Книжные тайны, загадки, преступления

Тайна «Слова»

Одно из самых загадочных произведений древнерусской литературы — «Слово о полку Игореве».

Князь Игорь (Георгий) Святославич (1150–1202) правил в Новгороде-Северском и, как и все древнерусские князья, вынужден был постоянно отбиваться от наседавших со стороны степи кочевников-половцев. Несколько раз его походы заканчивались успешно. Но пришел «черный» 1185 год.

В конце апреля вместе с братом Всеволодом, сыном Владимиром, племянником Святославом и черниговским воеводой Ольстином Игорь отправился в очередной поход против «поганых».

На сей раз удача изменила русичам. Около шести тысяч воинов полегло в бою, а князь и его приближенные попали в плен.

«Слово о полку Игореве» было написано после этих событий, в конце XII века или даже позднее. Его автор, приводя в пример незадачливого князя, обращался к удельным владыкам, каждый из которых думал только о своих владениях, тогда как Русская земля стонала от набегов кочевых орд. Неизвестный сочинитель взывал к единению разрозненных сил, дабы захватчики не смели посягать на Русь.

Ни один автор не в силах предугадать дальнейшую судьбу своего произведения. А судьба «Слова», которому исполнилось уже более восьми сотен лет, оказалась полной загадок.

И вот первая: кто же был его автором?

Свои соображения на этот счет высказывали многие литературоведы, лингвисты, писатели и историки.

Д. С. Лихачев[1] писал: «Автор «Слова» мог быть приближенным Игоря Святославича: он ему сочувствует. Он мог быть и приближенным Святослава Киевского; он сочувствует и ему. Он мог быть черниговцем и киевлянином. Он мог быть дружинником: дружинными понятиями он пользуется постоянно. Он, несомненно, был книжно образованным человеком и… вряд ли принадлежал к эксплуатируемому классу населения».

Но кто бы он ни был, произведение, написанное им, пошло «гулять» по книжному древнерусскому морю и стало своего рода «литературным эталоном» для летописцев последующих веков.

Однако в целом судьба «Слова» складывалась не слишком счастливо, и на его долю выпало немало злоключений.

Столетиями бушевали над деревянной Русью военные вихри, трещали в огне пожаров стены княжеских, боярских и монастырских хором, где хранились копии рукописи. Стоит ли удивляться, что до XVIII века «дожил» лишь один чудом уцелевший экземпляр «Слова».

А. И. Мусин-Пушкин

Именно тогда специалисты начали наконец серьезно изучать древнерусское литературное наследие. Одним из первых собирательством книжных памятников занялся граф Мусин-Пушкин[2]. Это его стараниями русская история обогатилась «Поучением Владимира Мономаха», «Русской правдой»[3] и другими важными историческими документами.

Но главное свое открытие Мусин-Пушкин сделал в начале 1790-х годов. Будучи обер-прокурором Синода[4], граф имел доступ во многие монастыри, куда другим коллекционерам было трудно попасть. Порой он прибирал к рукам манускрипты, которые в монастырских хранилищах «находились в небрежении».

И вот в Спасо-Ярославском монастыре Мусин-Пушкин обнаружил один из «Хронографов» — литературный памятник XV–XVI веков, содержащий беллетризированное изложение мировой истории, преимущественно европейской. В состав «Хронографа» входил и последний сохранившийся экземпляр «Слова о полку Игореве». Дело в том, что «Хронограф» представлял собой так называемый конволют — сборник, составленный из различных рукописей, переплетенных в один том.

Каким образом граф завладел драгоценным манускриптом, история умалчивает. Важно другое: он сумел по достоинству оценить значение своей находки и оповестил об открытии всех, кто интересовался древней историей и культурой. Известно, что Н. М. Карамзин сделал из этой рукописи ряд выписок, а лично для Екатерины II была выполнена специальная копия «Слова».

