысл его сводился к тому, что с подачи Паулс ее фирма перекупила у другой компании более шестидесяти процентов риска по страховке объектов РАПа в Петербурге. Оказывается, это обычная практика в страховом деле. Далее последовали подробности, в которых Марго разобраться не могла, но главный результат заключался в том, что Лола имела право, и даже была обязана, провести инспекцию объектов страхования. И она, ни много ни мало, намеревалась на Охтинский склад запустить Марго и Платона под видом инспекторов.

— Авантюра, — было первой реакцией Марго.

— Ничего подобного. Все будет по закону. Ты и твой… напарник… напишете мне заявления — прошу, мол, принять меня на временную работу на должность внештатного инспектора… Остальное я беру на себя. Получите удостоверения. И ничего особенного тут нет — у нас разные люди работают.

— И что же — они нас так прямо и пустят на свой сверхсекретный объект? Не проверяя, кто мы такие?

— Так прямо и пустят, — развеселилась Лола, — со страховыми инспекторами не спорят. И к тому же вот эти контракты, — она махнула рукой в сторону журнального столика, где лежал ворох деловых бумаг, — содержат для тебя небольшой подарок.

— Мне начинает казаться, сегодня у меня день рождения.

— В договоре о страховании склада на Охте значатся только эллинги, гаражи и помещения для охранников. И ничего более — ни производственных площадей, ни конструкторских бюро, ни лабораторий. Улавливаешь?

— Не совсем. Пусть так… но что это конкретно для меня означает?

Лола сокрушенно покачала головой:

— Означает, что ты можешь высказать удивление и неудовольствие по поводу наличия на территории не обозначенных в документах подразделений. Можешь даже намекнуть на необходимость пересмотра существующего договора ввиду наличия в нем серьезных погрешностей. А в качестве поблажки — уже твоя добрая воля согласиться подписать документы, если ты, конечно, не обнаружишь в этих зданиях никаких факторов, повышающих риск страхователя.

— И они нас туда впустят?

— Не просто впустят, а любезнейше пригласят. И ты сможешь совать нос, куда вздумается, — нет ли где чего взрывоопасного, пожароопасного, токсичного или повышенной радиации. Они тебе и газоанализаторы, и счетчик Гейгера принесут, если захочешь… Ну как тебе это?

— Оказывается, у меня еще и Новый Год, кроме дня рождения… А ты с нами не пойдешь?

— Ни в коем случае. Это дело инспекторов, как раз уровень их компетенции. Появление директора в такой ситуации означало бы некий демарш с непонятными целями, и началась бы долгая разборка. Это во-вторых. А во-первых — я скорее повешусь, чем полезу в такое место… Ладно, давай-ка малость расслабимся. По-моему, я честно заработала часок отдыха.

— Не сомневайся… Но я все еще окончательно не уверовала: неужто для страховых инспекторов не существует никаких барьеров?

— Страховые компании такая же сила, как и банки. Страхователь имеет право на полную информацию о предмете страховки. Нашей работе никогда не мешают, это обходится слишком дорого. — Лола настроилась на благодушный лад. — Во время Второй мировой войны немецкие подводные лодки торпедировали американские транспорты сразу по выходе из портов, будто заранее знали час и минуту отплытия. Оказалось, немецкие компании перекупали часть риска у американского Ллойда, и, соответственно, получали право на информацию о рейсе. Время отплытия передавалось по кабелю в Германию за двое суток до выхода корабля. Самое любопытное: когда ФБР докопалось в чем дело, эту практику удалось прекратить далеко не сразу, и какое-то время суда продолжали тонуть. Ни одно судно в мире не может выйти из порта без страховки, а на страховые компании оказать давление очень трудно. Даже правительству.

Марго на нее поглядывала с изумлением. Она была однозначно уверена, что Лолку, кроме секса и жратвы, всерьез не занимает ничто. И то, с каким, можно сказать, воодушевлением она вещала сейчас о своей профессии, не вязалось с этим мнением. Ей захотелось спровоцировать Паулс на дальнейшие откровения.

— Но как это у тебя получилось? Нельзя же в любой момент купить, что вздумается? Придется, наверное, переплатить, а ты ведь не можешь действовать своей фирме в убыток?

— Разумеется, не могу. Все дело в конъюнктуре, стечении обстоятельств. История, кстати, довольно забавная. — Лола скинула туфли и залезла в кресло с ногами. — Наши конкуренты, компания «Сирин», — учредители астрологического бюро, и у них постоянная тесная связь. Кроме того, их обслуживают какие-то маги. Магическая страховка сделок, разоблачение происков враждебных фирм и тому подобное… понятное дело, на астральном уровне — это нынче в моде, слыхала наверное?

