Книга утраченных сказаний. Том I

I ДОМИК УТРАЧЕННОЙ ИГРЫ

^{На обложке одной из пришедших ныне в весьма потрепанный вид «Тетрадей для школы», в которых содержатся некоторые из Утраченных Сказаний, мой отец записал: «Домик Утраченной Игры, введение к Книге Утраченных Сказаний»; там же, на обложке, почерком моей матери проставлены инициалы Э.М.Т., и число, 12 февр. 1917 г. В эту тетрадь мать переписала повесть набело с чернового отцовского наброска, сделанного карандашом на отдельных листах, вложенных в ту же тетрадь. Таким образом, дату создания этой легенды можно отнести к периоду до зимы 1916—17 гг. (хотя, возможно, это не так). Переписанный начисто вариант в точности соответствует первоначальному тексту; последующие изменения, по большей части незначительные (в том, что не касается имен), вносились уже в чистовик. Текст приводится здесь в окончательном варианте.}

Так случилось однажды, что некоего странника из дальних краев, наделенного великой любознательностью, желание узнать новые земли и обычаи живущих там неведомых народов увело на корабле далеко на запад, до самого Одинокого Острова, или Тол Эрэссэа на языке фэери, гномы^[прим.1] же называют его Дор Файдвэн, Земля Избавления, и достославное предание сложено о нем.

Как-то раз, после долгих странствий, когда во многих окнах засветились вечерние огни, пришел он к подножию холма на бескрайней лесистой равнине. Он был уже совсем близок к середине острова; немало дорог исходил он, останавливаясь на ночлег во встреченных поселениях, будь то маленькая деревушка или целый город, в час, когда зажигают свечи. В эту пору жажда нового стихает даже в сердце скитальца; тогда даже сын Эарэндэля, каковым и был этот странник, обращается мыслями скорее к ужину и отдыху и вечерним рассказам у огня перед сном.

Пока же стоял он у подножия невысокого холма, налетел легкий ветерок, и грачиный выводок пронесся над головою его в прозрачном, недвижном воздухе. Солнце уже зашло за ветви вязов, что росли на равнине насколько хватало глаз; последние золотые отблески уже погасли среди листвы и, тихо скользнув через поляны, задремали меж корней, чтобы видеть сны до рассвета.

Грачи же, криком возвестив о своем возвращении и стремительно развернувшись, слетели к гнездовьям в ветвях высоких вязов на вершине холма. Тогда подумал Эриол (ибо так называли его впоследствии жители острова, что означает «Тот, кто грезит в одиночестве», о прежних же его именах в истории этой не говорится ни слова): «Близок час отдыха, и хотя не знаю я даже имени этому дивному на вид городу на холме, там стану искать я приюта и ночлега, и не пойду дальше до утра — может статься, что и утром не уйду я, ибо благоуханны здешние ветра, а место это радует глаз. Сдается мне, хранит сей город в сокровищницах своих и дворцах, и в сердцах тех, кто живет в пределах его стен, немало древних, чудных и прекрасных тайн».

Эриол же шел с юга, и прямая дорога лежала перед ним — с одной стороны огражденная высокой стеною серого камня, увитой поверху цветами; тут и там над стеною нависали огромные темные тисы. В просветах между ними увидел Эриол, идя по дороге, как засветились первые звезды — об этом впоследствии пел он в песне, что сложил в честь дивного города.

И вот оказался он на вершине холма, среди домов, и, словно бы случайно, свернул на извилистую улочку и прошел чуть ниже по западному склону холма — там привлек его взгляд маленький домик с множеством аккуратно занавешенных окошек — однако сквозь занавеси пробивался теплый, ласкающий глаз свет, словно внутри царили радость и покой. Тогда сердце Эриола затосковало по доброй компании, и тяга к странствиям оставила его — повинуясь желанию более властному, он свернул к дверям этого домика и, постучав, спросил того, кто вышел открыть ему, как зовется этот дом и кто живет в нем. И услыхал в ответ, что это — Мар Ванва Тьялиэва, или Домик Утраченной Игры, и весьма подивился Эриол такому названию. Живут же внутри, как сказали ему, Линдо и Вайрэ, что выстроили дом этот много лет назад, а с ними — немалая родня их, и друзья, и дети. Этому подивился Эриол больше, чем прежде, видя, сколь мал дом, но тот, кто открыл ему, проник в его думы и сказал так:

— Невелико это жилище, но еще меньше те, что живут в нем — ибо всякий входящий должен быть совсем мал, либо по желанию своему и доброй воле уменьшиться в росте, стоя на пороге.

Тогда отвечал Эриол, что с превеликой охотой вошел бы внутрь и просил бы на ночь гостеприимства у Вайрэ и Линдо, буде на то их согласие, и что не сможет ли он по желанию своему и доброй воле уменьшиться до необходимых размеров здесь же, на пороге. Тогда сказали ему: «Входи», и Эриол ступил внутрь — и что же? — дом показался ему весьма просторным и восхитительным несказанно; и хозяин дома, Линдо, и жена его, Вайрэ, вышли приветствовать гостя, и радостнее стало у Эриола на душе, нежели когда-либо на протяжении всех его странствий, хотя с тех пор, как пристал он к Одинокому Острову, немало счастливых минут изведал он.

Когда же Вайрэ приветствовала его, как подобает, а Линдо расспросил гостя об имени его, и откуда пришел он, и куда держит путь, Эриол назвался Чужестранцем, и рассказал, что прибыл от Великих Земель^[прим.2], а путь держит туда, куда уводит его тяга к дальним странствиям, в огромном зале накрыли стол для вечерней трапезы, и Эриола пригласили туда. В трапезной же, невзирая на лето, зажжены были три очага — один в дальнем конце комнаты и еще два по обе стороны от стола; если не считать их света, в тот миг, когда вошел Эриол, в зале царил мягкий полумрак. Но в этот миг многие вошедшие следом внесли свечи всех размеров и форм в причудливых подсвечниках — одни были из резного дерева, другие — чеканного металла. Их расставили как придется на главном столе и на тех, что размещались по бокам.

