Книга утраченных сказаний. Том I

ПРЕДИСЛОВИЕ

Книга Утраченных Сказаний, написанная шестьдесят-семьдесят лет назад, — первое существенное художественное произведение Дж. Р.Р. Толкина и первое появление валар, Детей Илуватара — эльфов и людей, карлов и орков, а также стран, где развертывается их история — Валинора, лежащего за западным океаном, и Средиземья — «Великих Земель» между восточными и западными морями. Спустя пятьдесят семь лет после того как мой отец прекратил работу над Утраченными Сказаниями, вышел в свет Сильмариллион[11], чрезвычайно отличающийся от своего отдаленного предшественника. С тех пор прошло шесть лет. Это предисловие кажется мне удобной возможностью высказать некоторые соображения по поводу обоих произведений.

Сильмариллион обычно считается «трудной» книгой, требующей объяснений и особого «подступа», чем он значительно отличается от Властелина Колец. В седьмой главе своей книги Дорога в Средиземье профессор Т.А.Шиппи соглашается с этим: «Сильмариллион не мог не быть трудным чтением» (с. 201), — и разъясняет, почему этого следовало ожидать. По его мнению, существенных причин две (хотя не совсем честно вырывать из сложных рассуждений отдельные фрагменты). В первую очередь — отсутствие в Сильмариллионе посредников вроде хоббитов (так, в Хоббите «Бильбо выступает в роли связующего звена между современностью и древним миром карлов и драконов»). Отец явно осознавал, что будь «Сильмариллион» опубликован, отсутствие хоббитов ощущалось бы как пробел — и не только читателями, которым они пришлись особенно по сердцу. В одном из писем отца от 1956 года (Письма Дж. Р. Р. Толкина, с. 238), вскоре после публикации Властелина Колец, говорится:

Замысел «Сильмариллиона» пуритански строг; читатель избавлен от такого «посредничества» и нарочитых коллизий (заключающихся не только в столкновении двух стилей) вроде той, что возникает при встрече короля Теодена с Пиппином и Мерри на руинах Исенгарда.

Второе соображение заключается в том, что

Но коли так, то здесь очевидно примешивается вопрос о литературном вкусе (или привычке). Возникает также упоминаемая профессором Шиппи проблема, буквально, раз-очарования — «разочарования по недоразумению», испытанного теми, кто ожидал второго Властелина Колец. Некоторые читатели почувствовали себя оскорбленными, что однажды вылилось в обращенный ко мне упрек: «Это же Ветхий Завет какой-то!» Против столь ужасного приговора возразить нечего (хотя вряд ли тот читатель далеко продвинулся по книге, прежде чем был окончательно сражен этой убийственной аналогией). Конечно, «Сильмариллион» предназначался для того, чтобы непосредственно затрагивать сердце и воображение, и не требует чрезвычайных усилий или каких-то незаурядных способностей; однако ему присущ особый лад, и потому сомнительно, чтобы какой-либо «подступ» мог сильно помочь тому, кто считает эту книгу недоступной.

Есть и третье соображение (которое профессор Шиппи выдвигает в другом месте):

Цитированное здесь письмо определенно свидетельствует, что отец воспринимал (следует, наверное, уточнить: временами воспринимал) все это как серьезную проблему, которая для него не была новой: еще во время работы над Властелином Колец, в 1945 году, он писал мне (Письма, с. 110):

Суть дела точно иллюстрируется песней Гимли в Мории, в которой бесконечно отдаленным эхом древнего мира звучат великие имена:

— Здорово! — восхитился Сэм. Я бы выучил. «О, Мория! О, Казад Дум!» Эх, как представишь все эти огни, темнота еще горше становится..»

Этим своим «Здорово!» Сэм не только опосредует (и «присэмляет») высокое — могучих королей Нарготронда и Гондолина, Дурина на его резном каменном троне, — но и относит их еще дальше, в волшебную даль. И в этот миг кажется, что волшебство развеется, только тронь его.