— Я думала, это все — шутки. Неужто — всерьез? — Марго совершенно растерялась.

— Многие предприниматели, и заметь, не из худших, учитывают советы магов вполне серьезно. И уверены, что это им помогает. А дельцы в основном — люди практичные, свою выгоду животом чуют. В «Сирине» больше верят астрологам, хотя и магам тоже. Так вот, еще полгода назад астрологи определили по звездам, что со следующего года иметь дела с РАПом будет опасно и убыточно. Они обратились к магам, и те поддакнули астрологам… Информация эта — сама понимаешь, секретная, но у меня там есть свои источники… Одним словом, они уступили часть сделок недорого. А наш директорат — им что… пропели мне хором хвалебную песнь.

— И вправду, забавно… Только трудно поверить, что все это делают взрослые люди.

— Как сказать… Жизнь сложна. Но опыт показывает: если человек крепко верит, что ему что-то помогает или вредит, то оно действительно помогает или вредит. — Лола явно пришла в философское настроение.

— Ты уж извини, мне пора. — Марго решительно поднялась. — Мы с тобой еще пофилософствуем, случай представится.

В назначенный срок Марго и Платон получили удостоверения внештатных инспекторов страхового общества «Ковчег», и Лолита снабдила их ворохом должностных инструкций, копий договоров и бланков протоколов инспекции. Позвонив по номеру телефона, указанному в соответствующем договоре, они были приглашены проинспектировать Охтинскую площадку следующим утром.

Подходя в восемь утра к двери монументальной проходной, осененной кружевным плетением нависающей сверху колючей проволоки, Марго чувствовала себя маленьким человечком из мультяшки, проникающим в замок злого волшебника. Платон же полностью вошел в образ педантичного служаки, и въедливый взгляд придиры и крючкотвора не обещал владельцам предприятия ничего хорошего.

За проходной уже ожидал специально приехавший администратор и его секретарша, и они их встретили радостно, словно дальних, но любимых родственников, приехавших из Австралии или Канады. Начали с эллингов. Платон и впрямь почувствовал себя инспектором. Он с такой настырностью лез во все мелочи, то требуя акты об испытаниях системы пожаротушения, то промеряя рулеткой проемы аварийных выходов или расстояния между нагромождениями складированной аппаратуры, что Марго стала задаваться вопросом: а не забыл ли он, зачем, собственно, сюда пришел? Ей самой очень скоро осточертели гидранты, огнетушители и датчики аварийной сигнализации, и она уже начала было злиться на Платона: в конце концов, терпение хозяев тоже не беспредельно, и нужно, чтобы его хоть сколько-то осталось на финал.

Наконец, был осмотрен последний, четвертый эллинг, и Марго облегченно вздохнула, но администратор у самого выхода вдруг как-то незаметно и ловко завел их в стеклянный вольер, где, словно редкостное животное, обычно обитал сменный начальник охраны объекта. Сейчас там его не было, а взамен почему-то обнаружился накрытый стол, с водкой, коньяком и недурными закусками.

Платон был неподражаем. Не спеша осмотревшись, он объявил с полной невозмутимостью:

— К этому помещению претензий не имеем. Давайте, продолжим осмотр.

— Но это все! Больше ничего нет.

— Почему же нет? — Платон извлек из кейса пачку бумаг. — Вот здесь значатся еще гаражи… и подсобные помещения.

— Их никто никогда не смотрел. Ну подумайте сами, что может быть в подсобках? Или в гаражах?

— Как, что? Вот, здесь записано: огнетушители, пожарная сигнализация, условия хранения горюче-смазочных материалов… Из-за этих вещей, знаете ли, начинается пятьдесят восемь процентов пожаров.

Последние цифры Платон выдумал на ходу, экспромтом, но они добили администратора:

— Хорошо, идемте.

Действие инспекционно-трудового спектакля переместилось в гаражи, и к концу его Марго не могла решить, кого больше допек Платон — администратора или ее саму.

По выходе из последнего гаража Платон с картинным изумлением, разведя руками, вперил взор в здания, ради которых и был затеян весь этот балаган.

— А это что?!

— Подсобные помещения, — бодро отрапортовал администратор.

— Вы, наверное, шутите? Капитальные трехэтажные строения — какие же это подсобки? И к тому же, там люди. Вон, видите? И свет почти во всех окнах.