В этот миг где-то в глубине дома громко и мелодично прозвучал гонг, и тотчас же вслед за тем зазвенел смех многих голосов и послышался топот маленьких ножек. Тогда сказала Вайрэ Эриолу, видя, что на лице его отразилось радостное изумление:

— Это — звук Томбо, Гонга Детей, что находится за пределами Зала Вновь Обретенной Игры; гонг звонит единожды, призывая сюда детей в час трапезы, для еды и питья, и трижды — призывая в Комнату Пылающего Очага, когда наступает время рассказов.

И добавил Линдо:

— Если при одном ударе гонга в переходе раздается смех и звук шагов, то вечерами, после трех ударов, стены сотрясаются от веселого хохота и топота. Это — счастливейший миг для Сердечка, Хранителя Гонга, как сам он уверяет, — а в старину изведал он немало радости, года же его невозможно счесть, так древен он, хотя по — прежнему весел душою. Он плыл на «Вингилоте» вместе с Эарэндэлем в том последнем странствии, когда надеялись они отыскать Кор. Звук этого Гонга в Тенистых Морях пробудил Спящую в Жемчужной Башне, что стоит далеко на западе, на Сумеречных Островах.

Жадно внимал Эриол этим словам, ибо казалось ему, будто новый, дивный мир открывается перед ним, и ничего более не слышал он, пока Вайрэ не пригласила его сесть. Тогда он поднял взгляд, и что же? — всю залу, все скамьи и стулья, что были в ней, заполнили дети, разные лицом, и ростом, и видом; а между ними там и тут разместились сотрапезники всех возрастов и нравов. В одном только все они были похожи: в каждом лице отражалось неизбывное счастье, озаренное радостным предвкушением новых восторгов и веселых минут. Мягкий свет свечей играл на лицах; он вспыхивал в золотых кудрях, мерцал на темных локонах, там и тут зажигал бледным пламенем седые пряди. Пока же оглядывался Эриол, все поднялись с мест и хором пропели песнь Внесения Снеди. Тогда внесли и расставили на столах яства и, наконец, все сели: и те, кто доставил блюда, и те, кто прислуживал, и те, что оставались на местах; хозяин и хозяйка, дети и гость; Линдо же благословил сперва еду и собравшихся за нею. Во время трапезы Эриол разговорился с Линдо и его женой и поведал им историю своей жизни, рассказал и о своих приключениях, особо же о тех, что пережил на пути к Одинокому Острову, и, в свою очередь, расспросил их о дивном этом крае, более же всего — о чудесном городе, где оказался теперь.

И отвечал ему Линдо:

— Узнай же, что сегодня или, скорее, вчера ты вступил в пределы того края, что зовется Алалминорэ, или «Земля Вязов», гномы же называют его Гар Лоссион, или «Край Цветов». Он считается срединной и прекраснейшей частью острова, первым же среди городов и деревень почитают Коромас или, как некоторые зовут его, Кортирион — тот самый город, где сейчас находишься ты. Поскольку стоит он в самом сердце острова и еще из-за высоты его могучей башни те, что говорят о нем с любовью, называют город Цитадель Острова или даже Цитадель Мира. Не только великая любовь тому причиной: весь остров обращается к здешним жителям за мудрым советом и наставлением, за песней и знанием; здесь же, в огромном корине вязов живет Мэриль-и-Туринкви. (Корин же — это огромная изгородь в форме круга из камня, колючего кустарника или даже деревьев, внутри которой земля покрыта зеленым дерном). Мэриль происходит из рода Инвэ, прозванного гномами Инвитиэль; он был Королем над всеми эльдар, в ту пору, когда жили они в Коре. Так было встарь, еще до того, как, услышав плач мира, Инвэ увел народ свой в земли людей; но это — события великие и скорбные; о том же, как эльдар пришли на этот дивный одинокий остров, я, может статься, расскажу в другой раз.

Но, спустя много дней, Ингиль сын Инвэ, видя, что край этот радует глаз, остался здесь, а с ним — самые прекрасные и мудрые, самые веселые и великодушные из эльдар^[прим.3]. В числе многих других сюда пришел мой отец Валвэ, что отправился вместе с Нолдорином на поиски гномов, а также и отец жены моей Вайрэ, Тулкастор. Он был из народа Аулэ, но долго прожил среди Прибрежных Флейтистов, солосимпи, и потому пришел на остров одним из первых.

И вот Ингиль выстроил огромную башню^[прим.4] и назвал город Коромас или «Приют Изгнанников Кора», однако из-за этой башни город ныне чаще называют Кортирион.

К этому времени трапеза подошла к концу; тогда Линдо наполнил чашу, а вслед за ним — Вайрэ и все собравшиеся в зале; но Эриолу он сказал так:

— То, что наливаем мы в чаши, зовется лимпэ, напиток эльдар, юных и старых; благодаря ему сердца наши остаются молоды и песни рождаются на устах; но напиток этот предлагать я не вправе: только Туринкви позволено давать его тем, что не принадлежат к народу эльдар. Вкусивший же его должен навсегда остаться с эльдар Острова — до тех пор, пока те не выступят в путь на поиски утраченных семейств этого народа.

