I ПЕСНЬ[72] О БОГАЧ-ДЖАНЕ, СЫНЕ ДЕРСЕ-ХАНА[73]

Хан мой! Однажды сын Кам-Гана хан Баюндур[74] встал со своего места, велел поставить свой сирийский зонтик, велел поднять до небес пеструю палатку, велел разложить в тысяче мест шелковые ковры. Хан ханов, хан Баюндур, раз в год устраивал пир и угощал беков огузов. Вот он снова устроил пир, велел зарезать лучших коней-жеребцов, верблюдов и баранов; в одном месте *велел водрузить белое знамя, в одном — черное, в одном — красное.[75] Он говорил: «У кого нет ни сына, ни дочери, того поместите у черного знамени, разложите под ними черный войлок, поставьте перед ними мясо черного барана, станет есть — пусть ест, не станет — пусть поднимется и уйдет. У кого есть сын, того поместите у белого знамени, у кого есть дочь — у красного знамени; у кого нет ни сына, ни дочери, того проклял всевышний бог, мы тоже проклинаем его, пусть так и знают». Беки огузов сошлись, стали собираться.

Был один бек, по имени Дерсе-хан, у которого не было ни сына, ни дочери.[76] В тот час, когда холодные, холодные утренние ветры повеяли, когда бородатый, *серый, голодный[77] жаворонок запел, *когда длиннобородая, проворная пчела зажужжала,[78] когда бедуинские кони, увидя хозяина, заржали, когда стали различать белое от черного; в тот час, когда на крутых горах с прекрасным склоном взошло солнце, когда молодцы-беки и джигиты боролись друг с другом, — рано утром Дерсе-хан поднялся и встал со своего места, присоединил к себе своих сорок джигитов, пришел на пир Баюндур-хана. Джигиты Баюндур-хана встретили Дерсе-хана, поместили его у черного знамени, разложили под ним черный войлок, поставили перед ним мясо черного барана: «Таково повеление Баюндур-хана, хан мой», — сказали они. Дерсе-хан сказал: «В чем увидел за мной вину Баюндур-хан? или меч мой слаб, или пир мой скуден? Людей ниже меня он поместил у белого знамени, у красного знамени; в чем моя вина, что он поместил меня у черного знамени?». Они сказали: «Хан мой, сегодня вышло такое повеление от Баюндур-хана: у кого нет ни сына, ни дочери, того проклял всевышний бог, мы тоже проклинаем его». Дерсе-хан встал со своего места и говорит: «Джигиты мои, встаньте, поднимитесь с места, это горе постигло меня или по моей вине, или по вине моей жены».

Дерсе-хан пришел в свой дом, *громким голосом[79] говорит он своей жене — посмотрим, хан мой, что он говорит: «Приди сюда, счастье моей головы, опора моего жилища; *ростом подобная прекрасно выросшему кипарису,[80] ты, чьи черные волосы обвиваются вокруг лодыжек, чьи соединенные брови подобны натянутому луку, чьи уста тесны для пары миндалей, чьи алые щеки подобны осенним яблокам, *моя дыня, моя...[81] Знаешь ли ты, что случилось? Хан Баюндур поднялся и встал со своего места, велел водрузить в одном месте белое знамя, в одном месте красное знамя, в одном месте черное знамя; "у кого есть сын, того поместите у белого знамени, у кого есть дочь — у красного знамени, у кого нет ни сына, ни дочери — у черного знамени; разложите под ним черный войлок, доставьте перед ним мясо черного барана; станет есть — пусть ест, не станет — пусть поднимется и уйдет; у кого нет ни сына, ни дочери, того проклял всевышний бог, мы тоже проклинаем его",— сказал он.