Администратор совсем потерял лицо:

— Здесь всегда было пусто. Вот ей-богу, были подсобки. Людей поместили временно, пока проектное бюро ремонтируется. Завтра их уже тут не будет, поверьте, пожалуйста… как говорится, под честное слово, а уж я… — Он загнанно огляделся. — Я в долгу не останусь.

— Да нет, что вы, — брезгливо отстранился Платон, — это все несерьезно. Нужна новая генеральная экспертиза и новый договор…

— Умоляю, не надо. Вы меня режете. Да вы зайдите туда, — администратор боязливо покосился на ближайшее здание, — хоть на первый этаж, в вестибюль. И увидите сами — ничего там особенного… Ну что вы, право… Давайте заглянем.

— У меня нет полномочий решать такие вопросы. А если что случится? Мне отвечать… Нет, нельзя.

— Ничего не случится! Уверяю вас, ничего совершенно! Ну, хотите, осмотрите все целиком, оба здания! Походите, посмотрите, убедитесь… Только я их предупрежу, а то, знаете, научные работники все-таки. — На протяжении всей последней тирады он косился на злополучные строения, и выражение страха на его физиономии не вязалось с ласковыми интонациями голоса.

Восприняв молчание Платона, как согласие, он рысцой направился к входу в ближайшее здание:

— Одну секундочку, я сейчас. Ровно одну секунду…

— Ну, ты и ловкач, — покачала головой Марго, — заставил-таки беднягу уламывать нас туда заглянуть… Грамотно сделано.

— Для нас любопытны два нюанса, — академическим тоном заметил Платон. — Первое: ему не велено именно сюда без спросу приводить посторонних. Второе: он панически боится этих зданий или их обитателей.

Тем временем вернулся администратор с вымученной улыбкой на лице:

— Ну вот, я же говорил, все устроится… полный порядок, — затараторил он суетливо, а затем добавил шепотом, словно приглашал принять участие в заговоре: — Идемте.

Интерьеры здания поражали, начиная с вестибюля и коридоров. Крашеные белой масляной краской стены, на полу линолеум, но на этом линолеуме — мягкий ворсистый ковер толщиной сантиметров в пять, а у голых стен — диваны темно-зеленого бархата, наводящие на мысль о номерах «люкс» в провинциальной гостинице.

— Помесь борделя с психушкой, — пробормотала себе под нос Марго.

Администратор тотчас уставился на нее вопросительным и преданным взглядом.

— Нет, нет, это я так, про себя… пустяк, — отмахнулась она от него.

Против ожиданий, на выходящих в коридор дверях не заметно было ни щелей электронных запоров, ни даже простейших кодовых замков, а только старые добрые замочные скважины.

Платон бесцеремонно открывал все двери подряд. Сначала они попали в биологическую лабораторию. Она занимала весь первый этаж и, как все в этом здании, была крайне странной. Приятно поражало обилие света и удивительно чистый воздух. Везде вдоль окон красовались экзотические растения, прекрасные представители тропической флоры. Помимо казенных лабораторных столов и высоких вертящихся кресел и табуретов, кое-где нелепейшим образом красовались обитые шелком козетки, пуфики, и даже ломберный стол с зеленым сукном.

Черт-те что, недоумевала Марго, неужели они тут все — сумасшедшие? Только сейчас она обратила внимание, что в пределах видимости нет ни одного человека.

— Из персонала кто-нибудь есть? — громко и важно спросил Платон.

— Есть, есть, а как же, — откликнулся непонятно откуда выплывший улыбчивый толстяк в очках и белом халате, — Епифанов, руководитель лаборатории.

— У вас всегда так пусто? — позволил себе удивиться Платон.

— Нет, просто научные сотрудники приходят позже. У нас не регламентированный рабочий день.

— Давайте, осмотрим ваши площади. — Платону отлично удавалась роль туповатого служаки.

— Конечно, конечно. — Толстяк гостеприимным жестом указал на проем следующей двери и повел их по анфиладе таких же светлых комнат.

Администратор и секретарша следовали на приличном расстоянии, но все же таком, чтобы хорошо слышать любой вопрос посетителей.

Платон на ходу оглядывал обычные предметы лабораторного обихода — клетки с мышами и крысами, стойки с пробирками, микроскопы, бинокуляры, томографы, даже два электронных микроскопа, термостаты, компьютеры. Была и незнакомая ему аппаратура, о назначении которой он не мог даже приблизительно догадаться.

— Это что, все — биология? — поинтересовался он строгим голосом.