Тогда Линдо наполнил чашу Эриола — но наполнил ее золотистым вином из старого бочонка гномов; и все поднялись с мест и осушили чаши «за Исход и за то, чтобы вновь зажглось Волшебное Солнце». Тут трижды прозвучал Гонг Детей, и в зале поднялся радостный шум, и в конце зала, там, где не было очага, распахнулись огромные дубовые двери. Многие взяли в руки со стола свечи, укрепленные в высоких деревянных подсвечниках, и подняли их над головою, прочие же смеялись и весело переговаривались промеж себя. И вот толпа расступилась в обе стороны так, что образовался проход, по которому прошли Линдо, Вайрэ и Эриол; когда же они переступили порог, остальные последовали за ними.

Теперь увидел Эриол, что находятся они в недлинном, широком переходе, стены которого до середины увешаны гобеленами; на гобеленах изображены были многие сюжеты, но в ту пору Эриол не знал, что означают они. Над гобеленами, как показалось ему, висели картины, однако в полумраке Эриол не мог разглядеть в точности, ибо те, что несли свечи, держались позади, а впереди единственный источник света находился за открытою дверью: алый отблеск, словно от яркого пламени, играл на полу.

— Это Огонь Сказаний пылает в Каминной Комнате, — сказала Вайрэ, — он не гаснет весь год, ибо пламя это — волшебное, великая помощь от него рассказчику — но идем же туда, — и Эриол отвечал, что лучшего и желать не может.

Тогда все, смеясь и переговариваясь, вошли в комнату, откуда струился алый отсвет. Убранство комнаты радовало глаз — это можно было заметить даже в отблесках огня, что плясали на стенах и низком потолке, в то время как во всех углах затаились глубокие тени. Вокруг огромного очага разбросано было множество мягких ковриков и упругих подушек; а чуть поодаль стояло глубокое кресло с резными ножками и подлокотниками. И вот что почувствовал Эриол в тот раз, да и во всякий другой, когда входил туда в час рассказов, — сколь велико не было бы число собравшихся, комната всегда казалась как раз впору: просторна — но не слишком велика, мала — но не тесна.

И вот все, стар и млад, расселись кто где хотел, Линдо опустился в глубокое кресло, а Вайрэ — на подушку у его ног; Эриол же, наслаждаясь жаром алого пламени, невзирая на то, что стояло лето, вытянулся у самого очага.

Тогда молвил Линдо:

— О чем повести нам нынче речь? Поведать ли о Великих Землях и поселениях людей; о валар и Валиноре; о западе и его тайнах, о востоке и его славе, о юге и нехоженых его пустошах, о севере, мощи его и силе, либо об этом острове и обитателях его; либо о былых днях холма Кор, где жил некогда наш народ? Ибо нынче вечером мы принимаем гостя, путешественника великого и славного, сына Эарэндэля, как сдается мне, — так не поведать ли нам о дальних странствиях, о кораблях, о ветрах и море?^[прим.5]

На расспросы эти одни отвечали одно, другие — другое, но, наконец, Эриол молвил:

— Прошу вас, если и прочим придется это по душе, поведайте мне на этот раз об острове, с особою же охотой послушал бы я об этом чудесном доме и славных его обитателях; ибо не видывал я дома прекраснее этого и не глядел на отроков и дев более милых.

Тогда молвила Вайрэ:

— Узнай же, что встарь, во времена Инвэ^[прим.6](а об истории эльдар до того знаем мы немного) были в Валиноре дивные сады близ серебряного моря. У самых границ той земли находились они, хотя и недалеко от холма Кор; однако же из-за удаленности от солнечного древа Линдэлос там вечно царил словно бы летний вечер, кроме тех часов, когда в сумерках на холме зажигали серебряные светильники, и тогда яркие искорки, подрагивая и переливаясь, кружились в танце на дорогах и тропах, гоня прочь темные тени дерев. Тогда радовались дети, ибо чаще всего именно в этот час новый друг, бывало, приходил к ним по дороге, что называлась Олорэ Маллэ или Тропа Снов. Говорили мне, хотя и не знаю, верить ли, будто дорога эта вела окольными путями к домам людей, но этой стезей сами мы никогда не следовали, когда уходили в ту сторону. По обе стороны ее высокие насыпи и огромные тенистые деревья, в кронах которых словно бы поселился неумолчный шепот; крупные светлячки мерцают тут и там на поросших травою обочинах.

К высоким решетчатым воротам тех садов, что в сумерках сияли золотом, вел путь грез; оттуда же извилистые тропинки, окаймленные самшитом, уводили к прекраснейшему из садов, в глубине которого стоял белоснежный домик. Из чего построен он был и когда, никто не ведал, не ведают и сейчас, однако говорили мне, будто лучился домик мягким светом, словно сложен был из жемчуга; крыт был соломой, но соломой чистого золота.

По одну сторону от него густо разрослась белая сирень, а по другую возвышался раскидистый тис; из побегов его дети ладили луки, а по ветвям карабкались на крышу. Все сладкоголосые птицы, сколько их есть, пели в кустах сирени. Стены домика покосились от времени, и его бесчисленные решетчатые окошки приняли причудливые очертания. Говорилось, будто никто не жил в нем, но эльдар тайно и ревностно охраняли домик, чтобы никакое зло не коснулось его, и чтобы, однако, дети, играющие там на приволье, не ощущали опеки. То был Домик Детей или Игры Сна, а вовсе не Утраченной Игры, как неверно говорится в песнях людей — тогда ни одна игра не была еще утрачена; только ныне и здесь, увы, существует Домик Утраченной Игры.

