Книга судьбы

Глава девятнадцатая

Палм-Бич, Флорида

— Где он? — спрашиваю я, влетая в приемную небольшого офиса, заставленного дюжинами цветов в горшках и орхидеями.

— Внутри, — отвечает секретарша, — но туда нельзя…

Она опоздала. Я проскакиваю мимо ее дешевого стола с пластиковой крышкой, который подозрительно похож на тот, что я выбросил несколько недель назад, и направляюсь к двери, покрытой старыми номерными знаками штата Флорида. Если не считать цветов, которые были стандартными подношениями от благодарных клиентов, офис обставлен с фантазией пятнадцатилетнего мальчугана. Впрочем, это не имело никакого значения. Переехав через мост чуть больше года назад, Рого снял этот офис, чтобы указывать его в качестве приличного и подходящего адреса в Палм-Бич. Когда вашими клиентами являются преимущественно состоятельные люди и девяносто пять процентов вашего бизнеса осуществляется по почте, такой офис — это все, что вам нужно.

— Уэс, он занят! — кричит мне вслед секретарша.

Я поворачиваю дверную ручку, рывком распахиваю дверь, отчего она с грохотом ударяется о стену. Стоящий у стола Рого подпрыгивает и оборачивается.

— Уэс, это ты? — спрашивает он. Глаза его закрыты. Направляясь ко мне, он руками проводит по книге для записей, стаканчику с карандашами и клавиатуре — подобно слепцу, ощупью определяющему дорогу.

— Что с твоими глазами? — интересуюсь я.

— Окулист. Нашел у меня дилатацию, — отвечает Рого, натыкаясь на рамочку с фотографией собаки, которая была у него в детстве. Та с шумом падает на пол, и Рого с трудом наклоняется, чтобы поднять ее. — Неприятно быть слепым, доложу я тебе, — говорит он.

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Кстати, почему ты не пожалеешь меня? Когда я был у врача, то обманул его. Прежде чем дать мне прочесть таблицу с буквами — знаешь, с гигантской «е» наверху и совсем маленькими «а», «б» и «в» внизу, — он оставил ее на столе. Я выучил ее, а потом отбарабанил так, что буквы у меня от зубов отлетали. Будь я проклят!

— Рого…

— Я имею в виду, это еще хуже, чем…

— Бойл жив.

Рого прекращает нащупывать рамочку с фотографией и поворачивается ко мне.

— Кто-кто?

— Я видел его. Бойл жив, — повторяю я. Потом крадучись иду к стулу у его письменного стола. Рого поворачивает голову, не спуская с меня внимательного взгляда.

— Ты ведь зрячий, правда? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает он, все еще потрясенно.

— Это мой старый письменный стол у тебя в приемной?

— Ну да. Я подобрал стол, когда ты его выбросил.

— Рого, я оставил этот стол для благотворительной распродажи.

— Я помню и очень благодарен тебе за это. А теперь не будешь ли так любезен объяснить мне, о чем, черт возьми, ты толкуешь, рассказывая о своем бывшем сотруднике?

— Клянусь тебе, я видел его… Я даже разговаривал с ним.

— И как он выглядел?

— Ему сделали пластическую операцию.

— Ну да, вполне естественный поступок на его месте.

— Я серьезно. Покушение… стрельба в тот день на гоночном треке… все было не так… как выглядело.

У меня уходит почти полчаса, чтобы посвятить его во все подробности, начиная со встречи за кулисами в Малайзии и заканчивая информацией Дрейделя о крови первой группы с отрицательным резусом. Не забыл я и о том, как агенты ФБР выследили меня на пляже и принялись задавать вопросы о Троице и Римлянине. Всегда оставаясь адвокатом, Рого слушает, не перебивая. Оставаясь самим собой, он реагирует мгновенно.

— Ты разговаривал с Дрейделем до меня?

— Эй, послушай…

— Я был сегодня утром с тобой в автомобиле. И что же, ты был так увлечен хитами восьмидесятых и девяностых, что попросту забыл упомянуть о малом, который разрушил твою жизнь? Он, наверное, подсел на какую-нибудь новомодную зерновую диету, раз он все еще жив?

— Рого…

— Могу я высказать еще одно соображение?

— О Дрейделе?

Он скрещивает руки на груди.

— Нет.

— Отлично, тогда давай…

— У тебя большие неприятности, Уэс.

Я тупо смотрю на него несколько секунд, пытаясь переварить услышанное. Произнесенные Рого, эти слова бьют меня сильнее, чем волны на пляже.

— Я серьезно, — продолжает мой друг. — Они поймали тебя на крючок. Только потому что ты встретил Бойла, ФБР считает тебя замешанным в эту историю. Если ты не станешь им помогать, они привлекут тебя в качестве соучастника в том, что планировали Бойл и Мэннинг. А если станешь им помогать…

— …тогда мне придется распрощаться с той жизнью, которую я сейчас веду. Как ты думаешь, зачем я сюда пришел? Мне нужна помощь.

Когда я обратился к Дрейделю, тот поначалу заколебался, взвешивая личные и политические последствия своего согласия. Рого же слеплен из другого теста.