Язык XII века сильно отличался от языка века XVIII; вдобавок к этому надо учесть, что в древности писали, не делая интервалов между словами, так что драгоценную рукопись пришлось в буквальном смысле расшифровывать. Задача была непростая, особенно для тех времен, поэтому Мусин-Пушкин, бывший всего лишь книголюбом, а не ученым, обратился за помощью к опытному архивисту и археографу[5] А. Ф. Малиновскому. Они совместно «перевели» «Слово» с древнерусского на русский и подготовили рукопись к изданию.

Наконец, в 1800 году адаптированное для массового чтения «Слово» стало доступным широкому кругу читателей.

Казалось бы, после многовекового забвения для шедевра древнерусской литературы наступила счастливая пора признания и изучения. Но тут грянула «гроза двенадцатого года», к Москве подошли войска Наполеона. Жители спешно покинули город, а потом начались пожары. В огне погибла и часть рукописей из собрания Мусина-Пушкина, в том числе и его самая драгоценная находка.

Гибель оригинальной рукописи и отсутствие других древних списков[6] «Слова» породили сомнения в его подлинности. Современники знали, что Мусин-Пушкин успел вывезти из Белокаменной перед вступлением в нее французов 32 воза с книгами, картинами и прочими ценностями. Почему же он оставил «Слово о полку Игореве»? Пошли слухи о том, что уникальная рукопись на самом деле была подделкой.

Но интерес к ней не угас. Впоследствии появились многочисленные стихотворные и прозаические переводы и переложения «Слова».

Были и курьезные случаи. В1810 году неожиданно обнаружился манускрипт, вроде бы подтверждающий подлинность «Слова» — «Гимн Бояна Мстиславу». Однако вскоре выяснилось, что «Гимн» был подделкой, и довольно неуклюжей. А изготовил ее некто А. И. Сулакадзев, книголюб и коллекционер. По-настоящему ценные рукописи ему не попадались, и он не раз компенсировал свою невезучесть, подделывая в меру своих знании и умении древние памятники, выдавая их за сенсационные находки.

Но об этом книголюбе со странностями мы еще расскажем чуть позже. А сейчас вернемся к «Слову».

Один предприимчивый московский купец решил на нем подзаработать. Он нанял какого-то умельца, мастерски имитировавшего древнюю скоропись[7], и «организовал» еще один экземпляр «Слова». При первом взгляде он показался подлинным даже А. Ф. Малиновскому, но при более детальном ознакомлении выяснилось, что это подделка.

Минуло более ста лет.

«Слово о полку Игореве» прочно вошло в золотой фонд русской культуры. Его множество раз издавали, переводили, иллюстрировали, исследовали. Выросло целое поколение филологов и историков, основным предметом изучения которых было именно «Слово».

И вот в 1940 году неожиданно разразился скандал. Французский профессор-славист А. Мазон опубликовал ряд работ о «Слове», в которых подверг сомнению его древность и подлинность. Он утверждал, что рукопись создана не в XII или XIII веках, а в XVIII и явно вторична по отношению к «Задонщине», литературному памятнику конца XIV века.

«Задонщина» дошла до нас в шести списках, самый ранний из которых относится к 70-м годам XV века.

До этого считалось, что «Задонщина», в которой речь шла о Куликовской битве[8], содержит переосмысленные сюжеты и поэтические образы «Слова».

А по версии Мазона, «Слово» было создано после «Задонщины», причем фальсификатор пересказал события XII века, опираясь на несохранившиеся летописные источники, которые в XVIII веке имел в распоряжении историк В. Н. Татищев[9]. Авторство «Слова» французский ученый приписывал то Мусину-Пушкину, то архивисту Н. Н. Бантыш-Ка-менскому[10], то настоятелю монастыря, где был обнаружен «Хронограф».

Отечественные литературоведы и историки расценили выступления Мазона как посягательство на культурные истоки России. Страсти закипели нешуточные. Список статей, в которых опровергались доводы француза, насчитывал не один десяток названий. Например: «Невероятные догадки проф. А. Мазона о вероятном авторе «Слова о полку Игореве»» академика АН УССР Н. К. Гудзия (1950).

Но этим дело не закончилось. В 1963 году теперь уже русский профессор-историк А. А. Зимин выпустил книгу под названием «Слово о полку Игореве».