То были дети, пришедшие сюда самыми первыми — дети праотцов людей. Из сострадания эльдар стремились направить всех, приходящих этой стезей, к домику и саду, чтобы не набрели они, заплутав, на холм Кор и не были очарованы величием Валинора; ибо тогда они либо оставались там навсегда и велика была скорбь родителей их, либо возвращались назад и тосковали вечно, не зная тоске своей утоления — непонятые, странные, чуждающиеся детей человеческих. Нет, даже тех, что забредали еще дальше, к самому подножию скал Эльдамара и плутали там, любуясь красивыми ракушками, пестрыми рыбками, голубыми заводями и серебристой пеной морской, они уводили назад, к домику, ласково маня ароматом цветов. Однако были и такие, кому доводилось услышать вдалеке нежные трели флейт солосимпи, и они не играли с другими детьми, но взбирались к верхним окнам и все вглядывались в сумрак, тщась разглядеть за деревьями отблески далекого моря и волшебные берега.

В большинстве своем дети нечасто заходили в дом, но танцевали и играли в саду, сбирали цветы, гонялись за золотыми пчелами и бабочками с расцвеченными крыльями, — ими эльдар украсили сад детям на радость. И многие дети сдружились там — после, в земле людей, они встречали друг друга и любовь рождалась между ними; но об этом, верно, людям ведомо более, нежели я в силах рассказать тебе. Однако были и такие, как уже говорила я, что слышали вдалеке свирели солосимпи, или те, что, вновь покинув сады, внимали звукам песен тэлэлли на холме; были и такие, что, даже побывав на холме Кор, возвращались после к домам своим, изумленные и восхищенные. Смутные воспоминания их, обрывки рассказов и слова песен породили многие странные предания, что долго радовали людей; может статься, радуют и по сей день, ибо эти дети становились поэтами Великих Земель^[прим.7].

Когда же фэери покинули Кор, путь, о котором говорила я, перегородили высокие непроходимые скалы; и поныне, вероятно, можно видеть там опустевший домик и облетевший сад: там и пребывать им до той поры, когда, спустя немало времени после Исхода, если все сложится хорошо, дороги через Арвалин к Валинору заполонят толпы сынов и дочерей человеческих. Тогда же дети более не приходили в сад отдохнуть и повеселиться, и скорбь и тоска воцарились в мире, и люди почти перестали верить — и задумываться — о красоте эльдар и величии валар. Так было до тех пор, пока не явился некто от Великих Земель и не просил нас разогнать мглу.

Теперь, увы, путь сюда от Великих Земель для детей не безопасен, но Мэриль-и-Туринкви согласилась внять его мольбе и избрала Линдо, моего мужа, чтобы тот измыслил какой-нибудь благой план. Линдо и я, Вайрэ, еще раньше взяли детей на свое попечение — тех немногих оставшихся, что побывали на холме Кор и навсегда остались с эльдар. И вот выстроили мы здесь при помощи добрых чар этот Домик Утраченной Игры: здесь хранят и повторяют древние предания и древние песни, здесь звучит эльфийская музыка. Время от времени наши дети вновь отправляются в путь на поиски Великих Земель и приходят к одиноким детям, и, когда сгущаются сумерки, что — то нашептывают им в спаленках при свете ночника или свечи, и утешают плачущих. Говорили мне, будто некоторые выслушивают жалобы тех, кого наказали либо выбранили, внимают их сетованиям и делают вид, будто принимают их сторону — по мне, помощь затейливая и забавная.

Однако не все, кого отсылаем мы, приходят назад, и весьма огорчает это нас, ибо отнюдь не из нелюбви эльдар не пускали детей к холму Кор, но тревожась о домах людей; однако в Великих Землях, как ты сам знаешь, есть красивые места и дивные края, что неодолимо влекут к себе; потому только при крайней необходимости отваживаемся мы отпустить наших детей. Однако большинство все же возвращаются — и немало историй и невеселых рассказов об их странствиях выслушиваем мы. Но вот и подошла к концу моя повесть о Домике Утраченной Игры.

Тогда молвил Эриол:

— Печален этот рассказ, но и отраден для слуха; теперь вспоминаются мне слышанные в раннем детстве слова отца. Издревле, говорил он, в роду нашем живет поверье, будто один из праотцов наших рассказывал, бывало, о чудесном доме и волшебных садах, о прекрасном горо — де и о музыке, исполненной несказанной красоты и тоски — говорил он, что ребенком видел все это и слышал, но где и как — осталось неизвестным. Всю жизнь свою не знал он покоя, словно полуосознанная тоска о неведомом владела им; говорится, будто умер он среди скал на пустынном берегу, в ночь, когда бушевала буря, — и что большинство детей его и внуков наделены с тех пор беспокойной душою; сдается мне, теперь-то я знаю истину.

И сказала Вайрэ, что, похоже, одному из предков его встарь удалось добраться до скал Эльдамара.

1. Гномы — Второй Род, нолдоли (впоследствии нолдор). Об употреблении слова гномы см. с. 43; о лингвистическом различии, проводимом здесь, см. с. ~50–51~.

2. «Великие Земли» — земли к востоку от Великого Моря. Термин «Средиземье» не встречается в Утраченных Сказаниях и впервые появляется только в сочинениях 1930-х годов.

3. В обоих манускриптах за словами «из эльдар» следует: «что же до благороднейших — то таких нет, ибо принадлежать к роду эльдар достаточно, чтобы считаться равным среди равных», но во втором манускрипте эти слова вычеркнуты.

4. Первоначальный вариант «огромный Т ирион» был изменен на «огромную башню».

5. Эта фраза, начиная от «сына Эарэндэля, как сдается мне» заменила в первоначальном манускрипте ранний вариант: «так не поведать ли нам о страннике Эарэндэле, кто, единственный из сынов человеческих, сообщался и с валар, и с эльфами, кто, единственный из народа своего, видел земли за скалой Таниквэтиль; кому назначено вечно вести свой корабль по небесной тверди?»

6. Первоначальный вариант был «еще до правления Инвэ», последующий — «в первые дни правления Инвэ» впоследствии был заменен на настоящий вариант.

7. Эта последняя фраза явилась добавлением ко второму манускрипту.