— Именно, именно биология, — откликнулся их гид, чему-то радуясь, вероятно — простодушию неотесанного инспектора.

На лице Платона отразилась усиленная и тяжелая работы мысли:

— А… постойте… при чем здесь авиация? Вы же, кажется, самолеты делаете?

— Мы все на свете делаем! — еще больше развеселился ученый. — В том числе системы жизнеобеспечения. В стратосфере и в космосе, в условиях невесомости и перегрузок. И тут уж без биологии — никуда… Но, вообще-то, учреждение у нас уникальное: мы позволяем каждому заниматься тем, что ему интересно. Для любого человека науки это — великое счастье. Редкая фирма может позволить себе подобную роскошь… Впрочем, что это я… вряд ли вас занимают такие материи.

— Почему… познавательно. Но вы правы, это нас не касается, — пробурчал угрюмо Платон, заметив повышенное внимание на физиономии администратора. — С открытым огнем работаете?

— Что вы, что вы! У нас все только на электричестве.

— Болезнетворные бактерии не разводите?

— Нет… не разводим, — задыхаясь от смеха, еле выдавил из себя толстяк и, только утерев платком слезы, нашел в себе силы продолжить экскурсию. При своей тучности он ухитрялся двигаться так плавно, что казалось, он не идет, а катится, будто огромный мячик.

Внимание Платона привлекли ряды стоек с пробирками, в коих кишели многочисленные черные точки. Ага, похоже, дрозофилы… и, значит, генетика… это уже след в сторону Легиона, и космос тут не при чем.

— А это еще что за пакость? — Он шагнул к стеллажам с пробирками, чтобы убедиться, что не ошибся, не преминув при этом скорчить брезгливую мину.

— Это фруктовая муха, дрозофила. Экспериментальная популяция, — скучным голосом пояснил ученый, которому, как видно, надоели дурацкие вопросы слишком настырного инспектора.

— Заразы от них не бывает? — подозрительно поинтересовался Платон, одновременно прикидывая, что общее количество пробирок — более тысячи, и стало быть, они означают вполне серьезную исследовательскую работу, а не просто желание поиграться с генетикой, что иногда встречается в среде биологов.

— Нет, не бывает, — откровенно зевнул толстяк.

— Хорошо, — Платон изобразил голосом равноценную скуку, — вопросов больше не имеем. По вашему этажу акт подписываем. — Он расписался на запасном бланке протокола, что, вообще говоря, не имело никакого смысла, но произвело на начальника лаборатории благоприятное впечатление.

Второй этаж занимали химики, глава которых, в отличие от биолога, был мрачным, долговязым и молчаливым. В ответ на простодушный вопрос Платона, какое отношение имеет к авиации все это изобилие колб, реторт, змеевиков и прочей химической утвари, он раздраженно пожал плечами и медленно процедил сквозь зубы:

— Никакого.

Сначала Платон даже приблизительно не мог догадаться, чем они тут занимаются. Он норовил задерживаться и задавать вопросы именно в тех местах, где имелись банки, колбы или пробирки, снабженные этикетками, но ничего, кроме очевидного и банального факта, что они работают с органическими соединениями, установить не смог. Приметив к концу обхода в одном из последних помещений письменный стол с разложенными на нем бумагами, он, чтобы получить возможность заглянуть в них, с глубокомысленным видом уже вторично за сегодняшний день произнес идиотскую фразу:

— По вашему этажу акт подписываем.

Бесцеремонно усевшись за стол, он разложил на нем свои бланки и, расписываясь, успел все-таки заглянуть в научные бумажки — они, в большинстве, пестрели непонятными ему схемами и формулами, но кое-где красовались подзабытые со студенческих времен и все же опознаваемые цепочки белковых молекул… Значит, биохимия.

Третий этаж населяли физики и электронщики, причем несколько человек обнаружилось на своих рабочих местах. Вид у них был такой, будто они не на службе, а занимаются исследованиями из чистой любознательности, в свое удовольствие.

Начальник лаборатории, рассеянный и флегматичный, оглядев посетителей, задумчиво пожевал губами:

— Я сейчас малость занят… Вы пока сами… походите кругом, посмотрите… Если что понадобится, мой кабинет вон там. — Он вяло махнул рукой в конец коридора, куда неспешно и удалился.

Для Марго и Платона это было удачей, но администратор и секретарша продолжали сопровождать их, и даже сократили дистанцию до нескольких шагов.

— Маргарита Климовна, — Платон неожиданно заговорил начальственным тоном, — вы пройдитесь по правому крылу здания, а я возьму на себя левое. Так мы с вами скорее управимся.

