Книга моего деда Коркута

IX ПЕСНЬ ОБ АМРАНЕ, СЫНЕ БЕКИЛЯ[562]

Сын Кам-Гана хан Баюндур встал со своего места, велел поставить на черную землю свой шатер с белым верхом, поднял до небес пеструю палатку, велел разложить в тысяче мест шелковые ковры. Собрались беки внутренних огузов, внешних огузов; пришла дань девяти туменей[563] Грузии: доставили одного коня, один меч, одну палицу. Баюндур-хан сильно огорчился. Пришел мой дед Коркут, заиграл радостную песнь: «Хан мой, отчего ты огорчился?», — спросил он. (Хан) говорит: «Как мне не огорчиться? Каждый год привозили золото и серебро; я раздавал (его) бекам и джигитам, их сердца были довольны; теперь кому мне отдать это, чтобы его сердце было довольно?». Дед Коркут говорит: «Хан мой, отдадим все три вещи одному джигиту, чтобы он отправлял караульную службу для народа огузов». «Кому же отдадим?», — спросил его Баюндур, посмотрел направо, налево — никто согласия не изъявил. Был джигит по имени Бекиль; (хан) посмотрел на него и говорит: «Что ты скажешь?». Бекиль изъявил согласие, поднялся, поцеловал землю, *привязал к поясу меч, благословенный моим дедом Коркутом,[564] перекинул через плечо палицу, надел на локоть лук, велел[565] привести своего быстрого жеребца, сел на него, сделал выбор среди своих близких, своего народа, разобрал свою юрту, откочевал из (земли) огузов, отправился в Барду[566] и Гянджу, там поселился, отправился к проходу в девять туменей Грузии, там расположился, отправлял караульную службу. Когда приходил чужанин-гяур, он посылал его голову в подарок огузам; раз в год он шел в диван Баюндур-хана.

Снова от Баюндур-хана пришел человек сказать (Бекилю): «Скорее приходи». Бекиль тогда пришел, поднес подарки, поцеловал руку Баюндур-хана; хан тоже угостил Бекиля, дал (ему) доброго коня, добрый кафтан, много денег на расходы. Полных три дня он угощал его. «Еще три дня, беки, будем угощать Бекиля *с его конем охотой»,[567] — сказал он; они велели приготовить охоту. Когда стали снаряжаться на охоту, кто славил своего коня, кто — свой меч, кто славил свое искусство в натягивании лука и метании стрел. Салор-Казан ни своего коня не славил, ни самого себя не славил, говорил (только) о доблести беков.[568] Когда 366 витязей выехали на охоту, когда шли искать окровавленную дичь, Бекиль ни лука не натягивал, ни стрелы не пускал; он только снимал лук со своего пояса,[569] набрасывал его на шею козла-самца, ставил его (перед собой); когда он был тощим, он делал отверстие в его ухе, говоря: «Пусть на охоте его узнают»; когда он был жирным, он его зарезывал. Если беки ловили дичь с отверстием в ухе, они посылали ее Бекилю, говоря: *«Это — вестник Бекиля».[570] Казан-бек говорит: «Эта доблесть от коня ли, от воина ли?». Ответили: «От воина, хан мой». Хан говорит: «Нет, если бы конь не трудился, воин бы не гордился; доблесть от коня». Бекилю эта речь не понравилась; Бекиль говорит: *«Среди витязей мы одного своим плевком погружали в грязь».[571] Он рассыпал добрые (дары) Баюндур-хана, разгневался на хана, вышел из дивана. Привели его коня, он взял с собой своих светлооких джигитов, пришел домой; его мальчики вышли ему навстречу; он (их) не обласкал, со своей белолицей женой не заговорил. Жена тут заговорила — посмотрим, хан мой, что она говорила: «Хозяин моего золотого престола, бек мой, джигит, ты, кого я, открыв глаза, увидела, кого я, отдав сердце, полюбила! Ты поднялся и встал со своего места, присоединил к себе своих светлооких джигитов; *оглядываясь назад,[572] ты поднялся на пеструю гору с крутым склоном; *оглядываясь назад,[573] ты переправился через многоводную прекрасную реку; *оглядываясь назад,[574] ты пошел в диван Баюндур-хана с белым челом; ты ел, пил *с беками;[575] или тот, у кого был народ, посоветовался со своим народом, а у тебя, чужого, закружилась голова от шума? Где, хан мой, бывший под тобою добрый конь? нет (его); на твоем челе нет покрова золотого шлема; своих светлооких младенцев ты не ласкаешь; со своей белолицей красавицей ты не заговорил; что сталось с тобой?». Бекиль заговорил — посмотрим, хан мой, что он говорил: «Я поднялся и встал со своего места; я сел на своего черногривого кавказского коня; *оглядываясь назад,[576] я поднялся на пеструю гору с крутым склоном; *оглядываясь назад,[577] я рассек многоводную прекрасную реку, переправился (через нее); я поскакал в диван Баюндура с белым челом; я ел, пил со светлоокими беками; я увидел, что тот, у кого есть народ, хорош со своим народом; я увидел, что взоры нашего хана от нас отвратились. Мы откочуем со своим племенем и народом, уйдем в девять туменей Грузии; против огузов я поднял мятеж, так и знайте». Жена говорит: «Джигит мой, мой бек-джигит! цари — тень бога; кто поднимет мятеж на своего царя, тому удачи не будет. Если в твое чистое сердце закралась тоска, ее разгонит вино. С тех пор как ты ушел, хан мой, на твоих пестрых горах, лежащих по (нашу) сторону, охоты не было; поезжай на охоту, твое сердце утешится».

Бекиль увидел, что ум и совет его жены хороши; он велел привести своего кавказского коня, сел на него, уехал на охоту. Когда он охотился, перед ним проскочила раненая дичь; Бекиль направил на нее коня, догнал самца, бросил ему на шею тетиву лука; самец вскочил, бросился вниз с высокого места; Бекиль не удержал поводьев коня, тоже полетел, его правое бедро коснулось скалы, сломалось. Бекиль почувствовал боль, заплакал; он говорит: «Нет у меня взрослого сына, нет взрослого брата!». Тотчас он вынул из-за пояса стрелу без перьев, подтянул ремни коня, крепко завернул свою ногу под кафтаном; *с силой, какая бывает у коня,[578] он припал к гриве своего коня, отделился от охотников, спустил повязку чалмы себе на шею, пришел к краю своей орды. Его мальчик *Амран-бахадур, вышел навстречу своему отцу,[579] увидел, что его лицо пожелтело, повязка его чалмы опустилась на его шею. Спрашивая о его товарищах, тут юноша заговорил — посмотрим, хан мой, что он говорил: «Ты поднялся и встал со своего места; ты сел на своего черногривого кавказского коня; ты послал охотиться к подножию лежащих (по нашу) сторону пестрых гор; или ты встретил гяуров в черной одежде? или ты дал погибнуть своим светлооким джигитам? Устами, языком (скажи мне хоть) несколько слов, дай мне весть; да будет моя черная голова жертвой, отец мой, ради тебя!». Бекиль стал говорить сыну — посмотрим, хан мои, что он говорит: «Сын (мой), сын! я поднялся и встал со своего места; я пошел охотиться перед черными горами; гяуров в черной одежде я не встретил, своим светлоооким джигитам не дал погибнуть; мои джигиты здоровы, невредимы, не беспокойся, сын! Уже три дня, как *я не попадал в место охоты за птицами [?],[580] сын; сними меня с коня, подними на мою постель». Детеныш льва — тоже лев; он снял своего отца с коня, схватил (его), поднял на его постель, завернул его в его шубу, закрыл ворота. В то же время джигиты Бекиля увидели, что охота расстроилась; каждый, у кого был дом, вернулся к себе домой.[581]