«Пришли мне навстречу, поместили у черного знамени, разложили подо мной черный войлок, поставили передо мной мясо черного барана; "у кого нет ни сына, ни дочери, того проклял всевышний бог, мы тоже проклинаем, так и знай",— сказали они. Ты ли виновна, я ли виновен в том, что всевышний бог не дает нам мальчика-сына? отчего (это)?». Так он сказал; (снова) он говорит: «Ханская дочь! встать ли мне с места, схватить ли тебя *за щеки[82] и горло, бросить ли тебя под мою сильную пяту, взять ли мне в руки свой черный булатный меч, срубить ли голову с твоего тела, *познать ли мне сладость жизни,[83] пролить ли на землю твою алую кровь? Ханская дочь, в чем причина, скажи мне; жестокой каре я подвергну теперь тебя». Так он сказал, жена Дерсе-хана заговорила — посмотрим, что она говорила: «О Дерсе-хан! не карай меня, не говори в гневе горьких слов! Встань со своего места, поставь на землю свой пестрый шатер, вели убить лучших коней-жеребцов, верблюдов и баранов; созови к себе на пир беков внутренних огузов, внешних огузов; увидишь голодного — накорми его; увидишь нагого — одень его; *увидишь обремененного долгами — выкупи его.[84] Наложи мяса, как холм; вели надоить кумысу, как озеро; устрой великий пир, вознеси молитву о предмете своего желания; может быть, по молитве какого-нибудь богоугодного мужа бог даст нам дитя». Дерсе-хан по слову своей жены устроил великий пир, вознес молитву о предмете своего желания. Он велел зарезать лучших коней-жеребцов, верблюдов и баранов, созвал к себе на пир беков внутренних огузов, внешних огузов; если видел голодного — кормил его; если видел нагого — одевал его; если видел обремененного долгами — выкупал его; наложил мяса, как холм, велел надоить кумысу, как озеро. (Гости) подняли руки, произнесли молитву; по молитве одного богоугодного мужа всевышний бог дал (хану) дитя; его жена стала беременной, через некоторое время родила мальчика, отдала его кормилицам, велела беречь.

Нога коня хрома, язык певца проворен;[85] у кого есть ребра, тот поднимается, у кого есть хрящи, тот вырастает; мальчику исполнилось пятнадцать лет. Отец мальчика встретил[86] орду Баюндур-хана. У Баюндур-хана, хан мой, был бык, был тоже верблюд-самец; когда тот бык ударял рогами крепкий камень, камень рассыпался, как мука; один раз весной, один раз осенью верблюда заставляли бороться с быком; Баюндур-хан с остальными боками огузов смотрел на зрелище и веселился. Итак, султан мой, снова весной вывели быка из сарая; три человека с правой стороны, три человека с левой стороны держали быка на железной цепи; дойдя до середины ристалища, они отпустили его. Между тем, султан мой, сынок Дерсе-хана с тремя мальчиками из орды играли на ристалище в кости; быка выпустили, мальчикам сказали: «Бегите!». Три мальчика убежали, сынок Дерсе-хана не убежал; он встал посередине ристалища и осмотрелся. Бык тоже направился на юношу, хотел уже убить его; юноша крепко ударил быка по лбу кулаком, бык стал отступать. Бык снова направился на юношу; юноша снова крепко ударил быка по лбу кулаком. На этот раз юноша оперся кулаком на лоб быка, потащил его к краю ристалища. В первый раз юноша и бык потащили друг друга; *(потом юноша) твердо встал, подобно быку, опираясь обоими плечами;[87] ни юноша не побеждал, ни бык не побеждал. Юноша подумал: «Крышу подпирают столбом, и он для той крыши служит опорой; зачем мне служить опорой лбу этого (быка) и стоять?». Юноша снял свой кулак со лба быка, отскочил с дороги; бык не устоял на ногах, упал и свалился на голову; юноша схватился за нож, отрезал голову быка. Пришли беки огузов,[88] похвалили, сказали: «Пусть придет мой дед Коркут, пусть даст этому юноше имя, пусть пойдет с ним к его отцу, пусть выпросит юноше у его отца бекство, *пусть доставит престол».[89] Так они сказали, позвали (Коркута); дед мой Коркут явился, пошел с юношей к его отцу; дед Коркут стал говорить отцу юноши — посмотрим, хан мой, что он говорил: «О Дерсе-хан! дай юноше бекство, дай престол, он храбр! Дай бедуинского коня с длинной шеей, пусть он ездит на нем, он доблестен! Дай из своих стад тьму баранов, пусть они служат этому юноше пищей, он храбр! Из рядов дай красных верблюдов, пусть они служат этому юноше для вьюков, он доблестен! Дай златоверхое жилище, пусть оно дает этому юноше тень, он храбр! Дай этому юноше вышитый (шелком) кафтан, пусть он надевает его, он доблестен! Этот юноша сражался на белом ристалище Баюндур-хана, убил быка; пусть имя твоего сына будет Богач;[90] имя ему дал я, долгую жизнь пусть даст ему бог». Так он сказал; Дерсе-хан дал юноше бекство, дал ему престол; юноша вступил на престол.