Оказавшийся перед выбором администратор, естественно, сел на хвост Платону, и Марго была предоставлена полная свобода от опеки. Она заходила подряд во все двери, на которых, как и внизу, замки отсутствовали. Она, конечно, не могла извлечь ничего полезного из разглядывания диковинных для нее аппаратуры и оборудования, кроме того что они были новейшими, а клейма и марки принадлежали самым известным фирмам. Но зато она могла вступать в разговоры с людьми, и ей удалось найти человека, расположенного к общению. Молодой парень, он окончил физический факультет и аспирантуру, получил за свою работу престижную премию, защитил кандидатскую диссертацию, и вот: его бывший профессор пригласил в эту лабораторию. О такой обстановке он не мог даже мечтать! Тему исследований он выбрал сам, разумеется, с учетом советов профессора, и теперь занят именно тем, чем всегда увлекался, и может заказывать любое оборудование, так что он совершенно счастлив. Здесь никто никому не мешает, и потому все работают с увлечением. Он специалист по электронной оптике, ну, грубо говоря, — электронные микроскопы, но когда ему приходит в голову отвлечься на что-то другое, администрацией это не только не осуждается, но даже приветствуется. Недавно на него вдруг, ни с того ни с сего, накатила блажь создать излучатель поляризованных импульсных возмущений бета-кси-поля… что это такое?.. ну, это наподобие поляризации электромагнитного пучка, только… нет, пожалуй, не объяснить… да собственно, и неважно. В общем, нечто вроде научной игрушки, виртуозного баловства. Главное, он этот прибор изобрел, и никто его не осудил за напрасную трату времени и средств в угоду собственной прихоти. Наоборот, наговорили комплиментов на ученом совете, хотя кое-кто и улыбался.

Спустившись с крыльца на двор и направляясь ко второму зданию, Марго подумала, что у страховых инспекторов работа прямо-таки собачья. Платон тоже выглядел приморенным, что не осталось незамеченным для опытного глаза администратора. Но на его взгляд, полный мольбы и надежды, Платон отреагировал непреклонным покачиванием головы. Впрочем, всех четверых участников этого пешего пробега радовала мысль, что вторая трехэтажка раза в два-три меньше предыдущей.

В атмосфере здания, начиная с вестибюля, ощущалось нечто застывшее, что побуждало ходить, по возможности, тихо и понижать голос, как в музее или на кладбище. Внизу, помимо вестибюля, размещались два просторных пустых холла, буфет и, как ни странно, бильярдная. Единственным предметом на первом этаже, напоминающим о существовании обычной реальности, был бильярд — старинный, приземистый, красного дерева, с зеленым сукном и толстыми ножками. Остальная же мебель выглядела так, будто дизайнерам из бесконечного многообразия возможных геометрических форм рекомендовали в первую очередь использовать параболические спутниковые антенны разных размеров. Вся утварь была сделана из пластика цвета графита и отличалась такой массивностью, что казалась литой. Стены покрывали панели примерно такого же цвета, но более темные; их шершавая поверхность поглощала звук и буквально впитывала свет, создавая по углам полумрак.

— Веселенькие у них интерьеры, — вполголоса заметила Марго.

— Так они же на «ты» с космосом, — одними губами улыбнулся Платон.

Из живых существ на первом этаже обнаружилась только буфетчица; при виде посетителей она поднялась со своего параболоидного стула и заняла место у стойки с казенной, но достаточно гостеприимной улыбкой. Опытный взгляд Платона отметил, что позади нее на полках красовались спиртные напитки исключительно высокого качества.

Подметив его любопытство, администратор сделал последнюю вялую попытку остановить вторжение:

— Буфет бесплатный для научных сотрудников… и для вас тоже.

Отделка холла и центрального коридора на втором этаже повторяла черно-серую гамму первого, но смягчалась обилием экзотической флоры.

— И как они растут в такой тьме? — тихонько удивилась Марго.

— Для них это естественно, в тропическом лесу растениям нижнего яруса перепадает мало света, — рассеянно пояснил Платон, заработав этой репликой ошарашенный взгляд администратора.

Видя, что эти варвары направляются в коридор, явно нацеливаясь открывать все двери подряд, он прошептал с благоговением:

— Будьте осторожны. Здесь кабинеты начальства.

— Начальства чего? — почему-то раздраженно и уже не понижая голоса поинтересовался Платон. — Лабораторий, склада, всей фирмы?