За год до этого Зимин заявил, что в рукописи встречаются анахронизмы[11] и фактические несоответствия и создана она была в XVIII, а отнюдь не в XII столетии.

Заявление наделало много шума. Позиция Зимина была расценена как вредная, книгу его предали уничтожению и забвению. На всякий случай оставили 2–3 экземпляра, заперли их в сейф и порой выдавали академикам или докторам наук.

А страсти со временем улеглись сами собой…

Впрочем, подобные необъяснимые факты в истории литературы — не редкость. Вот вам любопытный пример.

Загадка Гомера

«Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи, Старца великого тень чую смущенной душой», — писал А. С. Пушкин о бессмертных памятниках древнегреческой литературы — поэмах «Илиада» и «Одиссея», сочиненных античным поэтом Гомером.

Эти гениальные тексты, несомненно, положили начало всей европейской словесности. Но еще в IV–III веках до н. э. возник так называемый «гомеровский вопрос». Уже тогда античные филологи заподозрили, что две поэмы созданы… разными авторами.

Как же так? Ведь существовало восемь античных жизнеописаний Гомера. Среди их авторов великие греческие историки Геродот[12] и Плутарх[13]. Но в этих жизнеописаниях все было как-то противоречиво и не слишком достоверно. Только право называться родиной Гомера оспаривали (и оспаривают по сей день) Афины, Аргос, Микены, Итака, Колофон, Пилос, Родос и др.

С годами жизни сказителя тоже не все понятно — где-то между XII и VII веками до нашей эры. И сама биография Гомера больше похожа на миф. Ведь среди его предков упомянуты мифологические певцы Орфей и Мусей[14], а отцом был якобы и вовсе сам Аполлон[15]. Отцовство также приписывали Телемаху, сыну Одиссея и Пенелопы…[16] А на роль матери выдвигали Метиду, Каллиопу[17] и др.

Биографии Гомера содержат и другие не менее любопытные «факты». Он якобы лично был знаком со многими мифологическими персонажами. Музы вдохновили его на создание песен, и сам бог Дионис, который разговаривал со смертными только на языке поэзии, лично открыл сказителю красоту «божественного гекзаметра»[18].

Гомер много путешествовал по Греции, в основном по малоазийскому побережью, и нередко участвовал в поэтических состязаниях.

В одной из биографий Гомера описана «детективная» история. У поэта украли его рукописи. Позже среди ученых разгорелись жаркие споры: написал ли их сам Гомер. Интересный вопрос, если учесть, что последний был слеп.

А что означает имя «Гомер»? Опять загадка.

С одной стороны, оно считалось у греков именем собственным. Но его можно толковать и как имя нарицательное. На то есть веские основания. На эолийском диалекте слово «гомер» означает «слепой». Действительно, античные скульпторы всегда изображали его слепым. Но существуют и другие значения слова «гомер» — «пророк», «поэт».

Похоже, что в античности имя Гомера было собирательным. Ему кроме «Илиады» и «Одиссеи» приписывалось множество других произведений, составлявших репертуар древних поэтов-рапсодов[19].

Только начиная с V века до нашей эры стали отделять «настоящего» Гомера от «ненастоящего».

Именно тогда «Илиаду», «Одиссею» и не дошедшую до нас пародийную поэму «Маргит» о герое-дурачке оставили за «настоящим».

Однако на этом история загадочного Гомера не завершилась, а скорее вошла в новую фазу.

Безусловно, «Одиссея» является продолжением «Илиады». Персонажи «Илиады», живые и мертвые, так или иначе фигурируют и в «Одиссее». В той и другой поэмах чувствуется рука гениального мастера, сумевшего обширнейший исторический и мифологический материал «уложить» в несколько дней. В «Илиаде» десятилетняя Троянская война показана в рамках 51 дня, а десятилетнее возвращение Одиссея на родную Итаку освещается за последние 40 дней его путешествия к родным берегам.

Но тут-то и кроется самая большая загадка.