Юноша не стал обращать внимания на сорок джигитов своего отца; те сорок джигитов позавидовали ему, сказали друг другу: «Пойдем, очерним юношу перед его отцом; может быть, он убьет его, и снова наша слава, наша честь у его отца будет хороша, даже лучше». Они отправились; из этих сорока джигитов двадцать пошли в одну сторону, двадцать — в другую сторону. Те (первые) двадцать пошли, принесли Дерсе-хану такую весть: «Знаешь ли ты, Дерсе-хан, что случилось? *Твой негодный, беспутный сын вышел неудачным;[91] он присоединил к себе своих сорок джигитов, сделал поход на остальных[92] огузов; где были красавицы, он похищал их; *он бил по лицу белобородых старцев,[93] *проливал молоко седокудрых старух.[94] Через *быстро текущие[95] воды перейдет молва, *поднимется на соседнюю пеструю гору,[96] дойдет молва до хана ханов Баюндура; скажут: вот какие смуты производит сын Дерсе-хана. *Чем видеть это,[97] тебе лучше бы умереть. Баюндур-хан позовет тебя, подвергнет тебя жестокой каре. К чему тебе такой сын? Такому сыну лучше бы совсем не родиться; *убей его ради себя».[98] Так они сказали. «Пойдите, приведите (его), я (его) убью», — сказал Дерсе-хан. Как только он это сказал, хан мой, из тех злодеев явились двадцать других и также стали распространять клевету; они говорят: «Сын твой, Дерсе-хан, поднялся и встал со своего места, вышел охотиться на крутую гору с прекрасным склоном, гнал твою дичь, ловил твоих птиц, пришел к своей матери, взял крепкого вина, выпил, беседовал с матерью, строил козни против отца. Неудачным вышел твой сын. *Через соседнюю[99] пеструю гору перейдет молва, дойдет молва до хана ханов Баюндура;[100] тебя велят позвать, и у Баюндур-хана тебя постигнет жестокая кара. К чему такой сын? *убей его ради себя».[101] Дерсе-хан говорит: «Пойдите, приведите (его), я (его) убью; такого сына мне не надо». Нукеры[102] Дерсе-хана говорят: «Как нам привести твоего сына? Твой сын нашего слова не послушается, по нашему слову не придет. Поднимись, встань со своего места, призови своих джигитов, присоедини их к себе, встреть твоего сына, выйди с ним на охоту, подними птиц, гони дичь, порази стрелой твоего сына и убей его. Если не убьешь (его) так, иначе тебе (его) не убить, так и знай».

В тот час, когда холодные, холодные утренние ветры повеяли, когда бородатый, *серый, голодный[103] жаворонок запел, когда бедуинские кони, увидев хозяина, заржали, *когда длиннобородая, проворная пчела зажужжала,[104] когда стали различать белое от черного; в тот час, когда дочери-невесты огузов наряжались; в тот час, когда на крутых горах с прекрасным склоном взошло солнце, когда молодцы-беки и джигиты боролись друг с другом, — рано утром Дерсе-хан встал со своего места, взял с собой своего сынка, присоединил к себе своих сорок джигитов, выехал на охоту. Они настигли дичь, подняли птицу; из тех сорока злодеев несколько человек пришли к юноше и говорят: «Твой отец сказал: пусть он преследует, пригоняет ко мне дичь, пусть убьет (ее) перед моими глазами, чтобы я видел, как мой сын заставляет скакать коня, как ударяет мечом, как пускает стрелы; чтобы я, (видя это), радовался, веселился и гордился»; так они сказали. Он был юношей, где было ему знать (козни)? Он преследовал и пригонял дичь, горпевал[105] перед своим отцом: «Пусть мой отец смотрит, как я заставляю скакать коня, пусть веселится! пусть смотрит, как я пускаю стрелы, пусть гордится! пусть смотрит, как я ударяю мечом, пусть радуется!». Те сорок злодеев говорят: «Дерсе-хан, видишь ли ты, как юноша в ровной степи преследует дичь, пригоняет ее к тебе? Стреляя в дичь, он поразит стрелой тебя и убьет; пока твой сын не убил тебя, убей ты твоего сына». Так они сказали. Юноша, преследуя дичь, проскакал мимо своего отца; Дерсе-хан взял в руки свой крепкий лук *со страшной тетивой,[106] поднявшись на стременах, сильно натянул (тетиву); (стрела) поразила юношу между двумя лопатками, прошла насквозь, упала и коснулась земли; алая кровь его зажурчала, его грудь наполнилась кровью. Он обхватил шею своего бедуинского коня, упал на землю. Дерсе-хан *хотел слепо[107] броситься к своему сынку; те сорок злодеев не пустили его, повернули поводья его коня, отправились в его орду.