Профессор Шиппи говорит, что «рассказывать [те истории, которые лишь упомянуты во Властелине Колец] отдельно от обрамляющей повести и ожидать, что они сохранят свое очарование, было бы ужасной ошибкой». Ошибка, по всей видимости, заключается не в том, чтобы вообще рассказывать истории, а в том, чтобы питать относительно них такие иллюзии. Отец в 1963 году явно представляется профессору Шиппи ломающим голову, стоит или нет браться за перо, ибо слова письма: «Меня терзают сомнения относительно этой затеи» профессором истолкованы как «затеи написать Сильмариллион». Но, говоря это, отец ни в коей мере не имел в виду собственно произведение, которое в любом случае было уже написано, а по большей части и неоднократно переделано (аллюзии во Властелине Колец не иллюзорны).

Настоящий вопрос, дает он понять в том же письме немного выше, заключался для него в том, как представить произведение читателю после выхода в свет Властелина Колец, когда, как он полагал, лучшее время уже упущено:

Когда после его смерти возник вопрос о публикации «Сильмариллиона» в той или иной форме, я не придал значения этим сомнениям. Эффект «отблесков мощного исторического пласта, служащего повествованию фоном» во Властелине Колец неоспорим и чрезвычайно важен, но я не думал, что эти «отблески», использованные в нем с таким мастерством, будут препятствовать любому дальнейшему углублению в этот пласт.

Литературное «ощущение глубины, возникающее., благодаря вкрапленным в него [Властелин Колец] песням и отступлениям» не может служить критерием оценки произведения, выполненного в совершенно ином стиле: это означало бы рассматривать историю Древних Дней прежде всего или даже исключительно с точки зрения ее ценности как художественного приема, использованного во Властелине Колец. Так же не стоит механически относиться к приему возвращения в выдуманное прошлое, к смутно обрисованным событиям, чья прелесть заключается в этой самой смутности, как будто более полный рассказ о могущественных королях Нарготронда и Гондолина предполагал бы опасное приближение ко дну колодца, в то время как подробное повествование о Творении означало бы касание этого дна и окончательную утрату ощущения глубины — «когда ты уже опустился на самое дно».

На самом деле все совсем не так, вернее, не совсем так. «Глубина», о которой речь, подразумевает лишь взаимосвязь между разными временными слоями или уровнями одного и того же мира. Невообразимая древность незапамятных времен будет обязательно и непрерывно ощущаться при условии, что у читателя есть место, наблюдательный пункт в воображаемой истории, с которого он смотрит в прошлое. И этот необходимый наблюдательный пункт возникает благодаря уже тому обстоятельству, что Властелин Колец вызывает мощное, физически воспринимаемое ощущение потока времени, гораздо более мощное, чем способны создать голая хронология или список дат. Чтобы прочесть Сильмариллион, следует представить себя в Средиземье конца Третьей Эпохи, добавив к Сэмову «Здорово!» желание узнать обо всем этом побольше. Более того, приданная Сильмариллиону сжатая форма, его очерковая манера вместе с намеками на стоящие за ним века поэзии и познания создают ощущение «нерассказанных преданий» даже по ходу изложения этих преданий, постоянно удерживая необходимую дистанцию. Повествование разворачивается неспешно, читателя не гнетет предчувствие того, что вот-вот что-то случится. Самих Сильмарилей мы на самом деле не видим, как видели Кольцо. Создатель «Сильмариллиона» (используя его собственные слова об авторе Беовульфа) «рассказывает о делах далеких и исполненных печали, и его искусство вонзает в сердце острие давнего и непоправимого горя».