Дело в том, что в «Одиссее» описаны значительно более поздние события, нежели в «Илиаде». Между ними проходит… минимум сто лет. «Илиада» являет картину позднеродового[20] общества, где царят законы первобытной военной демократии и еще используется бронзовое оружие. А «Одиссея» уже повествует о периоде подъема греческих городов с развитием торговли и мореплавания. Теперь неутомимый путешественник, «хитроумный», «многострадальный» и противоречивый Одиссей тоже заметно отличается по умственным способностям и нравственным качествам от монументальных, цельных и все же в чем-то примитивных героев «Илиады». Получается, что Гомер, досконально знавший обе эпохи и описавший перемены, произошедшие в мире за это время, прожил более ста лет.

Европейское Возрождение обратилось к античности, а она немыслима без Гомера. Вокруг его имени снова закипели страсти. В XVI веке опять встал «гомеровский вопрос». А однозначного ответа на него нет и по сей день.

Будет ли он найден? Скорее всего, нет. Да и так ли он нужен? Еще во II веке до нашей эры неизвестный греческий поэт высказался по этому поводу:

Таинственный англичанин

Если сквозь века трудно различить фигуру гениального сказителя, то с великим «бардом»[21] Нового времени Шекспиром, казалось бы, всё должно быть ясно. Ведь на страницах многочисленных изданий сочинений знаменитого английского драматурга есть его портреты, по мотивам его биографии снят не один фильм. Но…

Еще в конце XVIII века редактор шекспировских текстов Джордж Стивенс признавался: «Всё, что мы знаем о Шекспире, — это то, что он родился в Стратфорде-на-Эйвоне, женился, родил детей, уехал в Лондон, там стал актером, написал пьесы и поэмы, вернулся в Стратфорд, составил завещание и умер».

Действительно, документально подтвержденных сведений о жизни Шекспира сохранилось чрезвычайно мало. Многие факты вообще подтверждаются только косвенно либо известны по позднейшим, весьма сомнительным рассказам. А потому в конце XIX века историки и литературоведы неожиданно выяснили, что у великого драматурга, оказывается, нет достоверной биографии. Так возник «шекспировский вопрос», по сей день остающийся без ответа. Суть его проста: «А писал ли стратфордский Шекспир шекспировские пьесы?»

Нет, в существовании третьеразрядного лондонского актера Уильяма Шекспира «антишекспиристы» не сомневались и не сомневаются. Но они утверждают, что его имя было кем-то куплено и стало чьей-то «литературной маской». Чьей же? Количество претендентов на авторство шекспировских творений на сегодняшний день перевалило уже за тридцать.

Здесь и замечательный драматург, современник Шекспира, Кристофер Марло[22], чья трагическая ранняя смерть странным образом пришлась на год появления на английской сцене первых шекспировских пьес. Здесь и целый отряд титулованных особ: английская королева Елизавета и шотландская королева Мария Стюарт, граф Дерби, граф Ратленд, граф Оксфорд[23]. Среди авторов шекспировских текстов называли и философа Фрэнсиса Бэкона[24], и тоскующую в разлуке законную супругу Энн Шекспир, и даже некую монахиню Энн Уэтли…

«Антишекспиристы — журналисты, падкие на сенсации, всякого рода дилетанты от литературы! Они плохо знают шекспировскую эпоху, а их методы не выдерживают никакой критики!» — возмущаются, в свою очередь, некоторые сторонники стратфордского Шекспира. Но остановимся подробнее на гипотезе отнюдь не дилетанта — И. М. Гилилова, ученого секретаря Шекспировской комиссии при Российской академии наук, автора нашумевшей книги «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого Феникса». Насколько вески аргументы исследователя, судите сами.

Гилилов напрочь отказывает в авторстве всемирно известных произведений «заурядному актеру из Стратфорда-на-Эйвоне». Во избежание путаницы исследователь сразу оговаривается, что автором великих пьес, сонетов и поэм, кем бы он ни оказался, «останется Шекспир, что переводится как «Потрясающий Копьем». А выходца из Стратфорда в церковных книгах при крещении и погребении записали Шакспером».

Почти двадцать лет исследователь изучал всё, что связано с «Шакспером-Шекспиром», но загадки только множились.

Первая загадка — портрет знаменитого драматурга.