Жена Дерсе-хана, думая, что приходит ее сынок со своей первой добычей, велела зарезать лучших коней-жеребцов, верблюдов и баранов; она хотела накормить беков храбрых огузов. Поднявшись, она встала со своего места, взяла с собой сорок дев, пошла навстречу Дерсе-хану. Она подняла ресницы, посмотрела Дерсе-хану в лицо, обратила свои взоры направо и налево, но не увидела своего сынка; ее черная грудь заволновалась, ее бедное сердце запрыгало, *ее глаза, обведенные черной каймой,[108] наполнились кровавыми слезами. Громким голосом говорит ода Дерсе-хану — посмотрим, хан мой, что она говорит: «Приди сюда, счастье моей головы, опора моего жилища, зять моего хана-отца, любимец моей государыни-матушки, данный мне отцом и матерью, ты, кого я, открыв глаза, увидела, кого я, отдав сердце, полюбила! О Дерсе-хан! ты поднялся и встал со своего места, сел на своего черногривого кавказского коня, вышел охотиться на крутую гору с прекрасным склоном; вдвоем вы отправились, один ты возвращаешься; где мое дитя? *где сын, данный мне в мрачном мире?[109] пусть он выйдет! О Дерсе-хан! мои светлые очи зло разбегаются, пусть они будут вырезаны; мои груди, *хоть их не сосал ребенок,[110] терпят[111] злую боль; мое белое тело, хоть его не укусила желтая змея, вздымается и пухнет; не видно моего единственного сына; в моей груди горит огонь! Сухие, сухие ручьи я наполнила водой, носящим черную одежду дервишам дала обеты; когда видела голодного, я кормила его; когда видела нагого, одевала его; я наложила мяса, как холм, велела надоить кумысу, как озеро; по молитве я с трудом получила сына; весть о единственном сыне, о Дерсе-хан, дай мне! Если ты заставил единственного сына слететь с лежащей против (нас) пестрой горы, скажи мне; если ты заставил единственного сына поплыть по вечно текущей, быстрой реке, скажи мне; если ты дал съесть единственного сына льву и тигру, скажи мне; если ты дал схватить единственного сына носящим черную одежду гяурам нечистой веры, скажи мне. Я пойду к моему хану-отцу, возьму богатую казну и войско, пойду на гяура нечистой веры; пока я не упаду от ран с моего кавказского коня, пока не вытру рукавом своей алой крови, пока не упаду на землю, лишившись сил рук и ног, я не перестану искать единственного сына. Весть о единственном *сыне, о Дерсе-хан, дай мне; пусть моя черная голова будет сегодня жертвой ради тебя!». Говоря так, она рыдала и плакала. Дерсе-хан ничего не ответил своей жене на эти слова; те сорок злодеев выступили вперед и говорят: «Твои сын здоров, невредим, он на охоте; сегодня или завтра, где бы он ни был, он приедет; не бойся, не заботься; бек напился, он не может ответить».