Прошли пять дней; он не входил в диван, никому не говорил, что его нога сломана. Однажды ночью он на своей постели сильно, сильно застонал, испустил вздох; его жена сказала: «Бек мой, джигит! Когда приходила густая толпа врагов, ты не отступал; когда твоего тела[582] касалась пестрая стрела, ты не стонал; неужели человеку не сказать своей тайны лежащей на его груди супруге? Что сталось с тобой?». Бекиль говорит: «Красавица моя, я упал с коня, моя нога сломалась». Женщина всплеснула руками, сказала служанке; служанка вышла, сказала привратнику; что вышло из-за тридцати двух зубов — распространилось по всей орде; стали говорить: «Бекиль упал с коня, его нога сломалась». Тут же был лазутчик гяуров, услышав эту весть, пошел, принес весть тагавору; тагавор говорит: «Поднимитесь, встаньте со своего места, схватите бека Бекиля там, где он лежит, свяжите ему белые руки от (самых) локтей, не дав ему опомниться, отрубите его прекрасную голову, пролейте на землю его алую кровь, разгромите его племя, его народ, уведите в плен его дочь-невесту». И у Бекиля там был лазутчик; он послал весть Бекилю, говорит: «Готовьте оружие в свою защиту, на вас идет враг». Бекиль посмотрел вверх: «Далеки небеса, тверда земля», — сказал он. Он призвал к себе своего мальчика и заговорил — посмотрим, хан мой, что он говорил: «Сын мой, сын! сын, свет моих темных очей! сын, мощь моего крепкого стана! посмотри, наконец, что случилось, что постигло мою голову! Я поднялся, сын, и встал со своего места, сел на красного жеребца — да переломится у него шея! Когда я проезжал, гнался за дичью, поднимал птиц, он согнулся, поскользнулся, сбросил меня на землю, мое правое бедро сломалось; что постигло мою черную голову! На черные, черные горы поднялась весть; через обагренные кровью реки перешла весть; через Железные ворота, через Дербент прошла весть; всадник красного коня, царь Шюкли, сильно разгневался; от его гнева пал туман на черные горы. Он сказал: “Схватите бека Бекиля там, где он лежит"; он сказал: “свяжите ему белые руки от (самых) локтей"; он сказал: “пролейте кровь, разгромите его пеструю орду"; он сказал: “уведите в плен его белолицую дочь-невесту". Поднимись, сын, встань со своего места, сядь на своего черногривого кавказского коня; *оглядываясь назад,[583] поднимись на лежащую по (нашу) сторону пеструю гору; *оглядываясь назад,[584] пойди в диван Баюндур-хана с белым челом; устами, языком произнеси приветствие Баюндуру, поцелуй руку Казана, бека беков; скажи: “мой белобородый отец постигнут бедой"; скажи: “он сказал, пусть непременно, непременно придет ко мне Казан-бек; если ты (Казан), не придешь, пропадет царство, будет опустошено, моя дочь-невеста будет уведена в плен, так и знай"». Тут юноша стал говорить своему отцу — посмотрим, хан мой, что он говорил: «Отец, что ты говоришь, что произносишь, что ты сжигаешь мою печень и мое сердце? *Я поднимался и вставал со своего места часто; на своего черногривого коня я садился часто;[585] на пеструю гору с крутым склоном я для охоты не поднимался, в диване Баюндура с белым челом не ходил. Что за человек Казан? я его руки не целовал. Дай мне красного жеребца, что под тобой; до кровавого пота я заставлю его скакать ради тебя! Дай мне свою железную броню с крепкими надплечьями; вели сшить новый ворот ради тебя! Дай мне свой черный булатный меч; не давая (людям) опомниться я буду рубить головы ради тебя. Дай мне свое копье из тростникового тальника; я буду поражать воинов в грудь ради тебя. Дай мне свою острую стрелу с белыми перьями; я пущу ее через одного воина в другого ради тебя. Дай мне своих триста светлооких джигитов в товарищи; я буду подвизаться на пути веры Мухаммеда ради тебя». Бекиль говорит: «Умереть мне ради твоих уст, сын! *быть может, ты не заставишь вспоминать мне прошлые дни.[586] Принесите мою одежду; пусть (ее) оденет мой сын; приведите моего красного жеребца; пусть (на него) сядет мой сын; пока не всполошился народ, пусть мой сын пойдет на ристалище, войдет туда». Юношу одели, он пришел, со своим отцом и матерью простился, поцеловал им руки, присоединил к себе триста джигитов, отправился на ристалище.

