Книга моего деда Коркута

VIII ПЕСНЬ О ТОМ, КАК БИСАТ[520] УБИЛ ДЕПЕ-ГЭЗА

Однажды, хан мой, когда огузы сидели (вместе), на них напал враг; среди ночи они всполошились, снялись с места; во время бегства упал сынок Аруз-Коджи; его нашел лев, вскормил. Через некоторое время огузы вернулись, расположились на своей земле; пришел табунщик хана огузов, принес весть; он говорит: “Хан мой, из камышей выходит какой-то лев, поражает коней; он ходит переваливаясь, как человек; одолев коня, он сосет кровь”. Аруз говорит: “Хан мой, наверное то мой сынок, что упал, когда мы всполошились”. Беки сели на коней, пришли к логовищу льва, подняли льва, взяли мальчика; Аруз, взяв мальчика, привел его к себе домой; (все) радовались, стали есть и пить, но сколько юношу не приводили, он не оставался, снова шел к логовищу льва. Снова его взяли и привели; пришел дед мой Коркут и говорит: “Юноша, ты — человек; со зверями не водись. Приди, садись на добрых коней, с добрыми джигитами совершай походы! Имя твоего старшего брата Кыян-Сельджук; твое имя пусть будет Бисат; имя тебе дал я, (долгую) жизнь пусть даст тебе бог”.

Однажды огузы отправились на летовки; у Аруза был пастух, которого прозвали Конур-Коджа-Сары-чобан [букв. “смуглый старик, желтый пастух”]; впереди огузов раньше его никто не перекочевывал. Был источник, известный под названием “длинного источника”; у того источника располагались пери. Вдруг среди баранов произошло смятение; пастух рассердился на передового барана, выступил вперед, увидел, что девы-пери сплелись крыльями и летают; пастух бросил на них свой плащ, поймал одну из дев-пери; почувствовав вожделение, он тотчас совокупился с ней. Среди баранов началось смятение; пастух заставил скакать (коня) впереди баранов; дева-пери, ударив крыльями, улетела; она говорит: “Пастух, как закончится год, приди, возьми у меня свой залог, но на огузов ты навлек гибель”. В сердце пастуха пал страх, но из тоски по деве его лицо пожелтело. Когда настало время, огузы снова отправились на летние кочевки; пастух снова пришел к тому источнику, снова произошло смятение среди баранов; пастух выступил вперед, увидел — *лежит куча [?], выпускает из себя одну звезду за другой [?].[521] Пришла дева-пери, говорит: “Пастух, приди взять свой залог, но на огузов ты навлек гибель”. Пастух, увидя эту кучу, *испугался, вернулся назад, положил ее на пращу вместо камня; им он ее ударил, она увеличилась.[522] Пастух бросил кучу, бежал; *бараны пустились вслед за ним.[523]

Между тем в то время вышли на прогулку Баюндур-хан с беками, пришли к этому источнику, увидели — лежит что-то чудовищное, ни головы, ни задней части не распознать. Они столпились кругом, сошли с коней; один джигит ударил кучу; как он ударил, она увеличилась. Еще несколько джигитов сошли с коней, ударили; от каждого удара она увеличивалась. Аруз-Коджа также сошел с коня, *коснулся головы кучи шпорами;[524] куча лопнула, изнутри ее вышел мальчик, с туловищем как у человека, с одним глазом в голове. Аруз взял этого мальчика, завернул его в свою полу, говорит: “Хан мой, отдай мне его; я воспитаю его вместе с моим сыном Бисатом”. “Да будет он твоим”, — сказал Баюндур-хан. Аруз взял Депе-Гэза,[525] принес к себе домой; по его приказу пришла кормилица, вложила ребенку в рот свои груди; он раз потянул грудь, взял все молоко, сколько было; другой раз потянул, взял ее кровь; третий раз потянул, взял ее душу. Несколько кормилиц привели, (всех) он погубил; увидели, что так не выйдет, решили вскормить его молоком; котла с молоком ему на день не хватало. Его вскормили, он вырос, стал гулять, играть с мальчиками, у кого из мальчиков стал грызть нос, у кого ухо. Наконец, все в орде из-за него возмутились, не выдержали, с плачем пожаловались Арузу; Аруз побил Депе-Гэза, высек, наложил запрет; он не послушался; наконец Аруз прогнал его из дома. Пришла пери, мать Депе-Гэза, надела сыну на палец перстень: “Сын, да не воткнется в тебя стрела, да не будет резать твоего тела меч”, — сказала она.