Как теперь стало окончательно ясно, у отца было большое желание опубликовать «Сильмариллион» вместе с Властелином Колец. Я не касаюсь вопроса об осуществимости и целесообразности этого в то время, так же как не строю никаких предположений о последующей судьбе такой объемистой и разноплановой тетралогии или квадрилогии, или о разных планах, которые мог бы строить отец после того, — ибо дальнейшее развитие собственно «Сильмариллиона», истории Древних Дней, было бы прекращено. Однако с посмертной публикацией «Сильмариллиона» почти четверть века спустя естественный порядок представления «средиземских дел» оказался поставленным с ног на голову. Весьма спорно благоразумие решения опубликовать в 1977 году версию первоначального «легендариума» как самостоятельное и самодостаточное произведение. Книга, не сопровождаемая хотя бы намеком, что это такое и откуда (в том, вымышленном мире) взялось, повисла в пустоте. Сегодня я полагаю эту публикацию ошибкой.

В уже цитировавшемся письме 1963 года отец размышляет о форме, в которую могли бы быть облечены легенды Древних Дней. Исходный вариант, представленный Книгой Утраченных Сказаний, где человек по имени Эриол, совершив великое путешествие через океан, попадает на остров, населенный эльфами, и из уст обитателей острова узнает их историю, в конечном итоге отпал. Когда в 1973 году отец умер, «Сильмариллион» все еще находился в характерном для незавершенной работы состоянии: первые главы были серьезно исправлены или вообще переписаны, а заключительные застыли в том виде, в котором были оставлены двадцать лет назад. В самых последних исправлениях текста нет никакого указания или намека на повествовательное обрамление, в которое их предполагалось поместить. Мне кажется, в конце концов отец, так ничего и не придумав, склонялся к тому, чтобы вообще ничего не объяснять, кроме того, когда и кем в Средиземье были записаны эти предания.

В первом издании Властелина Колец Бильбо в Ривенделле в качестве прощального дара преподносит Фродо «несколько книг преданий и песен, плод многолетнего труда; листы были тесно исписаны его мелким почерком, а на красных обложках красовались ярлыки: "Перевод с эльфийского Б.Б."». Во втором издании (1966) «несколько книг» стали «тремя книгами», а в примечании О летописях Хоббитании, добавленных в этом издании к Прологу, говорится, что содержание «трех томов, переплетенных в красную кожу» сохранилось в Алой Книге Западных Пределов, записанной в Гондоре, в 172 году Четвертой Эпохи королевским писцом Финдэгилем, а также что:

«Эти три тома — работа, потребовавшая великого мастерства и учености, в которой… [Бильбо] использовал все доступные ему в Ривенделле источники, письменные и устные. Поскольку они рассказывают почти исключительно о Древних Днях, Фродо их почти не использовал, и больше они здесь не упоминаются».

В Полном путеводителе по Средиземью Роберта Фостера говорится, что «Квэнта Сильмариллион — это, несомненно, один из Переводов с эльфийского Бильбо, сохранившихся в Алой Книге Западных Пределов». Мне тоже кажется, что «книги преданий», которые Бильбо подарил Фродо, в конце концов должны были оказаться «Сильмариллионом». Но поскольку кроме процитированного выше отрывка в сочинениях отца на этот счет вроде бы ничего не говорится, то я не осмелился принять на себя ответственность и определенно высказать то, что лишь подозревал — и, как мне сейчас кажется, напрасно.

Что касается «Сильмариллиона», передо мной было три пути. Я мог неопределенно долго откладывать его публикацию на том основании, что это незавершенное произведение, не свободное от противоречий. Мог принять эту работу как есть и, цитируя свое предисловие к ней, «попытаться представить все разнообразие материалов, чтобы показать «Сильмариллион» как творческий процесс, последовательно развивавшийся на протяжении более чем полувека». В этом случае, как я писал в Неоконченных Сказаниях (с. 1), он выглядел бы «как комплекс ветвящихся текстов, связанных между собой комментариями» — предприятие, более грандиозное, чем может показаться из этих слов. В итоге я выбрал третий путь — «выработать единый текст, отбирая и упорядочивая фрагменты таким образом, чтобы получить наиболее последовательное и внутренне согласованное, на мой взгляд, повествование». После того как это решение, наконец, было принято, вся редакторская работа — моя и помогавшего мне Гая Кэя — была направлена на то, чтобы в соответствии с указанием отца в письме 1963 года «легенды… переработать и согласовать друг с другом… [и] увязать с Властелином Колец». Так как целью являлось представление «Сильмариллиона» в виде «законченного и единого целого» (хотя по природе своей он вряд ли позволял добиться этого в полной мере), то и в опубликованной книге не оказалось никакого введения во все перипетии его истории.