Красный жеребец, когда чуял запах врага, ударял ногами об землю, поднимал пыль до небес. Гяуры говорят: «Это — конь Бекиля; мы обратимся в бегство». Тагавор говорит: «Хорошенько посмотрите; если тот, что приходит, — Бекиль, я раньше вас обращусь в бегство». Лазутчик высмотрел, увидел, что конь Бекиля, но на нем не Бекиль, а юноша, ростом в птицу; он пришел, принес весть тагавору, говорит: «Конь, вооружение и шлем Бекиля, но в них не Бекиль». Тагавор говорит: «Составьте отряд в сто человек, произведите шум, испугайте юношу; у юноши сердце станет как у птицы, он покинет ристалище, обратится в бегство». Сто гяуров выделились, подъехали к юноше, стали говорить юноше — посмотрим, хан мой, что они говорили: «Юноша, юноша, проклятого отродья юноша! Красный жеребец под тобой отощал, юноша; твой черный булатный меч иступился, юноша; копье, что в твоей руке, сломалось юноша; твой осиновый лук тонок, юноша; девяносто стрел за твоим поясом редки, юноша; спутники у тебя нагие, юноша; твои темные глаза омрачены, юноша! Царь Шюкли на тебя сильно разгневался; он сказал: схватите того юношу, что на ристалище, свяжите ему белые руки от (самых) локтей; не дав ему опомниться, отрубите его прекрасную голову, пролейте на землю его алую кровь. Если у тебя есть белобородый отец, не заставляй его плакать; если у тебя есть седокудрая мать, не заставляй ее стонать! Один (в поле) джигит витязем не станет; *дно пустого (сосуда)[587] крепким не станет; твой смертный час настал, негодный, сын негодного, вернись назад отсюда!». Тут юноша заговорил — посмотрим, что он говорил: «Не говори пустых речей, собака-гяур! Отчего тебе не нравится красный жеребец подо мною? завидя тебя, он играет. Железная одежда сжимает плечи мне; мой черный булатный меч разбивает свои ножны. Отчего тебе не нравится мое копье из тростникового тальника? пронзая грудь (врага), оно поднимает свой блеск к небесам. Мой осиновый крепкий лук жалобно, жалобно стонет; мои стрелы * в футляре разбивают свой колчан;[588] мои джигиты, что около меня, рвутся в бой. На храброго мужа наводить страх постыдно; приди сюда, гяур, поборемся». Гяуры говорят: *«Он похож на бесстыдного огуза, безумного туркмена; лягушка квакает».[589] Тагавор говорит: «Подите, спросите, как приходится юноша Бекилю». Гяуры пришли, стали говорить юноше — посмотрим, как они говорили: «Красного жеребца под тобой мы знаем; он — Бекиля; где Бекиль? Твой черный булатный меч — Бекиля; где Бекиль? Железная броня, что на твоих плечах, — Бекиля; где Бекиль? Джигиты, что около тебя, — Бекиля; где Бекиль? Если бы Бекиль был здесь, мы до ночи сражались бы, вместе натягивали бы крепкие осиновые луки, вместе выпускали бы острые стрелы с белыми перьями; как приходишься ты Бекилю, юноша, скажи нам». Сын Бекиля тут заговорил — посмотрим, хан мой, что он говорил: «Разве ты меня не узнаешь гяур? *Прискакал Кара-Гюне, брат Салор-Казана, бека беков Баюндур-хана с белым челом; отступать неумеющий Дюлек-Уран, сын Дурана[590] витязь Рустем, всадник серого коня Бейрек, пили в доме бека Бекиля; от тебя пришел лазутчик; Бекиль велел мне сесть на красного жеребца, что был под ним, дал (мне) в залог мощи свой черный булатный меч, дал в залог