Депе-Гэз вышел из (области) огузов, пошел на одну высокую гору, отрезал пути, хватал людей, сделался великим разбойником. Послали на него несколько человек; они выпускали стрелу — стрела не втыкалась, ударяли мечом — меч не резал, кололи копьем — копье не действовало. Не осталось ни пастухов, *ни калек;[526] всех он поел, стал есть людей и из самих огузов. Огузы собрались, пошли на него; увидя их, он рассердился, вырвал из земли дерево, пустил им, погубил пятьдесят, шестьдесят человек. Главе витязей Казану он нанес удар — мир для него стал тесен; брат Казана Кара-Гюне в бою с Депе-Гэзом оказался бессильным; сын Дузана, витязь Рустем, пал мучеником; такой богатырь, как сын Ушун-Коджи,[527] погиб в бою с ним; два брата его, *(расставшись) с чистой душой,[528] пали мучениками[529] от руки Депе-Гэза; одетый в железную броню Мамак погиб в бою с ним; Эмен (из рода) Бэгдюр, с окровавленными усами, оказался бессильным против него. Белобородого Аруз-Коджу он заставил изрыгать кровь; у его сына Кыян-Сельджука лопнула желчь. Огузы не справились с Депе-Гэзом, всполошились, бежали; Депе-Гэз преградил им все пути кругом, не выпустил их. Одним словом, семь раз огузы хотели бежать, семь раз он преграждал им пути, приводил их на место. От руки Депе-Гэза огузы совершенно обессилили, пошли, позвали деда Коркута, посоветовались с ним. “Приди, мы заплатим дань”, — сказали они, послали моего деда Коркута к Депе-Гэзу. Тот пришел, произнес приветствие и говорит: “Сын мой, Депе-Гэз! Огузы от твоей руки обессилили, сокрушены, послали меня (припасть) к праху твоих ног, говорят, что заплатят тебе дань”. Депе-Гэз говорит: “Давайте на еду по шестидесяти человек в день”. Дед Коркут говорит: “Так ты истребишь род людской; но мы дадим в день по два человека и по пятьсот баранов”. Услышав такие слова деда Коркута, Депе-Гэз говорит: “Хорошо, пусть будет так; (еще) дайте мне двух человек готовить мне пищу, а я буду есть”. Дед Коркут вернулся, пришел к огузам и говорит: “Дайте Депе-Гэзу Юклю-Коджу[530] и Янаглу-Коджу[531] готовить пищу; также он требовал в день по два человека и по пятьсот баранов”. Огузы тоже согласились. У кого было четыре сына, дал одного, трое остались; у кого было три сына, дал одного, двое остались; у кого было два сына, дал одного, один остался.

Был человек, по имени Канык-Кан;[532] у него было два сына; одного сына он отдал, один остался. Снова очередь обернулась, дошла до него; мать (юноши) закричала, заплакала, зарыдала. Между тем, хан мой, сын Аруза Бисат раньше ушел в поход, в то время он вернулся; старуха говорит: “Теперь Бисат вернулся из набега; я пойду; может быть, он даст мне одного пленника, и я выручу своего мальчика”. Когда Бисат сидел, поставив свой золотой зонтик, увидели, что идет старуха; она пришла, вошла (в шатер), произнесла приветствие, заплакала и говорит: *“Ты, чья стрела с древком не вмещается на твоей ладони,[533] чей крепкий лук из рогов козла, чье имя славно среди внутренних огузов, среди внешних огузов, сын Аруза, сын мой, Бисат, помоги мне!”. Бисат говорит: “Чего ты хочешь?”. Старуха говорит: “В лживом мире появился один человек; он не давал народу огузов расположиться на летовках. Рубившим черными булатными мечами он не дал отрезать у себя и одного волоса; потрясавшим тростниковыми копьями он не дал себя ранить; пускавшие березовые стрелы дела не сделали. Главе витязей Казану он нанес удар; его брат Кара-Гюне от его руки обессилел; Эмен (из рода) Бэгдюр, с окровавленными усами, от его руки обессилел; твоего белобородого отца Аруза он заставил изрыгать кровь; среди ристалища у твоего брата Кыян-Сельджука лопнула желчь, он испустил дух; из остальных беков огузов он кого одолел, кого убил. Семь раз он прогонял огузов с их мест, решил наложить на них дань, наложил; он потребовал в день по два человека, по пятьсот баранов; Юклю-Коджу и Янаглу-Коджу ему дали в слуги. У кого было четыре сына, тот дал одного; у кого было три сына, дал одного; у кого было два сына, дал одного. У меня было два мальчика, я дала одного, остался один; очередь обернулась, снова дошла до меня; его тоже хотят взять, хан мой, помоги мне!”. Темные очи Бисата наполнились слезами из-за его брата; он заговорил — посмотрим, хан мой, что он говорил: “Должно быть, тот притеснитель велел сокрушить твои шатры, что были поставлены на темной земле, брат! Должно быть, тот притеснитель велел выбрать из их табунов твоих быстрых коней, брат! Должно быть, тот притеснитель вывел из их рядов твоих одногорбых верблюдов, брат! Должно быть, тот притеснитель убил твоих баранов, что ты убивал себе на пищу, брат! Должно быть, тот притеснитель разлучил с тобой твою невесту, что ты с гордостью привел, брат! Должно быть, ты заставил плакать моего белобородого отца, приговаривая: сын мой, брат! Должно быть, ты заставил страдать мою белолицую мать, брат! Брат, вершина моей черной горы, что лежит против (нас)! брат, разлив моей полноводной прекрасной реки! брат, мощь моего сильного стана! брат, свет моих темных очей! с моим братом я разлучен!”. (Так) говоря, он много плакал и рыдал, дал той женщине пленника; “Пойди, выручи своего сына”, — сказал он. Женщина взяла (пленника), пришла, отдала за своего сына, вместе с тем принесла Арузу радостную весть, сказала: “Твой сын вернулся”. Аруз обрадовался, с остальными беками огузов пришел встретить Бисата; Бисат поцеловал руку своего отца; они вместе плакали, стонали. Он пришел в дом своей матери; его мать пришла навстречу, обняла своего мальчика; Бисат поцеловал руку своей матери; они повидались, вместе стонали.