Как бы ни оценивать все это, результат, которого я никак не предвидел, заключался в том, что к запутанности самого «Сильмариллиона» добавилась неопределенность его возраста. Камнем преткновения и источником многих недоразумений стали вопросы о том, рассматривать ли его как «раннего» или «позднего» Толкина, или как их смесь в какой-то пропорции; какова степень редакторской правки, перестановок (или даже дописывания). Профессор Рэндел Хелмс в книге Толкин и Сильмарили (с.93) поставил вопрос таким образом:

«Любой, кто подобно мне интересуется развитием Сильмариллиона, захочет ознакомиться с Неоконченными Сказаниями — и не только потому, что они интересны сами по себе, но и потому, что соотношение между ними и Сильмариллионом служит классическим примером к извечному вопросу литературоведения: что же на самом деле является литературным произведением? То, что создал (или намеревался создать) автор, или же то, что в конечном счете выходит из-под редакторского карандаша? Для действующего критика проблема становится особенно острой, когда (как произошло с Сильмариллионом) писатель умирает, не закончив работу, и оставляет разные версии некоторых ее частей, которые затем, в том или ином виде, публикуются. Какую версию критик должен считать «настоящей»?»

Он, однако, говорит также: «Кристофер Толкин в данном случае помог нам, честно признав, что Сильмариллион в доступном нам виде — творение не отца, но сына». Это серьезное недоразумение, причиной которого послужили мои слова.

Опять же, профессор Шиппи, принимая на с. 169 мои заверения в том, что в опубликованной версии остался «почти весь» «Сильмариллион» образца 1937 года, в другом месте, тем не менее, явно не желает видеть его ничем иным, как «поздним» или даже последним произведением автора. В статье же Констанс Б. Хайетт «Текст Хоббита: разбирая пометки Толкина» (English Studies in Canada, VII, 2, Summer 1981) делается вывод: «на самом деле предельно ясно, что в тени Сильмариллиона мы никогда уже не сможем различить последовательные этапы развития авторского замысла».

Однако при всех сложностях и неясностях не вызывает сомнения тот очевидный факт, что для создателя Средиземья и Валинора все их эпохи, страны и обитатели взаимосогласованы и неразрывно связаны вне зависимости от художественной формы и от того, как преображались отдельные части замысла на протяжении всей его жизни. Он хорошо понимал, что многие, с удовольствием прочитавшие Властелин Колец, никогда не захотят видеть в Средиземье что-то большее, чем просто декорацию пьесы, и будут наслаждаться ощущением «глубины», вовсе не желая нырять до дна. Но эта «глубина» — не фокус, наподобие полки с декоративными книжными корешками, за которыми нет собственно книг; а квэнья и синдарин — это полноценные языки. Мы имеем полное право исследовать этот мир вне зависимости от литературоведческих соображений, и попытка самым подробным образом выяснить его устройство, начиная с мифа о Сотворении, будет совершенно правильной. При этом каждый обитатель, каждая деталь выдуманного мира, уже в силу того, что они показались существенными его автору, достойны внимания: Манвэ или Фэанор ничуть не меньше, чем Гандалв или Галадриэль; Сильмарили не меньше, чем Кольца. Великая Музыка, иерархия божеств, обиталища валар, судьба Детей Илуватара являются деталями, необходимыми для восприятия целого. В принципе, такие исследования вполне законны; они основываются на отношении к вымышленному миру как к предмету наблюдения и изучения, который ничуть не хуже множества других предметов наблюдения и изучения в нашем слишком невымышленном мире. Опираясь именно на эти соображения и зная, что другие разделяют их, я подготовил сборник, получивший название Неоконченные Сказания.