— Тогда скажи мне, кому надо заехать в морду.

Впервые за последние сорок восемь часов на губах у меня появляется некое подобие улыбки.

— Или, может быть, ты думаешь, — ядовито интересуется он, — я так и буду смотреть на твои самоистязания?

— Я подумывал о том, чтобы обратиться к Мэннингу, — признаюсь я.

— А я думаю, что в кои-то веки тебе стоит начать заботиться о самом себе.

— Прекрати, пожалуйста.

— А ты перестань изображать вечного мальчика на побегушках. Ты разве не слышал, что сказали тебе фэбээровцы? Президент замешан в этом деле — в чем бы, черт возьми, оно ни заключалось! Как это Нико смог подобраться так близко и пронести пистолет мимо всех сотрудников Секретной службы? Ты чувствуешь? Это запашок предательства изнутри.

— Может быть, именно здесь и вписываются в общую картину Римлянин и Троица.

— Это имена, которые назвало тебе ФБР?

— Вот почему я с самого начала хотел обратиться к Мэннингу. Может быть, он…

— Слышал бы ты себя! Что ты несешь?! Если ты пойдешь к Мэннингу, то почти наверняка возбудишь подозрения у единственного человека, который имеет веские причины отправить тебя на гильотину. А сейчас я должен сказать следующее. Мне очень жаль, если последние события разрушили крошечный безопасный райский мирок, которые ты для себя построил, но пришла пора оглянуться по сторонам. Шрамы у тебя на лице, что бы ты о них ни думал, это не покаяние и не искупление. Ты ничего и никому не должен.

— Речь сейчас не об этом.

— Ты прав, речь сейчас не об этом. Вот что я тебе скажу: Лейланд Мэннинг — хороший человек. Даже великий человек. Но как всякий человек, особенно когда он стремится к власти, в случае необходимости солжет тебе прямо в лицо, не моргнув и глазом. Сделай простой математический подсчет, Уэс: скольких президентов США ты видел в суде или в тюрьме? А теперь подсчитай количество их помощников, которые, представ перед лицом Фемиды, клянутся, что невиновны?

Впервые за время нашего разговора я не знаю, что ответить.

— Вот именно, — продолжает Рого. — Устранение президента похоже на подрыв здания — небольшой взрыв, а остальное доделает сила тяжести. И сейчас ты подошел чертовски близко к тому, чтобы тебя засосало в воронку от взрыва.

— Это вовсе не означает, что он чудовище.

— Пожалуйста, подумай сам: ты бы ни за что не пришел сюда, если бы не считал, что в твоей кровати завелись клопы.

Сидя по другую сторону стола, я не отрываю взгляда от ковра. Во время нашей последней недели у власти нам звонили предыдущие президенты: Буш, Клинтон и прочие. Но только Буш-старший дал Мэннингу толковый совет. Он сказал ему: «Когда выйдете из салона президентского самолета, помашите с верхней ступеньки трапа… А когда одинокий репортер на бетонном поле спросит: „Как вы чувствуете себя по возвращении?“ — ответьте ему: „Как я рад, что вернулся домой!“ — а после этого смотрите только вперед и постарайтесь не вспоминать, как все было всего четыре или пять часов назад». И когда наш самолет приземлился, именно так Мэннинг и поступил. Эту ложь он изрек с легкой и приятной улыбкой на губах.

Рого внимательно наблюдает за тем, как я сосредоточенно кусаю заусенец на пальце.

— Я знаю, что он значит для тебя, Уэс.

— Нет. Ничего ты не знаешь. — Я прячу руку. — Просто скажи, что, по-твоему, я должен делать.

— Ты уже и так знаешь, что я думаю, — с ухмылкой заявляет Рого. Даже в те времена, когда ему часто надирали задницу, он любил хорошую драку. Он берет со стола блокнот для записей и начинает искать ручку. — Знаешь, почему я добиваюсь успеха в девяносто шести процентах случаев превышения скорости? Или в девяносто двух процентах неправильных разворотов? Потому что я копаю, копаю и копаю, надеясь раскопать как можно больше. Мотай на ус, Уэс: если полицейский ставит в протоколе неверный номер закона, на который ссылается, я добиваюсь закрытия дела. Если он не приносит с собой журнал учета превышения скорости, я добиваюсь прекращения дела. Все и всегда обычно упирается в детали. Вот почему я желаю знать, кто такие, черт возьми, Римлянин и Троица!

— У тебя еще есть приятель в полицейском участке?

— А откуда, по-твоему, я получаю список нарушителей скоростного режима на два часа раньше остальных? Он проверит для нас кого угодно.

— Дрейдель сказал, что проверит и другие подробности и нестыковки. У него всегда здорово получается…

В кармане у меня вибрирует телефон. Открыв его, я вижу на экране знакомый номер. Помяни черта, он и появится. Как всегда, вовремя.

— Есть новости? — спрашиваю я, нажав кнопку «разговор».

— Это ты ей проболтался? — выпаливает Дрейдель задыхающимся голосом.

— Прошу прощения?