— А вот это меня не касается, — администратор тоже чуть повысил голос, — и вас тоже. — Увидев, что Платон взялся за ручку двери, он в ужасе выдохнул: — Туда нельзя!

Не обращая на него внимания, Платон сделал шаг внутрь и увидел то, что категорически не вязалось со всем предыдущим: старинные шкафы, диван и кресла, золотые корешки книг и раскрытый рояль; никаких компьютеров, экзотики и параболических форм. Людей тоже не было.

— Здесь жилое помещение, — равнодушно констатировал он, отступая в коридор.

Ткнувшись наугад еще в одну дверь, он обнаружил другой вариант обстановки: изобилие ковров, восточные диваны и солидную коллекцию фарфоровых или, быть может, фаянсовых статуэток кошек. В этих комнатах явно обитали вполне конкретные люди, имевшие право потакать своим индивидуальным вкусам и наклонностям.

— Это тоже жилое помещение, а не кабинет. Но это — не наше дело. — Платон повернулся и энергично зашагал назад, по направлению к холлу.

Администратор догнал его лишь на лестнице, на площадке третьего этажа и попытался преградить путь к двери.

— Здесь конференцзал. Посторонним сюда нельзя, — агрессивно объявил он, растеряв остатки первоначальной елейности.

— Перестаньте валять дурака. Вы сами нас сюда пригласили.

— Сюда я вас не приглашал! — в голосе администратора появились визгливые нотки. — Сюда посторонним нельзя! Здесь начальство.

— Стихийные бедствия не отличают начальников от подчиненных. — Усвоив, что тут избегают шума, Платон старался говорить как можно громче. — Откройте, пожалуйста, дверь. Единственное, чего вы добьетесь, — в эту дверь войдем не мы вдвоем, а целая группа экспертов, вместе с вашим начальством.

— Нет! Я не имею права!

Тем временем до площадки добрались секретарша и Марго, и тут, к изумлению всех четверых, дверь, ведущая внутрь, стала медленно отворяться. Стало тихо. На пороге из темной пустоты материализовался человек средних лет в темно-сером хорошо сшитом костюме и совершенно непримечательной внешности, кроме одной мелочи: он был очень спокоен, избыточно, сверх всякой меры спокоен.

— В чем дело, Хлопин?

— Это страховые инспектора, — на администратора жалко было смотреть, он съежился, как бродяжка перед омоновцем, — я им говорю, сюда нельзя, а они все равно требуют…

— Это их работа. Извинитесь перед ними и не мешайте. — Как показалось Марго, обладатель спокойного голоса исчез в сумраке коридора раньше, чем кончил говорить.

Миновав нечто вроде прихожей с пустующими комнатенками по бокам (для охранников?), они вступили в помещение, именуемое здесь конференцзалом. Выглядел он впечатляюще: несмотря на усталость, нервное напряжение и обилие уже виденных странных вещей, Марго и Платон смогли еще раз удивиться. Судя по выражениям лиц секретарши и администратора, они попали сюда тоже впервые и были поражены не меньше гостей.

Стены покрывал все тот же аспидно-серый звуко- и светопоглощающий материал, окна отсутствовали, где-то высоко наверху растворялся в темноте потолок. Скрытые источники света наполняли воздух неярким холодным сиянием. В зале как будто ничего не было, кроме огромного, непомерно длинного стола и девяти кресел — одного с торца, противоположного входу, и восьми, установленных по четыре вдоль длинных сторон. Выходило, целый зал предназначался всего для девяти человек — по крайней мере для девяти человек, имеющих исключительное право сидеть во время своих таинственных сборищ. При этом размеры стола были таковы, что эти девять участников могли бы, при желании, за ним не только сидеть, но и укладываться на нем спать, не мешая друг другу. Черная полированная столешница мерцала серебристыми искрами. Точно такое же мерцание исходило и от вогнутых, овальной формы, спинок кресел, высотой превосходящих сидящего человека не меньше чем вдвое. Несмотря на дикость и претенциозность интерьера, в нем присутствовала своеобразная мрачная эстетика, завораживающая зрителя. Это место идеально подходило для съемок фильма об инопланетянах или о секте сатанистов.

Чтобы не потерять лица, Платон громко спросил:

— Запасной выход имеется?

— Н-не знаю… — Администратор сник окончательно. — Наверное, имеется.

— Ладно, поверим на слово, — снисходительно проворчал Платон. — Акт подписываем.