Но авторское видение его собственного детища исподволь, постепенно смещалось, меняло очертания и расширялось. Только в Хоббите и Властелине Колец части творения и были запечатлены в книге при жизни творца. Поэтому исследовать Средиземье и Валинор — сложная задача: объект изучения не стабилен, но существует во времени, так сказать, в продольном разрезе (при жизни автора), а не только в поперечном разрезе, как напечатанная книга, которая более не подвергается существенным изменениям. Публикацией «Сильмариллиона» «продольная» история была рассечена поперек, что придало ей подобие законченности.

Это довольно сумбурное обсуждение — попытка осветить основные мотивы, побудившие меня к опубликованию Книги Утраченных Сказаний. Она представляет первый этап «продольной» истории Средиземья и Валинора, когда мощное укрупнение географического масштаба, как бы растягивающее карту во все стороны от центра и отодвигающее Бэлэрианд все дальше на запад, было еще делом далекого будущего; когда и речи не шло о Древних Днях, завершившихся затоплением Бэлэрианда, ибо не было представления о других Эпохах; когда эльфы были все еще «фэери», и даже Румилю, ученейшему из н олдор, далеко до авторитетных мудрецов позднего Толкина. В Книге Утраченных Сказаний принцы нолдор — едва намечены, так же как Серые эльфы Бэлэрианда; Бэрэн — эльф, а не человек, и попадает он в плен к чудовищному коту, одержимому злым духом, — непосредственному предшественнику Саурона; карлы (Dwarves) — недобрый народ; а историческая связь квэнья и синдарина представляется весьма непривычной. И это лишь несколько самых заметных деталей, полный же их перечень был бы слишком длинным. С другой стороны, уже возникает твердая опора, пригодная для дальнейшего использования. Более того, история истории Средиземья редко шла путем исключения тех или иных эпизодов — гораздо чаще легенды подвергались деликатной трансформации, наподобие той, которая возникает при пересказе предания множеством поколений людей. Именно так история Нарготронда соприкоснулась с историей Бэрэна и Лутиэн, — соприкосновение, на которое в Книге Утраченных Сказаний нет даже намека, хотя обе повести в ней присутствуют.

Книга Утраченных Сказаний была начата отцом в 1916—17 годах, во время Первой мировой войны, когда ему было двадцать пять лет, и оставлена незавершенной несколькими годами позже. Она служит отправной точкой истории Валинора и Средиземья, по крайней мере, если говорить о полноформатных произведениях. Однако, прежде чем Сказания были закончены, отец обратился к сочинению поэм — Лэ о Лэйтиан (история Бэрэна и Лутиэн) в обычных рифмованных строфах и Дети Xурина в технике аллитерационного стихосложения. Повторно работа над мифологией в прозе началась с новой отправной точки¹² — весьма краткого конспекта, или «Наброска», как его называл отец, написанного в 1926 году и предназначенного служить лишь в качестве фона, необходимого для понимания второй поэмы. Дальнейшая прямая линия развития прозаической формы ведет от «Наброска» к «Сильмариллиону», который был почти готов к ноябрю 1937 года, когда отец оборвал работу над ним, чтобы отослать — как есть — в издательство Allen and Unwin. Существуют, однако, важные ответвления и вспомогательные тексты, созданные в 30-е годы, такие как Анналы Валинора и Анналы Бэлэрианда (фрагменты которых сохранились также в переводе на древнеанглийский, сделанном Эльфвине (Эриолом)), принадлежащее Румилю космологическое описание, называемое Амбарканта, [12] «Очертания Мира», и Ламмас, или «Описание языков» Пэнголода из Гондолина. После этого история Первой Эпохи была отложена на многие годы, до завершения работы над Властелином Колец, но непосредственно перед публикацией последнего отец с большой энергией вернулся к «Сильмариллиону» и связанным с ним произведениям.