Жена Дерсе-хана обратилась назад и вернулась, (но) не стала ждать; она взяла с собой сорок дев, села верхом на бедуинского коня, ушла искать своего сынка. Она пришла к горе Кавказ, где ни зимой, ни летом не тают снег и лед; она взошла (на гору), поспешно поднялась с низких мест на высокие, посмотрела и увидела, как в глубину одного ущелья вороны спускаются и вылетают, садятся и поднимаются. Она пришпорила своего бедуинского коня, направилась в ту сторону. Там, султан мой, упал юноша; вороны, увидев кровь, хотели сесть на (тело) юноши; у юноши были две секиры,[112] (ими) он отгонял ворон, не давал им садиться. Когда юноша лежал там, ему явился Хызр[113] на сером коне, три раза провел рукой по его ране: «Не бойся, юноша, от этой раны тебе смерти нет; горный цветок вместе с молоком твоей матери будет лекарством для твоей раны», — сказал он и скрылся. Мать юноши поспешно прискакала к юноше; смотрит, видит — лежит ее сынок, обливаясь алой кровью. Громким голосом говорит она своему сынку — посмотрим, хан мой, что она говорит: «Твоими глазами, обведенными черной каймой, овладел сон; открой (их), о горе! *Твоими двенадцатью жилами овладел обморок; соберись с силами,[114] о горе! Твоя данная богом сладкая жизнь рвется вон;[115] если теперь *в твоих взорах[116] еще есть жизнь, сын, дай мне весть; пусть моя черная голова будет жертвой, сын, ради тебя! О гора Кавказ! пусть твои текущие воды вдруг перестанут течь; пусть твои растущие травы, гора Кавказ, вдруг перестанут расти; пусть твои бегущие лани, гора Кавказ, вдруг перестанут бежать, пусть окаменеют! Как мне узнать, убит ли сын львом, убит ли тигром? Как мне узнать, сын, откуда тебя постигла эта судьба? *Если в твоих взорах[117] есть жизнь, сын, (дай) мне весть, пусть моя черная голова будет жертвой, сын, ради тебя! Устами, языком (скажи хоть) несколько слов, (дай) мне весть». Когда она так сказала, звуки коснулись уха юноши. Он поднял голову, открыл заблестевшие глаза, посмотрел в лицо своей матери и заговорил — посмотрим, хан мой, что он говорил: «Приди сюда, моя государыня-матушка, ты, чье белое молоко я сосал; седокудрая, почтенная, душа моя, матушка! Не проклинай текущих (вод); на водах горы Кавказ нет греха! Не проклинай растущих трав; за горой Кавказ нет вины! Не проклинай бегущих ланей; на горе Кавказ нет греха! Не проклинай льва и тигра; за горой Кавказ нет вины! Станешь проклинать — проклинай моего отца; эта вина, этот грех на моем отце». Снова говорит юноша: «Мать, не плачь, от этой раны мне смерти нет, не бойся! На сером коне пришел ко мне Хызр, три раза провел рукой по моей ране; “от этой раны тебе смерти нет; горный цветок, молоко матери тебе лекарство", — сказал он». Как только он это сказал, сорок стройных дев разбрелись, нарвали горных цветов. Мать юноши один раз сдавила свои груди — нет молока; в другой раз сдавила — нет молока; в третий раз она насиловала себя, (грудь) наполнилась кровью; она сдавила (груди) — и кровь смешалась с молоком. Молоко с горным цветком приложили к ране юноши, посадили юношу на коня, отправились с ним в его орду, поручили юношу врачам, скрыли от Дерсе-хана. Нога коня хрома, язык певца проворен, хан мой; в сорок дней рана юноши исцелилась, он стал совсем здоровым. Юноша стал садиться на коня, опоясываться мечом, стал гнаться за дичью, поднимать птиц. Дерсе-хан ничего не знал, был уверен, что его сынок умер.

Те сорок злодеев проведали это, стали советоваться, что им делать. «Если Дерсе-хан увидит своего сынка, он не замедлит истребить нас всех», — сказали они; «пойдем, схватим Дерсе-хана, свяжем ему белые руки на спину, привяжем волосяную веревку к его белой шее, направимся с ним в страны гяуров». Так говоря, они схватили Дерсе-хана, связали ему белые руки на спину, привязали волосяную веревку к его шее, затянули ее так, что из его белого мяса пошла кровь; Дерсе-хан пешком, а они верхом пустились в путь, направились с ним *в страны остальных гяуров;[118] Дерсе-хан стал пленником. Беки огузов ничего не знали о пленении Дерсе-хана. Между тем, султан мой, жена Дерсе-хана проведала об этом; она вышла навстречу своему сынку и заговорила — посмотрим, хан мой, что она говорила: «Знаешь ли ты, сын мой, что случилось? Хоть не задрожали твердые скалы, земля расщепилась; хоть нет в стране врага, на твоего отца напал враг. Те сорок злодеев, товарищи твоего отца, схватили твоего отца, связали ему белые руки на спину, привязали волосяную веревку к его белой шее, сами (отправились) верхом, твоего отца заставили идти пешком, направились с ним в страны остальных гяуров. Хан мой, сын! поднимись, встань со своего места, присоедини к себе своих сорок джигитов, избавь своего отца из рук тех сорока злодеев! Ступай, сын; если твой отец погубил тебя, не губи ты своего отца». Так она сказала; юноша не ослушался слова своей матери; Богач-бек встал со своего места, опоясался своим черным булатным мечом, взял в руку свой крепкий осиновый лук, взял в руку свою золотую палицу, велел привести своего бедуинского коня, сел на него, присоединил к себе своих сорок джигитов, отправился вслед за своим отцом.