Он бесцеремонно уселся в одно из кресел и разложил перед собой бланки, которые принялся методично и не спеша подписывать, а затем предложил то же самое сделать Марго и администратору. Она тоже рискнула сесть в кресло, чтобы расписаться на протоколах, но никаких особенных ощущений, кроме неудобства и неуютности, не испытала. После этого они, наконец, избавили администратора от своего, столь обременительного для него, присутствия.

Выйдя из проходной, Марго неожиданно впала в состояние эйфорического счастья, испытывая нежность и к лужам на асфальте, и к беспросветному серому небу, и к сырому гадкому воздуху. Подставив ладони тающему на лету моросящему мокрому снегу, она даже вслух рассмеялась.

— Нервная перегрузка, — деловито поставил диагноз Платон, отпирая машину. — Да и я не намного лучше тебя. Мы оба нуждаемся в стаканчике чего-нибудь крепкого. Ей-ей, сегодня мы его заслужили.

По пути, с обоюдного молчаливого согласия, они избегали обсуждать увиденное, и только вечером, когда мысли и эмоции насколько-то устоялись, решились подвести итоги своего авантюрного предприятия.

Разговор начал Платон, с вопроса, заданного нейтральным тоном:

— Как ты оцениваешь все это? Общее впечатление.

— Бредовое. Не то народный университет, не то дворец культуры.

— Поднимай выше, — хмыкнул он, — скорее, частная академия наук за колючей проволокой.

— В системе Академии работают взрослые люди. А от этих остается странное ощущение… именно невзрослости, точнее не скажешь. Они полны энтузиазма познания, как первокурсники… Ты, кстати, еще не слышал вот этого, — Марго включила запись своей беседы со специалистом по электронной оптике.

— Вот-вот, — удовлетворенно кивнул Платон, когда диктофон умолк, — я ожидал чего-то подобного.

— Что ты имеешь в виду?

— Представь себе: человек увлечен исследованиями, и вдруг их прерывает, чтобы создать совершенно посторонний прибор, с его точки зрения — игрушку. Абсурд. Но все становится логичным, если предположить, что прибор занадобился кому-то, обладающему даром внушения. Это — форма заказа. Твой друг выполняет заказ, но убежден, что действует по собственной прихоти. Спонтанность поведения и детское восприятие давно культивируются в «большой науке». И молодой физик счастлив, он в восторге от самого себя и окружающей обстановки. Конечно, он никогда не додумается, что им попросту манипулируют. Так уж повелось, что ученые — это большие дети.

— Которым время от времени удается поиграть со спичками, — скептически добавила Марго. — В конечном итоге, все люди — большие дети. Но это не освобождает от уголовной ответственности… Теперь объясни, почему ты ожидал «чего-то подобного»?

— Эти проклятые самоубийства продолжаются уже почти два года. Больше сотни погибших. А реакция со стороны правоохранительной системы — нулевая.

— Я уже тебе говорила, что наша система старается похоронить все необычное. Ты обратил внимание, что даже министр внутренних дел по телевидению говорит «право-хоронительные органы»? — усмехнулась Марго. — Так что лично меня это не удивляет.

— И все-таки: подобную информацию прятать без конца невозможно, это понятно всякому. Должны найтись люди, готовые раскрутить эти самоубийства, хотя бы для того, чтобы свалить конкурента или начальника. Но их пока нет. Я об этом давно задумывался. Похоже, что в арсенале Легиона, кроме примитивной импульсной директивы вскрыть себе вены, есть ненавязчивое подсказывание или внушение мыслей, которые объект воздействия воспринимает как свои собственные.

— Весьма возможно. Но, по-моему, пока недостаточно доказательно.

— А теперь вернемся к увиденному. Дворовая академия наук. Прихоть барина, вроде крепостного театра? Но ты видела их аппаратуру, все вместе стоит как минимум десятки миллионов долларов. И сопоставь это с тем, какие люди возглавляют авиационный концерн. Они нищему копейку не подадут. А если уж жертвуют в какой-нибудь фонд, так прилюдно, под хвалебные песнопения прессы и телевидения. Такие люди, когда им требуются исследования, создают целевые лаборатории и следят, чтобы в них высоколобые даром свой хлеб не ели. А тут — тайный благотворительный центр для развития чистой науки… Значит, руководство концерна действует по внушению, другого объяснения предложить не могу.

— Гм… получается вроде бы складно.

— Если так, пришло время попытаться построить модель интересующего нас явления. Существует или существовало нечто мыслящее, именующее себя Легионом, способное проникать в сознания обыкновенных людей. Существуют также его адепты, одного из них мы, вероятно, видели. Всего их, или, по крайней мере, главных, девять или восемь.