Двухтомник Утраченных Сказаний станет, как я надеюсь, началом серии, в которой история продолжится этими более поздними произведениями в стихах и прозе. В надежде на это я снабдил книгу серийным заголовком, рассчитанным на то, чтобы под него подходило всё, что может появиться в дальнейшем, хоть я и опасаюсь, что «История Средиземья» может звучать чересчур амбициозно. В любом случае данный заголовок не предполагает «Истории» в обычном смысле слова. В мои намерения входит публикация законченных или почти законченных текстов, так что книги будут больше похожи на ряд переизданий. Главной целью я ставил себе не распутывание каждой отдельной ниточки, а ознакомление читателей с теми произведениями, которые могут и должны восприниматься как целостные.

Мне всегда было крайне интересно следить за развитием этой долгой истории, и я надеюсь, что те читатели, кому по душе такого рода штудии, разделят этот интерес к коренным ли трансформациям сюжета и космологии или к такой детали, как явление остроглазого Лэголаса Зеленого Листа еще в сказании о Падении Гондолина. Однако эти старые рукописи интересны не только для выяснения источников замысла. Здесь можно найти многое такое, от чего отец не отказывался окончательно (насколько это вообще можно утверждать), ведь не следует забывать, что «Сильмариллион», ведя свое происхождение от «Наброска» 1926 года, писался как краткое изложение, конспект, излагающий суть гораздо более объемных произведений (будь то существующие или только задуманные). Откровенно архаичную манеру письма, избранную для этой цели, нельзя назвать напыщенной. Этот стиль полон достоинства и силы и как нельзя лучше подходит для выражения волшебной и загадочной сущности ранних эльфов, но легко оборачивается саркастической насмешкой над Мэлько или над занятиями Улмо и Оссэ. Последние временами выставляются в комическом свете и тогда описываются живым разговорным языком, который не вынес серьезности позднего «Сильмариллиона». Так, Оссэ, прикрепляя острова к океанскому дну, «носится… весь в пене, по горло в море дел», утесы Тол Эрэссэа, обживаемые первыми птицами, «полнятся гомоном и запахом рыбы, а на уступах скал… собираются огромные птичьи базары»; когда же Прибрежные Эльфы, наконец, доставлены через океан в Валинор, Улмо, ко всеобщему изумлению, «едет позади в своей запряженной рыбами колеснице и громко трубит в знак посрамления Оссэ».

Утраченные Сказания так никогда и не достигли формы, которая показалась бы отцу подходящей для их опубликования, и даже не приблизились к ней. Сказания были экспериментальной и подготовительной работой. Затрепанные тетради, в которые они записывались, были отложены в дальний угол и годами не открывались. Превращение их в печатную книгу поставило перед редактором целый ряд щекотливых вопросов. Во-первых, сами по себе рукописи далеки от идеала — отчасти из-за того, что большая часть текста написана карандашом на скорую руку, и теперь местами предельно неудобочитаема, требуя лупы и большого, не всегда вознаграждаемого терпения. Кроме того, иногда отец стирал исходный карандашный текст и по тому же месту записывал исправленную версию чернилами. Поскольку в этот период он чаще использовал сшитые тетради, а не отдельные листы, ему приходилось сталкиваться с нехваткой места, и тогда отдельные фрагменты сказания записывались посреди другой истории, что местами порождало повергающий в отчаяние текстовый вариант головоломки-паззла.

Во-вторых, не все Утраченные Сказания писались последовательно, одно за другим, следуя логике повествования. Отец неизменно начинал новую перестройку и переделку, не завершив работу над предыдущей версией. Падение Гондолина было сочинено первым из сказаний, поведанных эльфами Эриолу, а Сказание о Тинувиэль — вторым, однако события этих легенд происходят ближе к концу всей истории. С другой стороны, их сохранившиеся тексты — результат более поздних переделок. В некоторых случаях первоначальные варианты просто нечитабельны; в некоторых они сохранились полностью или частично. Иногда существует только предварительный набросок, а иногда связное повествование отсутствует вообще — есть только заметки и наметки. После многочисленных экспериментов я убедился, что нет другого разумного подхода, кроме как выстроить Сказания согласно последовательности событий.