Собрались беки огузов, стали есть и пить; Бисат говорит: “Беки, ради судьбы брата я сойдусь с Депе-Гэзом; что прикажете?”. Тут Казан-бек заговорил — посмотрим, хан мой, что он говорил: “Черным криком[534]поднялся Депе-Гэз; перед лицом престола божьего я окружил его, не мог взять, Бисат! Черным тигром поднялся Депе-Гэз; на черных горах я окружил его, не мог взять” Бисат! Свирепым львом поднялся Депе-Гэз; в густых камышах я окружил его, не мог взять, Бисат! Будь ты мужем, будь беком, со мной, Казаном, тебе не сравняться, Бисат! Не заставляй плакать своего белобородого отца, не заставляй стонать своей седокудрой матери!”. Бисат говорит: “Непременно пойду”. Казан говорит: “Как знаешь”. Его отец заплакал, говорит: “Сын, не оставляй моего очага без хозяина, сделай милость, не уходи!”. Бисат говорит: “Нет, белобородый, почтенный отец, пойду”. Он не послушался, взял из своего камзола[535] горсть стрел, засунул их за пояс, опоясался мечом, перекинул через локоть свой лук, приладил свои сапоги, поцеловал руку отца и матери, простился, сказал: “Счастливо вам оставаться!”.