— Почему «или восемь»? — не утерпела Марго. — Ведь кресел-то девять?

— Девятое кресло может быть предназначено для символического присутствия их нематериального или воображаемого патрона.

— Эк у тебя все предусмотрено. — Марго покачала головой не то укоризненно, не то одобрительно.

— Адепты — обычные люди, хотя наверняка по каким-то параметрам выдающиеся. Они унаследовали от Легиона, или развили в себе, или обрели с помощью научных приспособлений возможность влиять на чужие сознания, генерируя и передавая на расстоянии либо мощные императивные импульсы, приказы, подавляющие волю индивидуума, либо идеи и мысли, принимаемые объектом воздействия за свои. Обладая огромной властью, они почему-то нуждаются, возможно, именно для поддержания этой власти, в регулярных жертвоприношениях, иначе бы мы вообще о них не узнали.

— Постой, но если они обладают большой властью и без своего, как ты красиво выразился, «нематериального патрона», то на кой черт им эти жертвоприношения, не вызывающие практически у любого человека ничего, кроме отвращения и ужаса?

— Мы должны привыкнуть к тому, что в этом деле есть вещи, которых мы никогда не поймем. Нам важно построить цепь рассуждений так, чтобы выводы не зависели от непонятных элементов. У нас нет оснований сомневаться в том, что жертвоприношения для них — не извращенная забава, а жесткая жизненная необходимость. Поэтому прекращение жертвоприношений равносильно уничтожению всего этого образования, и наоборот.

— Ты опять за свое. Я уже от тебя это слышала. Прекратить, уничтожить… Но как прекратить? Если бы можно было их всех арестовать и изолировать…

— Не изолировать, а физически уничтожить, — ввернул Платон, и Марго удивилась, с какой легкостью он предложил такую поправку.

— Но их преступления пока недоказуемы. Никто не выпишет ордера не то что на арест, даже на обыск.

— Да уж, из-за того, что у них странные интерьеры и забавные производственные отношения, полк спецназа штурмовать эти склады не станет. И учти, даже если разогнать их контору, снести здания и кого-то отправить в следственный изолятор, ровным счетом ничего не изменится. Если идти по этому пути, уничтожать их нужно всех сразу. Но не бросать же на них атомную бомбу.

— Что же тогда делать?

— Искать уязвимые места. И думать, как ударить по ним. Ударить наверняка.

— Мы только и делаем, что думаем.

— Сегодня, например, — устало улыбнулся Платон.

— Извини… просто я иногда прихожу в отчаяние. Скоро два года, как я занимаюсь этим… ты меньше, но тоже достаточно. И мы не сдвинулись с мертвой точки. Ничего не удалось сделать.

— Ты не права. Удалось многое.

— А именно?

— Ты увидела, наконец, человека из плоти и крови, на которого, в принципе, можно надеть наручники… и посадить его за решетку.

— И это все?

— Мы представляем хоть как-то, с чем имеем дело.

— Предположим.

— И мы приблизительно знаем, что следует сделать. Хотя и не знаем, как.

— Возможно. Но разве от этого легче?

— Но самое главное то, что изменились мы сами. Те, кем мы были год-два назад, для войны с таким противником не годились. Ты бы, да и я, вероятно, тоже, просто не поверила бы в его существование. Считай, мы мутировали в сторону боеспособности. Нечто вроде заточки инструмента. Это достижение.

— Ты прав, конечно… Хороший ты утешитель. А откуда у тебя слесарная терминология?

— Как, ты не знаешь? До Медицинского я успел поработать станочником. — Платон зевнул и выразительно поглядел в сторону холодильника. — Знаю одно: не евши, против такого врага ничего не придумаешь.

— Хорошо. Еще один, последний вопрос… Хотя, пожалуй, и не по делу… Как ты считаешь, чего они добиваются? Какого рожна им надо? Ты об этом задумывался?

— Разумеется, и не раз. Можно только гадать, тем более что цель не обязательно у всех одинаковая. Чего хочет Легион, если он, как таковой, существует — одному черту известно… возможно, просто продлить свое странное существование. Что же касается адептов… кто знает… Во всяком случае, они обладают огромной властью, а стремление к власти — мощный стимул. История показывает, что многие люди, в том числе выдающиеся, предпочитали тайную власть явной. Но бывали и те, кто желал любой ценой пробиться к власти легальной… Чужая душа — потемки, а такие души — и вовсе кромешная тьма.

— Да, тьма кромешная… И мы опять при пиковом интересе.