И наконец, по мере развития Сказаний изменялись взаимоотношения, вводились новые концепции, а шедшая параллельно эволюция языков приводила к непрерывным изменениям в именах.

В издании, которое, подобно настоящему, останавливается на всех этих сложностях, не пытаясь их искусственно сгладить, и потому неизбежно является запутанным и нелегким для понимания, читатель ни на мгновение не остается наедине с текстом. Я попытался сделать Сказания доступными и последовательными, одновременно предоставив полное и точное описание реальной текстологической ситуации для тех, кому это интересно. Для этого я свел к минимуму число примечаний к текстам, руководствуясь следующими правилами:

— все многочисленные изменения имен фиксируются, но не отмечаются особо при каждом появлении в тексте, а собираются в конце сказания (ссылки на имена можно найти в Указателе);

— почти все примечания к содержанию текста сжаты и сведены в комментарий или короткий очерк, сопровождающий каждое сказание;

— почти все лингвистические комментарии (касающиеся, прежде всего, имен) собраны в конце книги, в приложении «Имена и Названия в Утраченных Сказаниях», из которого можно почерпнуть богатую информацию относительно ранних стадий развития «эльфийских» языков;

— нумерованные примечания ограничиваются, главным образом, вариантами и разночтениями, обнаруживающимися в других текстах, так что читатель, не желающий беспокоить себя по этому поводу, может читать Сказания в уверенности, что это почти все, что он пропускает.

Комментарии охватывают ограниченный круг вопросов, затрагивая почти исключительно подоплеку того, о чем идет речь, в контексте самих Сказаний и в сравнении с Сильмариллионом. Я воздерживался от обсуждения параллелей, источников, взаимных влияний и почти полностью обошел молчанием сложности превращения Утраченных Сказаний в Сильмариллион (так как попытка обозначить этот процесс хотя бы пунктиром увела бы, я думаю, слитком далеко), рассматривая проблему упрощенно, как переход от одной фиксированной точки к другой. Я не претендую на абсолютную точность и правильность своего анализа; наверняка есть такие подсказки к решению головоломных загадок Сказаний, которые я пропустил.

Все тексты приводятся в виде, максимально близком к рукописи. Молча исправлялись только самые незначительные и очевидные ошибки; неуклюже построенные или грамматически несогласованные предложения, встречающиеся в тех фрагментах Сказаний, которые не продвинулись далее первого скорописного наброска, я оставлял как есть. Я дал себе большую волю в расстановке знаков препинания, ибо при бысгром письме отец в пунктуации ошибался или пренебрегал ею вовсе. Кроме того, я позволил себе несколько упорядочить употребление прописных букв. Я принял, после некоторых колебаний, согласованную систему расстановки диакритических знаков в эльфийских именах. К примеру, отец писал: Palûrien, Palúrien, Palurien; Õnen, Onen; Kôr, Kor. Я же использую острый акцент вместо символов долготы, циркумфлексов, острых (а иногда и тупых) акцентов оригинального текста, но оставляю циркумфлекс в односложных словах — так, Palrúien, Ónen, но Кôr: это та же самая система, по крайней мере, внешне, что принята в позднем синдарине.

Напоследок замечу, xто издание Книги Утраченных Сказаний в виде двухтомника связано исключительно с ее объемом. Издание задумывалось как единое целое, и я надеюсь, что второй том увидит свет нс позже, чем через год после первого. Однако у каждого тома свой собственный указатель и приложение «Имена и названия в Утраченных Сказаниях». Второй том содержит Сказания, наиболее интересные во многих отношениях: Тинувиэль, Турамбар (Турин), Падение Гондолина и Сказание о Науглафринге (Ожерелье Карлов), а также наброски к Сказанию об Эарэндэле и заключительную часть работы, и, наконец, Эльфвине из Англии.