Шекспировская эпоха была временем расцвета портретной живописи. До нас дошли изображения (полотна, гравюры, миниатюры, рисунки) знатных особ, а также поэтов, драматургов и актеров. Но ни одного прижизненного достоверного портрета самого великого писателя эпохи так и не осталось, нет и указаний на то, что они вообще существовали.

Портреты, которые мы знаем, — всего лишь изображения его неизвестных современников или позднейшие подделки. Это доказано учеными.

Портрет в первом полном собрании сочинений Шекспира 1623 года, выполненный гравером Мартином Дройсхутом, еще больше запутывает ситуацию. Лицо, больше похожее на маску, лоб огромный («как при водянке», отметил один шекспировед), плоское, торчащее в сторону ухо и будто приклеенные волосы. От мочки уха явственно видна резко очерченная линия, уходящая вниз под подбородок. Поскольку свет идет с разных сторон, эту линию нельзя назвать контуром тени, зато она очень напоминает контуры маски. Огромная голова кажется отделенной от туловища плоским, напоминающим секиру или блюдо, плоеным[25] воротником.

Не менее странное впечатление производит и одежда. Неправдоподобно узкий кафтан, богато отделанный шитьем, никак не похож на одежду человека среднего сословия. И самое удивительное: одна половина кафтана показана спереди, другая сзади (это заметили только в начале XX века специалисты из лондонского журнала для портных). Здесь словно намек: за странным портретом скрывается не один человек. Этот портрет остроумно и двусмысленно описывает и комментирует для читателя Бен Джонсон[26] («К читателю»). Приведем перевод этого стихотворения, взятый из книги И. Гилилова «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого Феникса»:

Исследователи обратили внимание на то, что английское has hit his face (нашел, схватил его лицо) произносится почти как has hid his face (скрыл, спрятал его лицо). Получается, что Джонсон хвалит художника за то, что тому удалось изобразить превосходную маску, скрывающую подлинного автора, подлинного великого барда, но так как на рисунке невозможно изобразить его ум, то читателям остается лишь изучать его произведения.

Другую загадку Шекспира Гилилов увидел в его произведениях. О каждом авторе можно что-то узнать, проанализировав его тексты. Каким предстает в них Шекспир? Перед нами человек, обладающий гигантским лексиконом почти в 20 000 слов. К примеру, словарь его современника, великого философа-энциклопедиста Ф. Бэкона, состоит лишь из 8000 слов. Обывателю того времени вообще хватало 500.

Шекспир активно владел французским, итальянским, испанским, древнегреческим и латынью. Английский профессор Буллоу издал восьмитомный труд, где на 4000 страниц привел тексты из книг на разных языках, которые знал и использовал Шекспир. Драматург обладал доскональными познаниями в морском и военном деле, юриспруденции, философии, музыке, медицине, орнитологии, ботанике, географии.

Получить подобное образование в университетах и от домашних учителей было по карману лишь отпрыскам очень богатых семей. Шекспир проявил удивительную осведомленность в вопросах придворной жизни того времени.

Эти знания не могли быть обретены заочно. Он знал итальянские города Падую, Верону, Милан, Мантую, Венецию не понаслышке и не по книгам. Специалисты констатируют, что не было области человеческой деятельности того времени, которую бы не затронул Шекспир.

И вместе с тем, продолжает исследователь, нам даже не известно, умел ли Шакспер читать-писать. Биографы предполагают, что он, наверное, посещал городскую грамматическую школу. Но и об этом нет никаких свидетельств. Точно установлено, что родители Шакспера подписывались крестиками. А когда у него уже была своя семья, то его жена и дети грамоты не знали. Факты вопиющие для биографии гения. Хотя в те времена половина мужчин и 90 процентов женщин были неграмотными. Это считалось нормальным. Ни книг, ни рукописей после Шакспера не осталось, равно как и свидетельств, что они у него когда-либо были. И ни один биограф не спорит с тем фактом, что Шакспер никогда не покидал пределов Англии и никогда не был в Италии.