На момент создания повести ономастика пребывала в весьма неустойчивом состоянии, отчасти отражавшем стремительное развитие языков. В первоначальный текст вносились изменения; новый вариант в свою очередь тоже подвергался переработке на разных этапах, однако в нижеприведенных примечаниях нет необходимости уточнять в подробностях, когда и где именно. Имена приводятся в порядке очередности их упоминания в повести. Значки > и < означают «изменен на» и «изменен с».

Дор Файдвэн (Dor Faidwen). Название Тол Эрэссэа на языке гномов менялось неоднократно: Гар Эглос (Gar Eglos) > Дор Эдлот (Dor Edloth) > Дор Усгвэн (Dor Usgwen) > Дор Усвэн (Dor Uswen) > Дор Файдвэн.

Мар Ванва Тьялиэва (Mar Vanwa Tyaliéva). В первоначальном тексте было оставлено место для названия на эльфийском языке, впоследствии заполненное Мар Ванва Талиэва (Talieva).

Великие Земли. Повсюду в тексте сказания Внешние Земли заменены на Великие Земли. Внешние Земли впоследствии стало означать «земли к западу от Великого Моря».

Вингилот (Wingilot) < Вингэлот (Wingelot).

Гар Лоссион (Gar Lossion) < Лосгар (Losgar).

Коромас (Koromas) < Кормас (Kormas)

Мэриль-и-Туринкви (Meril-i-Turinqi). В первом варианте содержится только Туринкви, причем в одном случае оставлен пробел для имени собственного.

Инвэ (Inwё) < Инг (Ing) при каждом упоминании.

Инвитиэль (Inwithiel) < Гим-Гитиль (Gim-githil), что в свою очередь возникло из Гитиль (Githil).

Ингиль (Ingil) < Ингильмо (Ingilmo).

Валвэ (Valwё) < Манвэ (Manwё). Возможно, что имя Манвэ употреблено по отношению к отцу Вайрэ просто по ошибке.

Нолдорин (Noldorin). В первоначальном варианте значилось: «Нолдорин, коего гномы зовут Голдриэль»; имя Голдриэль (Goldriel) было изменено на Голтадриэль (Golthadriel), а затем ссылку на соответствие из языка гномов вычеркнули, и осталось только имя Нолдорин.

Тулкастор (Tulkastor) < Тулкассэ (Tulkassё) < Турэнбор (Turenbor).

солосимпи (Solosimpi) < солосимпэ (Solosimpё) при каждом упоминании.

Линдэлос (Lindelos) < Линдэлоксэ (Lindeloksё) < Линдэлоктэ (Lindeloktё) Поющая Гроздь (Глингол).

тэлэлли (Telelli) < тэлэллэ (Telellё).

Арвалин (Arvalin) < Хармалин (Harmalin) < Харвалин (Harwalin).

В первоначальной мифологической концепции моего отца истории морехода Эриола отводилось центральное место. В те дни, как сам он вспоминал много позже в письме к другу Мильтону Уолдмену[13], основной целью его труда было удовлетворить потребность в специфически-, узнаваемо-английской литературе о «фэери»:

В ранних версиях мифология увязывалась с древней легендарной английской историей; и, более того, намеренно ассоциировалась с определенными местами в Англии.

Эриол сам — близкая родня прославленных персонажей легенд северо-западной Европы, отправившись в плавание на запад через океан, наконец-то доплывает до Тол Эрэссэа, Одинокого Острова, где живут эльфы; и от них узнает «Утраченные Сказания Эльфинесса». Поначалу в структуре произведения ему отводилась роль более значимая, нежели (как стало впоследствии) человека позднейшего времени, который добрался до «земли фэери», там обрел утраченное или потаенное знание и впоследствии изложил узнанное на своем языке: Эриолу предстояло войти в историю фэери в немаловажном качестве свидетеля гибели эльфийского Тол Эрэссэа. Элемент древней истории Англии или «исторической легенды» изначально являлся не просто обрамлением, обособленным от великих сказаний, впоследствии вошедших в состав «Сильмариллиона», но неотъемлемой частью финала. Разъяснения (насколько возможно что-либо разъяснить) по необходимости придется отложить до конца Сказаний; однако здесь нужно сказать по меньшей мере несколько слов об истории Эриола вплоть до его прибытия на Тол Эрэссэа и о первоначальной значимости Одинокого Острова.

Сюжетная линия Эриола, по сути дела, принадлежит к самым запутанным и неясным во всей истории Средиземья и Амана. Отец оставил Утраченные Сказания, так и не дойдя до конца, причем отказался и от первоначальных планов их завершения. Эти планы возможно восстановить по записям, однако карандашные наброски, сделанные наспех, на разрозненных листочках бумаги без датировки, либо в маленькой записной книжке (в которую, на протяжении многих лет создания Утраченных Сказаний, отец заносил свои соображения и мысли (см. с. 171)), со временем стерлись и поблекли, и местами с трудом поддаются расшифровке, даже после долгого изучения. Эти записи, в том, что касается «Эриола» или «английского» элемента, представляют собою короткие наброски, где ключевые повествовательные фрагменты, зачастую не особо связанные между собою, оформлены в нечто вроде списка, и в пределах его постоянно меняются.

Как бы то ни было, в планах, которые наверняка принадлежат к числу самых ранних, обнаруженных в записной книжке и озаглавленных «История жизни Эриола», мореход, приплывший на Тол Эрэссэа, соотнесен с преданием о вторжении в Британию Xенгеста и Xорсы (V в. н. э.). Этой теме отец посвятил немало времени и размышлений, а также курс лекций в Оксфорде; он же разработал ряд оригинальных теорий, особенно касательно появления Хенгеста в Беовульфе[14].