благословения свое копье из тростникового тальника, дал мне в товарищи триста своих джигитов; я — сын Бекиля; приди сюда, гяур, поборемся!». Гяур-тагавор говрит: «Подожди, сын негодного, я иду на тебя». Он взял в руку свою палицу-шестопер, направился на юношу; юноша подставил под. палицу свой щит; гяур сверху вниз нанес тоже крепкий удар, сломал его щит, *расколол его копье, оторвал ему ресницы,[591] (но) не мог одолеть юноши. Палицами они сразились; (теперь) извлекли друг против друга черные булатные мечи, сразились друг с другом мечами на трудном ристалище; *их виски расщепились,[592] их мечи сломались, не могли они одолеть друг друга. Они сразились копьями из тростникового тальника, стали бодать друг друга на ристалище, как быки; их груди были исколоты, их копья сломались, (но) не могли они одолеть друг друга. С коней они прикоснулись друг к другу, схватились; у гяура силы было больше; юноша ослабел, он стал молиться богу всевышнему и говорит — посмотрим, как он говорил: «Ты выше всего высокого, высокий боже; никто не знает, каков ты, светлый боже! Ты возложил венец на Адама, ты наложил проклятие на сатану, за одну вину прогнал его из чертогов. Ты дал схватить Авраама, *завернул его в мех горностая [?],[593] дал понести и бросить его в огонь, сделал огонь садом.[594] Я положился на тебя, единого бога, славный боже, господь мой, помоги мне!». Гяур говорит: «Юноша, когда тебя одолеют, молишься ли ты своему богу? Если у тебя — один бог, то у меня семьдесят два капища идолов». Юноша говорит: «Проклятый ослушник (бога), если ты молишься своим идолам, я положился на бога, вызывавшего миры из ничтожества к жизни». Всевышний бог дал повеление Гавриилу: «Поди, Гавриил, тому рабу своему я дал сил, как у сорока мужей». Юноша поднял гяура, ударил его об землю; из его носа зажурчала кровь, как дудка; (юноша) вскочил, как сокол, схватил гяура руками за горло; гяур говорит: «Пощади, юноша, что говорят, когда принимают твою веру? Я принял твою веру». Он поднял палец, произнес символ веры, стал мусульманином; остальные гяуры узнали (об этом), бросили ристалище, бежали; участники набега разгромили племя и народ гяуров, увели в плен их девушек-невест. Юноша послал вестника радости своему отцу: «Я одержал победу в сече», — сказал он. Его белобородый отец вышел навстречу, обнял шею сына; они вернулись домой. (Бекиль) дал юноше летовку на черной горе, лежавшей против (них), дал табуны быстрых коней, дал своему белолицему сыну в пищу белых баранов, взял для своего светлоокого сына невесту *с алыми губами.[595] Он выделил пятую долю (добычи) для Баюндура-хана с белым челом, пошел со своим сыном в диван Баюндур-хана, поцеловал его руку; царь указал ему место по правую руку Уруза, сына Казана, надел на него шубу,[596] сукно, золотое шитье.

Пришел мой дед Коркут, заиграл радостную песнь, составил, сложил эту былину; да будет она посвящена Амрану, сыну Бекиля, сказал он, рассказал, что сталось с борцами за веру. Я дам прорицание, хан мой! Твои родные черные горы да не будут сокрушены; твое тенистое крепкое дерево да не будет срублено; твоя данная богом надежда да не будет обманута; да простит (бог) твои грехи ради Мухаммеда, чье имя славно!