— Репортерша — Лизбет как-там-ее — из вашей газетенки «Палм-Бич пост»… — Он делает глубокий вдох, чтобы сохранить спокойствие. Уже по одному этому я понимаю, что у нас что-то случилось. Причем плохое. — Ты звонил ей сегодня утром?

— Я не понимаю, о чем ты гово…

— Ничего, все нормально. Позвонил так позвонил… Я еще не совсем сошел с ума… Мне просто нужно знать, что ты ей сказал.

Уже второй раз он меня перебивает. И, подобно всякому молодому политику, если он говорит, что еще не сошел с ума, это значит, что он готов вырвать тебе язык.

— Дрейдель, клянусь, я ничего…

— Тогда откуда ей известно, что мы с тобой встречались?! Она даже знает, что я пил кофе и съел кусочек твоего гренка. Что ты… — Спохватившись, он понижает голос. — Просто… кому еще ты рассказал об этом?

Я смотрю на Рого.

— Никому. Никому, кто мог бы позвонить ей. Клянусь тебе…

— Ладно, нормально, все нормально, — успокаивает он скорее себя, чем меня. — Просто… Мне нужно, чтобы ты похоронил эту историю, договорились? Сейчас она позвонит тебе и попросит прокомментировать слухи. Ты можешь сделать мне одолжение и забыть все?

— Я знаю Дрейделя почти десять лет. И в последний раз видел его в панике, когда на него орала первая леди.

— Пожалуйста, Уэс.

— Хорошо, конечно… нет проблем… Но почему ты так нервничаешь из-за какого-то идиотского завтрака?

— Речь идет не просто о завтраке. О завтраке в Палм-Бич. Во Флориде… В то время как моя жена считает, что сейчас я выписываюсь из отеля, в котором вчера у меня была встреча. В Атланте.

Он молчит целую минуту, давая мне возможность расставить все точки над «i».

— Подожди, тогда эта женщина… Получается, ты не просто встретил ее в баре…

— Джейн. Ее зовут Джейн. Да, я улетел из Атланты сюда ради того, чтобы встретиться с ней. Мы познакомились несколько месяцев назад. Понял теперь? Ты счастлив, надеюсь? Теперь ты полностью в курсе происходящего. И все, о чем я тебя прошу, это держаться подальше от этой светской сплетницы, потому что если история завтра появится в газете и Эллен ее увидит…

В моем телефоне слышится щелчок.

— Это она, — говорит Дрейдель. — Все, что от тебя требуется, это отделаться от нее. Дай ей что-нибудь… например, устрой десятиминутное интервью с Мэннингом. Пожалуйста, Уэс… моя семья… Подумай об Али, — добавляет он, имея в виду свою дочь. — И мою кампанию по выборам в Сенат.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, раздается еще один щелчок. Я нажимаю кнопку «разговор» на своем телефоне и подключаюсь ко второй линии.

— Это Уэс, — говорю я.

— Мистер Холлоуэй, вас беспокоит Джеральд Ланг, — произносит мой собеседник сухим и профессорским тоном. — Из офиса куратора, — поясняет он, имея в виду президентскую библиотеку Мэннинга. — Клаудия предложила мне позвонить вам, и я…

— Сейчас, собственно, не самое лучшее время для этого.

— Я задержу вас ненадолго, сэр. Видите ли, мы готовим новую выставку о президентской службе, особо делая упор на долгую историю молодых людей, которые работали помощниками президентов. Нечто вроде… правдивой ретроспективы, если вы понимаете, о чем я… Речь пойдет обо всех, начиная с Мэриветера Льюиса, который работал у Томаса Джефферсона, до Джека Валенти, бывшего помощником у Линдона Джонсона, и, конечно, я надеюсь… и вас.

— Подождите… это будет выставка… обо мне?

— Собственно говоря, о других помощниках, в большей степени. Правдивая ретроспектива.

Он уже дает задний ход, что означает, что этот человек знает правила. Моя работа заключается в том, что я должен быть самым близким сотрудником президента. Находиться рядом. Но никогда не загораживать его.

— Ваше предложение очень лестно, мистер Ланг, но…

— Джеральд.

— Я бы с удовольствием помог вам, Джеральд, но…

— Президент Мэннинг сказал, что не возражает, — добавляет он, вытащив из рукава козырного туза. — И Клаудия тоже. Подлинная ретроспектива. Итак, мы можем присесть с вами и…

— Чуточку позже, хорошо? Просто… позвоните мне позже. Я поспешно переключаюсь обратно на Дрейделя.

— Что она сказала? Она знает? — спрашивает Дрейдель. Он все еще в панике.

Прежде чем я успеваю ответить, мой телефон снова щелкает. Очевидно, мой новый друг куратор не понял, что я имею в виду.

— Подожди секунду, сейчас я избавлюсь от этого навязчивого малого. Джеральд, я уже сказал вам, что…

— Кто такой Джеральд? — прерывает меня женский голос.

— П-прошу прощения?

— Привет, Уэс, это Лизбет Додсон из «Палм-Бич пост». Хотите увидеть свое имя, напечатанное крупными буквами в нашей газете?