Из этих набросков мы узнаем, что первоначально Эриол носил имя Оттор, но сам себя называл Вэфре (древнеанглийское слово, означающее «беспокойный, скиталец») и всю жизнь странствовал по морям. Отец его звался Эох (слово из древнеанглийского поэтического вокабуляра, означающее «конь»); Эох был убит своим братом Беорном («воин» в переводе с древнеанглийского, однако первоначально слово это означало «медведь», так же, как и его эквивалент björn в древнеисландском; ср. оборотень Беорн в Хоббите). Эох и Беорн были сыновьями Хедена, «одетого в кожу и мех», а Хеден (как многие герои скандинавских легенд) вел происхождение от бога Бодена. В других черновиках содержатся иные увязки и комбинации, а поскольку история Эриола даже частично никогда не была записана в логически последовательном виде, имена эти имеют значение только для того, чтобы продемонстрировать направление мыслей моего отца на тот момент.

Оттор Вэфре поселился на острове Гельголанд в Северном море и женился на женщине по имени Квен (древнеангл. «женщина, жена»); у них родились двое сыновей, которых «в честь деда» назвали Xенгест и Хорса, «дабы отомстить за Эоха» (hengest — еще одно древнеанглийское слово, означающее «конь»).

Затем Оттора Вэфре охватила тоска по морю: он был одним из сыновей Эарэндэля, рожденным под его лучом. Если луч Эарэндэля касается новорожденного, тот становится «сыном Эарэндэля» и странником. (Так, в Домике Утраченной Игры автор и Линдо называют Эриола «сыном Эарэндэля».) После смерти Квен Оттор покидает детей. Хенгест и Хорса отомстили за Эоха и стали великими вождями; но Оттор Вэфре отправился искать и найти Тол Эрэссэа, здесь названный на древнеанглийском se uncúюa holm, «неведомый остров».

В черновиках содержатся разнообразные сведения о пребывании Эриола на Тол Эрэссэа, отсутствующие в Книге Утраченных Сказаний; что до них, я сошлюсь только на утверждения о том, что «Эриол принял имя Ангол», и что гномы (позже нолдор, см. с. 38) назвали его Ангол «в честь его родного края». Безусловно, имеется в виду древняя родина «англов» до их миграции через Северное море в Британию: Angel или Angul в древнеанглийском, Angeln в современном немецком языке, область Датского полуострова между Фленсбургским заливом и рекой Шлей, к югу от нынешней границы Дании. От западного побережья полуострова до острова Гельголанд не так уж далеко.

В другом месте Ангол дается в качестве эквивалента имени Эриолло на языке гномов; говорится, что и то, и другое — имена «области в северной части Великих Земель», «между морей», откуда приплыл Эриол». (Подробнее об этих именах см. далее под рубрикой Эриол в Приложении.)

Не следует думать, что эти записи во всех отношениях воспроизводят историю Эриола так, как отец задумал ее, сочиняя Домик Утраченной Игры, — как бы то ни было, там со всей определенностью говорится, что имя Эриол означает «Тот, кто грезит в одиночестве» и что «о прежних же его именах в истории этой не говорится ни слова» (с. 2). Но важно вот что (согласно моему представлению о самых ранних разработках, это, возможно, самое удачное объяснение крайне непонятных фактов): в момент написания ключевая мысль по- прежнему заключалась в следующем: Эриол приплыл на Тол Эрэссэа от земель восточнее Северного моря. Он жил в период, предшествующий англо-саксонскому завоеванию Британии (как мой отец и пытался представить дело, в силу собственных причин).

Позже имя Эриола сменилось на Эльфвине («друг эльфов»), мореход превратился в англичанина «англо-саксонского периода» английской истории, отправившегося за море на запад, к Тол Эрэссэа: он отплыл из Англии в Атлантический океан; и из этой более поздней разработки возникает крайне любопытная история Эльфвине из Англии, которая будет приведена в конце Утраченных Сказаний. Но в самой ранней версии он не был англичанином из Англии; Англии в смысле «земля англичан» еще не существовало; ибо кардинально-важный элемент этой версии (со всей определенностью сформулированный в сохранившихся записях) состоит в том, что эльфийский остров, на который прибыл Эриол, и есть Англия — иначе говоря, острову Тол Эрэссэа в финале истории предстояло стать Англией, землей англичан. Коромас или Кортирион, город в центре Тол Эрэссэа, куда приходит Эриол в Домике Утраченной Игры, в последующие дни должен был превратиться в Уорик (Warwick) (причем элементы Kor- и War- этимологически связаны);[15] Алалминорэ, Земля Вязов, стала бы Уорикширом, а Тавробэль, где Эриол некоторое время гостил во время своего пребывания на Тол Эрэссэа, впоследствии соотнесся бы с Грейт-Хейвуд, деревней в Стаффордшире.

Ничего из этого в записанных Сказаниях буквально не сформулировано, и обнаруживается лишь в отдельных набросках; но кажется очевидным, что в момент написания Домика Утраченной Игры представления эти еще существовали (и, как я попытаюсь продемонстрировать в дальнейшем, лежат в основе всех Сказаний). Чистовик, переписанный моей матерью, датируется февралем 1917 г. С 1913 г. и вплоть до замужества в марте 1916 г. мать жила в Уорике и отец приезжал к ней в гости из Оксфорда; после свадьбы она на какое-то время обосновалась в Грейт- Хейвуд (к востоку от Стаффорда), поскольку деревня находилась поблизости от военного лагеря, где проходил службу отец, а по возвращении из Франции отец провел в Грейт-Хейвуд зиму 1916—17 гг. Таким образом, Тавробэль острова Тол Эрэссэа мог быть отождествлен с Грейт-Хейвуд никак не раньше 1916 г., а текст Домика Утраченной Игры был переписан начисто (и, вполне возможно, сочинен) именно там.