В Лондоне Шакспер занимался мелким ростовщичеством и входил пайщиком в театральную компанию. Жестоко преследовал по суду своих должников: аптекаря и кузнеца. Откупил право «выбивать» у окрестных фермеров церковную десятину[27]. Странное занятие для поэта и драматурга. Интересно, что в его очень подробном завещании нет никакого упоминания о рукописях и библиотеке. В завещании, типичном для зажиточного горожанина-ростовщика, упоминаются все вещи, которые так или иначе принадлежали Шаксперу, но там нет места главному — его великому духовному наследию.

До нас не дошло ни одной авторской рукописи Шекспира, если не написанной им самим, то хотя бы собственноручно им подписанной. Шесть подписей Шакспера, которые есть в распоряжении исследователей, свидетельствуют, что этот человек был не приучен к письму, он писал «как курица лапой», что весьма странно для того, кто исписал за свою жизнь тысячи страниц. И все эти автографы исключительно под деловыми бумагами — под купчей, закладной, исковым заявлением, завещанием. Гилилов обращает внимание на «чудовищную, невиданную в мировой культуре пропасть между гением и провинциальным дельцом, в лучшем случае малограмотным, о котором нет никаких свидетельств, что он имел отношение к искусству».

И странности продолжают множиться.

Любопытно, что смерть Шакспера из Стратфорда осталась незамеченной современниками — на смерть Великого Барда не отозвался ни один из его почитателей, поэтов, драматургов и т. п. А когда в 1623 году, через семь лет после смерти Шакспера, вышло первое полное собрание сочинений Шекспира (Великое фолио), там впервые появилось 20 новых пьес. Где эти рукописи столько времени хранились? И почему после издания они снова бесследно исчезли? Кроме того, в некоторых пьесах видны следы событий, имевших место уже после смерти Шакспера.

«Так кто же был Шекспиром?» — задался вопросом шекспировед.

Если бы это был один человек, его бы давно, думается, вычислили. Следы приводят к разным людям. Один словарный запас Шекспира убеждает в том, что под этим именем трудилось не одно перо. Вероятно, что некое сообщество выработало общую стилистику, но и каждый привносил что-то свое. Гилилов считает, что самая значительная часть сочинений Шекспира принадлежит перу Роджера Мэннерса, 5-го графа Рэтленда, слывшего странным и болезненным человеком, и его жены Элизабет, дочери известнейшего поэта Филипа Сидни[28] — женщине выдающихся дарований, о которой сам Бен Джонсон писал, что она унаследовала от своего отца, «богоподобного Сидни», его любовь к музам, его искусство. Приближенный ко двору, ученик Бэкона, выпускник Кембриджа Рэтленд продолжительное время жил в Италии, обучался в Падуанском университете, где в студенческих списках значатся, между прочим, датчане Розенкранц и Гильденстерн — герои «Гамлета».

Установлено, что в 1603 году граф Рэтленд был послан с дипломатической миссией в Данию. А вскоре была издана вторая редакция «Гамлета», где появились подлинные картины жизни датского двора. Рэтленд умер в 1612 году после тяжелой и продолжительной болезни, а через неделю после его похорон Элизабет Рэтленд добровольно ушла из жизни, приняв яд.

И сразу Шекспир «перестал писать», хотя до смерти Шакспера оставалось еще четыре года. Есть и другие странные совпадения по времени. Например, Великое фолио (первое издание сочинений) должно было выйти на десятилетие смерти этой супружеской пары и лишь в силу случайных причин было издано в 1623 году, а второе фолио — в 1632 году.

Можно спросить: зачем же Рэтленду и его команде было скрываться за маской и отдавать лавры мировой славы малограмотному ростовщику?

По мнению исследователя, это была тщательно подготовленная и успешно осуществленная литературная игра. В своей книге Гилилов привел пример подобной игры, длившейся 10 лет и впоследствии раскрытой. Схема сходная: в окружении Рэтленда сочинили несколько книг и приписали их перу полусумасшедшего пьяницы, которого выставили за великого человека (кстати, прием подобного розыгрыша лежит в основе шекспировской комедии «Укрощение строптивой»). Читатель был в недоумении. А виновники от души потешались.