Он пришел к скале, *где готовилось жаркое для Депе-Гэза,[536] увидел, что Депе-Гэз один (лежит), подставив спину под солнце. Он натянул (лук), вынул из-за пояса одну стрелу, пустил стрелу в печень Депе-Гэза; стрела не прошла, раскололась. Он вынул еще стрелу, она тоже раскололась; Депе-Гэз сказал старикам:[537] “Мухи этого места нам надоели”. Бисат выпустил еще стрелу, она тоже раскололась; один кусок ее упал перед Депе-Гэзом; Депе-Гэз вскочил, посмотрел, увидел Бисата, ударил в ладоши, громко захохотал, говорит старикам: “От огузов к нам снова *с какой-то стороны пришло кушанье”.[538] Он погнал Бисата перед собой, схватил его, *заставил лечь его шеей (вниз),[539] принес в свое логовище, засунул в голенище своего сапога, говорит: “Слушайте, старики, ко второму завтраку вы мне этого приготовите, я поем”. Он снова заснул. У Бисата был кинжал; он разрезал сапог, вышел изнутри и говорит: “Скажите, старики, в чем его смерть?”. Они сказали: “Не знаем; но кроме глаза у него нигде мяса нет”. Бисат подошел к голове Депе-Гэза, поднял ресницы,[540] посмотрел, увидел, что глаз у него из мяса; он говорит: “Слушайте, старики, положите нож [?][541] на очаг, чтобы он раскалился”. Бросили нож на очаг, он раскалился; Бисат взял его в руки, воздал хвалу Мухаммеду, чье имя славно, воткнул нож в глаз Депе-Гэза так, что глаз пропал; он издал такой крик, так зарычал, что отозвались горы и камни. Бисат отскочил, вошел в пещеру к баранам; Депе-Гэз понял, что Бисат в пещере, он занял выход из пещеры, положил одну ногу по одну сторону выхода, другую по другую и говорит: *“Слушайте, бараны с козлом во главе! приходите[542] один за другим, проходите!”. Бараны приходили один за другим, проходили; у каждого он поднимал[543] голову; “ягнята и поднимающий мое богатство баран, проходите”, — говорил он. Один баран поднялся с места, распялился и растянулся; только что Бисат повалил барана, зарезал, снял с него кожу, хвоста и головы от шкуры не отделил, оделся в шкуру. Бисат подошел к Депе-Гэзу; Депе-Гэз тоже понял, что в шкуре Бисат; он говорит: “Поднимающий мое богатство баран, ты понял, от чего мне будет погибель; я так ударю тебя о стену пещеры, что твой хвост смажет пещеру жиром”. Бисат протянул Депе-Гэзу в руки голову барана; Депе-Гэз крепко ухватился за рога, поднял; у него в руках остались рога и шкура; Бисат *перескочил через туловище[544] Депе-Гэза, вышел. Депе-Гэз, подняв рога, ударил их об землю и говорит: “Юноша, спасся ли ты?”. Бисат говорит: “Бог меня спас”. Депе-Гэз говорит: “Слушай, юноша, возьми тот перстень, что на моем пальце, надень его на свой палец; против тебя будут бессильны и стрела и меч”. Бисат взял перстень, надел его на свой палец; Депе-Гэз говорит: “Юноша, взял ли ты перстень, надел ли?”. Бисат говорит: “Надел”. Депе-Гэз погнался за Бисатом, наносил удары кинжалом, резал; (Бисат) отскочил, остановился на широком месте, увидел, что перстень снова лежит под ногами Депе-Гэза. Депе-Гэз говорит: “Спасся ли ты?”. Бисат говорит: “Бог меня спас”. Депе-Гэз говорит: “Юноша, видел ли ты тот купол?”.[545]Бисат говорит: “Видел”. Депе-Гэз говорит: “Это — моя казна; пойди, наложи печать, чтобы ее не взяли те старики”. Бисат вошел во внутрь купола, увидел, что (там) накоплено золото и серебро, при взгляде (на это) он забылся. Депе-Гэз занял выход из купола, говорит: “Вошел ли ты в купол?”. Бисат говорит: “Вошел”. Депе-Гэз говорит: “Я нанесу такой удар, что ты вместе с куполом рассыпешься”. Бисату пришлись на язык слова: “Нет бога, кроме аллаха, Мухаммед — посланник аллаха”; тотчас купол раскололся, в семи местах открылись ворота, через одни из них он вышел. Депе-Гэз засунул свою руку в купол, нанес такой удар, что купол перевернулся вверх дном; Депе-Гэз говорит: “Юноша, спасся ли ты?”. Бисат говорит: “Бог меня спас”. Депе-Гэз говорит: “На тебя нет смерти; видел ли ты ту пещеру?”. Бисат говорит: “Видел”. Депе-Гэз говорит: “Там два меча, один *с кровью, другой без крови; тот меч без крови[546] отрубит мне голову; пойди, принеси, отруби мне голову”. Бисат пошел к воротам пещеры, увидел, что *бескровный меч,[547] не переставая, опускается и поднимается; Бисат говорит: “Не подойду я к нему, не приняв мер”. Он извлек свой собственный меч, коснулся им (того меча; его меч) разбился на две части. Он пошел, принес дерево, прикоснулся им к мечу; меч разбил и дерево на две части. Тогда он взял в руки свой лук, пустил стрелой *в основание меча, в ту цепь, (на которой он висел);[548] меч упал на землю, погрузился (в нее); он вложил свой собственный меч в ножны, крепко ухватился за рукоятку того меча, пришел и говорит: “Как твои дела; Депе-Гэз?”