В ноябре 1915 г. отец написал стихотворение Кортирион среди дерев, посвященное Уорику[16]. К первому переписанному начисто экземпляру стихотворения прилагается следующее прозаическое предисловие:

И здесь, и в тексте Домика Утраченной Игры содержатся ссылки на события, которые на момент появления Эриола на Тол Эрэссэа относятся к будущему; и хотя подробное их изложение и толкование придется отложить до конца Сказаний, здесь необходимо пояснить, что «Исход» — это великий поход с Тол Эрэссэа на помощь эльфам, до сих пор скитающимся в Великих Землях — см. слова Линдо (с. 17): «до тех пор, пока те не выступят в путь на поиски утраченных семейств этого народа». В ту пору остров Тол Эрэссэа сдвинут был с места при помощи Улмо, и отделен от морского дна, и притянут ближе к западным берегам Великих Земель. В последующей битве эльфы потерпели поражение и укрылись на Тол Эрэссэа; на остров вторглись люди, и началось угасание эльфов. Последующая история Тол Эрэссэа — это история Англии, а Уорик — не что иное, как «искаженный Кортирион», сам по себе — напоминание о древнем Коре (в более поздних сочинениях превратившемся в Тирион на холме Туна, город эльфов в Амане; в Утраченных Сказаниях название Кор используется как по отношению к городу, так и к холму).

Инвэ, названный в тексте Домика Утраченной Игры «Королем над всеми эльдар, в ту пору, когда жили они в Коре» — прообраз Ингвэ, короля эльфов ваньяр в Сильмариллионе. В предании, позже рассказанном Эриолу на Тол Эрэссэа, Инвэ вновь упоминается как один из трех эльфов, первыми отправившихся в Валинор после Пробуждения, подобно Ингвэ Сильмариллиона. Родня его и потомки звались Инвир, от них ведет свой род Мэриль-и-Туринкви, Владычица Тол Эрэссэа (см. с. 50). Ссылки Линдо на то, что Инвэ, услышав «плач мира» (т. е. Великих Земель), увел эльдар в земли людей (с. 16) — суть в зачаточном состоянии история похода Воинств Запада на штурм Тангородрима: «Воинство валар готовилось к битве; под белоснежными знаменами их выступили ваньяр, народ Ингвэ» (Сильмариллион, с. 251). Позже в Сказаниях (с. 129) Мэриль-и-Туринкви говорит Эриолу, что «Инвэ, старейший из всех эльфов, что и ныне жил бы в величии, не погибни он во время похода в мир; но Ингиль, сын его, давно возвернулся в Валинор и пребывает с Манвэ». С другой стороны, в Сильмариллионе об Ингвэ говорится, что «он вступил в Валинор [на заре дней эльфов], и пребывает у престола Стихий, и все эльфы чтят его имя; но он никогда не возвращался назад и никогда более не обращал взор свой к Средиземью» (с. 53).

Слова Линдо касательно пребывания Ингиля на Тол Эрэссэа «спустя много дней» и перевод названия его города Коромас как «Приют Изгнанников Кора» — это ссылка на возвращение эльдар из Великих Земель после войны с Мэлько (Мэлькором, Морготом) за освобождение порабощенных нолдоли. Упоминание Линдо о его отце Валвэ, который «отправился вместе с Нолдорином на поиски гномов», соотносится с определенным элементом истории о походе из Кора[18].

Таким образом, важно отметить, что (если моя интерпретация событий в целом соответствует истине) в Домике Утраченной Игры Эриол попадает на Тол Эрэссэа после Падения Гондолина и после похода эльфов Кора в Великие Земли на победоносную войну с Мэлько, когда эльфы, принявшие в нем участие, уже вернулись из-за моря и обосновались на Тол Эрэссэа; однако до «Исхода» и до перемещения Тол Эрэссэа на место Англии в географическом плане. Этот последний элемент вскоре полностью исчез из эволюционирующей мифологии.

Говоря о самом «Домике», нужно сразу же отметить, что другие сочинения отца почти не проливают света на этот текст; от представления о детях, бывающих в Валиноре, отец отказался целиком и полностью, так что в дальнейшем упоминания практически не встречаются. Однако позже, в Утраченных Сказаниях, снова обнаруживаются ссылки на Олорэ Маллэ. После описания Сокрытия Валинора говорится, что по велению Манвэ (который весьма сокрушался о происшедшем) валар Оромэ и Лориэн проложили странные пути от Великих Земель до Валинора, и дорога, созданная Лориэном, — это Олорэ Маллэ, Тропа Снов; по этому пути, в те времена, когда «люди едва только пробудились на земле», «дети отцов отцов людей» приходили в Валинор во сне (с. 211, 213). Во второй части Сказаний содержатся еще два упоминания: рассказчица Сказания о Тинувиэль (девочка из Мар Ванва Тьялиэва) говорит, что видела Тинувиэль и ее мать своими глазами, «странствуя Путем Снов в давно минувшие дни», а рассказчик Сказания о Турамбаре уверяет, что «бродил по Олорэ Маллэ в те времена, когда еще не пал Гондолин».

Существует также стихотворение на тему Домика Утраченной Игры, содержащее немало описательных подробностей, отсутствующих в прозаическом тексте. Это стихотворение, согласно отцовским пометкам, было написано в доме № 59 по Сент-Джон-стрит, в Оксфорде (квартира Толкина на последнем курсе) 27–28 апреля 1915 г. (Толкину было 23 года). Стихотворение (как это водится со стихами!) существует в нескольких вариантах; каждый в деталях отличается от предыдущего, а финал стихотворения дважды переписывался полностью. Здесь я привожу стихотворение сперва в самом раннем варианте, а затем даю окончательный вариант, дату создания которого со всей определенностью установить невозможно. Подозреваю, что это существенно более поздняя переделка; возможно, переработанная заодно с прочими старыми стихами, когда готовился к печати сборник Приключения Тома Бомбадила (1962), хотя в письмах отца упоминаний об этом нет.