Странные развлечения, скажем мы…

«Такими были нравы, — не без основания отвечает Гилилов. — А потом, смотрите, четыре столетия мир играет в игру о Шекспире. И сколько еще будет играть! У авторов этой игры были неограниченные возможности, чтобы сохранить тайну. Но не все следы им удалось замести…»

Шум вокруг «Тихого Дона»

Гомер, автор «Слова о полку Игореве», Шекспир… Разные эпохи, разные страны, разные люди — и один вопрос: кто же они? А в двадцатом веке? Казалось бы, есть вездесущие журналисты и специалисты-литературоведы. Разве установление авторства в наше время может быть проблемой? Оказывается, может!

Доказательством тому служит долгая, почти детективная история, в центре которой — всемирно известное произведение, удостоенное Нобелевской премии[29]. Речь идет о «Тихом Доне» М. А. Шолохова. Для того чтобы разобраться хотя бы в основных хитросплетениях интриги, придется начать с ключевых моментов его биографии.

М.А. Шолохов

Печататься Шолохов начал в 1922 году (рассказы и фельетоны). За плечами у него было всего 18 лет, проведенных отнюдь не в литературной среде, четыре класса образования и жизненная школа — участие в жестокой Гражданской войне на Дону. Потом юноша перебрался в Москву, намереваясь продолжить образование на рабфаке[30], но его не приняли как не состоявшего в комсомоле.

Первые рассказы Шолохова, посвященные событиям Гражданской войны, к 1925 году составили сборник «Донские рассказы». Книга была послана на отзыв автору «Железного потока»

А. С. Серафимовичу[31], который тоже был родом с Дона. Серафимович сразу же распознал в молодом авторе немалый талант и написал к его книге предисловие, в котором отметил «огромное знание» материала и «тонкий схватывающий глаз». И в дальнейшем он оказывал Шолохову поддержку при затруднениях с публикацией «Тихого Дона».

Выход первых двух книг этого романа в 1929 году сопровождался огромным читательским интересом, а также… недоброжелательными слухами и злыми сплетнями. Поговаривали, что двадцатипятилетний казак, не имеющий даже гимназического образования, никак не может быть автором столь глубокого и масштабного произведения. «Тихий Дон», конечно же, написан кем-то другим, а Шолохов всего лишь присвоил чужую рукопись.

В конце концов именитые писатели — Серафимович, Фадеев и другие — выступили в газете «Правда» с коллективным письмом в защиту Шолохова. В нем говорилось: «Мелкая клевета эта сама по себе не нуждается в опровержении. Всякий, даже неискушенный в литературе читатель, знающий созданные ранее произведения Шолохова, может без труда заметить общие для тех его ранних произведений и для «Тихого Дона» стилистические особенности, манеру письма, подход к изображению людей. Пролетарские писатели, работающие не один год с товарищем Шолоховым, знают весь его творческий путь, его работу в течение нескольких лет над «Тихим Доном», материалы, которые он собирал и изучал, работая над романом, черновики его рукописей. Никаких материалов, порочащих товарища Шолохова, нет и не может быть в указанных выше учреждениях, потому что материалов таких не существует в природе».

Это был первый, так сказать, «пристрелочный» залп по Шолохову. Через год нападение повторилось. Теперь возникла и фигура, у которой Шолохов якобы «позаимствовал» «Тихий Дон», — некий С. Голоушев. До революции он посещал различные литературные кружки и был знаком со многими писателями, а в 1917-м и сам взялся за перо, написав очерки под общим названием «Тихий Дон».

К счастью для Шолохова, довольно скоро установили, что одноименный очерк Голоушева, скончавшегося в 1920 году, был напечатан в газете «Народный вестник» в объеме всего лишь нескольких страниц и ничего общего меж ним и шолоховским романом, кроме заглавия, при всем желании усмотреть невозможно.

Особенно много мытарств выпало на долю третьей книги «Тихого Дона». В ней описывалось чрезвычайно важное для сюжета и опасное в политическом смысле Вёшенское восстание[32]. Редакторы предлагали исправить или сократить ряд мест в романе, настаивали на смягчении многих сцен. Шолохов ни на какие компромиссы идти не желал.