Те злодеи расположились в одном месте, пили крепкое вино. Прискакал Богач-хан; те сорок злодеев тоже увидели его и сказали: «Пойдем, схватим того джигита, приведем его, выдадим обоих зараз гяурам». Так они сказали; Дерсе-хан говорит: «Пощадите, мои сорок товарищей! в единстве божьем нет сомнения! Развяжите мне руки, дайте мне в руки мою кобзу, я заставлю того джигита вернуться назад. Или убейте меня, или оставьте мне жизнь и отпустите». Ему развязали руки, дали в руку кобзу. Дерсе-хан не знал, что это — его сынок. Он вышел навстречу и говорит — посмотрим, хан мой, что он говорит: «Если уходят бедуинские кони с длинной шеей, то уходят мои; если среди них есть и твой верховой конь, скажи мне, джигит; без борьбы, без битвы я отдам его, вернись назад! Если уходит из стада тьма баранов, то уходят мои; если среди них есть и твоя пища, скажи мне; без борьбы, без битвы я отдам ее, вернись назад! Если из рядов уходят красные верблюды, то уходят мои; если среди них есть и твое вьючное животное, скажи мне; без борьбы, без битвы я отдам его, вернись назад! Если уходят златоверхие жилища, то уходят мои; если среди них есть и твой шатер, джигит, скажи мне; без борьбы, без битвы я отдам его, вернись назад! Если уходят белолицые, светлоокие девы, то уходят мои; если среди них есть и твоя невеста, джигит, скажи мне; без борьбы, без битвы я отдам ее, вернись назад! Если уходят белобородые старцы, то уходят мои; если среди них есть и твой белобородый отец, джигит, скажи мне; без борьбы, без битвы я дам ему свободу, вернись назад! Если ты пришел ради меня, джигит, то *мой сынок убит,[119] джигит, *а тебе о нем горя нет,[120] вернись назад!». Тут юноша стал говорить своему отцу — посмотрим, хан мой, что он говорил: «Если уходят бедуинские кони с длинной шеей, то уходят твои; среди них есть и мой верховой конь; не оставлю его сорока злодеям! Из рядов уходят твои красные верблюды; среди них есть и мое вьючное животное; не оставлю его сорока злодеям! Из стад уходит тьма твоих баранов; среди них есть и моя пища; не оставлю ее сорока злодеям! Если уходят твои белолицые, светлоокие девы, то среди них есть и моя невеста; не оставлю ее сорока злодеям! Если уходят твои златоверхие жилища, то среди них есть и мой шатер; не оставлю сорока злодеям! Если уходят твои белобородые старцы, то среди них есть и мой старик-отец; его разум омрачен, его знание исчезло; не оставлю его сорока злодеям!». Он бросил чалму своим джигитам, дал знак; сорок джигитов заставили скакать своих коней, собрались вокруг юноши; юноша присоединил к себе своих сорок джигитов, ударил коня, начал битву и борьбу; кому отрубил голову, кого взял в плен, освободил своего отца, вернулся назад. Тут только узнал Дерсе-хан, что его сынок невредим. Хан ханов дал юноше бекство, дал ему престол.

Дед мой Коркут сложил песнь, сказал слово; эту былину он сложил, он составил. Так он сказал: они пришли в этот мир и прошли; так караван останавливается и снимается; их похитила смерть, скрыла земля; за кем остался тленный мир?[121] Когда придет черная смерть, *(всякий) должен заплатить ей дань.[122] *Да увеличит бог в полном здравии твое счастье;[123] да будет другом тот, кого мы прославили, всевышний бог, да подаст помощь! Я дам прорицание, хан мой; твои родные черные горы Да не сокрушатся; твое тенистое, крепкое дерево да не будет срублено; твои вечно текущие, прекрасные воды да не иссякнут; *твои шатры да не будут разрушены![124] Пусть твой серый конь, скача, *не устанет;[125]Пусть твой черный булатный меч, ударяя, не иступится; пусть твое пестрое копье, поражая, не сломается. Да будет местом твоей седокудрой матери рай; да будет местом твоего белобородого отца горняя обитель! Да горит твой зажженный богом светильник, да не заставит тебя всемогущий бог прибегнуть к злодеям, хан мой!

Загрузка...