Первоначально стихотворение было озаглавлено Ты и Я, и Домик Утраченной Игры [You and Me / and the Cottage of Lost Play] (на древнеанглийском — pœt húsincel œrran gamenes); впоследствии заглавие изменилось на Мар Ванва Тьялиэва, Домик Утраченной Игры; в окончательном варианте — Приют Утраченной Игры: Мар Ванва Тьялиэва [The Little House of Lost Play: Mar Vanwa Tyaliéva]. Разбивка стихотворных строк заимствована из текстов оригинала.

Вот окончательный вариант стихотворения:

Примечательно, что стихотворение называлось Домик, или Приют Утраченной Игры, в то время как описывается в нем Домик Детей в Валиноре близ города Кор; но это, по словам Вайрэ (с. 19), «Домик Игры Сна, а вовсе не Утраченной Игры, как неверно говорится в песнях людей».

Я не стану пытаться анализировать или разъяснять идеи, заложенные в стихотворениях о «Домике Детей». Читатель, как бы уж он их не проинтерпретировал, вряд ли нуждается в помощи для того, чтобы распознать личностно значимые, вполне определенные эмоции, лежащие в основе всего этого.

Как я уже говорил, концепция, согласно которой смертные дети во сне приходили в сады Валинора, вскорости была целиком и полностью отвергнута; в окончательно сформировавшейся мифологии для нее не нашлось бы места, а уж тем более для предположения, что в один прекрасный день в некоем обозримом будущем «дороги через Арвалин к Валинору заполонят толпы сынов и дочерей человеческих».

Точно так же вскорости исчезла вся «эльфийская» миниатюрность. Замысел Домика Детей уже существовал в 1915 г., как явствует из стихотворения Ты и Я, ив том же году, и даже в тех же самых числах апреля, было написано стихотворение Шаги гоблинов (или Cumaþ þá Nihtielfas), касательно которого в 1971 г. отец заметил: «Хотелось бы мне на веки вечные похоронить злосчастный стишок, воплощающий все то, что я (очень скоро) пламенно возненавидел»[20]. Однако следует отметить, что в ранних набросках говорится, будто эльфы и люди в прошлом были «сходны ростом», и миниатюрность (а также прозрачность и расплывчатость) «фэери» — одно из следствий их «угасания» и напрямую связано с владычеством людей в Великих Землях. Но к этому вопросу я вернусь позже. В связи с этим, миниатюрность Домика представляется крайне странной, поскольку свойство это само по себе кажется чем-то особенным: Эриол, который на протяжении многих дней странствовал по Тол Эрэссэа, поражен тем, что жилище вмещает столь многих, и ему отвечают, что все входящие должны быть либо стать совсем малы. Но ведь Тол Эрэссэа — остров, населенный эльфами.

Далее я даю три варианта стихотворения Кортирион среди дерев [Kortirion among the Trees] (впоследствии Древа Кортириона [The Trees of Kortirion)). Сохранились самые ранние списки (ноябрь 1915 г.)[21], а также и множество последующих вариантов. Прозаическое введение к одному из ранних вариантов цитировалось на с. ~16–17~. Наиболее значительной переработке текст подвергался в 1937 г., еще одна последовала много позже; к тому времени стихотворение изменилось до неузнаваемости. Поскольку отец отсылал этот текст Реннеру Анвину в феврале 1962 г., предполагая включить его в сборник Приключения Тома Бомбадила, можно утверждать с большой степенью вероятности, что окончательный вариант относится именно к этому времени[22].

Сперва я привожу вариант 1937 года, в который вносились лишь незначительные изменения. В одном из самых ранних списков стихотворение озаглавлено на древнеанглийском Cor Tirion þœra béama on middes и «посвящено Уорику»; но в другой рукописи второе название дано на эльфийском (второе слово не совсем поддастся расшифровке): Нарквэлион ла…ту алдалин Кортирионвэн (т. е. «Осень (среди) дерев Кортириона»),

Далее я привожу текст стихотворения, переработанный отцом в 1937 г., в более позднем из слегка отличных друг от друга вариантов.

И, наконец, я привожу окончательный вариант стихотворения (вторую из двух слегка отличных друг от друга версий), сочиненный (как мне кажется) почти полвека спустя после первого.

Я завершаю комментарии примечанием по поводу употребления моим отцом слова гномы для обозначения нолдор, которые в Утраченных Сказаниях именуются нолдоли. Слово гномы отец использовал на протяжении многих лет; оно появляется даже в ранних изданиях Хоббита[26].

В черновом варианте заключительного абзаца Приложения Е к Властелину Колец отец писал:

В опубликованном варианте последнего абзаца Приложения Е ссылки на «гномов» устранены; вместо них приводится пространное объяснение использования слова эльфы в качестве варианта перевода квэнди и эльдар, несмотря на умаляющий оттенок английского слова. Этот отрывок, где речь идет о квэнди в целом, повторяет формулировку черновика: «То был род высокий и прекрасный, и среди него эльдар, ныне ушедшие, были что короли: Народ Великого Странствия, Народ Звезд. Были они статны, светлолицы и сероглазы, и темны были их кудри, кроме как в золотом доме Финрода…». Таким образом, это описание облика и волос изначально относилось исключительно к нолдор, а не ко всем эльдар в целом. И в самом деле, ваньяр были золотоволосы; именно от Индис из рода ваньяр, матери Финарфина, сам он и его дети, Финрод Фэлагунд и Галадриэль унаследовали золотые волосы, столь приметные среди правителей нолдор. Но как возникло это необычное искажение смысла, я объяснить не в состоянии [28].