Помог дальнейшему продвижению романа А. М. Горький. Ему удалось ознакомить с шолоховской рукописью самого Сталина, который тогда еще откликался на подобные просьбы, и последний дал роману «добро».

Итак, третья книга «Тихого Дона» в 1932 году начала печататься на страницах журнала «Октябрь». Сталинское вмешательство решило и дальнейшую судьбу книги. Ее четвертая часть публиковалась в 1937, 1938 и 1940 годах. А весной 1941 года Шолохову была присуждена Сталинская премия 1-й степени, и «Тихий Дон» был признан классическим произведением.

Все эти годы Шолохов прожил в родной станице Вёшенской. С первых дней войны он ушел на фронт в качестве военного журналиста, а в тревожные дни лета 1942-го, когда немцы прорывались к Дону, он ненадолго приехал в Вёшенскую, чтобы сохранить свой архив. Главная часть его была помещена в ящик, обитый железом, и сдана на хранение в местное отделение НКВД, но еще много бумаг осталось и в доме.

Перейти Дон фашистам не удалось, однако Вёшенская пострадала от бомбежки и артобстрела. В шолоховский дом угодила бомба, от осколков которой погибла мать писателя. Оказался уничтоженным и почти весь архив, уцелела всего пара десятков страниц последних глав «Тихого Дона». В сумятице сгинул без следа и ящик, сданный на хранение.

Через двадцать лет после окончания войны Шолохов стал лауреатом Нобелевской премии, а еще через два десятилетия опять встал вопрос авторства.

В1974 году в Париже вышла книга Томашевской-Медведевой[33] «Стремя «Тихого Дона»», возродившая давние слухи о присвоении Шолоховым чужой рукописи. Был назван и «истинный» автор романа — Ф. Д. Крюков (1870–1920).

Кандидатура эта казалась более подходящей. Крюков — исконный казак, имел высшее филологическое образование. Еще студентом он публиковал заметки и рассказы о донской старине.

По версии Медведевой-Томашевской, «Тихий Дон» создал именно Крюков, а Шолохов лишь воспользовался его рукописями. А поскольку с 1969 года Шолохов ничего не публиковал (его недоброжелатели не упоминали о том, что писатель был серьезно болен и мужественно боролся с недугом), версия о плагиате казалась убедительной.

Для тех, кто сомневался в авторстве Шолохова, задачей номер один стало отыскать рукописи «Тихого Дона», которые могли бы разрешить все сомнения. Но сохранились ли они, ведь архив писателя был уничтожен во время войны?

Институт мировой литературы имени А. М. Горького (ИМЛИ АН СССР) начал поиски, исходя из того, что среди близких друзей Шолохова был В. Кудашов[34]. Именно ему писатель доверил хранить большую часть рукописей романа после первых слухов о плагиате. У Кудашова они и находились до начала войны. Но в первые дни июля 1941 года он ушел в ополчение и пропал без вести, успев прислать родным несколько писем, в которых беспокоился о судьбе доверенного ему шолоховского архива. В этом направлении и начались поиски.

Между тем в 1993 году старая песня зазвучала на новый лад: «Тихий Дон» написал… Серафимович!

Доказательства? Пожалуйста… И в «Железном потоке», написанном Серафимовичем, и в «Тихом Доне» довольно часто встречаются одни и те же слова и словосочетания, причем большинство из них присутствует у Серафимовича на протяжении всего его творческого пути. И Серафимович, и Шолохов часто прибегают к инверсии[35]. Судьба командира в «Железном потоке» весьма похожа на судьбу офицера Мелехова.

Между тем журналист Л. Е. Колодный в 1990-х годах обнаружил, что рукописи «Тихого Дона» по-прежнему хранятся у наследников Кудашова. Переговоры шли трудно и заняли годы, но рукописи «Тихого Дона» все же обрели постоянное пристанище в Институте мировой литературы в 2000 году. В итоге вопрос об авторстве наконец был снят.

Великий роман, на долю которого выпали долгие и тяжкие испытания, с честью их пережил.