. Депе-Гэз говорит: “Юноша, ты опять не умер?”. Бисат говорит: “Бог меня спас”. Депе-Гэз говорит: “На тебя нет смерти”. Громким голосом заговорил Депе-Гэз — посмотрим, что он говорил: “Глаз мой, глаз, единственный мой глаз! Тобой, единственный глаз, я разбивал огузов; со светлым глазом, джигит, ты разлучил меня; со сладостной душой да разлучит всемогущий тебя! *Как я терплю боль в глазу сегодня, так пусть никакому джигиту не даст глаза всемогущий бог сегодня!”.[549] Снова говорит Депе-Гэз: “То место, джигит, где ты остаешься, откуда поднимаешься, какое это место? Когда ты заблудишься темной ночью, на кого твоя надежда? Кто ваш хан, поднимающий крепкое знамя? В день битвы впереди других *(ударяющий, кто ваш витязь? Как имя твоей матери?).[550] Как имя твоего белобородого отца? Для храбрых мужей скрывать от мужа свое имя постыдно; как твое имя, джигит, скажи мне!”. Бисат стал говорить Депе-Гэзу — посмотрим, хан мой, что он говорил: “Место, где я остаюсь, откуда поднимаюсь, — Гюн-Ортач;[551] когда я заблужусь в темную ночь, моя надежда — аллах; поднимающий крепкое знамя хан наш — Баюндур-хан; в день битвы впереди других ударяющий витязь наш — сын Салора Казан.[552]Спросишь имя *моей матери[553] — крепкое дерево; спросишь *имя моего отца — свирепый лев;[554] спросишь мое имя — сын Аруза Бисат”. Депе-Гэз говорит: “Тогда (мы) братья, не губи меня”. Бисат говорит: “Негодный, ты заставил плакать моего белобородого отца; ты заставил стонать мою седокудрую мать; ты убил моего брата Кыяна; ты сделал вдовой мою белолицую невестку; ты оставил сиротами ее светлооких младенцев; оставить ли мне тебя? Пока я не обнажу своего черного булатного меча, не отрублю твоей головы *в шапке из Кафы,[555] не пролью на землю твоей красной крови, не отомщу за кровь моего брата Кыяна, я тебя не оставлю”. Тут Депе-Гэз снова заговорил: “Я говорил, что поднимусь и встану со своего места; я говорил, что нарушу договор с остальными беками огузов; я говорил, что истреблю тех из них, кто вновь появился на свет; я говорил, что (хоть) раз наемся досыта человеческого мяса; я говорил, что остальные беки огузов, собравшись, пойдут на меня; я говорил, что убегу, войду в пещеру, *где готовят мне жаркое;[556] я говорил, что буду пускать камни тяжелой машиной; я говорил, что камень опустится, попадет мне в голову и я умру. Со светлым глазом, джигит, ты разлучил меня, со сладостной душой да разлучит всемогущий тебя!”. Депе-Гэз снова заговорил: “Белобородых стариков я много заставлял плакать; должно быть, их белые бороды, их проклятие навлекли беду на тебя, мой глаз! Седокудрых старух я много заставлял плакать; должно быть, слезы их глаз навлекли беду на тебя, мой глаз! Я съел много *джигитов с потемневшей кожей[557]; должно быть, их джигитство навлекло беду на тебя, мой глаз! Я съел много девочек с ручками, окрашенными хной; должно быть, *обнимавшие их [?][558] навлекли беду на тебя, мой глаз! *Как я терплю боль в глазу сегодня, так всемогущий бог пусть не даст ни одному джигиту глаза сегодня![559] Глаз мой, глаз мой единственный, глаз!”. Бисат разгневался, встал со своего места, заставил Депе-Гэза опуститься на колени, как верблюда, отрубил ему голову его собственным мечом, сделал отверстие, вставил тетиву лука, понемногу потащил ее к выходу из пещеры, послал Юкли-Коджу и Янаглу-Коджу с радостной вестью к огузам; они сели на светло-сивых коней и отправились. К племенам остальных огузов пришла весть; они прискакали к дому Аруз-Коджи, (широкими) устами подобного коню, принесли радостную весть отцу[560] Бисата: “Радостная весть, твой сын отрубил голову Депе-Гэзу”, — сказали они. Собрались остальные беки огузов, пришли к пещере, *где готовили жаркое,[561] положили на середину голову ДепеТэза.

Пришел мой дед Коркут, заиграл радостную песнь, рассказал, что сталось с мужами-борцами, дал благословение Бисату: когда ты будешь подниматься на черную гору, пусть (бог) даст тебе подняться, пусть даст переправиться через обагренные кровью реки, сказал он. Мужественно ты отомстил за кровь своего брата, избавил от ига остальных огузов, да сделает всемогущий бог белым твой лик, сказал он.

Когда настанет час смерти, да не разлучит тебя (бог) с чистой верой, да простит твои грехи ради Мухаммеда избранного, чье имя славно, хан мой!